Текст книги "Неделя колдовства (СИ)"
Автор книги: Светлана Догаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Глава 9
Вечер четверга, переходящий в ночь на пятницу. «Хочется – не хочется»
***
Придя домой, Милка обнаружила, что и мама, и папа уже дома – оба отпросились с работы пораньше, чтобы помочь Милке собрать самые необходимые для поездки в Шушарино вещи.
– Продукты свежие завтра положим, когда ты из школы придёшь, – сказала мама. – И всякие мелочи, которые тебе утром понадобятся – зубную щётку, расчёску и так далее, – всё завтра с утра и уложишь. Не забудь!
– И носки запасные не забудь, – напомнил Милке папа. – Вот их можно уже сейчас в рюкзак положить.
– И носовые платки! – добавила мама, протягивая Милке стопку чистых носовых платочков.
Клара тогда, на собрании по поводу этой поездки, предложила такой вариант: в пятницу они отучатся, как обычно, пойдут домой на несколько часов, отдохнут, поедят перед дорогой, а вечером встретятся на вокзале у большого табло – у расписания движения поездов, и сядут в вагон. Таким образом, в их распоряжении полностью окажутся суббота и утро воскресного дня для отдыха в деревне.
– Правильно решили, Клара Викторовна! – одобрил этот вариант их классной руководительницы Вася Матюшкин, пыхтя и улыбаясь ребятам. – А то, если б мы в субботу поехали, только к обеду бы, наверное, в Шушарино оказались. А деревня у нас большая, красивая, мы вам всё-всё покажем!
Сейчас Милка вспомнила об этих словах Васи и вопросительно посмотрела на бабушку – а как же бабуля говорила, что в Шушарино одни старики остались? По представлениям Милки, вряд ли старики жили в красивых домах, скорее уж, в стареньких, покосившихся на один бок избушках на курьих ножках. Смутно Милка вспомнила бабушкин садик перед её деревенским домом и сам дом. Он покосившимся не был... но ведь бабушка ухаживала за ним, уезжая на лето в родную деревню. Может, там все старики такие же аккуратные, как Милкина бабушка?
– Ба, – шепнула ей Милка, когда мама и папа зачем-то вышли из комнаты, – а ты мне ведь так про Шушарино и не рассказала. А обещала же!
– Когда это я тебе обещала? – ненатурально удивилась бабушки и почему-то отвернулась от Милки, якобы для того, чтобы положить что-то в её рюкзак.
– На днях. Недавно. Я у тебя про твою деревню спросила, а ты вдруг в аптеку убежала. Сказала – после расскажешь. А сама не рассказала! – Милка обошла стул, на котором торчком стоял её рюкзак, раззявивший чрево в ожидании, когда в него уложат все вещи, необходимые Милке в двухдневном походе за город, и уставилась на бабушку.
– Ой, ну что там рассказывать? – как-то хмуро отозвалась бабушка и опять отвернулась от Милки, ища глазами какие-то необходимые, как она считала, вещи. – Приедешь – сама всё увидишь. Деревня как деревня, таких везде полно...
– А вот Вася Матюшкин нам сказал, что его деревня – особенная! – многозначительно процедила Милка, во что бы то ни стало решившая вызвать бабушку на откровенность.
Бабушка резко выпрямилась и чуть не уронила на пол полотенце.
– Вася Матюшкин так сказал? – переспросила она, и очки её блеснули.
Почему-то Милка вспомнила, как сверкают толстые линзы очков Насти Матюшкиной, и ей на миг стало... не по себе. Словно бабушка, её родная бабулечка, вдруг стала на секунду похожа на эту противную Настю... Но тут же неприятное ощущение прошло, словно его и не было.
– Сказал! – Милка рывком сдёрнула рюкзак со стула и поставила его на коврик у своей кровати. Уселась на стул и требовательно посмотрела на бабушку. – Прямо соловьём заливался, расписывал, какой в Шушарино лес, какая река, какие грибы! И какая лесопильня! А ты мне ничего не сказала, кроме того, что там одни старики и остались. А там, оказывается, и Дом культуры есть! Что же – туда одни старики ходят, что ли?
– Ну, видишь? – бабушка поджала губы и наклонилась над рюкзаком. – Мне уже и незачем что-то рассказывать – Вася ваш всё уже вам сообщил.
– Ну ба-абушка! – возмутилась Милка. – Ну так же нечестно!
Что за тайны такие, в самом деле?! Что это за место такое – деревня Шушарино, бабушкина «малая родина», что бабуля не желает о ней говорить, обещание своё нарушает?
– Мила, я устала, – «железным» голосом сказала бабушка. – А мне ещё пирожки надо испечь – тебе в дорогу. Возьми лучше свою куртку с капюшоном, уложи её в пакет и убери в рюкзак. На самый верх клади! Вдруг в субботу с утра будет холодно или дождь пойдёт, когда вы из поезда выйдете... Интервью мне тут устроила! Приедешь – всё сама увидишь, как я и сказала. Иди за курткой!
Милка молча слезла со стула и поплелась в прихожую за своей непромокаемой курткой.
Темнит бабушка! Ой, темнит! Не хочет о своей деревне говорить. А почему – непонятно. И из-за этого бабушкиного увиливания Милке ещё сильнее расхотелось ехать в Шушарино. И с ещё большей ясностью она ощутила: ехать НАДО. Вот словно кто-то привязал её, Милку, на длинную крепкую резинку – и потихоньку подтягивает к себе... туда... в Шушарино. И не оторваться ей от этой резинки...
***
Кое-как сделав уроки, Милка сняла со шкафа, где он обычно сидел, старого плюшевого медвежонка Кузю, с которым играла в детстве, и в обнимку с давним другом устроилась на застеленной кровати. Ей надо было подумать, а Кузя, как считала Милка, всегда ей в этом помогал. Тем более что когда-то, очень давно, Кузя принадлежал Милкиной бабушке, когда та была ещё маленькой девочкой. А потом, уже став Милкиной бабушкой, она и подарила Кузю внучке, и Милка, пока не выросла, всегда клала Кузю рядом с собой в постель.
Кузины жёлтые глазки смотрели на неё так хитро и лукаво, словно подсказывали ей нужные ответы на многие вопросы. А уж на этот раз вопросов у Милки – неизвестно к кому, правда! – накопилось немало. Поэтому Милка прихватила на кровать не только Кузю, но и маленький блокнот, куда и принялась записывать все непонятности последних дней.
Послюнив карандаш (ох, сколько раз её ругали за эту привычку!), Милка накарябала в блокнотике вот такие коротенькие фразы:
"Случай на линейке 1 сент. Коряга. Чьи-то страшные глаза. Что это было??? Сучок за шиворотом – откуда??? Мой сон, как топят Димку. Разбилось зеркальце, я порезала палец. Н.М. (так сокращённо Милка записала – Настя Матюшкина), дура, сказала: «Не к добру!»
Шушарино. Я, Н.М. и Вася М. играли там в детстве. На пруду, где во сне топили Димку??? Ба не хочет расск. про Шушарино. Ба говорила про какие-то «сроки». И про СтаршОго – а это кто??? Ба убежала и ругалась с М. – старшим!!! Он потом пришёл в школу и ругался с Н. и В.
Хомячки. Мои семечки пропали!!! А я их насыпала!!! Н.М. таскается за Димкой и молчит. Чего ей от него надо??? В «Секретке» М.-папы был МОЙ (Милка трижды подчеркнула это слово) мешочек для семечек!!! И М.-старший сказал: «Вода, беги на камень белый, жертву прими, дай мне силу невиданную» – это он про что??? Ключ – от чего???
Бумажка со старославянскими письменами. Палочка с буквами, непонятными.
Светка видела сон, как моя ба звонит какому-то Лысому. Ба сказала.: «Дело плохо, доложи СтаршОму». ??? !!! Потом я позвонила Лысому сама, и он меня УЗНАЛ!!! (Это слово Милка тоже подчеркнула тремя кривыми жирными линиями). То есть, он меня знает! Откуда-то. И бабулю он тоже знает. И Лысый сказал, чтобы я больше не звонила, а то плохо будет и мне, и ба. А завтра мы едем с классом в Ш., и я боюсь".
Милка перечитала последние слова, и ей вдруг стало по-настоящему страшно. По спине прокатилась волна озноба, руки задрожали, и Милка выронила блокнотик и карандаш на покрывало. Вздрогнув, она изо всех сил обхватила Кузю обеими руками, прижала к себе... Медвежонок был мягким и тёплым, от него пахло привычными домашними запахами, и Милка немного успокоилась.
– Кузя, а Кузя, – тихонько сказала она, заглядывая в его жёлтые пластмассовые глазки, – что же мне делать-то, а? Сперва я подумала, что с ума схожу... ну, когда мне лес привиделся, а из-за коряги на меня кто-то смотрел... кто-то страшный. Но ведь потом и Светке приснился сон – что моя бабуля звонит какому-то Лысому... и потом, уже ПОТОМ, всё так и оказалось, как ей приснилось! Не можем же мы сходить с ума обе сразу, одновременно?!
Кузя молчал, как всегда, но выражение его мордочки словно говорило Милке:
«Нет, конечно, не можете! И всё это и правда очень странно. Но ты не беспокойся, Милка. Всё будет хорошо!»
Милка чмокнула Кузю в прохладный чёрный пластмассовый нос, посадила его спинкой к подушкам, накрытым покрывалом, сунула блокнотик в карман домашних брючек и отправилась в кухню – ужинать. Она решила так: больше она ни о чём бабушку спрашивать не будет. Не хочет та Милке про Шушарино рассказывать – и не надо! Действительно, вот приедет туда Милка – сама всё и увидит. И постарается сама во всём разобраться. Если будет в чём разбираться, конечно.
***
А бабушка была какой-то невесёлой сегодня. Обычно она любила за ужином поговорить с «детьми», как она называла Милкиных родителей. Всегда интересовалась, как у них дела на работе, да что случилось за день, да что начальник Милкиному папе сказал, да что папа ответил; и что там у мамы, бабушкиной дочки, в её институте на кафедре новенького произошло, и так далее. И Милку об её школьных успехах спрашивала. Когда они ужинали все вместе, это всегда было весело. Немножко бестолково и даже шумновато порою, особенно когда папа начинал изображать в лицах своих коллег и начальника с его вечно надутым, недовольным видом, и пародировать его голос (как говорил папа, у начальника его не нормальный человеческий голос, а крик сиплого петуха), – но весело. А сегодня бабушка молча ставила на стол тарелки, молча резала и подавала хлеб и ни на кого из членов своей семьи ни разу даже не взглянула.
Мама и папа тоже обратили на это внимание.
– Мама, вы не заболели? – с тревогой спросил Милкин папа. – Что-то вы всё молчите, молчите...
– Нет, я здорова, – коротко ответила бабушка, и лоб её прорезала отчётливая морщинка.
– Точно? – не отставал папа.
Милкина Мама подхватила тему:
– В самом деле, мама, ты сегодня прямо на себя не похожа. Что-то с Марфой Петровной случилось, может быть?
Марфа Петровна – это та бабушкина подруга, с которой они по части кулинарных достижений соревнуются, её номер есть в бабушкином телефоне, сразу вспомнила Милка.
– И у Марфы всё в порядке, – так же хмуро проговорила бабушка. Отвернулась, встала, зачем-то поправила кухонное полотенце, идеально ровно висевшее возле сушилки для тарелок, села обратно за стол и вдруг сказала: – Брат мой троюродный... заболел. Звонил мне сегодня.
– Троюродный брат – это кто же такой? – начал вспоминать папа. – Иван Васильевич, да? Он в соседнем городе живёт...
– Нет, – бабушка покачала головой. – Иван мне двоюродный брат. А троюродник мой – Семён, Семён Косой. Вы оба его не знаете, он рано из семьи ушёл, в леса подался. Лесником работает, в Шушаринском леспромхозе.
Милка выронила вилку, и та с громким звоном брякнулась на пол, подпрыгнула и перевернулась, выставив вверх острые зубцы.
– Мила, ешь поаккуратнее, – бросила бабушка, даже не посмотрев на Милку.
А у Милки буквально кусок в горле застрял. Семён Косой – уж не Семён ли К.?! Таинственный Лысый, которому звонила бабушка... и который приснился Светке?! Наверняка! Да ведь это же...
Что – «это же», Милка додумать не успела: она закашлялась, да так сильно, что на глазах у неё выступили слёзы. Она покраснела, как помидор, и попыталась набрать воздуха в грудь, но кашель всё никак не унимался. Папа похлопал её по спине, и через минуту-другую Милка проглотила, наконец, то, что было у неё во рту, и немножко отдышалась. Ей хотелось немедленно выскочить из-за стола, позвонить Светке и сообщить ей важную новость – что загадочный Лысый, которого они разыскивали, из-за которого ездили на радиорынок, деньги на бесполезный диск с адресами тратили – это троюродный брат её бабушки! Но – нельзя. Нельзя посреди ужина вскидываться из-за стола, словно её ошпарили, и на всех парах мчаться к себе. И звонить Светке тоже нельзя – бабушка может услышать. Разве что ночью... Светка, конечно, будет ворчать, что её разбудили... Ладно, решила Милка, она пошлёт Светке после ужина эсэмэску.
А что это бабушка сказала – что Семен заболел? Как-то неуверенно она это сказала... и паузу сделала перед словом «заболел» – почему? Да потому, что враки это всё, уверенно подумала Милка. Ничуточки он и не заболел, выдумала бабушка, чтобы как-то от вопросов своих «детей» отбиться! И не звонил ей брат вовсе – это сама бабушка ему недавно звонила, вот так-то!
– А что с ним случилось, чем он заболел? – спросила мама, и Милка вновь прислушалась к общему разговору. Ну, и как же ответит на этот простой вопрос её бабушка, выдумщица такая?
– Да что – как обычно, прострел у него, – неохотно сказала бабушка. – Правда, на этот раз с какими-то осложнениями.
– Есть кому за ним ухаживать? – спросил папа, беря добавку.
– Нет, он одинокий. Не женился в своё время, медведь эдакий, и детей у него нет из-за этого, конечно. Так один в лесу своём и живёт, – бабушка вздохнула и вдруг сказала Милке очень строгим тоном: – Подними, наконец, вилку, а то на неё кто-нибудь наступит! Положи в раковину и возьми другую, или ты пальцами мясо доедать собираешься?
Милка молча встала из-за стола, подняла злополучную вилку, положила её в раковину, выдвинула ящик со столовыми приборами...
– Мила, ты уснула? – ещё более строгим тоном спросила бабушка. – Бери чистую вилку, садись и доедай, остынет всё.
А Милка вовсе и не уснула. Она просто вспомнила, что им на собрании Вася Матюшкин говорил: что ночевать они будут на лесной базе, на лесопилке... получается, что в гостях у бабушкиного троюродного брата – Семёна Косого, у загадочного Лысого, они все окажутся? Вот так дела! А он, значит, по бабушкиным словам, заболел? Ну-ну!
Милка вытащила из ящика первую попавшуюся вилку и быстренько села на своё место. Оказалось, что она взяла самую большую и самую старую вилку, которой бабушка обычно разминала фарш на котлеты. Бабушка говорила, что ею очень удобно «работать». Но вот есть этой вилкой оказалось очень даже неудобно. Она была какая-то слишком широкая, несуразная, со слишком длинными зубчиками, и тут же принялась раздирать Милке рот. Но Милка вытерпела, не стала в третий раз вилку менять, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание – разговор за столом вдруг повернул в неожиданном направлении.
– Съездить бы к нему, – бабушка искоса взглянула на «детей». – А то этот чёртушка, братец мой, к врачам никогда не обращался, не верит он во всё это... «в науку», как он говорит. Терпит любую болячку, пока она сама не пройдёт. Раньше-то он молодой был, крепкий, ему это и сходило с рук. А сейчас постарел, мало ли что... Запустит болезнь, так его потом даже в больницу брать откажутся.
– Может быть, я съезжу? – предложил папа. – У меня три дня отгула есть в запасе.
– Не пойдёт, – бабушка помотала головой, – Семён новых людей дичится. И, хоть ты и мой зять, он тебя не послушает, если ты предложишь ему в город поехать и к врачу обратиться.
– Я могла бы поехать, – вызвалась мама. – Договорюсь на кафедре и...
– Я вам повторяю, дети: дикий он, братец мой троюродный, – с нажимом произнесла бабушка, многозначительно подняв палец. – Так что поеду к нему я!
Милка именно этих слов от бабушки и ожидала. Всё к тому и шло!
И тут она не выдержала и сладеньким голосом спросила:
– Вместе с нашим классом поедешь, бабуль?
Бабушка, коротко взглянув на Милку исподлобья, спокойно ответила:
– Нет, не с твоим классом. Я попрошу одного знакомого, и он отвезёт меня на машине – сейчас же! Вот доужинаете вы, я кофту тёплую и плащ прихвачу – и поеду.
– Мама, но как же... – начал было папа.
– Мамуль, тебе ведь тяжело это... – подхватила Милкина мама.
Но бабушка властным тоном (точно таким же тоном она разговаривала с Матюшкиным-старшим, вспомнила Милка) пресекла все возражения:
– Вовсе мне это не тяжело. Отвезут меня на машине, поеду, как королева, с комфортом! Нужные лекарства Семёну передам – у меня есть всё необходимое, – переночую в собственном доме, а утром поеду обратно. Тот знакомый мне кое-чем обязан, так что он тоже переночует в деревне, а утром подаст мне машину. Или дождусь, пока Милкин класс приедет, и вернусь в город вместе с ними со всеми, на день позже, – помолчав, добавила бабушка.
Бабушка так и сказала: «Подаст мне машину», словно она была каким-нибудь министром, а этот знакомый – её личным шофёром.
Родители переглянулись, и папа неуверенно пожал плечами:
– Ну, мама, делайте как знаете... Только обязательно нам позвоните оттуда!
– Позвоню, – кивнула бабушка. – Не волнуйтесь, дети, со мной всё будет в порядке. Вы всё доели? Мила, помоги мне собрать посуду со стола.
Милка молча выполнила поручение бабушки и постаралась как можно скорее улизнуть в свою комнату. Уселась на кровать и задумчиво уставилась на медвежонка Кузю, который так и сидел возле подушки, дожидаясь возвращения хозяйки.
Кого это бабушка может попросить отвезти её в Шушарино? Не ближний свет ведь – поездом-то почти всю ночь их классу ехать придётся! Может, на машине и ближе, но всё же... У знакомых бабушкиных пенсионеров и машин-то нет. У их детей и внуков, может, и есть автомобили, даже наверняка есть, но вряд ли бабушка имеет такое большое влияние на своих друзей, чтобы они своим детям или внукам поручили отвезти незнакомую им старушку так далеко за город...
И вдруг Милку прямо подбросило на кровати! Она догадалась – и ни секунду не усомнилась в правильности своей догадки: Матюшкин-старший отвезёт бабушку в Шушарино, вот кто! Он явно её боится... вон как сурово бабуля с ним тогда на улице разговаривала, командирским тоном! Что-то между ними такое есть... странное, напоминающее отношения начальника и подчинённого.
Осталось найти стопроцентное подтверждение этой Милкиной, как пишут в детективах, версии.
Милка вытащила из кармана помявшийся список всех бабушкиных знакомых, чьи номера значились в её телефоне, и просмотрела его ещё и ещё раз. Номера Матюшкина там не значилось, но это ещё ни о чём не говорило. Лысый-то был записан просто как Семён К,, может, и Матюшкин просто под какой-то буквой значится? Знать бы ещё – под какой! Просто "М" – нет, такой буквы Милка в списке не обнаружила.
– Бабуля моя – прямо как шпионка какая-то! Может, и нет в списке номера Матюшкина, она его наизусть помнит, – прошептала себе под нос Милка. – Как же выяснить, кому она насчёт машины позвонит?..
А выяснить это надо было срочно! Милка была уверена: вся эта история о болезни брата Семёна – чистой воды выдумка. А проще говоря – враньё! Просто бабушке зачем-то понадобилось срочно попасть в Шушарино – ДО ТОГО, как туда в субботу приедет Милкин класс, вот она и выдумала повод. Бабушка хочет что-то важное своему брату, Семёну Косому (он же – Лысый!), сообщить! Или о чём-о его попросить... или предупредить... В общем, какое-то непонятное дело затеяла бабушка на ночь глядя. И это дело явно связано с поездкой Милкиного класса в родную бабушкину деревню.
Стоп-стоп-стоп! Милку опять так и подбросило. А как именно бабушка сказала – что она позвонит этому знакомому, или... Точно: вот как она сказала – что не позвонит ему, а попросит, чтобы он её отвёз! Просто – попросит! Так... получается, что, если Милка угадала верно и этот знакомый бабули – Матюшкин-старший, значит, бабушка сейчас пойдёт к нему – то есть, в парк!
Милка схватила мобильник и нажала на кнопку, на которой «висел» Светкин номер. Пошёл быстрый набор... Музычка весёлая зазвучала – Светка обождала часто менять мелодии в своём телефоне, чуть ли не каждый день новые песенки ставила вместо гудка.
– Светка, отвечай! – шептала Милка, кусая губы. Она осторожно выглянула из своей двери в коридор, приоткрыв её на крошечную щёлку.
Ну, так и есть! Бабушка уже стоит в коридоре, плащ надевает! Папа с очень серьёзным лицом стоит рядом и что-то тихо бабушке говорит.
– Отвечай, Светка! – чуть не взвыла Милка, и тут подружка наконец-то отозвалась. Милка быстро прикрыла дверь, одним прыжком отскочила от неё чуть ли не на середину своей комнаты и тихо, но внятно отдала подружке такой приказ: – Светка, немедленно – слышишь, НЕМЕДЛЕННО! – бросай всё и выходи во двор! Фонарик захвати!
– А что слу... – начала было Светка, но Милка яростно прошептала:
– Выходи на улицу сейчас же, иначе ты мне больше не подруга! Всё, я бегу во двор!
Хлопнула дверь – бабушка вышла из квартиры. Милка подождала пару минут, убедилась, что папа ушёл в их с мамой комнату, на цыпочках выбежала в прихожую, прижала ухо к двери... На площадке загудел лифт. Через минуту бабушка окажется на улице.
Милка кое-как напялила кроссовки, сорвала с крючка куртку, мышкой выскользнула за дверь и, стараясь ступать как можно тише, побежала по лестнице вниз. Главное – не столкнуться с бабушкой, когда та будет выходить из лифта!..
***
На улице были сумерки – не день, не вечер, не ночь, а те короткие минуты перед началом вечера, когда небо ещё светлое, особенно на востоке, а по земле уже протянулись серые тени. Полчаса пройдёт – и наступит настоящий вечер, зажгут фонари на улицах. А потом и ночь наступит...
Милка увидела, как светлый бабушкин плащ мелькнул в глубине двора, шарахнулась за дерево и чуть не сбила с ног притаившуюся за этим деревом Светку.
– Ты чего?! – зашипела на Милку подружка. – Что такое случилось, что ты меня на улицу вытащила на ночь глядя?!
– Бабушка, – Милка перевела дыхание и пальцем (хотя это и невежливо так делать, но бабуля всё равно была к ним спиной) ткнула в воздух, указав на удалявшуюся фигуру своей бабушки. – Моя бабушка к Матюшкину идёт, в парк! За ней, и – тихо!
– Опять в парк, что ли?! – буквально взвыла Светка. – Опять на полночи?!
– Опять! И на сколько понадобится! – Милка ухватила Светку за руку и поволокла её к выходу из двора, пригибаясь, как солдат под обстрелом. – Молчи и слушай, у меня важные новости!..
На бегу, на ходу, на скаку, путаясь и повторяясь, Милка рассказала Светке всё. Что Лысый, он же – Семён К., Семён Косой – бабушкин троюродный брат, живёт в Шушарино, работает там в леспромхозе. Что Вася всё толковал – класс их будет на лесной базе ночевать! А Семён якобы заболел, и вот теперь какой-то знакомый должен доставить Милкину бабушку в Шушарино на машине! И что она, Милка, догадалась, кто такой этот знакомый: Матюшкин-старший, к которому бабушка сейчас и направляется – прямиком в парк!
Светка не перебивала подругу только потому, что запыхалась от быстрой ходьбы. Милкина бабушка шла таким быстрым шагом, несмотря на возраст, что девчонкам приходилось почти бежать за ней. Да ещё и стараться, чтобы бабушка их не увидела, если ей вдруг придёт в голову оглянуться. Но бабушка ни разу не оглянулась.
– Во шпарит бабуля... – Милка на минуту укрылась за углом какого-то дома, Светка в изнеможении привалилась к подружке плечом. – Спринтер какой-то просто! Так торопится, словно брат её помирает... а сама сказала, что у него обычный прострел... правда, с осложнениями... а я не верю!
– Почему... уф... почему не веришь? – Светка вытащила платок и вытерла распаренное из-за быстрой ходьбы лицо.
– Не верю, и всё тут! Лажа всё это, нюхом чую, – Милка выглянула из-за угла, увидела, как бабушка входит в ворота парка, и дёрнула Светку за рукав: – Ходу, Свет! Мы уже почти на месте.
Бабушкин плащ мелькнул под фигурными фонарями... мгновение – и бабушка исчезла. Словно сквозь землю провалилась. Раз – и нет её...
Девчонки невольно замедлили шаг, а дойдя до ворот, и вовсе остановились. Фигурные фонари почему-то раскачивались, словно на сильном ветру, хотя ветра никакого не было и в помине. Но фонари раскачивались, тени и пятна света хаотически мелькали, кружились, словно хотели о чём-то подружек... предупредить?
– Ну что, – дрожащим голосом проблеяла Светка, – идём за ней?
– Идём, – вздохнула Милка. – Надо идти.
– Я боюсь, – откровенно призналась Светка.
– Я тоже. Но ничего не поделаешь.
– Вляпались же мы с тобой... – Светка судорожно вздохнула и шагнула вперёд, к воротам.
«Да уж, точно – вляпались, – мрачно думала Милка, идя рядом с подружкой по тихим ночным аллеям парка. – Только вот неизвестно – во что?..»
Парк был – или казался – зловещим, как никогда прежде. Даже в прошлый раз, в их первую ночную вылазку, во время слежки за Матюшкиным-старшим, он не производил такого жуткого впечатления – так подумалось Милке.
Как-то очень быстро сумерки кончились, и сразу, без всякого перехода на вечер, наступила ночь. Небо словно стало вдвое чернее, темнота – вдвое темнее и гуще, кусты – вдвое колючее... Деревья зловеще склонялись к девчонкам и махали ветвями – в полном безветрии, словно пытались девчонок остановить. Кусты зловеще царапались, словно хотели в клочья изорвать их одежду. И уж совсем зловеще мелькал где-то далеко впереди светлый плащ Милкиной бабушки, словно бабушка вдруг превратилась в привидение и спешила на какую-то зловещую встречу с остальными привидениями, в некий зловещий таинственный старинный замок или заброшенный дворец, где гуляют по пустым комнатам зловещие сквозняки, скрипят – зловеще! – рассохшиеся полы и бродят зловещие призраки, зловеще завывая на все лады...
Милка была уверена, что и Светке мерещатся такие же ужасы и зловещести, поэтому о своих страхах решила умолчать, чтобы не доводить подружку до состояния полного кошмара и неспособности к активным действиям.
Светлый плащ мелькнул на повороте с аллеи, и девчонки прибавили шагу. Добрались до уже знакомого куста и притаились. Административный корпус зловеще – вот же прилипло к Милкиному языку это неприятное слово! – темнел впереди, и было подружкам очень и очень не по себе.
Бабушка поднялась на крыльцо, над которым горел фонарь, и властно постучала в дверь. Через несколько минут дверь отворили.
– Василис-Гордевна... вы?! – протянул заспанным голосом вышедший на крыльцо Матюшкин и принялся чесать в затылке обеими руками сразу, словно хотел скальп с себя снять.
– Я, а ты кого ждал? – неприветливым тоном откликнулась бабушка, и Милка живо представила себе выражение её лица: губы поджаты, очки спущены на кончик носа, брови нахмурены.
– Дык, никого я не ждал, – ошеломлённо ответил Матюшкин, прекратил чесать свою волосню, опустил руки по швам и встал перед бабушкой по стойке «смирно». – Чего случилось-то?
– Ты «секретку» зачем сделал? – тихо, но отчётливо, так, что Милка и Светка её вопрос ясно услышали, спросила бабушка. – Ты зачем вещь моей внучки туда положил, а? Отвечай, ирод, чудище лесное, поганое!
Милка так и подпрыгнула на месте, чуть было не запутавшись волосами в колючих ветках куста. Откуда бабушка об этом узнала?! Выходит... выходит, она нашла мешок для сменной обуви и увидела мешочек для семечек, который Милка вытащила из «секретки» Матюшкина? Это что же получается – Милка следит за бабушкой, а бабушка – за Милкой?! Шарит по её вещам... Никогда такого в их семье не было! Это же не бабушка, а просто Штирлиц какой-то!
– Тиииихо! – зашипела на Милку Светка. – Что ты прыгаешь?! Они нас заметят!
Милка отмахнулась и прислушалась.
– Дык я... это... – А пройдёмте в горницу, Василис-Гордевна, – засуетился Матюшкин, опять напомнив Милке большую неуклюжую беспородную собаку. – Чайку заварим свежего, посидим, поговорим...
– Что – «это»? – Бабушка упёрла руки в бока. – Ты превышаешь, Матюшкин! Превышаешь! И прекрасно об этом знаешь, так что даже не мекай мне тут, не бормочи чепуху свою! И не пойду я в твою горницу, охламон несчастный, некогда мне с тобой чаи распивать! Ладно, про «секретку» ты мне по дороге расскажешь, иродище. Мне в Шушарино надо, срочно! Так что заводи свой рыдван, и поехали.
– Как в Шушарино? Зачем в Шушарино? – забормотал Матюшкин, неуклюже топчась на крыльце. – Там же брательник ваш, он всё и обделает, как надоть...
– Я сама лучше и тебя, и брательника своего знаю, как и что «надоть» – передразнила бабушка Матюшкина. – Заводи грузовик, кому говорю? Пошёл!
И бабушка, ухватив Матюшкина за шиворот, в один момент сволокла его с крыльца, встряхнула, словно нашкодившего щенка, и потащила, повела куда-то за угол корпуса. Так и повела – не выпуская из рук ворота его старой куртки. Матюшкин не вырывался, шёл покорно, только немножечко заплетался ногами и бормотал что-то себе под нос. Милка вслушивалась изо всех сил, но уловила только невнятные слова: «Вот оно как... ну и дела... и как же это... а коротким путём не желаете?..», когда бабуля протащила Матюшкина мимо куста, за которым они со Светкой прятались.
Бабушка и Матюшкин исчезли за углом, и через несколько минут оттуда донёсся рёв мотора. Огромный грузовик, похоже, родом из прошлого века, заляпанный буквально до крыши кабины намертво присохшей старой грязью, вывернул на узкую аллею, затрясся весь, словно лев в приступе острой лихорадки, и, рыча, вздрагивая и испуская клубы удушливого синего газа, кое-как вписался в просвет между деревьями и неожиданно очень быстро покатил прочь. Ветки хлестали по его крыше, в окошке, за грязным стеклом, промелькнул бабушкин профиль – и фьюить! Укатила бабушка вместе с Матюшкиным, который, похоже, бабули Милкиной как огня боялся, в Шушарино... на этом раздолбанном рыдване, как она назвала чудовищный грузовик. Где-то за домом коротко взлаяла овчарка Манюня, и всё стихло.
Милка отцепилась от куста, и они со Светкой выбрались из своего укрытия.
– Чем дальше – тем страньше, – протянула Светка, словно Алиса, попавшая в Зазеркалье. – И что теперь?
– Теперь? Теперь мы по домам пойдём, – мрачно ответила Милка. – А завтра поедем в Шушарино. Чую я, только там мы во всех этих странностях разберёмся...
«Если повезёт», – добавила она про себя.
***
