Текст книги "Цыганочка с выходом"

Автор книги: Светлана Борминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– В комнату проходите, там, у окна – воздух, – пригласил Бархатов. Ольга Леонардовна тяжело вздохнула и вошла.

В углу стоял пыльный без струн контрабас, пепельница из раковины на полу у окна была полная засохших плевков и окурков.

Ольга Леонардовна поморщилась, а Бархатов заулыбался…

На подоконнике кучкой лежали полосатые камешки с Черного моря, Ольга Леонардовна поежилась, вспоминая, как умер сын бывшего прокурора, контрабасист симфонического оркестра – вышел в окно ранним утром, словно это была дверь. По словам убиравшей у дома дворничихи – Виорель Бархатов умер не сразу, а встал и, пошатываясь, добрел до подъезда и уже в лифте перестал дышать.

На все вопросы, заданные ст. следователем Солодкиной, – Капитон Кузьмич туманно улыбался и молчал. Вспоминая…

В тот роковой вечер 19 июня бывший прокурор, полупарализованный старец 76 лет от роду, синтезировал у себя на кухне взрывчатку колоссальной мощности: композиция нитроглицерина + гремучая ртуть.

Мощность самодельного бризантного взрывчатого вещества была достойна удивления. Его даже хранить было опасно, но Бархатова – химика-теоретика-любителя – это только необычайно веселило и приводило в возбуждение, и он, громыхая, ездил с кухни по коридору в комнату на своей инвалидной колеснице и мечтал, как взорвет этот чертов подъезд вместе с его обитателями к чертовой матери!

Все они бегали на собственных ногах! И никто, никто ни разочка не предложил вынести его, заслуженного старика вниз с четвертого этажа погулять на солнышке и поездить по травке!.. Никто и никогда не заглянул с доброй лаской в его слезящиеся глаза! Таких он не припоминал…

Два раза в наделю, патронажная сестра закидывала в его берлогу сумку с продуктами, зажимая нос, выслушивала его просьбы и убегала прочь. Живи – как знаешь!

Разве такой должна быть жизнь в самом ее конце?

И, случайно подглядывая в глазок, он увидел, как Альбина Яроцкая выскочила пулей из квартиры и помчалась на пятый этаж, забыв закрыть свою дверь на ключ. Чем Капитон Кузьмич воспользовался в момент. Он открыл собственную дверь, вырулил на коляске наружу и с громыханием влетел в квартиру, откуда только что выскочила вдова Яроцкая.

– Чертовка! – шипел прокурор через 8 минут заезжая обратно в свою берлогу. – Я тебе-ее!..

На стариковских коленках подпрыгивал от быстрой езды мешок с семьюдесятью пятью тысячами долларов.

* * *

– До свиданья, Капитон Кузьмич, – помолчав и не дождавшись от Бархатова ни слова по существу, встала и пошла к двери ст. следователь Солодкина.

– Всего доброго, всяческих благ, – заулыбался старик.

Черный пакет с мусором стоял как раз у двери.

– Давайте выкину? – любезно предложила и протянула руку Ольга Леонардовна.

– Не стоит, не стоит, – урча „инвалидкой“, запротестовал старик.

– Как хотите…

Многое у человека не будет никогда, а так хочется. Ну, помечтать-то, хотя бы можно?

В.И. Иншаков именно поэтому начал обход с квартиры Альбины Яроцкой. Вообще-то, Ольга Леонардовна просила участкового Витю начать обход с квартиры гр. Атамановой, той самой любительницы костров, но человеку свойственны чувства! Он подвластен им, порой чувства настолько сильны, что человек не в силах им противостоять!

Даже долг, работа и жуткий крик начальства отходят на второй план, когда нежность к какому-то конопатому, а для тебя самому прекрасному человеку, закрадывается в сердце.

– Красиво улыбается, – вспомнил у дверей вдовы ст. лейтенант Иншаков, поправил кобуру, которая съехала практически ниже копчика, взял в руки блокнот, ручку и след.

Альбина встретила участкового неласково. Она бегала по квартире в красных шелковых боксерских трусах (память о Натане) и футболке, на которой спереди и сзади была нарисована мишень и по-арабски с любовью накалякано:

„Убей меня!“ – спереди,

и „Хочу подохнуть!“ – сзади.

– Футболочка из Израиля? – вежливо поинтересовался полиглот и ст. лейтенант милиции Иншаков В.

– Ах, ты!..– хотела выкрикнуть Альбина, но вовремя одумалась. – Какое убийство?!! – на законный вопрос, где она была 19-го ночью и чем занималась, Альбину чуть не хватил удар.

– Спала! – крикнула она.

– А свидетели есть? – подумав, задал следующий вопрос Виктор Иванович.

„У меня деньги пропали! Деньги! 75 тыщ! И не рублей! А денег!“ – едва не поделилась своим горем вдова, но почему-то заплакала, потом зарыдала, потом, съехав со стула на пол и закрыв руками голову, начала стонать до того жалобно, что ст. лейтенант вышел из ступора и подошел к ней:

– Не убивайтесь так! Сейчас людей и режут, и живыми бетонируют… и к лицу гранаты скотчем клеят! Такая жизнь наступила… Все помрем! – философски заключил Витя и поднял Альбину Хасановну с пола.

– А у вас есть дети? – посмотрев на широкую кровать позади Альбины, спросил Иншаков, через десять минут, когда освоился и перестал краснеть, поглядывая на острые коленки вдовы.

– Пока нет, – промурлыкала Альбина и легко вздохнула, закатив глаза. – Хотите, вас усыновлю?

– А где ваш муж? – сделал вид, что не услышал Иншаков, но уши его выдали.

– Умер.

– Сам? – не к месту заулыбался Иншаков.

– Ну-у, са-а-ам, – задумчиво взглянула на ст. лейтенанта Альбина. – Не сам…

– Такой молодой? – сочувственно покачал головой лейтенант и подвигал красными ушами.

– Да прямо! – словно опомнилась Альбина. – Мо-ло-дой!

– Да что вы говорите, – профессионально вежливо поддакнул участковый.– Немолодой был супруг?

– Да он у меня на кухне спал! – выпалила Альбина, – На выселках!

– Не может быть! – притворно-участливо удивился ст. лейтенант.

– Представляете? Я его только трону, ну… понимаете, да? – Альбина сердито нахмурилась. – А он: „Не кантовать!“ – орет!

Лейтенант слушал, затаив дыхание:

– Я его опять – по-отрогаю, – шепотом поведала Альбина, – а он!..

– А он? – эхом переспросил ст. лейтенант.

– Не трогай, говорит, экспонат руками! – мужским голосом передразнила покойника Альбина. – А собственно, что вы ко мне пришли?!

– Опрашиваем весь подъезд по поводу убийства вашей соседки, – серьезно сказал Витя и нахмурился. – Вы ничего не видели?

– А вы?

– Конечно – нет, – опешил участковый.

– А если подумать? – не отставала вдова.

– О чем? – начал Витя. – Гражданочка Яроцкая…

– Лети отсюда! – показала на дверь вдова, участковый ей порядком надоел.

– Что? – обиделся участковый.

– Летите отсюда, лейтенант, я спала во время убийства.

– А вот соседи…

– Летите к соседям!

– Смотри, ну все-о-о!.. – увидев, как ст. лейтенант Иншаков выскочил из подъезда и помчался сперва к котельной, потом – к шоссе, присвистнул И.Л. Брежнев.

– Кто? – удивился капитан Сазанчук, высунувшись в форточку опорного пункта.

– Башку снесло от любви!.. Бегает, дымится, как головешка, и в глазах – по углю! – бомж Илья Леонидович качался на месте, так как был пьян, но видел все превосходно.

– У кого? – не видя Иншакова из окна, снова спросил Сазанчук.

– Да у Витька вашего, – махнул рукой Илья Леонидович.

– А по кому он?.. дымом-то, ух, несет! – понюхал воздух Сазанчук.

– Альбинка с четвертого этажа – черная вдова, – со знанием дела поведал Илья Леонидович.

– Опа! – не поверил Сазанчук, но все-таки солидарно сказал: – А что? Витька – что? Витька – в норме.

Продолжив обход через сорок одну минуту, двух старушек Фонариковых, которые жили как раз над Ниной Ивановной, он в тот день не обнаружил. Виктор Иванович звонил им 10 минут, но старушки уехали в Храм Христа Спасителя. И дверь ему никто не открыл.

Умиротворенное и отрешенное лицо прораба Хренкова не обмануло Ольгу Леонардовну ни на секунду.

„Таких, как он – нужно неоднократно обследовать у психиатра, – сделала твердое умозаключение ст. лейтенант Солодкина. – А лучше посадить на 10 лет в Кащенко и пусть не третирует нормальных людей!“

Со слов двух свидетелей – Хренкова и Кузькиной (соответственно – кв. 55, 6-й этаж и кв. 35, 1-й этаж), выходило, что и Хренков и Кузькина видели, как подозреваемый в убийстве Горностаев бежал сперва с 6-го этажа на первый с топором и с первого на шестой – тоже с топором! Что было раньше – с 6-го на первый или наоборот – выяснить не удалось, ввиду путаности показаний обоих.

Кузькина и Хренков чуть не подрались, выясняя, что было до, после, во время, сперва и потом, в течение часа, дня, ночи, запутались сами и запутали следствие…

Обычно такие свидетели на вес золота. С их помощью человека можно посадить навсегда…

Дальше выслушивать этот бред Ольга Леонардовна не стала, у нее заболел лоб.

– Все! Еще одна квартира и все!.. Не могу, – пообещала она себе, вызывая лифт.

Таня Дубинина, которую Ольга Леонардовна встретила, выходя из лифта на шестом этаже, потрясла ее своей худобой и траурной черной блузой…

– Хоронить едем, – обронила Танина мама. – Зятя. Разбился вместе с Соболем.

– Простите, – прижав руку к сердцу, сказала Ольга Леонардовна, – Танечка…

На что Таня, кивнула и пошла вниз по лестнице.

– Таня, лифт, – шепотом позвала ее мама. Таня вернулась и стала ждать, опершись спиной об чужую дверь.

– Зябко, – взглянув на Ольгу, сказала Таня Дубинина. – Живу, Оля, как живу…

В квартире на шестом этаже мелькал свет.

– Брат Нины Ивановны ходит, – пояснил Автандил Георгиевич. – У него ключ и вообще он теперь там хозяин.

– Может, привидения? – пошутила Ольга Леонардовна.

– Да нет, – закрывая опорный пункт беспорядка на ключ, пошел провожать ст. следователя Солодкину на трамвайную остановку Сазанчук. – Таких не держим.

– Запуталась я, – поежилась Ольга Леонардовна, шагая мимо домов с участковым.

– Распутается, вот увидите, Оля, – сказал Автандил Георгиевич и посмотрел по сторонам. По Архангельской улице ехали машины.

ВЕТЕР ИЗ ОКНА

– Страшный звук в ночи!..

Нельсон поднял ушки и прислушался – тихо.

Потом вздохнул – вот! Опять! Свист!..

Это посвистывал его же нос, сам по себе…

– Играется он, что ли?

Ночью на подоконнике так приятно обдувает шерстку из открытого окна. Лабрадор, свесив лапки, лежал и обдумывал течение жизни в родном подъезде и вдруг понял – роману не хватает ЛЮБВИ!

Само слово – РОМАН предполагает ЛЮБОВЬ.

И она была, но…

Пятнышки звезд на небе, черные провалы по бокам небосвода, кусок бледной луны в центре галактики – что? что? что еще сулили людям в будущем эти безусловные величины мироздания? Эти свидетели несчастий, и маразма, и многих любовных свиданий смертных в преддверии ночи, когда хочется не дрожать, засыпая в одиночестве, а чтобы кто-то живой и горячий обнял тебя и прижал к себе в надежде на еще одну маленькую страсть.

Пес взвыл! Напугался сам себя и бросился на улицу…

ЕЩЕ ОДНА ЖЕРТВА ОПРОСА…

– Может, она тебе что скажет? Бабка еще та, – сказал Автандил Георгиевич о Кокуркиной. – Спроси у нее про 19 число.

Виктор Иванович позвонил в дверь 42 квартиры, и, поразившись царящим там бедламом и помойкой, пригласил старушку в опорный пункт на беседу.

– Да-а… а вы – опасный… вон, как у вас глазки-то сверкают! – заходя в кабинет участкового, с порога быстро сказала Дарь Иванна.

– Я-аа? – попятился Витя. – Да что вы несете, бабуся?

– Я-аа? – пришел черед удивиться Кокуркиной Дарь Иванне. – Я-то, мил человек, налегке иду… А вы ко мне не приставайте!

– Я-ааа? – возмутился ст. лейтенант Витя. – Да я вас всего-то спросить хотел. Не были вы или были…

– Глазки прикройте и спрашивайте, – потребовала Дарь Иванна, которая последнее время нервничала по поводу СПИДа.

– Что вы делали 19 июня? – начал опрашивать старушку Виктор Иванович.

– Какого года? – закатила глаза Кокуркина.

– Не придуривайтесь, бабуся, – скрипучим голосом попросил Виктор Иванович.

– А ты на меня не ори! – крикнула Дарь Иванна.

– Я не ору, – тихо сказал ст. лейтенант Иншаков.

– Не-ет, орешь!

– Нет, не ору! Заткнись, бабка! – не выдержал Иншаков.

– А во сколько? – как ни в чем не бывало спросила Дарь Иванна и наклонилась завязать шнурки на сандалиях.

– Между десятью и двумя часами ночи?

– Как это? – не поверила Дарь Иванна. – Это мое личное время! Что я делаю ночью, ни-ко-го не касается!

– Еще как касается! – не выдержал Виктор Иванович, но, так ничего и не узнав, вынужден был отпустить Кокуркину домой, так как она торопилась к ужину.

СТРЕЛЬБА ГЛАЗАМИ

Сперва Альбина думала, что…

Нищий лейтенантик, зато…

В общем, сперва она решила поточить об него коготки, ну, чтобы мастерство не пропадало даром…

Но – женское сердце, оно – как детский калейдоскоп, в который смотришь, открыв рот, а там – то звездочки, то снежинки, то сердечки… и складываются они в такие кружева… Знай – смотри!

Ко всему прочему Альбина вдребезги разбила свой красный „Мустанг“ и в тот день поехала в Москву на электричке. Так вот, на Ярославском вокзале в толпе цыганок она случайно увидела участкового Виктора Ивановича Иншакова, который продирался сквозь людей к той самой электричке, у которой стояла Альбина, намереваясь сесть в третий вагон от хвоста.

Альбина замахала ручкой, ст. лейтенант ее увидел, зарделся и чуть не побежал к ней, но смутился и замедлил шаг, чтобы подойти с достоинством, что при небольшом его росте и весе выглядело очень трогательно, но по-мужски.

„Молодец“, – подумала Альбина и удивилась. Она ни одного из шести своих мужей так не хвалила, даже мысленно.

А Виктор Иванович, пока шел к красивой женщине Альбине, немножко перемедлил и электричка сперва мстительно закрыла двери, потом еле-еле тронулась и показала „хвост“.

Альбина затопала ногами, чуть не сломав шпильку, а потом вспомнила, что она – красавица и назло заулыбалась, а уж как ей в ответ показал все свои 33 зуба Виктор Иванович и говорить не приходится. От него в этот момент можно было петарды зажигать.

Следующий поезд намечался только через 40 минут, и они прогулочным шагом направились в летнее кафе, возле которого по вечерам собирается местная пьяная стародежь и устраивает танцы под бубны и рукоплескания.

Но сейчас был день, и было тихо, народ покупал булки, кофе, колу, пакеты с хрустящей картошкой, горячие „собаки“ и начинали есть прямо там же – на липких столиках.

Когда люди нравятся друг другу даже чуть-чуть – они ведут себя, как заговорщики. Поясню.

Они почти не разговаривают. Или – он начинает, а она заканчивает. Когда люди нравятся друг другу – им очень легко понять, как и почему дышит другой человек.

Зато – если человек не твой, можешь разбиться перед ним в лепешку, он тебя все равно не поймет, не оценит, да и лучше держаться от таких охламонов подальше!

– Купите даме картошки, – тихо сказала Альбина куда-то в сторону, когда они проходили мимо уличных лотков.

– Вам мешок или два? – счастливо заулыбался Иншаков и сгреб с прилавка сразу пять пакетов.

– Ну, куда так много, – вздохнула Альбина и, быстро сверкнув своими беличьими зубами, прокусила кончик пакета и, вынув ломтик, положила его в губы Виктора Ивановича.

Еще продолжать?

Ну, ладно, слушайте…

– Альбина Хасановна? А вы чего в Москву зачастили, на работу, наверно, устроились?

„Нет, все-таки с участковыми разговаривать – тоска!“ – подумала Альбина и не ответила ничего.

Она сегодня в который раз пыталась зайти в прежнюю квартиру, в которой осталось такое количество ее личных вещей, что в них можно было одеть два взвода десятиклассниц. Но родные и близкие ее бывшего мужа стояли насмерть, и Альбину туда не пускали. Старший сын Натана прокаркал ей через дверь, что все вещи привезут через десять дней и приезжать за ними не надо.

– Ни к чему это, – кивнул носатый старший сынок Натанчика, тоже, между прочим – Натан.

„Ну и что про это рассказывать?“ – тоскливо перебрав все мысли по поводу неудавшегося вояжа, вздохнула Альбина, с интересом наблюдая, как Виктор Иванович расправляется со вторым пакетом картошки с паприкой и запивает всю эту „кашу“ колой.

„Вот бы мне такую женщину…“ – разглядывая нежную Альбинину шейку и высокую грудь под голубой в ярких звездах майкой, подумал вдруг Виктор Иванович и закашлялся. Кола попала не в то горло.

Альбина похлопала лейтенанта кулачком по спине, покивала и спросила:

– А вы-то где лазили?

– На Петровку ездил, – кашлянул в последний раз Иншаков.

– Да-а-а? – с напускным равнодушием спросила Альбина.

– Дела, – важно похлопал по коричневому с двумя замками портфелю Иншаков.

– С этого места поподробнее, пожалуйста, – сложив ручки под подбородком, Альбина выгнулась и посмотрела на вокзальные часы за спиной лейтенанта.

– Секретная информация, – нехотя сказал Иншаков, а про себя подумал:

„Я ей не нравлюсь. На фиг я ей нужен? У нее вон два бриллианта на ушах и один, – Иншаков вздохнул и у него даже заболел зуб, – в ложбинке на груди…“

Альбина поправила тоненькую цепочку, длинный бриллиантик поднялся, потом снова утонул в ложбинке, а ст. лейтенант Иншаков вдруг затосковал и стал смотреть на липкий край стола, за которым они сидели, потом под стол и, наконец, обратил внимание на острые загорелые коленки вдовы и так же быстро снова повеселел.

– Вам конфет купить? – потрогав Альбину за палец, быстро спросил он.

Альбина покачала головой.

– А бананов? – не унимался распоясавшийся участковый.

– Да ну их! – фыркнула Альбина. – Вам, что, вчера зарплату выдали?

– И зарплату, и пайковые, – гордо и не сразу ответил ст. лейтенант. – Здесь в Полежаевске с этим строго. А вот раньше я в Соборске служил, так там мы с бабушкой питались практически с огорода…

„Что я несу, черт! Ну, дурак!!!“ – одернул себя Виктор Иванович, но Альбина его слов похоже и не услышала, протыкая соломкой из-под сока огромную сухую картофелину затесавшуюся среди маленьких.

– Значит, сегодня конфет с бананами накушаетесь, и что?.. – с любопытством оглядела лейтенанта Альбина. И постучала шпильками под столом.

– К вам в гости завалюсь, – выпалил лейтенант и счастливо вздохнул.

– Да-а-а? – сделала вид, что не поверила Альбина. – А зачем?

– А затем! – Виктор Иванович посмотрел на вокзальные часы и подал Альбине руку. – А то опоздаем… – заботливо буркнул он.

– Купите даме коньяку, – наклонилась, чтобы застегнуть босоножку Альбина. – Мне, если 100 грамм выпить, я через пять минут такую драку устрою – вся площадь будет драться! Для вас, Витя. А вам медаль дадут, за то, что вы дебоширку в участок привели. Хотите?

– Не надо, – ст. лейтенант посмотрел на свою спутницу и записал фломастером в голове, чтобы не забыть:

Я НА НЕЙ ЖЕНЮСЬ.

И на сердце его снизошел такой покой, словно мама только что вынула чистого распаренного Витеньку из корыта и начала заворачивать в полотенце с кисточками.

В вагоне было пусто.

Они сели в самую середку, электричка постояла и нехотя поехала куда-то. Виктор Иванович, то есть Витя, долго думал, потом полез целоваться. Альбина поперхнулась смехом, глядя, как Виктор Иванович пытается схватить ее губки своим широким ртом.

– Какой вы страшненький! – выдохнула Альбина. Виктор Иванович, то есть Витя, закрыл от стыда глаза.

– Обожаю! – выдохнула Альбина прямо ему в нос.

И поцелуй состоялся.

А ведь всего неделю назад Виктор Иванович воспринимал весь женский состав планеты только так – Нинка и все остальные глупые бабы.

Куда только все девалось?

СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Ольга Леонардовна Солодкина следующие два дня также приходила, как на службу в дом № 2 на Архангельской улице. Разговаривала с людьми.

И картина той ночи стала проявляться в ее голове также быстро, как полароидная фотография за 100 рублей. Вот только с ясностью были небольшие проблемы. Что-то там не складывалось, мешала какая-то существенная деталь.

БАЛАМУТКА

После беседы со ст. следователем прокуратуры Солодкиной – жители подъезда были взбаламучены…

Ольга Леонардовна обладала такой негативной энергией, что после разговора и даже недолгого общения с ней, почти каждый человек чувствовал себя оскорбленным в самых лучших чувствах. Некоторые становились обидчивыми на всю оставшуюся жизнь, а парочка особенно нервных душою граждан даже пытались: один – отравиться одеколоном, другая – перестать дышать во сне.

Ольга Леонардовна, между нами говоря, была на редкость неприятной особой в общении с людьми. Правда, это не мешало ей оставаться хорошим специалистом.

И вот, каждый человек, с которым она побеседовала, – невольно и абсолютно без желания на то начал вспоминать и прокручивать в уме, что же он видел в день убийства Нины Ивановны и ее сына.

Даже те, кто не моргнув, глядел в глаза ст. следователю Солодкиной, быстро и доверчиво отвечали, что в ту ночь ездили в Балабаново затариваться спичками, после того, как прощались с Ольгой Леонардовной, у дверей вдруг застывали, и та ночь, словно диафильм из школьных лет, проносилась в их голове!

19-го, НОЧНЫЕ БДЕНИЯ

В ту роковую ночь сестры Фонариковы сидели на кровати и смотрели в окно на ковшик в небе.

Сестрам – Дуне и Мусе было уже под 91 год, обе были погодками и всю жизнь прожили вместе, уйдя на пенсию докторами наук по педиатрии.

Седьмой этаж, на котором они жили, был для них горой Эверест, и птицы отчего-то любили заглядывать в каждое из пяти окон и смотреть на двух старых бабушек. Как они строят свой мир в трех непролазных комнатах, забитых мебелью, картинками и прочей чистенькой облупленной рухлядью, обласканной старыми ладошками и тряпочками из байки.

– Горим! – вдруг сказала Муся и счастливо взвизгнула: – Дунька! Горим!

И, правда, снизу повалил белый, потом черный и, наконец, удушливый дым.

– Звони на каланчу!

– На какую каланчу?!

– На пожарную!

– Может, лучше в окошко покричать?!

– Ага!

– Аааа-аааа-а!.. – завопила Дуня едва живым голосом и, наглотавшись дыма, сползла, держась за батарею парового отопления. На пол.

А умная Муся быстро позвонила пожарным, в милицию и начала спасать Дуню, поливая ей лицо водой из чайника.

19-го, БОМЖ БРЕЖНЕВ

Тот день не задался с утра…

Дверь трансформаторной будки приварили ровно в 10.35 два слесаря из 4-го ЖЭУ – Сероштан и Друц. Оба молдаване, красивые и чернобровые.

– На тебя Кузькина из 35 квартиры жалобу на трех листах накатала, – не торопили, ждали, пока Илья Леонидович сложит в два пакета с Майклом Джексоном и Христом свои пожитки. – Мы читали, – похвастались они.

Илья Леонидович покосился на промытые окна Кузькиной и даже углядел, как блеснули очечки злобной бабушенции где-то в районе штор.

– Мможет, мммне с ней переспать? – почесал подбородок мирный бомж и, взяв в обе руки по пакету, сплевывая, пошел к окнам Кузькиной в то самое, повторяю, утро. – Чего, хоть она писала-то? – сделав шаг, вернулся, решив послушать про себя, все-таки приятно, когда про тебя пишут.

– Мочишься ты на стену, – подумав, вспомнил Друц и зажег газовую горелку.

– И какаешь, – поддержал коллегу Сероштан, – в смысле испражняешься, – быстро уточнил он и начал приваривать дверь трансформаторной будки.

Начался светлый ливень, мимо с колясками пробежали две молодые мамаши, проехала старая немецкая машина, поблескивая хромировкой, и бомжу стало грустно на всю эту жизнь. Он постоял с пакетами посреди асфальта и понуро пошел к вокзалу.

День быстро кончался.

Нужно было искать ночлег, и Илья Леонидович решился.

Выждав момент, когда из ближнего подъезда вышли два мужика с спортивными сумками, он быстро юркнул в него.

Было примерно половина двенадцатого.

Илья Леонидович не был грязным бомжем, он мылся, по возможности. Хотя, конечно, не блистал. Но некоторые, да какое там, многие мужчины его возраста, ночуя в собственных квартирах, выглядят и пахнут немногим лучше (понюхайте, если не верите). Конечно, то, что Илья Леонидович бомж – было видно сразу, но он был не опустившийся человек. Он просто бродил по жизни.

– Неплохо, неплохо, – поднимаясь на третий этаж, говорил он под нос. – Совсем неплохо…

Илья Леонидович подождал, пока на четвертом этаже кто-то вышел и побежал наверх, и пошел дальше.

Но – через миг там, наверху кто-то истошно заверещал!

– А не выйти ли мне на улицу? – спросил себя Илья Леонидович и посмотрел в синее небо за окном. Редкие капли перекосили стекло и фальшиво переливались в искусственном свете.

– Погода пахнет радикулитом, – погладил бок Илья Леонидович и решил переждать чужую драму около мусоропровода на 5-м этаже. За выступом стояло ведро, и валялся веник, Илья Леонидович присел рядом с веником. Порылся в пакете, вытащил сухарик и стал его жевать.

Обычная подъездная тишина – шаги, грохот дверей, свист лифта и чей-то смех не в счет. Илья Леонидович чутко прислушивался – скоро ли можно будет подняться наверх, на девятый технический этаж в чердачную дверь, которая открывалась гвоздем за три, максимум, семь минут!

Криков больше не было, но чуткий нос Ильи Леонидовича уловил некоторую задымленность, и дыму становилось больше!

– Чад! – понюхав с минуту, определил Илья Леонидович и успокоился. Подгорелых блинов он не боялся.

И он хотел, было, пойти дальше, но нос к носу столкнулся с девочкой. Та, сморщившись, несла мешок с мусором, роняя на ходу мандариновые корки.

– Смотри у меня! – пригрозила ему сопля, засовывая мешок в грязную пасть мусоропровода.

– Все под контролем, – как можно вежливей кивнул бомж. – Ничего не боятся! – проводив глазами девочку, вспомнил повадки и прочие шалости теперешних детей Илья Леонидович. И решил подняться еще на один пролет.

Тихо. Чадом пахло еще гуще.

– Может, что-то случилось? – как-то нехорошо стало на душе и, недолго думая, он все же решил добежать до девятого этажа, хотя спать на чердаке горящего дома решился бы не каждый. И вдруг, увидел шевелящийся дым, который кусками выдувался из 56 квартиры.

Илья Леонидович пискнул, набрал побольше воздуха, чтобы закричать и метнулся вниз, потом резко затормозил, услышав, как в квартире что-то упало, и чадом заволокло предел видимости. Илья Леонидович закашлялся и увидел, как из квартиры вышла тоненькая черноволосая в длинном халате женщина, прижимая к груди сверток, завернутый в газету! Илья Леонидович попятился назад и, царапая драповым пальто голубую побелку, вжался в стену. Женщина, кашляя, согнулась, потом оглядела лестницу и прислушалась. Илья Леонидович чуть не упал, наступив на бутылку! Когда он, чертыхаясь, снова посмотрел – женщины не было! А внизу хлопнула дверь…

Брежнев не мог с собой совладать – именно поэтому он бомжевал последние годы. Илья Леонидович был раб своих страстей и делал все, что ему заблагорассудится в ту же самую секунду, когда какая-нибудь глупая или умная мысль приходила ему в голову. Так он поступил и в этот раз.

Набрав побольше воздуха и, отклонив голову назад, он вбежал в квартиру, из которой валил дым!

Увиденное не то чтобы потрясло его – бомж видал виды и похлеще, но… Что-то сумасшедшее в квартире 56 в те секунды витало, да.

В прихожей было темно. В углу лежал мальчик, тело которого загораживало проход… Перелетев через Октябрика, Илья Леонидович заполз на кухню – там горел бак с бельем, из которого выкипела вода. Илья Леонидович автоматом выключил газ, дернул шпингалет, створки окна раскрылись. Он высунулся и стал дышать. У него очень заболело сердце. Бомж Брежнев охнул и потрогал свое сердце через пальто. И вдруг почувствовал, что надо уйти, как можно быстрей, бросился назад, поскользнулся на рассыпанной рисовой крупе и упал. Поднимаясь, он сгреб с пола банку с кофе и машинально сунул ее в карман. Свет горел в комнате сбоку, он просто заглянул туда, не желая войти, и в куче разбросанных вещей увидел, на полу лежал с лицом синего цвета очкарик с первого этажа – муж беременной жены… Илью Леонидыча затошнило, он взглянул на кровать – там из-под кучи одеял торчали женские ноги… На ковре валялась похожая на прежнюю банка с кофе, Илья Леонидович подумал, что выронил ее сквозь дырявый карман своего макинтоша, нагнулся и снова подобрал эту чертову банку! И сделал шаг к выходу.

Дым почти рассеялся.

– Выпью-ка я кофе и засну, – поглядев на мертвых, сказал бомж и вышел из страшной квартиры, не оглядываясь.

На чердак, куда он все-таки дошел и прилег в углу, Илья Леонидович ступил, как в кромешный ад и, не выдержав там десяти с чем-то минут – вышел на улицу через третий подъезд. Консьержка, закупорившись в своей будке, сладко спала.

– Может, это был сон? – спросил себя Илья Леонидович и достал хронометр из кармана брюк. Московское время было примерно 0 часов 5 минут, уже наступило 20 июня 2002 года.

– О, Боже!!! – уходил бомж, оглядываясь на „сталинку“, и не замечая льющегося дождя.

– Помогите, – хрипло выкрикнул он в телефонную трубку. – Не слышите? Помогите!!! Говорю…

И еще он сказал, кажется так:

– Есть такие, которые любят страху нагнать, но – я на них плюю!

О, Боже!!!

19-е

Варвара Ивановна Колодцева в тот день топотала, как лошадь. Она жила, как раз под Сидоровыми-Гильзаби и над – Альбиной Яроцкой.

Альбина никак не могла заснуть и пошла ругаться – была ночь!

На что Колодцева по-французски ответила ей такое, что даже Альбина побледнела и бросилась наутек!

– Дура-аааа! Кляча-аааа! Пошла вон!!! – крикнула Варвара Ивановна, так что затряслись стены.

Именно поэтому Альбина кинулась наверх узнать – что и где, откуда собственно дым?

19-е. АЛЬБИНА

Альбина вбежала в распахнутую дверь 56 квартиры, невзирая ни на какой чад!

Она была не простая, эта Альбина. Натан пока был жив, уже через полгода стал панически бояться своей хрупкой Альки, просыпаясь по ночам в холодном и липком поту и с изумлением прислушиваясь, как она спит – практически не дыша!

Состояние Натана со времени его женитьбы на Альбине увеличилось ровно в 100 раз. Да. Но при этом он категорически не хотел от Альбины детей, имея двух взрослых сыновей от предыдущего брака…

Но – так или иначе, а вбежать в заполненную смрадом квартиру для Альбины Хасановны было так же естественно, как выйти замуж за миллионера.

Она лишь прикусила нижнюю губку, увидев кулек тела Октября в прихожей.

– Не жилец, – прошептала Альбина, угадав это по позе мальчика – он не смог бы дышать, уперевшись в пол лицом.

В дымящую кухню она и не подумала зайти, зато вбежала в комнату Нины и, отбросив подушку с Ниночкиного лица, крикнула:

– Нинка! Нинкааа!!!

Рука, за которую она схватилась, была еще живой и мягкой! А в Ниночкиных глазах сквозь дым уже отражалась одна из лампочек хрустальной люстры.

– Есть тут кто? – спросила Альбина и вгляделась в лежащего на полу маленького мужчину с разбитыми очками на синем лице. И только тут почувствовала – ей не хватает воздуха.

– Эй, вы!..

Но никого живого в квартире Н.И. Сидоровой в ту минуту, как считала Альбина, – не было.

– Прости, Нинок, – Альбина зажала рот ладонью и, закрыв лицо Ниночки уголком одеяла, попятилась.

В большой комнате горел свет, и все вещи были раскиданы по старому в цветах персидскому ковру. Кашляя, Альбина кое-как перелезла через завалы вещей к мебельной стенке и, открыв нижнюю в центре дверцу, пальцем надавила на уголок потайного ящика.

У многих в этом доме были одинаковые мебельные гарнитуры… В те дефицитные времена распределения всего вплоть до туалетной бумаги, родители Альбины и папа Нины Ивановны были отмечены талонами на две черные инкрустированные „Изольды“ румынского производства…