Текст книги "Цыганочка с выходом"
Автор книги: Светлана Борминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Нина Ивановна в тот день и час тоже выносила мусор в красном пластиковом ведре и прошла, напевая, мимо прораба к мусоропроводу за угол лестничной площадки. Одета она была в короткий халат, подпоясанный на полненькой талии кушаком и в каких-то смешных пушистых шлепках…
Нина Ивановна прошла мимо, поздоровалась, открыла дверь, и непонятно отчего застывший на месте со своим мусором прораб, вдруг увидел в глубине 56 квартиры, куда вошла и быстро закрыла дверь соседка Нина – загорелый торс какого-то мужчины, видимо, гостя, или даже не гостя. Гости, как известно по чужим квартирам голые не бродят и не улыбаются так…
В общем, случайно, при выносе объедков, Вениамин Вениаминович Хренков стал свидетелем чужой страсти и даже, если хотите – счастья…
Странно… Ведь до этого дня прораб свою соседку благополучно не замечал, не интересовался ей и даже игнорировал. Так, здоровался, знал, что она мать-одиночка, воспитывает альбиноса-дауна, весьма несобранного мальчика, работает изредка из-за этого и не шикует.
И вдруг – словно обухом по голове! Мимо него в трех сантиметрах прошла пленительная желанная женщина, и за дверью квартиры ее ожидал отвратительный белозубый и мускулистый любовник в одних плавках… Вениамин Вениаминович очень мало увидел за секунду в проем 56 квартиры, но заскрипел зубами так, как обычно скрипят владельцы лотерейных билетов, у которых не сошлась всего одна цифра до заветного выигрыша – бензопилы „Урал“ или джипа УАЗ в экспортном варианте.
Казалось бы, какая ему до чужой любви разница? Ничего общего и никогда, но… эффект неожиданности сыграл роковую роль – и Вениамин Вениаминович влюбился! В тот самый миг, как она закрыла перед его носом дверь – так и закипел!
Нина Ивановна, естественно, продолжила жить – ни сном, ни духом обэтомне ведая, а прораб еще долго стоял на площадке шестого этажа и ждал прекрасного появления – Нины Ивановны в халате и с ведром.
В общем – черт знает что! Хотя понять можно.
И – началось (шесть лет назад естественно).
С хорошего – с мечты. Вениамин Вениаминович стал мечтать, как он станет любовником Нины Ивановны, и это были очень смелые и подробные мечты, в основном о том, как он снисходит до этой шалавы Нины Ивановны и как она благодарна ему за это.
В общем, целую неделю прораб не спал – грезил и на седьмой день очень сильно избил родную жену, которая, ниочемне подозревая, тихонько спала под боком у стеночки… Ведь мечты, как известно, исполняются только в сказкепроЗолушку, ну и еще в паре сказок.
В то лето Нина Ивановна чуть-чуть – и вышла бы замуж за Андрея из соседнего подъезда, который влюбился в нее сильно и всерьез, что даже решил жениться, несмотря на разницу в возрасте, пусть и небольшую, сына и ненависть своей мамы, которая изрыгала на невестку Ниночку клубы проклятий и прочего дыма.
В общем, такоебывает сплошь и рядом. У людей – любовь, и никому они не мешают. Но отчего-то у окружающих, которые сами живут через пень-колода, и лучше бы разгребли завалы в собственной жизни, к этой любви возникает такая зависть, что они бросают все свои дела и кидаются на нее, как на амбразуру Матросов.
Просто кошмар какой-то, но такое бывает, да.
Нина Ивановна, благодаря своему тогдашнему возрасту, 30 лет все-таки не 20, душевному покою и равновесию, которому можно позавидовать, – только пожимала плечами на, казалось бы, не относящихся никак к ее жизни людей. А что? Дверь закрыл – и живи дальше. Андрей уже переехал к ней, несмотря на речитативы мамы: родит она тебе, Андрюша, еще трех олигофренов, имей в виду, у ней все зубы в коронках, как ты с ней, сынок, целуешься?!!
С Ниночкой было настолько хорошо, что больше никуда не хотелось. Посмотришь на нее, протянешь руку… Хорошо.
И тут в историю вмешался прораб.
Он начал с простого – подошел к Андрею, когда тот мыл служебный „Порше“ у подъезда, и мимоходом спросил:
– Ну, что-о?! Трахнул Нинку? На триппер еще не налетел? А вот я…
В общем, участковый Сазанчук видел из опорного пункта, как Елкин из третьего подъезда надел ведро на голову Хренкова из второго подъезда и стукнул по ведру кулаком, после чего Хренков упал в кусты рядом с детским грибком-песочницей. И, не отходя и не откладывая, провел воспитательную беседу с обоими мужчинами, и уже дома, рассказывая жене об увиденном, пророчески шепнул, засыпая:
– Сердечко мое, чую, тут одним мордобоем дело не обойдется…
И угадал, как всегда. На следующий день, точнее – утро, служебный „Порше“, на котором Андрей возил начальство в фирме „Ариадна“ был обстрелян тремя кирпичами, которые упали откуда-то с крыши, и один из них повредил Андрею голову.
– Почему вы сцепились? – спросила Нина Ивановна у Андрея уже днем, когда „Порше“ благополучно отогнали и начали латать. – Зачем ты вчера дал ему по башке?
– ………………..
– Ну, ладно, – примирительно сказала Нина Ивановна, – Андрюш, я тебе посоветую и попрошу, считай, что этого дурака на свете нет, не замечай его, если уж он разозлил тебя, то, конечно, ты был прав.
А сама стала присматриваться к соседу, на которого раньше внимания не обращала. И где-то на третий день поняла – у мужика „гон“, как у сухопутного оленя, хотя до оленя ему… Каждый вечер Вениамин Хренков дожидался ее на лестнице, курил, и только Нина Ивановна выходила – вскакивал, улыбался, пытался заговорить, бросая туманные фразы:
– Как оно, а? – и становился так, чтобы выгодно подчеркнуть свой рост и стать и: – Нина Ивановна, какая ты свежая. Да!.. Если, что нужно – я всегда!..
Если же Нина Ивановна шла вместе с Андреем, кидался между ними так, что отсекал Андрея и топтался со своим мусором туда– сюда,и – ни слова!.. В общем, Нина Ивановна поняла, что сосед до этого никак себя не проявлявший, выказывает крайнюю степень озабоченности ее персоной, но – почему, возмутилась она, ведь никаких авансов она Вениамин Вениаминычу не давала!
Это продолжалось – не поверите – долго… Нина Ивановна продолжала терпеливо здороваться, и – все. В общем, через полгода ее дверь то ломали ночью, то – поджигали, облив бензином… Потом на Нину Ивановну кто-то кинул с балкона пакет с водой – не попал, но напугал. Сына, Октября, опять кто-то столкнул с лестницы, и мальчик сломал лодыжку, зато очень полюбил костыль и ходил с ним даже, когда лодыжка срослась.
Потом Андрею, когда он ночью развозил после банкета начальство, кто-то проломил голову монтировкой, когда он шел к подъезду…
В общем, кто все это делал – догадаться было несложно, и участковый Сазанчук значительное число раз беседовал и следил за взбесившимся Вениамином, но для привлечения нужны – доказательства и свидетели.
Полное отсутствие…
А неудовлетворенный прораб вошел в раж, у него в жизни появился пугающий смысл, и все дни его теперь начинались в предвкушении новых серий триллера, который он устроил своей соседке, перестав смотреть кино и прочий балет на целые шесть лет..
Жена Мила от ужаса, что добрый к ней доселе муж превращается на глазах в какого-то монстра, за первые полгода поправилась на целый пуд, подурнела лет на десять, из беспечной мужней жены превратилась в довольно неприглядную вздрагивающую бабу.
Вот, что „любовь“ делает с некоторыми прорабами…
А ведь, казалось бы, – возвышенные чувства, а из В.В.Хр. вдруг полезла такая гадость и чернота, что, Господи, Боже мой, лучше бы не любил он никого никогда, а то просто – ужас какой-то!
Естественно, за шесть лет, прошедших с того памятного дня, Нина Ивановна никак ближе к прорабу не стала, Андрей после трепанации черепа был увезен мамой куда-то под Загорск, свадьба расстроилась.
Мила Хренкова некоторое время пугала своим видом окружающих – ей приходилось жить с прорабом изо дня в ночь; дочка Хренкова Светочка писалась от испуга, а ведь большая уже девочка; сам Хренков, когда пил, когда нет, но ходил злой, как черт, не дай вам Бог встретить его у мусоропровода, а Нину Ивановну вот этим июнем убили вместе с сыночком, нанесли раны, несовместимые с жизнью. И подозревается теперь в этом убийстве – жилец, снимавший вместе с беременной женой у Нины Ивановны комнату, а ведь какие дела творились целые шесть лет…
А вы говорите, любовь…
Господи, сохрани!
(из разговора бабок у подъезда, записал собака-лабрадор).
ЧЕТВЕРГ
Я стояла у окна и слушала, просто так.
– Не ори на меня!..
Хриплая пара в кустах под окнами.
– Ты кольца обручальные куда дел?..
– Какие?.. – переспрашивает мужской голос.
– Кольца обручальные куда дел… зараза?
– Кто?..
– Кольца обручальные где?!! – на визг переходит дама, мне ее становится жаль.
– Ты прямо хуже моей матери…
Ушли. И я тоже стала собираться.
Я шла из прокуратуры по улице Ленина. Мимо, задевая меня своим дыханием, прошел человек.
У меня все сжалось внутри.
Я не видела ни лица, ни профиля, лишь спину, затылок и быстро переступающие ноги. Человек обогнал меня.
Я в страхе остановилась около витрины и, придерживаясь локтем за стекло, подождала.
Наваждение?
Или – правда.
Я не первый раз испытываю чувство ужаса от просто прошедших мимо людей. Или – нелюдей? Такое бывает не часто, не каждый день, но – случается.
Мимо идет человек, а от него ветром, сдувая меня с ног, волнами идет такой УЖАС, что волосы замерзают.
Мне никто не грозит в это время, на меня не смотрят даже, просто мимо прошло – НЕЧТО. Другого названия трудно подобрать. НЕЧТО в теле человека.
И меня тянет, как к обрыву, с которого можно упасть на острые камни и никакого любопытства больше никогда не возникнет в моей пустой как шар голове. Меня тянет рассмотреть это – нечто. И в этот раз – словно кто-то толкнул меня следом – разглядеть!!! Я отважилась и попыталась обогнать серого человека с прижатыми ушами и исхудалой шеей.
Он закурил на ходу и обернулся, ударив меня взглядом, меня – отбросило, я схватила пачку собачьего корма с лотка на обочине и стала рассматривать. В глазах моих была в тот момент – радуга, и видела я только свои вспотевшие пальцы.
– Покупайте, дамочка, – посоветовал мне дед, продававший корма. – Для догов самая сласть. Дог у тебя?
– Дог у тебя! – повторил мой рот, я положила пакет на место и огляделась.
Тот человек исчез.
28 июня, ПЯТНИЦА
Если бы Анна Львовна не взяла на себя обременительную по моему тогдашнему состоянию обязанность – ходить каждое утро на молочную кухню, может быть, Глафира не была бы такой здоровой, как сегодня. И еще у меня что-то случилось с грудью, она начала болеть…
Но тогда я металась между изолятором временного содержания и прокуратурой, и только прибегала перекусить и взглянуть на Глафиру.
Я ничего не добилась, мужа не увидела, на адвоката нужна была уйма денег и только через пять дней, в пятницу, я опять вспомнила, у меня же есть родная душа на шестом этаже – Таня Дубинина. Не знаю, как такое могло произойти, но я про нее забыла, совершенно забыла!
– Господи! Да я же у Таньки не была! – вскочила я.
– А ее и не видно, – из кухни высунулась Анна Львовна с Глафирой в руках.
Отчего старики и младенцы так любимы друг другом?
– Теть Ань, я сейчас сбегаю? – спросила я и взглянула на старуху, но держала она Глафиру, как подобает, на ногах стояла ровно и улыбалась. Собаки бегали по улице и взлаивали где-то в районе старой котельной.
– Ну-у-у, – недовольно протянула Анна Львовна. – Не сидится тебе, разве она тебе кто?.. – сказала голосом полным ревности бабушка Князева, чему я в то время радовалась, ведь это невозможное дело в наше злое время, чтобы чужой человек пустил тебя в свой дом и разрешил жить.
И кормил.
И глядел на тебя, будто всю жизнь тебя ждал.
„Не переживай, жизнь не преподнесла тебе ничего нового, все по-прежнему. Ты – одна и никому не нужна, жена убийцы“, – отходя от двери Тани Дубининой за которой играла музыка, но мне не спешили открывать, подошла к лифту и рефлекторно обернулась. Музыка затихла, и мне показалось, я услышала голоса за дверью и… плач?
К тому дню, видимо, я совершенно потеряла самое главное для человека – инстинкт самосохранения и вернулась, подошла к двери 54 квартиры… В общем, я стала стучать по двери кулаком и вдобавок вопить:
– Тань, открой! Слышишь, Тань! Мне так плохо, Танька-а-а!..
Дверь, стукнув меня по лбу, открылась, и я подавилась кислородом:
– А вы, что тут делаете?.. А где Таня? – лепеча, я заглянула через его локоть в прихожую, но там не было ни души.
А он посмотрел с улыбкой, от которой у меня заболело сердце, и сказал:
– Цыпочка, Тани нет, иди отсюда.
И я пошла по лестнице вниз, не дожидаясь старого образца сетчатый лифт. Дверь мне открыл тот самый человек, который вчера шел по улице Ленина, и меня чуть не стошнило от страха, глядя на него. А-а-а!.. В это трудно поверить, но если вам встречались люди, внушающие ужас, вы с ходу поймете, о чем я…
Что он делал в квартире Тани Дубининой, почему раскрыл дверь? Он?! А не Таня, ее мама, и ведь там должен был быть Танькин муж, который приехал из Красноуральска… Может, „он“ приехал вместе с ним? Мало ли, ещеодинштурман вертолета…
– Ну что? – смахивая ладонью с этажерки пыль, спросила меня тетя Аня, когда я вернулась и стала искать глазами Глашку. Та спала на своей подушке в центре дивана.
– Ничего не понимаю, – повторила я.
– Какая ты нервная, – поджала губки Анна Львовна. – Вот я не такая!
– А какая? – посмотрела я на восьмидесятилетнюю пигалицу.
– Я? – тряхнула кудельками Князева. – На все плюю!
– Мне б ваши заботы, – вздохнула и уселась я.
– Бери! – разрешила она.
* * *
– Ты, Наташ, в своем уме? – узнав про деньги, которые я попросила Нину Ивановну спрятать у себя, вскочила и начала бегать по квартире Анна Львовна. – А сколько?
– Я не считала, – покраснела я.
– Повтори? – покрывшись пятнами, переспросила Анна Львовна. – Не считала? Не считая, отдала? Вот дура!..
– Так у меня схватки начались, – я кивнула на Глафиру. – Какать и родить, теть Ань, нельзя погодить. Вы потише, теть Ань, а то ребенка разбудите.
Мне вдруг стало обидно. Я очень не люблю, когда меня называют дурой.
– Ничего твоей девке не будет, – прикрыв рот, отвернулась Князева. – Наташка, нам нужно сегодня же в Ниночкину квартиру влезть!
– А ключи? – деловито спросила я.
– Гвоздем откроем, – махнула рукой Анна Львовна. – Ей Хренков всю дверь испохабил, до чего гнилой мужик… А то Ниночкин брат явится за наследством, так и увидишь потом свои доллары!
И, повязав потуже фартук, добавила:
– Ночью! Заберем обе банки с деньгами, и наймешь для своего адвоката, а то засудят!
А я не верила.
Неприметный японский пикап под окнами с красноуральскими номерами весь день не давал мне покоя. Вечером он уехал, свернув в сторону объездного шоссе, в окно я увидела, как мигнули габаритные алые огоньки, но примерно через полчаса, уже стемнело, вернулся и кто-то вышел из салона. Женщина… Со стороны водителя тоже выпрыгнула какая-то темная фигура. Они пошли к подъезду. Я замерла, потому что увидела и не поверила глазам. Я увидела Таню Дубинину, молодую маму и мою добрую знакомую, но я едва узнала ее. Я не ведаю, что надо есть и как голодать, чтоб из цветущей толстушки с высокой грудью и бедрами, как две подушки, за две недели превратиться в изможденную тень…
Я стояла, прижавшись к окну, пока Таня и тот мужчина не скрылись в подъезде.
– Может, это не она? – спросила я.
– Что?!! – высунулась вместе с собаками из кухни Анна Львовна. – Деточка, не говори сама с собой… Чокнешься, – подумав, сказала и спряталась обратно Анна Львовна, и собаки тихо убрались вслед, гладя на меня глазами психиатров.
Видимо, в те дни мое сознание было настолько пограничным, что я послушалась и пошла на взлом, будем называть вещи своими именами, чужой квартиры, чтобы забрать свои деньги.
– Они должны лежать в банках из-под кофе, на сушилке, под потолком, – вспоминала я. – О-о-о!..
– Ты чего? – взглянула и передернулась Анна Львовна.
– А вдруг?..
– Ну, чего, не тяни!
– А если Ниночку убили из-за них?
– Кто-о?!
– Мазут с Саркисом, они могли слышать и… две санитарки в роддоме, обеим лет по семьдесят!
– А сколько там было? – проигнорировав мои предположения, быстро спросила Анна Львовна.
– Да вы уж спрашивали, тетя Ань, – съязвила я.
– Да? Не помню, – отрезала старушка.
– Не считала.
– Ну и дура.
Вот и весь разговор.
Я проснулась от громкого звука помех, старушка спала свернувшись калачиком на диване, под столом храпели собаки – черная, рыжая и палевая. На будильнике было без четверти двенадцать ночи.
Я переключила через программу и попала, кажется, на ТНТ:
– …к середине дня оставалась неизвестной судьба экипажа и пассажиров вертолета Ми-6 с губернатором Соболем на борту, пропавшего без вести в районе острова Лебединый. Машина потерялась во время перелета, целью назначения которого был местный алюминиевый комбинат, где планировалось провести совещание с участием губернатора. Как стало известно, вертолет с бортовым номером 3115 авиакомпании „Урал“ вылетел из аэропорта „Красково“ 27 июня в 13.00 по местному времени. Это был плановый рейс. В ходе полета губернатором были запланированы посадки на острове Лебедином, а также в Южноуральске, расстояние между этими двумя точками составляло 180 и 200 км.
Последний сеанс связи с Ми-6 состоялся в 14.35 по местному времени в четверг 27 июня. В течение полета экипаж должен был докладывать о ходе путешествия. Через полчаса после очередного доклада воздушное судно должно было приземлиться на острове Лебедином, но этого не произошло. Больше от экипажа не поступало никаких сведений. Сразу же после исчезновения судна начались активные поиски, осложненные безлюдной гористой местностью.
Что могло произойти с вертолетом, пока сказать сложно, Ми-6 считается очень надежной машиной. В авиакомпании „Урал“, которая четвертый год сотрудничает с красноуральской администрацией и осуществляет все рейсы губернатора по краю, отмечают, что командир экипажа – Юрий Прокопец и штурман Виктор Дубинин – пилоты первого класса и имеют огромный опыт полетов в местных условиях. Кстати, версию неисправности машины тоже считают маловероятной. Спасатели надеются, что судьба геликоптера прояснится в ближайшее время. Впрочем, так бывает не всегда – пропавший два года назад на Новой Земле военный вертолет до сих пор не найден, – закончил читать диктор, а я потрясла за плечо старушку:
– Анна Львовна…
– Што!!! – проснулась та. – Напугала! Ну, што? А? Да вчера еще пропал, искали его весь день… ну его! Смотри! – ткнула пальцем в экран, мгновенно нахохлилась и уснула.
Я сделала чуть громче.
– Эти переговоры были переданы в нашу телекомпанию сегодня утром и являются доказательством того, что исчезновение вертолета губернатора Соболя было не случайным…
Специально затемненный экран и хриплые голоса, измененные мембраной телефона:
– Убить его? Для вас?..
Диктор за кадром уточнил:
– Спросил киллер.
– Ну-у, убей, – задумчиво сказал второй голос. – А ты сам, как думаешь?..
– Понял. Мне повторять не надо, за меня вы подумаете…
– Надеюсь.
– Леди Ди и губернатор Соболь, – забубнил диктор, как пономарь. – Люди одного порядка – харизматические личности. Такие яркие люди сами не умирают. Их уничтожают. Леди Ди – королевская семья, губернатора Соболя – те, кому власть в Красноуральске слаще морковки.
На экране, как сквозь туман, возник индустриальный пейзаж Красноуральска – промзона, дорога к кладбищу и вдруг на какие-то доли секунды возник наш покинутый дом.
Я даже не успела рассмотреть его, он только мелькнул, как гаснущая звезда, и новости благополучно закончились.
Глашка пискнула во сне на мокрую пеленку, и я занялась ей. Под душераздирающую музыку Джо Дассена началась сводка погоды и внезапно прервалась. На экране возникла всклокоченная диктор и беззвучно стала что-то говорить:
– …ите, только что поступило трагическое сообщение из Сибири – разбился вертолет с губернатором Соболем на борту. Его останки нашли на острове Лебедином вместе с погибшим экипажем, в числе которого выжил только имиджмейкер губернатора. Его живым доставили в реанимационное отделение Курганской райбольницы, где он скончался, не приходя в сознание. Поиски завершены. Расследованием аварии занимается специальная комиссия.
– Наташа, пошли! – уже с порога, а не с дивана закашлялась Анна Львовна – Завтра послушаешь! Соболя убили! Из-за денехххх!.. А Ниночку вон – непонятно за что… Пошли, давай!..
– Если бы не нужда, – взламывая дверь 56 квартиры, повторяла А.Л. Князева. – Ни за что бы, ни за что и никогда, ни к кому, ни за каким лешим не полезла бы…
А я чутко прислушивалась и зорко смотрела по сторонам. Но было тихо, лишь ветер залетал сквозь выбитые стекла. Пахло ночью и пылью жилья, в которой смешалось все-все и даже то, что смешать нельзя, ну как любовь и ненависть.
– За своим идем! – истово сказала Анна Львовна и, отогнав меня от двери, продолжила открывать сама, вытащив из фартука еще две связки ржавых ключей и старинный заточенный гвоздь.
– Дамы, вы зачем дверь ломаете? – голосом сирены спросил нас кто-то. Мы, наученные горьким опытом, даже не вздрогнули, видимо, взламывание дверей очень заразная вещь, трудно только первый раз, а потом – легко! На площадке в лучах ярчайшего света стояла Достоевская, а свет струился из ее прихожей комнаты.
– Татьяна Львовна, мы за Наташиными деньгами лезем! – как на духу выложила все наши карты Анна Львовна. – Наташенька доверила Ниночке свои сбережения, сами знаете, где ей хранить? Вот и попросила поберечь. Кто же знал-то?..
Я подумала, что схожу с ума, увидев, как гениальная литераторша подошла к закрытой и опломбированной 56 квартире, подперла ее мощным плечиком обыкновенной русской женщины – дверь открылась, как крышка с огурешных консервов.
Первой вошла тетя Аня, по-старшинству, второй – Таня Достоевская, мне ничего не оставалось, как тоже войти. Следом за нами вбежали две собаки – белая легкомысленная левретка нового русского буратины с 8-го этажа, а за ней влетел ошалевший лабрадор Жидкова с третьего этажа. „Слепым притворяется“, говорила про него тетя Аня после того, как Жидков, налетев на нее в своих черных очках на улице, без лишних разговоров поцеловал в шею.
Без собак в квартиру Сидоровых заходить было бы страшно. Мы только боялись – они начнут лаять или затеют любовную возню, как это делают собаки – с визгом, и Анна Львовна погрозила лабрадору кулаком, на что тот показал язык, подошел мужским шагом к левретке и стал ей что-то шептать на ухо, а та смеяться.
– Ну, их!..
В коридоре светло-желтые шкафы для одежды, зеркало в строгой раме, сиреневый телефон на полу, и все бы ничего, вот только пахло сажей, октябриковы байковые штаны в углу и на паркете отпечатались следы многих ног, засохшая с кровью пыль и бусинки рисовой крупы хрустели под ногами.
– Ой, – выговорила Достоевская. – Какая жизнь! И какая смерть…
– Мученица, страдалица, – подхватила шепотом Анна Львовна.
В кухне под лепестками старинной люстры-розы неубранная, с мухами, застыла черная лужи крови. Осколки банок, чашек, расколотый заварочник, кастрюли, сваленные по углам… Потолок, люстра и одна стена были все в остатках копоти.
– Какой тут смрад! – вбежала на кухню и остановилась, как вкопанная Анна Львовна.
– Я, пожалуй, пойду, – зажав нос ладошкой, Достоевская обвела глазами потолок. – Ой, у меня в романе похожая ситуация, такая кровь, такой круговорот немыслимый!
Мы с Анной Львовной и белая собака с лабрадором поглядели вслед уходящему гению.
– Ну, где банки, Наташа, бери их, и уходим! – взмолилась голубая, как мел, Анна Львовна. – Я привидений боюсь и… смерти! Вдруг она здесь ночует, квартира-то пустая, и дожидается какую-нибудь бабушку, вроде меня?
Собаки взвыли и бросились к выходу. Никаких банок на сушилке под потолком не было. Внизу с улицы послышалась заунывная сирена милицейской машины, взвизгнули тормоза, мы посмотрели в глаза друг другу – и выбежали, даже не закрыв дверь. А зря…
На следующее утро, точнее утром того же дня, мы, удрученные, сидели на кухне и подсчитывали остатки пенсии Анны Львовны.
Жить можно было еще три дня, на остальные двадцать денег не было.
Если бы я знала, что деньги, которые я дала на хранение Ниночке, находятся в 25 метрах от окна, напротив которого мы сидели… Можно было просто крикнуть:
– Отдай деньги!
И, кто знает, может, он и вернул бы?..
ОБНАРУЖЕНИЕ ДОЛЛАРОВ
Все эти дни Илья Леонидович находился под тяжким впечатлением от увиденного в 56 квартире. Он даже исхудал и перестал мыться, слоняясь по Полежаевску, и не было сил у него даже поехать в Москву на Казанский вокзал встретиться с друзьями.
Две банки с кофе, прихваченные им с места преступления, валялись на дне старой сумки и – не прельщали. Даже запах кофе он теперь отчего-то не выносил, хотя всю жизнь пил этот горький напиток с удовольствием.
Приваренный кое-как замок, чтобы он не входил в трансформаторную будку, сбили скинхеды или другие добрые молодые люди, и Илья Леонидович решил вернуться в свое прежнее жилище, предварительно навестив соседку с первого этажа – Кузькину, постучав к ней в окно палкой, которую подобрал.
– Вот помру – без жилья… совсем я дошел до черты… зачем ты на меня нажаловалась? Смотри-ии, вот помру – будет тебя за это Агафангел в аду кусать ядовитым зубом прямо за ягодицу!.. Или сосок!
Ирина Касымовна Кузькина, услыхав такое святотатство в свой адрес, слегка пожалела, что натравила ЖЭК на мирного бомжа. Лед сердца ее растаял, когда она разглядела, как оброс и исхудал до этого приличный бомж.
– Ладно, живите в будке пока… – разрешила она сморщившись. – Только под моим окном больше не мочитесь, – велела она, зажавши нос кухонным полотенцем. – Вы в кусты за котельной заглядывайте…
– А там собака дежурит, – не согласился Илья Леонидович.
– Ну, хоть за гараж профессора Наседкина, – с милосердным видом повелела Ирина Касымовна и стала пить чай, в своей стерильной, как операционная, кухне.
– Дура, ой, дура-а-а-а! – пошел обратно в трансформаторную будку Илья Леонидович, чисто там подмел, притащил с помойки матрац, совсем новый, только со следами чьей-то бурной сексуальной жизни, позаимствовал стиранную простыню с веревки, там – этих простыней… и стал думать – что ж ему еще нужно?
Какое сегодня число Илье Леонидовичу было неведомо, он потерял счет времени, начиная с той страшной ночи, когда стал случайным свидетелем преступления. Илья Леонидович пошел на речку, вымылся с мочалкой, постирал все, в чем ходил, пальто повесил проветриться повыше на дерево и, вернувшись к вечеру чистый, благоухающий жасминовым мылом и присыпкой, решил, наконец – попить кофею на усобицу, того самого… Одна – бразильский „Негро“, другая – аргентинский „Танго“.
Открыв замочек на будке, он с удовлетворением отметил, как хорошо и тепло в ней и какое счастье, что она пустая – без аккумуляторов, проводов, все вынесли еще году в 86-м, когда жильцы подняли скандал – гудит, зараза, спать не дает и вредно, вообще-то, трансформаторные будки к домам прислонять! Начиналось новое время, все требовали к себе внимания и даже невозможного, вроде заботы, не то, что раньше – жили в землянках целыми поколениями и династиями, и ничего – какую страну подняли, эх!
В общем, Илья Леонидович зажег древнюю плитку со спиралью, сел, налил воды в эмалированную чашку и стал ждать закипания, а все не кипело, только намеревалось. Илья Леонидович не глядя, вытянул из пакета со дна баночку, это был бразильский „Негро“ и поддев черным ногтем одинокого мужчины крышку – втянул кофейный запах в обе ноздри.
Пахло чем-то этаким! Но – не кофеем.
В банке, туго свернувшись, лежали и улыбались доллары.
– С новосельицем! – на пороге возник участковый Автандил Георгиевич Сазанчук. – Кого убил?
* * *
– Кого убил – кого убил! – сварливо передразнил Илья Леонидович участкового и аккуратно завинтил крышку бразильского „Негро“, – Кончился кофеек, баночка совсем пустая, – и кинул банку на бетонный пол, ногой загнал ее под матрас, который лежал на шести кирпичах и посмотрел на участкового взглядом в котором кроме уюта был еще покой, да.
– Значит, кофейком не угостишь? – внимательно оглядев простынь, о пропаже которой с утра пылилось заявление пенсионерки Гусельной, вздохнул Сазанчук.
– Отчего же, у меня еще баночка имеется, – подмигнул Илья Леонидович и начал рыться сперва в одном пакете с Майклом Джексоном, потом в другом – с лицом Христа… вытянул сперва трусы без резинки, несколько разных носков нескромных расцветок, спиртометр, брошюрку о раке толстой кишки и много использованных железнодорожных билетов, которые зачем-то собирал…
– Ладно, чего там, я в другой раз зайду, – серьезно сказал участковый, – не беспокойся так… Илья Леонидыч.
– Я гостю – все!.. – вывалил содержимое мешка на пол и, вытянув длинный галстук цвета палтуса, который был, между прочим – от Хьюго Босса, Илья Леонидович царским жестом поставил банку аргентинского „Танго“ на табурет.
– Ну, заваривай, – уселся рядом на матрац Автандил Георгиевич. – Слушай, ты простынь, где покупал?
Илья Леонидович, склонив голову над плиткой, ждал признаков кипячения и прочистил горло, сказав:
– Гммм!.. – проигнорировал вопрос участкового.
Вода забурлила неожиданно!
– Ну, заваривай, – потянулся и пощупал матрац под собой Автандил Георгиевич.
– Не гони, – солидно произнес Илья и, поставив рядом два стакана, – открыл банку „Танго“.
– Ты куда деньги дел? – неожиданно спросил участковый.
А надо вам сказать, это был его второй коронный вопрос:
первый – кого убил?
второй – куда деньги дел?
И задавал их Автандил Георгиевич всем и всюду, кроме начальства, конечно, а подчиненных у него не было.
Если бы вы видели Илью Леонидовича в тот момент, то тоже прикусили язык, как и он, увидев во второй кофейной банке свернутые доллары… Илья Леонидович почувствовал, что может умереть…
– Мне плохо! – прохрипел Илья и, стукнув грудью об матрац, придавил впалым животом банку с долларами, и было ему, кроме шуток – отвратительно.
Радостное безумие от обнаружения денег перемешалось со страхом к дотошному участковому, а еще сюда примешались покойники из 56 квартиры, которых он ограбил. „Хотя, раз они – покойники, зачем им деньги? – всхлипнул и засучил ногами по бетонному полу бомж Брежнев. – На фига им доллары?“
– Ты бы встал, – участковый сперва даже подумал, что бомж устроил комедию с наигрышем, бомжи – они такие… но Илья Леонидович всхлипывал и стонал, поджав ноги к животу, вода кипела, а плакал Илья до того правдоподобно – банка впилась ему под ребро прямо в печенку!..
– Может, фельдшера? – сочувственно спросил Автандил Георгиевич.
– Ты дверь прикрой, Автандил, – просипел сквозь зубы бомж Илья, – я посплю, отлежусь… А кофей мы с тобой потом… попьем…
– Да? Ну, гляди, – Автандил Георгиевич вышел из трансформаторной будки, прикрыл дверь и пошел в сторону опорного пункта, где его дожидалась гр. Гусельная, которая не могла смириться с потерей простыни в голубых незабудках и, размазав слезы, намеревалась плакать еще дней пять.
