Текст книги "Цыганочка с выходом"
Автор книги: Светлана Борминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Ну вот, – тягуче засмеялась София, пытаясь оторвать меня из рук мужчины, скажу сразу, ей это не удалось, я лежала и не шевелилась. Мне было так плохо, я даже не дышала с минуту, надеясь мирно и незаметно помереть.
И когда меня, наконец, оторвали от земли, я обнаружила себя на заднем сидении машины, а впереди рядом с водителем щебетала София, ее даже не было видно за креслом, только хихиканье этой предательницы разносилось по салону.
«До остановки довезите», – хотела попросить я, но не смогла и слова вставить.
Машина остановилась в центре у памятника вождю всех слепых, где на доме среди прочих вывесок радостно белела эмалевая табличка:
«Дантист Горностаев. ЧАСТНЫЙ КАБИНЕТ».
Я начала вылезать, а София, не отрывая взгляда от водителя, сообщила, даже не повернувшись:
– Мы же деньги забыли! Наташ, слышишь? Мы же деньги забыли в гостинице, вот дуры!
Я втянула обе ноги обратно в машину и заплакала навзрыд. Десна болела так, словно в ней торчала не кость, а змеиное жало.
– Кто вас обидел? – с водительского кресла раздался удушливый старческий голос.
Я даже перестала рыдать, настолько не вязался голос с полным сил мужчиной, который смотрел на меня, как обычно дезинфекторы смотрят на помирающих тараканов. Со спокойным вниманием: ну, сколько тебе еще осталось жить, хорошая моя?
«Какой детинушка!» – разглядывая водителя близко, ахнула я. Лет сорока или больше? Плечи и голова представляли собой начало многостворчатого шкафа, а что же внизу? – задала я работу своим мыслям и начала усиленно гадать.
Только с лицом у него что-то, непорядок, в общем, с лицом. На первый взгляд, оно состояло из отдельных фрагментов… Видимо, с год назад с водителем случилась непредвиденная аварийная травма и его, возможно, собирали по кусочкам.
У нас в Сапожке с такими лицами ходила парочка бывших бандитов из Санкт-Петербурга, на пенсии. Оба с хроническими улыбками. По их же рассказам они, управляя джипом, на обычной скорости съехали в кювет, налетев днищем на ограждающий столб, и вся арматура впилась одному из них в верхнюю часть лица, а другому – в нижнюю.
И обоим фрагменты лиц и остального, зафиксировали миниатюрными титановыми пластинками, чтобы человеческий облик не покинул их после аварии раз и навсегда. Милые парни, простые, ходили по Сапожку и горланили песни по ночам. Я вздохнула, гладя на титановый нос водителя, и всхлипнула…
Водитель переменился в лице, вылез из машины, посмотрел снова и начал вытаскивать меня с заднего сиденья на асфальт.
Я уперлась.
В маленькой капсуле приемной сидел такой же маленький дантист и зевал, показывая неприличное количество белых зубов. Я таких странных врачей никогда не видела. Почти с меня ростом, может быть выше сантиметра на три, усталые глаза и рыжие волосики, приглаженные по обе стороны головы. Меня словно током ударило. Я никогда, никогда, никогда еще не видела такой страшненькой и смешной красоты в другом человеке.
«Я его люблю!» – стукнула мне по голове невидимая любовная балка с неба, наверное, какой-то ангел перепутал ее со стрелой или кидал на какого-то слона, а упала она на меня. И в голове у меня образовалась «дыра», из которой звезды любви поплыли по воздуху к этому человеку.
Я в свои неполные девятнадцать дантиста видела лишь однажды, когда сломала клык об кокосовый орех. У меня здоровье, про которое обычно говорят коротко – не жалуюсь.
А дантист сперва стал кашлять, потом смеяться – видимо, не часто его в шесть утра посещало трио из лилипутки в красном трико и черной саржевой юбке, девицы с костью в зубах и здоровенного амбала со штопаным лицом и ключами от «Линкольна» на пальце.
– Горностаев Дима, врач-стоматолог, – представился он. – Здравствуй, Валер, – кивнул водителю и повернулся ко мне.
И через неделю я стала Горностаевой.
Дима: «Глаза цвета горячего миндаля, гладкие блестящие волосы и раскрытые губы. Из них торчала маленькая косточка… Ну и что?»
КУПЛЮ СВАДЕБНОЕ ПЛАТЬЕ
Планету снова накрыли метеоритные дожди, а я собралась замуж.
Когда я увидела Диму, то подумала – от него у меня появится чудесный мальчик или ушастенькая девочка. Димины уши колыхались от ветра из окна, и сразу возникала мысль – со слухом у него все в порядке.
– У тебя в каждом глазу по плакату! – недовольно ворчала София. – Куплю свадебное платье! Срочно!
– Ну и что? – покраснела я.
– Перестань улыбаться, как дура!
– Почему это? Я – умная, – напомнила я.
– С утра была!
Чего это она, подумала я, постояла с кислой физиономией и не заметила, как снова стала вздыхать и улыбаться.
Мы прощались в то утро так:
– Я вам нужен еще? – разглядывая плавник, тихо спросил самый красивый на свете дантист.
Я повернулась с перевязанной щекой и прошепелявила:
– Как воздух.
А он почему-то застыл, глядя в пол… и еще – он тяжело вздохнул!
А через неделю была свадьба. Меня выдавала замуж вся труппа феерического лилишоу, из Сапожка приехала бабушка, дядя Витя с тетей Зиной и подружка Ленка, моя Ленка!
Никулина С.Н.:
Стоять рядом было невозможно!
Между их взглядами шевелился воздух. Они посылали друг другу такие вихревые импульсы любви, как телескопы, настроенные в открытый космос:
– Мы – земляне! Мы здесь! Мы есть! Отзовитесь! Даже если вы – зеленые!..
А они глазами передавали «морзянку»:
– Я люблю! Я люблю тебя! Я тебя так люблю! Хоть вешайся!..
София вытерла слезинку, которая натекла в уголок ее длинного зеленого глаза и никак не хотела скатиться по щеке, упасть, впитаться в землю и спрятаться в ней.
Ну и что? Название сногсшибательное – ФЕЕРИЧЕСКИЙ ЛИЛИКАНКАН!
И – недалекий какой гражданин, повторяя – КАНКАНКАНКАНКАНКАНКАН… может предположить – во-от, разъезжают по городам и весям веселые девицы мелких размеров и суперлегкого поведения, но…
Ездили с канканом – да, но в основном замужние дамы и три весьма целомудренные девицы, имеющие женихов. Софья Николаевна задумалась. – Я не знаю про другие канканы, но наш начинался и заканчивался на сцене. И, главный аргумент, сейчас, в той стране, в которой мы имеем счастье пока еще жить, в любом городке по части платных женских ласк наблюдается такое столпотворение, что ценность лилипуток, как артисток и танцорок, неизмеримо выше стояния в боевой раскраске где-нибудь у ресторана, гостиницы или туалета с буквой «м».
СВАДЬБА
– А вы в парандже снимки делаете? – перед брачной церемонией спросила я фотографа, поправляя большой капроновый бант, который свисал с моего плеча до самой земли.
– Только для вас, – хмыкнул тот, поворачивая меня красивой частью лица к объективу.
Перед Красноуральским центральным ЗАГСом на набережной развертывалась обычная для субботы картина – толпы брачующихся и их ошалевшие от предвкушения праздника (чужой несвободы) родичи.
На причале играл духовой оркестр, пели нарумяненные бабки в кокошниках, невесты и женихи чинно и не очень пробегали по длинной ковровой дорожке в небесных расцветок особняк. И устало выходили оттуда с кольцами на пальцах и свидетельствами о потере свободы не нужной многим ни даром, ни за деньги. Ведь это такой бесценный подарок судьбы, когда ты хоть кому-то нужен на всю жизнь, просто диво дивное!
«До чего же он у меня трогательный!» – во время брачной церемонии разглядывала я своего подстриженного по случаю свадьбы дантиста.
«Ангел!» – вторила моя бабушка у нас за спиной.
Да, я вышла замуж молниеносно, мы даже расписаться не успели, а я уже была беременна, даже стыдно такую подробность предавать огласке, но – хронология событий и их подлинность – главное отличие хорошего романа от прочей макулатуры. Наташа вздохнула и продолжила:
Хорошо быть женой дантиста, поверьте, я знаю.
Д. отличаются редкой смышленостью и все они – жизнелюбы. Когда целый день смотришь людям в глотку, пересчитывая гнилые зубы, поневоле начинаешь любить жизнь во всех ее проявлениях и красе, ну той красе, которую не видно, а она только подразумевается… но дантисты уверены – она есть.
Наташа задумалась, сердито глядя на гелевую ручку. Потом оживилась и быстро написала:
Жизнь с дантистом подразумевает наличие удобного дома, машины, запах хорошего кофе по утрам и чуть больше двух струящихся от невесомости платьев от Армани и Дольче/Габбана и тоже два, пока, брючных костюма от Гуччи, подаренные Димой в нашу медовую неделю, которая случилась сразу после свадьбы с громкими автомобильными гудками, взрывами бутылок шампанского, запиванием «Вдовы Клико», «Моэтом и Шандоном» и мало ли, что еще пьют на свадьбах и в прочие счастливые дни.
Единственное, что немного холодило сердце от небольших предчувствий, Димин дом стоял на пути к крематорию, психбольнице, вытрезвителю, тюрьме и кладбищу. Такая вот дорога шла мимо частного фамильного домовладения на холме, за которым и располагались вышеприведенные организации, клубы по интересам – в общем, те самые места, куда черти загоняют праведников.
Я не богатая на родных, а у Димы вообще никого не было, если не считать, конечно, меня. Его воспитал дед, вот и все, что я знала о нем к тому времени.
Дом на склоне горы представлял обычное для тех мест строение из туфа, за настоящим крепким забором из мелких и средних камней, крепко склеенных меж собой каким-то доисторическим способом, кажется глиной со сметаной (?), – которая представляла из себя такую твердь, что цементу и не снилось. Розовые вьюны и рябина под окнами, два серых кота и муравейник у забора…
Неправда, что дантисты богаты, как Крезы. Или, может быть, мне попался не тот дантист?
Кроме кабинета на углу двух улиц, частной аптеки «Горностайка» и классического старого 126-го «Мерседеса», ничего несметного не наблюдалось.
Через месяц жизни в качестве законной жены я поняла, почему мой дантист – не Крез.
Если у него просили денег в долг, Дима не мог отказать. Если были деньги – он их одалживал.
Это меня потрясло. Потом озадачило. Возмутило – как бурю в стакане воды! Какое-то время я просто кричала от бессилия! Ну, разве можно верить людям?! Лю-дям!!!
А потом привыкла.
Я на три дня лишилась дара речи, когда муж отдал 5 тысяч долларов какому-то сонному в кримпленовом «женильном» костюме Анатолию, и тот укатил на велосипеде с просевшей рамой и с прищепками на штанинах.
– Не бойся – он отдаст! Я его знаю, как себя, – успокоил Дима.
«Еще забавляется!» – горько подумала я, мучимая скупостью.
– В июне, в четыре раза больше! Я так «Мерседес» купил! – кивнул на старую, правда, очень приличную машину мой Димитрий. – У него там алмазы где-то… – туманно добавил он и замолчал.
«Конечно, алмазы! Кто же сомневается? Только не я, – подумала я. – В июне, а теперь-то октябрь…»
А потом привыкла, и мы же не бедствовали по большому счету.
Хотя странныена мой взгляд рассуждения о том, что если человек просит, а ты можешь ему помочь, но мотаешь головой и отворачиваешься…
Ну, конечно, успокаивала я себя – кто-то играет в покер, кто-то содержит целую конюшню любовниц, кто-то пьет все, что горит синим пламенем, а Дима – дает в долг.
Но, вообще-то, с этим я не согласна до сих пор, не соглашусь никогда, и лучше поменяем пластинку!
Прожив какое-то время в доме на холме в ожидании рождения дочки, намеченное не позже июня, я вывела одну нехитрую аксиому: лучше, чем жизнь с любимым человеком и свой маленький мирок в четырех стенах, лучше этого – нет ничего. Никакой сказочник не придумал сказки главнее этой.
О ПОЛИТИКЕ
Обычно политика и жизнь человека с улицы не связаны ровным образом никак, если, конечно – не война, когда на бойню посылают рядовых человековтысячами.
События последних лет, произошедшие в Красноуральске, несколько выбивались из грабительского течения жизни в постсоветской России.
Губернатор за первый год своего правления сумел посадить или выгнать из города и края самые крупные бандитские формирования, которых в красноуральском регионе было не меньше, чем в среднем по стране. Конечно, это не могло пройти бесследно, и тот порядок, который установился в крае, был зыбким, но жизнь шла, заводы и фабрики в Красноуральске работали без обычных в наше время переделов собственности. Такими мне запомнились та осень, зима, но… все, кто пожил, понимали, что губернатор, который не стал ручным ни для авторитетов, ни для олигархов и остается чистым, – это нонсенс для той России, в которой мы живем.
«Смертник», так за глаза называли в крае тот год губернатора, и уже в марте за какую-то неделю на Соболя было совершено два покушения. Одно во время посадки губернатора в машину – оборвался трос, и сверху на машину упала плита. Ошибка крановщика? Рядом возводили новое здание администрации. И второе – секретарь Соболя скончался, когда пригубил «Нарзан» из холодильника в комнате отдыха губернатора.
В обоих случаях Соболь не пострадал, но выглядеть стал неважно.
Что будет летом, когда на пост губернатора богатейшего края выстроится целая очередь из авторитетных людей России – ожидать было тревожно.
То, что человек с «титановым» лицом в белом «Линкольне» – Валерий Бобровник, был не преступный авторитет, на которого он смахивал своим брутальным видом, а начальник охраны главного конкурента губернатора Соболя на предстоящих выборах, я узнала между делом. Этим конкурентом был неприметный, но очень влиятельный глава законодательного собрания края и, вдобавок, крупный предприниматель – Быковский.
ЗУБ МУДРОСТИ
На дороге сидел нахмуренный кот, я его обошла, он даже ухом не повел. С этого и начались наши несчастья. Я видела, как Таня Бобровник входила по трем ступенькам в частный кабинет моего мужа. А я как раз выскользнула из него. Я бы сидела и не сводила с Димы глаз еще минут пять, если бы не особая посетительница с зубной болью.
Будучи уже на седьмом месяце беременности, я панически не выносила зуда бормашины и ринулась навстречу Бобровник, придерживая одной рукой пакет с лавашем, а другой прикрывая, словно от надвигающейся опасности живот. Мы встретились с ней глазами, и я улыбнулась: какая красивая женщина!
Бывший сотрудник ФСБ Бобровник открыл в центре города через квартал отсюда корпоративную службу безопасности, укомплектовал ее профессионалами из бывших работников спецслужб и процветал в охранном бизнесе города.
Дима потом рассказал, как Таня Бобровник вошла в его кабинет, посмотрела сверху вниз глазами замученной феи и сказала:
– Дмитрий, у меня болит зуб мудрости, может быть, мы его?..
На Тане – «Красноуральской фее – 2000 года» было обычное короткое джинсовое платье с вырезом на животике, никакой косметики, золота, даже заколки в распущенных волосах, но оторваться от Тани было невозможно. Может, дело было в необыкновенно синих глазах?
Наташа с тоской посмотрела на написанное – ерунда какая-то. Вроде все правда, но она опять отклонилась от темы.
ПОДРОБНОСТИ
Итак, Таня Бобровник пришла на прием к знакомому дантисту удалить верхний правый зуб мудрости.
Ей сделали обычный платный обезболивающий укол, и она внезапно скончалась от анафилактического шока прямо на сиреневом кожаном кресле лучшего частного зубного кабинета. Укол делала м/сестра Ткачева, медикаменты поставил в срок и за оплату по факту – зав. пятой аптекой Чижевский.
Тот день и половина следующего пролетели в милиции и скомкались, наподобие упавшего в болото парашютиста. Милиция состава преступления в действиях Горностаева В.И., Ткачевой Л.И. и Чижевского А.А. не нашла, их отпустили – с миром! На третий день господин Бобровник (когда «убийц в белых халатах» – Горностаева, Ткачеву и Чижевского привезли на местный спиртовой завод, который охраняли его службы и свалили у него в ногах) сказал (запомните):
– Аллергия? Шок на лекарство? Я таких слов не знаю. Сейчас с вами поговорит мой человек, надеюсь, обойдемся без церемониальных выстрелов в голову.
Уже немолодой и очень удачливый по части охранного бизнеса господин Бобровник, не был явным сторонником тотального уничтожения людей. Но жажда справедливой мести, которая гложет любого испытавшего потерю близкого человека – по нелепой ли случайности, по чужой ли бестолочи, ведь люди, как известно, имеют привычку гибнуть и умирать в большинстве случаев внезапно, скоропостижно и часто без особых на то причин. Никто не знает своего часа, каким он будет, и в чьем обличье явится старушка с косой.
Диму после разговора с Бобровником сильно избили, потом он подписал документы на передачу всего, что имел на имя какого-то господина Амбарцумяна, тожепроизошло с Ткачевой и Чижевским.
И уже через 4 дня мы оказались в заброшенном гараже, сидя в старой «Газели», на которой Дима одно время зарабатывал на жизнь. От греха подальше мы решили уехать из города в тот же день. Без денег далеко не уедешь, и Дима на полдня ушел в город. У каждого коммерсанта есть долги, а кто-то должен ему, но к вечеру из всех должников ему исправно отдал 1 500 рублей только местный забулдыга, и то он его не просил ввиду незначительности суммы, тот сам окликнул и рассчитался сполна.
Итак, он закрыл гараж, и мы поехали, сперва медленно, потом очень быстро, от гаражей до нашего дома было не больше километра… Уезжая из Красноуральска, мы своих вещей не захватили, такими были условия, которые мы вынужденно согласились исполнять – документы в зубы и прочь, прочь из города! И если бы не древняя «Газель», стоящая в ремонте у Диминого школьного друга…
Он стал похож на бедуина, а я забыла про свою беременность.
Стресс на мужчин действует очень опоследованно – сперва давит, потом немного отпускает и позволяет выжить, если хочешь, и когда это удается, мужчина выпадает в осадок, становится, как кислое молоко, забытое бабкой в кружке на подоконнике.
Мы ехали, и я не узнавала его – чистенький дантист с едва различимой улыбкой умного человека куда-то исчез, а за рулем сидел незнакомец, и от него пахло соляркой и дешевыми сигаретами.
– Дим, – дотянулась я губами до его волос. – Ну, Дим, ну Дим-дим…
Мы поцеловались, и нас тряхнуло.
– Мне ее очень жаль, так жаль! – глядя на холм кладбища, всхлипнула я. – Лучше бы я умерла!
– Лучше бы я умер!
НАШ ДОМ НА ХОЛМЕ
Мы взглянули на то место, которое было нашим домом…
Двери распахнуты, разбитые окна хлопают, чувствовалось, в доме осталась одна труха без вещей, и какой-то татарин смотрит на нас не мигая, с обочины… Мачты электропередач за его спиной и огромная промзона города Красноуральска, из которого мы убегали. Но – этот город был мне так дорог! Он навсегда застрял в моем сердце, как ты, любовь моя, что напоследок мне захотелось сделать что-нибудь хорошее, отдать полкармана мелочи нищему или купить мороженое в вафельных стаканчиках недоверчивому и замурзанному уличному ребенку.
И тут я увидела его…
Бомж из привокзального сквера – тот самый, который спал там под пионером с гипсовым горном. У рынка толпился народ, что-то происходило…
– Сейчас объеду, – Дима стал разворачиваться, а я сказала:
– Подожди, я посмотрю.
– Зачем?!
У павильона «Семена» помирала местная достопримечательность – бомж Гильза, еще известный, как – Мурадым-ага.
По виду его переехала машина, старик был не только поломан, как кукла с помойки, но и весь в крови.
– В рынке кассу вчера ночью ограбили, взяли всю недельную выручку… и обменник потрясли… – переговаривались те, кто стоял неподалеку.
– «Скорая» не едет, – завздыхала местная горе-бабка с котятами в коробке.
– А как?.. – спросила я.
– Сперва под одну машину попал, и другая следом! – наклонилась ко мне бабка и, отложив котят в сторону, поправила что-то похожее на подушку под головой Мурадым-аги. Тот, не открывая глаз, продолжал кричать:
– А-аааааааа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. – разносилось на пятачке перед павильоном «Семена».
Толпа потихоньку расходилась, новые зрители еще не собрались. Дима потянул меня за рукав, а я вдруг начала рыдать, размазывая слезы.
Бомж перестал стонать и, сглотнув страшным кадыком, взглянул на меня. Я, придерживая рукой живот, наклонилась и спросила:
– Вам больно?
В ноздри ударил такой страшный газ, из смеси горя, несчастья и всей той грязи, в которой живут опустившиеся люди и уличные собаки, что я, как сомнамбула, покачнулась и чуть не упала рядом. Дима приподнял меня за под мышки и молча понес к машине.
Бомж снова открыл глаза и посмотрел на меня, а я на него, вывернув шею.
– Давай отвезем его к приемному покою и положим? – уже в машине, когда Дима стал отъезжать, ни на чтоне надеясь, спросила я. Дима сжал зубы и даже не посмотрел в мою сторону.
У меня какая-то ненормальная тяга к старым пьяницам.
И еще я всегда помню об отце: жив ли он вообще сейчас?
Когда я вижу старика, и он пьян, и несчастье сквозит у него даже в остатках волос, в горьких складках у губ, и вывернутые карманы висят – в них нет даже мелочи – у меня мелькает безумная мысль:
«Может быть это он?!»
Конечно, от Сапожка-на-Оби до Красноуральска немного дальше, чем от аптеки до вокзала, но отчего-то мысли, и престранные порой, посещают меня. Когда живешь среди людей и видишь жизнь, какая она есть, а не сквозь тонированное стекло лимузина, то твои чувства мало отличаются от чувств других людей.
Эта грань между опустившимся человеком и обычным – ее почти нет.
Несчастья ломают абсолютно всех, просто может быть судьба пока еще благосклонна и бережет вас от такого?
Бомж бредил, пока мы везли его от рынка до больницы.
– Курил гашиш!.. И запивал вином!.. Я курил гашиш и запивал вино-о-ом!..
– Раздухарился, – хмыкнул Дима и закашлялся от вони, которая скопилась в «Газели» всего за минуту, пока двое небрезгливых прохожих сердечно помогли внести и аккуратно сложить Мурадыма на полу фургона, а также и его мешок, два набитых пакета из-под мусора и подушку под распухшую голову – все богатство было при нем.
Мы подъехали к торцу горбольницы на ул. Рябушкина, Дима посигналил, и на крыльцо вышел молодой доктор с вышивкой на кармашке чистенького халата.
– Ну? – потянувшись, спросил он, а я прочитала «вышивку» – «д-р Денисов».
– Помогите, вот машина сбила! Он бомж, но очень мирный, пожалуйста, – придерживая живот, подошла я к д-ру Денисову.
– Нам ваше говно без надобности, – вежливо сказал д-р и стал рассматривать солнечные тропинки в небе.
Дима и бомж о чем-то говорили, была какая-то пара фраз между ними, и бомж чуть погодя заплакал, повторив, только тише, те вопли у палатки – «Семена».
Д-р Денисов меланхолично прислушался и все-таки повернул к машине. Подошел, посмотрел, фыркнул…
– Ладно, – через полминуты снова фыркнул он. – Эй!
На крыльцо приемного покоя вышел злой, с глазами некормленой собаки санитар и сплюнул.
– Дерьмо! – сказал он увидев бомжа.
– Дерьмо, – согласился д-р. – Давай-давай, – и показал рукой, как сгружать бомжа на ближнюю от двери каталку.
– Ну, слава Богу, – сказала я.
– Ага, – без энтузиазма кивнул санитар и, схватив мешок и два пакета, почти все имущество нищего, на вытянутой руке понес его и кинул в кусты у дороги. – Потом заберет, в другой жизни…
– По-окой, – прочитал Мурадым-ага слова над собой. – Ты пожалела меня? – произнес он, не глядя. Я не успела ответить, голова старика мелькнула в проеме дверей, и остался только невыносимый запах, который умирающий забыл взять с собой.
– Зачем привезли? – на удивление красивым голосом и протяжно-протяжно спросила нас медсестра в окне и посмотрела, как на дураков. – Все одно ж подохнет, дожился!..
– А подушка!.. – глянув на пол фургона, спросила я.
– Видишь, помойка? – спросили из окна.
– Вижу!
– Иди туда! Заразу та-акую! – фыркнула медсестра и спряталась.
От подушки пахло псиной. Я свернула к мусорным бачкам и услышала:
– Наташка!..
Я обернулась и увидела машину «джип» цвета «папирус», которая сворачивала к моргу – за рулем сидел Валерий Бобровник… Следом ехал 126-й «Мерседес» с незнакомым молодым человеком за рулем.
Я не испугалась, просто застыла, закрывшись подушкой старого деда, и пришла в себя только, когда мы миновали последний городской квартал.
– Подушку выбрось, – кивнул на дорогу Дима.
– Фу-у, гадость! – отбросила назад я этот пуд микробов и лихорадочно стала крутить рычаг открывания окна. – Мне нужно вымыться!.. Дима, у меня чума!
А город вздохнул и выпустил нас на волю. Дорога петляла среди сопок, терриконов и белой, пыльной соли, которая окружает Красноуральск с юго-запада.
НЕ СМЕШНО
В Сапожке на заборах было написано, допустим:
«Ленка, твоя попа самая лучшая!»
или на крайний случай:
«Наташа, я тебя люблю!»
А когда мы приехали в Полежаевск, то на въезде в город на бетонном заборе прочитали гигантское «УДОВЛЕТВОРЮ!» – и телефоны, телефоны, адреса и даже парочку факсов.
А на моем заборе в Сапожке белилами светила кривая надпись:
«Наташка, дождись меня! Толян».
Эх!..
Помню еще в школе, нам в руки попалась московская газета «Из губ в губы» и объявления, некоторые я еще помню:
«Уколы от старости»,
«Продам душу черту»,
«Нежное создание поцелует вас и убаюкает»,
«Секс до горла. Влад»,
«Убью не раздумывая. Бесплатно. Не меньше двух человек», «Гарантия вечной жизни в обмен на ваши сбережения», «Похоронные принадлежности на вырост»
Мы с Ленкой хохотали, как сумасшедшие, рот болел, застыв гримасой на целый час, и вот я практически в Москве, и где-то здесь продают ту самую газету.
– Какой-то гангстерский городишка! – вглядываясь в незнакомые улицы с панельными пятиэтажками, просто так сказала я.
– Почему? – почесав грязную голову пятерней, засмеялся Димон. – Сейчас снимем комнату, вымоемся и поедим… я знаю этот город.
Мы отъехали, не помню, сколько кварталов влево и оказались в колодце из трех восьмиэтажек, очень старых и невыносимо прекрасных – я завороженно вглядывалась в длинные кирпичи и зеркальные окна.
– Я с тобой? – привстала я.
– Машину сторожи, – сказал этот шутник.
– Сам сторожи, ее только на свалку! – просунув палец в дырявое сиденье, я что-то нащупала и через секунду вытащила пулю…
– Жизнь на земле временная, – пожал плечами Дима, и мы вошли в ближайший подъезд «Z».
Подъезд-труба, дыра без света, устремленная ввысь. Оказалось – просто в то утро на Архангельской не было электричества.
И еще – все подмосковные города непохожи друг на друга, хотя, казалось бы, близость к столице, свет ее, те же самые звезды, которые освещают Кутафью башню и старую каланчу где-нибудь в Зарайске, должны роднить райцентры и наукограды меж собой, но… ничего подобного. Даже лица русские и словечки настолько не похожи, что, впрочем, неудивительно, у нас особенная страна. Или сторона.
Мы молча поднялись на шестой этаж и позвонили в 56 квартиру – звонок не работал, мы постучали.
Открыл мальчик-даун в серых брючках и свитере, прикрывающем толстую раскормленную попу. Увидев мой живот, с ходу попросился на руки и пообещал:
– Я не буду плакать, тетя, покачай меня на животике.
Что на это скажешь – он был помладше меня… года на три?
И тут вышла Нина Ивановна и узнала Диму:
– Здравствуй, студент, – сказала она, и я в нее влюбилась.
Взгляд Нины Ивановны бередил душу. Бывает, посмотришь на человека и, даже не зная его, поймешь: господи, что же тебе испытать-то пришлось? Отчего у тебя такие глаза?..
В каждом городе люди сдают квартиры и в каждом городе другие люди их снимают. Обычно сдают не от хорошей жизни, теснятся, но у Нины Ивановны Сидоровой было две квартиры, в одной она жила сама с сыном, а другую, доставшуюся ей от бабули с дедом на цокольном этаже, – сдавала.
Мы попали в тот редкий день и час, когда Нина Ивановна выгнала семейную пару, которая, прожив полные четыре недели, платить отказывалась по неизвестным причинам. Квартира на первом этаже представляла собой довольно внушительное помещение из трех комнат с минимальным набором мебели. Из нашего окна виднелся квадрат двора с качелями, на лестнице по ночам ухало нечеловеческое эхо, кто-то ходил, но никого не было видно и запахи уже ушедших и еще живших в «сталинке» были настолько резкими, что приводили меня в состояние постоянного сердцебиения. Старый и очень опасный дом, интуитивно почувствовала я, и так и жила, пока не привыкла и стала просто не замечать.
Второй подъезд был не единственным в доме без консьержки. Жильцы за редким исключением не отличались ни богатством, ни прочими приятными неожиданностями. Даже старшая по подъезду некая Атаманова регулярно увозилась санитарами в местный сумасшедший дом по причине устройства костров в своей квартире под чердаком, но ее никто и не думал переизбирать, к примеру, на тихого старичка-активиста с седьмого этажа. Никому до этого не было дела, точней – все собирались прогнать эту тетю Настю с почетного поста, но пироманкавозвращалась из сумасшедшего дома такая тихая и грустная, на спички просто смотреть не могла, всем кланялась и норовила облобызать всех, кто находился в поле ее зрения.
В общем, если бы мы знали, в какую тягостную историю попадем… Но мы не знали.
За пару недель мы обжились, Дима начал искать работу.
Справа от нас снимали комнату две Олеси, три Галины и самая молодая Маринка, бригада малярш из Запорожья, слева в большой комнате отсыпались два конкретных друга.
– Какая зажигалка!..
– Да еще беременная!..
Сказал Саркис Мазуту, когда в первый же вечер они пришли, не постучавшись – замка на двери нашей комнаты тогда еще не было. Саркис – кавказец, Мазут – азиат. Оба черные и бескомпромиссные.
Я перевела взгляд на своего мужа: нет, он совсем не страшный, отчего же они ушли? Их никто не гнал. Да-а…
В преимуществе замужества я убеждалась каждый день. И каждую ночь.
И только-только мы устроились в Полежаевске – новости из Красноуральска хлынули с экрана телевизора на нашей общей коммунальной кухне.
Наваждение, не иначе, ведь: ежедневно в мире творится, Бог знает что, но мы не жили во всем мире, и те новости были для нас, как журчание воды из-под крана, мы жили в Красноуральске, и он в нашем сердце остался навсегда. И мы вникали во все перипетии про бандитские разборки в центре еще недавно тихого города, убийства каких-то людей на окраинах, захваты заводов вооруженными людьми в масках…
Странное сознание: мир трясет и взрывается каждый божий день, но тебя трогает за душу только при упоминании знакомых, неважно – мест, имен или какой-нибудь горы на которую в детстве лазил и сидел, свесив ножки…
6-го мая убили в перестрелке… Бобровника.
– Может, вернемся?
– Куда?
И точно – возвращаться было некуда.
Разве мог кто предположить, допустим, лет 15 назад, что в новостях центральных телеканалов подробно будут рассказывать на всю страну про жизнь и смерть обычных разбогатевших бандитов. И так каждый день, день за днем, как раньше про трудовые будни шахтеров, сталеваров и колхозников.
Эти новости оттуда будоражили и вызывали противоречивые чувства… Хорошо, что мы уехали? И выходило, что – нет.
ZАСКОКИ
Вольно или невольно я стала знакомиться с людьми подъезда «Z», и не все знакомства были приятными, хотя иной раз случались и трогательные открытия.