Текст книги "Цыганочка с выходом"
Автор книги: Светлана Борминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
И под сейфом был незаметный проем, о котором догадаться было практически невозможно, если, конечно, вы не относились к той сотне владельцев „Изольд“ во всей необъятной России.
Альбина, кашляя, вытянула бархатный увесистый мешочек, завязанный золотой нитью и, обернув его газетой с пола, поспешила выбежать вон! На лестнице было полегче дышать, но Альбина, наткнувшись взглядом на мертвого Октябрика, вдруг заворожено застонала… Она была непростая, эта Альбина.
Илью Леонидовича за выступом мусоропровода она не заметила и побежала вниз, к себе, где, вывалив бриллианты Нины Ивановны на столик в прихожей, тяжело вздохнула: как их продать? За бесценок – глупо, а за те сто тысяч долларов, или двести – которые переливались перед ней – невозможно.
– Не зря ты, Алька, туда поднялась! – похвалила она себя за старательную тревогу. Когда почти в двенадцать ночи сверху раздались крики, топот, шум и удары, Альбина засыпала, обняв подушку и посылала проклятия на голову покойного (или нет?) мужа за то, что он гад, сволочь и мерзкий урод бросил ее, оставив без гроша! Семьдесят пять тысяч, на которых она лежала, – не в счет! Это ее добыча. И заслуга.
С драгоценностями в руках вдова вошла в спальню, и непроизвольно зрачки ее расширились! Мешка денег там не было.
НЕ БЫЛО.
СТАТУС КВО
Ст. следователь прокуратуры О.Л. Солодкина, опросив весь подъезд, была вынуждена сделать неутешительный вывод.
Пролить свет на тайну убийства могли на ее взгляд либо – Дубинины, которые уехали в Красноуральск на похороны, либо – исчезнувшие жильцы 36 квартиры, которую сдавала убитая.
Единственный, кого убийство в 56 квартире не коснулось совершенно, – был хозяин лабрадора:
АДРЕНАЛИНЩИК ЖИДКОВ
Некоторые, да какое там – половина людей сыплет перцу в борщ столько, что есть нельзя, но – едят.
Интересно – дым из ноздрей идет, глаза практически теряют фокус – адреналин!
Слепой Жидков получал свою порцию встряски другим, но тоже очень дешевым способом. Перец стоит 30 центов, порция триллера „по-жидкову“ не стоила ни копейки.
Жидков выбегал из дома и кидался на проезжую часть проспекта Гагарина, по которой сплошным потоком шли машины, фуры, КАМАЗы и прочая чепуха, вроде велосипедов и разных квасных бочек.
Случалось многое…
В основном слепого Жидкова почти давили, но он каким-то потусторонним способом, будучи незрячим, как два крота, умудрялся выпрыгнуть из-под колес за секунду до самого страшного в этой жизни (забыла, что это – напомните, пожалуйста).
Что творилось на проспекте Гагарина, когда слепой Жидков отправлялся за своей законной порцией адреналина – страшно произнести.
Аварии, битье фар, вмятины!..
Люди за рулем лишались красивого лица и обзаводились синяками, а некоторые даже теряли передние зубы, но – сделать ничего было невозможно. Слепой же человек. Ни черта не видит. И ответственности не несет.
– Я незрячий-то всего пять лет, – робко говорил слепой Жидков, когда его с тумаками в шею и пинками под зад тащили в милицию.
Притворялся.
Явное дело.
Ну и что?
ВИТЯ
Витя Иншаков, проработав три года в угрозыске Соборска, считал себя тонким психологом.
Разгадка преступлений лишь на первый взгляд кажется чем-то сложным. Но Витя-то знал – все, абсолютно все лежит на поверхности, вот только надо взглянуть правильно на поверхность незамутненным взглядом. Витя зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился, открыл и не заметил, как заснул.
И снилась ему красивая, очень красивая…
По опорному пункту беспорядка летали мухи…
Ст. лейтенант Иншаков опрашивал соседей убитой Н.И. Сидоровой…
Напротив участкового сидела в чем-то похожем на пижаму, но очень красивую и для улицы, Альбина Яроцкая. И это был не сон.
– Ой, так приятно, – с чувством сказала Альбина.
– Что?! – оторвался от бумаги Иншаков.
– Ну, вы так ворчите, – протянула Альбина и почмокала губами. – Так приятно!
– А-а, – сказал Иншаков и начал заполнять опросный лист.
– Вы такой потешный, – глядя на тонкую шею Виктора Ивановича, шепотом сказала Альбина.
– В смысле? – хрипло уточнил Витя.
– Ну, серьезный очень и… молодой, – вспоминая тот поцелуй в электричке, тихо сказала вдова и неожиданно спросила: – А я не очень толстая?
– Ну-у, – завздыхал Витя.
– А сзади? – повернулась Альбина.
Витя молча прикусил губу. Его красное лицо с удивленно торчащими ушами напоминало чайник.
– А может, мне в рыжую перекраситься? – притянула к носу прядку волос Альбина.
– Не надо, – замотал головой участковый.
– Да? Ну, ладно, не буду, чтоб вас не травмировать.
– Спасибо, – поставил закорючку в пустом протоколе Иншаков. – Продолжим?
– Вы продолжайте, а я на вас посмотрю, – снова плюхнулась на стул Альбина.
– Зачем? Я у вас все спросил, – тоскливо сморщился ст. лейтенант. – Распишитесь.
– Где? Я не знаю, – повертела листок протокола Яроцкая и уронила его под стол.
– Можно я вас провожу? – вдруг спросил Иншаков.
– Ну… вообще-то нет, – твердо сказала Альбина.
Иншаков молча выглянул из-под стола, и тоска в его глазах чуть-чуть растопила лед в сердце вдовы.
– Но вам – можно, – уходя, сказала Альбина. – Я вас подожду на лавочке внизу…
Витя закрыл дверь опорного пункта, и они медленно пошли к подъезду.
– Можно с вами встретиться в неофициальной обстановке, – стал „ковать железо“ Виктор Иванович.
– Вообще-то нет! Но вам можно, – потрогав инспектора за мизинец, разрешила вдова.
– Я рад, – покраснел еще больше Иншаков.
– Я тоже рада… за вас, – протянула Альбина. – А в неофициальной – это как? В кино поведете или чаем поить?
– Я в общежитии живу, Альбина Хасановна, так что – в кино, ладно? – откашлявшись, сообщил Витя.
– Надо же, – заинтригованно похлопала глазами Альбина, а про себя подумала: – „Я сумасшедшая – зачем мне он?!“
Альбина обвела взглядом полупустые комнаты своей старой квартиры. Они стояли в прихожей. Ст. лейтенант Иншаков внимательно оглядел Альбину. Она выпятила грудь, и, поджав живот, не сводила глаз с лейтенанта. Она молчала, а глаза горели так, что у Вити сразу пропали все мысли… кроме одной.
– …поточней, пожалуйста, – прохрипел ст. лейтенант, кивнув на футбольное поле супружеской кровати Яроцких, когда они вошли в спальню.
– Ой! Ну, он храпел, как самовар с шишками! – увлеченно рассказывала Альбина про своего мужа. – А то еще ворочался! И – вопил во сне!.. А то, как начнет ловить меня своими ручищами, как начнет – невозможно с ним спать было, ну просто никак невозможно! Небось, сейчас в гробу переворачивается, – мстительно показала два передних зуба она.
Виктор Иванович живо представил себе все то, что только что рассказала Альбина…
– Понятно, – глубокомысленно протянул он, и из Альбининой квартиры не выходил до семи вечера…
ВАМ ПОЛКОВНИК НЕ НУЖЕН?
Дарь Иванна Кокуркина возвращалась с рыночных рядов. У подъезда толпились люди, народ тихо гудел – что-то затевалось.
Дарь Иванна стала, толкаясь продвигаться сквозь людей, поправив светлую панаму на голове.
– Вам полковник не нужен? – сердечно спросил Кокуркину человек с барабаном.
– Наверное, свадьба! – в предвкушении чужой польки-бабочки сверкнула глазами Дарь Иванна. – Щас, лучше всех спляшу!
– Нужен! – с аппетитом выкрикнула она и притопнула. – Где?
– Точно нужен? – переспросил нестарый еще юноша при кокарде.
– Точней не бывает! – чуть не выронила сумку Дарь Иванна.
– Вон там – возьмите, – показал правее владелец длинного и красного носа. – Смелее, женщина.
Дарь Иванна трепетно зажмурилась и пролезла между двух молодых людей в черном…
– Ну, где?.. – выдохнула она.
Перед ней на двух высоких табуретах стоял невыносимо прекрасный гроб, в нем лежал полковник и, вроде бы, спал.
Дарь Иванна уронила глаза и почувствовала, что уносится в небо. Ей стало неважно и она, перекрестив сердце и губы, бочком вышла из гравитационного поля гроба.
– Ну, что? Не подошел? – печально спросил ее трубач на выходе.
– Так он же мертвый! – шепнула ему Дарь Иванна, на которую жалко было смотреть.
– А вам какой… живой нужен? – удивился, который в кокарде.
– А живого нет? – с надеждой посмотрела по сторонам Кокуркина.
– Какая вы, женщина, умная!.. Вам прямо не угодишь! – пристыдил ее трубач.
– Я?!! Умная!!! – удивилась и заиграла глазами Кокуркина, которую за 62 года впервые назвали умной.
И, задумавшись о своем, о девичьем, Дарь Иванна зашла в родной подъезд, задев баклажаном из сумки дверь.
ФИЛОСОФ
„Сегодня ночью я пил коньяк во сне, а утром у меня болела голова…“
Бомж Илья Леонидович проснулся с новыми ощущениями. Он встал, отряхнулся и еле живым голосом сказал:
– Это просто смешно!
И стал дописывать „Теорию разрушения страны“, пытаясь отгородиться и навсегда забыть, что видел в ту ночь в 56 квартире.
Перышко скрипело, лабрадор отошел от трансформаторной будки и поднял правую заднюю… нет, левую заднюю.
„Самое страшное, что произошло за 13 последних лет – не нищета миллионов или запредельные прибыли нескольких тысяч семей, и даже не тихая смерть сотен людей от всего случившегося после развала Страны. Все мы рано или поздно помрем. А то, что в России воцарился при расслабленности и томности верховных властей новый неписанный закон, который неукоснительно введен киллерами от Калининграда до Камчатки – за деньги можно убить кого угодно, когда угодно и за что угодно. И меня, и тебя, и вас, эй, господин в „Мерседесе“. Убийц будут искать и не найдут – томность властей она такая пра-ативная.
Теперешнее зло и минувшее, разве у него не одно и то же выражение на черной мохнатой морде? Полной свободой в России пользуются бандиты и власти – то же, что и раньше. Для рядового человека – это недозволенная роскошь. ГУЛАГ или киллер в подъезде или КАМАЗ с гексогеном, припаркованный рядышком с твоим панельным домом“.
– Ох, блин!..
Бомж Илья Леонидович зажмурился и выглянул из трансформаторной будки. И не смог выйти – рядом, за дверью – стоял КАМАЗ. Под ним спал шофер Винников.
И выходила страшная картина – о судьбе страны в тот вечер думал один только бомж – Илья Леонидович Брежнев.
Ох, недаром говорят астрологи про номинальную похожесть людей с зеркальными знаками Зодиака, именами, фамилиями и даже волосами.
Все рыжие Тани имеют мужей-алкоголиков, а уж Клеопатры любят мужчин вплоть до 80 лет.
– Ой, фигня это все! – сказал вслух и подумал то же самое Илья Леонидович напоследок о России и уснул.
На земле шел дождь, Америка властвовала, Россия бедствовала, какие же сволочиии…
– А Майкл Джексон – простой украинский мальчик, и мамка у него молдаванка! – к чему-то сказал во сне Илья Леонидович и, поджав ноги к набитому животику, заснул в положении эмбриона (до лучших времен).
ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В БАНКАХ
– Деньги и коммунизм – две утопии! – Илья Леонидович поставил жирную точку, почесал затылок и пошел в бутик на улицу Цурюпы, ту которую пересекает проспект Всех Замученных Лениным и Остальными Такими же.
Когда у бомжа не было денег, он просто каждую секунду думал об обустройстве России, зато при деньгах он вдруг торопливо задумался о себе.
– Может быть, еще не поздно начать новую?.. Как там ее?.. Жизнь!
Первым делом на деньги из двух кофейных банок Илья Леонидович купил золотые часы „Женева“.
Не в бутике, а с рук, и не за безумную какую цену, а всего за три тысячи рублей. Киллер один продавал. С выбитым глазом.
Золотые часы „Женева“ на руке пьяненького бомжа привлекли внимание трех местных путан, и они обслужили Илью Леонидовича без очереди, бесплатно и досрочно, чем повергли тихого человека в краску стыда, смущенное волнение и гусиную кожу.
– Вы давно от стилиста? – со знанием дела спросила третья очень симпатичная путанка, отлипаясь от Ильи Леонидовича. Тот блаженно замычал.
– Он?! Недавно! – закуривая, тоном, не терпящем никаких „но“, присела на нижнюю часть туловища Ильи Леонидовича первая и самая заводная из девиц. – Вот только что вышел! Я сама видела. Ну, что, старичок, ты еще теплый?
Илья Леонидович умиротворенно закрыл глаза и отдал себя на волю свалившегося на него счастья.
На следующее утро в баре на привокзальной площади Илья Леонидович барствовал по полной программе, до вечера.
На телеэкране за барменом сидели и лоснились опухшие от денег олигархи.
– Дай поцелую! – закричал Илья Леонидович Брежнев, отрываясь от пивной кружки с „Хеннесси“.
– Кого? – удивился бармен.
– Черномыр – ик!– дина… и Бороди – ик! – на! – выговорил Илья Леонидович устало.
– Иди, целуй! – разрешил бармен.
Илья Леонидович посмотрел по сторонам с явными криминальными намерениями и кругами пошел к телевизору.
– Стул возьми, не дотянешься, – посоветовал ему официант.
Сперва он ткнулся в телевизор, оставив на экране пятипалые отпечатки от кетчупа, потом телевизор взорвался и потух. Илью Леонидовича отбросило, он долетел до выхода и рванул в дверь. Никто за ним не бежал, все чего-то ждали.
– Мне миндального мороженого – на все! – протянул 20 долларов Илья Леонидович в новом костюме от Армани и сияющих ботинках.
– Так мы тут синькой торгуем… и зеленкой, – с уважением сказала дама за прилавком, разглядывая экстравагантного старика. – Вам направо, левая дверь.
– А почем нынче синька? – потоптался у порога Брежнев.
– Совсем дешево! 10 рублей поллитра! Ящик отдам за девяносто…
Илья Леонидович, не долго думая – ваял и, прижимая его к себе, понес к выходу.
– Тяжело! – вздохнул он. – А! Ладно!..
И, оставив ящик в углу, быстро вышел на улицу, где всего в двух шагах шла бойкая торговля мороженым.
Деньги разлетелись быстро.
Ну, если так гулять…
ЯД
Когда ты беден и тебе с утра нечего есть – это нормально.
Это – в порядке вещей.
Зато если вчера ты ел швейцарский шоколад и закусывал его норвежской селедкой, а сегодня ничегошеньки от этого изобилия нет, то впору – заняться шантажом.
Илья Леонидович проснулся опухший.
Деньги тратить – занятие приятное, но тяжелое. С деньгами вообще так муторно, не передать! А без денег – с одной стороны, конечно, хорошо, а с другой – просто тихий ужас.
Илья Леонидович поднял руку, чтобы… и не поверил глазам – золотые часы „Женева“ исчезли.
Вот тогда-то гражданин Брежнев и пошел на шантаж…
Человек в шляпочке нырнул в подворотню, а это был Илья Леонидович, и стал ждать. В рваном костюме от Армани Илья Леонидович смотрелся комично. Наконец он вышел, когда увидел ее. На четырехдюймовых золотых шпильках мимо подворотни шла Альбина. Вдова прошла, не заметив бомжа, все ее мысли были… о Вите.
– Там был большой байрам, – пропустив Альбину, громко буркнул бомж. Яроцкая споткнулась.
– Где там?.. – посмотрела на бомжа Альбина ясными глазами.
– Ну, откуда ты золотишко сперла, – пьяно и застенчиво буркнул бомж.
Альбину передернуло.
– Чего ты хочешь? – глядя на сталактит соплей из ужасающей по размерам ноздри, кашлянула Альбина.
– Половину, – быстро сказал бомж.
– Приходи к моей двери через полчаса, – стараясь не вдыхать запах, исходящий от Ильи, сказала вдова.
– До скорого, – деловито сказал бомж.
У Альбины в память о муже осталась капсула с ядом гадюки индийской (для Натанчика, мысленно шутила Альбина Хасановна). От этого яда кровь загустевает и начинает идти сперва из десен и старых ран. А потом просто вытекает вся…
Через полчаса философски настроенный бомж поднялся на четвертый этаж и стукнул трижды в дверь 48 квартиры. Никто ему не открыл. Бомж нахмурился и посмотрел под ноги, на половичке одиноко лежала бутылка водки – „Цар-ская“, прочел по слогам он.
– Записка… – взяв в руки клочок розовой бумаги, бомж повертел его и, наконец, разобрал: „Срочно уехала. Пока – вот это. Если желаете“.
Илья Леонидович взял бутылку и пошел в трансформаторную будку. Вдова через глазок наблюдала за ним.
– Дармовщинка, – выпив полбутылки и занюхав лимонной корочкой, сказал Илья Леонидович и провалился в сон.
В вечный.
СПАСИТЕ МОЮ БЕССМЕРТНУЮ ДУШУ
– Уберите кошку-у-у!.. – кричал слепой Жидков, если лабрадор кидался на четвероногую, вместо сопровождения незрячего хозяина по его слепым делам.
Кошка, а это был цвета лондонского тумана – Скаредный Кот, от охотничьей собаки – лабрадора кинулся прямо под трансформаторную будку! Лабрадор за ним – сунув морду между кирпичами и подвывая от наслаждения! Кот орал и шипел, отбиваясь лапой, а слепой Жидков, у которого поводок от ошейника был намертво привязан к ремню на брюках, – руки-то у него были заняты двумя сумками, влетел в будку и упал на бомжа!
Тот прохрипел, вглядываясь в гладкое лицо слепого в стильных очках:
– Помираю, дядя… Спаси мою бессмертную душу!
На что Жидков встал на четвереньки и, кое-как поднявшись, ответил:
– Каждый свою… каждый свою!..
Но „скорую“ вызвал, сразу, как только поймал озорника в ошейнике. И Илья Леонидович был спасен, также остался живым Скаредный Кот из соседней „сталинки“. Никто в тот день не простился с жизнью.
ТОЧКА СОПРИКОСНОВЕНИЯ
Мы с Таней вошли в подъезд одновременно. Я – из больницы, она – с похорон.
Я подняла глаза и в темноте сказала:
– Здравствуй, Таня.
Она сказала:
– Привет, Наташ.
Мы развернулись и пошли – она к лифту, держа сверток с дочкой, а я вздохнула и свернула к 34 квартире, за которой дружно лаяли собаки.
И, словно каким-то магнитом, нас повернуло друг к другу.
– Где ты была?!– спросила я.
– У меня муж умер, – сказала Таня.
– А мой сидит… ну, ты знаешь, – стараясь говорить не очень громко, сказала я.
– Пойдем ко мне, – придерживая ногой лифт, попросила она. – Я боюсь туда входить. Мать осталась в Красноуральске, оформляет все. А я не знаю, как буду жить, а ты?
– А я знаю, – как автомат, сказала я, твердо зная, что пока жива – не пропаду. Я вся в бабушку – „Наташка, – говорила моя ба, – меня гонят, а я снова туда лезу!“ Вот и я такая… Такие – мы!
– Правда? – с надеждой спросила Таня.
– Ага, Тань,– сказала я. – На работу устроюсь, вот только Глафиру не с кем оставить…
– Ой, оставь у меня, – быстро предложила она. – С бабкой, конечно, не оставишь – ребеночек… И сама оставайся у меня…
– Я тебя не отпущу, – сказала Анна Львовна и, не мигая, посмотрела на меня слезящимися глазами. – Я скучала по тебе.
И я не смогла уйти.
– Анна Львовна, зачем вы держите собак, у вас такая маленькая пенсия? – глядя на то, как Анна Львовна экономит буквально на всем, чтобы прожить месяц до пенсии, взяла и спросила.
– Наташ, зачем ты родила ребенка? – вопросом на вопрос отвечает Анна Львовна, и глаза ее смеются.
– Так… само собой, – оглянувшись на пускающую пузырики Глафиру Дмитриевну, пожимаю плечами я.
– Ну и они сами собой появились, – глядя на черную, белую и рыжую собак, которые внимали с балкона, что говорит их Анна Львовна. – Конечно, если бы у меня были дети, разве нужны мне были собаки?
– А почему у вас нет детей? – тоном прокурора задаю я самый дурацкий вопрос бездетной старой женщине.
Анна Львовна кокетливо поднимает тоненькую бровь:
– Фигурку боялась испортить, – и хихикает.
– Ага, – теряюсь я в догадках. Моя фигура после родов не округлилась, а скорее высохла.
С Димой я так и не смогла увидеться. И еще – у меня нет даже лишней копейки на адвоката. На его работу в фармацевтическую фирму я звонила, и ездила, мне отдали деньги, которые он не успел получить, – 250 долларов. И нам стало, на что жить. Пока.
БУДНИ
Пес ходил и слушал, ходил и слушал, сопоставлял, запоминал многое и забывал, уходил спать на улицу, возвращался и снова ходил, прижимая уши и слушая – о чем говорят жители подъезда.
2 этаж, кв. 37:
Мама-ведьма 77 лет и сын-холостяк в коротких штанах – 50 лет,
фамилия – Проточные.
– Я тебе кеды купила! – раздалось из-под двери.
– Где? – придушенно, но заинтересованно спросил слабый мужской голос.
– Вон, в коробке! – рявкнула ведьма.
– А почему… кккккрасные! – через минуту обиженно выкрикнул раненым воробьем сын.
– Меряй! – басом ухнула мать.
Пес погрустнел и отошел.
„Сходить выпить?“ – по-мужски подумал он, потом вспомнил, что он – лабрадор!
И не пьет.
Да.
ЗАБВЕНИЕ или ПОТОП по Бархатову
Бархатов целый день не вставал с постели, стучал ногой, сморкался, спал, дремал, дотошно листал „Плейбой“ 81 года.
Мешок с деньгами, который он экспроприировал у Альбины Яроцкой, лежал у него на животе – подставкой для „Плейбоя“ – вместо закладок на самых интересных страницах торчали доллары.
– Хорошо торчат!.. А не сходить ли мне прошвырнуться? – лязгающим фальцетом спросил он куколку с разворота, на которой вместо бикини были намазаны сливки с кое-где воткнутой малиной.
– Да? – сварливо переспросил он сам себя. – Пойду, мусор выкину!..
Обычно люди выносят мусор в двух направлениях, либо к мусоропроводу, если он не забит неряхами-соседями, либо – на помойку за котельной.
Бархатов, будучи калекой, спускал все свои отходы в унитаз. Чем нередко создавал невозможные по аварийности ситуации – затопляя три нижние этажа и сам частенько сидел по уши в говне (извините, пожалуйста).
Эти старики – такие упрямцы! Особенно мужчины. Сами знаете… Конечно, Бархатов мог, если бы захотел, доехать на своей „инвалидке“ до двери и кинуть мусор на лестницу, и уборщица подобрала бы его, чертыхаясь. Но – он был зол на весь мир, как многие дряхлые мумии, доживающие остатки отпущенных им дней, ненавидя все живое и сочное на этой веселой планете полной радости и любви.
– Я им устрою!..– пускал пузыри бывший прокурор.
И снова, как и в прошлые 183 раза устроил потоп. Кожура от бананов и картофельные очистки образовали такую гремучую смесь, что три этажа под бывшим прокурором буквально плавали в отходах жизнедеятельности пяти верхних этажей. Из унитазов хлестало и булькало, а бывший прокурор сидел в своей коляске и икал. То, что паркет его квартиры тоже был по щиколотку залит вонючей жижей – ему было – не привыкать.
– Мелочевка какая!.. – хмыкал про себя бывший прокурор, наблюдая небывалый ажиотаж в своем малонаселенном жилище. Конечно, его ругали, обзывали „старым пнем“, „прокурорской вонючкой“ и даже „Берией“.
„К чему это они?..“ – думал Бархатов, когда более сердобольные, начисто мыли ему пол, посуду на кухне и вытирали липкие столы.
– В кладовку не ходите! Там… крыса живет! – кричал Бархатов двум женщинам, намывавшим ему полы после этого недавнего потопа.
– Кошечку принесть? – участливо куксилась тетя Варя, подъездная уборщица, глядя на немощного инвалида…
– Не надо, не надо, – урчал старик. – Пусть живет, она не страшная.
В кладовке-то у него вместо крысы по бутылкам была разлита та самая взрывчатка из нитроглицерина и красной ртути, которую он-таки приготовил, решив умереть не в одиночестве, как все христиане, а взлететь в рай вместе с подъездом. Умереть с грохотом!
„Крыса-а-а…“ – хихикал про себя старый прокурор.
Слесарь Генрих Чигиринский прочищал в это время унитаз и ругал „деда“ нехорошими словами, которые здесь привести никак нельзя, ведь это могут прочитать дети…
Уходя, Чигиринский посмотрел на инвалида Бархатова долгим взглядом, и пожелал ему ада еще на земле. Вслух, правда, ничего такого не сказал, из того…
– Капитон Кузьмич, эх… Капитон Кузьмич, – сплюнул Чигиринский, глядя на притихшего Бархатова и, будучи в отличие от бывшего прокурора христианином, схватил три мешка с бархатовским мусором в одну руку, шесть – в другую, все девять мешков, которые стояли у дверей.
– На помойку! – помахав мешками, сквозь зубы процедил Чигиринский и, раскланявшись с уборщицей тетей Варей и еще одной святой женщиной, решившей помыть пол у бывшего прокурора, быстро вышел вон.
– А-ааамммм!.. – схватился за крайний правый мешок Бархатов. – Отдайййй!..
– Ты!.. Говном три этажа залил!.. Хрен старый!.. – выругался слесарь с лестницы и, пока шел вниз три этажа, – все ругался, ругался и не заметил, как уронил один мокрый и очень отвратительный мешок у двери Кокуркиной Дарь Иванны.
А в это время на своем шестом этаже Т.Л. Достоевская стояла перед неразрешимой дилеммой… Стояла она в своем бархатном цвета закатной синевы халате, на голове ее было накручена чалма из мокрого полотенца, и она задавала вопросы в телефонную трубку, держа ее очень изящно, как это делают все гениальные писатели.
– Тебе нужна женщина, которая бросит свою старую больную собаку?..
– Нужна!!! – кричал ей в ухо голос молодого по тембру мужчины. – Таня, ты мне нужна!!!
А к Татьяне Львовне, надо вам сказать, вчера вернулся старый муж…
– Ну, ладно, нужна – так нужна! – слегка удивилась Татьяна и, посмотрев на пьющего чай с бисквитным „поленом“ своего бывшего благоверного, мягко сказала: – Попьешь чаю – и закрой дверь с той стороны…
Муж застыл с куском торта в горле…
В ту самую минуту, когда были произнесены эти слова, Дарь Иванна Кокуркина, обнюхав завязанный шпагатом мешок рядом со своей дверью, решила поставить, наконец, одну „недалекую“ даму на место и расквитаться с ней.
И когда в квартире одной известной дамы раздался звон богемского хрусталя, такой звоночек был у Татьяны Львовны Достоевской, и она открыла свою дверь, на ее пороге лежал – дурно пахнущий мешок.
Какая другая женщина, возможно, хлопнулась бы в обморок рядом с таким мешком, но… Но не такие они – русские писатели!
Достоевская протянула бархатную ручку и быстро разорвала черный полиэтилен.
Конечно, доллары пришлось полоскать под душем, но разве в этом нету прелести? А сушились они сами, прекрасно, на махровых простынях с открытыми окнами, весь день. Запах денег на полах большой квартиры мешался с ароматом французских духов „Бесконечная жизнь“.
Да, да, так и было…
ЧТО УПАЛО – ТО ПРОПАЛО
То, что бомж не умер, Альбина восприняла философски.
– На меня никто и не подумает! – беспечно решила она и как в воду глядела.
После яда индийской гадюки Илья Леонидович не помнил ничегошеньки – ни кто он такой, ни как его зовут, а Альбину не узнал бы и под пытками на дыбе.
Драгоценности Нины Ивановны, которые Альбина Хасановна украла в ту страшную ночь, лежали у нее на самом видном месте в большой хрустальной вазе на столе и были завалены конфетами „Кара-Кум“, „Орешек“ и парочкой „Трюфелей“.
Альбина ела конфеты и доставала то один перстень, то другой, мерила, кидала обратно, в общем – развлекалась, а ночью вдруг вскочила и под впечатлением душераздирающего сна стряхнула драгоценности вместе с конфетами в синий бархатный мешок и кинула под кровать… Мало ли, вдруг воры залезут и начнут конфеты есть, а под ними-то целый килограмм золота!!!
Утром побежала в магазин, потом из магазина – домой и на лестнице нос к носу столкнулась с Милой Хренковой. Жена Вениамина Вениаминыча убирала подъезд.
Почти ровесницы, по старой памяти они общались, худенькая Альбина и красная от жизненных соков Мила.
– Милка?! Со шваброй?! Ты что?! Брось швабру! Брось!!! – искренний крик Альбины ухнул эхом на лестнице. – Твой, что, в безработные подался?..
Мила подняла глаза и засмеялась, дай ей Бог здоровья:
– Жадный стал…
– И что теперь? – не поняла Альбина.
– Денег не дает, – махнула рукой Мила.
– Ах, он гад!.. – сузила глаза Альбина Хасановна и тихо предложила: – Хочешь, я его убью?
– Не надо, – уже повеселей, ответила Мила и застучала шваброй еще азартней.
– Не понимаю я людей!.. – заходя в квартиру, сказала Альбина, и пока закипал чайник, вытащила бархатный мешок из-под кровати и в диадеме и перстнях села пить чай, потом начала мыть плиту и почти уже вымыла, когда в дверь позвонили.
– Сейчас! – крикнула она и, выключив воду, пошла открывать – в красных шелковых боксерских трусах и той самой майке с мишенями, и хорошо, хоть глянула на себя в зеркало – в диадеме съехавшей на ухо, в колье – изумруды с гранатами и перстнях, заляпанных пастой „Комет“ для газовых плит…
– Черт! черт! черт! – по-быстрому снимая диадему и перстни, вертелась волчком Альбина Хасановна. Звонок не унимался. – Кто там? – мелодично, словно только что услышала, спросила Альбина.
– Гражданка Яроцкая, что же вы не выполняете свой гражданский долг?..
– Вииитя!.. – выдохнула вдова. – Что вы пришли-то? Напугали… Ну, заходите…
– Я соскучился, – уже обычным голосом сказал участковый. – А что это за мешочек у вас?
От неожиданности Альбина выронила мешок, он упал, как все золото – с грохотом. Участковый Иншаков поднял его, подержал и передал в хрупкие руки вдовы. Альбина перевела дыхание и улыбнулась.
Виктор Иванович снял очки и сказал:
– Аля, я вас люблю.
Альбина Хасановна снова выронила мешок, быстро подняла его и кинула на столик для перчаток.
– Да?! А почему… меня? – не к месту спросила вдова.
– Очень, – тоже запутался с ответами Иншаков.
Они каким-то образом поцеловались, хотя думали о разном – Витя о своей любви, а Яроцкая Альбина Хасановна о мешке с драгоценностями…
Виктор Иванович, как и положено участковому, быстро схватил Альбину Хасановну и понес в сторону спальни, входную дверь, которую Виктор Иванович лишь прикрыл ногой, ветром из окна раскрыло настежь, и туда сразу же вбежал лабрадор.
Впрочем, через секунду он выскочил и умчался – ему невыносимо было лицезреть чужую любовь, душераздирающее счастье, а звуки поцелуев наводили на Нельсона такую болотную тоску, что…
Зато через три с половиной минуты, Дарь Иванна Кокуркина, следующая по своим девичьим делам, увидев раскрытую дверь, просто взяла и вошла. Посмотреть на себя в зеркало. Посмотрела, позвенела монистами на шее и решила подкрасить губки. Огляделась и, увидев помаду Альбины, – подкрасила не жалея. И засмотрелась на себя в зеркало – синяя с перламутром помада вдовы очень пришлась к лицу Дарь Иванны.
– Какой мягкий мешочек, а тяжооолый… – потрогав мешок с драгоценностями, вздохнула старая женщина.
– Ну, ладно, пойду…
И случайно, совершенно случайно, положила мешочек себе в сумку, прямо на капусту и булочки в упаковке. И забыла.
Так на половину дня, то есть – на полдня, Ниночкины драгоценности в бархатном мешке попали в цепкие лапки Кокуркиной Дарь Иванны.
– Бижутерия, – решила показать осведомленность недоверчивая старушка. – Какая-нибудь шлюшка в подъезде околачивалась и потеряла!..
Забыв, где взяла и что именно она взяла, Дарь Иванна примерила диадему с сапфирами, колье черных топазов одела через голову, унизала руки перстнями, и в таком вот виде, не подумавши, что на ней буквально миллион рублей переливается всеми цветами радуги, пошла сперва кормить собак на улицу, а вернувшись, прямиком направилась в ванную – постирать свое бельишко, замоченное Бог весть когда.
Диадема с ее прилизанной головы соскочила на пятой секунде, смарагды с топазами затянуло в водяную воронку и унесло бы в канализацию на радость диггерам и прочим любителям помоев, вот только колье продолжало переливаться и сверкать черными огоньками камней на сморщенной, как нога куры, шее этой неформальной старушки.
Дарь Иванна чудом ухватила кольца пред их утоплением, заткнув слив красными шелковыми трусами, лишь одно колечко с изумрудами и бриллиантом чистой воды, малюсенькое такое колечко – соскользнуло в жерло канализации, и след его затерялся где-то глубоко под землей.
