Текст книги "Кто поверит эху? - Часть 4 (СИ)"
Автор книги: Светлана Дильдина
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– Но она же... мертва...
– Прочти, – подал жене листок. Пробежав глазами по строчкам, она спросила неуверенно:
– Ты поедешь? Сам знаешь, сейчас неспокойно, и эти слухи...
– Вот эта встреча их и развеет. Ты же не думаешь, будто я не смогу узнать сестру?
Подумав, добавил:
– Поеду к мосту через Черный ручей, так будет вернее всего. Она как раз доберется.
– Ночью поедешь?
– Уже скоро рассвет.
Женщина подошла к мужу, положила ладонь на его руку, худую, привыкшую не к сабле, а к кисти:
– Мне так жаль. Снова пойдут разговоры, так хотелось про это забыть...
Оюми уже собрался, чересчур поспешно – жене пришлось поправлять ему воротник и перевязывать пояс; уже на пороге неуверенно обернулся:
– Ты не веришь, что она может быть жива?
– Нет, не верю, – женщина покачала головой. – Ты ее очень любил, я знаю, но столько лет... ее оплакала вся Хинаи, зачем бы нам всем так долго лгали?
– Я ее очень любил, хоть мы были такими разными, – он приложил палец ко лбу, как всегда при глубоких раздумьях: – Но Истэ уродилась отчаянной... мне казалось, они подходят друг другу. И все же когда речь идет о моей сестре, я ни в чем не уверен.
– Не дай себя провести, – повторила жена.
– Об этом не беспокойся...
**
Теплая, слишком тяжелая юбка краем обмела ступени, бесшумно – это шелковые ткани шуршали бы. Жаль, что дорожная одежда ее не столь хороша, как зимние наряды городских модниц, Истэ не хотела бы показаться брату нуждающейся. Качнула головой – зато хороша прическа, первое, что красит женщину.
Нет, чепуха, не о том она думает... о главном думать не хочется.
Спустилась во двор, оглянулась – ни звука, ни огонька в доме, а небо еще пепельно-серое. Как тут обманчиво-мирно. К тому времени, как доберется до города, совсем рассветет. Дочери спали; как их оставить?! Уже были две встречи, и каждый раз сердце переворачивалось, тяжелело – не в последний ли раз видит? Энори привел старую женщину с добрым лицом, верно, какую-то няньку. Она в общем понравилась бы Истэ, в другое время – сейчас и сама Опора-Ахэрээну не пришлась бы по душе.
Хмурые носильщики ждали, не слишком аккуратно одетые, всклокоченные, может, и вовсе бродяги, нанятые за гроши. Хотя вряд ли завезут в дурное место – для этого не стоило все это затевать.
Но вот дочери...
Миновали один квартал предместья, перед вторым скучала обычная стража. За их спинами вдалеке виднелись городские стены, вот уж куда не надо пока. Мимо Истэ по дороге тек ручеек народа, чаще с большими корзинами за плечами – собирались что-то продать. Одни оживленно болтали с попутчиками, другие шагали хмурые, но такие уверенные.
Истэ же не дышала, пока проезжали мимо стражников, и не запомнила, что сказал им главный среди ее носильщиков. Натянуто улыбнулась, когда с беглой проверкой глянули внутрь. Ничего интересного – простой дощатый короб, грубо покрашенный, в таких ездят дочери и жены мелких чиновников или бедных торговцев.
Стража позади... можно выдохнуть.
– Стойте.
Снова остановилось дыхание.
Она почти не сомневалась, чьи люди ее задержали, хотя Энори говорил, что его нет сейчас в городе. С легким злорадством подумала – и он не всеведущ! – еще бы ее судьба не зависела от этой ошибки.
Отчаянно размышляла, вертела кольца на пальцах; что бы такого сказать? По закону она преступница, но Тагари дал им уехать, хоть и запретив возвращаться. Лишь бы увидеть его, она сумеет уговорить. Про ее встречи с другими узнают наверняка, но тут ответ легкий: искала способ.
Простые деревянные заборы сменились нарядными крашеными, затем начались каменные ограждения, сухие плети дикого винограда, вьюнок и плющ обвивали их, мрачно зеленели туя и можжевельник. Добрались до богатых кварталов. Тут возникла небольшая заминка в пути: на одной из небольших площадей собрался народ. Ритмичный металлический звон, рокот небольших барабанчиков, голоса. Истэ невольно выглянула в окно. Так и есть, представление. Верно, какая-то модная сейчас труппа, из дорогих – простонародье сюда не впустят, для них площадки попроще.
Девочки-танцовщицы, видно, еще ученицы, кружились, и с ними кружились розово-алые юбки, на снегу – как цветы. И такие же уязвимые артистки были с виду, легко одетые, но, похоже не мерзли. Блестящие ножи с алыми кистями на рукояти взлетали слаженно, звенели бубенчики. Зрители были довольны, и сидевшие сбоку две женщины в черном и красном – наставницы, видимо – тоже кивали одобрительно.
Танцовщицы порхали, будто не люди – куклы на ниточках, которым не обязательно стоять на земле. Истэ на миг ощутила и себя такой куклой, даже заболело запястье, словно врезалась в него нитка или веревка. Откинулась внутрь носилок, но слышала музыку все время, пока огибали площадку.
Девочки танцевали.
Высокий человек с неприятным рябым лицом помог ей выбраться наружу, провел по ступеням в полузабытый дом-ракушку. Плечом ощущала незримое присутствие стража. Малиновая повязка на голове, знак – рысь... Так и не научилась считать его своим, и, выходит, правильно.
На щеках ее и на лбу кожу стянуло – обветрела в дороге. Лишь бы не покраснела, несмотря на осветляющие притирания. Решит еще, что кровь бросилась в лицо от стыда или страха.
Провожатый мельком глянул на нее и велел глубже надвинуть капюшон, она поколебалась, но исполнила.
Дверь отворил смутно знакомый мужчина... эти совиные глаза, рыжеватые волосы... напряглась, но он смотрел равнодушно, и равнодушие это не казалось деланным.
Встречные слуги слегка кланялись Истэ, как незнакомой гостье, чье положение непонятно. Да, ее здесь не признали... может и к лучшему.
Еще одна встреча, опять с человеком, которого рада бы вовсе не видеть. Знала – он не любит ее, никогда ей не доверял. Даже на свадьбе брата смотрел на невесту так, словно хотел вмешаться и немедленно прекратить обряд. Совсем молодой был тогда, а глаза уже ледяные.
Если бы он не уехал, остался в Хинаи, вряд ли Истэ удался бы побег. Почему-то кажется, ни до какого побега просто бы не дошло, он бы избавился от жены старшего брата раньше. Нет, не обязательно убивать, но можно так опозорить, что в самой захудалой хижине не позволят ступить на порог. Он бы нашел, как, и был бы этому рад.
Вдохнула глубже, задержала дыхание – издевка судьбы, в этом доме пахнет полынью и чабрецом, волей и ее, Истэ, юностью – выросла в загородном поместье...
...А может, она все это придумала – после того, как ее предал воспитанник, как повинуясь непонятному зову она вернулась на родину и оказалась в ловушке. Теперь вот смотрит в это ледяное лицо, полное ненависти, и кажется – так было всегда.
А Энори иначе смотрел, ему-то с чего ненавидеть Истэ...
Воистину, в эту поездку ей выпало не только вспоминать старое, но и удивляться новому. Сперва Энори, теперь вот Кэраи. В отличие от лесного найденыша, он изменился не так уж сильно, но словно всю душу выстудили у него зимние ветры. А ее страх понемногу сменялся злостью. Наваждение сюда привело, что же себя обманывать, – злая чужая сила; но теперь она просто обязана победить. Теряться нельзя, и нельзя быть робкой. Ради своих дочерей. Если погибнет мать, их в лучшем случае – если весьма повезет – ждет судьба тех танцовщиц.
А Кэраи хорошо устроился, ей самой в прежние годы дом-ракушка нравился куда больше неуклюжего, массивного родового гнезда Таэна. Преувеличенно-напоказ осмотрелась, лишь бы не встречаться взглядом с хозяином. Неторопливо повернулась к окну, держась прямо – он не должен заметить ее страх. Запоздало сообразила – решит, что она лжет и прячет глаза, тогда посмотрела прямо на него с холодной улыбкой – дружелюбию все равно не поверит. Провела пальцем по головкам цветов – высокий букет из неизвестных ей бессмертников был сухим, ничем не пах.
– Все такая же щеголиха, – сказал Кэраи, и ей почудилась насмешка в голосе. Поняла, убрала руку быстрее, чем успела подумать. Заметил дешевые кольца... Но что делать, если без них руки кажутся неухоженными, а те немногие дорогие, что были, не стоило брать в дальний путь?
– Зачем ты приехала?
– К сыну. И не поднимай бровь, я все-таки мать.
Он может знать и про моих дочерей, подумала запоздало. Тогда все погибло, я буду воском в его руках.
– Отойди от окна и сядь, – велел он.
– Боишься, нарушу порядок в твоей комнате? Сразу видно, тут мало жизни. В снежном сугробе и то уютней. Будь у тебя дети...
Она играла с огнем, но он не отозвался никак: то ли про девочек не знал, то ли решил ударить внезапно.
Ожидаемые вопросы Кэраи, с кем она уже виделась, показались Истэ заданными лишь для вида – через своих людей он явно рассчитывал все разузнать быстрее. А вот кто помог ей устроиться и где, интересовало всерьез, и это уже было страшно. Уверенность, едва ли не надменность вновь показалась лучшей защитой:
– Я могу многое рассказать, но не тебе. Будто не знаю, как у таких, как ты, делаются дела – виновным оказаться куда проще, чем оправданным.
Вряд ли он посмеет что-то выведывать у нее силой. Хотя много воды утекло, и Кэраи не прежний, и она уже не первая дама провинции, защищенная своим положением. Но если вести себя униженно-робко, с ней и поступят, как с простой горожанкой.
Свадьбу сыграли в конце месяца Хаши-Выдры, первого летнего. Невеста была бесспорно красивой, хоть Кэраи нравились девушки более утонченные. А жених... красавцем его от души не назвали бы, но выглядел он несомненно достойно, внушительно. Кровь поколений, правящих этой землей.
Сильно пахло розами и левкоями, звенели височные золотые подвески невесты, переливались красно-белые свадебные одеяния молодоженов. Много добрых пожеланий звучало.
Когда раскинули крашеные деревянные таблички, чтобы узнать, какая судьба ждет новобрачную, она так побледнела... А ведь в этой полушуточной забаве не было ни одного дурного знака. Ей выпала «любовь». Что выпало брату, Кэраи не помнил . Вскоре после этого он уехал в Столицу. А еще через два года сбежала сама Истэ. По взаимной любви.
И вот стоит, как ни в чем не бывало, только дрожание пальцев выдает, что не так уж в себе уверена. Ах, да... Тагари тогда выпала «нежданная помощь». И даже, кажется, ясно теперь, кто был тем помощником .
– Ты потеряла право войти в его дом, и брак ваш расторгнут.
– Наш брак тебя не касается. Бывший или нет, но он мой бывший муж. Но я здесь не ради него. Я хочу видеть своего сына.
– Обойдешься, – сказал Кэраи, не заботясь о вежливости.
Сидящая напротив Истэ подперла кулачком подбородок, улыбнулась той ненавидяще-медовой улыбкой, которую так хорошо помнил Кэраи и насчет которой так долго заблуждался его брат:
– Когда я видела тебя в последний раз, ты был еще почти мальчишкой, со столичным лоском и столичным же гонором, но все же в тени Тагари. Сейчас в тени оказался он – только понимает ли это? Пока рискует жизнью на границах, родной братец прибрал к рукам всю власть...
Нет, она не подослана. Ничего не знает.
– Я не собираюсь препираться с женщиной, – Кэраи поднялся. – Ты из этого дома не выйдешь, пока я не решу, что дальше.
Заметил, как Истэ побледнела, а только что говорила так дерзко... чего же так испугало?
– Даже если засадишь меня в самый глубокий подвал, есть люди, которые расскажут в городе, что я здесь. Вся ваша легенда рухнет.
– Тебя первую завалит обломками.
– Дай мне только увидеть мальчика. Я его мать! До меня дошли слухи, что его отправили на попечение монахов... и это первый Дом провинции? Больного ребенка убрали с глаз?
– Что еще скажешь?
– Ждешь, пока я наговорю себе на смертный приговор? – немного криво усмехнулась Истэ. Сразу будто десяток лет прибавила такой улыбкой.
– Говори что угодно, это уже не имеет значения. Значит, ты приехала из соседней провинции, узнав о тяжелой судьбе маленького сына? И потому начала распускать слухи, назначать встречи?
Молчит, глаза, как выражаются поэты, мечут молнии.
– Ты же умная женщина, – сказал он почти примирительно. – Да, ты, допустим, могла раскаяться в том, что бросила ребенка, узнать, что его жизнь снова в опасности, еще чего-нибудь узнать... Но в этом случае ты понимала бы, что любые тайны играют против тебя... и против нашего Дома. Не веришь мне – обратилась бы сразу к отцу этого самого ребенка, раз он уже однажды тебя отпустил, да еще и с любовником, – сжал ладонь под столом, осознав, что начал повышать голос. Истэ дважды подавалась вперед, приоткрывала губы, словно желая опровергнуть его слова, но так и не произнесла ни слова.
А может быть, лучше привести ее к брату? Тагари уже почти обвинил его в измене, в чем еще обвинит, в сговоре с бывшей женой? Ну уж нет, раз братец велел заниматься расследованием, вот и будет оно. Кто рассказал, кто и зачем ее вызвал... Хотя цель-то как раз понятна, поднять шума побольше, Тагари и без того с трудом понимает, что делает. И такой повод, просто подарок – услали больного наследника, может, хотят уморить. Самое то, что нужно после истории с Энори. Нет уж, пусть пока посидит под замком...
Прическу Истэ украшали драгоценные шпильки с белым нефритом, золотые. Красивые: изогнувшиеся драконы. Тяжело им было держать густые локоны.
– Ты забрала их с собой, когда убежала, – не спросил – сказал утвердительно. – Не по твоему нынешнему рангу этот камень и этот узор. Сними.
Протянул руку; Истэ поколебалась, прикусила губу, и вынула шпильки. Не отдала в руку, бросила на пол.
– Зря.
Не глядя, отыскал в одном из ящичков стола маленький мешочек с золотыми монетами, положил на столешницу рядом с ней.
– Возьми, как раз покроет их стоимость. Умрешь ты или нет, они не для тебя.
Истэ глянула с ненавистью, придерживая волосы. Оставшиеся заколки не решалась вынуть – не хотела, видно, унизиться, окончательно предстать перед ним растрепой.
– Если хочешь, я позову служанок, они помогут тебе с прической, – предложил равнодушно.
Почему-то именно эти слова для Истэ стали последней каплей. Она разрыдалась.
**
Скоро все должно было измениться – о грядущей войне болтали уже судомойки и прачки. До Осорэи враги не дойдут даже при худшем исходе, на выручку подоспеют соседи – так говорили. Но беженцев будет много, бродяг, дешевой рабочей силы... воров и разбойников.
– Научите меня защищаться, – просила она Энори. – Хотя бы глаза отвести.
Только смеялся над ней.
"Не понадобится..."
Накануне половину ночи провел у нее, соседка спала мертвым сном. Это твоя сила? – спросила Айсу, Энори ответил с улыбкой – могла бы привыкнуть, это всего лишь травы. Сама же некогда помогала мне...
Давно он не навещал ее дольше, чем на четверть часа: обменяться несколькими словами, отдать указания. И вот – пришел. В эту ночь ей было хорошо, как никогда в жизни, девушка почти позабыла, кто рядом с ней, больше не ощущала себя в ловушке. О соседке тоже позабыла напрочь, наверное, будь она мертвой, также не думала бы. А еще с Энори девушка не мерзла совсем, а ведь в обычные ночи и под одеялом стучала зубами. Сейчас же ледяной ветерок пробирался в щели, касался горячей кожи, и Айсу это нравилось.
Когда раздался удар гонга, предвещающего рассвет, Энори велел собираться.
– Далеко?
– В предместье.
– Но меня хватятся. И потом... вы поможете мне вернуться?
– Я всегда тебе помогаю...
Айсу привыкла уже выходить по ночам – но ни разу не покидала самого дома, не видела спящего города. Охранники у ворот скучали, без азарта играли во что-то настольное, устроившись в небольшой беседке. Ее со спутником, как и надеялась, не заметили. Дверь калитки легко отошла, пуста была улица. Сам город уже просыпался понемногу, и светлело: марево облаков затянуло небо, но лежащий повсюду снежок помогал одолеть темноту.
Недалеко от ворот сонный человек держал за узду такую же сонную лошадь. Поедем верхом, поняла Айсу. Она побаивалась лошадей, в седле не сидела ни разу. Когда очутилась в нем, ощутила, как дышит большое животное, чуть подрагивают бока; согнулась, вцепилась в седло. Когда Энори оказался позади девушки, стало легче – он-то сумеет совладать с конем. Копыта негромко постукивали, снег приглушал звуки – никто из дома не проявил интереса к всадникам, проехавшим мимо ограды.
Из города их выпустили свободно – ворота уже открылись, в город шли пока еще редкие путники, рабочие и торговцы-крестьяне с небольшими тележками, из города выезжали всадники-вестники с письмами, а также паломники выходили, направляясь в Храмовую Лощину.
Айсу ни разу не была за стеной, она и город-то знала плохо, хоть родилась не в господском доме. Не очень удобно было сидеть, но любопытство все пересиливало, пока что готова была ехать хоть круглые сутки без остановок.
– Около часа, – голос над ухом разбил ее мысли, как рыбка разбивает водную гладь, выпрыгивая наверх.
В маленьком уединенном домике недалеко от обочины их встретила древняя с виду, полуслепая служанка с добрым лицом.
– Больше ты не нужна, – сказал ей Энори. – Выходи к дороге, скоро тебя подберут, – вложил ей в руку холщовый мешочек: не то деньги там были, не то еще что.
– Спасибо, добрый молодой господин, – прошелестела старуха, ковыляя, перебралась через порог, черным пятном заколыхалась на снежной дорожке.
Айсу ощутила взгляд, направленный в спину, испуганно обернулась. Две девочки лет восьми стояли в дверях ближней комнаты, одинаковые, как половинки одной сливы, ухоженные, гладкие – балованные дочки. Держались за руки. Заулыбались, глядя поверх ее плеча; Айсу на миг подумала, что пришел кто-то, или та старая служанка – похоже, нянька – вернулась. Но нет, смотрели близняшки на ее спутника. А у него лицо было странным, так раздумывают, шагнуть ли на тонкий лед, или обойти лучше. Поманил девочек за собой – те охотно пошли, скрылся в глубине дома, дав Айсу знак ожидать.
Надо же, подумала юная служанка. Видно, и впрямь он умеет с детьми... ведь маленький господин Тайрену был привязан к нему.
Он вернулся один. Девушка рада была бы подслушать – частенько занималась этим в доме, но с ним... нет уж, себе дороже.
Но спросила, когда вернулся:
– Что вы хотите делать?
– Ты, может быть, слышала сказки о том, как тори-ай, чтобы уничтожить, вселяют в какое-нибудь животное. Для обряда нужно дитя, только оно может позвать так, что нежить откликнется. Душа на душу – такой обмен я хочу провести. Ведь собака или иной зверь хороши тогда, когда хочешь избавиться от тори-ай... я же создам себе помощника.
– Помощника?
– Острозубая нежить куда опасней сабли или стрелы.
– Вам для этого нужны девочки госпожи Истэ? – с опаской спросила Айсу.
– Да.
– Обе?
– Хватило бы и одной, но... – Айсу почудилось сомнение в его голосе, а Энори уже заключил: – Пусть будут обе.
– А в сказке... – девушка поколебалась, но спросила все-таки: – Я слышала разное. В некоторых дитя остается в живых, но во многих...
– Тебя это не должно волновать.
Прибавил задумчиво:
– Пока я не увидел близнецов, я как-то не думал... Это ведь не просто два ребенка, их связь куда теснее, они почти одно целое. Да, я мог бы найти таких же и здесь, теперь и искать не надо.
– А в чем моя роль?
– Ты поможешь мне. В конце концов, их двое, с двумя испуганными детьми может быть очень непросто.
Заметив, видно, что Айсу жаждет продолжения, улыбнулся краешком рта, совсем не так искренне, как обычно:
– Пожелай мне удачи, что ли.
Он велел Айсу зажечь огонь в очаге, и, когда оранжевые язычки заметались, охватили поленья, поднес руку к ним. Айсу ойкнула, чуть не ухватила его за рукав. А он, похоже, забыл про всех них, и про то, что затеял – улыбался пламени. Девушка ощутила что-то вроде гордости, глядя на Энори. Да, он вызывает страх, но... он с ней. Говорит откровенно, делится планами, просит помощи. И он красивый, как снежные духи. Только те боятся огня...
Закрыл ставни единственного окна, опустил занавеску – темно было бы, если б не пламя.
– Что это? – Айсу, осмелев, достала из сумки легкий сверток. В нем что-то сухо хрустнуло, похоже на листья.
– Кое-какие травы. Непросто оказалось достать, – в голосе появилась самая капелька яда: – В моем цветнике было лучшее, еще б его не сожгли. Хорошо хоть книга нашлась, по которой стало возможно отыскать замену.
Уже привел девочек, о чем-то шепотом говорил с ними, держа каждую за руку. Они не казались испуганными, плохо понимали, что происходит – верно, дал им некое зелье.
– Что велите мне делать?
– Там, в сумке, найдешь амулет-коори, обмотай девочкам запястья шнурком, чтоб был на обеих и не свалился.
Исполнила; Энори задумчиво оглядел девушку, сказал сесть в угол и помалкивать. Озадаченная, немного разочарованная, она отошла. А Энори бросил сухие листья в очаг, те вспыхнули оранжево-синим. Терпкий дым поднялся неприятным бесформенным облачком, пополз по углом. Девочки, которых позвал, зажгли свечи от очага, по одной на каждую. А угли... погасли. Будто ледяной ветер дунул на них.
Девушка думала, Энори сам начнет что-то делать и говорить, но он только тихо – разобрать не могла – подсказывал девочкам, и они ломкими, звонкими голосками произносили слова. Этого языка – нет, наречия – Айсу не знала; угадывались знакомые контуры слов, смутно, как наощупь находишь вещи в знакомом доме.
Ей стало тяжко, потолок давил на темя и плечи, пригибал к земле. С усилием подняла голову – нет, не настолько он низкий. Но как тяжело... темно. А вокруг костра ткется из воздуха, вьется молочно-белое, видимое скорее кожей, чем зрением.
– Мне... плохо, – проговорила она, еле ворочая языком. Попыталась подняться. – Позвольте... я выйду... я не нужна.
– Оставайся на месте, – такого тона не слышала у него. Негромкий голос железным штырем прибил ее к полу.
"Сейчас упаду в обморок", – подумала девушка. "Лучше его ослушаться... он занят сейчас. Не станет меня останавливать".
Айсу, собравшись, сдвинулась на ладонь в сторону. Потом еще на столько же. Потом еще и еще. Но до двери неожиданно оказалось так далеко, бесконечное темное поле их разделило.
Энори достал из сумки резной костяной гребень, украшенный прозрачными камнями, повертел в пальцах, тихо сказал:
– Не знаю, какой был у тебя, не могу заказать похожий. Но, думаю, этот подойдет. Раз уж ты сама выбрала себе предмет... пусть таким и останется.
Воздух в комнате на миг чуть сгустился, струйка марева перетекла по зубьям.
Свечи почти погасли, ободок гребня казался черным, только в нескольких камнях отражались искры, и казались холоднее, чем теплое пламя на фитилях.
Девочки сидя приникли друг к другу, не двигались, с закрытыми глазами; Энори не было нужды проверять, но он коснулся пальцами шеи одной из них. Еле-еле, но билась жилка.
Тело Айсу лежало на полу невредимое, но девушки больше не существовало – и самый сильный заклинатель не вызвал бы ее душу.
**
Кайто искали три дня, на вечерней заре его жеребца обнаружили во дворе одной из гостиниц. Хозяин клялся перерождениями всех близким и собственным, что скакуна на дороге нашел один из поселян, он и привел лошадь. И того, как и хозяина, допросили, не слишком осторожничая; перепуганный мужчина указал место невдалеке от леска. Там в овраге отыскали тело.
"Моего сына убили", сперва сказал Тори, но смерть выглядела естественной – сломал ногу, не сумел выбраться и замерз. Человечьих следов рядом не оказалось, только лисьи да птичьи.
За эти дни Тори, казалось, стал вдвое меньше. Всю ночь сидел около погибшего сына. Жена и старшая дочь были с ним. Тихо-тихо стало в доме, даже маленькая Маалин не раскрывала рта. Средняя сестра неотлучно была при ней.
А Майэрин все смотрела на брата, боялась – ведь пройдет несколько лет, и забудет его облик. Не хотелось бы, жестоко это устроено, что память утекает, как вода.
Лицо Кайто изменилось – не чертами, а выражением. При жизни Майэрин не помнила такого – удивленно-растерянного, чуть ли не обиженного. Даже смерть не стерла этого выражения – казалось, и с той стороны он пытается получить ответ. Странно было видеть брата таким.
Тори тоже смотрел, но думал другое.
– Вот наша ветвь и обломилась. А я ему все позволял...
– У тебя остались любящие дочери, – пыталась утешить его жена.
– Дочери...
Майерин на миг испугалась, что сейчас отец спросит "Кто это?"
Глава
Подступающая весна пронизывала воздух, как солнечные лучи – горный хрусталь. Кэраи, хоть немного времени прошло после дальнего пути, успел соскучиться по верховой езде. Пусть не принято людям его ранга являться в Палаты управления в седле, какая разница. Велел оседлать Славу. В его отсутствии за ней смотрели великолепно, шерсть лоснилась, грива лунным светом текла по длинной темной шее.
– Красавица ты моя, – сказал, гладя шелковую морду, с удовольствием слушал ласковое пофыркивание. Рубин в соседнем деннике тихо заржал, ревнуя. И ему досталась порция ласки, пока выводили Славу.
Теперь Кэраи с удовольствием вдыхал легкий ветерок, к которому лишь изредка примешивались запахи дыма и каких-то пряностей – с седла воздух казался чище и легче, да и дорога эта была далека от ремесленных или бедных кварталов. С карниза дома у края дороги свисала большая сосулька, золотая на солнце. Горлица вспорхнула прямо из-под копыт лошади, напугав ее, Кэраи на миг отвлекся; показалось, что он снова в лесу.
Но нет, вокруг расстилался родной, живой и шумный, вдруг показавшийся чужим и постылым город.
Его почтительно окликнули из простых, но довольно дорогих носилок.
– Что вам угодно? – отозвался излишне резко – тут никаких встреч не ждал, и потом заметил знак дома. Пожалел, что вовсе остановился.
Синяя в серебре шторка была отдернута, снизу вверх на него смотрело еще довольно молодое и довольно приятное лицо, отмеченное печатью мечтательности и некоторой неотмирности.
Сумел узнать человека в миг, когда тот всего наполовину представился.
И, разумеется, он заговорил о сестре.
– Я не дождался ее, она не пришла, но двое встречавшихся с ней утверждают – это была Истэ.
– Так она обращалась к кому-то еще? – напряженно ждал ответа, немного успокоился, услышав – нет, ничего важного, хотя и эти люди могут разносить сплетни. Но если бы не случайная встреча, так бы и не узнал, что Истэ уже успела кое-с кем повидаться, и собиралась еще. Знал лишь о письмах. Но вытрясать из нее признания силой он бы не смог.
Заметил, что Оюми смотрит на него выжидающе, наверное, удивленный молчанием, быстро сказал:
– Кормилица немолода и очень хотела видеть свою девочку живой, и ваш бывший конюх тоже немолод. Почему она начала не с вас, не с родителей? Может, хотела убедиться в том, что ее не разоблачат?
Старался случайно не встретиться взглядом с Оюми и надеялся, что тот не обратит на это внимания; жаль он не из низкородных, смотрел бы вниз.
– Думаю, он ничего не заметил.
– О чем ты еще, умник?
– Боитесь, не поймет ли он, что слышал вранье. Не поймет, он мечтатель, а вы, уж простите, это дело умеете.
Говорили тихо, в шаге не расслышать.
– Отстань, – Кэраи остановил Славу, развернул поперек немноголюдной дороги. – Поезжай домой, ты мне не нужен. Понадобишься, вызову.
– Но...
– Ради всего святого, прекрати со мной препираться. То, что я тебе позволяю Сущий знает что, не значит...
– Все, все, повинуюсь, – Ариму чуть поклонился, поднял руки вперед ладонями. Выпрямился и добавил:
– Ваш брат отпустил бы их. Всех.
– К несчастью, я – не он.
– Найдутся те, кто будут говорить не о законе, а о мести.
– Какая мне разница, – потрепал лошадь по шее, упорно смотря поверх крыш.
– Но... – Ариму поколебался. – Меж вами сейчас пролегла трещина, и опасно ее расширять.
– Опасно... А если я отпущу их, любой мусорщик скажет – он показал свое презрение к брату. Я позволил бы Истэ сразу встретиться с Тагари, но мне не нравится ее одержимость. Она не просто так приехала, и будь намерения чистыми, рассказала бы о них. Эта женщина держится хорошо, но врет мне в глаза. Кто рассказал ей о сыне? Где ее дочери? Кто и зачем помог спрятать, если поездка не готовилась загодя?
– Где девочки, нетрудно выведать. Припугнуть, что все вытянем силой, только поубедительней...
– Я этого делать не буду, и она знает. Надо бы. Не смогу...
Ариму тронул повод, собираясь уехать, но вдруг сказал:
– Слуги вашего дома тоже ее помнят, не все, но некоторые.
– Да, знаю. Но они ее не видели.
– А если вдруг... вода, как говорят, найдет дырочку даже в камне.
– Истэ изменилась, – отозвался Кэраи, – Она сейчас выглядит усталой, испуганной, но все-таки видно, что расцвела. А ведь прошло много лет, женщины стареют быстрее. Значит, была счастлива.
Мужа Истэ задержали, когда он в одной и гостиниц Осорэи расспрашивал о жене – имен не называя, но для осведомителей Кэраи весьма понятно. Если женщина с девочками ехали в меру неторопливо, этот, наверное, оседлал ветер. Пока Истэ была заперта в одной из боковых комнат, мужчину закрыли в подвале. Но для разговора выпустили, отвели наверх.
Тут Кэраи к глубокому своему удивлению и узнал, что Истэ прибыла не одна, а с маленькими дочерьми. Мысленно обругал дураком себя и пообещал лишить жалованья всех шпионов. Потребовал найти девочек немедленно, это не казалось трудной задачей – но дочери Истэ словно растаяли.
Пока оставалось расспрашивать мужа Истэ. Он ничего не знал – и, похоже, был искренним. Говорил о странной одержимости жены, о том, как вернулся с полдороги, почуяв недоброе, и никого уже не застал, только от слуг узнал, куда уехала Истэ. Надеялся догнать ее и вернуть, даже и возле Осорэи надеялся, пока его не схватили.
– Потрясающая женщина, сбежала от двух мужей, – сказал Кэраи. Вновь неприятно царапнула мысль о заговоре – не потащится просто так через снега мать с малолетними дочерьми. Цель заговора как на ладони – чем больше опрометчивых поступков совершит генерал, тем лучше. Где-то на задворках сознания промелькнула еще одна неприятная мысль, обо всяких ночных голосах и реальности их, но это сейчас не имело значения.
Так или иначе, семейка собралась в городе в полном составе, и слухи ползут, хоть пока и робкие, и он сам слишком уже много сделал, чтобы укрыться от внимания брата. Если тот, разумеется, даст себе труд глянуть по сторонам.
Оставалось надеяться, что в личной встрече он не откажет. Пусть хоть доспехи предков на себя нацепит для важности, лишь бы выслушал.
Незадачливого мужа вернули в подвал, оставив без внимания униженные просьбы рассказать про судьбу жены; Кэраи отправился к брату.
У Тагари темнели круги под глазами, а заколка на волосах съехала набок – затылком о стену он что ли побился? На сей раз он не стал занимать кресло в малиновом зале. Но вся его фигура дышала недоверием – «уж не твоя ли это игра?», словно говорил он. Небо, когда же научится понимать, что для предательства нужны основания, что мне просто не могут пообещать во власть эту провинцию, если скину тебя. А если б пообещали, я бы рассмеялся им в лицо, думал Кэраи.
