Текст книги "Кто поверит эху? - Часть 4 (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, – прервал, не дав договорить.

Истэ смешалась. Сцепила пальцы:

– Ты был не против, когда я учила тебя всему. Это ведь я настояла на том, чтобы тебя взяли в дом – когда все вокруг твердили, что ты либо мошенник, либо навлечешь беду на семью... Будь в тебе хоть на каплю благодарности...

– Она есть. Ты много для меня сделала.

– Но ты предал нас...

– Разве я обещал тебе верность? Про твоего спутника и вовсе незачем говорить. Но послушай... – его ладонь скользнула по столешнице к сцепленным рукам Истэ, но не коснулась, – Я готов поддерживать тебя сейчас.

– После того, как снова используешь словно вещь?

– У госпожи Истэ всегда был ужасный характер, и он не смягчился в счастливом браке... Тебе так надо выговориться, сказать мне, какая я дрянь, или ты все-таки выслушаешь?

– И чего же ты хочешь?

– Хочу, чтобы все знали – ты не погибла.

– Все рассказать? Опозорить себя?

– О, нет, не настолько правду. Ты расскажешь... – он чуть подался вперед, на лице заплясали тени: – Например, что Тагари пытался тебя убить ни за что, а ты выжила чудом, и оставалось только бежать. Наверняка ты хорошая сказочница – я слышал, что ты рассказывала дочерям. Подробности можешь придумать сама, а я дам заготовку.

– Зачем тебе это? – растерялась Истэ.

– Все должно завершаться. Девочки побудут со мной, я умею обращаться с детьми.

– Откуда?

Он ответил неожиданно чистым, искренним смехом. Истэ смешалась, затем снова ощутила липкий холод.

– Но... Тагари не знает про них. Ведь не знает?!

Ничего не сказал. Ждал ее ответа... ее согласия.

Да, он просто обязан был измениться за почти девять лет, но Энори сейчас был не просто неприятен ей – в нем ощущалось нечто не чужое даже, а чуждое.

Ожидала встретить самонадеянного молодого нахала, каких было много в богатых семьях, а может, злого насмешника, подчеркивающего свою инакость. Однако в его голосе звучала приязнь, взгляд был открытым и чистым, почти дружеским, а голос мягким. Но неожиданно он чем-то напомнил ей и Тагари: случалось, видела его сквозь дверную щелку на советах со своими офицерами, когда речь шла о серьезных потерях на границе.

Я на войне, подумала Истэ. Не знаю, с кем и ради чего, но я совершила большую ошибку. Я должна была просить о защите в храме или монастыре, раз не могла противиться зову – а теперь никто меня не защитит.

– Если не ему, то кому ты служишь? – спросила она без надежды на ответ. Он и не ответил, чуть улыбнулся, словно хорошей шутке.

– Значит, верность хранить ты все-таки не умеешь, – подытожила Истэ. Я дала тебе многое, мой бывший муж еще больше, но кто-то нашелся еще. Дай догадаюсь – это связано с Золотым троном, или с кем-то из метающих подползти к нему поближе? Может быть, даже... – она хмыкнула недоверчиво, – Уж не сам ли это младший братец Тагари? Я слышала, он вернулся...

Ответом ей был смех. Затем Энори, расслабившись, словно уже получил ее "да", откинулся к стене.

– Его сейчас нет в Хинаи, ускакал зарабатывать себе обвинение в измене. С двух сторон.

– Что?!

– А, забудь. Все сложилось удачно для тебя... для нас. Если все пойдет, как надо, ты его не увидишь даже по возвращении. Я помню, вы не слишком-то ладили. Как и мы. Да и с братом они еще чудом не поссорились окончательно.

В голосе Энори ей почудилось сожаление – и что-то совсем непонятное, чуть ли не уважение, или скорее намек на него.

– Я бы не удивилась, если бы вы напротив, стали друзьями, – сухо отозвалась Истэ.

– Мы – нет. Хотя уж ему-то я ничего не сделал.

Энори помолчал, явно подбирая слова.

– Он словно лошадь с шорами на глазах, но, во всяком случае, он пытается действовать в том, что есть, а не в том, что должно быть в идеальном мире. Но что есть он не понимает и поэтому сам же подпишет себе приговор, – от легкого будничного тона ей стало не страшно уже – неприятно до крайности, словно коснулась гнилого плода.

Она поднялась, намереваясь уйти, он удержал ее за запястье. Пальцы были теплыми, но почему-то ощутила холод, словно под кожу впрыснули яд.

– Не трогай меня. Не смей.

– Не забывайся, Истэ, – прошелестел голос, – Ты больше не первая дама провинции. И ты сама понимаешь, наверное – он твоим союзником никогда не станет, а я... по крайней мере тебе не враг.

– Не враг, хотя притащил меня сюда скорее всего на смерть?

– Но не ради нее.

– Я смогу увидеть своего сына?

– А уверена, что он жив? Слышала ведь, что он слаб здоровьем, все может случиться в любой миг... Сразу так побледнела... а ведь даже сейчас ты не первым делом спросила о нем. Не притворяйся, что беспокоишься. Но Тайрену жив, он в одном из монастырей. Лечится, можно сказать, – Энори поднялся, вытянул откуда-то куртку, надел, – Хватит о грустном. Ты и вправду устала. У тебя очень красивые девочки... Отдыхайте, здесь никто не узнает о вас.

– Почему ты предал меня? – сорвалось, хотя из гордости спрашивать не желала.

– Я бы это так не назвал, – ответил он медленно, глядя в огонь.

– Именно так. Нет смысла играть словами – и без того ясно, что ты был обязан служить ему, и все такое. Но ты мог отказаться. И я знаю – заставить тебя было невозможно, ты не терпел указаний.

– Он поначалу был в ярости и про меня забыл, да он про все на свете забыл, кроме вашего побега, – Энори по-прежнему говорил медленно, будто подбирая слова, но Истэ чувствовала – он не врет и не пытается увильнуть. – Если бы я куда-то ушел в тот день, случайно или скрылся намеренно, так и поскакали бы почти наудачу, вы хорошо подготовились, заметая следы. Но один из его людей – я не назову имени – обронил, седлая коня, что вам не уйти, разве что нечисть поможет, и увидел, что я стою и смотрю на него. И слепой бы прочел – начинает прикидывать, можно ли использовать мой дар, и я опередил, пришел к Тагари и сам предложил помощь.

– Вот как, – сказала Истэ, кутаясь в накидку и пристально, цепко вглядываясь в лицо собеседника, – Я думала, скажешь, что тебе если не приказали, хотя бы спросили, можешь ли.

– Это бы все равно случилось четвертью часа позже, или потом мне бы припомнили неудачу, даже отправься они без меня. Надо было думать о будущем.

– Резонно... Мальчик из леса, которого поманила золотая лестница. Где же тут устоять. Чудесная сила не делает тебя каким-то особенным в помыслах и желаниях... И как, ничто не шевельнулось в душе? Мы ведь были обречены, нас спасло чудо. Только не пытайся сочинить, что это ты его уговорил отпустить нас, своего бывшего мужа я знаю прекрасно.

– Нет, я тут ни при чем. Но не знаю, как поступил бы. Я тоже думал, он убьет вас прямо на месте, – признался Энори. – Может быть, я попробовал бы вмешаться. Не знаю.

– Значит, не шевельнулось...

– Это тебе так важно? Хочешь раскаяния и сожалений? Скажи, Тайрену стало бы легче, услышь он, что ты очень страдала, убегая от него с чужим человеком?

– Жалею, что учила тебя, а не отравила тогда.

– Ты всегда понимала меня лучше других. Потому мы так друг к другу привязаны...

Шагнув к двери, сказал:

– Иди спать, ты правда устала. Я буду утром, мы поговорим о дальнейшем.

Не стал предупреждать – мол, бежать не пытайся, и подкупить охрану даже не думай. И ушел – не уехал, растворился в начинающейся пурге.

Замерзнув стоять на крыльце, глядеть в никуда, Истэ вернулась в комнату, села. Сперва сидела неподвижно, потом начала метаться по дому. Случайно зимней тяжелой юбкой задела скамейку для ног, та опрокинулась. Стук отрезвил женщину: не хватало еще напугать детей. Но что-то придется делать...

Девочки спали, одна свернувшись клубочком, другая вытянувшись на боку. Истэ вновь поклялась, что будет защищать их любой ценой, чем бы ни пришлось пожертвовать для этого. Только ведь... именно потому он и вызвал ее с дочерьми.

Что ж, придется взять себя в руки и продолжать начатое. Она ведь сама явилась сюда.

Когда-то она сумела переломить судьбу, отважившись на побег. Справится и на сей раз.

**

– О, ты ожил, наконец.

Ей было лет семнадцать. С длинными косами, в темно-красной шерстяной юбке, какие порой носят служанки в гостиницах, в синей запашной кофте. Девушка и вправду походила на Нээле, только была ниже и крепче, и много смешливей.

– Сколько я здесь?

– Третий день.

– О нет... моя лошадь.

Девушка прыснула.

– Все с ней в порядке. Мы присмотрели.

Интересно, остались ли у меня деньги, подумал Лиани. Хорошо, если здешние хозяева честные люди, иные не ждут платы, сами забирают все и говорят – за заботу.

– Меня зовут Кэйу, – сказала она, присела на край кровати, – Потому что я самая веселая. Рот у девушки был красиво очерчен, и необычно – будто всегда улыбается. Лиани, хоть самому усилие понадобилось, чтобы сесть, ощутил: ему только двадцать, и девушка эта, может, последняя, проявившая к нему интерес. Там-то, куда возвращается, совсем другое ждет.

Жаль только, она так на Нээле похожа. Нечестно это как-то, неправильно. Ну да есть еще время подумать, пока не вернутся силы.

– Я принесу тебе поесть, – протараторила она, и будто ее ветром смело – уже в дверном проеме мелькает красная юбка. Вскоре легкие ноги простучали по ступенькам, девушка вновь появилась, несла тарелку с пирожками и кружку с чем-то, судя по запаху, медовым; держала ее так, как держат горячее.

– Да не смотри с опаской, сколько сможешь, столько отдашь, – засмеялась она, поняв сомнения. – Выздоровел – и хорошо, кому в гостинице смерть нужна? Потом гулял бы твой призрак по коридорам, пугал постояльцев из-за угла.

Юноша представил это – и не сдержался, рассмеялся тоже. Чуть не уронил тарелку. В висках будто медные пластины загудели, но все это было ерундой. Ведь жив, и уже почти здоров, и пока еще есть немного времени.

А Кэйу, сидящая рядом, тем временем что-то говорила, говорила.

– А самое интересное-то ты пропустил!

Сейчас времени было за полдень – а на рассвете в селе накрыли шайку бандитов. Те убивали и грабили на окрестных дорогах – грабили чаще, убивали редко, но и того хватало, чтобы заслужить славу отъявленных негодяев.

Прятались где-то в холмах; говорили, главный у них на самом деле был барсуком и знал тайные тропы, а если совсем припекло, щелкал пальцами – и вся шайка в барсуков перекидывалась, уходили по норам.

И вот изменила им удача, нагрянула земельная стража. Всех переловили, связанных, провели по главной улице.

А тут эта девчонка...

Лиани – то ли опять жар начался, то ли разыгралось воображение – будто сам все увидел, а не просто лился в ухо приятный, чуть хрипловатый голосок.

Ей было столько же, сколько этой служаночке – лет семнадцать. Аянэ в селе знали как слегка тронутую – говорят, в детстве она заблудилась в болотах и невесть чего там насмотрелась, прежней больше и не была. А матери Аянэ что делать – любила и такую дочь. Ее и саму считали неудачницей: муж провалился под лед, в лихорадке сгорел за два дня, братья тоже не зажились: одного убили в драке, другой повздорил со старостой и был отправлен на выселки, там и остался навечно. Женщина плела корзины и кое-как перебивалась, согнулась до времени. А дочка повадилась уходить в холмы и там встретила красивого молодого разбойника. Так что в скором времени корзинщица ждала внука.

Аянэ же... бродила по улицам, улыбалась, песенки напевала. Видно, что счастлива.

Когда увидела любимого своего – в крови, полуживого, в окружении стражников, сперва просто пыталась пробиться к нему через толпу, молча, сосредоточенно, а толку-то – скорее рыба по песку проползет. Потом исхитрилась, у кого-то между ног пробралась. Почему на дурочку сразу внимания не обратили, неясно, только один из земельных ее разбойника по лицу ударил. Тогда она подскочила, рысью накинулась на главного и давай кусаться.

Он так отшвырнул Аянэ... неудачно очень пришлось, на угол телеги, девушка разбила висок. И ведь намеренно с силой толкнул, видно, разгневался за укусы. Посмотрел, как она лежит, а под головой натекает красное, усмехнулся и дальше пошел.

Тут и мать подоспела, то трясет дочку, то баюкает, но толку нет. А потом как закричит проклятие вслед... мол, чтоб тебе в жизни доброго слова не слышать. Только ведь, хоть и сила в материнских словах, разве это проклятие? Они-то, такие, привычны... А за добрым словом ходить далеко не надо, только двери веселого дома открой.

После рассказа Кэйу на душе крысы попискивали. Девушка еще какое-то время покрутилась рядом, потом, сообразив, что они-то в гостинице эту историю сто раз меж собой и гостями перетерли, а Лиани только услышал, покинула комнату, пообещав ждать внизу. Заботливая – медное зеркальце ему оставила, а еще раньше принесла воду, умыться.

Приведя себя в порядок, юноша снова уселся на кровати, глядя на затянутый бумагой оконный переплет. Он светился оранжевым – стемнело уже на улице, фонари бросали теплый свет. Сейчас проверить лошадь свою, а потом... В зал не хотелось; там, верно, снова и снова вспоминают сегодняшнее. Уже и разбойники те мертвы, а где-то в бедном доме, может, мать сидит у тела своей неразумной дочери.

Нет, не хотелось в зал. Лучше и вовсе прочь со двора, пройти по снежку – Кэйу говорит, с полудня его много нападало.

Пол под ногами ощущался еще несколько шатким, в остальном все вроде было в порядке. Лиани спустился, прошел через угол зала – а народу и вправду много сегодня, верно, пришли посидеть и местные. Сбоку, недалеко от входа, отгороженный грубоватой узорной решеткой, стоял небольшой стол – видно, для особых гостей. Человек с широковатым жестким лицом катал перед собой кружку, чуть прикрыв веки, будто надоело все на этом свете. И повязка головная – не со знаком отряда. А темно-синяя, с золотом вышитым жаворонком. Рядом с Нэйта-младшим сидели двое незнакомых юноше земельных стражников.

Ох ты ж... Где бы встретить.

Сразу заныла каждая косточка, напоминая о прошлой встрече. Горло сдавило, почудился запах крови, потрескивание пламени в жаровне, бесконечное солнце, от которого не укрыться, все так явственно – словно и не было ничего после. Вся недавняя слабость вернулась, не мог сейчас сделать ни шагу.

Макори был пьян. Хоть и попробовал Лиани отступить, затеряться, юношу он заметил. Вскинул мутные глаза:

– Я тебя видел.

Поманил Лиани. Тот вынужден был подойти.

– Так где я видел твое лицо?

Лиани молчал, пытаясь придумать ответ. Голова гудела, мыслей не было ни одной. Макори вдруг ухмыльнулся, сказал собутыльникам "Пошли прочь" и велел юноше сесть напротив. Когда остались одни, произнес:

– Гадаешь, как бы соврать? Не трудись. Я вспомнил тебя. Так что, снова попытаешься убежать?

– Нет.

– Отчего такой смелый?

– Это не смелость. Тогда я не мог бросить одного человека.

– Наверняка бабу, – рассмеялся Макори. – Мне рассказывал этот твой...Орни. Но я бы и сам понял...

Тяжело было под его взглядом, потому еще, что он смотрел будто бы сквозь, на что-то одному видимое и неприятное. А ведь это про них говорила Кэйу, запоздало сообразил Лиани. И смерть девушки... а ведь вот он сидит напротив, тот, кто ее толкнул. О чем думает – о своей жертве? Или о прозвучавшем недобром, полном отчаяния пожелании?

– Так что, сердечные дела завершились? Может, скажешь тогда, что за нежить тебе помогла? – снова смех, и снова – ни искорки веселья в глазах.

– Один мой знакомый.

– Так я и думал... байки все это, о призраках, – оглянулся; стражники сидели неподалеку. И в лучшем бы состоянии от них не ушел, а уж сейчас... Жаль только, Дом Нара поверил ему зря.

– А все-таки страшно, белый весь, и пальцы дрожат, – с удовлетворением отметил Макори. Одним взмахом руки стребовал новую кружку, сделал длинный глоток.

– Катись ко всем демонам. Прямо сейчас убирайся. Считай, получил прощение, и от службы я тебя освободил.

Видимо, растерянность Лиани заметив, расхохотался:

– Думаешь, я такой добрый? Нет. Тебя все равно проклинать будут потерявшие близких. А я... пусть меня хоть одна живая душа вспомнит добрым словом. Ты благодарный, ты вспомнишь.

Лиани стало не по себе. Двинуться с места он не решался. Нехорошее было в словах и голосе младшего Нэйта, нетутошнее.

– Проваливай, говорю, пока я так пьян... Протрезвею – слова своего назад не возьму, людей по следу не буду слать, но увижу – могу и убить. Сам знаешь, что заслужил.

Глава

Лайэнэ знала, что он придет. Еще после странного завершения истории с Кайто – после того, как заподозрила, кто к этому причастен – думала, что просто так не отпустит. Новых амулетов в своем доме не вешала, хотя снять старые рука не поднялась. Но день проходил, падал в красное марево на горизонте, и ничего не случалось.

Подоспел последний месяц зимы, и слухи в городе поменяли окраску – забывались непонятные смерти, теперь все больше толковали о войсках рухэй у границы. От Лиани или о нем не было вестей. Ждала – чего угодно. Почти обрадовалась, когда среди ночи проснулась и увидела свет.

Подсвечник, взятый, видимо, у служанки... жива ли она? – Энори поставил на стол, сидел и смотрел на трепетавшее в струйке воздуха пламя. Лайэнэ приподнялась на локтях; одеяло сползло, и сразу холодно стало – окно он открыл, следуя давней привычке.

– Что ты сделал с моими слугами?

– Ничего, спят.

Нельзя говорить с теми, кто невероятно похож на недавно умерших родных – но ведь так трудно поверить, что перед тобой нежить, принявшая дорогое обличье... А тут и верить ни во что не надо, Лайэнэ знает, кто он; но, Заступница, почему так спокойно-то?!

– Садись, что ли, поговорим.

– Дай мне одеться, я не снежная дева, радоваться холоду.

Хорошо, домашнее платье тут было, и с вечера осталась накидка, сама, без служанки справится. Оделась, опустилась на стул напротив. Глупо разговаривать с ним из угла, так хоть глаза видно. Коснулся ее запястья, молодая женщина отстранилась. Раньше, даже испытывая ненависть, все равно невольно рассматривала его. Сейчас не хотелось, будто сидело рядом что-то очень безобразное. Пересилив себя, подняла взгляд – не слишком-то почитаешь по его лицу, но хоть что-то.

Ощутила запах холода, снега... а раньше была хвоя и зеленые яблоки. Но он живой, рука теплая, и у кожи, у губ – и при свечах видно – вроде, нормальный оттенок, не мертвенно-голубоватый или еще какой, не годящийся для человека. А, какое все это имеет значение!

– На сей раз ты пришел без цветов.

– Вокруг без того довольно белого. А тебе не нужен лишний знак внимания от меня.

Неприятно стало от этих невинных в общем-то слов. Или привычка уже – искать задний смысл во всем, что он говорит?

– Расскажи, как все было, – почти потребовала она, – Об этой... смерти.

Под сердцем екнуло – а если сейчас согласится, и это будет последнее услышанное в ее жизни?

– С удовольствием, и даже слова молчать с тебя не возьму. Сама никому не проговоришься.

...В начале зимы, увидев Энори на мостике ночью, она потеряла сознание. Но так страшно ей не было. А ведь он всего лишь выполнил ее просьбу-требование и рассказал. Свеча мерцала, казалось, не свет, а кровь разлита на столике. Что он сделал... не Энори, нет... что теперь будет с Хинаи...

– Хватит, – в лицо Лайэнэ бросился снежный вихрь. Она задохнулась – и пришла в себя. Гость ее отряхивал снег с рукава. Окно было распахнуто – видно, наклонился и зачерпнул снаружи. Ощутила почти благодарность за такой человеческий способ.

– Мы можем говорить дальше?

– Ты прав, я никому не скажу... Но у меня остались вопросы. По слухам, тебя видели в разных местах. Но ты не призрак, и сквозь стены вряд ли пройдешь. Ты отводишь глаза?

– Это нетрудно. Люди все равно видят то, что им заблагорассудится, а не что есть на самом деле...

Она вспомнила, как белела на груди тонкая ниточка шрама – будто не так давно порезали кожу. Думала, на нелюдях не остается следов от ран. Хотя на горле нет ничего – верно, вскоре исчезло бы и то напоминание о стреле.

– Каково тебе было умирать? – спросила неожиданно для себя. Он повел плечом:

– Не слишком приятно. Тагари невольно поступил умно... когда из тебя вытекает вся кровь, остаться в живых трудно. Ударь он меня острием хоть в сердце – я дотянул бы до вечера, а там сумел бы поправить дело. Я могу жить и с большой кровопотерей, но не такой же! И дышать нечем.

По его лицу мелькнула тень отвращения. Видно, и впрямь несладко пришлось.

– А потом еще на костер... если бы не Тэни, я долго бы не сумел вернуться.

– Значит, тогда, после крепости, ты и вправду к нему приходил... И если бы в Дни мертвых мальчика не охраняли...

– Думаешь, легко восставать из мертвых?

– Тебя так любит эта земля, что позволяет приходить снова и снова?

– Может быть, наоборот. Я ей не нужен.

Лайэнэ помолчала.

– Ты, говорили, слышал, как травинки шевелятся в поле, умел видеть чужие сны. Как мог позволить ему полоснуть ножом по горлу?

– Я привык читать его гнев... и, живя среди людей, потерял чутье, – в голосе сквозило недовольство, – Был занят другим – и не понял, что злость Тагари имеет отношение ко мне – настолько. Он часто на меня сердился раньше... я не придавал этому значения. Но сейчас нет смысла о прошлом. Скажи, это ты настояла на том, чтобы мальчика отвезли в Лощину?

– Я.

– Надо же, Кэраи тебя послушал...

– Оставь ребенка в покое.

– С какой стати? Он мой.

– Он дитя человека, а не горной нечисти. И не твоя собственность.

– По-твоему, я тварь, которая не имеет права существовать. Быть может. Так хочешь защитить мальчика... Но тянется он – ко мне, а не к родному отцу. От того за всю жизнь не услышал доброго слова. И от Кэраи – лишь то, что помогло бы завоевать доверие, Тайрену все же наследник Дома. Эти люди даже не знают, какой он и на что способен. Разве им был нужен больной ребенок?

Повисло молчание. Пламя подрагивало, будто мерцанием пыталось разбить тишину.

– В Лощину тебе хода нет, – наконец сказала Лайэнэ. – В сами храмы уж точно.

– Смотрю, ты скоро устроишься нянькой в дом Таэна. Я не за этим сюда пришел, к тому же сделанное уже сделано. Тайрену увезли.

Плохо, подумала молодая женщина. Очень плохо. Он не смиряется с поражениями. Сейчас в Лощине за мальчиком наблюдает ее человек, но лишь наблюдает издалека, не больше...

– Что ты от меня хочешь?

– Тебя рядом, как раньше.

– Рядом? Охотничьих птиц подзывают свистом, привязывают за лапы и закрывают им головы колпачком. Но они и то свободней.

– Только их никто не спрашивал, натаскивая на охоту. А я могу кое-что тебе предложить.

– Что же?

– Спокойные ночи для горожан – те, что я проведу возле тебя.

– У тебя останется довольно других ночей. Да и дней.

– Скажи это тем, кто мог бы спастись.

Лайэнэ прикусила губу – сильно, почти до крови; лишь почувствовав боль, спохватилась.

– Я думала, только люди возвращаются из Нижнего Дома чудовищами. Хотя с чего я взяла, что раньше ты обходился без убийств.

– Не всегда. Но ты права, я мог это делать. Раньше... меня любили, – ей послышалась горечь в голосе.

– Тогда странно, что вернуть ты пытаешься именно меня.

– Что бы ты понимала, – ответил он довольно резко и как-то совсем уж по-человечески.

– Да, я не понимаю. Ты сказал про любовь. Зачем тебе женщина, которая ненавидит тебя и боится?

– Будь все так просто, мы бы не разговаривали сейчас, уж точно не так. И отношение меняется, ты должна это помнить.

– Уж точно не к лучшему, – делано рассмеялась Лайэнэ. В голову пришла мысль, то ли испугавшая, то ли принесшая облегчение:

– Ты ведь намеренно поступил так со мной и Рииши? Я и тогда была тебе нужна, не просто ради игры?

Он молчал, ждал ответа; поразилась, что совсем не ощущает телесности его присутствия, словно не человек рядом, а отражение в зеркале, если бывают столь большие зеркала.

– Твои условия... Не пытайся сделать меня виноватой в бедах целого города.

– И не думаю даже. Я это делал уже, но не с тобой. А ты... то из прошлого, что может меня сдержать.

– Не уверена, что ты сам хочешь этого.

– Зачем иначе я бы пришел и рассказывал? Молчишь... Ну, придумай себе какое-нибудь объяснение, мне все равно не поверишь.

...Их зовут Забирающими души... зря, что ли? Чудовище легче представить ужасным, отталкивающим всем своим обликом. Как просто было бы – уродливые, грубые, пахнущие кровью, вызывающие страх с первого взгляда. Увидел – беги, если успеешь. Смешно...

Их красота – не более чем приманка. У них нет души, нет никаких человеческих чувств.

Дети смерти... они все такие, или же он такой один?

Будь это всего лишь маска, ее можно было бы сорвать. А тут и срывать нечего, как не снимешь верхний слой с воды – на смену тут же подоспеет новый.

Что-то крутилось на заднем плане, мешало, как мешает гудящая невдалеке муха недостаточно опытным музыкантам. Он сказал "раньше я мог это делать".

– Но легенды все говорят – такие, как ты, не нуждаются в людском обществе и не заходят под крыши.

– А мне... Знаешь, кошка может играть с мышью, но ей не придет в голову явиться в мышиные норы, прикидываясь одной из маленьких серых зверушек. Мне – пришло, – он улыбнулся – слегка издевательски, и, как показалось Лайэнэ, эта издевка была не над ней. – Но ведь так и сам не заметишь, начнешь жить по правилам, которые диктует нора.

Жест, остановленный в самом начале – рука его потянулась к горлу. Не будь так напряжена, не заметила бы.

– Всегда пребывать под чужой личиной...

– Все носят маски, все видят не то, что на самом деле. Я долго имел дело с актерами – что их игра, как не обман? Но как люди ценят такое искусство!

– И ты никого не тронул, живя в этом городе? – не дышала, ждала, что он скажет.

– Нет, я же сказал – не всегда, – ответил он после паузы. – Но душа – ведь не только жизнь или смерть. Это еще и чувства... я научился брать их.

– Значит, тебе поэтому нравилось вызывать любовь горожан? И театр... тоже не просто так?

– По большей части. Зачем убивать – весь город принадлежал мне, вся провинция. Выбирай, не хочу... И любовь – ее больше всего, и страх, и ненависть, и надежду – они все мне давали и так, стоило лишь повернуться в нужную сторону. Иногда я выходил ночью в город, на улочки, куда стараются без нужды не соваться, где не знают в лицо... Я выглядел легкой жертвой, – он оборвал сам себя. – Всего мне хватало.

– Значит, если бы не твоя смерть... то есть...

– Кэраи мешал мне, сильно мешал. Пришлось делать то, что просто так я не стал бы – зачем?

Ребенок, подумала молодая женщина. Вот что в первую очередь встало меж ними. Смешно... чужое дитя...

– Значит, если б не он, ты бы верно служил Хинаи?

Не ответил. Но глаз не отвел. В самом деле, откуда он знает?

Сова за окном заухала, и Лайэнэ спохватилась. Совсем потеряла рассудок – с кем она сидит уже больше часа, кого выслушивает? Она славилась умением разговорить человека, помочь ему раскрыться, выплеснуть боль – но тут что-то иное совсем.

Почему он пришел? Почему говорит? Полные злобы призраки или тори-ай не рассказывают, они убивают. А этот сидит, играет с пламенем свечки, как будто все эти месяцы были только мороком, и лицо у него... непонятное.

Не для того же, в самом деле, явился, чтобы рассказать про господина Таэна-старшего! Никуда Лайэнэ не пойдет с этим знанием, будет молча его нести.

Или не хочет быть просто убийцей, бездушным, как оставляемые после его трапезы пустые оболочки? Это и есть то, что ему дали люди? То, что держит его среди них?

Каждый, кто стал предметом его внимания, этого не забудет... если останется жив.

– Мне нужен ответ, – напомнил он. Бросил косой взгляд на окно – небо светлело.

Ах, да... его предложение. Он рассчитывал на согласие?!

– Что ж, я готова. Но с моей стороны согласие будет сделкой, а не жертвой. А если хочешь теплых чувств от меня, тебе придется очень постараться, чтобы я забывала, кто ты, или это переставало иметь для меня значение.

Ответа молодая женщина ждала долго. Обычно куда быстрее откликался на ее слова, какими бы ни были. Так и сидели оба, не двигаясь: у нее – многолетняя выучка, у него... камню или дереву и учиться такому не надо. Лайэнэ пыталась, но не могла понять, что он думает. Но ей было почти все равно, как ни странно.

Встал, проговорил внезапно:

– Тогда я подожду. Ты придешь сама, – и скрылся за дверью

Хоть не сомневалась, что он сказал правду о ее домочадцах, все же взяла подсвечник – не хотелось дотрагиваться, только что металла касалась другая рука, – вышла, проверила, все ли в порядке. Спали.

Опустилась на кровать, поставив подсвечник на пол. Ощутила, как мелко дрожат кисти, и пальцам передается дрожь. Сейчас не смогла бы не то что кисть – подушку удержать. Странно, а на душе вроде спокойно, или так кажется?

Страшный его рассказ... что будет делать теперь? Господина Кэраи нет в городе, где он – неизвестно, да и будь здесь, не придешь с вопросом – правда ли, так ли все было?

И все прочее – случайно поведал о себе больше, чем хотел, или намеренно поделился? Любовь как пища... Звучит пугающе. Хотя и обычные люди привязывают к себе ради собственного блага. Ведь это человечьи души породили демонов, а от тех произошли родичи Энори...

Выходит, все годилось ему – и страстное обожание, и не менее страстная ненависть. Просто убивать – скучно; можно наскоро выпить кружку в дешевом кабаке, но что это по сравнению с наслаждением от хорошего вина? Чужая боль, чужое счастье, созданные ради забавы – чем не вино...

Да уж, Лайэнэ много ему давала, и разного.

Сам воздух казался горьким. Вспоминала их первые встречи, нелепую, безрассудную эту свою влюбленность... Да была ли она сама по себе хоть один день? Или чужая рука просто дергала за нужные струны, наперед зная, какие чувства обострены, какие сейчас отзовутся? Эх...

– Не знаю пока, что ты задумал, – прошептала ашринэ, бросая взгляд на закрытые ставни. – Но слишком хорошо знаю тебя, и разочаровать или напугать меня ты уже не сумеешь. Как и заставить сходить от тебя с ума.

**

Солнце перевалило через полуденную черту; сейчас, в месяце Сойки-Икиари, оно в это время суток уходило за крышу соседнего дома. Потускнели голубые пятна на полу, потускнел и туго натянутый на оконные рамы шелк.

Уже пятый час молодые помощники Айю перерывали палаты управления в поисках пропавших бумаг. Сам он, грузно опустившись в кресло, теперь только следил за мельканием фигур, кипами футляров, ловил обрывки фраз.

Пропала часть отчетов о поставках зерна и оружия в крепости. За последние полгода и вовсе – как растворились, словно вот это почти поблекшее световое пятнышко на полу.

И ряд важных писем исчез. Кое-что оставалось у него дома, кое-что, он знал, хранится у Кэраи Таэна... жаль, нельзя проверить, на месте ли те документы.

За стеной один из помощников в голос ругался с чиновников казначейства. Хотелось сказать им, чтобы перестали так орать... но сегодня с утра все не в себе, с тех пор, как обнаружилась пропажа. Проклятье, чтобы сперва отыскать эти отчеты, а после аккуратно вынести... здесь работал кто-то свой. Или свои.