Текст книги "Кто поверит эху? - Часть 4 (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Разрезали на бинты старые тряпки, принесенные местными женщинами. Стирали использованные – в холодной воде от этого было немного толку.

Руки Сэйэ много дней как потеряли ухоженный вид, были они в мозолях и ссадинах. А сейчас сорвалось полотно, содрало едва начавшую подживать кожицу на пальце. Девушка зашипела, но сдержала крепкое слово, потянулась за мазью. Эх, руки, которыми так гордилась, лучше, чем у иной барышни из богатого дома... Толку в этом теперь немного, но все-таки жаль. А где-то в шкатулке еще лежит пара дорогих колец, не все продала, покупая по совсем уже заоблачным ценам пищу и краску...

Эх, а совсем недавно...

Ветерок пронесся над площадью, заглянул в уголок сараюшки, где занимались бинтами. Хороший такой ветерок, с запахом травы, а не крови: наверное, с небес прилетел, вокруг не осталось свежих весенних лугов. И этого стало куда жальче, нежели рук и краски.

Не знала, каким странным стало ее лицо – хмурое, напряженное, злое – волчица голодная! – а взгляд неожиданно мягким, тихо-печальным.

– Ты любила кого-нибудь? – спросила наставница.

Вопрос был внезапным, странным и неуместным одновременно. Вероятно, поэтому Сэйэ честно ответила:

– Почти. Мальчика с флейтой, который заглядывал к нам, когда я была еще ученицей.

– Помню его... Лет пятнадцать ему сравнялось тогда, а тебе...

– Всяко меньше, чем сейчас, – Сэйэ дернула уголком рта. – Только ведь всех не он занимает, верно? И вас, госпожа Акэйин.

– Ну, насчет Энори я была спокойна, – ответила женщина. – Хотя поначалу боялась, да. Не хотелось бы лишиться лучшей актрисы.

– Лучшей? Это когда вы меня хвалили?

– А зачем? Чтобы нос задрала? Это сейчас можно, – женщина огляделась.

– Потому что мы все умрем?

– Да если и выживем, голова у тебя уже заработала. Хоть и характерец... скверный на редкость. Но это тоже на пользу, одной лаской девиц не построишь.

Сэйэ перестала ее понимать, только молча смотрела. Акэйин же усмехнулась, подстегнула словами:

– Чего застыла? Руками, руками шевели!

**

Звуки довольно чистые, но равнодушные. Юная флейтистка старается, и у нее такие черные живые глаза, но мелодия сама по себе, она скучает; мечтает, обернувшись змейкой, шмыгнуть под камень и там поспать вволю.

А учитель стоит рядом, кивает, доволен...

Лайэнэ учили куда строже. За такое исполнение она бы давно получила по пальцам, и неважно, что очень старается.

Тяжко было на душе, и что делать, неясно. А здесь... когда-то ее наставляли, говорили, что делать, и, хоть не баловали, поддерживали в трудностях.

Вот и пришла.

Каменная белая изгородь, фонарики в узорном обрамлении, резные ворота, через которые так любят подглядывать городские бездельники. Место, где из обычных неуклюжих девочек делают облачных фей. Самые земные, мало пригодные для того, чтобы скользить по облакам и превращаться в цветы и ветер, остаются обычными женщинами. А судьба обычной женщины... Кому как повезет, если коротко. Но чаще – не повезет. Прочие порой вдохновляют поэтов, пусть даже местного пошиба и за неизменной чашкой вина...

Сейчас, утром, фонарики не горели. Лайэнэ привратник впустил с поклоном; во дворе, просторном, вымощенном каменными плитами, находились всего несколько девочек, и еще несколько – в садике сбоку. Остальные либо слушали урок в комнатах, либо занимались своей одеждой и разными мелочами.

Ученицы носят белое с нежными оттенками голубого, розового и желтого. Они еще не умеют скользить, как солнечные лучи, они жизнерадостно бегают, получая за это взбучку от наставниц.

Ее самой близкой наставницы тут уже не было – немолодая, она доживала век где-то в соседнем округе, вместе с подругой купив там маленький дом. Другие еще были на месте: одни улыбались Лайэнэ, гордились ей, другие хмурились – считали, что она чересчур вознеслась и забыла их.

Это было обидно – молодая женщина действительно редко появлялась в школе, он никогда не отказывалась помочь, и давала уроки некоторым способным девочкам, и даже вызволяла однажды из лап судейских девушку, обвиненную в краже и попытке опоить клиента.

Вот, пришла...

Все приготовленные слова вылетели из головы, остались одни заученные приветствия.

Ее встретили радостно. Попросили показать ученицам свое мастерство – сослалась на занятость: урок не проводят второпях. Сидела в комнате хозяйки школы, пила легкое вино, закусывала тонким слоеным тестом, похожим на розовые лепестки.

И снова слов не было, не спросить совета, не рассказать о том, как смутно и сумрачно на душе. Кого это интересует?

Поднялась, с разрешения главной наставницы прогулялась по школе; в классы заглядывала, стены которых украшали знакомые с детства картины. Все неизменно, все можно найти в собственной памяти; чего же она хотела еще?

Девочки, как всегда, смотрели с восторгом; девушки постарше с ревностью. "Скоро придет мое время", читалось в глазах каждой из них. И ведь правда, придет. Сейчас им примерно пятнадцать... еще через пять лет у некоторых из них будет успех и достаток, но не у всех, к сожалению. И те, что сейчас первые и верят в благосклонность Небес, иногда ошибаются.

Будто дымка на миг заволокла взгляд – когда-то у Лайэнэ была соученица, черный алмаз, ласковая песня. Теперь, верно, она бы ярче всех сияла в городе, да что там, во всей провинции. Но... пепел ее развеян рад рекой вблизи Срединной. Влюбилась – ах, как долго Лайэнэ судьба хранила от подобного! – и, зная, что не сможет быть вместе, решила хоть ребенка оставить. Но умерла при родах. Ей было семнадцать...

Визит ничего не дал. Зря пыталась искать опору в прошлом. Даже самым близким наставницам открыться бы не смогла, да и что открывать? А утешать ее они тут не нанимались, Лайэнэ одна из них, а не посетитель.

Девочка в беседке возле ворот играла по-прежнему, теперь она была одна. Интересно, ее оставили упражняться – или она хочет сама? Лайэнэ подошла, постояла рядом. Потом подхватила стоящую в нише вазу с бессмертниками, поставила перед юной музыкантшей:

– Попробуй представить, что через флейту идет тепло или холод. Что ты можешь согреть эти цветы или заморозить. Или даже оживить...

Был почти полдень, когда вернулась домой – время яркое, полное сил; но Лайэнэ казалось – прошло много часов, и устала, будто кожаными мешками носила воду. Вошла в калитку грустная и задумчивая, такая же прошла коридорами, и холодок в комнате отметила лишь краем сознания. Потом заметила наконец: ее уже поджидал гость; и задумчивость, и грусть слетели мигом, в сердце впились тонкие острые льдинки.

– Давно тебя не было...

Энори обернулся, блеснув короткой улыбкой: рассматривал сухой букет на подставке.

– Наконец-то! Я заждался, и пришлось прятаться от служанок.

Скользнул к ней, как ни в чем не бывало, поцеловал мимоходом и устроился на своем любимом месте, на кушетке возле окна. Приоткрытого, разумеется.

Не изменился, только одет иначе: теперь совсем непонятно, к какому рангу и роду занятий его отнести. И те же цвета, он, верно, уже не в состоянии выбрать другие, хоть никому теперь не важно, что он носит. Темные ветви деревьев, клочья тумана, серый снег последнего зимнего месяца.

Капюшон оторочен мехом серебристо-черной лисы, но дорожная куртка распахнута, и под ней только рубашка из тонкого полотна: наконец миновали холодные дни. Ему, наверное, и куртка эта была сейчас не нужна, он-то холода никогда не боялся.

Зачем он пришел?!

Знает... или не знает? И если да, то о чем...

Краем глаза отметила – будто мелькнула фигурка мальчика. Ну уж нет, не затем охраняла, чтобы отдать!

Ощутила тяжесть в ногах. Села на стул напротив Энори, как часто бывало, и только потом поняла, что сделала. Привычка не исчезает, что бы ни думала про него. Спрашивать, с чем пожаловал, было бессмысленно, но он и не дал ей такой возможности, говорил быстро, будто стосковавшись по собеседнику:

– Какие же все-таки беспокойные люди! Я и не думал, связываясь с ними, что мне так скоро захочется убежать от них в глушь...

– Что ж не сделал этого раньше? – а ее голос словно ватой обернут, подивилась, как чуждо звучит.

– Раньше все было куда тише. И у меня был дом, где я мог отдыхать. Вы посмотрите со стороны, в чем живете! Это помесь речного потока и ямы со змеями...

– Но сейчас ты отнюдь не в глуши, что же мешает?

– Неважно...

Гость приподнялся, потянулся было к ее руке; Лайэнэ качнулась назад вместе со стулом, чудом не упав, так не хотелось, чтоб коснулся не только руки – хоть краешка платья.

– Чем я обязана новой встрече?

– Трудно сказать, – откликнулся, будто жалуясь, снова устроился на кушетке, будто и не было короткого бесполезного жеста: Отвечу – соскучился по твоей красоте, это будет тебе лестно слышать, но к себе все равно не подпустишь. Скажу – со злым умыслом, разговора и вовсе не выйдет. Что там еще... или мне хочется новостей?

– Почему бы тебе в самом деле не уйти куда-нибудь в глушь! – воскликнула она.

– И питаться там душами дровосеков? Или – на север, к границе? – Энори рассмеялся, тоном передразнивая ее возглас; Лайэнэ похолодела. Ведь сама помогала Лиани скорее добраться на север! Знает и это?

Но он не упомянул о той зимней погоне, если и впрямь знал об участии молодой женщины:

– Я бы сказал, что вся Хинаи моя, но границы придумали люди. Земле все равно, как ее называют. Все же, чем дальше я от родных гор, тем меньше у меня сил. Жить в человеческом обличье... например, у моря я не смогу. Буду летать черной птицей – и превращаться только чтобы убивать.

За его плечом на стене висела картина – лодочка на волне. Вспомнила: он любил море. Но там свой свет и своя тьма; может быть, далекие родичи Энори превращаются в белых чаек?

Пока говорил, присматривалась, позабыв про собственные ощущения от его нынешней близости. Выглядел он... неожиданно. И одежда тут ни при чем. Всяким видела Энори, и безупречно-изысканным, и в небрежно-домашнем виде, но впервые таким, словно вовсе не знает, каким ему быть. Если прежнее можно было сравнить с прихотливой мелодией, то сейчас он будто не решил, что же играть – более того, даже не мог понять, за какой инструмент взяться. Так бывает, когда людям сильно не по себе, но они не желают этого показать... и не получается.

Полно, уж он-то прикинется кем угодно.

– А у вас тут весело, хоть и война, и смерти, – сказал он, и пояснил, заметив ее удивление: – Я говорю о союзе Домов Нара и Аэмара. Хоть на этот раз бедняге удалось заполучить невесту. Поэтому так и торопился со свадьбой? Но его, я слышал, сразу услали из города... ладно хоть пару ночей успел провести с женой.

Молодая женщина похолодела. Сейчас не смогла бы отшатнуться, захоти он ее обнять, а не только мимолетно коснуться. Тишина повисла, гнетущая и ледяная. Энори нарушил ее:

– Не молчи. Как же долг хозяйки?

– Как ты поступишь с... с ними?

Если он скажет прямо, это будет правдой...

– Мне все равно, – сказал он. – Сейчас не до них. Да и после.

– Но ты... так хотел зла семье Нара... И девушку когда-то обещали тебе.

– И что мне с ней делать сейчас? Пусть эта серая мышка живет, как хочет, она была полезна когда-то. А Рииши... он поступил умно, теперь его бывшие враги на какое-то время станут союзниками. Неглупые люди всегда были мне интересны. В нем я ошибся – правильность не отменяет умения думать. А может, просто жизнь научила...

Он сейчас говорил чуть протяжно, будто лениво, опустив ресницы, и Лайэнэ много бы дала, чтобы узнать, прячут они холод или огонь. Или же пустоту – может ему и вправду уже безразлично.

Это, но не другое.

И... прямо он не ответил. Значит, и эти двое в опасности.

На воротнике Энори что-то блеснуло; Лайэнэ заметила серебряную застежку. Даже сейчас не мог себе изменить, хотя для его простой одежды больше подошла бы медь или бронза. А вот форма была не из тех, что любил, да и скорее женская – круглый цветок. Вспомнила, как похожей давно, в юности сильно наколола себе палец и неделю не могла играть. Небо, какая чушь лезет в голову, хотя рядом такое... существо.

Но, раз вспомнила про игру... какую он затеял на сей раз? Лицо его меняется с каждым мигом – будто бросает то в жар, то в холод; только ведь он пришел с какой-то целью! Неужто просто ради нее?

Слишком самонадеянно думать так.

Или все же? Не хочет оставлять ей иллюзию, что ему можно отказать, и это будет покорно принято? Но он не пытается хоть как-то намекнуть на желание близости, если не считать того жеста с рукой...

– Зачем ты пришел? – повторила настойчиво.

В конце концов, порой прямые вопросы – самые лучшие.

– Тебе будет легче, если я уйду? Но тогда ведь начнешь метаться, гадать, не затеял ли я какую-нибудь очередную гадость бедным людям, – засмеялся гость.

Вот и весь толк от прямых вопросов.

– А ведь пока меня любили, вам жилось хорошо, – сказал Энори неожиданно резко, будто колючий ветер ворвался в приоткрытое окно, совсем распахнув ставни.

– Это не так даже со мной. Что говорить о тех, кто, по несчастью, был близок перешедшим тебе дорогу...

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Уж я-то знаю лучше других. Но я не удивлена – так многие поступают, тут ты совсем человек. И с женщинами... пока они угождают, ими довольны.

– Если бы ты в свое время не полезла, куда не надо...

– ...ты бы здесь не сидел, верно? Покорив очередную красотку, можно заняться следующей...

– Не ревнуй, мне не интересны такие победы. И то, чего обычно хотят от красоток. Пусть я и совсем не то же, что трава, вода, ветер, у меня больше общего с ними, чем с людьми.

Лайэнэ коротко вздохнула, самую малость чувствуя себя в очередной раз обманутой: не поняла, не догадалась.

– Просто представь, что я – волна или ветер, или огонь. Вода так же обнимет твое тело. Огонь так же не оставит тебя равнодушной. Но им... нет дела до страстей человеческих.

– Если огонь охватит все существо, человек погибнет, – тихо сказала хозяйка дома.

Энори только плечами пожал.

– Сжигаете себя вы, без нашей помощи. За этим порой интересно смотреть. Нам бы такое в голову не пришло.

– Нам? Ты знаешь много себе подобных?

– Иногда я встречал их следы. Давние... Но свежих мне и не надо.

– Других таких сейчас в провинции нет?

– Таких – нет, – он рассмеялся, откидывая со лба упавшие волосы. – Но, как бы сказали вы, есть мои братья и сестры... ищите. Если вам мало войны.

Лайэнэ слушала, и картины возникали в ее голове: недобрая, пульсирующая сила, похожая на звезду, чужая всему, болезненное порождение мира. Через этот злой сгусток проходил дождь, сквозил ветер, травы стонали испуганно, но росли там, где он был – а черная звезда то замирала, то принималась двигаться, и непонятно, по каким законам она избирала путь.

А ему... казалось, он испытывает потребность говорить, все равно что. У молодой женщины мелькнула мысль – вот разоткровенничается сейчас, а потом решит не оставить свидетеля этой словоохотливости. Немного передвинула стул, чтобы сидеть возле стола. Нашарила ручку ящичка в столе, отодвинула его слегка, вытащила длинную острую шпильку. Не его, упаси Небо – она и не успеет, да и не сможет. Себя, если поймет, что вот он, конец.

– Я вижу, – сказал он, глядя не на хозяйку – на незажженную лампу.

– Я все думала – ведь такие, как ты, должны бояться огня, – сказала Лайэнэ, шпильку не убирая. Знает? Пусть!

– Вот уж чушь несусветная! – от возмущения он даже вскинулся. – Зажги огонь ночью в горах или степи – и тори-ай или мстительный призрак не тронет тебя, но кто-то из нас может придти, привлеченный пламенем. Мы не умеем только разводить огонь, он умирает у нас в руках.

Голос неожиданно дрогнул; кажется, еще немного, и сорвался бы, но прозвучал только короткий смешок, совсем неестественный. Что она там гадала, может ли такое случиться, что ее страшному гостю не по себе?

Не по себе – это мягко сказано, он был как натянутая струна, впервые видела его таким. Жизнь бы поставила в споре, что нет, не играет сейчас. Будь кто другой, постаралась бы доискаться до причин, успокоить. Но за ним только с недоумением наблюдала.

У него-то нет человеческих страстей? Ну, как понимать...

Доводилось по-разному – и готова была вцепиться ему в лицо в том летнем саду, и дрожала от страха, узнав, кто он, и отвечала холодно и высокомерно... Сейчас не понимала ничего, только сердце толкалось из-под ребер гулко и тяжело: что-то случилось... или скоро случится.

Готова была перечеркнуть всё, в прошлый раз сказанное, удержать – но он не за этим пришел. А за чем?! Рассказать ей о Забирающих души? Через третьи руки поздравить Рииши со свадьбой?

В глаза ему смотреть опасалась, разглядывала лису на воротнике. А он вдруг стянул куртку, бросил ее на пол:

– Так уставилась... забирай, если нравится! – и будто его ветром вынесло за дверь.

Лайэнэ побежала следом, но разве ветер догонишь. Вернулась, присела возле брошенной вещи, тронула пушистый мех. Прекрасно. Ну хоть не белые цветы... теперь серебристо-черные лисы.

И что это было?

Ах, да... на сей раз испугаться так и не успела. Не странного этого поведения, а его самого. Теперь уже смысла нет.

**

Ветер, ветви качаются, души никогда не виденных предков возмущены тем, как она общается с такой страшной нечистью

А перед ними не оправдаешься

Ночью пришел вестник, торопился – она была дома, ворочалась в постели, не находя себе места, и аж подскочила, когда служанка ее тихо окликнула. Сперва рассердилась на этого своего человека – зачем так прямо явился? опасно, вдруг проследят. Но известие важное, из Лощины.

Мальчик, похоже, получил некое послание, или сумел с кем-то встретиться, говорил вестник. Неизвестно все остальное. Но Тайрену очень-очень взволнован. Что бы то ни случилось, было это вроде бы прошлой ночью, если можно судить. Нет, хуже ему не стало. Только не мог успокоиться с рассвета и сильно за полдень... тогда гонец поспешил сообщить.

– Сейчас заполночь, отчего же так долго! – в сердцах сказала Лайэнэ, чувствуя, как руки и ноги дрожат. – На закате запирают ворота!

– Так я же... спешил, ног не жалея, пешком-то не один час, – растерялся вестник, привыкший к наградам, а не к порицаниям, – А потом отдыхать пришлось, а ведь вам, госпожа, все равно никого ночью из города не послать.

– Никого...

В самом деле, что она бы сумела, приди он раньше?

Но встреча и вправду была, и дорого бы заплатила, чтобы узнать, о чем говорилось на ней. Ясно ведь, с кем. Только ведь не один мальчик не находил себе места. Тот, другой, тоже.

**

С того дня, как Лайэнэ преступила порог дома Кэраи, он поручил приглядывать за ней – что делает, с кем видится. Красивая женщина всегда угроза, женщина опытная тем более.

Шпионы выполняли свою работу, а она как ни в чем не бывало появлялась в этих стенах, всегда нарядная, по-весеннему светлая, и обсуждала с ним дела города и провинции, пусть в малой мере – сколько ему было надо от такой соратницы, – но умно и обстоятельно.

Постепенно стал ловить себя на том, что знает как-то слишком уж много, слишком пристальное внимание проявил к ее жизни. Будто в окно подглядывает...

Кто приходил к ней, в какие дома ходит она – почти все это не имело ни малейшего отношения к возможному заговору. А доносили не только об этом – каждый день мог проследить с точностью до четверти часа; даже когда в одиночку бродила по саду или по рынку, за ней следовал тайный свидетель.

Постоянным покровителем она так и не обзавелась, из поклонников ни с кем не сближалась больше других. Охотней всего принимала приглашения на общие праздники, а не личные.

Думал, что узнал о Лайэнэ все, уже хотел уменьшить слежку, как вдруг громом с ясного неба прозвучало известие о ее собственной слежке за наследником Дома Таэна. Хорошо устроила, умно – за себя не слишком-то беспокоилась, тут же надежно скрыла свой интерес, не сразу шпионы прознали, что за торговцы амулетами или просящие милости бедняки к ней приходят

Обвела вокруг пальца, несмотря на запрет.

Неожиданно это возмутило его до глубины души, больше, чем возможная игра на два Дома, чем заговор – он сам удивился такому сильному чувству. И чувство это, видно, было написано у него на лице – с предупреждающим стуком заглянувший слуга чуть не уронил челюсть, и повинуясь взмаху руки, сбежал, пятясь.

Было это именно возмущением, а не яростью – не примерно наказать нахалку хотелось, а, позабыв про их возраст и положение, сгрести за шиворот и высказать все, что о ней думает, и как она посмела...

К счастью, их дома находились от друга так далеко, что шансов это исполнить у него не было.

Залпом выпил чашу вина, надеясь, что хмельное зелье вернет душевное равновесие. Но нет: еще в юности, только приехав в Столицу, ходил по веселым пирушкам, и даже тогда не умел таким немудреным способом прогонять неприятные мысли.

Глянул на небо – солнце едва персекло полуденную черту, она может еще спать, проведя сегодняшнюю ночь с... Ах, да, сегодня было женское сборище, несколько учениц достигли полного звания. Вряд ли участницы праздника напились там или чересчур утомились. Хотя Лайэнэ все равно могла еще спать.

Не все ли ему равно?

Велел привести ее сразу, хоть бы она была в ночном одеянии. Наряд женщины – это ее доспех. К тому же, пока прихорашивается, успеет обдумать, что говорить.

Уже отдав приказ, пожалел о нем – слишком живо представил, как всему городу известную красавицу заворачивают в одеяло и пихают в носилки, а из свертка свисают длинные неуложенные волосы.

Волосы она все-таки уложить успела, как и одеться, но все-таки была в домашнем – любимом голубом, сейчас бледном, почти без узора, и нижнее платье из тонкого шелка сливочное, а накидка, которую успела захватить – шерстяная, темно-синяя. Зря надеялся, что она лишится главного своего оружия – так выглядит еще лучше, моложе, искренней. И нет на лице краски, только немного подведены глаза, огромные, распахнутые в немом вопросе. Без страха. Получив разрешение, села, сложила на коленях гибкие руки – точь-в-точь два цветка, а кисти – бутоны. Ни одного кольца – и других украшений не надела Лайэнэ.

– Хочешь? – неожиданно для себя спросил, указав кивков в сторону чашки.

– Похмелья после вчерашнего у меня нет.

Не успел ничего сказать, как она продолжила:

– Не знаю, о чем пойдет речь, господин, но, кажется, мне лучше сохранить совсем трезвый рассудок...

– А какой он у тебя был, когда ты устроила слежку за наследником Дома?

– Самым ясным в моей жизни, – сказала она, но пальцы рук напряглись, сжались плотно.

– А сейчас ты в своем уме? – спросил он с некоторым удовольствием, больно уж хорошо она держалась.

– Совершенно. Если позволите, господин, я хочу кое-что прояснить.

– Ну, давай.

– Нет нужды играть в игры. Вы обо мне многое знаете, что я делаю, почему и зачем. На любой вопрос я отвечу. И, думаю, ответов этих вы хотите больше, чем видеть испуганную женщину, которая униженно извиняется за то, что забыла свое положение.

– Я... – он не сразу нашел, что ответить. На его глазах красотка из Квартала – умная, разумеется, но все-таки женщина, сознающая свое положение, превратилась в конного бойца с копьем руке, который несся в атаку. И при этом даже пальцем не пошевелила, хоть они совсем побелели.

Этот признак волнения, когда заметил, ему, напротив, вернул уверенность. Как мячик, перебросили ее друг другу. Что она там говорила об играх? Потянулся к столику, налил себе вина. Демонстративно чуть приподнял, словно собирался выпить за гостью.

– Ну, говори уже.

...Это были старые песни на новый лад. Энори якобы вновь посетил ее. И он явно как-то видится с мальчиком. Не стоило и упоминать, что шпионы Кэраи никакого гостя ни у нее, ни в Лощине не видели.

Но злость прошла, осталось некоторое разочарование. Он-то придумал себе, может, Нэйта пытаются навредить Тайрену... С нечистью куда проще – довольно монаха и амулетов. Если, конечно, Лайэнэ не врет и это все же не козни противников Дома. Если и так, мысли свои показывать не обязательно.

Подвел ее к карте, разложенной на столе. Флажками отмечал там перемещения войск, а игральными фишками – местонахождение людей, которым не доверял.

– Смотри, – повел рукой над картой, – Ты ведь хорошо знаешь, что здесь и как; я далеко не всем делился с тобой, но ты умна, и выводы делать умеешь. Вот здесь, – палец скользнул к самому южному округу, – зреет недовольство беженцами. И в соседнем с ним округе тоже. Неурожай сказался на всей провинции, и надо кормить армию, а здесь толпы безземельных крестьян – многие уже занялись разбоем. В других округах чуть полегче, но недовольных и разбойников много и там. Земельные с ними не справятся, к тому же половина их ушла на войну, а из оставшихся многие верны другому Дому и поднимутся по их велению. Что делать?

– Я... не знаю. Но какое это имеет отношение...

– Прямое. Думаешь, если я был занят и не заметил, что ты затеяла в Лощине, то и никто не заметил? Хочешь посеять еще сплетни о нашем Доме? Нэйта и Столица тебе скажут большое спасибо, стараешься ради этого?

Словно со стороны услышал свой голос – сухой и холодный.

– Я не... – смешалась она. Растерялась, похоже.

– Ты думаешь, что женщина из Квартала святее монахов и с нечистью справится лучше?

Сказал – и понял, что намеренно желал ее уколоть. Лишнее ведь... А она, кажется, тоже поняла: только что бледная, вспыхнула, подобралась.

– Подумайте не о моем проступке, о мальчике, – вскинула опущенную голову, выпрямилась, и Кэраи показалось, что молодая женщина одного с ним роста.

– Я как раз и думаю о племяннике. Мой брат очень любит своего ребенка, и, может быть, не вина, а беда, что эту любовь он показать не умеет. Ради Тайрену он отдаст все, что угодно, не задумываясь. А ты... я вижу, тоже готова вцепиться мне в горло, думая, что мы хотим зла мальчишке. Что он тебе?

– Можете считать, что это говорит желание наконец завести собственного, – сухо отозвалась Лайэнэ.

– Допустим. Но почему ты выбрала именно его? Когда-то ради нашей семьи верные люди отдавали жизни, но это время давно миновало. Разве что среди близких слуг еще найдутся такие... – он на миг глянул в окно: за приоткрытой узорной решеткой был мир, в который деды не захотели бы верить. Снова повернулся к женщине, спросил: – Так почему? Привлечь к себе еще больше внимания Дома? Не лучшая затея, а ты умна. А также молода, красива, и не думаю, что бедна, можешь оставить прежнее, уехать и спокойно жить где-нибудь. Или мальчик – временная игрушка, раз нет своих?

– Игрушка? Сын хозяина Хинаи – для гулящей девки? – она засмеялась, и зрачки расширились, будто в комнате сгустились сумерки. – Если бы он хоть взрослым был! А детей... нет, я не рвусь иметь. Не для нас.

– Или это забота о том, кто был дорог твоему бывшему покровителю? – в лоб спросил Кэраи.– И бывшему ли, раз уж он так опасен, держится неподалеку, а ты жива?

Лайэнэ побледнела.

"Я был прав", – с легким огорчением подумал Кэраи.

– Отпустите меня, или я так уйду, – почти потребовала Лайэнэ, отступая на шаг. Пришлось удержать ее за руку: с удивлением ощутил, как она дрожит. Неужели настолько испугана? Да она Забирающих души не боится, а ему заявляет в лицо невесть что.

И с таким вызовом смотрит... только глаза блестят совсем уж не вызывающе, и слезы вот-вот покатятся по щекам. Только этого не хватало.

Совсем близко была, в своем бледном платье, такая нежно-домашняя и такая воинственная. И не удержался, притянул к себе ближе. Ощутил, как она вздрогнула, подалась навстречу, будто давно этого хотела, раскрылась, как под солнцем бутон. Промелькнула в мыслях тень сожаления – как жаль, что это лишь видимость, выучка... поэтому и никогда не пытался упрочить связь с такими красавицами.

А, ладно, это потом.

Губы соприкоснулись; аромат меда наполнил комнату.

– Могу ли я надеяться на большее? – спросил тихо, опасаясь спугнуть явление медового луга.

– Более чем, – прошептала она, и последняя преграда пропала, а может, ее и не было.

Однако он впервые ощутил сожаление – ему нечего предложить этой великолепной женщине. Ничего, что не выглядело бы, не являлось... торговой сделкой.

Но эта мысль была мимолетной – не до того.

**

Не теряйте контроля, учила наставница. Главное, о чем должны помнить всегда. Вы должны понимать, что нужно собеседнику вашему, прежде чем он сам это поймет. И должны понимать, что сами намерены делать.

Если бы узнала она, как опозорилась лучшая ученица... не смогла бы жить дальше, наверное.

А ведь и то, что Лайэнэ сейчас едет домой, как ни в чем не бывало, воля случая, или Небес, у которых хорошее настроение.

Знала ведь, давно знала, каково ему сейчас, а вместо признания вины – сорвалась. Проникнуть в клетку хассы Макори и отобрать у нее кусок мяса из пасти и то было бы разумней.

...Так удивился, насколько нагло вела себя девица из Квартала... но ведь не мог догадаться, что за гость наведался к ней накануне; и весть из Лощины, непонятная, но угрожающая – и после этого жесткий разнос, и строгий запрет. Неудивительно, что Лайэнэ совсем потеряла рассудок. Повела себя с ним, будто с... да ни с кем себе такого не позволяла!

Не это ли неожиданно вызвало отклик? Он ведь тоже живой, только сам об этом не помнит. А она и не пыталась никогда прорваться через каменные доспехи, зачем бы?

И вот вся наука к демонам покатилась. Остались мужчина и женщина, как Сущим задумано. И она спокойно едет домой, и возможно, он даже не лишит ее своего доверия... если не поймет, что и его потеря контроля для Лайэнэ как на ладони. А ведь может понять.

Или ему все равно – ну кто она, в самом деле?

Неловко повернулась, а тут качнулись носилки – молодая женщина чуть вскрикнула, стукнувшись локтем о стенку. Нет, наставница точно сгорела бы со стыда, глядя, как ученица места себе не находит. А ведь когда расставались, еще полчаса назад, была веселой. И вот заметалась в носилках, будто рыбу из пруда выловили и в корзине несут на рынок.

Опозорилась – так давай, наверстывай. Будь отныне такой, как положено, и ошибок не повторяй, слишком много их у тебя, ошибок – за два года накопилось столько, сколько у доброй половины женщин за всю жизнь не наберется. Будь чуткой, внимательной, умной, беззаботной... какой там еще? Разберешься, не в первый раз.

...Но он все-таки запретил ей слежку. А продолжать надо, визит Энори очень дурной знак... и бессвязное его поведение, и глаза, то пустые, то шальные, то жестокие.

Нельзя пойти поперек запрета – и нельзя сложить руки и ждать. И главная беда в том, что ей отчаянно хочется соблюсти оба этих условия.

Уже повернули на дорогу, прямо ведущую к дому Лайэнэ. Та, не глядя, нашарила спрятанный в рукаве листок.

Все-таки не совсем забылась, когда потянулся к ней, успела увидеть выброшенное в ящик для бумаг скомканное письмо-распоряжение. Уже заверил написанное, но так и не отослал. Передумал, похоже. Или нужда отпала. Такие вещи уничтожают сразу или поручают это доверенным слугам, он хозяин дома, кажется, не успел до ее прихода, а потом забыл о письме.