Текст книги "Пейзаж с убийцей"

Автор книги: Светлана Чехонадская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Но если ты веришь показаниям Суботниковой, то будь добр верить им до конца! Тогда и мертвый Штейнер должен разгуливать по антиповскому саду!

– Это был не Штейнер. Старуха ошиблась. Ее подвели утренние сумерки. Это был третий убийца – сообщник. Не знаю, какова была его роль в этой истории, но тогда он просто наблюдал. А потом спокойно ушел в дом. Это был человек Антипова, его знакомый, потому-то собака и позволила ему гулять по саду!

Михайлов был слишком потрясен, чтобы возражать по пунктам: то один, то другой довод возникал на кончике языка, но тут же таял. Участкового просто переполняло изумление. Наконец, в голову пришло самое главное, самое убедительное возражение.

– Но постой! – воскликнул он. – Даже если ты прав, зачем она приехала сюда одиннадцать лет спустя? Зачем разворошила это гнездо? Ведь, судя по твоим словам, у них так все гладко получилось!

– Да не все, Мишаня! Все золото они вывезти не смогли! Какая-то часть, наверное, до сих пор закопана в саду Штейнера! Поэтому сейчас они этот дом купили и, возможно, уже нашли то, что искали!

Михайлов некоторое время смотрел на него остановившимся взглядом. Так прошло не меньше минуты, Терещенко даже испугался. Но вдруг Мишаня широко улыбнулся, впервые за весь этот разговор.

– Вот оно что! – радостно произнес он. – Это мысль… Слушай, как я тебе благодарен! Ты открыл мне глаза!

– Ты иронизируешь? – осторожно спросил Терещенко, на всякий случай отодвигаясь.

– Нет, Ваня, что ты! Я, действительно, не мог понять, почему за ней следят! Ведь, казалось, дело давно закрыто, и даже если она что-то увидела тогда, то какой это имеет смысл сейчас? Ей никто не поверит, как не поверил ты. Но если до сих пор существует золото, тогда понятно!

Он вдруг размахнулся и ударил Терещенко кулаком в плечо.

– Варит башка-то! – сказал он и ударил еще раз, теперь не так сильно.

– Да не следят за ней, Михайлов! – рассердился Терещенко, потирая плечо. – С чего ты взял, что за ней следят? Она все это придумала! Не было ни ограбления номера, ни ограбления дома – точнее, все это было, но она сама организовала эти мероприятия! А вот что было на самом деле – это попытка убить тебя.

– Это тоже она? – весело спросил Мишаня.

– Нет, не она, а все тот же высокий человек, хорошо знающий особенности деревни.

– И кто же это?

– Да Антипов! Знаешь, я с ним не знаком, но уже сильно соскучился. Так и хочется, наконец, сказать: «Здравствуйте, Виктор Семенович!»

– А почему Антипов прячется?

– А потому, что Штейнер был пешкой в игре. Один он это ограбление не провернул бы. За ним стояли большие и солидные люди. Вряд ли им понравилось, что после удачного нападения на машину старательской артели, после нескольких убийств, после почти невероятного провоза золота на большую землю, кто-то увел у них эти девяносто килограммов практически из-под носа! Нет, таких вещей не прощают. Поэтому смотрящий Долгушин – человек, хорошо знающий новости преступного мира, – и говорил, что Антипову придется после этого долго и упорно бегать по стране.

– Но какую опасность мог представлять я? Суботникова еще одиннадцать лет назад рассказала о том, что видела. Какой интерес ее показания представляют сейчас?

– А почему ты решил, что опасны именно ее показания? Может, ты случайно зацепил что-то другое?

– Что?

– Вспоминай! Я-то откуда знаю!

– Ваня, ты сказал, что она могла быть подружкой Штейнера. Это в порядке бреда?

– Нет, я почти в этом уверен. В доме Штейнера у них был свой человек. Не знаю, обратил ли ты внимание, но некоторые свидетели говорили тогда, что у Штейнера завязывался какой-то роман с городской дамочкой. А что, если эта дамочка появилась там неслучайно? Может, кто-то посоветовал Штейнеру купить мясницкий нож? Может, ему его подарили?

– А отпечатки?

– Насчет отпечатков я пока не знаю. Но ведь Антипов был шишкой в преступном мире. Он мог общаться с беглым Ордынским.

– Ну, ты наворотил, однако!

– Это твоя московская знакомая наворотила, а не я!.. Слушай, я договорился с экспертом. Давай все-таки побеседуем с ним насчет ножа?

– Давай.

Они спустились на второй этаж.

Эксперт был на месте – жевал бутерброды, запивал их кофе из термоса.

– Молодежь? – радостно спросил он. – Жрать хотите?

– Вот, Николай Иосифович, тот самый парень с дыркой в башке! – представил Терещенко Мишаню. – Фигурант.

– Не фигурант, а потерпевший, – поправил эксперт. – А что дырка в башке, так оно даже лучше, Мозги будут проветриваться и никогда не закипят! Нашли что-нибудь по покушению?

– Что там найдешь!

– Да уж. Такие времена наступили, что хоть в каске по вечерам ходи… Зачем пришли? Опять ножами интересуетесь?

– В общем, да. – Терещенко все-таки не выдержал. Взял бутерброд, оглянулся в поисках стакана для кофе. Не нашел, посмотрел на эксперта вопросительно. Тот понял, достал из ящика стола несколько пластиковых стаканчиков. – Спасибо! Ой, горячий какой… Скажите, Николай Иосифович, а не могли в том угаре одиннадцать лет назад посчитать уликой нож, на котором вообще не было никаких отпечатков Ордынского?

– В нашей стране может быть все, что угодно! – строго сказал эксперт. – Но всегда надо понимать: зачем и кому это нужно.

– Ну, надо было найти крайнего, вот и подвели Ордынского под монастырь.

– Ордынский и так был под монастырем. Убийство плюс побег.

– Может, просто хотели поскорее закрыть дело?

– То, чем ты сейчас занимаешься, Ваня, называется онанизм, – ласково перебил его эксперт. – Ты подбираешь нужные тебе объяснения под неудобные факты. Это доставляет тебе удовольствие? Но при чем здесь следствие? Следствие ведется по другим законам. Разумеется, нашим бардаком можно объяснить все что угодно, но разве это дело следователей? Пусть такими объяснениями довольствуются журналисты!

– Факт наличия мясницких ножей и в первом деле Ордынского, и во втором я считаю необъясненным, – сказал Терещенко.

Эксперт важно кивнул.

– Кстати, его дядька, – Терещенко кивнул на Мишаню, – говорит, что убитый Штейнер купил нож на барахолке. Думал, что берет охотничий, но ошибся.

– А кто у нас дядька?

– Бывший участковый Корчаковки.

– Это твой дядька? – с интересом спросил эксперт.

– Крестный.

– Волин – твой крестный?

– Вы его знаете?

– Знаю. Но давно уже не видел. Привет ему передавай… Теперь насчет ножа. Не знаю, где он его купил, но это был точно такой же нож, как и в первом деле. Абсолютно идентичный!

– Такое совпадение – это как? Онанизм? Или необъясненный факт? – злорадно спросил Терещенко.

– Смейся над стариком, смейся… А как Волин поживает? – Эксперт повернулся к Мишане.

– Нормально.

– Странно у него судьба пошла. Он давно мог в управлении работать. Хороший был специалист. Заперся у себя в Корчаковке… Ты тоже там участковый?

– Да.

– И ты тоже, видать, романтик? Почему там сидишь? Несчастная любовь? Это у вас семейное?

– Мне дали льготы для поступления в университет. Как закончу, уйду с этой работы.

– Правильно.

Терещенко наблюдал за ними с ехидной улыбочкой.

– Видишь! – обратился он к Мишане. – Вот как старая гвардия умеет от сложных вопросов уходить! Учись!

– Никуда я не ухожу! – лениво отозвался эксперт. – Что сейчас можно выяснить, одиннадцать лет спустя? Тогда надо было выяснять. Но хочу пролить бальзам на твои раны: дело Штейнера, действительно, старались закрыть как можно быстрее, это ты прав. Но не из-за Ордынского, а из-за золота.

– Золота?!

– Когда Штейнера уже убили, стали ходить слухи, что его дядька из Бодайбо может быть причастен к ограблению старательской артели. Выяснилось, что он со Штейнером в те дни много общался. А выяснили-то когда? Три месяца спустя! Все там плохо сработали. Вот и обделались наши следователи вместе с иркутскими: вдруг, мол, Штейнер и правда был причастен, а теперь он убит, и золота уже не найти. Поэтому и не тянули с расследованием. Когда поняли, что есть хороший кандидат на пьяную драку, вцепились в него зубами и когтями.

– Жалко, что эксперта того найти нельзя, – сказал Мишаня. – Интересно было бы с ней поговорить. Вы не знаете, где она?

– Ну, так это я у тебя должен спрашивать! – вдруг сказал Николай Иосифович, странно глядя на него.

– У меня? – Мишаня даже вздрогнул от удивления. Терещенко тоже повернулся и посмотрел на него озадаченно.

– У тебя, – повторил эксперт. – Ты не знаешь?

– Я?! Нет!

– Ну! А мне тогда откуда знать! – Эксперт почему-то смутился. – Ладно, это давние дела…

– Но вы объясните все-таки!

– Да нечего мне объяснять, – эксперт совсем покраснел. – Она жила где-то рядом с вами.

– В Корчаковке?!

– Нет, в соседней деревне.

– Вы что же, считаете, что я знаю всех жителей соседних деревень? – изумленно спросил Михайлов.

– Вроде того… – согласился эксперт. Было видно, что разговор внезапно стал ему тягостен. – Вы, молодежь, идите. У меня еще дел полно…

– …Странный он немного, правда? – смущенно спросил Терещенко, когда они вышли из кабинета. – Старый уже. Наверное, поэтому?

Михайлов молча посмотрел на него. Вид у корчаковского участкового был задумчивый и немного отстраненный.

Глава 19
О ПОЛЬЗЕ ВОДКИ

Человека, который сбил врача-педиатра Нину Покровскую, нашли с помощью камеры наружного наблюдения, установленной над входом в коммерческий банк «Западный». Обратиться к службе охраны сообразили только на двадцатый день расследования. Сделать это подсказала племянница умершей, которая проходила по улице Ленина мимо места гибели Покровской и заметила камеру над крыльцом.

Прошло двадцать дней и никаких надежд на то, что пленка сохранилась, не было. Но пленка сохранилась. Более того, на записи хорошо была видна марка машины и последний ноль номера. Оказалось, что водитель вышел из своей «Волги», приблизился к умирающей или умершей женщине, а затем бегом вернулся и уехал. Водитель был бородатый.

Запись показала не только это, но и то, что водитель не был виноват. Если бы он не скрылся с места ДТП, а оказал положенную помощь, вызвал милицию и врачей, то никаких претензий к нему предъявить было бы нельзя. Действительно, Покровская вела себя так, словно хотела свести счеты с жизнью, либо была пьяна, либо напугана. Она быстро шла по самой кромке тротуара, по бордюру, как иногда ходят маленькие дети, но не балансировала при этом руками, а размахивала ими, словно обсуждала сама с собой какую-то спорную и неприятную проблему. Услышав шум машины, она повернула голову, но не в сторону шума, а в противоположную, после чего буквально бросилась на дорогу.

К тому времени у следствия уже был свидетель. Пожилой мужчина возвращался домой по этой пустынной улице, и события развивались у него на глазах. Это он вызвал милицию, когда увидел, что женщину сбила машина. Сам подойти побоялся.

Забавно, но этот мужчина совершенно не разбирался в марках машин, но зато запомнил первые цифры и буквы номера. Когда его данные и информация с камеры были сведены вместе, водитель был найден очень быстро.

Он появился на допросе, вооруженный шестью справками из разных больниц. Оказалось, что у него ишемическая болезнь сердца, спазм коронарных сосудов, мерцательная аритмия и подозрения на микроинсульт. Жена подследственного являлась работником управления здравоохранения Новосибирска и сумела сделать даже справку от кардиолога о некоторой неадекватности поведения, вызванной плохим кровоснабжением головного мозга.

– Ну, все это понятно, – сказал следователь, откладывая в сторону весь этот ворох справок. – Но сами-то вы человек, нет? Совесть у вас есть? Или у вас имеется справка об ее ампутации?

– Не оскорбляйте меня! – взвизгнул водитель. – Никто не дает вам права оскорблять! Я пожилой и больной человек!

Следователь внимательно посмотрел на него. Лицо водителя пошло пятнами, руки тряслись. В глаза он не смотрел, все время косился куда-то вбок. Следователю пришло в голову, что справки не липовые, а настоящие.

– Не оскорбляйте… – протянул он. – Может, если бы вы сразу вызвали «Скорую», женщина не умерла бы. А ваша совесть осталась бы чиста…

– Я вызвал! Доехал до дому и вызвал! У меня же нет мобильного телефона! У меня нет денег, понимаете? Я еле устроился на эту свою работу, мне пятьдесят пять, никто не берет! А я опытный снабженец, всю жизнь проработал на оборонном предприятии! Не берут! Пятьдесят пять лет! А пацанов, которые ничего не умеют: ни добиться, ни организовать – их берут!

Следователь поморщился.

– При чем здесь это? – спросил он.

– А при том! При том, что она сама бросилась под колеса! Я ехал со скоростью семьдесят километров в час! Это разрешенная скорость…

– Разрешенная – шестьдесят.

– Давайте, цепляйтесь! Цепляйтесь за эти несчастные десять километров! Я так и понял сразу – вцепятся, не отвяжешься! Прощай работа, прощай спокойная жизнь! У нас надо убить тысячу – тысячу! – чтобы тебя простили. Одного, тем более, если ты невиновен, тебе никогда не простят!

Было заметно, что этот новоявленный Раскольников давно ведет свой диалог. Он убежден, что все вокруг виноваты в его проблемах, в том числе и эта женщина, специально выбравшая его автомобиль, чтобы его уволили с работы. Очевидно, эта уверенность была непробиваемой.

Правда, он, действительно, вызвал «Скорую» в ту ночь. Это произошло спустя тридцать минут после ДТП. Ему ответили, что машина уже выехала.

Дело можно было закрывать. Оставалась двести шестьдесят четвертая статья, но то, что водитель скрылся с места ДТП и теперь должен был понести за это наказание, к смерти Покровской прямого отношения не имело. Она умерла почти мгновенно. Единственное, что беспокоило следователя – это правильная формулировка. В конце концов, сама она бросилась или нет?

Свидетель утверждал, что погибшая женщина смотрела в противоположную сторону, потому что оттуда ехала машина. Эта машина очень тревожила женщину.

– Она ехала по противоположной стороне улицы, – заявил свидетель.

– Как это? По встречной полосе, что ли? – переспросил следователь.

– Получается так. Точнее, эта женщина сама резко поменяла направление движения, и машина была вынуждена разворачиваться. Но там была узкая улица, и она разворачивалась через ближайший въезд во двор, а для этого ей, действительно, пришлось проехать по встречной полосе.

– Подождите! – следователь жестом остановил свидетеля. – Вы что, имеете в виду, что машина ехала за этой женщиной?

– Вроде того.

– Мда… – следователь вздохнул. Если бы погибла молодая и симпатичная девушка, то можно было бы предположить, что она почувствовала опасность со стороны преследующей ее машины. Тогда все становилось понятным: девушка убегала от злоумышленников, но нечаянно попала под колеса встречного автомобиля. Но кто мог заинтересоваться сорокалетней бабой? Одинокой полной врачихой?

Кстати, врачихой она, оказывается, уже не была. Этого не знала даже ее племянница. За две недели до своей смерти Покровская была уволена по собственному желанию, но на самом деле за взятку!

История была шокирующей. Покровская выписала липовый больничный по уходу за ребенком. За это благодарная мамаша подарила ей коробку конфет и бутылку шампанского. Мамаша была подставная. Все это дело инициировала главврач. «Пора чистить ряды! – заявила она на собрании коллектива, а затем в милиции. – Кто не хочет работать врачом, кто воспринимает эту работу как средство наживы, пусть уходит сам. По-тихому! Пока по-тихому! Потом начнем чистить по-громкому, да так, что мало не покажется! И у нас, в медицине, есть оборотни!»

Следователь сам неоднократно сталкивался с вымогателями-врачами, поэтому никаких теплых чувств к ним не испытывал. Он считал, что низкая зарплата не является оправданием. В конце концов, вон как милицию в последнее время шерстят! А эти чем лучше? Да они хуже, от них жизнь зависит!

Правда, сослуживицы Покровской, вытирая слезы, говорили ему, что та мамаша рассказывала такую душещипательную историю про мужа-изверга, про собственные проблемы со здоровьем, что никто бы не удержался. Конфеты и шампанское она принесла сама и буквально заставила Покровскую взять их. Говорили они также, что покойная была врачом от Бога, что кроме работы ничего у нее в жизни не было, что главврач невзлюбила ее, потому что сама была вопиюще некомпетентной и постоянно боялась разоблачения со стороны хороших врачей, что веселая жизнь в поликлинике только начинается и это ужасно – несмотря на низкие зарплаты, найти работу все равно трудно… Ну, он знал, какие оправдания обычно умеют находить люди. «Корпоративная солидарность! – бормотал следователь, выходя из поликлиники. – Так они всегда: чуть что, держат круговую оборону! Никогда ничего не докажешь!» Его первенец погиб в роддоме из-за ошибки молодой акушерки, имевшей, между прочим, красный диплом. Та тоже вытирала слезы и бормотала, что ребенок все равно не выжил бы…

Итак, картина прояснялась. Сорокалетняя Нина Покровская, незамужняя и бездетная, не имевшая в жизни ничего, кроме работы, была изгнана из поликлиники с позором, скандалом и, практически, волчьим билетом. Могла она броситься под машину? Запросто.

Что же касается той машины, что, якобы, ехала за ней по встречной полосе, то, скорее всего, ни за кем она не следила, а была здесь совсем ни при чем. Но он рассказал об этой машине службе охраны банка – в благодарность за оказанную помощь: «Смотрите, не следят ли? Будьте осторожнее». Они кивнули.

Следователь исполнил также и долг дружбы – позвонил своему однокурснику Михайлову, который почему-то интересовался этим делом. Тот выслушал информацию довольно равнодушно – он, вообще, был в последнее время какой-то квелый. Правда, после такого удара по голове, наверное, будешь квелым. Это, можно сказать, не худший вариант. Куда хуже, если ты станешь все время улыбаться…

Михайлов, действительно, ходил задумчивым и раздраженным. После выхода на работу сразу навалилось много дел. В корчаковском магазине произошла драка: бывшая продавщица Верка избила нового хозяина – шурина майора Довганя. Она кричала, что он обещал оставить ее на работе, но обещания не сдержал. «Да что я, дурак, что ли? – бормотал шурин, морщась и прикладывая снег к расцарапанной щеке. – Она же известная на всю Сибирь воровка! Я не самоубийца!»

Спустя сутки магазин загорелся.

Разумеется, на этот раз Марадзе обзавелся просто-таки железным алиби: улетел в Кемерово к брату. Стали таскать Верку, но вся деревня встала на ее защиту. Шурина майора Довганя на этот раз осудили все без исключения: односельчане видели, как он за ней ухаживал, пока менялась судьба магазина. Голос корчаковских женщин в таких ситуациях был решающим. Деревня сошлась на том, что верить нельзя ни грузинам, ни хохлам, ни другим каким-нибудь национальностям. Самые надежные – русские и хакасы.

Мишаня сам сходил к дому Штейнера. Работы здесь внезапно прекратились. Весь сад был разрыт, мусор увезен, только лодочные двигатели и садовый инвентарь остались лежать у забора. Была там и медицинская каталка. Он перепрыгнул через забор, прошел туда, где раньше был сарай, остановился у каталки, потрогал ее, попробовал прокатить по саду. Потом подошел к калитке, ведущей на берег, открыл ее.

Река уже замерзла, и белое волнистое поле расстилалось перед ним. Его чистое полотно резко перечеркивали линии железной дороги. Рельсы немного дымились. На белой насыпи с той стороны выделялся разный мусор, выброшенный из вагонов. «Тоска…» – сказал Мишаня вслух.

Сегодня он разговаривал с Терещенко. Разговор опять не вышел: их отношения сильно испортились с той последней встречи. Правда, Терещенко рассказал ему немало интересного.

Например, то, что позвонил по телефону, оставленному Долгушиной неизвестным человеком. Он сказал в трубку то же, что и сама Долгушина три месяца назад: что он из Корчаковки, что снова приезжали люди, которые интересуются Антиповым. Милая девушка на том конце провода ответила ему: «Вы ошиблись. Это офис». Голос у нее был любезный и классически секретарский. Спустя полчаса Терещенко перезвонил (надеялся, что его информацию передадут кому следует), но ему снова ответили, что он ошибся.

– Может, Долгушина врала? – спросил Терещенко у Мишани.

– Может… – равнодушно согласился тот. – Но, скорее всего, те люди понимают, что по этому номеру не должен звонить мужчина. Ведь сам Долгушин умер.

– А сын?

Мишаня пожал плечами.

– Ты проверил, как давно им принадлежит этот номер?

– Шесть лет…

Поиски Антипова продолжались. Однако с девяносто третьего года, когда его видели последний раз, произошло столько разных событий, что казалось, будто они ищут в разных странах и даже в разных исторических эпохах.

– Нелегкое дело! – вздыхал Терещенко. – А ты, кстати, обратил внимание, что на доверенности стоит подпись начальника омской колонии?

– Липовая подпись, – поправил Мишаня.

– Все равно. Главное, что омской! Откуда наша знакомая родом, а? То-то! Кстати, она, оказывается, сирота. Отец у нее погиб, когда она маленькой была, а мать умерла в восемьдесят шестом. Остался отчим, который ее фактически обобрал. Поэтому-то она и скиталась по стране, не зная, куда приткнуться…

Мишаня поиграл желваками. Терещенко деликатно отвел взгляд.

– Ты видел, что на показаниях в деле Штейнера все время разный почерк? – вдруг спросил Терещенко. – Антипова допрашивал не Белоголовцев.

– Я знаю. – Мишаня стал еще мрачней.

«Не в настроении парень, – подумал Терещенко. – Понравилась ему эта аферистка!»

Если бы он узнал, что содержание их разговоров немедленно становится известным этой самой подозрительной московской знакомой, то, наверное, пришел бы в ужас. Но именно так и было: Мишаня уже истратил на междугородние переговоры месячную зарплату. Вначале Елена сама названивала каждый вечер, но он, понял, что она делает это, чтобы сэкономить его деньги. Это его обидело, и она поняла, что обидело: звонить перестала. Он же продолжил. Он даже получал от нее различные просьбы о поиске дополнительной информации, а иногда сам давал советы. Можно сказать, что они помогали друг другу.

Идея о том, где надо искать Виктора Семеновича Антипова, пришла в голову Елене. А предложение поговорить с Митей начистоту сделал участковый.

– В любом случае, это пора заканчивать, – сказал он. – Тем более, если ты права, и Антипов находится именно там, где ты думаешь… Поговори со своим Митей – может, он объяснит, откуда у него этот телефон. Знаешь, я где-то читал, что если о человеке думать плохо, то он объективно становится хуже!

– Тебе на психологию надо было поступать, – засмеялась она в трубку. – Вон, как тебя интересуют разные психологические феномены.

– Да уж только на одном твоем феномене я бы целую диссертацию защитил! Ты вспоминай давай, как об Антипове узнала! После того, как мы его найдем, это будет последняя загадка.

– Я экстрасенс, Мишаня. Давно хотела сказать, но стеснялась. Терещенко не все про меня выяснил: в девяносто втором я поменяла не только фамилию и паспорт, но и пол! Я ведь Кашпировский в прошлом.

– Пол – это плохо, – всерьез огорчился Михайлов. – Хотя… Не будем консервативными, правда? Мы ведь еще молоды.

– Ты молод, Мишаня, а не я, – она кокетливо вздохнула. – У меня к тебе последняя просьба… Ты не мог бы выяснить, с кем был роман у той женщины-эксперта? Поговори с вашим криминалистом, он должен знать.

– Со Штейнером, – после секундного колебания сказал Михайлов.

– Я так не думаю… – Елена подождала вопросов или возражений, но он молчал. «Да он знает, с кем!» – догадалась она. – Мишаня, это несерьезно! Ты чуть не погиб!

– Это мое дело.

– Это общее дело!

– Нет. Этот человек не опасен. Только я мешал ему. На всех остальных ему наплевать.

– А чем ты напугал его?

– Я решил проверить, в каком году Антипов снял деньги со своей сберкнижки. Те, которые он получил за дом.

– Проверил?

– Теперь да… Все, как ты и думала… Ну что, поговоришь со своим шефом? Это ведь твой друг!

Елена тоже считала, что с Митей надо поговорить начистоту, но это было легко сказать и нелегко сделать. Одна мысль о том, что близкий человек мог оказаться предателем, вызывала кучу неприятных эмоций. Нет, гнева не было: уже давным-давно Елена не испытывала в таких случаях ни обиды, ни злости – одну лишь грусть. Челночное прошлое научило спокойно относиться к исчезновению друзей, а с ними и крупных сумм. Вначале расстраивали именно суммы, но потом она поняла, что самое печальное – как раз первое. Все, чего она хотела теперь – это больше ни с кем навсегда не ссориться.

…Телекомпания праздновала семилетие. По такому поводу Лежаев раскошелился на ресторан. Правда, закуски было маловато, а вино было дешевое, но она и не сомневалась, что Лежаев их за людей не держит. Она и пришла на этот сабантуй в рабочей одежде: в джинсах и свитере. Зато остальные дамочки были нарядные, в блестках. Лежаев опять подошел к ней, весело боднул кулаком в плечо, подмигнул игриво.

– Не успела переодеться? – спросил он. – Далеко живешь?

– В Валуево, – ответила она, глядя ему в глаза.

– Где это?

– За городом.

– У тебя дом загородный имеется?

– Имеется.

– Большой?

– Громадный.

– Хорошая ты невеста! – заметил Лежаев. – Надо познакомить с кем-нибудь из моих друзей. Такая баба и пропадает!

Елена хотела сказать, с кем из его друзей она была бы не прочь познакомиться, но прежде надо было поговорить с Митей.

Он уже сидел за столом и выпивал. Увидев ее, приветственно помахал рукой, потом заговорщицки скосил глаза на спутницу. Рядом с ним сидел мужик в платье. «Помирился с гонщицей своей», – поняла Елена и не удержалась, засмеялась: так странно эта женщина выглядела.

После четвертого тоста народ уже пошел в пляс: почему-то у них в телекомпании люди пьянели очень быстро. Елену тоже слегка развезло. Она, вообще, в последнее время как-то размякла. А еще в глубине сердца таилась какая-то радость, она старалась ее без крайней необходимости не тревожить.

– Мать! Как я тебя люблю! – Митя бухнулся рядом, положил руку ей на плечо.

– Я тебя тоже люблю, Митя…

– Что ты понимаешь в любви! Ты!.. Я тебя помню вот такой! – Он почему-то показал рукой метр от пола. – Чумазая такая была. Ехала себе в метро… Мышка! Замарашка! – Он радостно засмеялся. – А глаза такие грустные, такие умные… Как я ошибся! Оказалась дура дурой! – Теперь он, вообще, захохотал.

– Митюш, а у меня ведь к тебе разговор… – Она положила голову ему на плечо, наблюдая, как он разливает вино по бокалам.

– Зарплату повысить? С Нового года повышу… Хотя ты и не заслуживаешь.

«Какое чудесное изобретение – спирт! – подумала она. – Так все легко становится!»

– И сколько хочешь? Только сразу предупреждаю: не наглей!

– Мить, у тебя в записной книжке есть один телефон… Это телефон людей, которые меня преследуют… Как это получилось, скажи?

Он отстранился, поставил бутылку на стол, выпрямился, глядя на нее очень серьезно.

– Телефон людей, которые тебя преследуют… – повторил он. – Это что значит?

– То, что в твоей записной книжке я случайно увидела телефон некоего Евгения Евгеньевича. Точно такой же телефон у фирмы ландшафтных дизайнеров, которые вскопали мой огород в Валуево.

– Ты рылась в моей записной книжке? Впрочем, это неважно.

– Нет, почему же. Для тебя, наверное, важно. Я рылась в ней по твоей же просьбе. И тогда случайно увидела этот телефон. Кто такой Евгений Евгеньевич?

– Понятия не имею!

– Митя, придумай что-нибудь поумней.

– Моя записная книжка у меня с собой, – сказал он.

Митя встал, подошел к своему месту, где сидела и скучала женщина-мужчина, достал из портфеля ежедневник, вернулся к Елене.

– Ну, где? – спросил он.

– Пожалуйста. – Она открыла нужный лист, ткнула в него пальцем.

Митя уставился в запись с видом человека, желающего срочно протрезветь.

– Не помню! – сказал он. – От Лежаева? Кто это?

– Это твой почерк?

– Мой. Конечно, мой… Но не помню я такого человека…

Елена зло кашлянула. Такой глупой лжи она не ожидала даже от слабовольного Мити.

– Подожди-ка! – вдруг сказал он и облегченно вздохнул. – Да это ведь и есть тот самый адвокат, который приходил ко мне по поводу тебя. Ну да!

– Митя, я думаю, ты врешь мне насчет адвоката.

– Вру? Почему?

– По кочану.

– Ну, кое-что вру… – Он вдруг покраснел. Это было видно даже при слабом ресторанном освещении. – Я не все тебе сказал… Это правда… Принять этого дядьку меня попросил Лежаев…

– Лежаев?!

Как всякий опытный зверь, Лежаев почувствовал, что говорят о нем и тревожно завозился на своем месте, хотя и был занят обниманием редактора Ольги, уже абсолютно пьяной.

– Ну да. Когда вы приехали из Новосибирска, он вдруг пришел ко мне и начал расспрашивать кто ты да что ты. Я стал вкратце рассказывать, но он вдруг говорит: «Слушай, это не мне нужно, а компаньону моему. Там какая-то старая история, его она сильно интересует. Что-то из девяносто второго года». Что я должен был сделать? Он просил ничего тебе не говорить, просто побеседовать с этим компаньоном, ответить на его вопросы. Он еще сказал, что, по его мнению, это недоразумение, но надо проявить уважение к солидному человеку, кстати, владельцу банка, в котором мы обслуживаемся. Потому я его и принял. Ведь я не лох, Елена! Ты-то думаешь, что я лох, но это не так! Если бы ко мне пришел кто-то другой, мент или кредитор, я послал бы его на три буквы! Вот и вся моя ложь. Все остальное было именно так, как я тебе рассказывал.

– Это Лежаев продиктовал тебе этот телефон?

– Нет, что ты! – испугался Митя. – Это он сам и дал!

– Зачем?

– Черт его знает! Уже когда уходил, вдруг сказал: «Дмитрий, если вам понадобятся услуги опытного адвоката, обращайтесь», – и буквально заставил записать этот номер.

Елена молча достала мобильный, набрала на нем год, месяц своего рождения и два нуля.

Трубку сняли на третьем гудке.

– Але, – равнодушно сказал немолодой женский голос.

– Позовите, пожалуйста, Евгения Евгеньевича, – сказала Елена.

– Вы ошиблись… – Женщина помолчала немного, словно чего-то ждала, и положила трубку.

– Зачем он оставляет этот телефон, если им нельзя воспользоваться? – растерянно спросила Елена, глядя на Митю. Он испуганно развел руками. – Этот тип дал ненастоящую визитку моей соседке, он продиктовал телефон тебе, хотя не является адвокатом… Кому он оставляет этот телефон? Получается, мне?

Она вдруг вспомнила то, о чем вчера рассказал Михайлов – неудачную попытку Терещенко дозвониться до филиала компании «Витимские золотые прииски». Ведь там тоже был настоящий телефон, Долгушина-то им воспользовалась! Просто Терещенко сказал не то, чего от него ждали… Значит… Значит, преследующий ее человек все-таки не зря постоянно оставляет свой телефон. Надо только найти правильные слова…

Хмель куда-то улетучился, она обвела взглядом ресторанный зал: теперь все здесь выглядели смешными и немного убогими, даже хозяин их телекомпании – галстук на нем провис до пупа, рубашка смялась, волосы были взъерошены…