Текст книги "Пульс далёких миров: Хроники той, кто слишком громко думала.(СИ)"

Автор книги: Светлана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Ты говорила с Элионом, – сказал Корв. Не вопрос. Утверждение.

– Да, – кивнула я, не открывая глаз. – Он просит вернуть вас. Всех.

– А ты?

Я посмотрела на него. На его свет, который теперь казался не просто узором на коже, а живой нитью, связывающей нас.

– А я… боюсь, – честно призналась я. – Что не справлюсь…Облако не дремлет. Время идёт. А я должна быть… свободной от страха? Как это вообще возможно?

Корв обнял меня. Не крепко, а так, чтобы я чувствовала: он здесь, он держит, он не отпустит.

– Мы можем слышать друг друга без слов, – напомнил он тихо. – Не потому что я читаю мысли. А потому что я твой…

Я прервала его, шагнув в тьму. На этот раз – не оглядываясь.

Глава восемнадцатая. Даже если есть «ТЫ»

Я шагнула в тьму – и в тот же миг моё тело растаяло, как дым на ветру. Я перестала ощущать вес, температуру, дыхание. Осталась лишь мысль, чистый поток сознания, скользящий по витой лестнице вниз.

Где-то на другом конце галактики Облако вздрогнуло. Миллиарды частиц его сущности разом повернулись к новой точке – к искорке света, что вдруг вспыхнула в забытом храме. Мгновение – и оно ринулось сквозь пространство, окутав планету плотным коконом тьмы.

– Фэйла, – голос Корва прорвался сквозь безмолвие, – Облако здесь. Оно обволокло храм, но внутрь не проникает. Ты слышишь?

– Слышу, – мой ответ был не звуком, а пульсацией мысли. – Я… продолжаю.

Наверху, у края провала, Корв не отрывал взгляда от тёмной воронки. Его янтарные узоры пульсировали в бешеном ритме, пытались дотянуться до меня сквозь толщу планеты.

– Она идёт, – сообщил он тихо, больше себе, чем остальным.

Дариэн подошёл, положил руку на плечо:

– Ты чувствуешь её?

Корв кивнул. Его пальцы сжались в кулак, янтарный свет проступил сквозь кожу.

Лестница закончилась. Перед мной возникла стена – не каменная, не металлическая, а сгустившаяся тень. Я протянула руку – пальцы утонули в вязкой субстанции, неспособной пропустить дальше.

В сознании заклубилась паника. Образы одна за другой вспыхивали в мыслях, сковывая холодом: «Что, если я застряну здесь? Что, если не смогу вернуться? А если стена – это конец пути, и за ней только безмолвие? Что скажут Корв, Дариэн, остальные? Что Фэй просто… исчезла?»

Тишина давила. Не было ни дыхания, ни биения сердца – только вихрь сомнений, разрастающийся, как трещина на стекле. Я попыталась «сделать шаг» – но не ощутила движения. Сама суть бестелесной формы вдруг утратила опору.

Я начала метаться – вглубь, вверх, в стороны – искать обход, трещину, хоть что-то.

– Фэйла, – ворвался голос Корва, резкий, как пощёчина. – Хватит носиться, как Гагарин в унитазе после третьей банки водорослей. Остановись. Подумай. Ты же переводчик – читай, а не ломай!

Я замерла.

Вспомнила Посла. Его слова: «Ты – последняя надежда».

Элиона: «Ты – искра».

Корва: «Ты можешь всё».

– Ладно, – заявила я вселенной, – раз уж вы так настаиваете…

Я подняла «руку» (хотя рук нет) и положила её на стену.

– Я – наследие Вейланов.

– Я – та, чья кровь открыла Храм.

– Я – Фэйла, переводчик, у которой в сумке сидит таракан умнее всех дипломатов в секторе. И если вы думаете, что я не достойна – вы просто не читали мои инструкции к унитазам.

Я глубоко «вдохнула» – хотя лёгких больше не было, а дыхание стало метафорой, отголоском человеческой привычки. В этом вдохе собралось всё: годы тренировок, голоса тех, кто верил в меня, тепло рук Корва, твёрдость взгляда Дариэна, шёпот Элиона в глубине сознания.

Я сосредоточилась на ощущении собственного «я» – не тела, не эмоций, а чистой воли. Я представила, как свет внутри меня разгорается ярче, превращаясь в остриё, способное пронзить любую преграду.

И шагнула вперёд.

Стена расступилась. Не с грохотом, не с вспышкой – тихо, почти нежно. Поверхность, казавшаяся непроницаемой, потекла, обволакивая меня, а затем раскрылась, пропуская внутрь.

На миг я ощутила, как что-то касается моей сущности – не враждебно, а проверяя, испытывая. И я ответила: не словами, не силой, а уверенностью. «Я пришла не нарушить. Я пришла понять».

Проход открылся. За ним – тьма, но уже иная: не глухая, а дышащая, ждущая.

– Иду дальше, – сообщила я, уже зная: Корв слышит.

– Знаю, – отозвался он. – И жду. Не забывай: твой таракан не умеет скучать долго. Ему нужно, чтобы ты вернулась.

***

ЗЕРКАЛО ПАМЯТИ («Кто я без родителей?»)

Первое испытание развернулось без предупреждения – похоже кто-то дёрнул за рычаг, и я провалилась в прошлое с грохотом старого лифта.

Тот самый отсек: конденсат стекает по стенам, оставляя ржавые разводы. Воздух пропитан запахом машинного масла и прогорклых водорослей. В углу – гул системы вентиляции, время от времени прерывающийся скрипом гидравлических суставов «Старшего Брата 42»

– Грусть – это просто незаряженный аккумулятор, – выдаёт он своим фирменным тоном лектора на похоронах.

Я смотрю на себя маленькую – ту, что сидит у окна и строит рожи отражениям в стекле.

Воспоминание оживает.

Мне шесть. Я стою перед роботом и спрашиваю:

– А почему у меня нет мамы и папы?

«Старший Брат 42» замирает, обрабатывает запрос, потом отвечает:

– Родители – энергозатратная опция. Не входит в базовую комплектацию. Рекомендую изучить главу «Самодостаточность в условиях изоляции».

Я (тогда ещё маленькая и наивная):

– Но все дети…

Робот перебивает:

– Статистика не подтверждает. 12 % детей воспитываются роботами. Вы в тренде.

Я хмурюсь:

– Ты врёшь.

– Отрицание данных – признак когнитивного сопротивления. Предлагаю медитацию под звуки системного вентилятора.

В восемь лет я решаю: если у меня нет родителей, я их придумаю. Беру уголь и рисую на стене семью мечты: маму с улыбкой до ушей, папу с усами как у кота и… себя – с пистолетом в руке (потому что «так круче»).

«Старший Брат 42» замечает рисунки:

– Визуализация несуществующих объектов. Риск когнитивного диссонанса. Предлагаю стереть.

Я (с горящими глазами):

– Нет! Это моя семья!

Я молчу. Пальцы сжимают уголь. Он царапает кожу, но я не чувствую боли.

Робот (после паузы):

– Принято. Добавляю модуль «Психология фантазий» в учебный план. Предупреждение: не пытайтесь кормить воображаемых родителей протеиновыми батончиками.

Настоящее время.

Я стою перед зеркалом испытания, смотрю на маленькую себя – ту, что придумала семью из угля и воздуха.

– Я создала их, потому что не могла смириться с пустотой, – шепчу я. – И знаешь, что самое смешное? Я даже придумала им диалоги! Мама говорила: «Фэй, не трогай провода!», а папа добавлял: «Но если очень хочется – то можно».

Тут «Старший Брат 42» издаёт странный писк, его манипуляторы дёргаются, и он выдаёт:

– Ошибка 404: родительские функции не найдены. Предлагаю альтернативную программу: «День рождения 2.0».

С лязгом он выдвигает ящик. Внутри – протеиновый батончик, обёрнутый фольгой с нарисованной от руки свечкой. На фольге криво написано: «С ДР, Фэй. Ты – лучший проект СБ 42».

Я смотрю на «торт», потом на робота, потом снова на «торт».

– Ты… ты серьёзно? – начинаю я, и тут меня накрывает. Сначала сдавленный смешок, потом – истерический хохот. – «Лучший проект»? Я что, прототип пылесоса? Или экспериментальный тостер?

– Утверждение не опровергнуто, – невозмутимо отвечает робот.

Я падаю на пол, обнимаю «торт». Фольга холодная. Запах протеина резкий, химический.

Слёзы катятся по щекам. Я глотаю их, чтобы не захлебнуться. Это всё, что у меня есть? Кусок пластика и криво написанные буквы?

Я разворачиваю фольгу. Глотаю первый кусок. Горько. Желудок сжимается. Но это – еда. Это – забота.

– Ты не мама, – говорю я тихо. – Ты не папа. Но ты – мой.. И ты пытался.  … это почти мило.

Робот:

– Запрос не распознан. Но я могу спеть песню «Ода литий-ионному аккумулятору».

Я смотрю на себя маленькую.

– Ладно, – говорю я себе. – Ты выросла в отсеке с роботом-бухгалтером, который считает чувства «энергозатратной опцией». Ты придумала семью на стене. Ты рыдала над протеиновым «тортом». И знаешь что? Ты – офигенно крутая. Потому что даже в этом металлическом кошмаре ты умудрилась остаться человеком.

Зеркало дрожит, трескается и рассыпается в пыль. Остаётся только запах машинного масла… и чуть-чуть – протеинового батончика.

Механический голос:

– Испытание пройдено. Рекомендация: в следующий раз использовать более качественные материалы для праздничных украшений.

Я фыркаю:

– Ага, конечно. Ты бы ещё свечи из микросхем сделал. Но знаешь что? Это был лучший день рождения в моей жизни. Потому что я наконец поняла: моя семья – это я сама. Ну… и ты, железяка.

«Старший Брат 42»:

– Замечание: я не железяка. Я сертифицированный робот-воспитатель.

Я смеюсь:

– Конечно, конечно. Идём дальше. У меня ещё четыре испытания, а у тебя – ещё миллион нелепых советов.

И тут в моём сознании звучит голос – тёплый, знакомый, как луч света в этой механической пустоте:

– Фэйла, – говорит Корв. – Ты невероятна.

Я замираю на миг, а потом улыбаюсь – уже по-настоящему,

– Спасибо, что был рядом, – прошептала я, и в этой тишине слова прозвучали громче, чем крик.

– Всегда, – ответил он. – Но знаешь что? Если тебе когда-нибудь понадобится настоящий торт – не из протеина, а из теста и крема – я найду способ его доставить. Даже если придётся угнать грузовой шаттл.

Я рассмеялась – легко, почти невесомо:

– Договорились. Но сначала – закончим это шоу.

– Именно. Жду тебя в конце. Не задерживайся.

– Не обещаю, – мысленно подмигнула я. – Но постараюсь.

И шагнула вперёд – навстречу следующему испытанию.

***

ЗЕРКАЛО ИЗМЕН  («Ты странная»)

Зеркало не предупредило – оно безжалостно ввергло меня в память, прямо в безвоздушную пропасть, где давно погребено моё доверие.

Я снова на Луне 3. Мне двадцать. Уже не девочка, не мечтательница – женщина, которая знает, каково это: ощущать запах кожи после долгого полёта, ловить в тишине модуля мерное дыхание близкого человека, чувствовать, как любовь делает даже гравитацию мягче.

Его звали Даррил. Техник с грузового шаттла. Прилетал каждую неделю. Не осыпал цветами, не клялся в вечной любви. Просто оставался.

Я любила его. Не по шаблонам из голофильмов – без оркестров и закатов. Моя любовь жила в мелочах, в тихих поступках, в незаметных заботах.

Я помнила, что он пьёт кофе без сахара, но непременно с тремя каплями синтетического молока – «иначе горчит, как советы начальника».

По ночам подкрадывалась к спящему, чтобы убедиться: ему не холодно, хотя климат-контроль Луны 3 не ошибается ни на градус.

Перестала ворчать на его инопланетный бульон за завтраком, хотя раньше называла его «биологическим оружием».

Втихую перепрограммировала робота-уборщика, чтобы тот не заходил в модуль по вторникам – ведь именно по вторникам прилетал Даррил, и мне нужна была тишина, в которой слышно, как он дышит.

Я никогда не произносила слов «я люблю». Но каждый мой поступок кричал это – тихо, по-фэйски, самым странным переводом на язык заботы.

А потом я увидела…

Вернулась с обхода станции – усталая, голодная, с тёплым предвкушением: «Он ждёт. Он согреет».

Дверь была приоткрыта. Свет выключен. Но в полумраке – движение. Звуки. Запах – не его. Чужой, резкий, как предупреждение.

Ручка двери осталась ледяной в моей ладони. Я даже не заметила, как сжала её. Я заглянула.

Даррил – на моей кровати. С Селиной – дочерью начальника, той, что носит духи с Земли и смеётся над теми, кто «переводит вместо того, чтобы жить».

Они не целовались. Они занимались любовью грубо, без стеснения, а мой модуль – просто удобное место.

В тишине – только скрип пружин и её смех. Как битое стекло.

Его руки – на её бёдрах. Её ногти – в его спине. А он стонет – не от страсти, а от облегчения, кажется наконец избавился от груза.

И тогда, запыхавшись, произносит:

– Наконец-то… Я задыхался с ней. Всё время смотрит, молчит, точно я – загадка. А я не загадка. Я – техник. Мне нужна настоящая женщина. Не та, что переводит мои взгляды на язык одиночества. Ты – другое дело. Ты – жизнь.

Селина смеётся:

– Бедная Фэйла… Думаешь, она сейчас где-то плачет?

Он отвечает, глядя в пол:

– Нет. Она сидит у окна и ждёт, как дура. Но завтра я скажу: «Извини, но ты странная» – и она сама уйдёт. Такие всегда уходят. Потому что не верят, что им положено быть любимыми.

В горле – ком. Руки дрожат. Запах его кожи теперь – как кислота.

Я не вбегаю. Не кричу. Просто стою в дверях и чувствую, как внутри погасло всё, что я называла «чувствами».

На следующее утро он приходит. С виноватым лицом. С пустыми руками.

– Фэй… – начинает он. – Прости. Я… ну, ты же понимаешь. Ты слишком… другая. Ты как из иного мира.

Я смотрю на него долго. Потом улыбаюсь – только губами, не глазами, не душой.

– Да, – говорю я тихо, почти ласково. – Я странная. А ты – обычный. Просто… грязный, предсказуемый, пустой. Но знаешь что? Спасибо. Ты научил меня одной важной вещи: настоящие не прячутся за «извини».

Внутри – тишина. Только голос, как эхо: «Я не ошибка. Я не ошибка. Я не ошибка».

Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Я поворачиваюсь и ухожу.

С тех пор – никаких надежд. Никаких «может быть». Только стена. И правило: «Никто не зайдёт дальше воротника. Особенно – с руками, которые уже принадлежат другим».

Теперь, в зеркале Лабиринта, я смотрю на ту женщину – уставшую, с душой, разорванной на части.

– Ты думала, что если отдашь себя целиком – тебя полюбят за это, – шепчет отражение. – Но мир любит тех, кто берёт. А ты отдаёшь. И поэтому ты – ничто.

Я молчу. Потом произношу:

– Да. Я любила. По-настоящему. Не как игру. Не как фантазию. Как жизнь. И он использовал это, как инструмент. Но ты знаешь, что самое страшное? Я до сих пор верю, что кто-то может взять мою любовь – и не разбить.

Я делаю шаг вперёд.

Зеркало мерцает. На мгновение вижу другое отражение: Корв. Его голос – как огонь в темноте. Не хриплый, не резкий. Тёплый. Он хмурится и говорит: «Отродье Бездны – ты неподражаема».

Я смотрю в глаза своему прошлому.

– Я не ошибка. Я – та, кто нужен. И если ты думаешь, что я снова поверю, что любовь – это быть удобной… Ты ничего не поняла.

Зеркало трещит – холодный лёд под моими пальцами. Треск, как ломающиеся кости.

Из тьмы – голос. Хриплый. Без пауз. Без нежности.

– Фэйла. Если он где-то в галактике – я найду. На атомы расчлиню.

Пауза. Один вдох.

– Но… Квантовая нестабильность, чтоб ее… Ты – теперь моя. Так что иди уже две отметки на часах…

Я не отвечаю.

Но в уголках губ – лёгкая, настоящая улыбка.

Я сжимаю… нет, у меня нет рук. Я собираю волю – в то самое, чего нет. И иду дальше – не исцелённая, но больше не одна.

***

ЗЕРКАЛО СОМНЕНИЙ («Ты – ошибка»)

Я чувствую, как дышит Зеркальный Лабиринт – тихо, вкрадчиво, как хищник, примеривающийся к жертве. Его поверхности не отражают – они высасывают из меня всё живое. Каждую надежду. Каждый проблеск уверенности. Каждую искру любви, что ещё теплится внутри.

В зеркалах – тысячи моих лиц. Но теперь они не мои. Они чужие. Одни смеются над моей наивностью. Другие плюют на мои мечты. Третьи шепчут: «Ты недостойна». А четвёртые – самые страшные – уже превратились в безликие тени, слившиеся с зеркальной гладью.

И вдруг – его голос, Корва. Но не тот, знакомый, тёплый. А другой. Холодный. Чёткий. Без единой ноты нежности.

– Фэйла… Ты ведь знала, что это случится.

Слова бьют точно в цель. Как отточенные лезвия. Я чувствую, как внутри что-то рвётся.

– Ты – почти человек. А это… ничто. Ты как неисправный механизм, который пытаются починить, но он всё равно работает с перебоями. Ты требуешь слишком много тепла. Слишком много внимания. Слишком много любви – той, которую я не могу дать.

– Посмотри на себя, – продолжает голос, и в нём нет злости – только ледяная констатация факта. – Ты вся состоишь из трещин. Из неуверенности. Из страха быть отвергнутой. Ты не живёшь – ты выживаешь, цепляясь за призрачную надежду, что однажды станешь достаточно хорошей.

Я опускаюсь на невидимый пол. Силы уходят, как воздух из проколотого шара. Больше нет смысла сопротивляться. Нет сил спорить. Есть только одна правда: я действительно слишком. Слишком громкая. Слишком требовательная. Слишком… неправильная.

– Просто исчезни, – шепчут зеркала моим же голосом. – Стань как все. Тихой. Послушной. Незаметной. Закрой глаза. Забудь. Отпусти.

Внутри – пустота. Та самая, о которой я боялась думать. Та, что пожирает последние остатки воли. Я почти сдаюсь. Почти позволяю себе раствориться в этой тишине, в этом забвении…

Но вдруг – где-то в самой глубине, в месте, куда ещё не добралась зеркальная отрава, бьётся что-то маленькое. Почти незаметное. Память.

Я вспоминаю…

…Как он, прижав меня к себе, признался:

«Ты не нравишься. Ты – единственная причина, по которой я ещё не сгорел дотла».

«Это диагноз. И ты моя терапия».

…Как он, в медблоке, глядя на меня, дрожащую, прошептал:

«Ты опасна… Для меня».

…Как он, когда я впервые коснулась его светящихся линий, задохнулся:

«Ты пробудила меня. Всего. Не только рога. А всего. Даже там, где я думал, что давно погас».

«Ты – мой свет. Я – твоя лампочка».

И тут мысль, непрошенная, возможно не моя: «Надеюсь, энергосберегающая – а то при таком напряжении я разорюсь на эмоциях».

И вдруг – сквозь хаос отражений, сквозь шёпот Лабиринта, сквозь собственные сомнения – пробивается настоящий голос. Не из зеркал. Из моего сердца.

– Фэйла.

Только одно слово. Но в нём – вся вселенная.

– Я знаю, сомневаешься. Знаю, что они говорят тебе то, что ты боишься услышать сама. Но послушай меня. Просто послушай МЕНЯ.

Его голос – как нить в темноте. Как нить, за которой я могу следовать.

– Ты что, реально решила, что зеркала – лучшая компания, чем я? – в его голосе звучит лёгкая насмешка, но в ней нет жестокости – лишь тепло, которое я так хорошо знаю. – Они, конечно, не спорят и не ворчат, когда ты слишком громко думаешь… Но они не светятся, когда ты касаешься их рогов.

Он делает паузу, и я почти вижу его улыбку – ту самую, от которой внутри всё замирает.

–Так что встань и иди дальше. Третья отметка на часах уже прошла.

Я поднимаю голову. Зеркала дрожат, не выдерживая моего взгляда. В них больше нет моих копий – только размытые блики, рассыпающиеся в прах.

Я встаю. Медленно. Неуверенно. Но с каждым шагом моя тень становится чётче, а отражения Лабиринта – размытее.

– Идём, – шепчу я.

Зеркала трескаются. Не взрываются. Не падают. А тихо рассыпаются, превращаясь в пыль.

***

ЗЕРКАЛО ИЛЛЮЗИЙ («Всё кончилось»)

После третьего испытания я жду тьму. Боль. Новый кошмар. Но вместо этого – свет. Тёплый, мягкий, как утро на Луне-3, когда кофе ещё горячий, а Гагарин ещё не начал управлять роутером.

Я стою на палубе «Белой Тени». Корабль цел. Даже не потрёпан. Стены дышат, как всегда, но тихо, почти умиротворённо. Воздух свежий, с лёгким запахом озона и чего-то… знакомого. Того самого, что пахло в каюте Корва – лаванда и кожа, прожаренная солнцем.

– Фэй! – кричит Дариэн с мостика. – Ты вернулась!

Он спускается по лестнице, в полной форме, сиреневые глаза – спокойные, без тревоги, без войны.

– Облако отступило. Просто… исчезло. Поняло, что проиграло.

В столовой – шум, смех, звон посуды. Док рассказывает анекдот про квантовые пробирки. Риэль жуёт что-то зелёное и улыбается – не с тревогой, а по-настоящему. Лира стоит у окна, гладит кристальное дерево, и оно цветёт – не бледно, а ярко.

А потом – он.

Корв.

Да, рога на месте – массивные, с изящными завитками. Да, хвост плавно покачивается за спиной. Да, янтарные узоры пульсируют в такт дыханию… Но всё не так. В глазах – ни искорки привычного упрямства, ни тени той напряжённой заботы, с которой он всегда смотрит на меня. Просто мужчина – высокий, сильный, с тёплыми глазами и улыбкой, от которой не щемит, а греет. Улыбкой, которой у моего Корва никогда не было.

Он подходит. Берёт меня за руку. Говорит тихо, почти нежно:

– Всё кончилось, Фэй. Ты справилась. Облако ушло. Миры спасены. Теперь мы можем… просто быть.

Он обнимает меня. Тело – тёплое. Дыхание – ровное. Сердце – бьётся.

Гагарин сидит на моём плече, щёлкает – одобрительно, спокойно, как будто всё в порядке.

И я… почти верю. Почти позволяю себе расслабиться. Почти думаю: «Ну наконец-то. Всё позади».

Я закрываю глаза. На секунду представляю: вот так – всегда. Без страха. Без боли. Просто тепло и тишина…

Но в груди – комок. Не покой. А… пустота..

И вдруг замечаю.

Слишком тихо.

На корабле никто не нервничает. Никто не проверяет датчики. Никто не касается стен, не боится, что они исчезнут.

Корв не фыркает. Не говорит: «Ты ешь слишком громко». Не смотрит на меня, точно я последний источник кислорода в вакууме. Он просто… улыбается?

И Гагарин – не щёлкает с сарказмом. Он тихий. Слишком тихий для таракана, который управляет реальностью.

И в этот момент вспоминаю:

Настоящий Корв никогда не сказал бы «всё кончилось». Он бы рявкнул: «Ты где была?» Потому что для него всё – это «мы ещё в пути».Настоящий Гагарин никогда бы не бездействовал, когда я возвращаюсь. Он бы уже начал перепрограммировать светильники на «режим Фэйла».Настоящая «Белая Тень» не бывает такой… идеальной. Она живая. А живое – не идеально. Живое – шумит, тревожится, ошибается, но не сдаётся.

Я отстраняюсь от Корва. Смотрю на него.

– Ты кто?  – голос звучит тише, чем я хотела.

Он улыбается шире, слишком широко, как маска, натянутая на чужое лицо..

– Ты же знаешь. Я – твой.

– Нет, – наконец выговариваю я. – Мой Корв не улыбается так. Он ворчит. Он злится. Он светится, когда я касаюсь его рогов. Он не говорит «всё кончилось» – он говорит «идём дальше».

Оборачиваюсь к «Белой Тени».

– И ты – не она. Ты слишком чистая. Ты слишком тихая. Ты… мёртвая.

Палуба вздрагивает. Свет меркнет. По воздуху пробегают серебристые нити – как паутина, но живая. Они пульсируют, пытаясь сплестись обратно. Лица экипажа расплываются, как краска под дождём.

Корв смотрит на меня – и в его глазах больше нет тепла. Только пустота.

– Почему ты не остаёшься? – шепчет он. – Ведь здесь – безопасно. Здесь – никто не умрёт. Здесь – тебя не предадут. Здесь – ты не почти человек, а просто… Фэйла.

Я закрываю глаза. На секунду представляю: вот так – всегда. Без страха. Без боли. Просто тепло и тишина…»

Но в груди – комок. Не покой. А… пустота?

– Потому что это – не я, – отвечаю я. – Я – не та, кто выбирает покой. Я – та, кто идёт вперёд, даже когда страшно. Даже когда больно. Даже когда не верится, что справлюсь. Я выбираю реальность!

Стены рушатся не сразу. Сначала – треск, как ломающиеся кости. Потом – вспышка. И тишина. Такая глубокая, что я слышу собственное дыхание.

В темноте – только эхо моих шагов. И где-то далеко – знакомый запах озона. И… смех?

– Ну наконец-то. Я уже начал думать, что ты купишься на эту идиллию. Иди. Пятая отметка. И пошевеливайся – Гагарин уже начал учить мои рога команде «светить ярче, когда она сомневается».

Я улыбаюсь.

– Скажи ему – пусть учит хвост команде «обнимать крепче».

И я иду… дальше.

ЗЕРКАЛО ТИШИНЫ («Ты не успела»)

Я открываю глаза – и первое, что замечаю, – тишина. Не та благостная, обволакивающая, к которой я уже почти привыкла в этом странном мире. А мёртвая. Безжизненная. Тишина, в которой не хватает самого главного – дыхания «Белой Тени».

Корабль цел. Внешне – ни царапины. Стены по-прежнему мягко пульсируют, спят. Воздух свеж, как всегда, но… пуст. Нет привычного гула двигателей, нет перешёптывания систем, нет даже лёгкого шороха ветра в вентиляционных решётках.

Я делаю шаг – и звук моих шагов звучит оглушительно громко в этой стерильной тишине.

Коридоры – чистые, аккуратные, как музейные залы. Ни брошенного инструмента, ни забытой кружки, ни единого следа суеты. Всё на своих местах. Слишком на своих местах.

Захожу в столовую. На столе – остывший бульон в прозрачной миске, нетронутый хлеб, аккуратно сложенная салфетка. Стулья расставлены ровно, как на параде. Ни крошки, ни пятнышка. И ни души.

В медблоке – носилки без людей, пробирки без света, робот-медик выключен. На экранах – ни одного сигнала, ни одного биения пульса. Всё стерильно. Всё мертво.

Поднимаюсь на мостик. Голограммы гаснут одну за другой, как свечи в пустом храме. Панели молчат. Консоли не отзываются на прикосновения. Никого. Никого нет.

– Корв! – кричу я, и голос мой отскакивает от стен, как мячик. – Дариэн! Лира!

Тишина.

– Гагарин! – шепчу я, почти теряя надежду.

Но в ответ – только эхо, да тихий звон хрустальных часов, застывших на последней отметке.

Хуже тишины – голос в голове. Мой собственный. Без защиты юмора, без сарказма, без спасительной иронии. Голый, беспощадный голос правды:

«Ты не успела».

«Ты слишком долго сомневалась».

«Ты позволила себе упасть – и всё рухнуло».

«Они верили, что ты – искра».

«А ты – искра в глазу. Мешала смотреть».

Я падаю на колени в пустом зале. Смотрю на свои руки – прозрачные, дрожащие, бесполезные. Самый большой страх не в том, чтобы умереть. Самый большой страх – понять, что тебе доверили всё… и ты не выдержала.

– Корв! – кричу я снова, голос рвётся, царапает горло. – Отзовись! Пожалуйста!

Ничего. Только тишина, да этот проклятый звон часов, отсчитывающих последние мгновения чего-то важного.

Шепчу. Молю.

– Я не хотела… Я пыталась… Я не знала…

Но он не слышит. Или не может ответить.

Сгибаюсь пополам от стыда. Не перед миром. Перед ним. Перед тем, кто заверил: «Ты – моя»

«Он ждал. А я не справилась».

Тишина становится плотной, как стена. Она давит, душит, пытается стереть меня, растворить в этой стерильной пустоте. Я почти сдаюсь. Почти позволяю себе исчезнуть.

Но вдруг – внутри – не голос, не надежда, а упрямство. Оно вспыхивает, как искра в темноте, и я вспоминаю: однажды Корв сказал, глядя мне в глаза: «Ты не сдаёшься. Даже когда надо». И это не комплимент. Это обвинение. И вызов.

«Нет,

Если я исчезну – они исчезнут навсегда.

А я обещала.

Даже если я – не искра…

я – Фэйла.

И Фэйла не бросает тех, кто в неё поверил».

Встаю. Не красиво. Не героически. С грязью на коленях, с паникой в груди, с тараканом в душе, который щёлкает: «Вставай, дура!»

И в этот самый момент – издалека, сквозь слои Лабиринта, сквозь тишину, сквозь саму пустоту – долетает:

– Фэй…

Отголосок. Шёпот бьющийся в стену реальности, чтобы дотянуться до меня.

– …ла…

Больше – ничего. Но этого хватает.

Улыбаюсь – не губами, а решимостью. В воздухе вибрирует нечто неуловимое —сам Лабиринт затаил дыхание, ожидая моего следующего шага.

– Иду, – шепчу я, и эхо моего голоса рассыпается по коридору, как горсть звёздной пыли.

И иду вперёд – не потому что верю, что спасу всех, а потому что не имею права не попробовать. Каждый шаг отдаётся в груди глухим стуком сердца, а тени вокруг отступают, не решаясь преградить путь.

За аркой – Центр Лабиринта. И живое зеркало Вейланов, где скрыта истина. Его поверхность мерцает, переливаясь всеми оттенками сумеречного неба, а в глубине проступают смутные очертания – то ли воспоминаний, то ли грядущих событий. Воздух здесь гуще, насыщеннее, пропитан невысказанными словами и невыплаканными слезами.

***

Я переступаю порог – и замираю.

Перед мной огромное помещение, залитое призрачным светом. В центре, на высоте человеческого роста, парит живое зеркало Вейланов. Оно дышит, медленно пульсируя, как сердце древнего существа. Его поверхность переливается, то становясь прозрачной, то наполняясь вихрями цвета и тени.

Делаю шаг вперёд. Пол под ногами тёплый, вибрирующий – мерещилось что я иду по живой мембране.

– Корв… – шепчу я, мысленно протягивая к нему нить.

Но не дотягиваюсь. Слишком далеко. Слишком глубоко. Между нами – не расстояние, а лабиринт иллюзий, сотканный из сомнений, страхов и чужих голосов.

Сжимаю кулаки.

– Ладно. Я смогу. Сама.

Подхожу ближе. Зеркало теперь прямо передо мной —дышащая гладь. Оно манит и пугает одновременно. Протягиваю руку. Пальцы касаются поверхности – и я ожидаю холода, но…

Оно тёплое. Пульсирующее. Как настоящее сердце.

Осторожно обхватываю края зеркала – и оно послушно ложится в мои ладони, похоже что всегда ждало этого прикосновения.

Вспышка.

Яркая, ослепительная, разрывающая тьму. На мгновение мир исчезает – остаётся только свет, пронизывающий меня насквозь.

И тогда я вижу: лица тех, кто верил в меня. Дариэн, улыбающийся сквозь тревогу. Лира, сжимающая кристалл надежды. Робот-медик, мигающий кодом поддержки. Риэль улыбающийся с хрустальным звоном чешуек, Док погруженный в анализ данных и Корв…Они – не иллюзии. Они моя правда

Я вижу. Я знаю, что делать.

Я – та, кто выберет «они», а не «я». Даже если есть «ты». Надеюсь ты меня простишь….

Зеркало уютно лежит у меня на ладони. Лабиринт исчезает. Растворяется, как утренний туман под солнцем. Стены, коридоры, иллюзии – всё превращается в дым, в пыль, в ничто.

Я стою на дне того самого провала – в храме, где всё началось. На краю, на верхней ступени, сидит Корв.

В его глазах – напряжение, тревога, но и… надежда. Он ждёт. Ждёт меня.

Начинаю подниматься. Каждая ступенька даётся тяжело, казалось я несу на плечах весь мир. Но с каждым шагом я чувствую, как возвращаюсь – не просто в тело, не просто в реальность, а в себя.

Постепенно материализуюсь на верхней ступеньке. Ноги подкашиваются. Всё тело бьёт мелкой дрожью – от усталости, от напряжения, от невероятного облегчения.

Падаю в его объятия.

Он ловит меня, прижимает к себе так крепко, что становится больно. Но эта боль – настоящая. Живая. Я чувствую, как его дыхание смешивается с моим, как сердце бьётся в унисон – два ритма, ставшие одним.

– Ты… – его голос дрожит. – Ты вернулась.

Киваю, не находя слов. Просто прижимаюсь ближе, чувствуя, как его сердце бьётся в унисон с моим.

«Оно тёплое. Пульсирующее. Как настоящее сердце. Как моё сердце, которое я наконец услышала».