Текст книги "Пульс далёких миров: Хроники той, кто слишком громко думала.(СИ)"

Автор книги: Светлана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава одиннадцатая. Где мой вулкан?

После прыжка через Разлом Слезы «Белая Тень» вышла в нормальное пространство – но ничего не изменилось.

Планета висела впереди, окутанная пылью, похожей на слёзы, – близко, но недостижимо.

Сканеры показывали: расстояние – три парсека.

Через час – всё ещё три парсека.

Через два – опять три парсека, может сама реальность решила: «Вы не готовы»?

– Элион молчит, – протянул Дариэн, глядя в данные. Его сиреневые глаза мерцали, как далёкие звёзды. – Он думает.

– Отдыхайте. Все.  Мы никуда не денемся.

Экипаж разошёлся.

Лира – в медблок, проверить спящих.

Риэль – в лабораторию, «поговорить с пробирками».

Я обернулась к Корву.

Он стоял у стены, как в воду опущенный, рога потухли, хвост волочился.

– Корв, всё в порядке? – спросила я.

Он буркнул:

– Да.

И поплёлся по коридору, будто его ноги забыли, как нести вес одиночества.

А тут ко мне подошёл Дариэн.

– Пойдём в комнату отдыха, – проговорил он мягко, взяв меня под локоть. – Ты выглядишь так, словно твой кишечник снова готов к трансцендентному выходу.

Я покосилась на него.

 Капитан редко позволял себе неформальные беседы – даже со старпомом он держался на приличной дистанции. А тут – личное приглашение, да ещё и без очевидной служебной надобности.

Он будто уловил мой немой вопрос и чуть сжал локоть, словно удерживая от побега.

– С тобой я могу не быть капитаном. Хотя бы на десять минут, – произнёс он почти шёпотом, глядя вперёд.

– А если я вдруг начну требовать перерасчёта курса или доклада о состоянии реактора? – попыталась я отшутиться.

– Тогда я напомню, что ты подписалась на десять минут человечности, а не на вахту инженера, – усмехнулся он.

Мы прошли мимо того места, где исчез Корв.

Дариэн бросил взгляд в темноту коридора – на секунду его хвост дрогнул, будто хотел рвануться вслед.

Потом повёл меня дальше.

Дверь комнаты отдыха скользнула в сторону, и нас окутало приглушённым светом и тихим гулом вентиляции.

Здесь пахло старым деревом и тёплым металлом – так пахнет корабль, который давно стал домом. Приглушённый свет отбрасывал на стены узоры, похожие на карту неведомых галактик. В углу тихо тикал хронометр, отсчитывая секунды, будто напоминая: «Даже в застывшем пространстве время идёт»..

Дариэн налил два бокала сереневатой жидкости – не «Янтарного Гнева», слава чёрной дыре, а чего-то вроде «Сиреневого Шёпота», что, по слухам, пили швархские дипломаты, когда хотели соблазнить, а не сжечь.

– Ты справилась, Фэй, – признал он, протягивая мне бокал. Его рога отсвечивали в полумраке, как полированный обсидиан, а хвост покачивался в такт дыханию – не от нетерпения, а от… интереса.

– Это заслуга Гагарина, – ответила я. – Он ущипнул меня так, что я чуть не материализовалась в трёх местах сразу. Представляешь? Три Фэй: одна – в медблоке, вторая – в душевой, третья – в твоей каюте.   Хотя… – я прищурилась, – последняя, может, и не так уж плоха?

Он рассмеялся – тихо, но искренне. В сиреневых глазах мелькнула искра.

– Осторожно, переводчик. У швархов есть поговорка: «Та, что шутит про каюту, уже наполовину в ней».   А я, между прочим, я очень аккуратный. Никакого хаоса. Даже аромат свежевысушенных трав веет в воздухе.

– Ой, не начинай про травы, – вздохнула я. – После того, как я застала Корва, начищающего рога, я теперь не могу смотреть на растения без внутреннего крика.

– Ах, Корв, – протянул Дариэн, делая глоток. – Он всё ещё думает, что сила – в качестве полировки рогов.

Я хихикнула.

Дариэн подошёл ближе.

Не вплотную. Просто настолько, чтобы я почувствовала тепло его тела – не жар Корва, а тёплый, устойчивый свет, как от звезды, которая знает, что будет гореть ещё миллиард лет.

– А если бы не Гагарин? – спросил он, наклоняясь чуть ниже, так что его голос коснулся моего уха, как шёпот. – Ты бы осталась в прошлом? В своём уютном модуле с кофе-автоматом в депрессии?

– Нет, – вздохнула я. – Я бы всё равно вернулась. Мне кажется с тут…я на своем месте…

– Может, потому что здесь есть те, кто не боится твоего шума? – Он улыбнулся. – Или потому что кто-то уже начал мечтать о твоих руках на своих рогах?

Мои уши вспыхнули.

«Святая чёрная дыра, он что, читает мысли?!» 

«Или я снова думаю слишком громко?!» 

«А если он знает, что я представляла, как он целует меня… ОЙ. НЕТ. СТОП.»

– Я не читаю мысли, – заверил он, точно услышав всё это. – Не у всех швархов есть это умение, в отличии от нашего мрачного друга, у меня есть другое умение: я чувствую пульс желания. А у тебя он… очень громкий.

Я отхлебнула из бокала – больше для вида, чем от жажды.

– Ты опасная личность, капитан.  Особенно когда говоришь такие вещи с лицом святого.

– Я не святой, – изрек он. – Я шварх. А значит, я умею ждать.  И брать, когда приходит время.

Он наклонился – медленно, давая мне тысячу шансов отстраниться.

И когда его губы почти коснулись моих…

– Прости, – прошептала я. – Я… не могу. Не сейчас.

Он не отстранился сразу. Просто улыбнулся– не губами, а глазами, как тот, кто понимает больше, чем говорит.

– Я и не просил «сейчас». Я просто напомнил: я здесь.  И если однажды ты захочешь не героя, не долга, не облака…  а просто пощупать рога без последствий  моя каюта всегда открыта.  И в ней нет лавандовой салфетки. Обещаю. Только я.

Он выпрямился, допил свой бокал и поставил его на стол с лёгким звоном.

Потом опустился в кресло напротив меня, впервые за весь разговор выглядя… усталым. Не капитаном – человеком.

– Думаешь я всегда такой? – произнёс он, не глядя на меня. – Спокойный. Расчётливый.

Я не шевелилась. Боялась спугнуть этот редкий момент.

– Моя мать… После её смерти я… сломался. На три цикла. Пил. Кричал. Ломал вещи. Думал, если буду достаточно громким, она услышит и вернётся.

Он сжал бокал так, что тот едва не треснул. Стекло тихо звякнуло, пытаясь напомнить: «Не разрушай и это».

– Но она не вернулась. А корабль… он не прощал слабости. Он требовал капитана. Не мальчика, который потерял мать, а человека, который может вести.

Медленный выдох. Его хвост безвольно опустился на пол – ни ритма, ни угрозы, только тяжесть.

– «Я научился молчать, – продолжил он, глядя в бокал. – Не потому, что не болит. Просто… боль – это роскошь, которую капитан не может позволить себе. Триста душ на борту. Триста причин быть сильным».

Я осторожно коснулась его руки. Он не отстранился, но пальцы сжались вокруг бокала.

Он наконец посмотрел на меня прямо, без улыбки, без игры. В сиреневых глазах – не отблески светильников, а давняя, невыплаканная буря.

– Знаешь, Фэй, самое страшное – не потерять власть. Страшно потерять право на слабость. Потому что, как только ты дашь себе волю , все остальные тоже рухнут. И тогда уже никто не удержит штурвал.

Пауза. Он провёл ладонью по лицу, стирая невидимую пелену.

– Поэтому, когда ты говоришь, что не можешь… я понимаю. Потому что я тоже не могу. Не всегда. Но я здесь. И ты здесь. И пока мы можем говорить – мы ещё живы.

Его голос стал тише, почти шёпотом:

– А ещё… я понял одну вещь. Капитан – это не тот, кто никогда не падает. Это тот, кто встаёт. Даже если все видят, что он хромает. Даже если сам он знает, что больше не выдержит. Он встаёт. Потому что иначе некому.

Я хотела что-то сказать. Слова застряли в горле. Вместо них – только тепло от его признания, как свет далёкой звезды, который добирается до тебя спустя века.

Дариэн поднял бокал, произнося безмолвный тост. Не за победу. Не за славу. За то, чтобы завтра снова встать. И держать курс.

– За нас, – предложил он тихо. – За тех, кто не имеет права сдаться. Даже если очень хочется.

Я подняла свой бокал. Наши взгляды встретились. В этот момент не было капитана и переводчика. Были два человека, которые знали: иногда самое смелое – это просто остаться.

Еще раз глубоко вздохнув капитан отсалютовал мне и вышел.

Я осталась одна.

Посмотрела в свой бокал.

– Ну что, Гагарин, – подумала я вслух, – похоже, у меня теперь два шварха и ни одного нормального унитаза. Жизнь – сплошной космический абсурд.

Но вместо того чтобы рассмеяться, я замерла.

Потому что в голове начался цирк.

«Дариэн – как сиреневый закат: красив, спокоен, не обожжёт. Можно смотреть вечно. Можно лечь и уснуть под его светом. Безопасно. Почти скучно».

«А Корв…»

«Корв – как вулкан, который забыл, как спать. Он не обнимает – он якорит. Не смотрит – врывается. Не говорит – горит. И если он посмотрит на тебя слишком долго, ты либо сгоришь… либо начнёшь светиться сама».

Я встала.

Прошлась по комнате.

«Дариэн предлагает тишину. А мне… мне нужен шум. Мне нужен тот, кто не боится моего бреда, моих глюков, моего таракана, моей паники. Тот, кто сам – сплошная тревога… но рядом с ним я чувствую себя на месте».

«Святая чёрная дыра… мне сейчас кровь из носу нужно к нему…. Прямо сейчас. Пока я не передумала. Пока он не ушёл в свою тьму и не запер дверь».

Я выбросила остатки напитка в утилизатор, поправила пижаму из медблока (которая, кстати, всё ещё пахнет антисептиком и лёгким отчаянием),  и побежала.

Как переводчик с периферии, у которой в голове гравитация, в животе – буря, а в груди – пульс, который совпадает с его.

Гагарин, сидевший где-то в вентиляции, одобрительно щёлкнул.

«Наконец-то, – говорил этот щелчок,– ты перестала думать и начала действовать».

Глава двенадцатая. Поцелуй без инструкций.

Я нашла его по отсутствию света.

Всюду на корабле – тёплый, приглушённый свет.

А здесь, на верхней палубе, в старой аудитории для наблюдателей, – тьма.

Густая, почти живая, как дым после погасшего костра.

«Ох, великий пульсар в шляпе, – подумала я, подходя ближе, – если он сейчас вскочит и зарычит, я точно умру от инфаркта. А если нет – умру от того, что он сидит такой… один. И никто не принёс ему даже чашку чего-нибудь, что не шевелится».

Он сидел на одной из нижних ступеней, свесив голову, руки на коленях. Его хвост обвивал ступень, как якорь, удерживающий его от падения в собственную пустоту.

Я подошла тихо.

Осторожно коснулась его руки.

– Эй, Корв. Ну ты чего?

Он поднял голову.

Помещение озарилось янтарным сиянием его глаз – тёплым, живым, полным боли и чего-то похожего на надежду.

«Ооооо… эти рога…» – пронеслось у меня в голове.

«Словно их выточил кто-то, кто очень злился… но потом передумал и отполировал . Клянусь гравитацией Луны-3, я что, теперь фетишистка рогов?!»

– Можешь потрогать, – сказал он тихо, – если так хочется.

– Бездна, ты опять копаешься у меня в голове?

– Ты слишком громко думаешь, – признался он вдруг, почти шёпотом, – Я слышу каждое твоё «оооо… эти рога…».

– Ну и что? Может, твои рога достойны быть в центре моего внутреннего монолога. Это не комплимент.

– Это приговор, – пробурчал он.

Я подняла руку.

Кончиками пальцев коснулась его рога – не исследуя, а прося разрешения.

Провела вдоль – медленно, почти робко.

Он издал звук между урчанием и вздохом, глубокий, первобытный, и приблизился – не телом, а всем существом.

– А хвост? – спросила я, не отводя взглята.

– А что хвост? – ответил он.

В следующий миг он обвил им мою талию – точно знал, где я нуждаюсь в опоре.

Притянул к себе.

Мы замерли. Между нами – лишь дыхание, которое становилось всё чаще. Его глаза потемнели, словно поглощая свет. Я почувствовала, как его хвост слегка дрогнул, касаясь моего запястья.

– Ты уверена? – прошептал он.

Я не ответила словами. Просто наклонилась ближе.

«Ладно, Фэй, – заверещала моя голова, – ты официально сошла с ума. Ты сидишь верхом на швархе, который вчера называл тебя „отродьем бездны“, а сегодня… сегодня он смотрит на тебя так, будто ты – последний источник кислорода в вакууме. И, клянусь пылью Эос-9, почему его губы такие… близкие?»

Он не стал ждать.

Его губы коснулись моих – сначала осторожно, будто пробуя на вкус. Потом глубже, настойчивее, словно он боялся, что я исчезну. Я ощутила тепло его дыхания, смешанное с терпким ароматом, которого раньше не замечала. Это был не просто поцелуй – это было признание, высказанное без слов.

Его губы были твёрдыми, но не жестокими – скорее, настойчивыми, будто бы пытался запомнить вкус моего дыхания, чтобы не потерять его снова.

Руки легли на мою талию – не сжимая,  удерживая.

А его дыхание… оно было прерывистым, горячим, и в нём чувствовалась усталость, желание, и что-то ещё – облегчение, видимо наконец перестал притворяться, что может быть один.

«Ох, проклятая квантовая медуза… – подумала я, теряя связь с реальностью, – если это галлюцинация после местного гриба, я больше никогда не буду жаловаться на инопланетный бульон. Пусть хоть каждый день будет такой поцелуй вместо ужина».

Когда он отстранился, я снова коснулась его рога.

– Если ты не собираешься сейчас же исследовать все части моего тела, – прохрипел он, – не стоит его снова трогать.  Очень чувствительные они.

Я засмеялась – тихо, в его губы.

– А кто сказал, что я не собираюсь?

Он развернул меня, прижал мою спину к своей груди – тёплой, твёрдой, живой.

Одной рукой обнял за талию, другой нажал кнопку на коммуникаторе.

Панель тихо загудела, и стена медленно раздвинулась, открывая космос.

– Я хотел, чтобы ты увидела это, – сказал он, прижимая меня к себе. – Здесь, где нет границ, всё кажется возможным.

Целая стена превратилась в панорамное окно —и передо мной предстал бескрайний космос во всём великолепии:  звёзды – как рассыпанные алмазы, планета – в пыли слёз, и «Белая Тень» – маленькая, но упрямая, как её экипаж.

Мы стояли так – он за моей спиной, я в его объятиях, – и впервые за всё время я не думала о миссии, облаке, храме.

Я просто была.

«Интересно, – подумала я, глядя в бездну, – если бы Гагарин увидел это, он бы пробубнил: „Ну наконец-то ты перестала болтать и начала делать что-то полезное“. Хотя… нет. Он бы посоветовал: „Не забудь спросить, можно ли потрогать хвост“. Клянусь ржавым маршрутизатором, этот таракан умнее всех дипломатов в секторе».

Потом его коммуникатор пискнул.

Он прильнул губами к моему уху – едва уловимо, словно боялся, что это сон.

– Мне пора, – прошептал он. – Оставайся здесь, сколько захочешь.

В этот момент моё тело перестало мне принадлежать.

И ушёл – тихо, как тень, но оставив за собой янтарный след в воздухе.

Я осталась одна.

Но впервые за всё время – не чувствовала одиночества.

Где-то внизу Гагарин щёлкнул антенной – один раз, коротко.

«Ну наконец-то», – говорил этот щелчок.

А я смотрела в космос и думала:

«Три парсека… может, это не расстояние. Может, это – испытание. 

И мы его уже прошли.   Вот так – рогами, хвостом и одним поцелуем, после которого я, кажется, забыла, как дышать… и как не думать о том, чтобы сделать это снова. Клянусь пылью плачущей планеты – я бы повторила. Даже если бы за это пришлось перевести ещё тысячу инструкций к унитазам».

Глава тринадцатая. Сегодня – хороший день.

Я стояла у панорамного окна и смотрела в космос – не потому что он красив (хотя, что отрицать, красив), а потому что не знала, куда девать руки после того, как Корв ушёл.

Они всё ещё помнили тепло его груди. А мозг – как всегда – решил, что лучший способ справиться с эмоциями – устроить ревизию всей вселенной.

Сосредоточилась, если я почувствовала Корва тут, почему бы не пошпионить за остальными.

И так….Сначала я прикоснулась к кораблю…

Я касалась корпуса «Белой Тени». Корабль казался храмом света в звёздной бездне – одновременно мощным и нежным, неприступным и гостеприимным.

Его силуэт напоминал лунный блик: вытянутый эллипс корпуса с мягкими изгибами, боковые модули – как лепестки светящегося цветка. В режиме гиперпрыжка он сжимался, превращаясь в стремительную комету.

Поверхность пульсировала, переливаясь перламутрово-белым светом с оттенками морской волны и золота. При активации систем по обшивке пробегали волны нежно-голубого, изумрудного и янтарного свечения.

Носовая часть выстраивалась плавными, уверенными линиями, создавая ощущение настороженной готовности. В центре располагалась широкая смотровая панель, пронизанная мягким, ровным светом. По бокам от неё выступали обтекаемые секции —сложенные для взлёта крылья, хранящие силу для грядущего рывка. Ниже, в полукруге иллюминаторов, теплился уютный свет жилых уровней – приглушённый отблеск домашнего очага посреди космической бездны.

На боковых модулях виднелись круглые окна, переходные галереи с растениями и ручьями, площадки для созерцания звёзд. Кормовая секция напоминала чашу звёздного огня: сопла подобны лепесткам лотоса, радиаторы – крыльям бабочки, а кольца стабилизаторов вращались с размеренностью галактических вихрей.

Палубы наблюдения представляли собой окна в вечность – с градиентными стёклами, прозрачными в центре и плавно темнеющими к краям, и рамами из материала, напоминающего полированное дерево. Антенны и датчики выступали из корпуса, подобно нежным щупальцам медузы, ощупывающим космическую бездну.

Внутри корабль жил своей жизнью. Коридоры извивались, как тропинки в зачарованном лесу. Освещение менялось в ритме космических суток – от холодного света далёких звёзд до тёплого сияния домашнего очага. В общественных зонах цвели сады, смешивались ароматы и звуки: тихий шелест вентиляции, гудение реактора, смех, звон посуды, шёпот разговоров.

Каждый находил здесь свой уголок:

любители высоты – галереи с панорамными окнами и видом на звёздные вихри;ищущие уединения – тихие ниши с мягким освещением для медитации;общительные – просторные залы с круглыми столами, где смешивались языки и истории;

«Белая Тень» существовала в своём особом ритме. Она мягко покачивалась на гравитационных волнах, согревала отсеки до комфортной температуры, подстраивала освещение под биоритмы пассажиров, открывала двери с тихим шелестом, приглашая: «Добро пожаловать домой».

Я убрала руки от стекла, всё ещё ощущая тепло.

– Ладно, – сказала я. – Попробуем пойти дальше….

Внизу, у медблока, Риэль вытаскивал из вентиляции робота-уборщика, который, судя по всему, пытался залезть в палату к спящим.

– «Нет, дружище, – говорил он, – там не мусор. Там – люди. Или то, что от них осталось».

Робот грустно пискнул и покатился прочь.

Риэль вздохнул, достал из кармана на этот раз синее месиво и уселся на пол – жевать и думать.

«Похоже, даже чешуйчатые гении не знают, что делать дальше», – решила я.

Через два коридора Док вышел из лаборатории с чашкой чего-то дымящегося.

Он не шёл к себе. Он шёл к капитану.

Остановился у двери, постучал.

Дариэн открыл – при  полном параде, но с усталыми глазами.

Они поговорили минуту.  Потом Док кивнул отдал чашку капитану, а Дариэн положил руку ему на плечо – и закрыл дверь.

«Интересно, – подумала я, —они просто делятся чаем, когда мир рушится?»

Потом я увидела Лиру.

Она шла по коридору с планшетом, нахмуренная.

Мимо неё прошёл инженер с охапкой кабелей – и инстинктивно отступил в сторону, чтобы не задеть.

Лира бросила на него взгляд – короткий, ледяной.

– «Если ты ещё раз подключишь вентиляцию к системе полива, я лично вживлю тебе кактус в шею. И он будет цвести от твоей глупости».

Инженер побледнел и умчался.

«Ого, – подумала я, – а у неё есть когти. И они белые, как всё остальное».

Она вошла в ботанический отсек – ту самую сферу за пределами корпуса, где растения со всех уголков галактики.

Я вернулась сознанием в свое тело.

Поежилась вспоминая руки только что обнимавшие меня, этот его хвост….

Но в тот момент, когда я подумала о Корве …в голове вспыхнуло.

«Фэйла ХВАТИТ!!! Я строю протоколы эвакуации! Ты же знаешь, что облако не успокоилось! А ты лезешь ко мне в голову с… с этим?!»

Я согнулась, ощущалось что меня толкнули в грудь.

«Прости! Я не хотела! Это просто… автопилот мозга!» 

«Твой „автопилот“ сейчас сбрасывает мои настройки. И, реактор мне в глодку, Фэй… перестань думать о том, как мои рога реагируют на твои пальцы. Потому что они реагируют. И не только они».

Я задохнулась.

«Я не… я не думала…» 

«Врёшь. Я чувствую каждое твоё „оооо…“ как удар током по позвоночнику. И если ты не прекратишь – я найду тебя. Прямо сейчас. И покажу, что „чувствительные рога“ – это самое безобидное, что во мне есть».

Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди и побежать к нему.

«Святая чёрная дыра… мы что, теперь общаемся телепатически?!» 

«Нет. Надеюсь. Ты просто слишком громко думаешь. Особенно когда вспоминаешь, как я целовал тебя. И что твой запах до сих пор на моей коже. Бескрайний космос, теперь я тоже об этом думаю… Твои способности развиваются…. Все! Я занят, подглядывай за кем-нибудь еще».

Он оборвал связь.

Я стояла, дрожа, с пылающими ушами и желанием, которое не влезало в тело.

– Ох, проклятый квантовый скачек… – прошептала я. – Он же сжигает меня на расстоянии.

Где-то в вентиляции Гагарин щёлкнул – медленно, с явным сарказмом.

«Иди к Лире, в оранжерее повысился уровень шума, можешь пригодиться, – говорил этот щелчок, – пока не сгорела дотла…».

Я глубоко вдохнула.

– Ладно, – буркнула я, поправляя пижаму, которая вдруг стала слишком тесной. – Сначала Лира.  Потом… потом я найду этого огненно-рогатого начальника безопасности и скажу: «Если уж читаешь мысли – читай внимательнее. Потому что я уже решила, что исследовать все части его тела – это не угроза. Это план».

***

Оранжерея

Дверь открылась с тихим шипением.

Внутри – тишина и зеленоватый свет.

Лира стояла у ствола кристального дерева, рука лежала на коре.

Дерево пульсировало неровно – то гасло, то вспыхивало.

Она не говорила. Но всё вокруг дрожало от её напряжения.

– Ты не должна быть здесь, – промолвила она, не оборачиваясь.

– Гагарин прислал отчёт: уровень шума повысился. Решил, что ты захочешь компанию.

– Таракан слишком много знает.

– Это его работа.

Она наконец посмотрела на меня.

– Ты выглядишь так, словно тебя только что обжёг шварх.

– Ментально. На расстоянии. Пообещал, что если я не перестану думать о его рогах – он найдёт меня и покажет, что «чувствительные рога» – это самое безобидное.

Лира усмехнулась – едва заметно, но искренне.

– Корв всегда был прямолинеен. Даже когда молчит – молчит выразительно.

Она глубоко вздохнула и села на скамью. Я – рядом.

– Это дерево – последнее из Элис-Тор. Я вырастила его из семени, которое смогла сохранить.

Она замолчала. Пальцы сжали край скамьи.

– Во время прыжка… я увидела их. Просто… они были там. Моя мать. Мои братья. Все, кого я не смогла вытащить. Они стояли у края провала, где исчезала наша планета. И смотрели на меня. С упрёком. С надеждой. Ждали, что я остановлюсь. А я не могла. Потому что если бы остановилась – умерла бы тоже. И тогда… никто бы не помнил их имён…

Голос у неё не дрожал. Но руки – да. Я помолчала. Потом сморозила:

– Я вообще не знала родных. Меня вырастил робот-воспитатель на Луне-3. Его звали «Старший Брат-42». Он учил меня читать по этикеткам с консервированных водорослей и говорил: «Не грусти. Грусть – это просто незаряженный аккумулятор».

Лира посмотрела на меня.

– Ты шутишь?

– Только наполовину. Однажды я расстроилась, потому что термоконтейнер с Гагариным не грелся. Он выдал мне компресс и сказал: «Эмоции – временный сбой. Перезагрузись».

Лира тихо рассмеялась – впервые за всё время без горечи.

– Это многое объясняет.

– Что именно?

– Ты не ждёшь, что кто-то решит проблему… Потому что ты уже решила тысячу – в одиночку, на периферии, без инструкций. И знаешь: если не ты – то вообще никто. А раз нет права сдаться – остаётся только идти вперёд. И шутить. Особенно – шутить. Потому что этот твой юмор – не глупость. Это система охлаждения для паники.

Она спустилась со скамейки на пол. Я – за ней. Сели на тёплую землю, спиной к стволу дерева. Оно отозвалось – свет стал мягче, пульс – ровнее.

– Сядь. Просто… помолчи со мной.

Я села. Сначала – напряжённо. Потом – всё мягче. Через десять минут раздался храп. Это я уснула…..

Лира улыбнулась. Осторожно пощекотала меня за ухом. Я сложила руки под щеку, скрутилась калачиком – и провалилась глубже.

– «Ну хоть ты можешь спать спокойно», – подумала она.

И в этот момент дерево перестало пульсировать тревожно. Свет стал ровным, тёплым. Лира расслабила плечи. Всё пришло в гармонию.

– Всё же ты занятное существо, Фэйла, – подумала она. – Человек, но не совсем. Умудрилась деморализовать весь экипаж. Один Корв чего стоит – ведёт себя совсем не как всегда. Капитан, Док, Риэль… все поражаются. Один человечек. Столько шума. С тараканом. А при этом – ни интриг, ни игр, ни желания манипулировать. Просто… чистота. И наивность, от которой даже облако, наверное, растеряется.

(Пауза. Лира проводит ладонью по коре дерева, проверяя его пульс. Её голос звучит тихо, почти шёпотом, но теперь – обращён ко мне.)

– Знаешь, Фэйла…. Я не всегда стояла здесь, в тени этого дерева. Когда-то у меня был дом. Настоящий дом – с небом, которое менялось от рассвета до заката, с ветром, что пел в ветвях, с голосами тех, кто называл меня по имени.

(Её пальцы сжимаются на коре. Дерево отзывается едва заметной дрожью света.)

– Сильваны… мы не рождаемся, как люди. Мы прорастаем. Из семени, из памяти, из света. Нас мало. Всегда было мало. Мы – мосты. Между мирами, между временами, между теми, кто ищет ответы, и теми, кто их хранит.

– Моих родных не убило пламя или оружие. Их поглотила пустота. Мир начал распадаться – не взрывом, а тихим исчезновением. Сначала ушли звуки. Потом цвета. Потом… они. Они не кричали. Они просто растворялись.

– Я бежала. С семенем в руке. С памятью в сердце. Я не герой. Я просто… уцелела. И теперь несу это.

(Она поднимает руку – на ладони мерцает едва заметный свет. Не огонь, не электричество – что-то иное.)

– Моя кровь – это тоже мост. Она может открыть двери, которые ты не видишь. Но за каждую открытую дверь приходится платить.

– На «Белой Тени» я нашла пристанище. Капитан не задаёт вопросов. Корв… он чувствует, что я не такая, как все, но ему неважно почему. Он просто знает: я не предам.

– А ты… – Лира смотрит на меня, и в её белых глазах нет зрачков, но есть что-то, что видит меня насквозь, – ты не боишься странного. Ты смеёшься, когда другие дрожат. Может, именно поэтому ты здесь. Рядом со мной. Рядом с деревом.

– Оно успокаивается, когда ты рядом. Это… необычно. Сильваны редко находят тех, кто может выдержать их свет. Но ты… ты как будто создана для того, чтобы стоять на краю двух миров.

(Дерево пульсирует мягко, как сердце. Лира опускает руку, закрывает глаза.)

– Я не прошу тебя понимать. Я даже не уверена, что хочу, чтобы ты понимала. Но… спасибо, что ты есть. Что ты можешь спать здесь, рядом со мной, и не бояться.

(Тишина. Только дыхание Лиры и тихий свет дерева. Я сплю. А она сидит, охраняя мой сон, как охраняет память о тех, кого больше нет.)

***

Я проснулась свежей, как после недели сна.

Села – плавно, без спешки, волосы упали на плечо, пижама не помялась.

Лира так и сидела рядом, глаза закрыты, дыхание ровное, казалось вместе с деревом вошла в транс.

Вокруг – тихое сияние: листья переливались, ствол звенел, воздух дышал….

Лира открыла глаза. Посмотрела на меня.

– Ну что, Фэй? Выглядишь намного лучше, когда выспишься.

И улыбнулась – впервые за всё время без тени усталости.

В этот момент в животе громко забурлило.

– Ой… – смутилась я. – Надо ещё и подкрепиться для полного счастья.

Гагарин, сидевший у корней, согласно щёлкнул

«Без еды – никакой гармонии», – говорил этот щелчок.

Лира встала, потянулась – и дерево за ней: листья вспыхнули мягким светом, ствол зазвенел, как колокольчик.

– Ну? – спросила я Гагарина —Столовка

Он щёлкнул – мягко, почти ласково.  «Дерево дышит. Ты – тоже. Столовка-ждет.  Сегодня – хороший день».

Я усмехнулась.

– Он ещё не кончился.

***

Я направлялась в столовую – желудок настойчиво напоминал, что последний перекус был… скажем так, давно.

У входа в столовую я чуть не столкнулась с Риэлем. Он замер на полпути, заворожённый игрой света на металлических панелях коридора. Когда заметил меня, в его глазах мелькнуло что-то неуловимое – то ли облегчение, то ли смущение.

– Фэйла, – кивнул он, слегка улыбнувшись. – Тоже голод настиг?

– Ещё какой, – вздохнула я. – Готова съесть даже экспериментальный суп Дока, если он вдруг появится.

Риэль тихо рассмеялся, и мы вместе шагнули внутрь. В столовой царила редкая тишина – большинство членов экипажа были заняты на вахтах. Мы взяли подносы, машинально выбирая одинаковые порции фиолетовой пасты.

Сели за дальний столик у иллюминатора. За стеклом проплывали звёзды – безмолвные свидетели чужих историй.

– Знаешь, – начал Риэль, рассеянно помешивая еду, – иногда мне кажется, что я разучился просто быть. Всё время сканирую, считываю, ищу скрытые смыслы…

Я приподняла бровь:

– То есть ты сейчас сканируешь мою пасту? Проверяешь, не скрывает ли она тайное послание вселенной?

Он рассмеялся – на этот раз искренне, и напряжение в его плечах чуть отпустило.

– Нет, к счастью, она просто паста. Но… – он замолчал, глядя куда-то сквозь стол. – Я вспоминал дом. На Ксааре.

Я молча ждала. Знала: когда Риэль начинает так говорить, за словами всегда стоит что-то глубокое.

– Наш дом… он был живым, – тихо заговорил он, и в его голосе зазвучали отголоски забытой мелодии. – Стены из мягкого, дышащего мха – они меняли оттенок с рассветом и закатом. Потолок – прозрачный кристалл, хранящий свет звёзд. По ночам казалось, мы спим прямо в небесах.

Его пальцы медленно рисовали в воздухе невидимые узоры, казалось воссоздавали тот мир.

– В углу стоял древнее кресло-качалка, вырезанное из древа памяти. Оно помнило все истории, что были рассказаны под его сводами. И в нём… сидел мой брат.

Чешуя на его руках пошла тёмными разводами, как тени прошлого накрывали его.

– Он всегда любил смотреть на звёзды. Говорил, что в каждой – отголосок чьей-то души. А я… я хотел подарить ему нечто большее. Самый прекрасный сон: полёт над океаном из света. Я думал, это вернёт ему радость, покажет, как прекрасен мир.

Риэль сжал вилку так, что костяшки пальцев побелели.

– Но мой дар… он оказался слишком сильным. Я проник в его сознание, чтобы разделить видение, а вместо этого… забрал его сон. И оставил пустоту.

Он замолчал, глядя в тарелку, но видел явно не пасту – а нечто далёкое, болезненное.

В его глазах блеснули слёзы, но он не дал им пролиться. Вместо этого достал из кармана крошечного игрушечного дрона – тот едва помещался в ладони. Положил на стол между нами.

– Это он сделал. Ещё до… всего. Сказал, что дрон будет летать за нас обоих. – Риэль провёл пальцем по миниатюрному крылу. – Я храню его. Как напоминание. Что даже в пустоте остаётся что-то настоящее.

Я осторожно накрыла его руку своей. Чешуя была холодной, но под ней чувствовалось тепло – слабое, но живое.

– Он прав, – протянула я тихо. – Ты не виноват. Ты пытался подарить ему красоту. Это не ошибка. Это любовь.