Текст книги "Появляется всадник"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)

Но недостаточно быстро, чтобы спасти короля Джойса и принца Крагена. С такой скоростью он мог достичь дна долины тогда, когда нужно будет мстить за них. К несчастью, кадуольцы у последней катапульты заметили его движение и обстреляли гравием, как только он оказался в пределах досягаемости.

Камни ударили по сверкающему на солнце яркому металлу; среди криков и грохота вокруг они бесшумно врезались в него. И, несмотря на броню, Дарсинт упал ничком в журчащий ручей.

***

Услышав крик, предупредивший Элегу, король Джойс и принц Краген повернули лошадей. Краген в сердцах выругался при виде существ с рыжей шерстью. Их пылающая ненависть производила впечатление, сопоставимое с шумным приближением монстра. И было их слишком много… Им с королем не удастся от них оторваться. А люди Смотрителя Норге, отправившиеся на помощь, были слишком далеко. Но король лишь улыбнулся, его глаза загорелись ярче.

– Как я сказал, – заявил он голосом, слышным лишь принцу, – верховный король начал отчаиваться. Он не может позволить себе проиграть. А люди, которые не могут себе позволить проиграть, никогда не побеждают.

Принц Краген задумался бы над этим философским заявлением – и восхитился бы ему, – но сейчас ему было не до того. Ему некогда было жалеть, что он скоро умрет или что он подвел своего отца – и даже о том, что никогда больше не сожмет в своих объятиях Элегу. Его руки достали меч, и он послал своего скакуна в галоп, направляясь не к невозможной безопасности армии, слишком далекой, чтобы помочь ему, а прямиком к ближайшему существу, на острие атаки.

За короткий, в два или три удара сердца, промежуток времени он успел удивиться и почувствовать сильное облегчение от того, что король Джойс оказался рядом с ним: двуручный меч готов к бою, глаза горят. Затем алендский Претендент и король Джойс врезались в яростную стену ятаганов и принялись сражаться, стараясь забрать жизни у возможно большего числа врагов, прежде чем погибнут.

***

И снова леди Элега старалась больше сосредоточиться на отце и принце Крагене, не следя за тем, как Дарсинт пытается встать. Она крепко держала Мисте; по тому, как реагировало тело Мисте, она поняла: произошло еще что—то.

Двигаясь неуклюже, словно увечный, Дарсинт продолжал идти по ручью.

Сейчас он не мог бежать. Мисте исцелила его телесные раны, но ничто в этом мире не могло заделать дыры, прожженные в доспехах, и эти дыры делали его уязвимым. Его снова ранили, он припадал на одну ногу, то и дело спотыкаясь; энергия в его скафандре тоже, должно быть, подавалась со сбоями.

Но он держался и шел вперед.

***

Принц Краген и король Джойс тоже держались.

Собственно, они держались так хорошо, что принц Краген почувствовал прилив радости от того, как вздымались и опускались их мечи, как неотразимы были их удары, как послушны лошади. У существ с рыжей шерстью глаза, покрытые мохнатыми ресницами, были не там где надо; у тварей было слишком много рук, слишком много ятаганов. Их ненависть была столь неукротима, что походила на всепоглощающую страсть. Тем не менее, они были существами из плоти и крови, и их можно было убить. И они не слишком умело владели своими клинками; они больше надеялись на ярость, чем на опыт.

Принц Краген и король Джойс врезались в самый фронт атаки и продолжали двигаться, сражаясь плечом к плечу, словно облачились в неуязвимость.

Поразительно, сколько ударов они отвели, или отбили, или увернулись от них; как глубоко вонзали свои мечи в мохнатых существ, как их словно взбесившиеся кони пугали коней существ, и те начинали пятиться. Поразительно, как хорошо дрался король. Принц Краген был намного моложе и намного сильнее. Но король Джойс не хуже принца наносил удар за ударом, размахивая двуручным мечом так, словно сталь в руках преобразила его, восстановила его силы. Сейчас его борода была измазана кровью; клинки порвали на нем кольчугу; кровь забрызгала плечи. Но он успевал отводить удары от своего спутника со своей стороны.

Некоторое время они продержались против подавляющих сил противника.

А когда они начали побеждать, принц Краген обнаружил, что наконец—то поведение короля Джойса становиться понятным. Если даже все остальное погибнет, никто не сможет изменить тот факт, что король Морданта и алендский Претендент погибли бок о бок, а не разрывая друг другу глотки.

Но удача отвернулась от них. Два человека просто не могли выдержать такой неукротимой и убийственной ненависти. Но пока они держались. Общий расклад в битве изменился, и принц Краген ощутил новый прилив радости, осознав, что они с королем Джойсом уже не одни.

Посреди клубка мохнатых тел появился Термиган.

Он привел с собой всех своих людей. При взгляде на его лицо все становилось ясно; у него руки мясника. То, как он рубил врагов, подтверждало слышанные принцем истории. А люди Термигана были далеки от паники. Они видели, как Стернваль живьем пожрало Воплотимое, и больше ничто не могло испугать их. В ходе первой атаки слизняка они ждали вместе со своим угрюмым лордом на дне долины, в любую минуту готовые нанести удар. Они могли бы ударить по самому чудовищу. Но существа с рыжей шерстью были более понятным врагом, и последние силы Термигана без колебаний поспешили в битву.

Лорду и его людям удавалось сохранять жизнь принцу Крагену и королю Джойсу, до тех пор пока не подоспели подкрепления Норге.

***

Существ было около тысячи. Смотритель Норге выслал для спасения короля вполовину меньше. Мысль, что король Джойс и принц Краген погибли, наполнила долину тревогой, парализуя большую часть армии.

Люди, откликнувшиеся на призыв Норге сесть на коней, были полубезумны от страха, напуганные слизняком и странными существами. В определенном смысле Смотрителю повезло, что ему удалось выслать помощь в таком количестве. С другой стороны, ему не удалось собрать достаточной силы, чтобы изменить ход событий. Тем не менее, он добился того, чего даже не пытался: уменьшил численность войск прямо перед чудовищем, уменьшил настолько, что Дарсинт смог проскользнуть между ними.

Посреди поля битвы Дарсинт зашатался, едва способный переставлять ноги. Но, должно быть, он чувствовал себя лучше, чем выглядел. Любого, кто пытался напасть на него, он убивал из пистолетов, целясь и стреляя почти небрежно, словно мог выиграть такого рода битву и спросонь. Когда он промахивался, ятаганы наносили удары по его доспехам, не причиняя вреда; он, казалось, не обращал на эти удары внимания. Его не интересовали обычные клинки и лошади. Его целью был слизняк.

С пистолетами наизготовку Дарсинт замер перед разверстой пастью монстра. Но он не колебался; скорее, он боялся, что начнет колебаться. Вместо этого он начал что—то переключать в скафандре. Только Мисте поняла, что он задумал. Скафандр дал Дарсинту достаточную защиту, что позволило ему проскочить мимо кривых клыков прямо в глотку чудовища.

51. Что делают с зеркалами мужчины

Наблюдая, как Гарт орудует мечом в каменном мешке коридора, Артагель думал, что заглядывает прямо в глотку смерти.

Бретер верховного короля пришел в себя после огня лампы и неожиданной атаки Артагеля; сейчас он полностью восстановил душевное равновесие и вспомнил о своем умении владеть сталью и распределять вес. С каждым мгновением он, казалось, становился все искуснее.

Лампы, освещающие коридор, сделали его глаза желтыми; они сверкали, словно у хищника. Нос, похожий на томагавк, казалось, нависал над противником, алкая крови. Шрамы на щеках, знаки доблести, казались на бронзовом загаре бледными полосами. Хотя Гарт сражался с лучшим фехтовальщиком Морданта, он даже не вспотел. Его клинок двигался словно живой, оберегая его, словно любовник; он словно сам перехватывал и парировал каждый удар, чтобы Гарт не тратил сил на оборону.

Зубы Бретера сверкали, белые и хищные, ненависть изгнала из его черт всякую надежду на милосердие. И все же Артагель был уверен, что в отвращении Гарта нет ничего личного. Происходящее не имело ничего общего ни с репутацией Артагеля, ни с его положением, ни с особым желанием видеть его мертвым. Желание убивать было у Гарта профессиональной чертой и подавляло все прочие чувства.

До Артагеля доходили слухи о тренировках, которые проходят пригодники под руководством Бретера верховного короля, о лишениях, боли и опасностях, нависающих над маленькими мальчиками. Их заставляли обретать уверенность в себе, уверенность в своем деле; закаливали ненависть. И именно это давало Гарту силу: его отчужденность, безликость его страсти. В его сердце не было ничего, что могло бы смутить его. А Артагель покрылся испариной.

Его руки стали скользкими от пота; рубаха под кольчугой прилипла к телу. Меч весил все больше и больше, мышцы ныли от размашистых движений. Неприятное ощущение в боку сменилось острым жжением, смешанным с болью, и эта боль, казалось, высасывала силу из ног и быстроту из рук.

Обмен ударами, громкими, как удары кузнечного молота; яркие искры. Короткая пауза. Новый каскад ударов.

Сомнений не оставалось; Гарт наверняка убьет его.

Артагель относился к такой перспективе с меньшим фатализмом, чем Леббик.

Он не мог позволить себе поражение, совершенно не мог позволить проиграть. Если он погибнет, Гарт отправится за Теризой и Джерадином. Он отправится за Найлом. Они все погибнут, и у короля Джойса не будет никаких шансов…

Но, подумав о Найле, он вспомнил, что они сотворили с его братом, и его сердце наполнилось жгучей ненавистью, и он неожиданно набросился на Гарта. Только чистая ярость его атаки спасла его от неминуемой смерти. Ярость давала ему возможность двигаться быстрее; ничто, кроме ярости, не могло придать такую силу его рукам и ногам, протолкнуть воздух в легкие, вдохнуть жизнь в клинок. Острая боль немедленно отрезвила его – укол в левое плечо. Когда из раны выступила кровь, Артагель отступил. Мелкое ранение; он почувствовал это. Тем не менее, рана болела… Болела как раз настолько, чтобы он отчасти пришел в себя.

Нет. Он никогда не победит Гарта таким образом. Справедливость этого утверждения сквозила во всем, в спокойном действии клинка Гарта, в хищном блеске его глаз, безошибочно читалась в его желтых глазах.

По сути Артагелю, пока он отступал по коридору, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить равновесие, едва удавалось не допускать клинок к своей груди. Клинок Бретера ткал в свете лампы сверкающие узоры словно сталь была волшебной, вроде зеркал.

Ну хорошо. Артагелю не удастся победить Гарта таким образом. Честно говоря, ему вообще не удастся победить его. Но он должен затягивать битву, выиграть время. Время было жизненно необходимо. И сражаться ему нужно было иначе. Ему нужно начать думать, как Джерадин и Териза, но только не о Найле, – при мысли о нем он впадает в безудержную темную ярость. Нужен неожиданный поступок.

Нужно поколебать отчужденность Гарта.

Глубоко внутри Артагеля напряжение мышц ослабло, и он заулыбался.

***

Джерадин не улыбался.

Когда Мастер Гилбур не погнался за ним, он не удивился. Только почувствовал разочарование. Он не знал, что бы сделал, если бы Мастер последовал за ним. Гилбур хорошо разбирался в коридорах убежища, а Джерадин даже не надеялся победить его грубой силой. Но во всяком случае горбатый Воплотитель оказался бы в стороне от зеркал и не мог бы причинять вред королю Джойсу.

Но эта надежда рухнула. Получилось, что вместо того чтобы увести Мастера Гилбура, Джерадин бросил Теризу, оставил ее наедине с Мастером Гилбуром, Мастером Эремисом и Архивоплотителем Вагелем.

Чудесно. Звездный час великолепной жизни. Теперь ему лишь остается наткнуться на отряд солдат и бесполезно погибнуть, чтобы история его жизни завершилась в полном соответствии с предшествующими событиями.

Сейчас твой черед, – сказал Домне. – Сделай так, чтобы мы гордились тобой. Сделай так, чтобы наши страдай были не напрасны.

Джерадин великолепно преуспел в этом.

Он не мог не думать так. Он слишком часто становился жертвой стечения обстоятельств; логика его несчастий казалась несокрушимой. И тем не менее, он был слишком упрям, чтобы признать поражение. Он слишком сильно любил Теризу, слишком сильно любил братьев и короля…

Во имя разума, не забывай называть меня «Па».

Как только он убедился, что Мастер Гилбур прекратил преследование, он резко развернулся и бегом направился обратно к комнате воплощений.

Незнакомый с внутренним расположением схрона, он провел несколько страшных минут, пытаясь отыскать путь. Где же стражники? У Мастера Эремиса наверняка есть охранники, слуги верховного короля, если не нанятые самим Эремисом. Почему он не встретил их? Но наконец по одному из коридоров он добрался до комнаты воплощений.

И с порога увидел, что внутри только Мастер Гилбур. Всего мгновение, пока сердце отчаянно грохотало, а в груди рос отчаянный крик, он думал: Териза, Териза! Мастер Эремис и Вагель схватили ее, чтобы надругаться и пытать, так же как Найла, так же как Найла. Ему следует отправиться за ней, найти ее, спасти, он ни в коем случае не может позволить им раздавить ее морально.

Но, к несчастью, в то же самое время он заметил, чем занят Мастер Гилбур.

По счастливой случайности Воплотитель стоял спиной к Джерадину. Вероятно, он не знал или его не волновало, что может сделать Джерадин. Он переносил зеркало из центра круга.

Плоское зеркало, показывающее долину Эсмерель. Он нес его к зеркалу, освещенному прямым светом одного из окон. Солнечный свет делал изображение более четким.

Картинка в зеркале кишела тараканами.

Джерадин помнил их. Эти существа едва не убили его, Теризу и Артагеля. Тем не менее, новый ужас вселился в его сердце, когда Мастер Гилбур поставил плоское зеркало рядом со вторым и отступил, обнаружив свои намерения.

В плоском зеркале Джерадин увидел короля Джойса и принца Крагена прямо перед разверстой пастью слизняка.

Они были заняты отчаянной битвой с несметными полчищами существ с рыжей шерстью и невероятным количеством рук и ятаганов.

Король и принц были не одни; им помогал Термиган и его люди. Окровавленные, они сражались отчаянно. Но, похоже, не могли выстоять против такого множества странных воинов. Если даже существа с рыжей шерстью не уничтожат их, дело докончит слизняк. А Мастер Гилбур задумал воплотить новую угрозу. Он настраивал фокус зеркала, чтобы вдвинуть плоское зеркало в кишащих тараканов и воплотить их прямо над головой короля Джойса.

Лорда Демесне, повелителя Морданта. И друга отца Джерадина.

Не забывай называть меня «Па». Териза нуждалась в нем. Он позволил ей остаться одной. Джерадин с силой ударил себя по голове кулаками.

И двинулся вперед.

Подавив панику, любовь и жалость, он вошел и направился к кругу зеркал. Если бы Териза могла видеть его сейчас, то узнала бы каменное выражение его лица, отчаянный взгляд – и жестокую решимость.

Он двигался бесшумно, но быстро. К зеркалам, которые разбили они с Теризой, к ножке лежанки, которую уронил. И, подхватив дубинку из осколков, он изо всех сил запустил ее в плоское зеркало. К несчастью, его сапоги издали предательский хруст давя осколки; Мастер Гилбур услышал. С поразительной быстротой Воплотитель развернулся, махнул рукой…

…и отбил ножку.

Она пролетела над рамой и, зацепив за камень, улетела в сторону.

– Собачье дерьмо! – выругался Гилбур. Его рука сжимала все тот же кинжал; лицо было воплощением тьмы. – Когда же ты отцепишься?

Джерадин услышал, как ножка ударилась о стену. Этот стук словно был последним ударом его сердца. Новая неудача; его последний шанс упущен. Теперь он не сможет помочь ни королю Джойсу, ни Теризе, и они оба погибнут. А если он сейчас не убежит, то через несколько минут смерть настигнет и его. Не имеет значения, как именно: он не сможет победить в бою Мастера Гилбура.

И все же предсказание толкало его вперед. Это была его судьба, его проклятие. И вместо того чтобы бежать, он шагнул вперед, в круг зеркал, и оказался полностью окруженным зеркалами; все они изображали сцены насилия и разрушения.

Здесь Джерадин остановился.

– Почему я должен отцепиться? – спросил он, словно участвовал в вежливой беседе. – Почему должен облегчить вам работу? Мастер Гилбур проревел проклятие. Занеся кинжал, он приготовился к атаке.

И тут же Джерадин рявкнул:

– На вашем месте я бы этого не делал.

Изумленный Мастер остановился.

– Мне некуда больше идти, – пояснил Джерадин. – Мне не на что больше надеяться. Ну допустим, я убегу. Я могу попробовать где—то спрятаться. Похоже, у вас нет никакой охраны. Может быть, мне какое—то время удастся сохранять жизнь. Но я никогда не убегу. Я так никогда не найду Теризу.

Если ты бросишься за мной в погоню, я разобью столько зеркал, сколько смогу, прежде чем умру. Ты и так уже потерял четыре зеркала. Сколькими еще ты можешь рискнуть? Как ты считаешь, у меня есть шансы расколошматить их все?

Очевидно, первым порывом Гилбура было напасть немедленно; это было ясно по хищному оскалу зубов, по тому, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих кинжал. Но почти мгновенно он взглянул на происходящее с другой стороны. Рано или поздно кто—то войдет сюда, и Джерадин погибнет. А пока зачем рисковать годами напряженной работы?

И вместо того чтобы напасть, он опустил клинок. – Ты неправ, щенок, – прохрипел он. – У нас есть охранники. Они появятся здесь, и очень скоро.

– О, я так не думаю. – Джерадин старался не пропустить в голосе ни капли дрожи. Время – вот то, чего он добивался. Спасение для короля Джойса. Шанс, что что нибудь произойдет. – Я уверен, что у вас их великое множество. Но все они снаружи, защищают это место на тот случай, если кто—нибудь решится атаковать здесь. Наблюдая за долиной, вы с Эремисом и Вагелем так глупо доверяли себе, что вовсе не ожидали нападения изнутри.

Затем, просто потому что ему хотелось увидеть реакцию Воплотителя, Джерадин спросил:

– Где Гарт?

Брови Мастера Гилбура невольно сошлись у переносицы.

– Не поминай черта всуе, свиненок. Он уже должен быть здесь. Он притащит твоего братца Найла – который, должен сказать, доставил мне несказанное удовольствие во время своего визита.

В изображении плоского зеркала виднелось чудовище, извивающееся в пароксизмах ярости и голода.

– Я так не думаю, – повторил Джерадин. Найл. Он хотел рассмеяться, чтобы не наделать глупостей, не сойти с ума и не ринуться в атаку на Воплотителя; но не удержался и огрызнулся: – Мы с Теризой спасли Найла. С самого начала. Если Гарта здесь нет, значит, люди, которых мы привели с собой, наверняка разделались с ним. – Если Гарт не здесь, то Артагель до сих пор жив, до сих пор сражается. – А может, у верховного короля Фесттена есть планы, о которых он ничего вам не рассказывал. Ты, наверное, знаешь о его давней репутации предателя.

Увы, Гилбур ухмыльнулся.

– Пустые слова, – прохрипел он, хмыкнув. – Выдумки, фантазии. – Он сделал несколько широких шагов, не к Джерадину, а в сторону, подальше от плоского зеркала и тараканов. – Ты не спас Найла, ты не знаешь где он. В комнате, где я развлекался с ним, абсолютно темно. Ты никогда не видел ее. Таким образом, ты смог найти ее и воплотить его в другом месте. Гарт скоро придет сюда.

– Верь в это если хочешь, – ответил Джерадин. Он сам в это верил, от этой мысли все его мышцы стали дряблыми, как кисель. Но он не опускал взгляда, и его голос звучал ровно: – Скажи мне всего одну мелочь. Эти существа с рыжей шерстью. – Они продолжали кружить около короля Джойса и принца, отчаянно наскакивая на них. Людей Термигана и Норге уже стало заметно меньше. И слизняк… – Вы ведь не воплотили их только сегодня утром, так? Как вы посадили их на лошадей? Как вам удалось заставить их служить себе?

Слизняк подался вперед, словно намеревался встать на хвост.

– Нет, – враждебно подтвердил Мастер Гилбур. – Во всяком случае в этом ты прав. Эти существа… они называют себя каллат. Эремис работал с ними какое—то время. Они стали чем—то вроде его личной гвардии. Сложные и трудные переговоры успешно завершились после того, как Фесттен согласился присоединить каллат к своим войскам.

Джерадин слишком поздно понял, что делает Воплотитель.

В плоском зеркале лезущий вперед монстр походил на башню, он полз, разевая пасть. Она вроде бы миновала короля Джойса и принца Крагена; некоторые из каллат были подмяты его весом и раздавлены. Но сквозь зеркало не проходил ни единый звук. А бестия больше не ползла вперед, поглощая новую добычу. Она застыла в неподвижности, и у нее из пасти начал подниматься странный дымок.

Мастер Гилбур оказался возле одного из зеркал в круге.

Он схватился за раму свободной рукой и начал бормотать бессвязные слова.

Из зеркала, словно пущенное из катапульты, вылетело сморщенное темное пятно, не крупнее собаки, с крюками когтей на концах четырех конечностей и с ужасными челюстями, занимающими больше половины тела.

***

Мастер Эремис обожал сюрпризы. В некотором смысле он любил даже неприятные сюрпризы. Они, словно ставки в азартной игре, увеличивали остроту жизни; они позволяли ему показать, на что он способен. Но в неожиданном появлении Теризы – и, кстати, Джерадина—не было ничего неприятного. С Джерадином мог справиться Мастер Гилбур. А Териза была сломлена. Он видел поражение в ее глазах, видел, как угасают разум и решимость. Наконец—то она была его, и каждая искорка сопротивления лишь увеличивала удовольствие от обладания ею.

Когда он повел ее в свои комнаты, любуясь сзади движением ее бедер внутри нескладной одежды, вспоминая форму и вид ее груди и особенно шелковистое ощущение между ног, он подумал, что она получит большее удовлетворение, чем все те женщины, которых ему доводилось уничтожать. Смерть Саддит принесла ему чистое удовлетворение; ловкая, неотвратимая и очень своевременная. Тем не менее, в ней не было прикосновения кисти Мастера. Он уничтожил Саддит не сам; он только устроил все так, чтобы она страдала и в конце концов погибла. По несчастливому стечению обстоятельств он счел полезным заняться с Саддит любовью, его далеко идущие планы заставляли его обращаться с ней деликатно, почти вежливо, чтобы она поверила, что он поможет ей взойти наверх по социальной лестнице. Но он был требовательным мужчиной и нашел скучными ее любовные объятия. А с Теризой не будет никаких ограничений… Ничто не должно помешать деликатному привкусу боли и унижения, которым он собирается подвергнуть ее.

Он чувствовал себя таким довольным и возбужденным, что едва не приплясывал, когда вел ее в свои комнаты.

Послушная его воле, Териза зашла в комнаты и остановилась посреди той из них, где стояла его кровать, его орудия наслаждений и копия плоского зеркала, которое показывало, что происходит в долине Эсмереля.

Там король Джойс и принц Краген в любую минуту могли погибнуть под натиском каллат. Или попасть в зубы монстру, который неудержимо двигался к ним.

Отлично. Честное слово – великолепно. Эремис с удовольствием посмотрит на смерть врагов, пока Териза будет рыдать и стонать.

– Раздевайся, – приказал он, радуясь резкости своего тона. – Ты слишком долго избегала меня, и я потребую огромную компенсацию. – Он снимет одежды, и она увидит, насколько велика его страсть. – Нагота – один из тех малых даров, которыми твое прекрасное тело усладит меня сегодня. Солнечный свет лился из окон на одной из стен: там Эремис время от времени позволял стоять своим приспешникам, чтобы они могли видеть его упражнения. Сегодня они, конечно, были слишком заняты битвой или охраной убежища; но он был рад, что не делит победу ни с кем. Снаружи лишь склон холма, свобода, которой Териза никогда не получит. Убежище обставлено аскетично, у него не было времени доставить ковры. Но солнце согрело холодные каменные полы, ярко освещая его жертву и зеркало.

Териза не подчинилась. И не обращала никакого внимания на окна; насколько он мог видеть, она вообще не заметила их. Вместо этого она повернулась к зеркалу, словно в нем заключалось больше могущества, чем в чем—либо еще.

Впервые с тех пор, как они покинули комнату воплощений, Эремис увидел ее лицо.

Пожалуй, она еще не была сломлена. Что—то в ней убеждало, что она вот—вот исчезнет, растает, словно она была на грани обморока. Ее лицо было безразличным, глаза смотрели в никуда. Но ему показалось, что он заметил нечто еще, нечто тайное и удивительно соблазнительное. Возможно, надежду – надежду, что ей удастся изменить изображение в зеркале (хотя понятное дело, это не поможет ни ей, ни королю Джойсу), или что Эремис как последний болван позволит ей воплотить его где—то в другом месте (но для этого ей нужно физически прикоснуться к зеркалу, а он сильнее ее, намного сильнее), или что ей удастся сбежать (но он не собирался предоставлять ей такую возможность)

А может быть, она таила желание причинить ему боль. Что бы она ни задумала, это была именно та приправа, которой ему не хватало. На мгновение он позволил ей не подчиниться, потому что не мог решить, должен ли мягко поцеловать ее или резко сорвать с нее одежды.

Рассматривая зеркало, она сказала безразличным тоном:

– Где вы взяли этих существ? Тех, что напали на меня и Джерадина. Как вы заставили их служить вам?

Мастер Эремис с радостью ответил:

– Это – каллат. Я нашел их благодаря счастливому случаю, как улыбается счастье тем, кто повелевает жизнью. Впервые их обнаружили Воплотители Вагеля в Кадуоле, но тогда им не смогли найти применение. Похоже, все в Кармаге считали, что они могут оказаться грозной силой – и служить кому—то другому. Но, когда я избавил Вагеля от длительного изгнания у Алендских Вассалов, он вспомнил формулу и отлил новое зеркало.

Каллат – действительно могучая сила, сама видишь. – Эремис наслаждался видом в зеркале, хотя большая часть его сознания была занята Теризой, – но не настолько могущественная, как опасались в Кадуоле. Их недостаточно много, чтобы создать из них армию.

Они отщепенцы в своем мире. Сейчас их безжалостно истребляет то, что я назвал бы расой свиней. Очень больших свиней. А каллат слишком кровожадны, чтобы пойти на перемирие. Они умеют лишь сражаться или умирать.

Видя опасности, которыми они подвергаются, я воплотил нескольких из них и начал торги. За то, что им удастся скрыться от своих врагов, – Эремис заставил себя умолчать о том, что не собирался дать каллат шанс выжить, а с самого начала собирался использовать их как расходный материал, – они согласились служить мне. Териза медленно кивнула. Он не вполне разобрался, поняла ли она его объяснения; казалось, она думала о чем—то другом.

– Они пришли из совсем иного мира, – сказала она. – У них своя история, свои побуждения. Вы по—прежнему утверждаете, что их не существовало, пока Вагель не создал зеркало?

Ее вопрос заставил Мастера рассмеяться. Он не старался скрыть, что невероятно доволен собой.

– Миледи, вы действительно хотите углубиться в эти дебри софистики?

Она мрачно посмотрела на него, словно хотела услышать, что он скажет, – и не беспокоилась о том, что именно услышит. Посмеиваясь, он продолжал:

– Ни один разумный человек – среди которых, должен признаться, настоящих раз—два и обчелся, – никогда не считал изображения в зеркалах несуществующими. Эту мысль с доводами, подтверждающими ее, внушил нам король Джойс вместе с требованием найти «правильное» применение Воплотимому. Он считал, что если изображения реальны, тогда к ним нужно относиться с уважением, – и утверждал это так настойчиво, что те, кто считал по—другому, не могли с ним спорить, разве что с той точки зрения, что у изображений нет независимого существования. Но его требование до того глупо, что даже не хочется говорить об этом. Он мог бы утверждать, что мы не должны дышать, потому что дыханием изменяем воздух, или не должны есть, потому что не следует вмешиваться в жизнь растений и животных. Правда в том, что мы имеем право вмешиваться в Воплотимое, потому что наделены могуществом. А также потому что вмешаться необходимо. В противном случае могущество не будет использовано и исчезнет, а Воплотимое окажется бесполезным.

Таков закон жизни. Как и все остальные существа, которые дышат, желают и выбирают, мы должны делать все, на что способны. Эремис облизнулся:

– Териза, я попробовал твою грудь и нашел ее великолепной. Наверное, ты на редкость глупа, если поверила, что не существуешь. Я говорил, что ты нереальна, лишь из желания как можно больше осложнить тебе открытие твоего таланта.

Говоря все это, он смотрел на нее, ожидая тайного отклика, правды, которую она хотела бы спрятать. Но ее глаза были слишком темными, слишком растерянными; они не выдали ничего. Их выражение было таким, что она могла бы быть и мертвой.

Но ее прекрасный изящный подбородок отвердел, словно она стиснула зубы.

Довольный этим проявлением гнева, Эремис потянулся вперед и запустил руки под полурасстегнутую кожаную рубашку Теризы. Он жалел лишь о том, что его пленница не успела помыть голову; но все остальное в ней было великолепно. Он решил, что сорвет с нее рубашку. И, прежде чем начнет причинять ей боль, вытворит с ее грудями такое, что ее тело захочет его, несмотря на свои тайны. Он изумит ее болью, как она изумила его.

Она почему—то отвернулась от него. Она не настолько боялась его, чтобы наблюдать, что он делает. Вместо этого она неотрывно смотрела в зеркало.

Не сознавая, что делает, он тоже посмотрел туда – как раз вовремя, чтобы увидеть, как слизняк вдруг выпрямился в полный рост, затем упал на каменное ложе долины и замер на месте. Эремис невольно затаил дыхание, ожидая, когда чудовище снова зашевелится и сожрет короля Джойса и наглого выскочку, алендского Претендента. Но чудовище лежало неподвижно, словно издохло. Странный дым клубами валил из его пасти, и его уносил ветерок.

– Свиное дерьмо! – выдохнул Эремис. Забыв о Теризе, он повернул зеркало и, схватившись за раму обеими руками, принялся тщательно изучать изображение. – Это невозможно. Старая дряхлая развалина совершила невероятное.

– Интересно, – сказала Териза таким тоном, словно это волновало ее меньше всего. – Может быть, все складывается не так «удачно», как вы думаете. Эремису показалось, что изображение долины по краям начало колебаться, что стены и последняя катапульта начали таять…

Этого тоже не могло быть. Он не знал, что происходит. Но понял, в чем дело. Резко обернувшись, Мастер ударил Теризу ладонью по лицу так сильно, что девушка отлетела, словно сломанная игрушка. Скорчившись, она лежала на боку в теплом солнечном свете, разметав волосы по каменному полу; одна рука слабо прижималась к тому месту, куда он ударил; похоже она плакала.

– Только попробуй еще раз выкинуть такую штуку! – прохрипел он. – Если ты коснешься зеркала своим талантом, клянусь, я позову сюда Гилбура и позволю ему изнасиловать тебя кинжалом.