Текст книги "Монстр"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

По крайней мере, он не притворялся. Ведь когда он сделает свое дело, им станет очень больно. Всем.

К весне семейство Торрансов погрузится в такую боль, что то, что осы сделали с рукой Дэнни, покажется материнскими поцелуями.

Он вытащил из заднего кармана носовой платок, обтер губы и подошел к "Скиду". Он остановился, глядя на снегоход сверху вниз и заталкивая платок обратно в карман. Морщина на лбу углубилась. Снаружи в стену внезапно ударил порыв ветра, и сарай закачался и заскрипел. Джек выглянул в окошко и увидел, как ветер несет пелену сверкающих снежных кристалликов в сторону занесенного тыла отеля, высоко крутя их в пронзительно синем небе.

Ветер так же неожиданно улегся, и Джек вернулся к созерцанию машины. Честное слово, она внушала отвращение. Того гляди, сзади высунется длинное проворное жало. Проклятые снегоходы никогда не нравились Джеку. Они разрывали соборную тишину зимы на миллион дребезжащих осколков, пугали дикую природу. Загрязняя воздух, выпускали густые колышущиеся облачка голубоватого бензинового перегара – кха, кха, э, э, дайте подышать. Не исключено, что снегоходы – последняя нелепая игрушка раскручивающегося допотопного бензинового века, которую получают на Рождество десятилетки.

Он вспомнил, как в стовингтонской газете прочел статью, действие разворачивалось где-то в штате Мэн. Ребенок, не обращая внимания на окружающее, гонял по совершенно незнакомой дороге со скоростью более тридцати миль в час. Ночью. Фары не горели. Между двумя столбиками была натянута тяжелая цепь, посередине висела табличка: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Должно быть, луна зашла за тучу. Парнишка при всем желании не смог бы увидеть ограду. Цепью ему снесло голову. Тогда, читая эту историю, Джек испытывал чуть ли не радость, и теперь, при виде снегохода, это чувство вернулось.

(Если бы не Дэнни, я бы с большим удовольствием схватил молоток, открыл капот и лупил бы до тех пор, пока)

Джек медленно, длинно выдохнул томившийся в легких воздух. Венди права. Пусть потоп, благотворительная очередь"

пусть все валится в тартарары – Венди права. Забить машину до смерти было бы верхом безумия; неважно, насколько такое безумие приятно. Это было бы равносильно тому,, что забить до смерти собственного сына.

– Луддит, мать твою, – сказал он вслух.

Он обошел машину сзади и отвинтил крышку бензобака.

Вдоль стен на уровне груди шли полки, на одной Джек отыскал измеритель глубины и сунул в бак. Обратно мокрой вылезла последняя восьмушка дюйма. Не очень много, но достаточно, чтоб проверить, заведется ли проклятая штуковина. Потом можно откачать горючее из фольксвагена и тутошнего грузовичка.

Он снова завинтил колпачок и открыл капот. Ни свечей, ни аккумулятора. Вернувшись к полке, Джек принялся шарить по ней, отпихивая в сторону гаечные и разводные ключи, однокамерный карбюратор, извлеченный из старой газонокосилки, и пластиковые коробочки с шурупами, гвоздями и болтами разных размеров. Полка потемнела от толстого слоя застарелой грязи, к которой, словно мех, прилипла копившаяся долгие годы пыль. Дотрагиваться до этого было противно.

Он нашел маленькую, запачканную маслом коробочку с лаконичной карандашной пометкой "Скид". Джек встряхнул её, внутри что-то загремело. Свечи. Одну из них он поднес к свету, пытаясь без штангенциркуля определить зазор. Мать её, обиженно подумал он, кидая свечу обратно в коробочку. Если зазор неподходящий, хуже и быть не может, черт побери. Круто, мать их так.

За дверью стояла табуретка. Джек подтащил её к снегоходу, уселся, вставил четыре свечи зажигания, потом навинтил на каждую крошечный резиновый колпачок. Проделав это, он позволил пальцам быстро пробежать по магнето. Когда я садился к пианино, все смеялись.

Назад к полкам. На этот раз он не мог найти то, что хотел – маленький аккумулятор. Трех – или четырехгнездный.

Там были торцевые ключи, ящик с дрелями и сверлами, мешочки удобрений для газона и "вигоро" для клумб, но никакого аккумулятора для снегохода. Однако Джека это нимало не тревожило. У него гора с плеч свалилась. "Капитан, я сделал все, что мог, но закончить не удалось". "Отлично, сынок. Я собираюсь представить тебя к Серебряной звезде и Пурпурному снегоходу. Ты делаешь честь своему полку". "Спасибо, сэр.

Видит бог, я старался".

Лазая по оставшимся двум или трем футам полки, Джек в ускоренном темпе засвистел "Долину Красной реки". Ноты вырывались маленькими белыми облачками пара. Он сделал вдоль полки полный круг, но аккумулятора не оказалось. Может, ктонибудь его свистнул. Может, Уотсон. Джек громко рассмеялся.

Старый контрабандный трюк. Немного бумажных обрезков, парочка пачек бумаг... кто хватится скатерти или столового прибора "Голден Ригал"... а как насчет аккумулятора к снегоходу?

Штука-то полезная. Сунуть в мешок. Интеллигентское преступление, Детка. У всех липнет к пальцам. Когда мы были ребятишками, то называли это "приделать ноги".

Джек вернулся к снегоходу и, проходя мимо, от души пнул его в бок. Ну, вот и все. Надо только сказать Венди: извини, детка, но...

В углу у двери притаилась коробка. Прямо под табуреткой.

На крышке – карандашное сокращение: "Скид".

При взгляде на неё улыбка на губах Джека усохла. "Смотрите, сэр, вот и кавалерия". "Похоже, ваши дымовые сигналы в конце концов сработали".

Так нечестно.

Черт побери, просто-напросто нечестно.

Что-то – везение, судьба, провидение – пытались спасти его.

Некое иное, белое везение. Но в последний момент вернулось прежнее злосчастье Джека Торранса. Карта все ещё шла хреновая.

К горлу мрачной, серой волной подкатила обида. Руки снова сжались в кулаки.

(Нечестно, будьте вы прокляты, нечестно!)

Что ему было не посмотреть куда-нибудь в другое место?

В любое другое. Почему не вступило в шею, не засвербило в носу и не приспичило моргнуть? Любой такой поступок – и он никогда не заметил бы эту коробку.

Ах, так? Ну, значит, он её и не видел. Вот и все. Это галлюцинация, такая же, как то, что вчера случилось у того номера на третьем этаже или с проклятой живой изгородью. Минутное напряжение – вот и все. Вообрази, мне показалось, что в углу я вижу аккумулятор от снегохода. А сейчас там ничего нет. "Должно быть, боевая усталость, сэр. Извините". "Держи хвост морковкой, сынок. Рано или поздно, такое случается со всеми нами".

Он так дернул дверь, что чуть не сорвал её с петель, втащил свои снегоступы в сарай и так саданул ими об пол, что налипший на них снег взвился облаком. Джек сунул левую ногу в снегоступ ... и остановился.

Снаружи, у площадки для подвоза молока, оказался Дэнни.

Видно, он пытался слепить снеговика. Не слишком удачно – снег был недостаточно липким, чтобы держаться. И все же Дэнни давал ему возможность показать себя, мальчик укутанный по самую макушку, пятнышко на сверкающем снегу под сверкающим небом. И шапочка козырьком назад, как у Карлтона Фишке.

(Господи, о чем ты думал?)

Ответ пришел незамедлительно.

(О себе. Я думал о себе.)

(Он вдруг вспомнил, как лежал прошлой ночью в постели – лежал и вдруг понял, что обдумывает убийство собственной жены.)

В то мгновение, что Джек стоял там на одном колене, ему все стало ясно. "Оверлук" трудился не только над Дэнни. Над ним тоже. Слабое звено не Дэнни – он сам. Это он уязвим, его можно согнуть и скручивать, пока не хрустнет.

(Пока я не сдамся и не усну... а когда я сделаю это... если сделаю...)

Он взглянул вверх на занесенные окна. Их многогранные поверхности отражали слепящий блеск солнца, но он все равно смотрел. И впервые заметил, как эти окна похожи на глаза.

Отражая солнце, внутри они сохраняли свой собственный мрак.

И смотрели они не за Дэнни. А за ним.

В эти несколько секунд Джек понял все. Ему вспомнилась одна черно-белая картинка, которую он ещё мальчишкой видел на уроке закона божия. Монахиня поставила её на мольберт и назвала чудом Господним. Класс тупо смотрел на рисунок и видел только бессмысленную, беспорядочную путаницу черного и белого. Потом кто-то из детей в третьем ряду ахнул: "Там Иисус!" и отправился домой с новеньким Новым заветом и святцами впридачу. Ведь он был первым. Остальные уставились ещё пристальнее, Джекки Торранс среди прочих. Один за другим ребята одинаково ахали, а одна девочка впала чуть ли не в экстаз, визгливо выкрикивая: "Я вижу Его! Вижу!" Ее тоже наградили Новым заветом. Под конец лицо Иисуса в путанице черного и белого разглядели все – все, кроме Джекки.

Перепугавшись, он сильнее напряг глаза, но какая-то часть его "я" цинично думала, что остальные просто выпендриваются, задабривая сестру Беатрису, а часть была втайне убеждена, что он ничего не видит, потому что Господь счел его самым большим грешником в классе. "Разве ты не видишь, Джекки?" – спросила своим печальным приятным голосом сестра Беатриса. Он затряс головой, потом притворился взволнованным и сказал: "Да, вижу! Ух ты! Это правда Иисус!" И все в классе засмеялись и захлопали ему, отчего Джекки ощутил торжество, стыд и испуг. Позже, когда все остальные, толкаясь, поднимались из церковного подвала на улицу, он отстал, разглядывая ничего не значащую черно-белую сумятицу, которую сестра Беатриса оставила на мольберте. Джекки ненавидел рисунок. Остальные притворились – так же, как он сам и сама сестра. Все это было большая липа. "Дерьмо, дерьмо чертово", – прошептал он себе под нос, а когда повернулся, чтобы уйти, то уголком глаза заметил лик Иисуса, печальный и мудрый. Он обернулся, сердце выпрыгивало из груди. Вдруг щелкнув, все встало на место, и Джек с изумлением и испугом уставился на картину, не в состоянии поверить, что не замечал её.

Глаза. На изборожденный заботой лоб зигзагом легла тень.

Тонкий нос. Полные сострадания губы. Он смотрел на Джека Торранса. Бессмысленно разбросанные пятна внезапно превратились в несомненный черно-белый набросок лика Господа-Нашего-Иисуса-Христа. Полное страха изумление перешло в ужас.

Он богохульствовал перед образом Иисуса. Он будет проклят.

Он окажется с грешниками в аду. Лик Иисуса был на картинке все время Все время.

Сейчас, став на одно колено в солнечном пятне и наблюдая за играющим в тени отеля сыном, Джек понял, что все это правда. Отелю понадобился Дэнни может быть, они все, но уж Дэнни – точно. Кусты на самом деле двигались. В 217-ом обитает покойница. В большинстве случаев эта женщина, может быть, всего лишь безвредный дух, но сейчас она активна и опасна Еег как злобную игрушку, запустило странное сознание самого Дэнки .. и его Джека. Это Уотсон говорил, что на площадке длж роке один раз кого-то насмерть хватил удар? Или это рассказал Уллман? Все равно. Потом на третьем этаже произошло убийство. Сколько же давних ссор, самоубийств, ударов? Сколько убийств? Может, по западному крылу рыщет Грейди с топором, поджидая лишь одного: чтобы Дэнни завел "го и можно было бы шагнуть за двери?

Опухщее кольцо синяков на шее Дэнни.

Подмигивающие, еле видные, бутылки в пустынном баре.

Рация.

Сны.

Альбом для вырезок, который обнаружился в подвале.

(Мидок, здесь ли ты, радость моя? Снова во сне бродила я..,)

Джек вдруг поднялся и швырнул снегоступы за дверь. Его била дрожь. Он захлопнул дверь и поднял коробку с аккумулятором. Та выскользнула из трясущихся цальцев (О Господи, что если я его разбил)

и боком ударилась об пол. Джек раскрыл картонные клапаны и вытащил наружу аккумулятор, не страшась того, что, если корпус треснул, из него может подтекать кислота. Но тот был целехонек. С губ Джека сорвался тихий вздох.

Осторожно, как ребенка, Джек отнес аккумулятор к "Скиду" и установил на место перед мотором. На одной из полок он отыскал небольшой разводной ключ и быстро, без проблем, подсоединил к аккумулятору провода. Тот ожил, подзаряжать не было нужды. Когда Джек ткнул плюсовым кабелем в клемму аккумулятора, раздался треск электрического разряда и запахло озоном. Закончив работу, Джек стал поодаль, нервно вытирая ладони о выгоревшую джинсовую куртку. Вот. Заработал. С чего бы ему не работать? Никаких причин, вот только снегоход – это часть "Оверлука", а "Оверлук" действительно не кочет выпустить их отсюда. Ни капельки. "Оверлук" до чертиков приятно проводит время. Тут тебе и маленький мальчик, чтоб стращать, и мужик с женой, чтоб стравливать друг с другом, и, если правильно разыграть свою партию, все они могут кончить тем, что станут витать в холлах "Оверлука" подобно невещественным теням из романа Ширли Джексон. Что бы ни бродило по Хилл-Хаус, оно бродило в одиночестве. Но в "Оверлуке" одиночество никому не угрожает, о нет, общества будет предостаточно. Однако, у снегохода действительно не было причин не заводиться. Конечно, если не считать того, что (если не считать того, что на самом деле ему все ещё не хочется уезжать)

да, если не считать этого.

Джек стоял и глядел на "Скиду", дыхание замерзшими струйками вырывалось наружу. Ему хотелось, чтобы все оставалось так, как есть. Заходя сюда, он не испытывал сомнений.

Тогда он знал, что спуститься на равнину – неверное решение.

Просто-напросто Венди напугалась буки, придуманного истеричным мальчишкой. Теперь вдруг он сумел поставить себя на её место. Как в пьесе, в его проклятой пьесе. Джек перестал понимать, на чьей он стороне и как следует поступить. Стоило разглядеть в путанице черного и белого лик Господа, как все, туши фонари – невозможно было и дальше не замечать его.

Прочие могли смеяться, заявляя: "что это за бессмысленные грязные пятна, вы мне дайте старого доброго Маэстро, картину, написанную титаном", но ты всегда будешь видеть выглядывающий оттуда лик Господа-нашего-Иисуса-Христа. У тебя на глазах он одним махом обрел форму, и в этот потрясающий миг прозрения сознание и подсознание смешались в одно. Ты всегда будешь видеть его. Твое проклятие – всегда видеть его.

(Снова во сне бродила я...)

Все было в порядке, пока Джек не увидел, как Дэнни возится в снегу. Вот кто виноват. Виной всему Дэнни. У него – "сияние", или как его там. Нет, не сияние. Проклятие. Будь они с Венди здесь одни, зима прошла бы очень приятно. Нечего было бы ломать голову.

(Не хочешь уехать? Не можешь?)

"Оверлук" хотел, чтоб они остались, и Джек тоже хотел этого. Все, даже Дэнни. Может быть, "Оверлук", будучи огромным, грохочущим Сэмюэлем Джонсоном, выбрал Джека на роль своего Босуэлла. Говорите, новый сторож пишет? Отлично, наймите его. Пора определиться, однако, давайте сперва избавимся от этой женщины и сынка, который сует нос, куда не следует. Мы не хотим, чтобы его отвлекали. Мы, не...

Джек стоял у кабины снегохода и головная боль возвращалась. К чему все свелось? Уехать или остаться. Очень просто.

И нечего усложнять. Мы уезжаем или остаемся?

"Если уезжаем, сколько пройдет времени, прежде, чем ты найдешь в Сайдвиндере какую-нибудь тамошнюю дыру, – спросил его внутренний голос, темную каморку с паршивым цветным теликом, где небритые безработные день-деньской смотрят развлекательные программы, убивая время. Где в мужской уборной воняет мочой, которой не меньше двух тысяч лет, а в очке унитаза всегда плавает бычок "Кэмела"? Где стакан пива – тридцать центов, закусываешь солью, а в музыкальный автомат загружено семьдесят старых "кантри"?"

Сколько времени? О Господи, как же он боится, что времени понадобится совсем немного.

– Я не могу выиграть, – очень тихо выговорил он. Вот оно.

Словно Джек пытается играть в "солитер", но из-под руки пропал туз.

Он резко наклонился к мотору "Скиду" и выдернул магнето. Легкость, с какой оно оторвалось, вызывала дурноту. Джек взглянул на него, потом прошел к задней двери сарая и открыл её.

Оттуда открывался ничем не загороженный вид на горы – в мерцающем блеске утра он был красив, как на почтовой открытке. Вверх по склону, почти на милю, до первых сосен простиралась снежная целина. Джек кинул магнето в снег так далеко, как только сумел. Оно улетело куда дальше, чем должно было, и упав, взметнуло легкое снежное облачко. Ветерок унес снежную крупу к новым местам отдыха. Рассеять её, вот оно как. Нечего тут смотреть. Все прошло. Рассеялось.

Джека охватило чувство покоя.

Он долго простоял в дверях, дыша отличным горным воздухом, потом решительно затворил их и ушел через другую дверь сказать Венди, что они остаются. По дороге он задержался и поиграл в снежки с Дэнни.

34. КУСТЫ

Настало 29 ноября. Три дня назад был День Благодарения.

Последняя неделя выдалась на славу. Такого обеда, как на День Благодарения, дома им ещё не приходилось есть. Для разнообразия Венди приготовила индейку Дика Холлоранна, но все наелись до отвала, даже не приступив к расчленению веселой птички. Джек простонал, что есть им теперь индейку до конца зимы – в сандвичах, с лапшой, в сметане, с сюрпризом...

Венди чуть улыбнулась.

– Нет, – сказала она, – только до Рождества. А потом будет каплун.

Джек и Дэнни хором застонали.

Синяки с шеи Дэнни исчезли, а с ними – почти все страхи.

В День Благодарения Венди катала сына на санках, а Джек работал над пьесой, которая уже близилась к завершению.

– Все ещё боишься, док? – поинтересовалась Венди, не зная, как спросить не так прямо.

– Да, – просто ответил тот, – но теперь я держусь в безопасных местах.

– Папа говорит, рано или поздно лесники заинтересуются тем, почему мы не выходим на связь по рации. И приедут посмотреть, все ли в порядке. Тогда можно будет уехать. Нам с тобой. А папа останется до весны. У него есть на это веские причины. В определенном отношении, док... знаю, тебе трудно это понять... мы загнаны в угол.

– Ага, – уклончиво ответил мальчик.

Этим сияющим полднем родители остались вдвоем наверху, и Дэнни знал, что они занимаются любовью. Сейчас они задремали. Дэнни знал, они счастливы. Мама ещё побаивалась, а вот папина позиция была странной. Как будто он сделал чтото очень трудное и сделал правильно. Но, похоже, Дэнни не вполне понимал, что именно. Отец даже в мыслях тщательно охранял это. Дэнни размышлял: можно ли радоваться поступку и одновременно стыдиться его настолько, чтобы стараться о нем не думать? Вопрос не давал покоя. Дэнни считал, что в норме такого быть не может. Как ни старался мальчик проникнуть в отцовские мысли, получалась лишь неясная картинка:

высоко в пронзительно-синем небе кружилось нечто вроде осьминога. Два раза Дэнни сосредотачивался достаточно сильно, чтобы уловить, что это, и оба раза папа вдруг упирался в него таким пронзительным и пугающим взглядом, будто знал, чем Дэнни занят.

Сейчас Дэнни в вестибюле готовился выйти на улицу. Он гулял часто, прихватывая то санки, то снегоступы. Ему нравилось бывать вне отеля. Когда он оказывался за дверями, в солнечном свете, у него словно гора падала с плеч.

Мальчик притащил стул, встал на него и из шкафчика возле танцевального зала достал парку и стеганые штаны, а потом уселся, чтобы их надеть. Сапоги лежали в ящике для обуви.

Он натянул их, а, когда принялся шнуровать и завязывать аккуратным "бабушкиным" узлом сыромятные шнурки, то язык от старательности выполз из уголка рта наружу. Митенки, лыжная маска – и готово.

Протопав через кухню к черному ходу, мальчик помедлил.

Ему надоело играть на заднем дворе, к тому же, в эти часы место, где он играл, закрывала тень отеля. Дэнни не нравилось быть в тени "Оверлука". Он решил, что вместо этого наденет снегоступы и сходит на детскую площадку. Дик Холлоранн велел держаться подальше от кустов живой изгороди, но мысль о зверях-деревьях не слишком беспокоила мальчика. Сейчас их похоронили под собой сугробы, виднелись лишь бугры неопределенной формы – некогда они были головой кролика и львиными хвостами. В таком виде, выглядывая из-под снега, они казались скорее нелепыми, чем пугающими.

Дэнни открыл черный ход и взял с площадки для подвоза молока свои снегоступы. Пять минут спустя на парадном крыльце он прикрепил их к ногам. Папа говорил, что у него (Дэнни) талант ходить на снегоступах – ленивый шаркающий шаг, поворот лодыжки, от которого пушистый снег слетает с креплений как раз перед тем, как нога снова опускается на землю, – ему остается только нарастить на бедра, голени и лодыжки необходимую мускулатуру. Дэнни обнаружил, что лодыжки устают раньше прочего. Хождение на снегоступах точно так же утомляло их, как катание на коньках – ведь приходилось все время отряхивать крепления. Примерно каждые пять минут Дэнни приходилось останавливаться, чтоб отдохнуть, расставив ноги и выровняв снегоступы.

Но по дороге к детской площадке отдыхать не потребовалось, он все время катился под горку. Дэнни с трудом перебрался через чудовищный сугроб, больше похожий на дюну, которую намело на парадное крыльцо, и меньше чем через десять минут уже держался рукой в митенке за горку на детской площадке. Он почти не запыхался.

Детская площадка под глубоким снегом выглядела куда симпатичнее, чем осенью. Она напоминала парк аттракционов.

Цепи качелей примерзли в странных положениях, сиденья покоились прямо на снегу. Полоса препятствий превратилась в ледяную пещеру, которую стерли ледяные зубы сосулек. Изпод снега торчали только трубы игрушечного "Оверлука", (Хорошо бы и настоящий так же завалило... только, чтобы нас не было внутри.) да в двух местах, как эскимосские иглу, выдавались верхушки цементных колец. Дэнни протопал к ним, присел на корточки и начал копать. Очень скоро темная пасть одного из колец отворилась, и мальчик протиснулся в холодный тоннель. Он воображал себя Патриком Макгуэном, секретным агентом (эту программу по берлингтонскому телеканалу показывали дважды, и папа ни разу её не пропустил – он готов был не ходить в гости, чтобы остаться дома и посмотреть "Секретного агента"

или "Мстителей", а Дэнни всегда смотрел вместе с ним), убегающий по швейцарским горам от агентов КГБ. Тут были лавины, а его подружку убил отравленной стрелой печально известный агент КГБ Слоббо, но где-то неподалеку находилась антигравитационная машина русских. Возможно, в конце этого тоннеля. Он вытащил свой автомат и зашагал по цементному тоннелю, широко раскрыв настороженные глаза, выдыхая воздух.

Дальний конец кольца оказался плотно перекрыт снегом.

Дэнни попробовал прокопаться насквозь и удивился (а немного и встревожился), до чего крепким – почти как лед – оказался снег из-за холодного груза, который постоянно давил сверху.

Выдуманная игра распалась. Дэнни вдруг сообразил, что заперт в тесном цементном тоннеле, отчего сильно нервничает.

Он услышал собственное дыхание, которое показалось влажным, гулким и быстрым. Он находился под снегом, а через отверстие, которое Дэнни выкопал, чтобы попасть сюда, свет почти не проникал. Мальчику вдруг больше всего на свете захотелось оказаться наверху, он внезапно вспомнил, что папа с мамой спят и не знают, где он, и что если выкопанную им дыру засыплет, он окажется в ловушке – а "Оверлук" его недолюбливает,

Дэнни с некоторым трудом повернулся и пополз по цементной трубе обратно, за спиной деревянно потрескивали снегоступы, под ладошками хрустели мертвые осиновые листья последнего листопада. Только он добрался до конца, до льющегося сверху холодного света, как снег действительно обвалился – совсем немного, но достаточно, чтобы припудрить малыша, перекрыть выкопанное им в снегу отверстие и оставить Дэнни в темноте.

На мгновение рассудок мальчика оцепенел в полнейшей панике, не способный размышлять. Потом, словно из далекого далека, послышался наказ отца: никогда не играть на стовингтонской свалке, ведь дураки, бывает, выкидывают старые холодильники, не сняв дверцы. Если заберешься внутрь и она случайно захлопнется, выбраться невозможно. Умрешь в темноте.

(Ты ведь не хочешь, чтобы такое случилось с тобой, а, док?)

(Нет, папа.)

Но такое случилось, в неистовстве подсказал рассудок, случилось, ты в темноте, ты заперт и тут холодно, как в холодильнике. И...

(тут со мной есть что-то еще)

Судорожно ахнув, Дзнни перестал дышать. По жилам растекся нагоняющий сон ужас. Да. Да. Здесь вместе с ним было что-то еще, что-то ужасное, что "Оверлук" приберег именно для такого случая. Может быть, огромный паук, прячущийся в норе под опавшими листьями, или крыса... а может, труп какогонибудь малыша, который умер тут, на детской площадке. Случалось ли тут такое? Да, подумал Дэнни, может быть. В голову лезла та женщина в ванне. Кровать с мозгом на стене Президентского люкса. И малыш с разбитой при падении не то с брусьев, не то с качелей, головой, который г;олзет за ним в темноте, ухмыляясь, и ищет одного последнего товарища для игр на бесконечной детской площадке. Навсегда. Вот-вот станет слышно, как он приближается.

В дальнем конце цементного тоннеля раздался негромкий шорох опавших листьев, будто что-то на четвереньках ползло к Дэнни... В любой момент на щиколотку опустится холодная ручонка...

Эта мысль избавила Дэнни от паралича. Он кинулся рыть обвалившийся рыхлый снег, закупоривающий этот конец цементного кольца, выбрасывая его назад между ногами, как собака, выкапывающая кость. Сверху сочился голубоватый свет и Дэнни рвался к нему, как ныряльщик с глубины. Он царапал спину о край кольца. Один снегоступ зацепился за другой.

Под лыжную маску и за воротник парки набился снег. Он копал его, вцепляясь в холодную рыхлую массу. Казалось, снег хочет удержать мальчика, всосать обратно, вниз, в цементное кольцо, где поджидало невидимое существо, хрустящее листвой, и оставить там. Навсегда.

Потом Дэнни очутился на свободе, лицо оказалось повернутым вверх, к солнцу, он полз по снегу, уползал от полупогребенною цементного кольца, хрипло хватая воздух: от пушистого снега лицо стало комически белым – живая маска ужаса.

Прихрамывая, мальчик добрался до полосы препятствий и уселся, чтобы перевести дух и заново прикрепить снегоступы. Поправляя и перевязывая крепления, он не сводил глаз с отверстия, которым заканчивалась цементная труба. Он выжидал – не покажется ли оттуда что-нибудь. Ничего не появилось, и Дэнни задышал ровнее. Что бы ни жило там, это существо не выносило солнечного света. Его держали там взаперти и выходить наружу оно, может быть, могло только в темноте... или когда оба конца его круглой тюрьмы забивало снегом.

(Но сейчас я в безопасности, в безопасности и просто вернусь домой, потому что теперь я)

Позади что-то мягко ухнуло.

Дэнни обернулся и посмотрел на отель. Но даже раньше, чем он посмотрел (видишь индейца на этой картинке?)

Он уже знал, что увидит – ведь мальчик понял, что это за глухой удар. С таким звуком обваливается большой снежный пласт – соскальзывает с крыши отеля и падает на землю.

(видишь?)

Да. Он видел. Снег обвалился с куста, подстриженного в форме собаки. Когда Дэнни пришел сюда, это был всего лишь безвредный сугроб за пределами площадки. Теперь из-под снега явилась собака – неуместный всплеск зелени посреди белизны, от которой на глаза навертываются слезы. Собака служила, словно выпрашивала конфетку или кусочек чего-нибудь съестного.

Но на этот раз он не обезумеет, не потеряет хладнокровия.

Потому что, по крайней мере, не пойман в темной дыре. Здесь светит солнце. А это всего лишь собака. Сегодня здорово тепло, с надеждой подумал мальчик. Может быть, солнце просто настолько подтопило снег на собаке, что его остаток свалился.

вот и все. Может быть, дело в этом.

(не подходи к этому месту... держись в стороне)

Завязки снегоступов держали намертво. Дэнни поднялся, оглянулся и впился взглядом в цементное кольцо, почти полностью заваленное снегом. От того, что он увидел возле отверстия, через которое выбрался, сердце Дэнни остановилось. Тоннель заканчивался круглым пятном мрака, складкой тени, обозначившей дыру, которую мальчик выкопал, чтобы попасть внутрь. Сейчас, несмотря на ослепительно сверкающий снег, ему показалось, будто там что-то виднеется.. Шевелится. Рука.

Машущая ладошка какого-то отчаянно несчастного ребенка, молящая рука утопающего.

(спаси меня, пожалуйста, спаси, если не можешь спасти ченя, по крайней мере, иди поиграй со мной.,, навсегда, навсегда, насегда)

– Нет, – хрипло прошептал Дэнни. Слово во всей наготе вывалилось из пересохшего рта. Теперь сознание ощутимо колебалось, готовое оставить его, как оставило, когда та женщина из ванной... нет, лучше об этом не думать.

Дэнни ухватился за нити реальности и крепко вцепился в них. Тебе надо выбраться отсюда. Сосредоточься на этом. Спокойно. Будь, как Секретный агент. Стал бы Патрик Макгуэн плакать и мочить штанишки, как младенец?

А папа стал бы?

Это немного успокоило Дэнни.

Позади снова раздалось тихое "фламп" упавшего снега. Он обернулся. Теперь из снега торчала ворчащая на него голова одного из львов. Лев оказался ближе, чем следовало – почти у ворот детской площадки.

Попытавшийся подняться в нем ужас Дэнни подавил. Он – Секретный агент, и сумеет уйти.

Он направился к выходу с площадки тем же обходным путем, что и его отец в день, когда пошел снег. Все внимание Дэнни поглотили снегоступы. Медленные, скользящие широкие шаги. Не поднимай ногу слишком высоко, не то потеряешь равновесие. Поверни лодыжку, стряхни снег с перекреста креплений. Ему казалось, что он идет так медленно! Вот и угол детской площадки. Там намело высокие сугробы, и Дэнни удалось перебраться через забор. Перешагнув одной ногой через изгородь, он чуть не полетел носом вниз, когда второй снегоступ зацепился за столбик ограды. Дэнни перенес тяжесть на наружную опору, размахивая руками, как мельница, помня, как трудно подниматься, если упадешь.

Справа опять повторился тот же негромкий звук. Упал пласт снега. Дэнни оглянулся и увидел двух других львов. Освободившись от снега до передних лап, они бок о бок сидели примерно в шестидесяти шагах от мальчика. Зеленые углубления – их глаза – не отрывались от него. Собака повернула голову.

(Это случается только, когда не смотришь)

– OI Эй...

Снегоступы скрестились и он нырнул вперед, в снег, без толку размахивая руками. Холодные комья набились в капюшон, за шиворот, в голенища сапог. С трудом выбравшись из снега, Дэнни попробовал подпихнуть снегоступы под себя (сердце колотилось, как сумасшедшее)

(Секретный агент помни ты Секретный агент)

и повалился на спину. Мгновение он лежал, глядя в небо, думая, что проще было бы сдаться.

Потом он вспомнил про существо в цементном тоннеле и понял, что сдаться не может. Подобрав ноги, Дэнни пристально уставился на кусты живой изгороди. Три льва собрались теперь вместе, до них было от силы сорок футов. Собака заняла положение слева от них, как будто отрезала Дэнни путь к отступлению. Если не считать пушистых жабо вокруг шеи и морд, снега на скульптурах не было. Все они не сводили с мальчика глаз.