Текст книги "Монстр"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Рассказать ему о замысле написать книгу – ещё одна глупость. Исключительная глупость. Мало того, что Джек поставил под угрозу свою работу, он, возможно, перекрыл и широкие информационные каналы – стоит только Уллману начать обзванивать людей, предупреждая: остерегайтесь человека из Новой Англии, который расспрашивает про отель "Оверлук".

Можно было провести расследование потихоньку, отправляя вежливые письма, может быть, даже организовав весной несколько интервью... а потом, находясь в безопасном отдалении, когда книга выйдет, посмеяться украдкой над яростью Уллмана... "Автор-В-Маске-Бьет-Снова". Вместо этого он устроил совершенно бессмысленный звонок, сорвался, сцепился с Уллманом и разбудил все присущие управляющему отелем склонности быть маленьким Цезарем. Зачем? Если это не попытка устроить так, чтобы его вышвырнули с неплохой работы, то что же это?

Опустив в автомат остаток денег, Джек повесил трубку.

Разумеется, будь он пьян, подобная бессмыслица не удивляла бы. Но он был трезвым – трезвым, как покойник.

Выходя из аптеки, он, кривясь, но наслаждаясь горьким вкусом, сжевал ещё один экседрин.

На тротуаре он встретил Венди и Дэнни.

– Эй, а мы как раз за тобой, – сказала Венди. – Знаешь, снег пошел.

Джек поморгал.

– Верно.

Шел сильный снег. Главную улицу Сайдвиндера уже порядком занесло, разделительная полоса исчезла. Дэнни задрал голову к белому небу, разинув рот и высунув язык, чтобы поймать медленно падающие вниз белые жирные хлопья.

– Думаешь, началось? – спросила Венди.

Джек пожал плечами.

– Не знаю. Я надеялся на пару недель отсрочки. Может, так все-таки и выйдет.

(ИЗВИНИ, ЭЛ. ОТСРОЧЬТЕ, ВАША МИЛОСТЬ. СЖАЛЬТЕСЬ. ЕЩЕ ОДИН ШАНС. ЧЕСТНО,

МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ...)

Отсрочка, вот что.

Сколько раз, за сколько лет он – взрослый мужчина – просил сделать милость, дать ещё один шанс? Джеку вдруг стало так тошно от себя самого, так гадко, что впору было громко застонать.

– Как голова? Не прошла? – спросила Венди, внимательно приглядываясь к Джеку

Джек обнял её одной рукой и крепко сжал

– Лучше Пошли, ребята, давайте доберемся домой, пока ещё можно

Они прошли обратно к тому месту, где у тротуара стоял грузовичок из отеля: Джек – в центре, левой рукой обнимая за плечи Венди, а правой держа за руку Дэнни. К добру или к худу, но он впервые сказал "домой".

Когда Джек сел за руль грузовичка, ему пришло в голову, что, хоть "Оверлук" и очаровывал, но не слишком-то нравился ему. Уверенности, что жизнь в отеле на пользу жене и сыну – или ему самому – не было Может быть, поэтому он и позвонил Уллману

Чтоб его выгнали, пока ещё не поздно.

Он задним ходом вывел грузовичок со стоянки и поехал прочь из городка, в горы.

21. НОЧНЫЕ МЫСЛИ

Было десять Комнаты заполнил притворный сон Джек лежал на своей половине лицом к стене, с открытыми глазами, слушая медленное, размеренное дыхание Венди.

Вкус растворившегося аспирина ещё держался на языке, отчего тот казался шершавым и слегка онемевшим. Эл Шокли позвонил в четверть шестого в четверть восьмого по-восточному. Венди с Дэнни сидели внизу перед камином в вестибюле и читали.

– Лично, – сказал оператор. – Мистера Джека Торранса.

– Я у телефона. – Он перехватил трубку правой рукой, левой откопал в кармане носовой платок и обтер им саднящие губы. Потом закурил сигарету. В следующий момент в ухе раздался громкий голос Эла:

– Джекки, малыш, ради всего святого, что ты задумал?

– Привет, Эл. – Он затушил сигарету и схватил экседрин.

– Что происходит, Джек? Сегодня днем мне позвонил Стюарт Уллман, это был такой странный звонок... Когда Стью Уллман звонит по межгороду за свой счет, понятно, что дела хреновые.

– Эл, Уллману тревожиться нечего и тебе тоже.

– О чем именно нам нечего тревожиться? Послушать Стью, так тут какой-то гибрид шантажа и художественного очерка про "Оверлук" в "Нэшенэл Энквайарер" Ну, говори, мальчик.

– Я хотел немножко подразнить его, – сказал Джек.

Когда я приходил к нему устраиваться на работу, ему приспичило перетряхнуть все мое грязное белье. "Проблема пьянства". "Последнее место работы вы потеряли, потому что изувечили ученика". "Сомневаюсь, годитесь ли вы вообще для такой работы". И так далее. А завелся я, поскольку Уллман потащил на свет божий всю мою биографию из-за того, что так обожает проклятый отель. Красавец "Оверлук". Ну, в подвале я нашел альбом с вырезками. Кто-то собрал вместе все наименее приятное о храме Уллмана... и мне показалось, что в нем не один час шла небольшая черная месса.

– Надеюсь, Джек, это метафора, – Тон Эла пугал с"оей холодностью.

– Да. Но я и правда выяснил...

– История отеля мне известна.

Джек почесал в затылке.

– Вот я и позвонил, подразнил его этим. Признаю, мысль была не слишком блестящей, больше не буду. Конец рассказа.

– Стью сказал, ты и сам собрался проверить кое-что из "грязного белья".

– Стью – мудак! – рявкнул Джек в трубку. – Да, я сказал ему, что у меня появилась идея написать про "Оверлук". Помоему, этот отель – символ американского характера периода после второй мировой. Ну... понятно, это звучит очень напыщенно, я плохо выразился... но так оно и есть, Эл! Господи, может получиться грандиозная книга! Но – в далеком будущем, могу обещать. Сейчас на моей тарелке больше, чем мне по силам съесть, и...

– Джек, так дело не пойдет.

Он обнаружил, что таращит глаза на черную телефонную трубку, не в состоянии поверить в то, что, несомненно, услышал.

– Что? Эл, ты сказал.. ?

– Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее, Джек? Для тебя это может означать два года, возможно лет пять. Для меня тридцать или сорок, я ведь рассчитываю ещё долго иметь касательство к "Оверлуку". Как подумаю, что ты насобираешь всяких пакостей, да пропихнешь, как шедевр американской литературы... блевать охота.

Джек потерял дар речи.

– Я попытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну и я думал, что обязан немного помогать тебе.

Помнишь войну?

– Помдю, – пробормотал Джек, но угзм обиды и возмущения уже тлели под сердцем. Сперва Уллман, потом Вендщ теперь Эл. Что ж это такое? cн поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?

– Перед тем, как ты избил того парнишку Хэтфилда, – продолжил Эл, – я уговорил Совет не выгонять тебя и даже исхитрился заставить их обдумать твое пребывание в должности. Ты там все испортил. Я пристроил тебя в этот отель – прекрасное тихое место – чтобы ты пришел в себя, закончил пьесу и переждал, пока мы с Гэрри Эффингером сумеем убедить остальных ребят, что они здорово ошиблись. Теперь, похоже, целясь на добычу покрупнее, ты собрался откусить мне руку. Так-то ты благодаришь друзей, Джек?

– Нет, – прошептал тот.

Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова, они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят внизу у огня и трудятся над букварём для второго класса, полагая, что все о'кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их изношенном фольксвагене с плохо работающим бензонасосом, как семейка каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости рука стала липкой.

– А? – быстро сказал Эл.

– Нет, – ответил он. – С друзьями я обращаюсь не так. Тыто знаешь.

– Откуда? Худший вариант: ты собрался опоганить мой отель, выкопав трупы, достойно похороненные годы тому назад.

Лучший: ты звонишь моему несдержанному, зато исключительно компетентному управляющему, доводишь его до бешенства, и это часть... какой-то дурацкой детской игры.

– Это больше, чем игра, Эл. Тебе проще. Тебе не надо принимать милостыню от богатого приятеля. Тебе не нужен друг в Совете, потому что ты сам в Совете. Тот факт, что ещё шаг – и ты начал бы повсюду таскать с собой спрятанную в пакет бутылку, не очень-то упоминается, а?

– Наверное, – сказал Эл. Высокие ноты ушли из его голоса, он, казалось, утомился. – Но, Джек, Джек... с этим я ничего не могу поделать. Я не в силах изменить это.

– Знаю, – опустошенно сказал Джек. – Я уволен? Если да, лучше скажи.

– Нет, если сделаешь для меня две вещи.

– Ладно.

– Может, сперва выслушаешь условия, а потом уж будешь их принимать?

– Нет. Давай свои условия, я их принимаю. Приходится думать ещё и о Венди с Дэнни. Если тебе нужны мои яйца, я пришлю их тебе по почте.

– Ты уверен, что можешь позволить себе такую роскошь, как жалоеть к себе, Джек?

Он закрыл глаза и втянул сухими губами экседрин.

– По-моему, сейчас это – единственное, что я могу себе позволить. Валяй... я не хотел сострить.

Эл немного помолчал. Потом сказал:

– Во-первых, больше никаких звонков Уллману. Даже, если отель сгорит дотла. В этом случае звони технику-смотрителю, тому парню, что все время ругается... ну, знаешь, о ком я...

– Уотсону.

– Да.

– Идет. Будет сделано.

– Во-вторых, пообещай мне, Джек – дай честное слово – никаких книг про "известный горный отель с прошлым".

На мгновение ярость Джека возросла настолько, что он буквально не мог вымолвить ни слова. В ушах громко стучала кровь. Будто ему позвонил какой-то живущий в двадцатом веке князь Медичи... "Пожалуйста, никаких бородавок на портретах моих домочадцев, не то отправишься назад в нищету.

Я признаю только красивые, приятные картины. Когда будешь рисовать дочь моего друга и делового партнера, родинку, пожалуйста, не изображай не то назад, в нищету. Конечно, мы друзья... мы оба – цивилизованные люди, не так ли? Мы делили постель, стол и выпивку. Мы всегда останемся друзьями, договорившись не замечать ошейник, который я надел тебе – я же, по своему великодушию, стану хорошенько о тебе заботиться. Все, что я прошу взамен твою душу. Пустяк. Можно даже наплевать на то, что ты отдал её мне, как на собачий ошейник. Помни, мой талантливый друг, на улицах Рима полным-полно побирающихся Микельанджело..."

– Джек? Слышишь меня?

Он издал придушенный звук, долженствующий означать согласие.

Тон Эла был решительным и чрезвычайно самоуверенным.

– Честное слово, по-моему, я так уж не много прошу, Джек. Будут другие книги. Нельзя же ожидать, что я стану субсидировать тебя, если...

– Ладно, договорились.

– Не хочется, чтобы ты считал, будто я пытаюсь управлять твоим творчеством, Джек. Ты слишком хорошо меня знаешь, просто...

– Эл?

– Что?

– Дервент все ещё имеет отношение к "Оверлуку"?

– Не понимаю, какое тебе до этого дело, Джек.

– Да нет, – отстраненно выговорил Джек. – Полагаю, никакого. Слушай, Эл, похоже, меня Венди зовет. Зачем-то я ей понадобился. Я тебе ещё позвоню.

– Конечно, Джекки-малыш, отлично поболтаем. Как дела?

Сухенький?

(ТЫ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ ПОЛУЧИЛ, МОЖЕТ, ТЕПЕРЬ ОСТАВИШЬ МЕНЯ В

ПОКОЕ?)

– Суше некуда.

– И я тоже. Честное слово, трезвость мне начинает доставлять удовольствие. Если...

– Я ещё позвоню, Эл. Венди...

– Ладно. О'кей.

Итак, Джек повесил трубку – тут-то и начались колики, заставившие его прямо у телефона свернуться, скрючиться, как в утробе матери – руки на животе, голова пульсирует, как чудовищный пузырь.

Летящая оса жалит и летит дальше...

Когда Венди пришла наверх спросить, кто звонил, Джека уже немного отпустило.

– Эл, – ответил он. – – Звонил, спрашивал, как дела. Я сказал отлично.

– Джек, на тебя страшно смотреть. Ты заболел?

– Опять голова. Лягу спать пораньше. Нет смысла пытаться что-то написать.

– Можно, я дам тебе теплого молока?

Он бледно улыбнулся.

– Это было бы прекрасно.

Сейчас он лежал рядом с ней, чувствуя бедром сонное тепло её бедра. Стоило подумать о разговоре с Элом и о том, как пришлось унижаться перед ним, и Джека все ещё бросало то в жар, то в холод. Придет день расплаты. Когда-нибудь выйдет книга – не мягкая, глубокомысленная вещь, какую он задумал сначала, а алмазной твердости исследование с фотографиями и всем прочим; Джек разнесет в пух и прах всю историю "Оверлука" – и отвратительные, кровосмесительные сделки его владельцев, и остальное. Он подаст читателю материал, разделанный, как лангуст. И если Эл Шокли связан с империей Дервента, спаси его Господь.

Джек, натянутый, как рояльная струна, лежал и пристально вглядывался в темноту, зная, что, может статься, не уснет ещё много часов.

Венди Торранс лежала, закрыв глаза, на спине, прислушиваясь к храпу мужа – длинный вдох, краткая пауза и немного утробный выдох. Куда он отправляется, когда засыпает, подивилась она. В какой-нибудь парк отдыха, Грейт Бэррнигтон сновидений, где все бесплатно! и нет ни жен, ни матерей, чтоб говорить: "хватит уже сосисок" иди "если мы хотим попасть домой засветло,, лучше пойдем?" Или. он нырял в глубины сна на морскую сажень, вг бар, где никогда не превращается пьянка, двери распахнуты настежь и подперты, а вокруг электронной игры "хоккей" собрались со стаканами: вг руках все старые дружки, над которым" возвышается Эл Шокли в развязанном галстуке, с расстегнутым воротом рубашки? Туда, где нет места ни ей, ни Дэнни, а гулянка идет без кошта.

Венди тревожилась за него – вернулось старое беспомощное беспокойство, которое, как она надеялась, навсегда осталось в Вермонте, словно почему-либо не могло пересечь границу штата. Ей не нравилось то, что "Оверлую", похоже, творил с Джеком и Дэнни.

Самым пугающим, фантастичным и не упоминавшимся вслух (может быть, невозможным для упоминания) было вот что: один за другим возвращались все признаки того, что Джек пьет... все, кроме одного: он не пил. Но Джек постоянно обтирал губы рукой или платком, будто хотел убрать излишек влаги. Машинка надолго замирала, бумажные комки в корзине для мусора прибавлялись. Этим вечером, после звонка Эла, на столе возле телефона оказалась бутылочка экседряна, но стакана с водой не было. Джек снова жевал таблетки. Он стал раздражаться по пустякам. Когда дома бывало уж слишком спокойно, Джек, не отдавая себе в этом отчета, принимал"

ся нервно барабанить пальцами. Он сквернословил все сильнее. Да и норов Джека начинал беспокоить Венди. Он всегда с облегчением срывался, выпускал пар – во многом аналогично тому, как, спустившись в подвал, сбрасывал давление в котле, начиная и заканчивая этим свой день. Было чуть ли не приятно видеть, как Джек с руганью пинает стул и тот летит через всю комнату, или как он с треском захлопывает дверь.

Все это всегда было неотъемлемой частью темперамента Джока, и вот почти полностью прекратилось. А ощущение, что Джек все чаще злится на них с Дэнни, отказываясь вынуетить свой гнев наружу, её не покидало. У котла был манометр – старый, потрескавшийся, запачканный маслом, но ещё работающий У Джека не было никакого. Венди никогда не умела как следует разобраться в муже. Дэнни умел, но Дэнни держал язык за зубами.

И этот звонок Эла. Примерно в то время, когда он раздался, Дэнни потерял всякий интерес к сказке, которую они читали. Оставив Венди сидеть у огня, он направился к стойке администратора, где для его машинок и грузовиков Джек соорудил из спичечных коробков дорогу. Там же был и Лихой Лиловый Лимузин, его Дэнни принялся быстро гонять взадвперед. Делая вид, что читает, а на самом деле поглядывая поверх книги на Дэнни, Венди наблюдала странный сплав их с Джеком манер выражать беспокойство. Он обтирал губы.

Обеими руками нервно ерошил волосы, как делала она сама, ожидая, пока Джек вернется из своего рейда по барам. Она не могла поверить, что Эл позвонил только, чтобы спросить, "как дела". Когда хочешь потрепаться, звонишь Элу. Когда Эл звонит тебе, это бизнес.

Позже, вернувшись вниз, она обнаружила, что Дэнни снова клубочком свернулся у огня и с полным, всепоглощающим вниманием читает книжку для второго класса: приключения Джо и Рэчел с папой в цирке. Наблюдавшую за ним Венди вновь охватила странная уверенность, что Дэнни знает и понимает больше, чем допускает философия доктора (зовите меня просто Билл) Эдмондса.

– Эй, док, пора в кроватку, – сказала она.

– Ага, ладно.

Он сделал в книжке пометку и встал.

– Умойся и почисти зубы.

– О'кей.

– Не забудь воспользоваться шелковинкой.

– Ладно.

Они немножко постояли рядом, глядя, как угли в печи то разгораются, то гаснут. Почти по всему вестибюлю гуляли холодные сквозняки, и уйти из волшебно теплого кружка подле камина было нелегко.

– Это дядя Эл звонил? – небрежно спросила она.

– Да-а. – Ни тени удивления.

– Интересно, сердился ли дядя Эл на папу, – сказала Венди прежним беспечным тоном.

– Ага, точно, сердился, – откликнулся Дэнни, продолжая смотреть в огонь. – Не хотел, чтобы папа писал книгу.

– Какую книгу, Дэнни?

– Про отель.

С губ Венди готов был сорваться вопрос, который они с Джеком задавали Дэнни тысячу раз: откуда ты знаешь? Она

не спросила. Ей не хотелось огорчить мальчика перед сном или дать ему понять, что они, бывает, обсуждают, откуда он узнает то, о чем вообще никак не может знать. А он знал, в этом Венди была убеждена. Болтовня доктора Эдмондса о наведенных размышлениях и подсознательной логике – всего лишь болтовня. Сестра... откуда Дэнни узнал, что в тот день она думала про Эйлин? И (Мне приснилось, что папа попал в аварию)

Она потрясла головой, словно желая прояснить мысли.

– Иди умойся, док.

– Угу.

Он побежал вверх по лестнице к их комнатам. Венди, хмурясь, отправилась на кухню подогреть Джеку молоко.

А сейчас, лежа в постели без сна, прислушиваясь к дыханию мужа и ветру за окном (чудо, что днем был только один снегопад, да и то не сильный), Венди позволила мыслям полностью переключиться на её очаровательного, приносящего столько беспокойства сына, который родился с личиком, закрытым пленкой – простой мембранной тканью, попадающейся врачам, наверное, один раз на каждые семьсот родов; пленкой, дающей, если верить болтовне старух, второе зрение.

Она решила, что пора побеседовать с Дэнни об "Оверлуке"... самое время попробовать разговорить его. Завтра. Конечно. Они вместе поедут в сайдвиндерскую библиотеку посмотреть, нет ли там каких-нибудь книжек для второго класса, чтобы взять их Дэнни на зиму, и она поговорит с ним. Откровенно. От этой мысли Венди полегчало и она, наконец, медленно поплыла в сон.

Дэнни без сна лежал у себя в спальне, открыв глаза; левой рукой он обнимал старенького, затасканного Пуха (один глаз-пуговицу Пух потерял, а из полдюжины швов, там, где вылезали наружу пружины, сыпались опилки). Дэнни прислушивался к спящим в своей спальне родителям. Он испытывал такое чувство, будто вопреки своей воле был приставлен к ним, чтоб охранять. Хуже всего бывало по ночам. Дэнни ненавидел ночь и непрерывно воющий вокруг западного крыла дома ветер.

Сверху на ниточке свисал глайдер. На столике тускло светилась лиловая модель лимузина, принесенная снизу, с игрушечной дороги. Книжки стояли на полке, раскраски лежали на сголе. "Всему свое место и все на своих местах, – говорила мама. – Тогда, если тебе что-то понадобится, ты будешь знать, где оно". Но сейчас вещи оказывались не на своих местах. Они пропадали. Хуже того, появлялись новые, не бросающиеся в глаза – как на картинке "НАЙДИ ИНДЕЙЦА". Если напрячь глаза и зажмуриться, некоторые из них можно было разглядеть – то, что вы с первого взгляда принимали за кактус, на самом деле оказалось бандитом, зажавшим в зубах нож, а в скалах прятались другие, так что удавалось даже увидеть одно из злобных безжалостных лиц, маячащее сквозь спицы колес фургона. Однако видеть всех сразу было невозможно и от этого становилось не по себе. Ведь именно те, кого не видишь, и проскользнут за спину с томагавком в одной руке и ножом для снятия скальпа – в другой.

Он беспокойно заворочался в кровати, отыскивая глазами успокоительный свет ночника. Тут дела пошли хуже, В этом Дэнни был уверен. Сперва было не так уж плохог но постепенно... папа стал куда больше думать о выпивке. Иногда он сердился йа мамочку, сам не зная, за что. Он бродил" обтирая; губы платкcм? а взгляд был далеким и туманным. Мама беспокоилась за него и за Дэенни тоже. Не надо было "сиять", чтобы понять это – оно скользило в тревожных маминых расспросах в тот день, когда ему показалось, что шланг превратился в змею. Мистер ЗСоллоранн сказал, что думает, будто все мамы немножко умеют "сиять", и в тот день она поняла – что-то произошло. Но не знала, что.

Он собрался было рассказать ей об этом, но по ряду причин воздержался. Дэнни понял, что доктор из Сайдвиндера отмахнулся и от Тони, и от показанного им Дэнни, как от вещей, абсолютно

(ну, почти)

нормальных. Расскажи он про шланг, мама могла бы не поверить. Хуже того, она могла неправильно это истолковать, подумать, чти у Дэнни ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ.

Он немножко понимал насчет ЗАЕХАВШИХ ШАРИКОВ – меньше, конечно, чем насчет ЗАВЕСТИ РЕБЕНКА – это ему мама подробно объяснила около года назад но достаточно.

Однажды в детском, саду приятель Дэнни Скотт ткнул пальцем в парнишку по имени Роберт Стэнджер – тот уныло слонялся возле, качелей с таким вытянутым ликом, что того гляди – наступишь. Отец. Робина преподавал арифметику в папиной школе, а папа Скотта был там учителем истории. Вольшинство малышей в детском саду имела отношение либо к Стовингтонской подготовительной, либо "расположенному прямо за чертой города, маленькому заводику Ай-Би-Эм. Школьныл – дети держались одной кучкой, айбиэмовские другой.

Были, мотелю, перекрестные дружбы, но для ребят, чьи отцы знали друг друга, казалось дестаточно естественным держаться более-менее вместе. Когда в одной из групп у взрос

лых происходил скандал, он почти всегда в безумно искаженной форме просачивался к детям, однако в другую группу перекидывался редко.

Они со Скотти сидели в игрушечной ракете и тут Скотти ткнул в Робина большим пальцем и сказ-ал: "Знаешь этого парня?"

– Ага, – сказал Дэнни.

Скотти наклонился вперед.

– Вчера вечером у его папы ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ. Они его забрали.

– Да? Из-за каких-то шариков?

Скотти, похоже, возмутился.

– Он сошел с ума! Ну, понимаешь. – Скотти скосил глаза, вывалил язык и указательными пальцами описал вокруг ушей большие эллипсы. – Оки забрали его в ДУРКУ.

– Ух, ты, – сказал Дэнни. – А когда ему разрешат вернуться?

– Никогда-никогда-никогда, – мрачно объявил Скотти.

За тот и следующий день Дэнни услышал, что:

а) мистер Стэвджер пытался поубивать всю семью, включая Робина, из пистолета, оставленного на память со Второй мировой; б) мистер Стэнджер, пока БУЙСТВОВАЛ, разнес весь дом в клочки; в) мистера Стэнджера застигли, когда он поедал горсть дохлых жуков с травой так, будто это были сласти с молоком, при этом он плакал; г) когда "Ред Соке" проиграли важдый матч, мистер Стэнджер пытался задушить свою жену чулком.

Когда тревога Дэнни стала слишком сильной, чтобы держать её в себе, он, наконец, спросил про мистера Стэнджера папу. Папа усадил мальчика на колено и объяснил, что мистер Стэнджер находился в сильном напряжении, отчасти – из-за семьи, отчасти – из-за работы, отчасти – из-за таких вещей, понять которые по силам только докторам. У него были приступы плача, а три дня назад он расплакался и не смог остановиться, и переломал у Стэяджеров кучу вещей. Никакие ШАРИКИ у него ЗА РОЛИКИ не ЗАЕЗЖАЛИ, сказал папа, это называется НЕРВНОЕ РАССТРОЙСТВО, и мистер Станджер вовсе не в ДУРКЕ, а в САННА-ТОРИИ. Но, несмотря на осторожные папины объяснения, Дэнни был напуган.

Он не видел особой разницы между ШАРИКАМИ, ЗАЕХАВШИМИ ЗА РОЛИКИ и НЕРВНЫМ РАССТРОЙСТВОМ, и как ни называй – ДУРКА или САННА-ТОРИИ – все равно там на окнах стальные решетки и оттуда не выпустят, если вздумаешь уйти. К тому же отец, совершенно неумышленно, без изменений, подтвердил второе выражение Скотти – то, которое наполняло Дэнни смутным неопределенным ужасом. Мистер Стэнджер теперь живет там, где ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ. Те, что приезжают за тобой в фургоне без окон, в фургоне, сером, как могильный камень. Они подкатывают к тротуару перед твоим домом, эти ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ, вылезают и забирают тебя от родных, и заставляют жить в комнатах с мягкими стенами, а если захочешь написать домой, приходится делать это "крэйолсами".

– Когда ему разрешат вернуться? – спросил Дэнни отца.

– Как только ему станет лучше, док.

– Да, но когда это будет? – настаивал Дэнни.

– Дэн, – сказал Джек, – НИКТО ЭТОГО НЕ ЗНАЕТ.

Вот это и было хуже всего. Все равно, что сказанное другими словами "никогда-никогда-никогда". Через месяц мать Робина забрала его из детского сада и они уехали из Стовингтона без мистера Стэнджер а.

Это случилось больше года назад, папа тогда уже перестал глотать всякую дрянь, но ещё не потерял работу. Дэнни до сих пор частенько думал об этом. Иногда, ударившись головой, упав или страдая болью в животе, Дэнни принимался плакать – и мигом вспоминал случай с мистером Стэнджером, одновременно пугаясь, что и сам не сумеет остановиться и будет реветь, скулить и всхлипывать, пока папа не подойдет к телефону, не наберет номер и не скажет: "Алло? Джек Торране, Мэпл-лайн Уэй, 149. Тут мой сын не может перестать плакать. Пожалуйста, пришлите ЛЮДЕЙ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ, чтоб они забрали его в САНА-ТОРИЙ. Да, верно, ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ. Спасибо". И серый фургон без окон подъедет к его дверям, Дэнни, продолжающего истерически всхлипывать, погрузят внутрь и увезут. Когда он снова увидит папу и маму? НИКТО ЭТОГО НЕ ЗНАЕТ.

Страх вынуждал его молчать. Став на год старше, он вполне уверился, что папа с мамой не дадут увезти его за то, что он посчитал пожарный шланг змеей. РАССУДОК Дэнни не сомневался в этом, но, стоило мальчику подумать, не рассказать ли обо всем родителям, как старое воспоминание поднималось в нем, камнем закупоривая рот и преграждая дорогу словам. Другое дело Тони: тот всегда воспринимался совершенно естественно (конечно, пока не начались плохие сны) и, кажется, родители тоже приняли Тони, как более или менее нормальное явление. Вещи типа Тони происходили от живого ума, который оба признавали за сыном – так же, как считали, что и сами неплохо соображают; но превратившийся в змею

пожарный шланг или кровь с мозгом на стене президентского люкса, которые Дэнни видел, а другие – не могли... такие вещи естественными не сочтут. Они уже сводили его к обычному доктору. Не резонно ли было признать, что дальше появятся ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ?

Несмотря на это, Дэнни мог бы поговорить с ними, если бы не уверенность, что рано или поздно они захотят забрать его из отеля. Уехать из "Оверлука" хотелось отчаянно. Однако Дэнни знал, что отель – последний папин шанс, что здесь, в "Оверлуке", он не только для того, чтоб присмотреть за зданием. Он здесь, чтобы поработать над своими бумагами. Пережить потерю работы. Любить маму (Венди). И до самого недавнего времени казалось, что так все и идет. Папа забеспокоился только в последние дни. После того, как нашел те бумаги.

(Это бесчеловечное место превращает людей в чудовищ)

Что это означало? Дэнни молился Богу – но Бог не объяснил. А что папа будет делать, если перестанет работать здесь?

Он пытался выудить это из папиных мыслей и все больше и больше убеждался, что тот не знает. Самое сильное доказательство Дэнни получил чуть раньше, нынешним вечером, когда дядя Эл мог выкинуть папу с работы так же, как мистер Кроммерт, директор школы в Стовингтоне, и Совет директоров выкинул его с должности учителя. И папа до смерти боялся этого – не только из-за себя, но и из-за них с мамой.

Поэтому Дэнни не посмел ни о чем рассказать. Он мог лишь беспомощно наблюдать и надеяться, что на самом деле никаких индейцев тут нет, а если и есть, то они согласятся подождать более крупной игры и позволят беспрепятственно проехать крошечному поезду в три вагона.

Но, как Дэнни ни старался, поверить в это он не мог.

Здесь, в "Оверлуке", дела теперь пошли хуже.

Подступают снегопады, с их началом отменятся все его скудные права. А что потом, когда выпадет снег? Что будет, когда они окажутся запертыми внутри отеля, отданные на милость чего-то, что до того просто забавлялось с ними?

(Выходи-ка, получи свое!)

Что тогда? ТРЕМС.

Он вздрогнул и снова заворочался в постели. Теперь он научился читать лучше. Пожалуй, завтра он попробует вызвать Тони, попробует заставить Тони показать, что такое ТРЕМС и нет ли возможности предотвратить его. Он рискнет увидеть кошмар. Ему надо знать.

Притворный сон родителей, наконец, перешел в настоящий, но Дэнни не спал ещё долго. Он вертелся в постели, сминая простыни, сражаясь с проблемой, дорастать до которой будет ещё много лет, он лежал в ночи без сна, как одинокий часовой на посту. Где-то после полуночи он тоже уснул, и тогда остался бодрствовать лишь ветер, подсматривающий за отелем, гудящий в ярком свете звезд под его карнизами.

22. В ГРУЗОВИЧКЕ

Я вижу – встает дурная луна,

я чую черные времена,

зарницы в небе, земля дрожит,

беда у ворот кружит.

Сегодня ты из дому – ни ногой,

не то поплатишься головой.

Погляди на кровавый закат;

дурная луна восходит, брат.

Кто-то приделал к приборному щитку гостиничного грузовичка старый-престарый приемник из "бьюика" и теперь из динамика доносилось очень слабое, приглушенное разрядами, но отчетливое пение группы Джона Фогерти "Вера в возрождение чистых вод". Венди и Дэнни направлялись в Сайдвиндер.

День выдался ясный и светлый. Дэнни крутил в руках оранжевый читательский билет Джека и казался достаточно жизнерадостным, но Венди подумала, что вид у него напряженный и усталый, как если бы он не выспался и держался только за счет нервной энергии.

Песенка кончилась и подключился диск-жокей.

– Да-а, это "Вера". Кстати о дурной луне – похоже, скоро она взойдет под зоной прохождения Кей-эМ-Ти-Экс, хотя этому трудно поверить в такую прекрасную, просто весеннюю погоду, которой мы наслаждаемся последние три дня. Бесстрашный предсказатель из КМТЭкс говорит, что сегодня к часу дня высокое давление вытеснит обширная область низкого, которое собралось порядком задержаться тут, наверху, над нашей зоной КМТЗкс, где прохождение – редкость. Быстро похолодает, к вечеру пойдет снег. На уровнях до сем" тысяч футов, включая зону Денвера, ждите снега с дождем, "а дорогах кое-где – гололед, а тут, наверху, братва, ждем только снега. Ниже уровня семи тысяч футов ожидается от одного до трех дюймов снега, в Центральном Колорадо и на Склоне, возможно, наберется шесть-десять дюймов. Тем, кто сегодня днем или вечером собрался ехать в горы на машине,, с ни слети к и, прогнозирующие положение на дорогах, советуют не забывать, что начнется цепная реакция, А без необходимости и вовсе сидите ДОМА" – шутливо добавил диктор, – не забудьте; Доннеры попали в беду именно таким образом. Они просто оказались дальше, чем думали, от ближайшей забегаловки "Семь-одиннадцать".