Текст книги "Сердца в Атлантиде"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Низкие люди! – прошептал Бобби. Тут не было сомнений. Да, “Де Сото” – машина, каких он ни разу в жизни не видел, какая-то внеземная, будто астероид. Когда они приблизились к запруженному машинами перекрестку, Бобби увидел, что обивка внутри зелено-голубая с металлическим отблеском, будто туловище стрекозы – цвет, который прямо-таки визжал от соседства с лиловостью кузова. Баранка была в белом меховом футляре. Кошки-мышки, это они!

– Отвлеки свои мысли, – сказал Тед, ухватил Бобби за плечи (впереди надрывался стадион, и таксист словно совсем позабыл о пассажирах на заднем сиденье, спасибо и на этом), сильно его встряхнул и отпустил. – Отвлеки свои мысли от них, понял?

Да, он понял. Джордж Сандерс построил кирпичную стену, чтобы укрывать свои мысли от Детей. Один раз прежде Бобби использовал Морри Уиллеа, но он не думал, что бейсбол поможет на этот раз. Но что поможет?

Бобби увидел навес “Эшеровского Ампира”, торчащий над тротуаром в трех-четырех кварталах за Пуритан-сквер, и внезапно услышал звуки бо-ло Эс-Джея: хлоп-хлоп-хлоп. “Если она – мусор, – сказал Эс-Джей тогда, – так я бы пошел в мусорщики”.

И сознание Бобби заполнила афиша, на которую они смотрели в тот день: Брижит Бардо (“французская секс-киска”, называли ее газеты), одетая только в полотенце и улыбку. Она была чуть-чуть похожа на женщину, вылезающую из машины на одном из календарей в “Угловой Лузе”, ту, у которой почти вся юбка задралась на колени и были видны подвязки. Только Брижит Бардо была красивее. А кроме того – настоящей. Конечно, слишком старой для Бобби Гарфилда и его ровесников.

(“Я так молод, а ты так стара, – пел Пол Анка в тысячах транзисторов, – твердят мне с вечера и до утра”.) но все равно очень красивой, а и кошке можно смотреть на королеву – его мама всегда говорила и это: кошке можно смотреть на королеву. Бобби видел ее все яснее и яснее, откинувшись на спинку, и в его глазах появился тот смутный далекий взгляд, какой появлялся в глазах Теда во время его провалов. Бобби увидел ее мокрые после душа, но пушистые пепельные волосы, изгиб ее грудей, скрытых полотенцем, длинные ноги, их накрашенные ногти упираются в слова: “ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ, ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ИЛИ МЕТРИКУ”. Он ощущал запах ее мыла – воздушный, цветочный. Он ощущал (Nuit a Paris <“Ночь в Париже” (фр.) – название духов.>) запах ее духов, и он слышал звук ее радио в соседней комнате. Фредди Кэннон, летний идол Сейвин-Рока.

Он сознавал – смутно, далеко-далеко, в другом мире, дальше и выше по спиралям вращающегося волчка, – что их такси остановилось возле “Гриля Уильяма Пенна” почти вплотную к лиловому синяку – к “Де Сото”. Бобби словно бы услышал в своей голове, как машина кричит: “Пристрели меня! Я слишком лиловая! Пристрели меня! Я слишком лиловая!” А дальше, совсем близко, он ощутил ИХ. Они сидели в ресторане, перекусывали бифштексами. Оба заказали одинаково – с кровью. Перед уходом они могут прикнопить в вестибюле рядом с телефонами объявление о пропавшем четвероногом друге или карточку печатными буквами: “ВЛАДЕЛЕЦ ПРОДАЕТ МАШИНУ” – конечно, вверх ногами. Они там – низкие люди в желтых плащах и белых башмаках – запивают мартини куски почти сырой говядины, и если они обратят свои сознания в его сторону…

Из душа плыли волны пара. Б.Б, встала на кончики пальцев с накрашенными ногтями и распахнула полотенце, на мгновение превратив его в два крыла, прежде чем бросить на пол. И Бобби увидел, что это вовсе не Брижит Бардо, а Кэрол Гербер. “Надо быть храброй, чтобы позволить людям смотреть на тебя, когда на тебе ничего нет, кроме полотенца”, – сказала она. А сейчас он ее видел такой, какой она будет лет через восемь – десять.

Бобби смотрел на нее, не в силах отвести взгляд, не в силах противостоять любви, завороженный запахом ее мыла, ее духов, звуком ее радио (Фредди Кэннон уступил место “Плэтте-рам” – “тени ночи спускаются с неба”), ее маленьким накрашенным ногтям на ногах. Сердце у него вертелось, как волчок, полоски на нем поднимались и исчезали в других мирах. Других мирах, кроме этого.

Такси поползло вперед. Лиловый ужас с четырьмя дверцами, припаркованный у ресторана (припаркованный в зоне “только для грузовых машин”, да только плевать ОНИ на это хотели), начал отодвигаться назад. Такси дернулось и снова остановилось, и таксист мягко выругался; по Пуритан-сквер прогромыхал трамвай. Низкий “Де Сото” остался теперь позади них, но отблески его хрома скользили внутри такси танцующими обрывками света. И внезапно Бобби почувствовал отчаянный зуд с обратной стороны глазных яблок. Потом поле его зрения заслонили извивающиеся черные нити. Ему удалось снова зацепиться за Кэрол, но теперь он, казалось, смотрел на нее сквозь волнистое стекло.

Они нас чувствуют.., или что-то такое. Господи, дай нам уехать отсюда. Пожалуйста, дай…

Таксист увидел просвет между машинами и юркнул туда. Секунду спустя они уже быстро катили дальше по Эшер-авеню. Зуд в глубине глаз Бобби ослабел, черные нити исчезли с его внутреннего поля зрения, и он увидел, что голая девушка вовсе не Кэрол (во всяком случае, теперь) и даже не Брижит Бардо, а всего лишь девушка с календаря в “Угловой Лузе”, раздетая донага воображением Бобби. Музыка ее радио исчезла. Запах мыла и духов исчез. Жизнь в ней угасла. Она была просто.., ну, просто…

– Она просто картина, нарисованная на стене, – сказал Бобби. Он сел прямо.

– Ты чего сказал, малыш? – спросил таксист и выключил радио. Игра кончилась. Мел Аллен рекламировал сигареты.

– Да ничего, – ответил Бобби.

– Задремал вроде, а? Медленная езда, жаркий день,.. А твой приятель вроде бы в отключке.

– Нет, – сказал Тед, выпрямляясь. – Доктор тут как тут. – Он потянулся, в спине у него что-то щелкнуло, и он поморщился. – Но я правда вздремнул немножко. – Он оглянулся на заднее стекло, однако “Гриль Уильяма Пенна” уже скрылся из виду. – Полагаю, выиграли “Янки”?

– Разделали чертовых индейцев под орех, – сказал таксист и засмеялся. – Не понимаю, как это вы сумели заснуть, когда играли “Янки”!

Они свернули на Броуд-стрит, и две минуты спустя такси остановилось перед № 149. Бобби посмотрел на дом, словно ожидая увидеть, что он выкрашен в другой цвет или стал выше на этаж. У него было ощущение, что он отсутствовал десять лет. Да так вроде бы и было – он же видел Кэрол Гербер совсем взрослой?

"Я женюсь на ней”, – решил Бобби, вылезая из такси. На Колония-стрит пес миссис О'Хары все лаял и лаял, словно ставя крест на этой и на всех человеческих надеждах: руф-руф, руф-руф-руф.

Тед нагнулся к водительскому окошку, держа в руке бумажник. Он вытащил две бумажки по доллару, подумал и добавил третью.

– Сдачу оставьте себе.

– Вы джентльмен что надо, – сказал таксист.

– Он – во! – поправил Бобби и ухмыльнулся, когда такси отъехало.

– Пойдем в дом, – сказал Тед, – мне опасно оставаться на улице.

Они поднялись на крыльцо, и Бобби открыл дверь в вестибюль своим ключом. Он все время думал о жутком зуде позади его глаз и о черных нитях. Нити были особенно страшными, будто он должен был вот-вот ослепнуть.

– Они нас видели, Тед? Или ощутили? Или как?

– Ты знаешь, что да.., но не думаю, что они определили, как близко мы были от них. – Когда они вошли в квартиру Гарфилдов, Тед снял темные очки и положил их в карман рубашки. – Ты, значит, хорошо замаскировался. Фу-у! Ну и жарища тут!

– А почему вы думаете, что они не знали, как близко мы были от них?

Тед, уже начавший открывать окно, пристально поглядел на Бобби через плечо.

– Если бы они знали, эта лиловая машина подъехала бы сюда тогда же, когда и мы.

– Это была не машина, – сказал Бобби, начиная открывать другое окно. Толку от этого оказалось мало. Воздух, который влился в окна, вяло всколыхнув занавески, был почти таким же жарким, как воздух, весь дань запертый внутри квартиры. – Не знаю, что это было, но оно только с виду выглядело, как машина. А то, как я почувствовал ИХ… – Бобби вздрогнул, несмотря на жару.

Тед достал свой вентилятор, прошел к окну у полки с безделушками Лиз и поставил его на подоконник.

– Они маскируются, как могут, но мы все равно их ощущаем, Даже люди, которые понятия о них не имеют, часто ощущают их. Капельки того, что скрыто под камуфляжем, просачиваются наружу, а то, что под ним, – невообразимо уродливо. Надеюсь, тебе не придется узнать, насколько невообразимо.

И Бобби надеялся.

– Откуда они, Тед?

– Из темного места.

Тед встал на колени, вставил вилку вентилятора в штепсель и включил его. Воздух, который он погнал в комнату, был чуть прохладнее, но не таким прохладным, как в “Угловой Лузе” и “Критерионе”.

– А оно в другом мире, как в “Кольцах вокруг Солнца”? Ведь так?

Тед все еще стоял на коленях рядом со штепселем. Он словно молился. Бобби он показался совсем измученным – почти до смерти. Как же он скроется от низких людей? Да он и до “Любой бакалеи” не дойдет, не споткнувшись.

– Да, – сказал он наконец. – Они из другого мира. Из иного “где” и иного “когда”. Вот все, что я могу тебе сказать. Знать больше тебе опасно.

Но Бобби не мог не задать еще один вопрос:

– А они из одного из этих, ну, других миров? Тед поглядел на него очень серьезно.

– Вот я из Тинека?

Бобби уставился на него, потом засмеялся. Тед, еще не вставший с колен, засмеялся вместе с ним.

– О чем ты думал в такси, Бобби? – спросил Тед, когда они наконец отсмеялись. – Куда ты делся, когда возникла опасность? – Он помолчал. – Что ты увидел?

Бобби подумал о Кэрол в двадцать лет с ногтями на ногах, покрытыми розовым лаком, о Кэрол, голой, с полотенцем у ног, среди колышущихся облаков пара. ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ, ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА, НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ.

– Я не могу сказать, – ответил он наконец. – Потому что.., ну…

– Потому что есть что-то только для себя. Я понимаю. – Тед поднялся на ноги. Бобби было хотел ему помочь, но Тед махнул ему “не надо”. – Может быть, ты хочешь пойти поиграть, – сказал он. – Попозже – скажем, около шести – я надену мои темные очки, мы пройдемся по кварталу и перекусим в “Колонии”.

– Но только не фасолью!

Уголки рта Теда дрогнули в блеклой улыбке.

– Никакой фасоли, фасоль verboten <Запрещена (нем.).>. В десять я позвоню моему другу Лену и узнаю, как кончился матч, э?

– Низкие люди.., они теперь будут искать и меня?

– Если бы я так думал, я не выпустил бы тебя из дома, – ответил Тед с некоторым удивлением. – Тебе ничего не грозит, и я позабочусь, чтобы так было и дальше. А теперь иди. Поиграй, а мне надо кое-чем заняться. Только к шести вернись, а то я буду беспокоиться.

– Ладно.

Бобби пошел к себе, и бросил четыре монеты, которые захватил с собой в Бриджпорт, назад в банку “Велофонда”. Он оглядел комнату, видя все по-другому: ковбойское покрывало на кровати, фото его матери на одной стене и фото с автографом Клейтона Мура в маске (полученное за талоны из коробок с кукурузными хлопьями) – на другой, роликовые коньки в углу (один с лопнувшим ремешком), стол у стены. Комната теперь выглядела маленькой – не тем местом, куда возвращаются, а тем местом, откуда уходят. Он понял, что вырастает до своей оранжевой библиотечной карточки, и какой-то горький голос внутри него восстал против этого. Закричал: нет, нет, нет!

8. БОББИ ИСПОВЕДУЕТСЯ. ГЕРБЕР-БЕБИ И МАЛТЕКС-БЕБИ. РИОНДА. ТЕД ЗВОНИТ ПО ТЕЛЕФОНУ. ОХОТНИЧЬИ КРИКИ

В Коммонвелф-парке малышня перебрасывалась мячиками. Поле Б пустовало; на поле В несколько подростков в оранжевых майках Сент-Габа гоняли мяч. Кэрол Гербер сидела на скамейке со скакалкой на коленях и смотрела на них. Она увидела Бобби и заулыбалась. Потом улыбка исчезла.

– Бобби, что с тобой случилось?

Бобби как-то не осознавал, что с ним что-то случилось, пока Кэрол этого не сказала, однако встревоженное выражение на ее лице заставило его разом вспомнить все и потерять власть над собой. Что случилось? Реальность низких людей, и испуг от того, что они чуть не попались на обратном пути из Бриджпорта, и тревога за мать, но главнее всего был Тед. Он прекрасно знал, почему Тед выставил его из дома и чем занимается Тед сейчас: складывает вещи в свои чемоданчики и бумажные пакеты. Его друг уезжает.

И Бобби заплакал. Он не хотел распускать нюни перед девочкой. И тем более этой девочкой, но он ничего не мог с собой поделать.

Кэрол на секунду была ошеломлена – испугана. Потом она вскочила со скамейки, подбежала к нему и обняла.

– Все хорошо, – сказала она. – Все хорошо, Бобби, не плачь, все хорошо.

Почти ослепнув от слез и расплакавшись еще пуще – будто в голове у него бушевала летняя гроза, – Бобби покорно пошел с ней к густой купе деревьев, которые могли заслонить их от бейсбольных полей и главных дорожек. Кэрол села на траву, все еще обнимая его одной рукой, а другой поглаживая потные колючки его ежика. Некоторое время она ничего не говорила, а Бобби не сумел бы произнести ни слова; он мог только рыдать, пока у него не заболело горло, а глазные яблоки не задергались в глазницах.

Наконец интервалы между всхлипываниями удлинились. Он выпрямился и утер лицо рукавом, ужаснувшись тому, что почувствовал, и устыдившись: это ведь были не только слезы, а еще – сопли и слюни. Он, наверное, всю ее измазал.

Но Кэрол как будто и внимания не обратила. Она погладила его мокрое лицо. Бобби вывернулся из-под ее пальцев, еще раз всхлипнул и уставился вниз на траву. Его зрение, омытое слезами, казалось почти сверхъестественно ясным. Он видел каждый одуванчик, каждую травинку.

– Все хорошо, – сказала Кэрол, но Бобби от стыда все еще не мог посмотреть на нее.

Некоторое время они сидели молча, а потом Кэрол сказала:

– Бобби, я буду твоей девочкой, если хочешь.

– Так ты уже моя девочка, – сказал Бобби.

– Тогда объясни мне, что случилось?

И Бобби услышал, как он рассказывает ей все, начиная со дня, когда Тед поселился в доме, а его мать сразу Теда невзлюбила. Он рассказал ей про первый провал Теда, о низких людях, о знаках низких людей. Когда он дошел до знаков, Кэрол подергала его за рукав.

– Что? – спросил он. – Ты мне не веришь? – Горло у него все еще хранило тот душащий переизбыток чувств, который остался после рыданий, но ему становилось легче. Если она ему не поверит, он на нее не разозлится. Даже ни чуточки не обидится. Просто было несказанным облегчением рассказать обо всем об этом. – Да я понимаю. Знаю, какой чушью это кажется.

– Я видела такие смешные “классики” по всему городу, – сказала она. – И Ивонна, и Анджи. Мы про них говорили. Рядом с ними нарисованы звездочки и маленькие луны. А иногда еще и кометы.

Он уставился на нее.

– Разыгрываешь?

– Да нет же. Девочки ведь всегда смотрят на “классики”. Не знаю почему. И закрой рот, пока муха не влетела.

Он закрыл рот.

Кэрол удовлетворенно кивнула, потом взяла его руку в свои и переплела их пальцы. Бобби поразился, как точно все пальцы прилегли друг к другу.

– Ну а теперь расскажи мне остальное.

И он рассказал, завершив этим ошеломляющим днем: кино, “Угловая Луза”, и как Аланна узнала в нем его отца, как они чуть было не попались на обратном пути. Он пытался объяснить, почему лиловый “Де Сото” словно бы не был настоящей машиной, а только казался. Но в конце концов сказал только, что “Де Сото” каким-то образом ощущался, будто что-то живое – как злое подобие страуса, на котором иногда ездил доктор Дулитл в серии фонокнижек о животных, какими все они увлекались во втором классе. Утаил Бобби только то, где он спрятал свои мысли, когда такси проезжало мимо “Гриля Уильяма Пенна”, и у него глаза начали чесаться сзади.

Он поборолся с собой, а потом выпалил худшее, точно коду: он боится, что поездка его мамы в Провидено с мистером Бидерменом и теми двумя была ошибкой. Скверной ошибкой.

– Ты думаешь, мистер Бидермен за ней ухаживает? – спросила Кэрол. Они пошли назад к скамье, где она оставила скакалку. Бобби подобрал ее и отдал Кэрол. Они пошли к выходу из парка в сторону Броуд-стрит.

– Ну-у.., может быть, – угрюмо сказал Бобби. – Или во всяком случае… – Тут была часть того, чего он боялся, хотя для этого не было ни названия, ни образа – будто что-то зловещее, укрытое брезентом. – Во всяком случае, она думает, что так и есть.

– Он попросит ее выйти за него замуж? Тогда он станет твоим отчимом.

– Черт! – Бобби ни разу не подумал о мистере Бидермене как об отчиме и отчаянно пожалел, что Кэрол заговорила об этом. От одной только мысли его взяла жуть.

– Если она его любит, тебе лучше попривыкнуть к этому. – Кэрол говорила, будто взрослая, опытная женщина, и Бобби стало еще хуже. Наверное, она в это лето слишком часто смотрела сериалы “Ах, Джон, ах, Марша!” со своей мамой. И, как ни странно, в чем-то ему было бы все равно, если бы его мама полюбила мистера Бидермена. Это было бы мерзко, потому что мистер Бидермен – мразь, но зато понятно. Манера его матери считать каждый цент, ее жлобство имели какое-то отношение к этому, как и то, что заставило ее вновь закурить, а иногда и плакать по ночам. Разница между Рэндоллом Гарфилдом, его матери ненадежным мужем, который оставил после себя неоплаченные счета, и Рэнди Гарфилдом Аланны, который любил, чтобы проигрыватель включали погромче.., даже эта разница могла быть частью того же. (А были ли неоплаченные счета? А был ли аннулированный страховой полис? Зачем бы его матери лгать про все это?) С Кэрол ни о чем таком он говорить не мог. И не от скрытности. Просто он не знал, как говорить о таком.

Они пошли вверх по склону. Бобби взял одну ручку скакалки, и они волокли ее по тротуару между собой. Внезапно Бобби остановился и ткнул пальцем:

– Посмотри!

Впереди с одного из пересекавших улицу электропроводов свисал длинный желтый хвост воздушного змея. Он изгибался, напоминая вопросительный знак.

– Угу. Я вижу, – сказала Кэрол тихим голоском. Они пошли дальше. – Ему надо уехать сегодня же, Бобби.

– Он не может. Бой сегодня вечером. Если победит Альбини, Тед должен получить выигрыш в бильярдной завтра вечером. По-моему, деньги ему очень нужны.

– Конечно, – сказала Кэрол. – Стоит посмотреть, как он одет, и сразу ясно, что он на мели. Наверное, он поставил свои последние деньги.

"Как он одет.., это только девчонки замечают”, – подумал Бобби и открыл рот, чтобы сказать ей это. Но тут кто-то позади них сказал:

– Погляди-ка! Да это же Гербер-Беби и Малтекс-Беби. Как делишки, бебюськи?

Они оглянулись. К ним медленно съезжали с холма на велосипедах трое ребят в оранжевых рубашках Сент-Габриэля. В корзинках на рулях лежали всякие бейсбольные принадлежности. Один, прыщавый балда, у которого с шеи свисал на цепочке серебряный крест, засунул бейсбольную биту в самодельный футляр на спине. “Выпендривается под Робин Гуда”, – подумал Бобби, но все равно перепугался. Это же были большие парни, старшеклассники, ученики приходской школы, и если они решили отправить его в больницу, то он отправится в больницу. “Низкие парни в оранжевых рубашках”, – подумалось ему.

– Привет, Уилли, – сказала Кэрол одному из них. Но не балде с битой за спиной. Она говорила спокойно, даже весело, но под небрежностью ее тона Бобби ощутил страх, трепещущий, как птичьи крылышки. – Я смотрела, как вы играли. Ты здорово ловил.

У того, кому она это сказала, было уродливое недолепленное лицо под густыми, зачесанными назад каштаново-рыжими волосами и над торсом взрослого мужчины. Велосипед “хаффи” выглядел под ним нелепо маленьким. Бобби подумал, что он похож на тролля из волшебной сказки.

– Тебе-то что, Гербер-Беби? – спросил он. Все трое сентгабцев поравнялись с ними. Затем двое – с болтающимся крестом и тот, которого Кэрол назвала Уилли, – продвинулись чуть дальше, опустив ноги до земли и ведя велосипеды. С возрастающим отчаянием Бобби понял, что они с Кэрол окружены. Он ощущал смешанный запах пота и “виталиса”, исходивший от ребят в оранжевых рубашках.

– Ты кто такой, Малтекс-Беби? – спросил третий сентгабец у Бобби. Он наклонился над рулем своего велосипеда. – Никак Гарфилд? А? Билли Донахью тебя все еще разыскивает с того случая прошлой зимой. Хочет зубы тебе повышибать. Может, мне сейчас выбить парочку прямо тут, проложить ему дорожку?

У Бобби в животе словно что-то зашевелилось, будто змеи в корзинке. “Я не заплачу, что бы ни было, я не заплачу, пусть хоть в больницу попаду. И я попытаюсь защитить ее”.

Защитить ее от таких верзил? Смешно.

– Почему ты сейчас такой грубый, Уилли? – спросила Кэрол. Она обращалась только к парню с каштаново-рыжими волосами. – Ты же не такой, когда ты один. Так почему сейчас?

Уилли покраснел. Благодаря темной рыжине его волос, гораздо более темной, чем у Бобби, могло показаться, что он запылал огнем от шеи и до макушки. Он не хотел, сообразил Бобби, чтобы его дружки узнали, что без них он ведет себя по-человечески.

– Заткнись, Гербер-Беби! – рявкнул он. – Лучше заткнись и поцелуй своего прилипалу, пока у него еще все зубы целы.

На третьем парне был мотоциклетный пояс с пряжкой на боку и старые бутсы, все в пыли бейсбольного поля. Он стоял позади Кэрол. Теперь он подошел поближе, все еще ведя свой велосипед, и обеими руками ухватил ее за волосы. И дернул.

– Ой! – почти взвизгнула Кэрол. И словно бы не только от боли, но и от удивления. И вырвалась таким рывком, что чуть не упала. Бобби подхватил ее, и Уилли – который, если верить Кэрол, без своих дружков был нормальным парнем – захохотал.

– Зачем вы это? – закричал Бобби на парня с мотопоясом, и едва слова вырвались у него изо рта, ему показалось, что он слышал их уже тысячу раз прежде. Будто какой-то обряд: формулы, которые положено произносить, прежде чем начнутся подлинные тычки и толчки и заработают кулаки. Он снова вспомнил “Повелителя мух” – Ральф убегает от Джека и остальных. На острове Голдинга были хотя бы джунгли. А им с Кэрол бежать некуда.

"Он скажет: “Потому что мне так нравится”. Это следующие слова”.

Но прежде чем парень с поясом, застегнутым на боку, успел их сказать, за него положенные слова произнес Робин Гуд с битой в самодельном футляре на спине:

– А потому, что ему так нравится. И как ты ему помешаешь, Малтекс-Беби?

Внезапно он змеиным движением протянул руку и шлепнул Бобби по лицу. Уилли снова захохотал.

– Давайте вздуем этого недоноска, – сказал парень с мотопоясом. – Меня от его морды воротит.

Они сдвинулись, шины их велосипедов торжественно зашуршали. Потом Уилли уронил свой велосипед набок, будто сдохшего пони, и шагнул к Бобби. Бобби выставил перед собой кулаки в жалком подражании стойке Флойда Паттерсона.

– Эй, ребятишки, что у вас там? – спросил кто-то за спиной у них.

Уилли отвел назад один кулак. Все еще держа его наготове, он оглянулся. И Робин Гуд оглянулся, и парень с мотопоясом. У тротуара стоял старый голубой “студебекер” с поржавелыми крыльями и Христом, примагниченным над приборной доской. Перед ним, очень грудастая и необъемная в бедрах, стояла Рионда, приятельница Аниты Гербер. Летняя одежда не была ей лучшим другом (это даже Бобби заметил), но в тот момент она казалась богиней в бриджах.

– Рионда! – закричала Кэрол, не плача, но почти. Она протолкнулась между Уилли и парнем с мотопоясом. Ни тот ни другой не попытались ее схватить. Все трое сентгабцев уставились на Рионду. Бобби поймал себя на том, что смотрит на сжатый кулак Уилли. Иногда Бобби просыпался утром, а у него там было тверже камня и торчало вверх, будто лунная ракета или еще что. Пока он шел в ванную помочиться, там обмякало и съеживалось. Рука Уилли со сжатым кулаком на ее конце обмякла точно так же, кулак развертывался назад в пальцы. От такого сравнения Бобби потянуло на улыбку. Но он справился с собой. Если они увидят, что он улыбается, сейчас они сделать ничего не смогут. Однако потом.., в какой-нибудь другой день…

Рионда обняла Кэрол и прижала девочку к своей объемистой груди. Оглядела ребят в оранжевых рубашках и – улыбнулась! Заулыбалась, не стараясь спрятать улыбку.

– Уилли Ширмен, верно?

Только что взведенная рука Уилли повисла вдоль бока. Что-то бормоча, он нагнулся поднять свой велик.

– Ричи О'Мира?

Парень в мотопоясе посмотрел на пыльные носки своих бутс и тоже пробурчал что-то. Щеки у него пылали.

– Во всяком случае, кто-то из младших О'Мира – теперь вас так много, что я всех не упомню. – Взгляд ее перешел на Робин Гуда. – А ты кто, верзила? Кто-то из Дедхемов? Похож-похож на Дедхемов!

Робин Гуд уставился на свои руки. У него на пальце было школьное кольцо, и теперь он начал его крутить.

Рионда все еще обнимала Кэрол за плечи. Кэрол одной рукой обнимала Рионду за талию, насколько хватало руки. Она не смотрела на парней, когда Рионда вместе с ней сошла с мостовой на полоску травы перед тротуаром. Она все еще смотрела на Робин Гуда.

– Отвечай, когда я с тобой говорю, сынок. Если я захочу, найти твою мать будет нетрудно. Спрошу отца Фитцжеральда – и дело с концом.

– Ну, я Гарри Дулин, – сказал наконец парень, еще быстрее крутя свое кольцо.

– Значит, я не так уж и промахнулась, верно? – ласково спросила Рионда, сделала еще два-три шага вперед и оказалась на тротуаре. Кэрол, испугавшись, попробовала ее удержать, но Рионда все равно надвигалась на парней. – Дедхемы и Дулины женились-переженились. Еще в графстве Корк, тра-ля-ля.

И никакой не Робин Гуд, а парень по имени Гарри Дулин с дурацким самодельным футляром для биты за спиной. Не Марлон Брандо в “Дикаре”, а парень по имени Ричи О'Мира, который раньше чем через пять лет никак не обзаведется “харлеем” к своему мотопоясу.., если вообще когда-нибудь им обзаведется. И Уилли Ширмен, трусящий по-хорошему поговорить с девочкой, если рядом его дружки. И для того чтобы они съежились до своих подлинных размеров, оказалось достаточно одной толстухи в бриджах и длинной блузке без рукавов, которая примчалась спасать не на белом боевом скакуне, но в “студебекере” 1954 года. Эта мысль должна была бы утешить Бобби, но не утешила. Он вдруг вспомнил, что сказал Уильям Голдинг: мальчиков на острове спасла команда линейного крейсера.., но кто спасет команду?

Глупо, конечно, уж кто-кто, а Рионда в этот момент никак и ни в каком спасении словно бы не нуждалась. Но слова эти все равно порадовали Бобби. А что, если взрослых вообще нет? Вдруг самое понятие “взрослые” – обман? Что, если их деньги – это только игральные фишки, их деловые сделки – не больше чем выменивание бейсбольных карточек, их войны – игры с игрушечным оружием в парке? Что, если внутри своих костюмов и выходных платьев они все еще сопливые малыши? Черт! Этого же не может быть, правда? Это было бы так страшно, что даже подумать и то жутко.

Рионда все еще смотрела на сентгабцев с жесткой и довольно опасной улыбкой.

– Вы, трое здоровенных парней, ведь не стали бы цепляться к тем, кто вас меньше и слабее, верно? Да еще к девочке вроде ваших младших сестренок?

Они теперь молчали, даже не буркали себе под нос. Только переминались с ноги на ногу.

– Я в этом уверена: это ведь была бы подлость и трусость, верно?

Вновь она дала им возможность ответить – и порядочно времени послушать собственное их молчание.

– Уилли? Ричи? Гарри? Вы же к ним не цеплялись, верно?

– Да нет, конечно, – сказал Гарри, и Бобби подумал, что если он начнет вертеть это кольцо чуть побыстрее, палец у него загорится.

– Если бы я поверила в такое, – сказала Рионда, все еще улыбаясь своей опасной улыбкой, – я бы пошла поговорить с отцом Фитцжеральдом, верно? Ну а падре, возможно, решил бы, что ему следует поговорить с вашими отцами, ну а ваши отцы, возможно, решили бы согреть вам задницы.., и за дело, мальчики, верно? За то, что цеплялись к тем, кто меньше и слабее.

Трое парней, снова перекинувшие ноги через свои нелепо маленькие велосипеды, продолжали хранить молчание.

– Они к тебе цеплялись, Бобби? – спросила Рионда.

– Нет, – сразу же ответил Бобби. Рионда подсунула палец под подбородок Кэрол и повернула ее лицо к себе.

– А к тебе они цеплялись, деточка?

– Нет, Рионда.

Рионда улыбнулась ей сверху вниз, и Кэрол, хотя у нее в глазах стояли слезы, улыбнулась в ответ.

– Ну, мальчики, вроде вам опасаться нечего, – сказала Рионда. – Они говорят, что вы не делали ничего такого, что могло бы доставить вам лишние неприятные минутки в исповедальне. Думаю, вам следует вынести им благодарность.

Сентгабцы: бур-бур-бур.

«Пожалуйста, кончи на этом! – безмолвно умолял Бобби. – Не заставляй их и правда благодарить нас. Не доводи их!»

Быть может, Рионда услышала его мысли (Бобби теперь верил, что такое возможно).

– Ну, – сказала она, – пожалуй, обойдемся без благодарностей. Отправляйтесь по домам, мальчики. И Гарри, когда увидишь Мойру Дедхем, скажи ей, что Рионда велела передать: она все еще ездит в Бриджпорт в “Бинго” каждую неделю, так если ее нужно будет подвезти…

– Ладно, обязательно, – сказал Гарри, сел в седло и поехал вверх по склону, все еще вперяя взгляд в тротуар. Если бы ему навстречу шли прохожие, он наткнулся бы на них. Двое его дружков последовали за ним, нажимая на педали, чтобы нагнать его.

Рионда провожала их взглядом, и ее улыбка медленно исчезала.

– Ирландцы-голодранцы, – сказала она наконец. – От них ничего хорошего не жди. Ну, да черт с ними. Кэрол, ты правда ничего?

Кэрол сказала, что да, правда.

– Бобби?

– Все в порядке. – Ему требовалась вся сила воли, чтобы не начать дрожать перед ней, будто клюквенное желе, но если Кэрол держится, так он и подавно должен.

– Лезь в машину, – сказала Рионда Кэрол, – я тебя подвезу. А ты давай на своих двоих, Бобби. Бегом через улицу и в дом. Эти ребята к завтрему позабудут и про тебя, и про мою Кэрол-детку, но сегодня вечером вам обоим стоит посидеть дома.

– Ладно, – сказал Бобби, зная, что про них не забудут ни завтра, ни к концу недели, ни к концу лета. Ему с Кэрол придется долгое время опасаться Гарри и его дружков. – Пока, Кэрол.

Бобби перебежал Броуд-стрит. На другой стороне остановился и следил, как старая машина Рионды подъехала к дому, где жила Кэрол. Когда Кэрол выпрыгнула, она поглядела вниз со склона и помахала. Бобби помахал в ответ, а потом поднялся по ступенькам крыльца дома № 149 и вошел внутрь.

Тед сидел в гостиной, курил сигарету и читал журнал “Лайф” с Анитой Экберг на обложке. Бобби не сомневался, что три чемоданчика Теда и бумажные пакеты уже упакованы, но их нигде не было видно. Наверное, оставил наверху в своей комнате. Бобби обрадовался. Ему не хотелось смотреть на них. Довольно и того, что он знает про них.

– Что поделывал? – спросил Тед.

– Да так, – сказал Бобби. – Я, пожалуй, полежу в кровати и почитаю до ужина.

Он ушел в свою комнату. На полу возле кровати стопкой лежали книги из взрослого отдела харвичской публичной библиотеки – “Космические инженеры” Клиффорда Д. Саймака, “Тайна римской шляпы” Эллера Куина и “Наследники” Уильяма Голдинга. Бобби выбрал “Наследников” и улегся ногами на подушке. На обложке были пещерные люди, но они были нарисованы почти абстрактно – на обложках книжек для детей таких пещерных людей не увидишь. Клево, когда у тебя карточка во взрослый отдел.., но почему-то уже не так клево, как казалось вначале.