Текст книги "Сердца в Атлантиде"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

3. ВЛАСТЬ МАТЕРИ. БОББИ ПРИСТУПАЕТ К РАБОТЕ. «ОН ТЕБЯ ТРОГАЕТ?» ПОСЛЕДНИЙ ШКОЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Бобби и Тед виновато переглянулись. Оба выпрямились, как будто не просто вели чокнутый разговор, а и занимались чем-то чокнутым.

"Она заметит, что мы что-то затеяли, – в отчаянии подумал Бобби. – Это же у меня на лице написано”.

– Нет, – успокоил его Тед. – Совсем нет. Ее власть над тобой в том, что ты этому веришь. Такова власть матери.

Бобби ошеломленно уставился на него. “Вы читали мои мысли? Вот сейчас?"

Но его мама уже почти поднялась на площадку третьего этажа, и у Теда не было времени на ответ, даже если бы он захотел ответить. Но в его лице ничто не показывало, что он ответил бы, будь на это время. И Бобби тут же засомневался, а слышал ли он то, что вроде бы услышал?

Тут в открытой двери появилась его мать, переводя взгляд с сына на Теда и снова на сына – оценивающий взгляд.

– Так вот ты все-таки где, – сказала она. – Господи, Бобби, ты что – не слышал, как я тебя звала?

– Так, мам, ты же вошла прежде, чем я рот успел открыть. Она хмыкнула. Ее губы сложились в ничего не значащую улыбочку – обычную ее машинально-вежливую улыбочку. Ее взгляд продолжал метаться между ними, высматривая что-то неуместное, что-то ей не нравящееся, что-то плохое.

– Я не слышала, как ты пришел с улицы.

– Ты спала у себя в кровати.

– Как вы сегодня, миссис Гарфилд? – спросил Тед.

– Как огурчик.

А ее взгляд все переходил и переходил с одного на другого. Бобби понятия не имел, чего она доискивается, но виноватое выражение, наверное, исчезло с его лица. Если бы она увидела, он бы знал, знал бы, что она знает.

– Не хотите шипучки? – спросил Тед. – У меня есть рутбир. Не лучший напиток, но, во всяком случае, холодный.

– С удовольствием, – сказала Лиз. – Спасибо. – Она прошла от двери к столу и села рядом с Бобби. Глядя, как Тед идет к холодильничку и достает бутылку, она рассеянно погладила Бобби по колену. – Наверху тут пока еще не жарко, но через месяц будет, гарантирую. Вам понадобится вентилятор.

– Это мысль! – Тед налил рутбир в чистый стакан, потом, стоя у холодильника, поднял стакан к свету и подождал, чтобы пена улеглась. Бобби он показался ученым с рекламного ролика, одним из типчиков, помешанных на качествах продукта “Икс” и продукта “Игрек” и на том, что таблетки “ролэйдс” поглощают желудочную кислоту в количестве, в пятьдесят семь раз превышающем их собственный вес – поразительно, но чистейшая правда.

– Не дополна. Спасибо, этого достаточно, – сказала она с легким нетерпением. Тед принес ей стакан, и она приветственно его приподняла. – Ну, вот! – Отхлебнула и сморщилась, будто это было чистое виски, а не рутбир. Поверх стакана она следила за тем, как Тед сел, сбросил пепел с сигареты и сунул окурок назад в уголок рта.

– Вас теперь водой не разольешь, – заметила она. – Посиживаете на кухне, попиваете рутбир – уютненько, если хотите знать мое мнение! И о чем же вы беседовали сегодня?

– О книге, которую мне подарил мистер Бротиген, – сказал Бобби. Его голос прозвучал естественно и спокойно, голос, который ничего не скрывает. – “Повелитель мух”. Я не разобрался, счастливый конец или грустный. Ну, и решил спросить у него.

– О? И что же он сказал?

– Что конец и такой, и такой. А потом посоветовал мне поразмыслить.

Лиз засмеялась, но не очень весело.

– Я читаю триллеры, мистер Бреттиген, а размышления приберегаю для жизни. Ну да конечно, я не на пенсии.

– Да, – сказал Тед. – Вы в самом расцвете жизни, это сразу видно.

Она бросила на него взгляд, хорошо знакомый Бобби: “Лесть тебе не поможет”.

– И еще я предложил Бобби небольшую работу, – сказал Тед. – Он согласен.., с вашего разрешения, конечно.

При упоминании о работе кожа у нее на лбу собралась складками, но разгладилась при упоминании о ее разрешении. Она протянула руку и чуть прикоснулась к рыжим волосам Бобби – жест такой необычный, что глаза у Бобби чуть округлились. А ее глаза так и остались прикованными к лицу Теда. И Бобби понял, что она не только не доверяет этому человеку, но никогда-никогда доверять не будет.

– И какая это работа?

– Он хочет, чтобы я…

– Ш-ш-ш, – сказала она, а ее глаза над краем стакана все так же впивались в Теда.

– Мне бы хотелось, чтобы он читал мне газеты, скажем, во второй половине дня, – сказал Тед, а потом объяснил, что глаза у него уже не те, что были раньше, и как ему с каждым днем все труднее разбирать мелкую печать. Но он любит следить за новостями – такие интересные времена, не правда ли, миссис Гарфилд? Ну и за колонками тоже – Стюарта Аслора, Уолтера Уинчелла и прочих. Уинчелл, конечно, сплетник, но очень интересный сплетник, вы не находите, миссис Гарфилд?

Бобби слушал, все больше напрягаясь, хотя и видел по лицу и позе своей матери – даже по тому, как она прихлебывала свой рутбир, – что она верит словам Теда. С этим-то все было в порядке, но что, если Тед снова обалдеет? Обалдеет и начнет бормотать про низких людей в желтых плащах или о хвостах воздушных змеев на проводах – только без змеев, – все время глядя в никуда?

Но ничего подобного не случилось. Тед напоследок сказал, что ему хотелось бы узнать, как дела у “Доджеров” – а особенно у Мори Уиллса, пусть они и перебрались в Лос-Анджелес. Сказал он с видом человека, решившего сказать правду, хотя и немножко ее стыдясь. Бобби решил, что это отличный ход.

– Ну, пожалуй, это будет неплохо, – сказала его мать (словно бы с неохотой, подумал Бобби). – Работа ведь не бей лежачего. Хотелось бы, чтобы и моя работа была такой!

– Готов поспорить, что свою работу, миссис Гарфилд, вы делаете блестяще.

Она снова метнула в него свой сухой взгляд “Лестью меня не проймешь”.

– За решение кроссвордов вам придется ему приплачивать – сказала она, вставая, и, хотя Бобби не понял ее слов, он был поражен жесткостью, которую почувствовал в них – как осколок стекла в мармеладе. Словно ей хотелось высмеять слабеющее зрение Теда, а заодно и его ум, словно ей хотелось уязвить его за доброту к ее сыну. Бобби все еще было стыдно, что он обманул ее, и страшно, что она об этом узнает, но теперь он был рад.., почти злобно рад. Так ей и надо!

– Он хорошо решает кроссворды, мой Бобби. Тед улыбнулся.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Отправляйся вниз, Боб. Пора дать мистеру Бреттигену отдых.

– Но…

– Мне бы хотелось снова прилечь, Бобби. У меня немножко болит голова. Я рада, что тебе понравился “Повелитель мух”. Работать можешь начать завтра, если хочешь, со статей в воскресном номере. Предупреждаю, это, наверное, будет испытание огнем.

– Ладно.

Лиз вышла на маленькую площадку перед дверью Теда. Бобби шел за ней. Тут она обернулась и посмотрела на Теда через голову Бобби.

– А почему бы не на крыльце? – спросила она. – Свежий воздух будет полезен вам обоим. Лучше, чем сидеть в этой душной комнатушке. Да и я смогу послушать, если буду в гостиной.

Бобби показалось, что они обмениваются мыслями. Ну, не с помощью телепатии, конечно.., хотя по-своему это была телепатия. Непонятная, какой пользуются взрослые.

– Чудесная идея, – сказал Тед. – На крыльце будет прекрасно. Всего хорошего, Бобби. Всего хорошего, миссис Гарфилд.

Бобби чуть было не ляпнул “покедова, Тед”, но в последний миг заменил это прощание на “пока, мистер Бротиген”. Он направился к лестнице, растерянно улыбаясь, как, обливаясь холодным потом, улыбается человек, чудом не ставший жертвой несчастного случая. Его мама задержалась на верхней ступеньке.

– Вы давно на пенсии, мистер Бреттиген? Или вам неприятно, что я спрашиваю?

До этого Бобби почти решил, что фамилию Теда она искажает не нарочно, но теперь он сразу переменил мнение. Нет, нарочно. Нарочно!

– Три года. – Он раздавил окурок о дно переполненной жестянки и тут же закурил новую сигарету.

– Значит, вам.., шестьдесят восемь?

– Точнее, шестьдесят шесть. – Голос у него по-прежнему был мягким и откровенным, но Бобби показалось, что эти вопросы ему не особенно нравятся. – Меня отправили на полную пенсию на два года раньше. По медицинским соображениям.

«Мам, только не спрашивай, что с ним, – мысленно простонал Бобби. – Не смей!»

Она не спросила, а вместо того осведомилась, чем он занимался в Хардфорде.

– Бухгалтерией. Работал в Управлении контролера денежного обращения.

– А мы с Бобби думали, что вы занимались педагогической деятельностью. Бухгалтерия! Звучит очень ответственно.

Тед улыбнулся. Бобби почудилось, что было во всем этом что-то ужасное.

– За двадцать лет я износил три калькулятора. Если это ответственное дело, миссис Гарфилд, то да – я занимался очень ответственным делом. Одер трусит на негнущихся ногах, машинистка ставит пластинку на граммофон с автоматическим звукоснимателем.

– Я не понимаю.

– Я просто имею в виду, что много лет было потрачено на работу, которая никогда много не значила.

– Она бы много значила, если бы вам надо было кормить, одевать, обувать и растить ребенка. – Она посмотрела на него, слегка вздернув подбородок, словно говоря, что если Тед хочет обсуждать эту тему, то она готова.

Тед, с облегчением заметил Бобби, не хотел выходить на ковер или даже подойти к нему.

– Полагаю, вы правы, миссис Гарфилд. Абсолютно. Она секунду-другую выставляла на него подбородок, вопрошая, уверен ли он, давая ему время передумать. Но Тед молчал, и она улыбнулась. Это была ее победоносная улыбка. Бобби любил маму, но внезапно ощутил, что, кроме того, устал от нее. Устал понимать выражения ее лица, устал от ее присловий, от чугунного склада ее ума.

– Благодарю вас за рутбир, мистер Бреттиген. Было очень вкусно. – И она повела своего сына вниз. На площадке она отпустила его руку и дальше шла впереди.

Бобби думал, что за ужином они будут говорить о его новой работе, но ошибся. Мама была словно где-то далеко, ее глаза смотрели поверх него. Ему пришлось два раза попросить у нее еще кусок мясного рулета, а когда позже вечером зазвонил телефон, она вскочила с дивана, на котором они смотрели телик. Прыгнула к телефону, точно Рики Нельсон, когда телефон звонит в программе “Оззи и Харриет”. Она послушала, сказала что-то, потом вернулась к дивану и села.

– Кто звонил? – спросил Бобби.

– Не туда попали, – сказала Лиз.

***

На этом году своей жизни Бобби Гарфилд все еще ожидал сна с детской радостью: на спине, раскинув пятки по углам кровати, засунув ладони в прохладу под подушкой, выставив локти. Ночью, после того как Тед рассказал о низких мужчинах в длинных желтых плащах (“И не забудь про их машины, – подумал он, – их большие машины, ярко размалеванные”), Бобби лежал в этой позе, наполовину выбравшись из-под одеяла. Лунный свет падал на его узкую детскую грудь, разделенную начетверо тенью оконной рамы.

Если бы он думал об этом (но он не думал), то не сомневался бы, что низкие мужчины Теда станут реальнее, едва он останется один в темноте, которую нарушают только тиканье его “Биг-Бена” с механическим заводом и голос диктора, сообщающего последние известия с телевизионного экрана. Прежде так бывало с ним всегда: конечно, легко смеяться, когда “Франкенштейна” показывают в “Театре ужасов”, хлопаться в притворный обморок с воплем “Ах, Франки!”, когда появляется монстр – особенно если Салл-Джон оставался ночевать. Но в темноте, после того как Эс-Джей начинал храпеть (или, хуже того, если Бобби был один), создание доктора Франкенштейна казалось куда более.., нет, не реальным, то есть не по-настоящему, не совсем.., но все-таки ВОЗМОЖНЫМ.

Однако ощущения возможности низкие мужчины Теда не пробудили. Скорее наоборот, мысль, будто какие ни на есть люди станут посылать сообщения с помощью объявлений о пропавших собаках и кошках, показалась ему в темноте совсем сумасшедшей. Но не опасно сумасшедшей. В любом случае Бобби не верил, что Тед мог быть по-настоящему, насквозь сумасшедшим – просто слишком уж умничал себе же во вред, особенно потому, что ему почти нечем было занять время. Тед немножко.., ну.., черт! Немножко – что? У Бобби не было для этого слов. Приди ему в голову слово “эксцентричен”, он ухватился бы за него с радостью и облегчением.

"Но.., он словно бы прочел мои мысли. Это как?” А, он просто ошибся! Не расслышал толком. Или, может, Тед и правда прочел его мысли – прочел с помощью совсем неинтересной взрослой телепатии, снимая виноватость с его лица, будто переводную картинку со стекла. Вот ведь и его мама всегда умела их читать.., во всяком случае, до этого дня.

– Но…

Никаких “но”. Тед отличный человек и много знает про книги, но он не чтец мыслей. Не больше, чем Салл-Джон фокусник или когда-нибудь им станет.

– Все это для отвода глаз, – пробормотал Бобби вслух, вытащил руки из-под подушки, скрестил их в запястьях, помотал кистями. По лунному пятну у него на груди пролетела голубка.

Бобби улыбнулся, закрыл глаза и уснул.

***

На следующее утро он сидел на крыльце и читал вслух из харвичской воскресной “Джорнел”. Тед, примостившись рядом на диване-качалке, тихо слушал и курил “честерфилдки”. Слева позади него хлопала занавеска в открытом окне гостиной Гарфилдов. Бобби рисовал в уме, как его мама сидит в кресле поближе к свету, поставив рядом рабочую корзинку, слушает и перешивает юбки (юбки опять носят длиннее, сказала она ему недели две назад; укоротишь в этом году, а следующей весной – пожалуйте распускать швы и снова обметывать подол, и все потому, что кучка гомиков в Нью-Йорке и Лондоне так постановила, и зачем она затрудняется, сама не знает). Бобби понятия не имел, действительно ли она сидит там или нет – открытое окно и хлопающая занавеска сами по себе ни о чем не говорили, однако он все равно рисовал себе эту картину. Когда он станет постарше, ему вдруг станет ясно, что он всегда воображал ее где-то рядом – за дверями, в том ряду на трибуне, где тени были такими густыми, что рассмотреть, кто там сидит, было трудно, в темноте на верхней площадке – в его воображении она всегда была там.

Читать спортивные заметки было интересно (Мори Уиллс давал жару), статьи – не так, а персональные колонки совсем занудно – длинные, скучные, полные выражений вроде “фискальная ответственность” и “экономические индикаторы рецессионного характера”. И все-таки Бобби был готов их читать. В конце-то концов он выполняет свою работу, зарабатывает наличные а любая работа по большей части занудна – хотя бы часть времени. “Приходится работать за твои хлопья к завтраку”, – иногда говорила мама, когда мистер Бидермен задерживал ее допоздна. Бобби гордился, что способен произнести без запинки фразы вроде “экономические индикаторы рецессионного характера”. К тому же другую работу – тайную работу – он получил из-за чокнутой уверенности Теда, что за ним охотятся какие-то люди, и Бобби было бы не по себе брать деньги только за нее: он бы чувствовал, будто надувает Теда, хотя Тед сам все придумал.

Но все равно, чокнутая или нет, а это была его работа, и он начал выполнять ее по воскресеньям днем. Бобби обходил квартал, когда его мама ложилась вздремнуть, высматривая низких людей в желтых плащах или их признаки. Он видел много интересного: на Колония-стрит женщина из-за чего-то скандалила с мужем – они стояли нос к носу, будто Красавчик Джордж и Сноп Колхаун перед началом схватки; малыш бил по пистонам закоптившимся камнем; на углу Коммонвелф и Броуд перед “Любой бакалеей” Спайсера мальчишка с девчонкой впились друг другу в губы; и еще фургончик с заманчивой надписью “НЯМ-НЯМ ВАМ И ВАМ”. Но он не видел ни желтых плащей, ни объявлений на столбах о пропавших кошках и собаках, и ни единого хвоста от воздушного змея не свисало ни с единого провода.

Он зашел к Спайсеру купить жвачку за цент и зыркнул глазом по доске объявлений, добрую половину которой занимали фото кандидаток на мисс Рейнголд этого года. Он увидел две карточки о продаже машин, но обе были прикноплены нормально. Еще одна с “ПРОДАЮ МОЙ БАССЕЙН ПРИ ДОМЕ, В ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ, В САМЫЙ РАЗ ДЛЯ ВАШИХ РЕБЯТИШЕК” была прикноплена криво, но Бобби решил, что криво не в счет.

На Эшер-авеню он увидел тот еще “бьюик”, припаркованный у пожарного крана, но цвет был бутылочно-зеленый, и Бобби не счел его броским и аляповатым, несмотря на иллюминаторчики по сторонам капота и решетку радиатора, смахивавшую на насмешливо ощеренный рот хромовой зубатки.

В понедельник он продолжал высматривать низких людей по дороге в школу и из школы. Он ничего не увидел.., но Кэрол Гербер, которая шла с ним и с Эс-Джеем, увидела, как он поглядывает по сторонам. Его мать была права: Кэрол все замечала.

– Коммунистические агенты охотятся за планами? – спросила она.

– А?

– Ты все время смотришь то вправо, то влево и оглядываешься.

Бобби взвесил, не рассказать ли им, для чего его нанял Тед, потом решил, что не стоит. Стоило бы, если бы он верил, что действительно можно что-то увидеть – три пары глаз надежней одной, а уж зоркие гляделки Кэрол тем более, – но он не верил. Кэрол и Салл-Джон знали, что он нанялся читать Теду каждый день, и тут ничего такого не было. Вот и хватит. Если рассказать им о низких мужчинах, получится, что он смеется над Тедом, а это уже предательство.

– Коммунистические агенты? – спросил Салл, оглядываясь, и опять испустил “кхе-кхе-кхе” (любимый свой звук). Потом зашатался, выронил невидимый автомат и ухватился за грудь. – Они меня уложили! Навылет! Бегите без меня! Передайте мой привет Розе!

– Передам толстой заднице моей тетки, – сказала Кэрол и ткнула его локтем.

– Гляжу, нет ли где ребят из Габа, только и всего, – сказал Бобби.

Звучало правдоподобно. Ребята из школы Сент-Габриеля всегда цеплялись к ребятам их школы по дороге туда – проносились мимо на своих великах, вопили, что ребята у них слюнтяи, а девочки “дают”.., а это, Бобби был почти уверен, значило целоваться с языком и позволять ребятам трогать их за сиськи.

– Да нет, для этих шибздиков еще рано, – сказал Салл-Джон. – Сейчас они еще дома, надевают свои крестики и зачесывают лохмы назад на манер Бобби Райдела.

– Не ругайся, – сказала Кэрол и снова ткнула его локтем. Салл-Джон оскорбился.

– Кто ругается? Я не ругался.

– Ругался.

– Нет же, Кэрол.

– Да.

– Нет, сэр!

– Да, сэр! Ты сказал “шибздики”.

– Это не ругательство. Шибздики – это такие хомячки! – Эс-Джей посмотрел на Бобби в поисках помощи, но Бобби смотрел на “кадиллак”, который медленно ехал по Эшер-авеню. Он был большой и вроде бы немножко броский. Так ведь “кадиллаки” же все броские! А у этого солидный светло-коричневый цвет, и он не показался ему низким. Да и за рулем сидела женщина.

– Ах так? Покажи мне картинку шибздика в энциклопедии, и, может, я тебе поверю.

– Надо бы дать тебе в глаз, – ласково сказал Салл. – Показать тебе, кто главный. Мой – Тарзан, твой – Джейн.

– Мой – Кэрол, твой – балбес. Держи. – Кэрол сунула в руки Эс-Джею три книги – “Арифметику”, “Приключения в правописании” и “Домик в прерии”. – Понесешь мои книги, потому что выругался.

Салл-Джон оскорбился еще больше.

– А почему я должен таскать твои дурацкие книги, хоть бы я и выругался? И чего не было, того не было.

– А это тебе эпитет, – сказала Кэрол.

– Чего-чего?

– Наказание за нехороший поступок. Если ты выругаешься или соврешь, на тебя накладывают эпитет. Мне сказал мальчик из Габа. Его зовут Уилли.

– Держись от них подальше, – сказал Бобби. – Они все подлюги.

В этом он убедился на опыте.

Сразу, как кончились рождественские каникулы, трое габцев погнались за ним по Броуд-стрит, грозя его отколошматить, потому что он “не так на них посмотрел”. И отколошматили бы, Бобби не сомневался, но только тот, который был впереди, поскользнулся и упал на колени, а остальные двое споткнулись об него, так что у Бобби как раз хватило времени проскочить в большую входную дверь № 149 и запереть ее за собой. Габцы еще некоторое время покрутились там, а потом ушли, обещав Бобби “поговорить с ним попозже”.

– Они не все хулиганы, некоторые вполне ничего, – сказала Кэрол, посмотрела на Салл-Джона, который нес ее книги, и спрятала улыбку в ладошке. Эс-Джея можно заставить сделать что угодно: надо только говорить быстро и уверенно. Было бы приятней заставить Бобби нести ее книги. Только ничего не вышло бы, если бы он сам не вызвался. Может, он так и сделает. Она была оптимисткой. А пока было приятно идти между ними в утреннем солнечном свете. Она покосилась на Бобби, но он смотрел на “классики”, начерченные на тротуаре. Он такой милый и сам этого не знает. Пожалуй, это-то и было самым милым.

***

Последняя неделя занятий, как всегда, ползла еле-еле, просто свихнуться можно. В эти первые дни июня Бобби казалось, что в библиотеке клейстером воняет так, что и червяка наизнанку вывернет, а география тянулась десять тысяч лет. Да кому какое дело до запасов олова в Парагвае?

На переменке Кэрол говорила, как в июле проведет неделю на ферме у тети Коры и дяди Рея в Пенсильвании. Эс-Джей без конца распространялся про неделю в лагере, которую выиграл: как он будет стрелять из лука и кататься на каноэ каждый-каждый день. Бобби в свою очередь рассказал им про великого Мори Уиллса, который вот-вот поставит в бейсболе рекорд, который продержится до самой их смерти.

Его мама все больше уходила в свои мысли, подскакивала всякий раз, когда звонил телефон, а потом бежала схватить трубку, засиживалась до конца вечерних новостей (а иногда, казалось Бобби, и до конца фильма для полуночников) и ничего не ела, только ковыряла в тарелке. Иногда она вела долгие напряженные разговоры по телефону, повернувшись спиной и понизив голос (как будто Бобби стал бы подслушивать ее разговоры!). А иногда подходила к телефону, начинала набирать номер, потом бросала трубку на рычаг и возвращалась на диван.

Как-то раз Бобби спросил ее, может, она забыла номер, который набирала. “Похоже, я много чего забыла, – пробормотала она, а потом добавила:

– Держи свой нос при себе, Бобби-бой”.

Он бы мог заметить побольше и встревожиться еще сильнее – она совсем исхудала и опять принялась курить после двухлетнего перерыва, – если бы его время и мысли не были заняты всяким другим. Лучше всего была взрослая библиотечная карточка, которая каждый раз, когда он ею пользовался, казалась ему все более замечательным подарком, просто вдохновенным подарком. Бобби чувствовал, что во взрослом отделе одних только научно-фантастических романов, которые он хотел бы прочесть, был целый миллиард. Взять хоть Айзека Азимова. Под именем Пола Френча мистер Азимов писал научно-фантастические романы для ребят про космолетчика Лаки Старра, очень даже хорошие. Но под собственной фамилией он писал другие романы еще лучше. По меньшей мере три из них были про роботов. Бобби любил роботов, и, по его мнению, Робби, робот в “Запретной планете”, был, может, самым замечательным из киногероев всех времен, ну, просто супердерьмовый. А роботы мистера Азимова уступали ему совсем мало. Бобби думал, что наступающее лето будет проводить с ними. (Салл называл этого великого писателя Айзек-Шибздик, ну да конечно, Салл в книгах почти не бум-бум.) По дороге в школу и из школы он высматривал людей в желтых плащах или их признаки и делал то же самое по дороге в библиотеку после школы. Школа и библиотека были в разных направлениях, и Бобби чувствовал, что осматривает заметную часть Харвича. Конечно, он не думал, что действительно может повстречать низких людей. После ужина в долго не гаснущем вечернем свете он читал Теду газету – либо на крыльце, либо у Теда на кухне. Тед последовал совету Лиз Гарфилд и обзавелся вентилятором, а маме Бобби словно бы больше не требовалось, чтобы Бобби читал мистеру “Бреттигену” обязательно на крыльце. Отчасти потому, что ее мысли все больше были поглощены собственными взрослыми делами, чувствовал Бобби, но, может, она, кроме того, научилась немножко доверять Теду. Не то чтобы “доверять” значило бы, что он начал ей нравиться. Но такое доверие далось нелегко.

Как-то вечером они на диване смотрели “Уайэтта Эрпа”, и мать обернулась к Бобби почти злобно и спросила:

– Он к тебе прикасается?

Бобби понял, о чем она спрашивает, но не понял, почему она вся напряглась.

– Да, конечно, – сказал он. – Иногда похлопывает по спине, а один раз, когда я читал ему газету и три раза подряд переврал длиннющее слово, он меня щелкнул по лбу, но он меня не треплет, ничего такого. По-моему, у него сил не хватит. А что?

– Не важно, – сказала она. – Он, пожалуй, ничего. Витает, конечно, в облаках, но вроде бы не… – Она умолкла, глядя, как дым ее сигареты завивается в воздухе гостиной. Он поднимался от тлеющего кончика светло-серой ленточкой и рассеивался, и Бобби вспомнилось, как персонажи в “Кольце вокруг Солнца” мистера Саймака следовали с вертящимся волчком в другие миры.

Наконец она снова обернулась к нему и сказала:

– Если он дотронется до тебя так, что тебе будет неприятно, ты мне сразу скажешь. Понял? Сразу!

– Ясно, мам.

В лице у нее было что-то такое, отчего ему припомнилось, как он один раз спросил у нее, откуда женщина знает, что у нее будет ребенок. “Она каждый месяц кровит, – сказала его мама. – Если крови нет, она понимает, что эта кровь идет в ребенка”. Бобби хотелось спросить, откуда течет кровь, когда ребенка нет (он помнил тот раз, когда у мамы пошла кровь носом, но это был единственный случай, когда он видел, как она кровит). Однако выражение ее лица заставило его оставить эту тему. И теперь на ее лице было то самое выражение.

Правду сказать, Тед прикасался к нему и по-другому: легонько проводил большой ладонью по ежику Бобби, будто приглаживая его щетину. Иногда, если Бобби не правильно произносил слово, он легонько ущемлял его нос между костяшками пальцев и говорил нараспев: “Ну-ка скажи правильно!” А если они заговаривали разом, он зацеплял мизинцем мизинец Бобби и говорил: “Ничего не значит! Счастья и удачи!” Вскоре Бобби уже повторял это вместе с ним. Их мизинцы оставались сцепленными, а голоса звучали буднично – как говорят люди, когда просят передать соль или здороваются.

Только один раз Бобби стало не по себе, когда Тед к нему прикоснулся. Он как раз дочел последнюю статью, которую Тед хотел послушать, – какой-то журналист вякал, что нет на Кубе никаких бед, которые не могло бы исправить старое доброе американское предпринимательство. Небо начинало меркнуть. За домом на Колония-стрит Баузер, пес миссис О'Хары, продолжал лаять – руф-руф-руф. Тоскливый звук и словно бы во сне, будто вспоминаешь, а не слышишь сейчас.

– Ну, – сказал Бобби, складывая газету и вставая, – пожалуй, я прошвырнусь по кварталу, погляжу, не увижу ли чего-нибудь.

Говорить об этом прямо он не хотел, но ему было важно дать понять Теду, что он по-прежнему высматривает низких людей в желтых плащах.

Тед тоже встал и подошел к нему. Бобби расстроился, заметив страх на лице Теда. Ему не хотелось, чтобы Тед слишком уж верил в низких людей, не хотелось, чтобы Тед чокнулся еще больше.

– Вернись до того, как стемнеет, Бобби. Я себе никогда не прощу, если с тобой что-нибудь случится.

– Я поостерегусь. И вернусь за год до того, как стемнеет. Тед опустился на одно колено (он был слишком стар, чтобы низко нагибаться, решил Бобби), взял Бобби за плечи и притянул к себе так, что они чуть не стукнулись лбами. Бобби чувствовал запах сигарет в дыхании Теда и мази на его коже – он растирал суставы “Мустеролем”, потому что они болели. “Теперь они и в теплую погоду болят”, – объяснил он.

Стоять так близко к Теду было не страшно и все равно как-то жутко. Можно было увидеть, что Тед, пусть пока еще не до конца старый, скоро совсем состарится. И еще он, наверное, болен. Глаза у него какие-то водянистые. Уголки рта дергаются. Плохо, что он совсем один здесь, на третьем этаже подумал Бобби. Будь у него жена или, там, дети, он бы не чокнулся на низких людях. Конечно, будь у него жена, Бобби возможно, никогда бы не пришлось прочесть “Повелителя мух”. Конечно, так думать эгоистично, но он ничего не мог с этим поделать.

– Никаких их признаков, Бобби? Бобби покачал головой.

– И ты ничего не чувствуешь? Вот тут? – Он снял левую руку с плеча Бобби и постучал себя по виску, где, чуть пульсируя, угнездились две голубые жилки. Бобби покачал головой. – Или тут? – Тед прикоснулся к животу. Бобби в третий раз помотал головой.

– Ну и хорошо, – сказал Тед и улыбнулся. Он скользнул левой рукой на шею Бобби, а потом и правой. Он очень серьезно поглядел Бобби в глаза, а Бобби очень серьезно поглядел в глаза ему.

– Ты бы сказал мне, если бы увидел? Ты ведь не станешь.., ну, щадить меня?

– Нет, – сказал Бобби. Ему нравились руки Теда на его шее – и не нравились. Именно туда мог положить руки типчик в фильме, перед тем как поцеловать девушку. – Нет! Я бы сказал. Это же моя работа!

Тед кивнул. Он разжал руки и медленно их опустил, встал, опираясь на стол, и поморщился, когда одно колено громко щелкнуло.

– Да, ты бы мне сказал. Ты отличный паренек. Ну, иди погуляй. Но с тротуара не сходи, Бобби, и вернись до темноты. В наши дни нужна осторожность.

– Я поостерегусь. – Он пошел к лестнице.

– А если увидишь их…

– Убегу.

– Ага. – В угасающем свете лицо Теда выглядело угрюмым. – Беги так, словно за тобой весь ад гонится!

Значит, прикосновения были, и, может быть, опасения его матери по-своему оправданны – может, прикосновений было много и некоторые – не такие, как следует. То есть, может, вообще-то она имела в виду что-нибудь другое… И все-таки не такие. Все-таки опасные.

***

В среду перед тем, как учеников распустили на каникулы, Бобби увидел, что с чьей-то антенны на Колония-стрит свисает длинный красный лоскут. Наверняка он сказать не мог, но лоскут был удивительно похож на хвост змея. Ноги Бобби остановились сами, и тут же его сердце заколотилось так, будто он бежал домой наперегонки с Салл-Джоном.

«Даже если и хвост, так все равно совпадение, – сказал он себе. – Дурацкое совпадение. Ты же знаешь, что так, верно?»

Может быть. Может быть и так. И он почти убедил себя в этом к пятнице – последнему дню занятий. Домой он шел один: Салл-Джон вызвался помочь убрать учебники на склад, а Кэрол пошла к Тейни Либел на день рождения. Он уже собрался перейти Эшер-авеню и пойти вниз по Броуд-стрит, как вдруг увидел начерченные на тротуаре лиловым мелком “классики”. Вот такие:

– О Господи, нет, – прошептал Бобби. – Шутка какая-то. Он упал на одно колено, будто кавалерийский разведчик в вестерне, не замечая ребят, возвращающихся из школы домой – кто пешком, кто на великах, двое-трое на роликах, кривозубый Фрэнсис Атгерсон на своем ржавом красном самокате, хохоча в небо при каждом толчке. И они его тоже не замечали – начались каникулы, и большинство ошалело от бесчисленных возможностей.