Текст книги "Сердца в Атлантиде"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Внезапно его глаза стали горячими и зазудели сзади. “Это семья Сагамор?” – вот что он собирался спросить, а если бы ответивший на звонок сказал “да”, он собирался умолять их не трогать Теда. Сказать им, что он, Бобби Гарфилд, сделает для них что-нибудь, если они просто не тронут Теда, – сделает все, что они скажут. Но теперь, когда у него появилась такая возможность, он не мог ничего выговорить. До этой секунды он все еще не вполне верил в низких людей. А теперь на том конце провода было нечто такое.., нечто, не имевшее ничего общего с жизнью, какой ее знал Бобби Гарфилд.

– Бобби? – сказал голос, и в голосе прозвучало сладкое смакование, чувственное узнавание. – Бобби, – снова сказал голос уже без вопросительного знака. Поле зрения Бобби начали пересекать пятнышки, в их гостиной внезапно повалил черный снег.

– Пожалуйста… – прошептал Бобби. Он собрал всю свою силу воли и заставил себя договорить:

– Пожалуйста, отпустите его.

– Не выйдет, – сообщил ему голос из пустоты. – Он принадлежит Владыке. Держись подальше, Бобби. Не вмешивайся. Тед – наш пес. Если не хочешь стать нашим псом, держись подальше.

Щелк.

Бобби прижимал трубку к уху еще несколько секунд: ему требовалось задрожать, но он был таким холодным, что не мог. Однако зуд сзади глаз начал утихать, а черные нити, пересекавшие поле его зрения, начали сливаться с сумраком вокруг. Наконец он оторвал трубку от головы, хотел опустить и замер: на трубке, там, откуда доносился голос, появились алые пятнышки. Словно голос твари на другом конце провода заставил трубку кровоточить.

Тихонько и часто всхлипывая, Бобби наконец положил трубку на рычаг и пошел к себе в комнату. “Не вмешивайся, – сказал ему человек по номеру семьи Сагамор. – Тед – наш пес”. Но Тед же не пес. Он человек и друг Бобби.

«Она могла сказать им, где он будет сегодня вечером, – подумал Бобби. – По-моему, Кэрол знала. А если она знала и если сказала маме…»

Бобби схватил банку с “Велофондом”. Он выгреб из нее все деньги и пошел к входной двери. Он взвесил, не оставить ли записку матери, и решил, что нет. Она же могла снова позвонить ХОуситоник 5 – 8337 и сказать нимроду с низким голосом, что затеял Бобби-бой. Это была одна причина, чтобы не оставлять записки. А другая заключалась в том, что он уедет с Тедом, если успеет его вовремя предупредить. Теперь Теду придется взять его с собой. А если низкие люди убьют его или похитят? Ну, ведь это почти то же самое, что убежать из дома, верно?

Бобби в последний раз оглядел квартиру, и, пока он слушал храп матери, у него вдруг защипало в сердце и в голове. Тед был прав: вопреки всему, он продолжал ее любить. Если есть ка, так любовь к ней – часть его ка.

Тем не менее он надеялся, что никогда больше ее не увидит.

– Бывай, мам, – прошептал Бобби. Минуту спустя он уже бежал по Броуд-стрит в сгущающийся сумрак, одной рукой зажимая комок денег в кармане, чтобы ни одна монета не выпала.

10. СНОВА «ТАМ ВНИЗУ». УГОЛОВНЫЕ РЕБЯТА. НИЗКИЕ ЛЮДИ В ЖЕЛТЫХ ПЛАЩАХ. РАСПЛАТА

Он вызвал такси по телефону-автомату Спайсера, а в ожидании сорвал объявление о пропавшей собаке Бротигене с доски для объявлений снаружи. Заодно он убрал и перевернутую карточку, рекламирующую “рэмблер” пятьдесят седьмого года, продаваемый владельцем. Он смял их, выбросил в мусорный бачок у дверей, даже не оглянулся через плечо проверить, заметил ли его маневр старик Спайсер: о его злобности среди ребят западной части Харвича ходили легенды.

Близняшки Сигсби тоже были тут – положили скакалки, чтобы поиграть в “классики”. Бобби подошел к ним и увидел рисунки…

…намалеванные рядом с “классиками”. Он встал на колени, и Дайна Сигсби, которая как раз собиралась бросить свою битку на седьмой квадрат, опустила руку и уставилась на него. Дайена прижала перепачканные пальцы к губам и захихикала. Не обращая на них внимания, Бобби обеими ладонями затирал рисунки в меловые пятна. Закончив, он встал и отряхнул ладони. Фонарь над крохотной – на три машины – автостоянкой Спайсера вспыхнул, и у Бобби с девочками внезапно выросли тени, куда длиннее их самих.

– Чего это ты, дурачина Бобби Гарфилд? – спросила Дайна. – Они же были такие хорошенькие.

– Эти знаки приносят беду, – сказал Бобби. – А вы почему не дома?

Но он и сам знал: объяснение вспыхивало у них в мыслях, как реклама пива в витрине Спайсера.

– Мамочка и папочка скандалят, – сказала Дайена. – Она говорит, что у него есть девочка, – она засмеялась, и ее сестра тоже, но глаза у них были испуганные. Бобби вспомнились малыши в “Повелителе мух”.

– Идите-ка домой, пока совсем не стемнело, – сказал он.

– Мама велела, чтобы мы пошли гулять, – сообщила ему Дайна.

– Значит, она дура, а ваш отец дурак. Идите-идите! Девочки переглянулись, и Бобби понял, что напугал их еще больше. Но ему было все равно. Он смотрел, как они схватили свои прыгалки и побежали вверх по склону. Пять минут спустя “чекер”, который он вызвал, въехал на маленькую стоянку. Лучи фар веером развернулись по гравию.

– Хм, – сказал таксист. – Везти ребенка в Бриджпорт вечером? Не знаю, не знаю.., даже если у тебя есть деньги оплатить проезд.

– Все в порядке, – сказал Бобби, забираясь на заднее сиденье. Если таксист попробует выкинуть его, ему придется достать из багажника лом. – Меня дедушка встретит. (Но не в “Угловой Лузе”, уже решил Бобби: он не собирался подъезжать туда в такси. Кто-то ведь может его высматривать.) У “Жирных клецок Во и Компании” на Наррагансетт-авеню.

"Угловая Луза” тоже была на Наррагансетт. Названия улицы он не запомнил, но без труда нашел адрес в телефонной книге после того, как вызвал такси.

Таксист уже начал выезжать со стоянки задним ходом, но теперь он остановил машину.

Хулигансетт-стрит? Черт! Мальцам там делать нечего. Даже среди бела дня.

– Меня дедушка встретит, – повторил Бобби. – Он велел дать вам полкамешка сверх. Пятьдесят центов, понимаете?

На мгновение таксист заколебался. Бобби старался придумать, как его все-таки убедить, но ему ничего не приходило в голову. Затем таксист вздохнул, опустил флажок “свободен”, и такси покатило вперед. Когда они проезжали мимо его дома, Бобби повернулся посмотреть, нет ли света в их квартире. Но окна были темными. Пока еще. Он откинулся на спинку в ожидании, когда Харвич останется позади них.

***

Таксиста звали Рой ДеЛойс, так значилось на его счетчике. За все время поездки он не сказал ни слова. Ему было грустно, потому что пришлось отвезти Пита к ветеринару, чтобы усыпить. Питу было четырнадцать лет. Для колли это глубокая старость. Он был единственным настоящим другом Роя ДеЛойса. “Валяй, старик, ешь, я угощаю”, – говорил Рой ДеЛойс, когда кормил Пита. Он говорил это каждый вечер. Рой ДеЛойс развелся с женой. Иногда он отправлялся в стриптизный клуб в Хардфорде. Бобби видел призрачные образы танцовщиц: почти все они были одеты только в перья и длинные белые перчатки. Образ Пита был куда четче. Рой ДеЛойс, возвращаясь от ветеринара, чувствовал себя нормально, но когда увидел в чуланчике пустую миску Пита, не выдержал и заплакал.

Они миновали “Гриль Уильяма Пенна”. Яркий свет лился из всех окон, по обеим сторонам улицы на три квартала стояли машины, но Бобби не увидел ни очумелых “Де Сото”, ни других машин, в которых чувствовались только чуть замаскированные живые твари. Его глаза не зудели сзади, не было и черных нитей.

"Чекер” проехал по мосту через канал, и они очутились “там, внизу”. Громкая, вроде бы испанская, музыка вырывалась из многоквартирных домов в зигзагах железных молний пожарных лестниц. На углах там и сям стояли кучки молодых людей с глянцевыми, зачесанными назад волосами, на соседних пересмеивались девушки. Когда “чекер” остановился на красный свет, к нему неторопливой походкой направился мужчина с коричневой кожей. Его бедра плавно колыхались в габардиновых брюках ниже резинки пронзительно-белых трусов, и предложил протереть ветровое стекло такси грязной тряпкой, которую сжимал в руке. Рой ДеЛойс мотнул головой и рванул вперед, едва зажегся зеленый свет.

– Чертовы мексикашки, – сказал он. – Запретить бы им въезд в страну. Что у нас, своих черномазых мало?

Наррагансетт-стрит ночью выглядела совсем другой – немножко пострашнее, а немножко и посказочней. Слесари.., обслуживание кассовых аппаратов.., два бара, выплескивающих смех и музыку проигрывателей и парней с пивными бутылками в руках… “ПИСТОЛЕТЫ РОДА”.., и да, сразу же за “ПИСТОЛЕТАМИ РОДА” рядом с магазинчиком, продающим “ОСОБЫЕ СУВЕНИРЫ”, – “ЖИРНЫЕ КЛЕЦКИ ВО И КОМПАНИИ”. До “Угловой Лузы” меньше четырех кварталов – и всего только восемь вечера. У Бобби оставалась уйма времени.

Когда ДеЛойс затормозил у тротуара, на счетчике стояло восемьдесят центов. Добавить еще пятьдесят центов, и “Велофонду” будет нанесен большой ущерб. Но Бобби это не трогало. Никогда он не станет думать только о деньгах, как она. Если ему удастся предупредить Теда прежде, чем низкие люди его сцапают, он будет рад ходить пешком всю жизнь.

– Не нравится мне высаживать тебя тут, – сказал Рой ДеЛойс. – Где твой дедушка?

– Сейчас придет, – ответил Бобби старательно бодрым тоном, который ему почти удался. Просто поразительно, на что ты оказываешься способен, когда тебя припрут к стенке.

Он достал деньги. Рой ДеЛойс было заколебался, подумал, не отвезти ли его назад, но “если малыш врет про деда, зачем бы он поехал сюда? – подумал Рой ДеЛойс. – По девочкам ему ходить рановато”.

"Со мной все в порядке, – отсигналил ему Бобби.., да-да, он решил, что сумеет это – ну хотя бы немножко. – Поезжайте, не волнуйтесь, со мной все в порядке”.

И Рой ДеЛойс наконец взял смятый доллар и три десятицентовика.

– Это слишком много, – сказал он.

– Дедушка велит мне никогда не жлобничать, как некоторые, – сказал Бобби, вылезая. – Может, вам завести новую собаку? Щенка, понимаете?

Рою ДеЛойсу было, пожалуй, все пятьдесят, но от удивления он словно бы помолодел.

– Откуда ты…

Бобби услышал, как он решил, что не важно – откуда. Рой ДеЛойс отпустил сцепление и уехал, оставив Бобби перед “ЖИРНЫМИ КЛЕЦКАМИ ВО И КОМПАНИИ”.

Он стоял там, пока задние фонари такси не скрылись из виду, а потом медленно пошел в направлении “Угловой Лузы”, немного задержавшись, чтобы заглянуть в пыльную витрину “ОСОБЫХ СУВЕНИРОВ”. Бамбуковая штора была поднята, но единственным выставленным там особым сувениром была керамическая пепельница в форме унитаза с ложбинкой для сигареты на сиденье и надписью “КЛАДИ ВЗАД” на бачке. Бобби она показалась очень даже остроумной, но в остальном витрина его разочаровала: он надеялся увидеть что-нибудь сексуальное. Тем более что солнце уже зашло.

Он пошел дальше мимо “БРИДЖПОРТСКОЙ ПЕЧАТНИ”, и “ПОЧИНКИ ОБУВИ ПРИ ВАС”, и “ТЕХ ЕЩЕ КАРТОЧЕК НА ВСЕ СЛУЧАИ”. Впереди еще бар, еще угол с молодыми людьми и песня “Кадиллаков”. Бобби перешел на другую сторону улицы мелкой рысцой, опустив голову, засунув руки в карманы.

Напротив бара был закрывшийся ресторан с рваной маркизой над замазанными мелом стеклами. Бобби скользнул в ее тень и потрусил дальше, совсем съежившись, когда кто-то заорал и бутылка разбилась об асфальт. На следующем углу он снова перебежал Хулигансетт-стрит по диагонали на сторону “Угловой Лузы”.

Он старался настроить свои мысли так, чтобы уловить присутствие Теда, но ничего не получилось. Бобби не удивился. На месте Теда он бы укрылся, например, в бриджпортской публичной библиотеке, где оставайся сколько захочешь, и никто внимания не обратит. Может, когда библиотека закроется, он бы где-нибудь перекусил, чтобы еще скоротать время. А потом вызвал бы такси и приехал бы за своими деньгами. Бобби не думал, что он уже где-то близко, но все равно прислушивался, так сосредоточенно прислушивался, что наткнулся на кого-то, даже не заметив его.

– Эй, cabron <Козел (исп.).>, – сказал этот тип, смеясь по-нехорошему. В плечи Бобби вцепились руки и остановили его. – Куда прешь, putino <Здесь: шлюхин сын (исп.).>?

Бобби поднял глаза и увидел четырех парней – с уличного угла, как назвала бы их его мама, – стоящих перед дверью с вывеской “BODEGA” <Погребок (исп.).>. Наверное, пуэрториканцы, подумал он, и все в брюках с острой складкой. Из-под отворотов брюк торчали острые носки черных сапог. На всех голубые шелковые куртки со словом “DIABLOS” <Дьяволы (исп.).> на спине – буква I изображала дьявольские вилы. Что-то в этих вилах показалось Бобби знакомым, но времени вспоминать не было. У него упало сердце: он наткнулся на членов какой-то шайки.

– Извините, – сказал он надтреснутым голосом. – Честное слово, я.., извините…

Он вырвался и попытался прошмыгнуть мимо, но его сразу же ухватил второй парень.

– Куда это ты, tio? – спросил этот. – Куда ты, tio mio? Бобби опять вырвался, но четвертый сцапал его в одну секунду. Ухватил его и второй – на этот раз покрепче. Словно его снова окружили Гарри и его дружки, но только еще хуже.

– Деньги у тебя есть, tio? – спросил третий. – Тут за проход платят, знаешь ли.

Они все захохотали и сгрудились вокруг него. Бобби ощущал запах их душистых бритвенных лосьонов, их помады для волос, своего собственного страха. Голосов их мыслей он не слышал, да и зачем? Они, наверное, изобьют его и отнимут все деньги. То есть если ему повезет.., но ведь ему может и не повезти.

– Мальчишечка, – почти пропел четвертый, протянул руку, защемил торчащие волосы Бобби и дернул так, что у Бобби на глаза навернулись слезы. – Маленький muchacho, как у тебя с деньгами? Сколько добрых старых dinero? Есть сколько-нисколько, и мы дадим тебе пройти. Нету, и мы расшибем тебе яйца.

– Не лезь к нему, Хуан.

Они оглянулись – и Бобби тоже: к ним подходил пятый парень, тоже в куртке “Диаблос”, тоже в брюках с острой складкой, но в кроссовках вместо сапог, и Бобби сразу его узнал. Тот парень, который играл в “Космический патруль” в “Угловой Лузе”, когда Тед делал свою ставку. Понятно, почему вилы показались ему знакомыми – они же были вытатуированы у него на руке. Куртка была вывернута наизнанку и завязана на поясе (“Клубные куртки тут носить запрещено”, – сказал он Бобби), но на нем все равно был знак “Диаблос”.

Бобби попытался заглянуть в мысли этого пятого и увидел только смутные пятна. Его способность снова угасла, как было в тот день, когда миссис Гербер возила их в Сейвин-Рок: вскоре после того, как они отошли от стола Маккуона в конце главной аллеи, она угасла. На этот раз его стукнуло на подольше, но теперь дело явно шло к концу.

– Эй, Ди, – сказал парень, оттаскавший Бобби за волосы, – мы только немножко потрясем мальца. Пусть заплатит за проход через зону “Диаблос”.

– Не его, – сказал Ди. – Я его знаю. – Он мой compadre <Товарищ (исп.).>.

– По-моему, он малолетний гомик из центра, – сказал тот, который обозвал Бобби cabron и putino. – Я немножечко научу его уважению.

– Ему твои уроки не требуются, – сказал Ди. – А хочешь, я тебя кое-чему научу, Мозо?

Мозо, хмурясь, отступил и достал сигарету из кармана. Парень рядом щелкнул зажигалкой и дал ему прикурить, а Ди отвел Бобби в сторону.

– Что ты тут делаешь, amigo <Друг (исп.).>? – спросил он, ухватив Бобби за плечо татуированной рукой. – Чтобы ходить тут в одиночку, надо быть дураком, а уж вечером и одному, так и вовсе loco <Сумасшедший (исп.).>.

– Так по-другому нельзя, – сказал Бобби. – Мне надо найти того, с кем я был вчера. Его зовут Тед. Он старый, худой и очень высокий. Ходит вроде бы горбясь, как Борис Карлофф – ну, знаешь, тот в страшных фильмах?

– Бориса Карлоффа я знаю, а вот никакого хренового Теда не знаю, – сказал Ди. – Я его не видел. А тебе надо отсюда выбираться, и поскорее.

– Мне надо в “Угловую Лузу”, – сказал Бобби.

– Я прямо оттуда, – сказал Ди. – И никого вроде Бориса Карлоффа там не видел.

– Так еще рано. Думаю, он заедет туда между девятью и половиной десятого. И я должен быть там раньше него, потому что за ним гонятся одни. В желтых плащах и белых ботинках.., ездят на больших шикарных машинах.., одна из них лиловый “Де Сото” и…

Ди ухватил его и прижал к двери закладчика так больно, что Бобби подумал, что он все-таки заодно со своими дружками. Внутри лавки старик в очках, сдвинутых на лысый череп, досадливо оглянулся, потом продолжил читать газету.

– Jefes <Здесь: начальнички (исп.).> в желтых плащах, – шепнул Ди. – Этих я видел. Другие ребята их тоже видели. От таких лучше держаться подальше, chico <малыш (исп.).>. Что-то в них такое. Ненормальное. Рядом с ними крутые парни, которые околачиваются возле “Салуна Маллори”, сойдут за ангелочков.

Что-то в выражении Ди напомнило Бобби Салл-Джона – как Эс-Джей сказал, что видел пару жутких типчиков у входа в Коммонвелф-парк. А когда Бобби спросил, что в них было жуткого, Салл сказал, что точно не знает. Зато теперь Бобби знал:

Салл увидел низких людей. Они уже тогда вынюхивали совсем рядом.

– Когда вы их видели? – спросил Бобби. – Сегодня?

– Дай передохнуть, малыш, – сказал Ди, – Я же всего два часа как протер глаза и почти их все провел в ванной: приводил себя в порядок, чтобы выйти на улицу. Я видел, как они выходили из “Угловой Лузы” – двое их было – позавчера, если не вру. И там теперь что-то странное деется. – Он задумался, потом позвал:

– Эй, Хуан, волоки сюда свою задницу.

Любитель таскать за волосья подрысил к ним. Ди сказал ему что-то по-испански. Хуан ответил, Ди добавил еще что-то и кивнул на Бобби. Хуан наклонился к Бобби, прижав руки к складкам брюк на коленях.

– Ты видел этих людей? Бобби кивнул.

– Одни в большом лиловом “Де Сото”? Одни в “крайслере”? А еще одни в “олдсмобиле” девяносто восьмого? Бобби видел только “Де Сото”, но все равно кивнул.

– Машины эти не настоящие, – сказал Хуан и покосился , на Ди: не смеется ли он? Но Ди не смеялся и только кивнул, чтобы Хуан продолжал. – Они что-то другое, – По-моему, они живые, – сказал Бобби. Глаза у Хуана вспыхнули.

– Ну да! Вроде живые! А эти люди…

– А какие они с виду? Я их не видел, только машины. Хуан попытался ответить, но не сумел – во всяком случае по-английски, и перешел на испанский. Ди переводил, но как-то рассеянно – он все больше втягивался в разговор с Хуаном, а про Бобби словно забыл. Другие ребята с угла – на поверку они были всего только мальчишками – подошли к ним и добавили свои наблюдения. Бобби не понимал, что они говорят, но решил, что они боятся – все они. Они были достаточно крутыми – иначе “тут, внизу” и дня не протянуть, – но вес равно низкие люди их напугали. Бобби уловил последний четкий образ: широко шагающая высокая фигура в плаще коричневого цвета почти до лодыжки – такие плащи он видел в фильмах, таких как “Перестрелка на ранчо O.K.” и “Великолепная семерка”.

– Выходят вчетвером из парикмахерской, где в задней комнате на лошадей ставят, – сказал тот, которого, видимо, звали Филио. – Вот что они делают, эти типчики: заходят и задают вопросы. А большую свою машину оставляют у тротуара и мотора не выключают. Вроде бы только чокнутый оставит тут машину с работающим мотором, только вот кто угонит такую чертову штуку?

Никто, мог бы ответить Бобби. Попробуешь, а баранка превратится в удава и задушит тебя, а не то сиденье станет зыбучим песком, и ты в него провалишься.

– Вышли гурьбой, – продолжал Филио, – и все в таких длиннющих желтых плащах, хотя жарища такая, что на хреновой мостовой яичницу поджарить можно. И все в симпатичных белых ботиночках с острыми носами – вы же знаете, как я всегда замечаю, что у людей на ногах. У меня прямо встает на шикарные ботинки.., только, по-моему.., по-моему… – Он помолчал, собрался с мыслями и сказал Ди что-то по-испански.

Бобби спросил, что он такое сказал.

– Говорит, что ихние ботинки не касались земли, – ответил Хуан. Глаза у него раскрылись во всю ширину. В них не было насмешки, не было недоверия. – Он говорит, что они пошли к этому своему большому “крайслеру”, а их хреновые ботинки чуточку не доставали до земли. – Хуан раздвинул два пальца, поднес их ко рту, сплюнул между ними и перекрестился.

Тут все замолчали, а потом Ди опять наклонился к Бобби – очень серьезно.

– Это те, кто разыскивает твоего друга?

– Ага, – сказал Бобби. – Мне надо его предупредить. Ему в голову пришла сумасшедшая мысль, что Ди предложит пойти вместе с ним в “Угловую Лузу”, и остальные диаболос пойдут с ними – пойдут, щелкая в такт пальцами, как парни в “Вестсайдской истории”. Теперь ведь они его друзья – члены уличной шайки, но с добрыми сердцами.

Конечно, ничего даже похожего не произошло. А просто Мозо отошел к тому месту, где Бобби налетел на него. Остальные пошли за ним. Хуан задержался, чтобы сказать:

– Наткнешься на этих кабальеро и будешь ты покойным putino, tio mio.

Только Ди остался, и Ди сказал:

– Он дело говорит. Вернулся бы ты к себе, amigo. Пусть твой друг сам о себе позаботится.

– Не могу, – сказал Бобби. И добавил с искренним любопытством:

– А ты смог бы?

– Будь они обыкновенные люди, наверное, не смог бы, но это же не люди. Ты же сам слышал.

– Да, – сказал Бобби. – Но…

– Ты чокнутый, малыш. Росо loco.

– Наверное. – Он и чувствовал себя чокнутым. Росо loco, да еще как! Чокнутый, как мышь в сральне, сказала бы его мать.

Ди зашагал прочь. Он дошел до угла – дружки ждали его по ту сторону улицы, – потом обернулся, сделал из пальцев пистолет и прицелился в Бобби. Бобби ухмыльнулся и в ответ прицелился из своего.

– Vaya con Dios, mi amigo loco <Иди с Богом, мой сумасшедший друг (исп.).>, – сказал Ди и зашагал через улицу, подняв воротник клубной куртки.

Бобби повернулся и зашагал в противоположную сторону, обходя омуты света от шипящих неоновых вывесок и стараясь, где можно, держаться в тени.

***

Напротив “Угловой Лузы” по ту сторону улицы было заведение гробовщика с надписью “ПОХОРОННЫЙ САЛОН ДЕС-ПЕНЬИ” на зеленой маркизе. В витрине висели часы с циферблатом, обведенные холодящим кольцом голубого неонового света. Надпись под часами гласила: “ВРЕМЯ И ПРИЛИВЫ НИКОГО НЕ ЖДУТ”. Часы показывали двадцать минут девятого. Он успел вовремя, даже загодя, а за “Лузой” он увидел проулок, где можно было обождать в относительной безопасности, но у него просто не хватало сил стоять на месте и ждать, хотя он и знал, что так было бы разумнее всего. Он же был не мудрым старым филином, а напуганным ребенком, который нуждался в помощи. Он сомневался, что найдет ее в “Угловой Лузе”, ну а все-таки, если?..

Бобби прошел под объявлением “ЗАХОДИТЕ, ВНУТРИ ПРОХЛАДНО”. Вот уж в чем он совсем не нуждался, так в кондиционере: вечер был жаркий, но его с ног до головы сковал холод.

"Бог, если ты есть, пожалуйста, помоги мне сейчас. Помоги мне быть храбрым.., и пошли мне удачу”.

Бобби открыл дверь и вошел.

***

Запах пива был много крепче, но зато посвежее, а комната с игровыми автоматами сверкала и гремела разноцветными лампочками и многоголосием. Где прежде играл один Ди, теперь толпились человек двадцать пять – все курили, все были в полосатых рубашках и в шляпах Фрэнка Синатры “Привет всем влюбленным”, и все с бутылками пива “Будвайзер”, поставленными на стеклянные крышки автоматов.

Возле стола Лена Файлса было гораздо светлее, чем раньше, потому что над стойкой, как и в комнате с игорными автоматами, горело больше лампочек (все табуреты перед ней были заняты). Сама бильярдная, такая темная в среду, теперь была освещена почище операционной. Каждый стол кто-то обходил или наклонялся над ним, ударяя по шарам в сизом тумане сигаретного дыма. Кресла вдоль стены все были заняты. Бобби увидел старого Джи, который задрал ноги на подставку для чистки обуви, и…

– Мать твою, что ты тут делаешь?

Бобби обернулся на неожиданный голос, шокированный тем, что такие слова произнесла женщина. Это была Аланна Файле. Дверь в комнату позади стола Лена еще не успела толком закрыться за ней. На ней теперь была белая шелковая блузка, которая открывала ее плечи – красивые плечи, кремово-белые и округлые, точно груди, – а также верхнюю часть ее могучего бюста. Ниже белой блузки начинались самые огромные дамские красные брюки, какие только приходилось видеть Бобби. Накануне Аланна была доброй, улыбалась.., почти смеялась над ним, но совсем не обидно. Теперь она выглядела перепуганной насмерть.

– Простите… Я знаю, мне нельзя быть тут, но мне нужно отыскать моего друга Теда, и я подумал.., подумал, что… – Он услышал, как его голос сжимается, спадается, будто воздушный шарик, который надули и пустили летать по комнате.

Что-то было до ужаса не так. Будто сон, который ему иногда снился: он сидит за своей партой, занимается правописанием или математикой или просто читает рассказ, и вдруг все начинают смеяться над ним, и он замечает, что забыл надеть штаны и теперь сидит за партой, а все его свисает у всех на виду – и у девочек, и у учительницы – ну, у всех-всех…

Звяканье звоночков в игровом зале не совсем смолкло, но стало реже. Волны разговоров и смеха, катившиеся от стойки, почти замерли. Щелканье бильярдных шаров прекратилось. Бобби озирался, ощущая змей у себя в животе.

Не все они смотрели на него, но почти все. Старик Джи уставился на него глазами, точно две дырки, прожженные в грязной бумаге. И хотя окно в сознании Бобби было теперь почти матовым – замазанным мелом, – он чувствовал, что многие тут словно бы ждали его. Он сомневался, что сами они знали про это, а если и знали, то не знали почему. Они словно бы спали, как жители Мидуича. Низкие люди побывали здесь. Низкие люди…

– Уходи, Рэнди, – сухим шепотком сказала Аланна. В расстройстве чувств она назвала Бобби именем его отца. – Уходи, пока еще можешь.

Старый Джи соскользнул из кресла для чистки обуви. Когда он шагнул вперед, его измятый пиджак зацепился за подставку и порвался, но он даже не заметил, что шелковая подкладка спланировала к его колену, будто игрушечный парашютик. Глаза его стали еще больше похожи на прожженные дырки.

– Хватай его, – сказал Старик Джи шамкающим голосом. – Хватай мальчишку.

Бобби увидел вполне достаточно. Ждать помощи здесь было нечего. Он рванул к двери и распахнул ее. У него было ощущение, что люди за его спиной двинулись к ней, но медленно.

Бобби Гарфилд выбежал в надвигающуюся ночь.

***

Он пробежал почти два квартала, но тут у него закололо в боку, он замедлил шаги, а потом остановился. Никто за ним не гнался, и это было хорошо. Но если Тед войдет в “Угловую Лузу” за деньгами, ему конец, капут. Теперь ему надо опасаться не только низких людей, но еще и Старика Джи, и всех прочих там, а Тед этого не знает. Но что может сделать Бобби? Вот в чем заключался вопрос.

Он огляделся и не увидел вокруг ни единой светящейся вывески. Он находился среди складов. Они высились кругом, будто гигантские лица, с которых исчезли почти все черты. Пахло рыбой, опилками и чем-то гнилостно-сладковатым, возможно, залежавшимся мясом.

Сделать он не может НИЧЕГО. Он ведь просто мальчик, и от него тут ничего не зависит. Бобби понимал это, но еще он понимал, что не может позволить Теду войти в “Угловую Лузу”, хотя бы не попытавшись его предостеречь. И ведь в такое положение его поставила мать. Его родная мать!

– Ненавижу тебя, мам! – прошептал он. Ему все еще было холодно, но он обливался потом: на его коже не нашлось бы ни единого сухого места. – Мне все равно, что с тобой делали Дон Бидермен и те двое, ты сволочь, и я тебя ненавижу.

Бобби повернулся и затрусил назад, укрываясь среди теней. Дважды, услышав приближающиеся шаги, он сжимался в комок в подъезде, пока люди не проходили мимо. Сжиматься в комок было просто – никогда еще он не чувствовал себя таким маленьким.

***

На этот раз он свернул в проулок. С одной стороны там стояли мусорные баки, а с другой – штабеля картонок, полные возвратных бутылок, пахнущих пивом. Штабель картонок был фута на полтора выше Бобби, и когда он спрятался за ним, увидеть его с улицы было невозможно. Он приготовился ждать, а потом вдруг что-то мохнатое и горячее задело его за лодыжку, и Бобби было закричал, но успел перехватить крик, прежде чем он вырвался наружу целиком, посмотрел вниз и увидел грязную помоечную кошку, уставившую на него зеленые фары глаз.

– Брысь, паршивка, – прошептал Бобби и пнул ее. Кошка показала иголки зубов, зашипела, а потом медленно удалилась в глубь проулка, лавируя между комьями мусора и горками битого стекла. Хвост она держала трубой с явным презрением. За кирпичной стеной рядом с ним Бобби различал глухие ритмы проигрывателя в “Угловой Лузе”. Микки и Сильвия пели “Сколько странностей в любви”. Да, очень много. Такая непонятная зубная боль.

Из своего тайника Бобби не видел часов гробовщика и совсем утратил ощущение времени – много его прошло или мало. По ту сторону мусорно-пивной вони проулка продолжала звучать летняя опера уличной жизни. Люди перекликались, иногда со смехом, иногда сердито, иногда по-английски, иногда на одном из десятка других языков. Взрывчатый треск заставил его напрячься – выстрелы, сразу подумал он, а затем узнал звук рвущихся шутих – возможно, “дамских пальчиков” – и чуть-чуть успокоился. Мимо проносились автомобили – многие ярко окрашенные, – сверкая хромом. Один раз где-то вроде началась кулачная драка – вокруг собрались люди, и крики подбодряли дерущихся. Мимо прошла дама, вроде бы навеселе и грустная. Она пела “Там, где мальчики” красивым невнятным голосом. А один раз прозвучала полицейская сирена – сначала все ближе и ближе, потом, замирая, все дальше и дальше.

Бобби не то что задремал, но впал в какой-то сон наяву. Они с Тедом жили где-то на ферме, может быть, во Флориде. Они работали по многу часов; но Тед для старика был очень вынослив, особенно с тех пор, как бросил курить, и дыхание у него более или менее наладилось. Бобби ходил в школу, но под другим именем – Ральф Салливан, – а по вечерам они сидели на крыльце, ели ужин, приготовленный Тедом, и пили чай. Бобби читал ему газету, а когда они ложились спать, то спали крепким сладким сном без всяких кошмаров. Когда по пятницам они ездили в бакалейную лавку, Бобби проверял, нет ли на доске для объявлений призывов вернуть четвероногих друзей или перевернутых карточек, предлагающих вещи, продаваемые владельцами, но ни разу такой не увидел. Низкие люди потеряли след Теда. Тед больше ничей не пес, и у себя на ферме они в полной безопасности. Не отец и сын и не дедушка и внук, а просто друзья.

«Парни вроде нас, – сонно подумал Бобби. Теперь он прислонялся к кирпичной стене, а голова у него опускалась.., опускалась, пока подбородок почти не уткнулся в грудь. – Парии вроде нас.., почему не может быть местечка для парней вроде нас?»

В проулок ворвались лучи фар. Всякий раз, когда это случалось, Бобби выглядывал из-за картонок. А на этот раз почти не выглянул – ему хотелось закрыть глаза и думать про ферму, – но все-таки заставил себя посмотреть и увидел желтое заднее крыло “чекера”, затормозившего перед “Угловой Лузой”.