Текст книги "Плоть и серебро"

Автор книги: Стивен Эмори Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

5
Хирургическое вмешательство

– Так что у нас тут гости, док.

Джон Хален был одет в ту же цветастую рубашку, что и вчера, только она извалялась и измялась – наверное, он в ней спал. На щеках и подбородке пробилась щетина по крайней мере двухдневная, а под налитыми кровью глазами обвисли мешки.

– Я им велел проваливать на фиг, – сказал он. – Они разрешения на посадку спрашивать не стали, а просто меня проигнорировали. Как-то раскололи систему управления шахтой приземления и ввалились, как к себе домой. – Он состроил гримасу. – Грубые люди.

Марши восхитился его спокойным тоном. Самому ему хотелось выругаться на чем свет стоит и двинуть по столу чем-нибудь тяжелым из-за такой гадской несправедливости, но он сумел ответить ровным голосом:

– Черт возьми, мне нужно-то было еще всего полчаса.

Он сейчас уже действовал на чистой злости. О поспать вообще речи не было – подходил последний срок, и Марши час за часом просиживал над имеющейся информацией, выискивая любой рычаг, за который можно бы ухватиться. Момент истины был совсем рядом, а Марши был абсолютно еще не готов.

– Постараемся их для вас выиграть, – ухмыльнулся Джон. – Надеемся, кое-какая карта у нас на руках все же есть. Вы действительно думаете, что этот ваш пациент…

– Престон Вальдемар, – подсказал Марши. Лечащего врача на станции Боза звали доктор Рафаэль Моро. Он сообщил Марши имя Вальдемара, но отказался описывать его состояние или вообще давать о нем информацию. От злости, что его подняли среди ночи? Или таков был приказ Медуправления?

– Да, помню я это имя из файла об этих помогающих ручонках. Будем надеяться, что это как раз тот хмырь, у которого хватит власти их отозвать. Кстати, как вы собираетесь его убедить?

Именно эту часть плана он пока еще не позволил себе слишком пристально изучать.

– Любым доступным мне способом. – Он вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул сквозь зубы. – Вы мне только дайте полчаса, чтобы они за это время не высадились.

Дам.

Ангел заставила себя оторвать взгляд от лица Марши на экране и отвернуться к шкафчику. Там, внутри, был самый верный способ выполнить это обещание.

Самый верный – и самый опасный.

Она хотела помолиться о наставлении, но ее новая личность еще не поняла, верит она в Бога или нет – главным образом потому, что старая личность это слишком хорошо понимала.

Она хотела помолиться о силе, потому что в слабости своей поймала себя на мысли о таком образе действий, который слишком легко может кончиться тем, что серебристая кожа Сциллы замкнется вокруг нее навеки. Потому что сейчас, когда почти настал момент, которого она ждала, Ангел чувствовала себя маленькой, трусливой, совершенно не равной той задаче, что на себя взяла.

Кажется, есть только один способ изгнать страх. И этот способ сделает ее более чем равной той угрозе, которую несут захватчики. Достаточно только протянуть руку – и взять.

Серебряные скобы Сциллы внесли в ящике на зарядных крюках. Они сверкали обещанием силы и целостности. Они все поставят на свои места.

Ангел резким движением сдернула одну с крюка и прицепила к собственной руке.

Скоба тут же отозвалась, включившись, когда ее рецепторы коснулись изрезанной шрамами кожи тыльной стороны левой руки. Показатели состояния поплыли слева в поле зрения ангельского глаза, и биометаллический предмет обвился вокруг предплечья, как живой. Мелькали слова и цифры – встроенные в скобы системы оружия соединялись с электроникой экзота и нервной системой Ангела.

Свойственный Сцилле восторг затаившейся силы пробежал от скобы по руке, гоня страх и сомнения, как волна гонит перед собой мусор. И с этой волной возвращалось радостное ощущение собственной мощи. Радость от мысли, что она может освободить оглушительный взрыв энергии, который закаленную сталь оболочки корабля пробивает как тонкую фольгу. Даже без второй скобы ничто, сделанное из плоти и крови, против нее не выстоит. Захватчики обречены, если она выйдет к ним вот так, с поддержкой оружия Сциллы.

Если она выйдет к ним вот так – став Сциллой.

Тень Сциллы возвращала ей память о силе и уверенности, о чистоте цели. О бесстрашии.

Жить в роли Ангела – это постоянная трясина сомнений, недоумений, желаний. Ангел – создание слабости, беспомощности и бесполезности, удел ее – страх, боль и неудача.

Ангел дала обет никогда никому не причинять вреда, не зная, в каких дьявольских обстоятельствах придется ей оказаться.

Сцилла скосила бы захватчиков, как серп – пшеницу. И ничто не могло бы встать у нее на пути.

Ничто.

И уж меньше всего – хрупкое искусственное создание по имени Ангел. Та, которой стала она теперь. Та, которой он хочет, чтобы она была.

– Нет, – шепнула она, давая мысленную команду, пока еще была в силах. Скоба перешла в резервный режим и неохотно отцепилась, повиснув на руке, как придуманный каким-то богом войны талисман-браслет. Ангел стащила его с руки и вернула на крюк.

В шкафу висел длинный белый халат с капюшоном, который бывший Господин заставил ее надеть для похищения Марши. Она выбрала его вместо куда более опасной ипостаси Сциллы, натянула на себя и туго завязала пояс. Потом закрыла шкаф, оставив в нем верную победу, повернулась и пошла в долгий путь к ангару прилета.

Не только накопленная последними днями усталость замедляла ее походку. Но голову Ангел несла высоко, зная, что выиграла первую, но очень важную схватку грядущей битвы.

Корабль Марши подлетал к станции Боза, как стальная пчела к центру огромной хромированной маковой головки, купаясь в свете, отраженном от распустившихся громадных лепестков серебристой пленки, растянутых вокруг комплекса. Дальше циклопический глаз Юпитера затмевал звезды бесконечным водоворотом красок, размешанных кистью безумного художника; и его огромность просто подавляла воображение. Старушка Земля затерялась бы в Юпитере, как горошина в ведре, – такие размеры просто не помещались в человеческой голове. Юпитер всегда оказывался больше, чем тебе помнилось, даже если ты видел его всего час назад.

Искусственно поддерживаемая гелиостационарность станции Боза всегда держала ее в виду яркой булавочной головки далекого Солнца. Для этого надо было тратить энергию. Само существование станции было громкой декларацией богатства и силы компании-владелицы, такой громкой, что от нее не отмахнешься.

Станция была центром всей работы «ОмниМат» в зоне Юпитера – раскидистый комплекс причальных деревьев, размещенных в невесомости заводов и свалок, транзитный пункт очищенного сырья, добытого и выделенного автоматическими заводами, грызущими луны ближе к планете. Из центра станции десятикилометровыми тычинками торчали магнитные катапульты для запуска в сторону солнца кораблей и контейнеров с товаром, выдерживающим долгие перевозки.

Боза – станция, где никогда не кончается день и не прекращается работа. Автопилот корабля Марши замкнулся на диспетчера местного движения и уже прокладывал себе путь среди трудолюбивых роев погрузчиков и неповоротливых буксиров контейнеров. Джон перезвонил, когда корабль Марши уже вставал на отведенную ему стоянку возле главного жилого цилиндра комплекса.

Марши уже переоделся в мягкие серые брюки и крахмальную белую рубашку и как раз прилаживал на место серебряный значок, когда на экране появился Джон.

– Док, у нас неприятности, – сказал он без предисловий.

– Рассказывайте. – Приколов значок, Марши взялся за чашку кофе. Пить ему не хотелось, но надо было куда-то девать руки, а если грызть ногти, то об эти протезы зубы сломаешь.

– Я лучше покажу.

Изображение Джона мигнуло и вернулось небольшой вставкой в левом верхнем углу экрана. Все остальное сменилось видом откуда-то сверху на погрузочный ангар Ананке. Наверное, от камеры-шпиона, которых Кулак насовал десятки в каждый уголок своей империи.

– Они влезли в тот же док, что и вы, – объяснил Джон, перекрывая приглушенный рокот из ангара. – Неудивительно, потому что он только один и функционирует. Но они как-то перехватили управление трубой и вбили свой шлюз прямо впритык к нашему, высадив наружную дверь.

Появилась вторая вставка – вид с камеры снаружи шлюза под углом, но показывающий секцию матово-черного корпуса, туго прижатую к каменной стене. Этим ребятам ничего уже не мешало выйти из корабля и войти во внутренние двери воздушного шлюза.

Ничего – кроме маленькой одетой в белое фигурки, стоящей на широком пандусе перед внутренними дверями и загораживающей путь.

– Ангел, – выдохнул Марши, холодея изнутри до температуры метанового снега.

– Может, и нет.

– А кто тогда? – спросил он, повышая голос, и тут же понял, что знает ответ, и предчувствия превратились в кошмар.

– Сцилла. – Джон беспомощно развел руками. – Ангел не боец, но она-то уж точно. Да никто из нас не боец, вы это знаете. Так как нам казалась, что самая большая опасность – это если они нас разделят на части, то мы и решили собраться все в шлюзе, сесть и сцепиться руками, то есть попробовать пассивное сопротивление. Но только мы собрались, как тут появляется она, проталкивается, не глядя, только говоря тем, кто попадался, чтобы уходили. Там она и встала и с тех пор не шевельнула и мускулом.

Камера дала увеличение, но мало что показала нового. Ангел была одета в плащ до пола, скрывающий ее экзот, и даже ног видно не было. Голову она держала вниз, будто в молитве, капюшон плаща закрывал лицо. Руки она скрестила на груди, сунув их в рукава.

– Может, она их капельку и задержит, – говорил Хален. – За то время, что я сюда шел из ангара, ничего не случилось, но…

– Но рано или поздно они попытаются выйти, – закончил за него Марши со свинцовой уверенностью. Он поглядел на информацию диспетчера и увидел, что до входа в док и разрешения на высадку осталось минуты две. И снова взгляд его вернулся к белой фигурке на страже у двойных дверей шлюза.

Он знал, что видит Ангела, а не Сциллу. Например, Сцилла ни за что бы не стала прятать свой экзот. И не стала бы пассивно ждать – она пошла бы к ним сама. Но это же не то что Ангел здесь, а Сцилла в безопасном далеке – на Луне, в преисподней или в Лос-Анджелесе!

Она все время со мной. Так сказала ему Ангел. Как злобный джинн в хрупкой бутылке. Потри стекло не в ту сторону, и она вырвется во всем своем ужасном величии.

Ангел в некотором смысле была захлестнута волнами уже с головой. Как бы ни были благи ее намерения, если положение изменится к худшему, хрупкая скорлупа, которую она построила вокруг ужасного создания Кулака, разлетится вдребезги, и Ангел превратится в Сциллу.

В этом случае угроза наверняка будет нейтрализована. Сочетания свирепой личности Сциллы и боевого экзота более чем хватит на полдюжины наемников, сидящих в корабле. Ни колебаний, ни пощады не будет. Она их разжует и выплюнет, а остатки втопчет в землю.

Разжевав и выплюнув по дороге то, что осталось от Ангела. Второй раз ей никак не уйти от Сциллы.

– Черт! – буркнул он, проклиная ситуацию, себя самого, ее за то, что боялась избавиться от экзота и стать Ангелом на самом деле. Было у него гнетущее чувство, что она пытается доказать его неправоту, пройдя испытание огнем, своею волей вступая в ад, где ее темная сестра может овладеть их общей личностью.

Под пультом связи был ящик. Марши лихорадочно стал в нем копаться, ища мини-рацию. Найдя, показал ее Джону.

– Я возьму ее с собой, чтобы можно было со мной связаться. Раздобудьте такую же и передайте ей…

Он замолчал, пытаясь подумать обо всем сразу, перевел дыхание и начал снова:

– Кого-нибудь из детей пошлите, если сможете. Это не покажется угрозой для людей на корабле, а она тогда скорее ее возьмет.

– Сейчас, подождите, – кивнул Джон. Отвернулся, что-то кому-то быстро сказал, выслушал ответ, снова кивнул. – Сейчас сделаем. Марши тут со мной и говорит с кораблем. Они строят из себя деточек, говорят, что прилетели только помочь.

– Тяните сколько сможете, – попросил Марши, вставляя рацию в ухо. Прибор включился от тепла тела. – Держите меня в курсе, – постучал он по пульту серебряным пальцем.

[Будет сделано, док. ] Голос Джона доносился из рации и из монитора одновременно. Джон отвернулся на голос Марши.

– Дэнни уже послали вниз с пультом. Думаете, если с ней поговорить, это поможет?

– Вряд ли, – отрезал Марши. Судя по результатам, он каждый раз только делал хуже.

Звонок – сигнал подсоединения шлюза корабля. Пора. Марши скривился:

– Ладно, Джон, извините.

Он последний раз поглядел на Ангела, надеясь, что еще сможет ей сказать, как ему жаль, что он с ней так обращался. Она была такая маленькая, такая беспомощная. Во многом она была еще совсем ребенком. Неискушенная и ранимая. Доверчивая. Понимает ли она, как сильно рискует?

Да, наверное. Быть может, потому, что никогда не умела лгать себе так, как он.

– Док?

Марши перевел взгляд на угловую вставку, где было лицо Халена.

– Да?

В горле будто что-то застряло, и голос стал хриплым, как ржавые петли.

Джон поднял искалеченную руку, будто благословляя.

– Если кто-то может разобраться в этой каше, то это вы. Мы уповаем на тебя, брат наш, и не забудь об этом.

Марши подумал, откуда бы это Хален черпал уверенность в себе? Он бы тоже не отказался от дозы.

– Надеюсь, что вы не ошибаетесь, – вздохнул он устало. – А только вам не приходила мысль, что ничего бы этого не было, останься я с вами?

«Если бы я не рвался так в свою прежнюю спокойную жизнь. Если бы я не убедил себя, что выполнил для вас все, что должен был. Если, если, если…»

– Может быть, – невозмутимо ответил Джон и улыбнулся улыбкой человека, в котором вера жива и нерушима. – Пути Господни неисповедимы, друг мой. А вы не задумывались, что вам, быть может, надо было уйти, чтобы узнать то, что необходимо знать и попасть туда, где вам необходимо быть, чтобы прекратить все это?

Марши оставалось только надеяться, что он прав. И что если на самом деле есть какой-то бог, то он на их стороне.

Лечащего врача пациента, к которому прибыл Марши, звали доктор Рафаэль Моро. Чуть за сорок. Уроженец Земли. Образование получил на Марсе. Прекрасная репутация.

Марши постучал в дверь кабинета Моро, надеясь, что ему не придется за этим человеком гоняться по всей станции или ждать его возвращения перед визитом к пациенту. Позолоченные буквы на двери извещали, что Моро – директор всей медицинской службы на станции Боза. Это не слишком вселяло оптимизм. Слишком многие администраторы верили, что задержки и неудобства, которые они создают другим, есть мера их собственной власти и важности. А уж бергманского хирурга поставить на место – это просто необходимо.

Дверь почти сразу открылась. От одних только размеров человека, загородившего проход, Марши заморгал глазами и отступил на полшага.

Моро был огромен и сложен как медведь. Круглые плечи, сутулый, но заметно выше двух метров. Медный тон кожи – присутствие полинезийской крови – оттенялся белым воротником измятой рубашки. Жесткие черные волосы стояли торчком вокруг головы, в клокастой черной бороде резко выделялась белая прядь.

Он молча смотрел на Марши, карие глаза увеличены за архаичными линзами, и недовольное выражение на лунообразном лице ясно давало понять, что он не одобряет того, что видит. Игнорируя приветствие Марши и его протянутую руку, Моро резко повернулся и отошел внутрь, предоставляя Марши следовать за собой. Полуметровая тугая косичка, свисающая на каменную спину Моро, покачивалась на каждом шагу.

– Сядьте, – произнес он, показав на ходу рукой на стул напротив своего стола.

Марши не был в восторге, что им командуют, как санитаром, вызванным на ковер к директору для втыка, но сделал, как было сказано. Моро вперевалку обошел край стола и погрузил свою тушу в кожаное кресло с высокой спинкой и обратил к Марши недовольное лицо.

При всем своем нетерпении, растущем, как кучка песка в часах с каждой уходящей драгоценной секундой, Марши не решился его проявить. Он должен был вести себя так, будто это обыкновенная рядовая работа.

Чтобы сохранить спокойствие, он сложил свои серебряные руки на коленях. Протезы были оставлены на виду намеренно. От их вида врачам – особенно хирургам – становилось неуютно. Протянуть руку для пожатия – как правило, означало доставку к пациенту без задержки.

– Не могу сказать, что особенно рад вашему участию в этом случае, доктор Марши, – зарокотал наконец Моро раздраженным тоном, иронически подчеркнув голосом слово «доктор». Ничего нового в этом не было. Язвительность, враждебность и даже явная презрительная брезгливость – это все Марши уже видал не раз.

– В самом деле? – переспросил он нейтрально.

[Дэнни уже в ангаре], – шепнул Джон у него в ухе.

Моро положил ладони на стол. Массивные, с толстыми тупыми пальцами, руки скорее каменотеса, чем хирурга.

– Да, не рад. Но был вынужден. Медуправление настояло на присылке одного из вашей породы.

– Моей породы, – повторил Марши спокойно. Враждебность была ему очень знакомой. Кажется, Моро собирается ее выразить. Ему же было все равно, насколько свирепой будет враждебная речь, лишь бы была коротка. Время уходило!

– Вашей породы. Той породы, которая искусно лечит богатых и влиятельных.

Губы Моро стиснулись, будто он собрался плюнуть, а Марши тем временем вертел в мыслях его слова. Моро знает, как нас используют. Хан говорила почти то же самое. Это общеизвестно, или только ходят слухи и инсинуации, которые к ним пристегнуты?

– Я отказался описать вам состояние пациента, когда вы обратились по радио, потому что хотел посмотреть вам в лицо. Хотел посмотреть, покажете ли вы хоть остатки совести, когда я скажу вам, что вам предстоит сделать.

– Так почему бы тогда не сказать сейчас? Таким образом мы оба узнаем то, что хотим знать.

– Ваш пациент – Престон Вальдемар.

– Это вы мне уже говорили.

Глаза Моро за толстыми очками полезли на лоб.

– Это имя вам ничего не говорит?

– Нет, – соврал Марши. – А должно?

– И еще как, – проворчал Моро. – Вальдемар был директором по работам в Поясе астероидов компании «ОмниМат». Потом он «ушел в отставку», чтобы стать новым менеджером Медуправления по Внешней Зоне. Это было несколько лет назад. Как вам известно, Внешняя Зона начинается Марсом с его спутниками и доходит досюда.

Этого он не знал. Хотя Моро сам об этом не имел понятия, он только что дал Марши информацию, после которой стало понятно, как Медуправлению сходит с рук кое-что из того, что оно делает!

Контроль Медуправления над здравоохранением вне Земли был тотальный и почти что автономный. Когда-то в прошлом оно разделилось на два фактически отдельных Медуправления. Одно занималось внеземными станциями, поселениями на Венере и на ее орбите и туннелями на старой Луне. Второе, его дьявольский близнец, занималось обширными, недавно и неплотно заселенными зонами Марса и его спутников, Пояса астероидов и лун Юпитера. Находясь на Деймосе, институт Бергмана попадал в сферу контроля Внешней Зоны.

Тот случай, когда правая рука не знала, что делает левая, а тело, которому они принадлежали – Комитет Космического Управления ООН, – знало еще меньше. В конце концов административная база ККУ ООН находится на Луне. В глубине Внутренней Зоны и очень далеко от Внешней. Надо будет поинтересоваться, когда случилось это разделение и по чьему велению.

Об этом не говорилось ни в «серебряной изнанке», ни в «индейском одеяле». Имя Вальдемара однажды называлось, но должность не была указана. После имени стояла ссылка «см. файл». Значит, есть еще один закрытый файл, где лежат недостающие кусочки мозаики, и эти файлы связаны гиперссылкой. Один из них Кулак придержал – благожелательный сукин сын.

Почему Сал ему об этом не говорил?

Так ведь и говорил, быть может. Только я это впустил в одно ухо и из другого выпустил. Вставить себе голову в задницу – это приводит к серьезным нарушениям слуха, не говоря уже о высшей нервной деятельности.

Главное же состояло в том, что если Вальдемар командует Внешней Зоной, то его власть еще больше, чем Марши думал. И теперь ему еще больше не терпелось добраться до Вальдемара. Еще труднее стало сидеть с наигранным безразличием, слушая, как Моро изливает желчь.

– У Внешней Зоны Медуправления работы всегда было невпроворот, – говорил Моро с таким видом, будто считал Марши в этом виноватым. – Вы знаете, как должна работать эта система. Докторам разрешается работать, где они хотят, даже вне системы заниматься частной практикой, если они следуют правилам. Внутри системы мы получаем субсидии с добавкой за работу в зонах пониженного давления. Предполагается, что единственное нарушение нашей самостоятельности – назначение время от времени новых врачей с системным образованием на краткий срок в зоны с неадекватным медицинским обслуживанием.

Некоторым докторам разрешается работать, где они хотят, сделал Марши мысленную поправку. Но придержал язык за зубами. Лицо Моро потемнело, и его злость можно было ощутить кожей. Моро поигрывал топором, и Марши предстояло увидеть его лезвие.

– У меня категория AAA, – сказал Моро, набычившись. – Полагаю, вы знаете, что это значит.

– Знаю. – Категория AAA означала, что ее обладатель имеет право практиковать любой вид медицины – хирургию, родовспоможение, эвтаназию, нанотонию и все прочее. Эту категорию получали пять процентов лучших из всей профессии. Истрепанная гордость Марши заставила его произнести: – У меня у самого категория АААБ.

В программу Бергмана принимали только врачей с тремя А, которые становились фундаментом для конечного Б. Как для могильной плиты иногда.

– Рад за вас. Тогда что вы знаете о Карме?

Марши пожал плечами:

– Одна из внешних лун Юпитера. Почти все население – независимые старатели.

Моро кивнул:

– Там я и практиковал. Условия жуткие. Весь мой лазарет был поменьше этого офиса. «Плати сколько можешь, если можешь» – девиз для верных последователей Клятвы Целителя. Помните? У меня были свои рудные счета, потому что чаще всего мне платили именно этим. Все, что я зарабатывал, шло на поддержание моей практики на плаву.

Узловатые руки Моро вздулись костяшками сжатых кулаков.

– Я полюбил эту холодную мерзкую дыру. Я ценил этих людей, а они, видит Бог, ценили меня! Но Медуправление велело мне перебраться сюда, заменив меня каким-то знахарем с бубенцами на голове. Когда я попытался отказаться, мне пригрозили, что отзовут лицензию на практику. Я приехал сюда и пытался подавать жалобы – с тем же результатом можно грести вакуум лопатой. Все это устроил Вальдемар. Я должен оставаться здесь, пока здесь будет он, нравится мне это или нет. А хотите знать почему?

[Ангел передатчик не берет], – раздался в ухе шепот Джона.

Моро все равно ему расскажет, хочет он слушать или нет. А он, кстати, хотел – ему нужен был любой рычаг воздействия на Вальдемара.

– Потому что я – цитирую: «Слишком хороший доктор, чтобы тратить его на этот негодный мусор!» – заревел Моро, вскакивая на ноги и упираясь кулаками в стол, будто собирался перепрыгнуть и разделаться с Марши.

Моро свирепо выставил челюсть:

– Вот я и сижу на жопе в этом офисе, как платная шлюха! Тут корпоративные шишки кишат, как тараканы. Иногда мне достается лечить тех, кого этот тип называет «маленькими людьми» – простых рабочих и их семьи. – Голос его упал до брюзгливого ворчания. – А остальное время я тут занимаюсь косметической хирургией. Омоложениями. Нянчусь с выжившими из ума кретинами, у которых не хватает мозгов правильно питаться или тренироваться. Есть работа с сердцем и печенью, много случаев злоупотребления лекарствами.

Марши не мог понять, почему во всем этом Моро обвиняет его – разве что потому, что он под руку попался. Медвежья фигура Моро склонилась, чтобы выдвинуть ящик стола.

– Это все – кости, которые мне бросают, чтобы я не сбесился со скуки. А на самом деле я – личный врач Вальдемара. Вот его медицинская карта.

И он метнул Марши пачку распечаток, будто вызывая на дуэль.

Листы с шелестом легли у ног Марши. С непроницаемым лицом он наклонился, поднял их, расправил и стал проглядывать страницы.

Вскоре он был куда ближе к тому, чтобы понять злость Моро. Он поднял на него глаза:

– Вальдемар – наркоман. Привыкание к макссу.

– Он это называет своей маленькой слабостью, – фыркнул Моро. – Недельная доза стоит системе больше, чем вся аптека, которую я на Карме расходовать за полгода. Но ему это ни одного гадского кредита не стоит. Это его лекарство.

Марши вздохнул. Максс – так в просторечии называлась синтетическая комбинация нескольких встречающихся в естественных условиях нейронных белков. Даже врачи употребляли это слово. Среди клинических применений этого средства были лечение крупных повреждений спинного мозга и других главных нервных стволов, аутизм третьего вида, некоторые виды параличей, потеря чувствительности при синдроме Ласкоута, стойкая кома и некоторые вторичные состояния. Это вещество стимулировало и усиливало передачу нервных импульсов и резко повышало чувственные восприятия.

Высокая цена лекарства была связана с трудностью его синтеза и страшно малым сроком хранения. Но это было мощное средство. В большинстве случаев две малых дозы приводили к исцелению. Продолжительные курсы никогда не длились больше дюжины доз за двенадцать недель.

Даже в высоких клинических дозах организм пациента справлялся с этим средством и побочными продуктами его метаболизма. Другое дело – длительный прием. Выведение не успевало за накоплением препарата в организме. Отходы накапливались, в конце концов вызывая заболевания печени и почек. Нормальное химическое равновесие мозга исподволь, глубоко и неуклонно сдвигалось в сторону паранойи, крайних перепадов настроения, синестезии, прогрессирующего отмирания ощущений, и наркоман, естественно, пытался с этим бороться, повышая дозу.

Максс – это был престижный наркотик на вечеринках для богатых или праздник жизни, как шампанское, для уличного наркомана. Полное привыкание встречалось крайне редко – требовалась комбинация глубоких карманов и надежных связей на «черном» рынке.

Или прямая связь с источником поставок.

– Не сомневаюсь, что вы знаете лучший способ лечения этой болезни, – проворчал Моро. – Снять его с этой гадости и дать организму очиститься естественным путем. – Голос его стал едким, он прищурился из-под очков. – Оказалось, есть и другой способ. Услуги одного из ваших, оказанные полтора года назад.

Марши глядел на листки, читая записи, которые вполне могли бы служить обвинительным актом.

– Вычистите его. Исправьте все повреждения. Чтобы он мог начать все снова.

Вот перед ним еще одно доказательство, в кого он превратился. Коллега, бергманский хирург Андре Фескю именно так и сделал. Но Марши не винил Андре. С тем же успехом это мог быть он сам. Он бы не задавал вопросов, и не только потому, что на них все равно бы никто не ответил. Он бы сделал работу и отправился своей дорогой. В том маловероятном случае, если бы он задался вопросом, почему это он должен лечить наркомана – приверженца максса, ответил бы сам себе, что исправляет чьи-то ошибки после неудачного лечения.

Он снова поглядел на Моро, отлично понимая его досаду и гнев. Сам он испытывал те же чувства, и это его пугало. И еще кое-что могло прорвать его бесстрастность, которая сейчас ему так нужна.

– Я видел достаточно, – сказал он, вставая и пытаясь изо всех сил сохранить маску безразличия. – Наверное, пора мне посмотреть моего пациента.

[Док, двери корабля открываются! Ангел шагнула к дверям нашего шлюза!]

Моро глядел на него, будто на раковую опухоль на человечестве.

– Вы все еще собираетесь это проделать?

Марши пожал плечами:

– Каждый из нас делает то, что должен делать.

Моро отвалился в кресле и дернул в сторону бородатой челюстью.

– Идите как сюда шли и поверните вправо. По красной линии дойдете до комнаты PI. Надеюсь, вы понимаете, – скривился он, – что я при этой комедии ассистировать не буду.

Марши уже шел к двери.

– Я все равно работаю один.

– Я и не сомневался. Тогда до свидания. Я думаю, нам больше не о чем говорить.

– Я тоже так думаю.

Как бы ни было несправедливо поведение Моро, оно наводило на мысль, что, если изложить ему все факты, он мог бы быть союзником. Но времени не было, и Марши не мог рисковать своими шансами добраться до Вальдемара.

Дверь перед ним отъехала в сторону. Марши спиной чувствовал жгучий взгляд Моро.

И как только дверь скользнула на место и Марши направился по красной линии под йогами, тут же Джон стал ругаться на чем свет стоит, потому что ад сорвался с цепи.

Ангел сделала шаг вперед, но не больше. Прежние рефлексы советовали ей напасть самой, но она овладела собой, вспомнив, что она себе назначила не нападение, а оборону. Держать свою территорию, а не захватывать чужую.

И она ждала, чтобы вышедший из люка человек подошел сам, и держала голову склоненной и глаза потупленными. Ангельский глаз давал ей нормальное периферийное зрение, позволяя исподтишка тщательно оглядеть человека.

Он был высок и широкоплеч, свободная черная куртка и штаны не могли полностью скрыть накачанные мускулы. Он приближался с наглой самоуверенностью, качающейся походкой крутого парня. Здоровенные руки висели по швам, свободные и пустые.

У него были стриженные ежиком рыжие волосы и с десяток побрякушек в ушах. На грубом лице приклеена дружелюбная ухмылка, но глаза прикрыты с ленивой наглостью.

– Ты, что ли, комиссия по встрече, лапонька? – протянул он, приветственно протягивая квадратную ручищу. Узловатые костяшки были густо покрыты шрамами, наводя на мысль, что эти руки больше ран нанесли, чем перевязали.

Ангел игнорировала протянутую руку.

– Нет, – спокойно ответила она. – Вас здесь никто не хочет видеть.

Рука упала, толстые пальцы задвигались, будто разминаясь.

– Ну, киска, не будь такой букой! Мы просто добрые самаряне, пришли подлечить вас, бедненьких.

– Правильное слово – самаритяне, – вежливо поправила она. – Вы нас не обманете. Мы знаем, зачем вы явились и как собираетесь нас «подлечить». Возвращайтесь в корабль и улетайте к своим хозяевам. Мы с вами дела иметь не хотим.

В улыбке собеседника добавилось зубов, и он смотрел на Ангела с презрительным интересом.

– Не слишком ты приветлива, лапонька. – Голос его упал на октаву, стал вкрадчивым. – Может, тебе лучше хорошенько подумать и отнестись к нам поласковее. – Он слегка засмеялся. – А то и мы можем быть неласковыми.

– Улетайте. Немедленно, – шепнула она хрипло, надеясь, что у него хватит ума убраться. Она крепко сжала пальцы в рукавах, удерживая себя под контролем. – Пожалуйста, улетайте! Я вас предупреждаю.

– Меня предупреждаешь? Хо! И что ты сделаешь, если я не послушаюсь, милашка? Ножкой топнешь? – Он захохотал и шагнул поближе. – Вот что, конфетка: мы пришли, и мы останемся. Так что ты будь поласковее. – Улыбка наемника искривилась в оскал. – А от таких лапочек, как ты, я жду особенной ласки, если ты меня поняла.