Текст книги "Танцуя с девственницами"

Автор книги: Стивен Бут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Глава 32

Поскольку бригада криминалистов уже вовсю занималась фермой «Рингхэмский хребет», новость о еще одном теле, разлагавшемся прямо среди скал на вершине холма, вызвала волну стонов о нехватке сотрудников. До следующего утра мало что можно было сделать. Тем не менее замок с большого фермерского сарая сняли и наконец открыли дверь, впустив внутрь дневной свет. Хаос на кухне Лича тщательно разбирался, и работы там, похоже, было немерено.

Бен Купер помогал криминалистам реконструировать площадку собачьих боев. Они нашли густо покрытый кровью участок пола и разместили вокруг соломенные кипы из стога в сарае, предположив, что те могли служить сиденьями для зрителей. Местами солома также была забрызгана кровью животных и виднелись вмятины от человеческих ног. И брюки людей, сидевших на этой соломе, тоже, скорее всего, запачканы. Было заметно, что сарай пытались прибрать, но характерный запах крови все еще стоял в нем, не вытравливаемый никакой дезинфекцией.

– Просто средневековье какое-то, – проговорила выросшая в дверном проеме позади Купера Диана Фрай.

– Довольно-таки мерзко, – сказал Купер.

– Королевское общество защиты животных подбросило нам список имен подозреваемых, которые, по их мнению, могут быть причастны к организации собачьих боев. И мы наконец-то сможем выдвинуть обвинения.

– Прекрасно. А что насчет Роз Дэниелс? Она заходила сюда перед смертью?

В нескольких ярдах от сарая полицейская лента ограждала сгоревший пикап. Следы бензина на руках разложившегося трупа, обнаруженного под Кошачьими Камнями, давали хоть какую-то вероятность связать его с фермой. Но поскольку персонал и так был рассредоточен по многочисленным местам преступления, никто не мог сказать, когда дело дойдет до осмотра машины и отработки этой версии.

Даже опознание тела проводилось только предварительно. Жертва была такого же возраста и той же комплекции, как и Роз Дэниелс, хотя повреждения головы и процесс разложения сделали затруднительным уточнение черт лица. Вся ее одежда была черной – черные джинсы и свитер, а рядом лежала нейлоновая кепка. На шее висел серебряный диск на цепочке, похожий на солдатский личный знак, с выгравированным на нем стилизованным символом животного за тюремной решеткой. На теле также обнаружили татуировки, которые, несомненно, помогут опознанию, да и дреды встречаются не так уж часто.

Когда-то под ее ногтями была грязь, в которой могли остаться частицы, к примеру, кожи напавшего на нее человека. Но так как кожа пальцев отошла от ногтей, грязь вывалилась из-под них. И хотя реакция в тесте на человеческую кровь оказалась положительной, образец был слишком мал, чтобы можно было определить группу крови или ДНК.

Куперу казалось, что расследование постоянно делает шаг вперед и тут же отступает назад. Детективы уже вовсю искали улики, которые помогли бы напрямую связать Уоррена Лича с Дженни Уэстон или с Мегги Крю. Но теперь в полный рост встала задача определить, что и когда случилось с Дэниелс. Даже поверхностный осмотр тела, найденного Купером, не оставлял сомнений – Роз Дэниелс была мертва уже несколько недель.

– Что это с вами, местными? – поинтересовалась Фрай. – Вы что, не умеете адаптироваться к цивилизации? Это я, к слову, о собачьих боях. Мир что, так и застрял в Средних веках? Что люди вроде Уоррена Лича находят в этих боях?

– Может, лучше поставить вопрос так: что его до этого довело? – поправил ее Купер. – И вполне возможно, что этим занимаются люди вроде тебя.

Диана Фрай прошла через двор к старшему инспектору Тэлби и инспектору Хитченсу. Они сидели на перевернутой части какой-то сельскохозяйственной машины, красной стальной штуковине с огромными зубцами, врытыми в землю.

– М-да, все это весьма неутешительно, – говорил Тэлби. – Уоррен Лич мертв, и виной тому наша медлительность. Опоздали мы.

– Здесь нет очевидной причинно-следственной связи, – сказал Хитченс. – Нельзя поддаваться давлению извне. Это ошибка.

– Возможно, наша ошибка – это Лич, – произнес Тэлби.

– Дженни Уэстон часто гуляла по пустоши, – заметила Фрай. – И всякий раз ее путь пролегал мимо фермы «Рингхэмский хребет». И еще она очень любила животных.

– И что, по-вашему, она действительно могла вот так встать перед Личем и его дружками и заявить, что сообщит в полицию о том, что здесь происходит?

– Некоторые люди принимают подобные вещи очень близко к сердцу.

– Такой поступок был бы редкой глупостью с ее стороны, – сказал Хитченс.

– Но она рассказала в Обществе защиты животных, что у нее есть какие-то обличительные фотографии, – заметила Фрай.

– Тогда где ее фотоаппарат?

– В доме его нет. Мы нашли множество фотографий – живописные виды, исторические дома, все такое. Но фотоаппарата там не было. И в машине тоже.

– Ее родители рассказали, что подарили ей в последний день рождения дорогой фотоаппарат с автофокусом. До этого у нее был только совсем старенький. Но никаких следов фотоаппарата мы не обнаружили, – сообщил Хитченс. – Хотя искали очень тщательно.

– Да, хорошо бы найти его. Особенно с пленкой внутри, а?

– Хотелось бы, – согласился Хитченс. – Но если Дженни Уэстон располагала такими фотографиями, то почему она не сообщила в полицию?

– Возможно, не очень-то доверяла своему дружелюбному местному констеблю. Такое тоже случается.

– Но вот Роз Дэниелс… – сказал Тейлби. – Необходимо выяснить, какая между ними существовала связь.

– Чеширская полиция предполагает, что им удалось найти домашний адрес Дэниелс в Уилмслоу. Ее родители сейчас в отъезде, но соседи подтвердили описание. Похоже, они совсем не в восторге от нее. Но этот район скорее подходит для членов теннисных клубов, чем для Танкистки. Так что нам придется подождать, пока ее родители вернутся из отпуска.

– А может, они были лесбиянками и у них что-то не сложилось? – поинтересовался Тэлби.

– У нас нет оснований предполагать это, – опешила Фрай.

– Но почему тогда она остановилась у Уэстон? Почему приехала в этот район? И как оказалась убитой? В конце концов, первой жертвой стала именно Дэниелс, а не Уэстон.

– Вы же не хотите сказать, что ее убила Дженни Уэстон?

– Если миссис Ван Дун подтвердит, что Дэниелс умерла в то же время, когда напали на Мегги Крю, это будет достаточным фактом, и тогда мы наконец-то сможем пустить в дело фрагментарные воспоминания Крю.

– Крупный мужчина в синем или черном анораке или кагуле, – процитировал по памяти Тэлби отчет Фрай о результатах ее бесед с Мегги Крю. – Ладно, предположим, Лич подходил под это описание. Но мы даже не провели опознание.

– Да, этим шансом мы не воспользовались, – согласилась Фрай.

Тэлби вздохнул.

– М-да, теперь все младшие офицеры вправе обвинить меня, – произнес он.

– Просто они не понимают, как это – руководить расследованием, – сказал Хитченс.

– А вы, Пол? – поинтересовался старший инспектор. – Вы понимаете? Или вы тоже обвиняете меня?

Фрай заметила, как напряженно замер Хитченс, и поняла – он ищет способ избежать прямого ответа.

– Я не сомневаюсь, сэр, что вся наша следственная группа поддерживает вас, – ответил он.

Позже утром, в буфете на Уэст-стрит, Тодд Уининк наблюдал, как рабочий в голубом комбинезоне измеряет ширину и длину комнаты и проверяет несущие стены. У Уининка было такое радостное выражение лица, словно буфет перестраивался исключительно ради его пользы. Он ослабил галстук и расстегнул воротник, под рубашкой бугрились мышцы. Тодд немного подался вперед, поедая на завтрак датский рулет.

– Ну, на этот раз Тэлби реально облажался, – произнес Уининк. – Еще один труп, а потенциальный подозреваемый кончает с собой раньше, чем до него добралась полиция. Выглядит не очень, правда? Теперь скажут, что он действовал нерешительно.

– Это не его вина, – возразил Бен Купер.

– Взгляни фактам в лицо: Тэлби растерялся. Разве уже не ходят слухи о его переводе на административную работу?

Рабочий записал несколько цифр на обороте конверта и принялся сворачивать свою рулетку. Женщина за прилавком следила за каждым его движением с таким видом, словно была готова облить его горячим чаем, если он подойдет хоть немного ближе.

– Похоже, эту королеву чайников мы также лицезреем в последний раз, – заметил Уининк.

– Возможно.

Уининк повернулся и посмотрел на Купера.

– Слушай, что с тобой? Я не могу выжать из тебя больше одного слова. И опять у тебя взгляд, как у верблюда, который страдает запором.

– Меня беспокоит Уэйн Сагден.

– Да брось ты! Сагден? Ошибка природы!

Через полчаса инспектор Хитченс вихрем ворвался в кабинет Тэлби. Хозяин кабинета с мрачным видом сидел за столом, уставившись в потолок и держа во рту незажженную трубку.

– Отчет криминалистов! – выпалил Хитченс. – Есть результат!

– Уже? Дом Лича?

Хитченс энергично замотал головой.

– Нет, – сказал он, – Оуэн Фокс.

Когда смотрителя вновь привели в комнату для допросов, инспектор вставил в магнитофон новые кассеты.

– Скажите, пожалуйста, еще раз, какие сигареты вы курите.

– Я не курю, – ответил Оуэн. Он выглядел уставшим, его борода спуталась оттого, что он постоянно теребил ее.

– Когда вы бросили курить?

– Никогда не курил, – сказал Оуэн. – Вы уже задавали мне этот вопрос. Какой в этом смысл?

– Ладно. Вы узнаете эти сигаретные окурки?

– Конечно нет. Вы что, шутите?

– Как по-вашему, эти окурки похожи?

– Да.

– Вы правы, это так. Они почти идентичны. Та же марка, та же партия, та же манера курить. Взгляните – до фильтра везде одинаковое расстояние, и разминали их между пальцами совершенно одинаковым образом. Фактически они могли бы быть из одной пачки. Если не принимать во внимание время. Согласны?

– Вполне возможно.

– Одни мы нашли в мусорном ведре в вашем инструкторском центре.

– Я уже сказал вам, я не курю. Если вы нашли их в ведре, я не знаю, как они там очутились.

Хитченс кивнул.

– Вы хотите узнать, где мы нашли другие?

Оуэн не ответил.

– Я все равно вам расскажу, – произнес Хитченс. – Они лежали под трупом Розалинды Дэниелс.

Бен Купер смотрел на стопку протоколов допросов на своем столе. Перед глазами прыгали мушки от долгого чтения описаний и дат, и в голове все перемешалось и плыло.

Купер видел, что все люди, которых он хотел защитить, один за другим становились жертвами – Кел и Страйд, Личи, Оуэн Фокс. Даже Тодд Уининк был его коллегой и заслуживал определенной лояльности. Так был ли сам Купер Ионой, их общим проклятием?

Он искал корень проблемы в своей душе и инстинктах. Он наверняка должен быть там. Слабость ли с его стороны рассматривать людей вроде Уоррена Лича как жертв – таких же, какими были Дженни Уэстон, и Роз Дэниелс, и Мегги Крю? А Оуэн Фокс? А Келвин Лоренс и Саймон Бевингтон? Или он просто не понимал, от кого необходимо защитить этих людей? В конце концов, Фрай по-своему старалась сделать то же самое.

Он знал, что Фрай воспринимает мир не так, как он. Для нее в мире все четко делилось на белое и черное. Наверное, это огромное преимущество – не усложнять ситуацию, не видеть всегда две стороны. Но в общем-то Фрай тоже старалась. Она пыталась защитить Кела и Страйда от «комитета бдительности» и потерпела поражение.

Купер остановился и начал сначала. В ходе его мыслей было что-то не то. Он опять продумал все до конца и понял, что именно царапало его. Диана Фрай потерпела поражение? Нет, эта женщина не знала, что такое поражение. Не важно, каковы были обстоятельства ее жизни, она возвышалась над ними, поглощенная решимостью преуспеть. И до сих пор успех всегда был на ее стороне. Обладательница черного пояса, эта женщина сама была жесткой и безжалостной. Несомненно, она способна остановить больше чем одного противника, даже в темноте. Несомненно, она в состоянии справиться с нетренированной и, пожалуй, перепуганной группой дилетантов. Но тогда почему Фрай не удалось предотвратить то, что случилось с двумя бродягами?

Он пролистал еще несколько протоколов, а потом, опустив голову на руки, принялся внимательно разглядывать фото Уэйна Сагдена.

Купер знал, что отец всегда заставлял его стараться изо всех сил. Он и сейчас продолжал делать то же самое из могилы; и Купер всегда пытался жить в соответствии с его ожиданиями, и так бы все и шло еще долгое время после того, как остальные забыли о нем.

Но со времени, когда умер отец, мир изменился. Теперь в нем не было такого четкого разграничения. Мир больше не делился на негодяев и невинных членов общества, на черное и белое, на добро и зло, он был миром, в котором полиция защищает одних от других. Остались только серые тени, в которых каждый считается жертвой, а зло официально не существует. Теперь закон с равной вероятностью мог быть и оружием полиции, и оружием, направленным против нее. Было ли в этом мире что-то, что можно назвать правосудием? Было ли что-то, что понял бы сержант Джо Купер? Решил бы, что его сын делает все возможное, чтобы добиться справедливости? Или он рявкнул бы: «Старайся лучше, парень».

Купер услышал, как открывается дверь и к столу приближаются шаги. Над его левым ухом раздался знакомый намеренно преувеличенный вздох.

– Все еще бьешься с ветряными мельницами, сэр Галахад?

– Дон Кихот, – поправил Купер, по-прежнему не сводя глаз с фотографии.

– Слишком много читаешь, – заметила Фрай. – Смотри, мозги стухнут.

Купер перевел взгляд на нее. Она выглядела такой же уставшей, как и он: лицо осунулось, под глазами залегли темные круги.

– Как там продвигаются дела? – спросил он.

– С твоим дружком смотрителем? Плохо. Его отпустили на поруки.

– Правда? Я думал, что есть какие-то вещественные доказательства. Окурки сигарет…

– К несчастью, нет никаких следов Фокса. Образцы слюны с сигарет не совпадают. И коллеги Фокса подтверждают, что он никогда не курил. Это не его окурки.

Купер постарался не показать, какое облегчение почувствовал. Но разве от Фрай что-нибудь утаишь?

– А что по Личу?

Диана покачала головой:

– Пока ничего. Вполне возможно, что все сведется к тебе и твоим инстинктам, и выяснится, что Бен Купер прав, а все остальные – неправы. Потому что в этом деле ты, похоже, всякий раз встаешь на противоположную точку зрения. Господи, ты хочешь защитить даже Уоррена Лича. Как тебе это удается?

– Просто старайся понять, что заставляет людей поступать так, а не иначе. Они действуют не в пустоте.

– Может, тебе уйти из полиции и перейти в социальную службу?

– Ты так не любишь социальных работников?

Купер поднял глаза и увидел ее лицо. Слишком поздно он понял, что не стоило так отзываться о социальных работниках. Он ведь знал, что Фрай и ее сестра были переданы под опеку социальной службы после того, как их родителей обвинили в сексуальных домогательствах, и сестра сбежала и стала героиновой наркоманкой. Почему Фрай поделилась с ним этим, Купер не понимал. В ней вообще было много такого, чего он не понимал.

Теперь он со стыдом и смущением ждал, что она вцепится в него. Но она этого не сделала. Диана тут же взяла себя в руки.

– Бен, тебя что, больше не волнует твоя карьера? При таком ходе мыслей ты рискуешь всем. Ты это понимаешь? – Она не стала дожидаться ответа. – И знаешь, почему ты так поступаешь? Не можешь простить мне, что это я получила повышение. Ты что, рассчитывал на повышение только потому, что всегда жил в этом районе и твои яйца сделаны из песчаника? А теперь ты готов принести себя в жертву какой-то полудобренькой идее, которую ты, кажется, называешь справедливостью, и только для того, чтобы доказать, что тебя не волнует работа, что на самом деле у тебя никогда не было никаких амбиций. Ну что ж продолжай – наслаждайся своим мученичеством.

Когда за Дианой захлопнулась дверь, Купер попробовал прочитать еще несколько записок, но не понял ничего из того, что в них говорилось. Он сделал несколько пометок на полях дела, которое отправлялось в суд, затем заглянул в ящик стола и обнаружил там начатую пачку мятных лепешек. Он съел одну, затем другую. И начал размышлять над тем, что делает сейчас Оуэн Фокс, вернувшись в Каргрив.

Жизнь Оуэна и подноготная этой жизни не выдержали пристального рассмотрения. А чья жизнь выдержала бы? Люди называли Оуэна хорошим человеком; но что это значило? Был ли он человеком, который никогда не делал ошибок? Газеты назвали бы его сексуальным чудовищем, если бы им дали такую возможность. Но он не был чудовищем, а был просто мужчиной, чьи жизненные обстоятельства довели его до слабости. Его грешки способствовали мировому злу, это правда. Но в мире было так много зла – и не сосчитать, даже в Эдендейле. И то, что Оуэн Фокс был слабым, еще не делало его монстром, а всего лишь делало его человеком.

Купер сознавал, что не сумел помочь Келу и Страйду, не успел предотвратить трагедию, разбившую семейство Личей. Но может быть, еще не слишком поздно помочь Оуэну Фоксу? Хотя за эту попытку придется заплатить. Он чувствовал, что стоит на краю пропасти и его лояльность поставлена под вопрос – не только Дианой Фрай. Инстинкт самосохранения подсказывал держаться подальше от Оуэна Фокса. Теперь найдется множество людей, готовых швырнуть в него камень, и со стороны Бена Купера было бы безумием по собственной воле выходить на линию огня. Сущим безумием.

Глава 33

В коттедже в Каргриве никто не брал трубку. Бен Купер стоял на нижней ступеньке. Под его ногами скрипели черепки разбитых глиняных горшков и комья земли, пронизанные корнями. Все горшки с растениями на ступеньках были разбиты, а растения вырваны с корнем. Теперь они валялись на дорожке вперемешку с мокрой землей. К тому же нижнюю ступеньку использовали как туалет, словно почти вся деревня стояла здесь и обливала мочой порог. И не только мочой. Запашок был омерзительный.

Все занавески с этой стороны дома были сорваны. Купер прошел несколько ярдов по дороге, пока не обнаружил нейтральный проход на территорию соседних коттеджей, с высокими ступеньками у основания, где ворота вели в близлежащие сады. Он перелез через стену в поле и пошел по нему, пока не добрался до сада за коттеджем Оуэна Фокса. Купер пробрался через разросшуюся изгородь из боярышника. Женщина на первом этаже дома напротив поглазела на него из окна, затем отвернулась.

Купер заглянул в окно, вспомнив полумрак в маленькой комнатке в передней части дома, где среди старых газет и журналов стоял компьютер Оуэна. Он постучался в заднюю дверь, побарабанил по окнам, наблюдая, не возникнет ли внутри какого-нибудь движения. Ничего. Чувствуя себя идиотом, он выкрикнул имя Оуэна. Ответа не было. Так где же он может быть? «Лендровер» у него отобрали, когда им заинтересовалась полиция, и Оуэн был не из тех, кто топит свои печали в пабе. Скорее он пойдет в какое-нибудь тихое местечко, где можно поразмыслить над событиями последних недель.

Купер обнаружил, что смотрит через окно в спальню. Здесь еще стояли похоронные открытки, почти все бело-серебристые, выгоревшие на солнце. Их украшали религиозные символы – кресты и витражи с изображением Девы Марии. Обычные похоронные открытки, и то, что на них изображалось, для многих ничего не значило. Но, разумеется, миссис Фокс была верующим человеком. Оуэн сам рассказывал об этом. Он водил мать в деревенскую церковь, пока она не оказалась прикованной к постели. И даже тогда старая леди могла видеть церковный шпиль из окна своей спальни.

На кладбище каргривской приходской церкви было полно местных фамилий – Грегори, Твигг и Вудворт; Пидкок, Роуленд и Марсден. Здесь было множество Шимуэллов и Брэдли, и некто по имени Корнелиус Рупер – может, предок Марка? Могила с относительно недавно установленной плитой находилась в конце кладбища, на одном из последних свободных для захоронения участков. Энни Фокс, девяносто лет, любимая мать Оуэна.

Даже в сумерках и с противоположной стороны церковного двора Бен Купер хорошо видел красную куртку смотрителя. Он направился к нему по дорожке. Смотритель стоял на паперти. Рядом со сланцевой панелью высотой восемь футов, на которой были выбиты десять заповедей, Оуэн казался еще меньше ростом. Купер присел на узкую каменную скамью неподалеку от него.

– Она закрыта, Бен, – произнес Оуэн. – Церковь закрыта.

– Наверно, слишком много хлопот доставляют воры и хулиганы.

– Никогда не думал, что мне еще когда-нибудь понадобится церковь после того, как ее не стало, – сказал Оуэн.

– Вашей матери?

– Мы приходили сюда каждое воскресенье, когда она себя достаточно хорошо чувствовала. Я не думал, что мне еще когда-нибудь понадобится церковь. И вот сегодня, после всего этого, я вдруг решил, что она мне понадобилась. А она закрыта.

На церковный двор слетелось множество скворцов. Они кричали о чем-то своем, перелетали с одного тисового дерева на другое, выбирая место для ночлега.

– Послушайте, Оуэн, а может, вам стоит вернуться домой, – предложил Купер. – Посмотрите телевизор, почитайте книгу, подстригите лужайку, покормите кошек. Все, что угодно. Идите домой.

– Не могу. – Оуэн хмуро смотрел через церковный двор на долину и холмы вдали. – Не могу, так как знаю, что вы все перерыли в моем доме, вы влезли в мою жизнь. Я теперь совсем не чувствую этот дом своим. Это всего лишь место, где я – извращенец, псих ненормальный, подлейший из подлецов. А за пределами этого дома все совсем по-другому. Вне дома я кто-то совершенно другой.

Купер смотрел на записки, приколотые к доске внутри стеклянной витрины рядом со сланцевой панелью.

– Здесь написано, что ключ можно взять у церковного старосты на Ректори-лейн, два. Белый дом за церковным двором.

– Да знаю я, – отмахнулся Оуэн.

– Смотрите, это же рядом.

– Знаю.

Купер посмотрел на дом, разглядывая высокие трубы и занавески на окнах. Из трубы шел дым, значит, кто-то был дома.

– В этом поселке церковный староста одновременно и председатель приходского совета, – сказал Оуэн. – Советник Солт. Мы с ней старые знакомые.

Тут Оуэн переменил тему. Похоже, какие бы слова он ни произносил, думал он только об одном. И вот все передуманное теперь хлынуло наружу, словно Купер внезапно поймал на середине разговора радиоволну.

– Знаете, я заботился о маме так много лет, – рассказывал Оуэн, – что мы перестали быть просто матерью и сыном. Мы стали командой. Вы понимаете, что я имею в виду. Чем-то это очень напоминало брак. Я заботился о ней, а она заботилась обо мне, ну, или думала, что заботится. Она выползала из постели и старалась к моему приходу приготовить еду. Иногда я заставал ее сидевшей в кухне на полу, а вокруг валялись ножи и куча немытой картошки. И она извинялась за то, что не обед не готов.

Голос Оуэна надломился. Купер смотрел вдаль, поверх его головы, стараясь не задевать взглядом его лица, и терпеливо ждал, пока он придет в себя. Он чувствовал себя как вуайер, который внезапно увидел что-то намного более личное и интимное, чем ожидал.

– Ее сознание оставалось ясным, но тело давно уже отказывалось служить ей, – продолжал Оуэн. – По-моему, это весьма печальный исход, как вы считаете? Понимаете, она прекрасно осознавала, что с ней происходит. Это была одна долгая агония.

– И сколько вы прожили вот так – вдвоем?

– Тридцать лет.

– Тридцать лет? Оуэн, выходит, что вам…

– С тех пор, как мне исполнилось двадцать три.

– Да, пожалуй, вы правы насчет брака. В наше время немногие супружеские пары остаются вместе так долго.

Оуэн кивнул.

– Мы зависели друг от друга. Поймите, это другое. Люди остаются вместе, когда нужны друг другу. Большинство супругов, которые встречались мне, на самом деле были не нужны друг другу – не нужны после того, как с сексом покончено, а дети выросли. Шестнадцать лет – самое большее, и основания для брака исчезают. Нет настоящей связи, которая удерживает на всю жизнь. К примеру, такой связи, как с родителями. Настоящей кровной связи.

– Но, Оуэн, у вас же совсем не было личной жизни…

– Вы все еще ничего не понимаете. Мамаи была моей жизнью. И еще работа. Мне всегда нравилось быть смотрителем, и я не стал бы заниматься ничем другим. Но у меня никогда не было настоящих друзей: знакомых – много, а друзей не было. И я никогда не собирался уехать куда-то еще, потому что я был нужен именно здесь, в Каргриве. Моя жизнь имела смысл. А потом она умерла.

– И в вашей жизни образовалась большая пустота, – подвел итог Купер, сознавая, насколько неуместно прозвучали его слова. Он догадывался, чем была эта потеря для Оуэна – не просто потеря частички жизни, но потеря всего ее смысла. Купер задумался об Уоррене Личе, который пришел к тому же, но своей собственной дорогой, и выбрал другой выход из сложившейся ситуации. Оуэн пошел иным путем – пожалуй, менее агрессивным, но не менее разрушительным.

Купер пробежался глазами по витиеватым письменам на сланцевой панели. Старинные буквы, все в завитушках и изящных изгибах, с трудом складывались в слова; совсем другое дело – приятный, ровный шрифт газетных заголовков. Под действием погоды и от прикосновения многих рук за столько веков плита приобрела потертый вид. Заповеди было так трудно читать, гораздо легче не обращать на них внимания. Взгляд Купера упал на слова девятой заповеди. Он тянул время, почти физически не желая доходить до конца предложения.

– «Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», – наконец произнес он.

Смотритель недоуменно поглядел на него.

– Знаете, то, что у меня в компьютере нашли те фотографии, еще совсем не значит, что я что-то делал с детьми. Я хотел объяснить это людям, но они не желают слушать. Когда я шел сюда, то повстречал человека, которого знаю всю жизнь. Он был у мамы на похоронах. А сегодня при виде меня он перешел на другую сторону и, когда я поравнялся с ним, плюнул на тротуар.

Стайка скворцов на тисовых деревьях внезапно притихла. Купер нервно оглядывал церковный двор. Внезапно он обнаружил, что в третий раз за эту неделю опасается быть замеченным там, где ему совсем не следует находиться. На свете было несколько путей, которые вели к большим неприятностям, и он прошел всеми.

Бен не мог не спросить себя, как поступил бы на его месте отец. Выбрал бы путь, который посчитал правильным, и пытался добиться справедливости? Или же стал бы придерживаться правил? Куперу вдруг очень захотелось каким-то образом получить весточку от отца. Но это место было не совсем подходящим – Джо Купер верил в Бога не больше, чем он сам.

– Та женщина, в нападении на которую вас обвинили десять лет назад…

– Это другое, – перебил его Оуэн. – Совсем другое.

– Постарайтесь понять – выглядит похоже.

– Ничего подобного. Та женщина постоянно меня преследовала. В поселке хорошо знали, что у нее с головой не все в порядке. А она никак не хотела оставить меня в покое. Это было ужасно. Я старался, как мог, избегать ее, но однажды она умудрилась застать меня дома одного. Все, что я сделал, – это оттолкнул ее. Хотел, чтобы она ушла. А она споткнулась на ступеньке, упала и разбила себе голову. Вот что было на самом деле. И больше ничего. Конечно, представила она все это в другом свете. И то, что она говорила потом…

Оуэн запустил пальцы в бороду и, сам того не замечая, взъерошил ее: седые волосы топорщились во все стороны. Он хотел стереть струйку пота с виска и вместо этого оставил там грязный подтек.

– Люди в поселке знают о том, что вас судили? – спросил Купер. – В конце концов, вы всю жизнь прожили здесь.

– Конечно знают. Они и тогда знали, как все было, да и теперь не забыли.

– А нам никто ничего не сказал. Ни в одном из звонков, поступивших из Каргрива, не была упомянута эта история. Если бы ваше имя не всплыло в расследовании о педофилах, дело о нападении никогда бы не вышло на свет.

– Это потому, что я отсюда родом, – кивнул Оуэн. – Там, в Интернете, люди другие, я ничего не значил для них. Там не мое место. А теперь смотрите, какая у меня жизнь в Каргриве. Я пятнадцать лет входил в приходской совет. А вчера вечером мне позвонила председатель этого совета и наговорила на автоответчик самых ужасных вещей. Мэри Солт много лет была одной из маминых пациенток. Мама приняла у нее обоих детей. И теперь я никогда больше не смогу смотреть в глаза Мэри Солт. Поэтому я просто опустил заявление об отставке в ее почтовый ящик.

У Купера появилось чувство, что он стоит перед входной дверью в чей-то дом и безуспешно пытается отыскать верные слова для дурных новостей, когда семейство потеряло кого-то любимого: отец погиб в автокатастрофе, подросток умер от передозировки экстази, маленькую девочку похитили, убили и выкинули труп на обочину. Через какое-то время приходишь к выводу, что в подобной ситуации верных слов просто нет.Поэтому ты просто что-то быстро говоришь, чтобы поскорее покончить с этим делом, всеми силами стараясь сдержать нахлынувшие чувства.

Люди хотят, чтобы ты взял на себя роль Бога: каким-то непостижимым образом вернул к жизни мужа или дочь. Когда тебя учат, тебе объясняют, как могут реагировать родственники, но не говорят, как ты будешь реагировать сам. Тебя не обучают справляться с собственными чувствами. А ведь все эти эмоции черпаются не из бездонного колодца. Каждый раз, когда осушаешь некий эмоциональный резервуар, требуется чуть больше времени, чтобы он наполнился снова. Купер начинал беспокоиться, что придет день, когда он не наполнится вовсе. Однажды этот резервуар может оказаться сухим, и вместо нормальных чувств останется лишь сухая, растрескавшаяся поверхность, бесплодная и вонючая, как дно дачного пруда, высохшего в летнюю жару.

– Я не понимаю, Оуэн. У вас что, никогда не было подружки? – спросил Купер.

Смотритель покачал головой.

– Наверное, это старомодно.

Старомодно? Купер не стал комментировать это высказывание. Большинство современных людей нашли бы такое поведение уму непостижимым. Или извращением – вот еще одно, с чем, как он знал, Оуэну непременно предстоит столкнуться.

– Подростком я был неуклюж и стеснителен, – сказал Оуэн. – Так и не научился завязывать отношения.

– А когда вы остались вдвоем с матерью? Неужели было слишком поздно?

Вместо ответа Оуэн молча смотрел на десять заповедей. Купер постарался проследить направление его взгляда. Какая заповедь приковала внимание Оуэна и что за мысли вызвал его вопрос – мысли, от которых смотритель выглядел сейчас таким изумленным и испуганным тем, куда повернула его жизнь?

Купер проглядывал список до тех пор, пока не дошел до нужной строчки. Если Оуэн думал именно об этом, то изумление было правильной реакцией. Он смотрел на седьмую заповедь: «Не прелюбы сотвори».

– В самом конце мне все приходилось делать за нее, – рассказывал Оуэн. – Мне приходилось поднимать ее, умывать и одевать, водить в туалет, подтирать, кормить, чистить ей зубы, а потом раздевать и укладывать обратно в постель. Какой брак предполагает такие близкие отношения между мужчиной и женщиной?