Текст книги "Тот самый сантехник 7 (СИ)"

Автор книги: Степан Мазур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19
С – сценарист

Тишина. Лист бумаги. И ручка в руке пишет давно забытые буквы. Печатать проще, но сейчас мозг не должен бежать впереди творческого процесса. И звуки музы нет-нет, да доносятся с нижнего этажа по вентиляции.

Лида снова читает стихи, а от грусти или по медицинской необходимости – уже не важно. Главное, что мать спит и надо сделать дело, пока есть место и никто не тревожит.

Таковы заботы сантехника.

И Боря начал писать от руки…

Непогода, дождь, молния. Где-то в верховьях реки, у самих истоков размывает берег и в воду падает дерево. Это молодое, красивое дерево, с листочками. Начинается его долгий путь вниз по реке.

Дерево встречает на берегу различные ситуации, связанные с деятельностью людей, история которых укладывается в пару минут на каждую сценку. Идёт повествование о жизнедеятельности людей на берегу реки и их влиянии на природу, экологию. Поднимаются вопросы нравственного и социально-значимого воспитания, моментов и прочих.

«Прочих?» – тут же спросил внутренний голос, отвлекая Борю от сценария для клипа группы и тут же возразил: «Слушай, так в Гринписе не одни идиоты сидят. То, что у тебя попросили „зелёную повестку“ ещё не значит, что можно халявить. Пиши чётко! Кто, где, когда, зачем и сколько по времени».

Боря почесал нос, хлебнул из кружки на барной стойке на кухне матери и вновь погрузился в сюжет.

«Пиши как о сиськах, только без сисек!» – потребовал внутренний голос, как первый цензор.

Сценка первая : люди вытаскивают на берег реки тело, бросают в воду. Тело плывет рядом с деревом. На берегу происходит некий диалог. По типу:

– Ну а чё он?

– Да сам виноват. Не стоило перечить Ахмеду.

«Что это, убийство?» – тут же заинтересовался внутренний голос: «Скорее всего. Но давай ты уберёшь Ахмеда. Зачем обострять? Сейчас начнутся рассуждения на тему диаспор или религиозный срач. Но давай будем честны. Проблем никаких нет, если на них не обращать внимания. А даже если есть Ахмед, он должен быть Иваном. В крайнем случае – Семёном. Но и не Симеоном, так как это уже совсем другой комплекс проблем. Давай сойдёмся на Серёге, а? Или Сане. Саня всегда человек-косяк. С Саней проще работать».

Боря зачеркнул последнее предложение, и дёрнул головой, стараясь больше не отвлекаться от сценария.

Возможно, от вида тела, возможно от быстрого течения, дерево теряет все листики и дальше плывет уже «голое». Как и тело. Тело выловят службы. А дерево поплывет дальше.

«Неплохо, неплохо», добавил внутренний голос: «Тема сисек почти раскрыта, давай немного жопку обозначь»

Сценка вторая: браконьеры ставят сети, перегородив часть реки. В них плещется рыба, которая не может проплыть мимо. Она застревает и гибнет в узком месте. Сеть старая и стоит давно. В ней тухлая рыба и обглоданные скелеты. Возможно про неё просто забыли. Рядом нет людей. Место дикое. Дерево со всего размаху сносит или просто рвёт сеть и освобождает ход рыбе. Дальше дерево плывет уже в тине, надломленное, обточенное, но сделав важное дело.

«Это уже совсем другое дело!» – поддержал внутренний голос: «Только сразу не перепечатывай. Дальше давай, пока ещё кто-нибудь не позвонил».

Сценка третья: уже не дерево, но скорее бревно проплывает рядом с трубой завода, где некое производство скидывает неочищенные стоки в реку. Прямо вниз по течению. А важные люди в кожанках прямо на берегу расплачиваются с некой комиссией из трёх человек, где двое старых сотрудников берут деньги спокойно, и только молодая сотрудница говорит, психуя: «надо как во Франции! Хотят сбрасывать – пусть сбрасывают, но только выше по течению своего предприятия и пусть сами пьют эту же воду!»

Над ней лишь усмехаются. Старшим лучше знать. Им тоже хочется немного пожить для себя. Пусть и по вред другим.

«Боря, какого хрена ты ещё не написал бестселлер? Мог бы и книгу бахнуть о жизни в гараже или всей твоей суете», – тут же добавил внутренний голос и тут же сам себя погасил: «Понял. Не будем отвлекаться».

Сценка четвёртая: бревно уже страшное, вонючее, какая-то чёрная палка фактически. Проплывает рядом с городом у реки. И начинает плыть рядом с пластиковыми бутылками, стаканчиками. Это – деятельность людей, отрыжка цивилизации. Рано или поздно всё это попадёт в море, затем распространится по океану.

«Боря, ты дурак? Не читай нотаций людям. Твоя задача обозначить проблему. Да, немного обострить, но никакой конкретики. С конкретикой пусть люди на вечерних ток-шоу выступают. Их все равно никто не слушает. Разве что фоном. А ты должен быть копьём: пронзило, покачалось, вытащили, забыли. Но кому прилетело, тот не рад».

Сценка пятая: на берегу отдыхает семья. На автомобиле, прямо возле реки. Это микроавтобус. Рядом с чёрным бревном-палкой проплывает их собака, хватает это и подтаскивает на берег. Там какой-то ребёнок берёт его, тащит, пачкает руки. Подбегает машаша, кричит на него: «Брось каку! Фу какое грядное и вонючее».

Отец семейства тут же пытается приспособить палку под костёр, но оно внутри уже гнилое. Костёр тухнет. Мужик только злится и отбрасывает палку подальше обратно к реке. Теряет к нему интерес.

Бревно лежит некоторое время на берегу. Смена солнца: закаты-восходы, может даже сезонов: зима, весна, и снова лето. Однажды берег наводняется половодьем. Идут массивные дожди. Вода снова подхватывает палку, уже заросшую тиной, мхом. И она снова плывет по реке, пока не оказывается разрубленной надвое проплывающей лодкой с мотором. Винт рубин палку, мужики на судне матерятся, но плывут дальше. А ниже по течению плывет уже жалкая щепка, подгоняемая не только течением, но и ветром.

«А теперь драмы, Борь. Или юмора в стиле „девки в озере купались“, да обнаружили неизведанное. Сценарий должен играть!»

Немного подумав, Глобальный тряхнул уставшей кистью и дописал.

Эту щепку подхватывает мальчик лет двенадцати, стоя по пояс в воде. И несёт к асфальту, где вытачивает из неё кораблик, шоркая о выступы. Он вроде как дает новую жизнь дереву. Затем вставляет зубочистку-мачту. Делает фантик-парус. Получается довольно красивый кораблик для его лет, хоть в бутылку вставляй.

Вдохновленный ребёнок даже показывает изделие отчиму или дяде. Диалог по типу:

– Смотри, как красиво. Можно я заберу это домой, дядь?

Но дядя-алкаш с бутылкой пива в одной руке берёт брезгливо другой рукой, усмехается и просто кидает кораблик обратно в реку.

С ответом:

– Что за жалкая хренотень? Повзрослей уже! Я в твои годы уже подрабатывал!

Но «Кораблик» не сдаётся. Он плывет дальше по реке, вдруг подняв парус, и плывет именно так, как должен плыть корабль. Потому что пацан его сделал красивым и геометрически-правильным.

Так можно и до самого моря доплыть или до океана. Но это не требуется. Потому что пришвартуется кораблик у ног инвалида-колясочника.

Мужчина на инвалидной коляске стоит у берега реки, не понимая, как ему дальше жить. Он всё в жизни потерял. И лучше не будет.

«Боря, не переборщи с драмой, а то начнут показывать по центральному телевидению. Копаться начнут, автора искать. А оно тебе надо? Тебя альтернативная рок-группа об услуге попросила, а не попса. Зачем тебе слава и быть знаменитым? Тебе работать надо».

Но Боря не слушал и несмотря на ноющее запястье, продолжил выводить буквы.

Мелькают «флешбеки», где тот мужчина бегал на соревнования и имел большую семью. Но какая-то нелепая случайность: авария, автомобильная катастрофа. И вот он один выкатывается из больницы на коляске. Никого нет. Жизнь не будет прежней. Он просто заказывает такси, и таксист высаживает его у берега реки, узнав, что у него нет денег.

Инвалид-колясочник решает утопиться. Он просто закатывается прямо в коляске в воду. Вот вода уже по колени. Дальше быстрое течение. Тело подхватит, унесёт в море и его не скоро найдут.

Кульминация: мужчина с ограниченными возможностями здоровья уже собирается оттолкнуться от поручней коляски и тут… на колени приплывает этот самый кораблик.

Парень берет его, плачет, но он в восхищении. Какая-то маленькая красота показывает, что он должен жить. Этот важный момент останавливает его от самоубийства.

А сзади уже бежит таксист, которому стало стыдно, что высадил инвалида, бросил ради денег. Всякое по жизни бывает. Об этом он и кричит что-то сзади, вытаскивая коляску на берег.

– Парень, прости! Я – дурак. Чего это я?

Инвалид молча держит в руках кораблик, плачет, но точно понимает, что он будет жить дальше. И не опустит больше рук.

Финал : дальше сценки, как он работает за компьютером, находит девушку по интернету с общими интересами, они заводят семью. Снова дети, успех в бизнесе. А кораблик стоит на столе на видном месте в большой красивой бутылке в их общей квартире.

Боря поставил последнюю строчку и со стоном сполз со стула, держась за кисть. Последний раз так много писал ещё в школе в девятом классе. А теперь ещё набирать весь текст на телефон. Но это уже в радость.

Основная мысль клипа настолько прописана посылом, что если группе с ходу не дадут статуэток, тарелок и прочей музыкальной посуды, то мир слепой, глухой и тупой как минимум со своими бесконечными «ля-ля-ля» и «туц-туц-туц».

Разминая руку и глядя в потолок, Боря вдруг подскочил в озарении. Чувства ведь! Эмоции! Вот тот самый мостик, который можно перекинуть до Стасяна в его страну забвения.

И Глобальный тут же набрал номер бывшего крановщика, который в это время сидел на кровати, не понимая толком, как жить.

К Стасяну постоянно приходил человек из соседней палаты, звонили какие-то пожилые люди, плакали. А все остальные вели себя отстранённо. Только человек в форме пришёл, долго расспрашивал, а затем поставил жирный крест в листике. Так Станислав Евгеньевич и понял, что комиссован. Трехмесячная служба подошла к концу. Во всяком случае, об этом его уверяла бумага, где предложили расписаться.

А что он делал эти три месяц и где, для Стасяна было так же не ясно, как зачем называть арбузы «мальчиками» и «девочками». Ведь арбузы так и так – вкусные. Но в отделении их почему-то не давали. Видимо, не сезон.

На дисплее высветилось «Боря». Крановщик вздохнул, не имея с этим именем никаких ассоциаций, но трубку взял.

Если подписано, значит не мошенники.

– Да?

– Стасян! – с ходу выпалил Глобальный. – Катя! Катенька-Катёнок твой! Помнишь? Не котёнок, а катёнок. Ты эту девочку удочерить ещё хотел. Вы под обстрел попали. Она тебе смешной показалась и храброй. Вспоминай, мать твою за ногу!

– Катя? – задумался Стасян и покачал головой. – Не помню.

– Жопа ты с ручкой! – даже расстроился сантехник и снова участливо спросил. – Что, совсем ничего не колыхнулось? Ни мыслишки?

– Борис… – кашлянул мужик на больничной кровати. – Я понимаю, что вы стараетесь мне помочь. Но я вас не помню. Нас что-то связывало?

– Да уж связывало! – не сдавался Боря. – Мы работали вместе, в больнице лежали вместе, и бандитов однажды задержали вместе. И к бабке лазили. И батарея ещё эта. И… Стасян, бляха-муха, мы же тебя с Кишкой провожали на «передок» и пили, как последние черти! Там ещё одна немка русифицировалась от бормотухи. Помнишь?

– Немка? Кишкой? – слабо повторил Стасян.

– Кишинидзе тоже не помнишь? – Боря уже не знал, что такого припомнить, чтобы помочь. – Дашку помнишь? Спортзал? Ты же гантели мял как пластилин! И гири метал через крышу. А грифы гнул как мармеладки. Жаль, это зафиксировать специальные ведомства не успели.

– В каком плане гнул? – удивился Сидоренко. – Разве способен человек гнуть грифы?

– Да я и не знаю в каком, – растерялся Глобальный. – По-моему, ты их и без плана неплохо гнул. Ты что, не помнишь, насколько ты силён? Ты же чуть не зазвездился по этому поводу. Ты же по два мешка с цементом на десятый этаж на плечах заносил. А они по пятьдесят кило каждый.

– По-моему вы меня с кем-то путаете, – робко добавил пациент и устав от этого разговора, добавил. – Вы не против, если мы в другой раз поговорим?

– А, конечно, – расстроился Глобальный. – Выздоравливай. Не кури только там!

Сидоренко отключил связь, отложил телефон на тумбочку и взобрался на кровать с ногами. Ноги были большие, длинные, как ласты. Он с трудом принимал их. И очень переживал, что не найдётся обуви по размеру. Длинные руки заканчивались длинными пальцами. Ладони такие, что можно баскетбольный мяч на весу держать.

«Может, я играл в баскетбол?» – подумал Стасян и отклонил голову к стене.

Сонный час был, а ответов не было. И это так огорчило, что со злости стукнул по кровати. Та скрипнула, но устояла.

– Почему я ничего не помню! – пробурчал он, обхватил ободок-поручень и сжал его со всей злостью.

Бесило, что ничего не помнит. Ни имён, ни лиц, ни прошлого. Собственное тело как не родное. Словно подселенец или попаданец в чьё-то тело со своим неокрепшим разумом.

«А ведь у меня наверняка была до этого целая жизнь», – прикинул крановщик: «В которой я… курил?»

Стасян посмотрел на пачку сигарет на тумбочке соседа и понял, что курить его не тянет. Следом повернул голову к ободку кровати. И тут заметил вмятины от пальцев.

– Что за… – он присмотрелся к выемкам и вдруг понял, что они от его пальцев. И добавил лишь одно слово, которое объясняло многое и ещё больше передавало весь богатый эмоциональный спектр бытия. – Бля!

Конечно, Стасян тут же попытался выправить вогнутость. Но закалённый металл лишь больше продавило от этих манипуляций.

– Да ну нахер, – прошептал он следом и добавил самому себе под нос в удивлении. – Я что, супергерой?

Сугубо для проверки он решил тут же выстрелить паутиной в стену, но лишь поймал недоумевающий взгляд деда, разбуженного этой суетой, когда начал пальцы гнуть.

– Ты в порядке? – спросил тот, давно пережив девяностые и не желая возвращаться к ним рядом с людьми с ПТСР. – Врача позвать?

Тяжёлое психическое состояние, возникающее в результате единичного или повторяющихся событий, оказывающих сверхмощное негативное воздействие на психику индивида, ему было по боку. Оно тут у каждого второго в отделении. А вот сна много не бывает. Поэтому так и не дождавшись ответа, дед снова улёгся и предался сну.

Стасян, конечно, тут же попробовал просветить его рентгеновским зрением, но от напряжения лишь отлить сходить захотелось.

– Так я супергерой или чё? – повторил тихо Сидоренко-средний и вышел в коридор, чтобы уточнить этот момент у того, кто назывался Шацем.

Лопырёв сидел в палате на кровати окружении двух людей. Один в строгом деловом костюме обкладывал его бумагами, явно юрист, другой в форме то и дело кривился и обещал, что они ещё повоюют.

Где и с кем идёт война Стасян не знал, но на всякий случай постучался в дверь. Все тут же посмотрели на него. Стало неловко.

Он сначала застыл, а потом промычал:

– Я, наверное, потом зайду.

И к двери дёрнулся неловко. А затем к большому удивлению всех присутствующих дверь в руках больного оказалась. Нелепо вертя этой широкой дверью размерами не менее метра в ширину, Стасян попытался на место её приладить, но сорванные петли были против.

– Вот! – тут же добавил Шац. – Один уже выздоровел на харчах казённых. Ага. На фронт его обратно только отправить осталось. Чтобы вражеским танкам дула гнул. Но есть мнение, что в дороге больше переломает, а затем доломает оставшееся, пока заново всю задачу объяснять будем. А оно нам надо? Или ну его нахуй? Может, мы уже просто отъедем? Я же дочке позвонить не могу! А почему – не знаю. От этого страховка есть? Или тоже «не страховой случай»? Вы в конец, что ли, охуели?

– Шац, заебал, – добавил человек в форме. – Нормальным же штурмовиком был. А теперь ноешь по всякому поводу. Езжай уже куда хочешь. И этого великана забирай. В танк его один хер не засунуть, а из окопа торчать будет как морковка на ровной грядке. Война – дело низкорослых. Нам бы идеально пару бригад из вьетнамцев и северо-корейцев пригодились. А не такие переростки. Понавырастали на свою голову, а куда потом? Только десант! Ведь чем крупнее мишень, тем проще попасть! Суета у нас ещё надолго, халки пока пусть в стороне постоят. После Гостомельского десанта такие ещё не скоро понадобятся. Когда надо будет – снова позовём. А пока не надо. Пиздуйте в тыл.

– А когда позовёте? – уточнил Стасян, который заново пытался всё понять и потому часто сыпал вопросами к окружающим. – Я же хоть сейчас готов, лишь бы кормили и одели-обули.

– Ты дурак, что ли? – удивился человек в форме и даже переглянулся с юристом. Но тот покачал головой. Пришлось отвечать. – Как приказ будет, так и сориентируемся. Иди уже, лечись. А дверь оставь. Людям ещё пригодится. Кто-нибудь с руками из того места починит.

Стасян спорить не стал, отставил дверь и пошёл собирать вещи. Но по пути вспомнил, что вещей нет. И это было первое осознанное воспоминание. Увы, приобретённое не так давно, когда заглядывал в пустую тумбочку.

Тут-то крановщик и понял, что даже у супергероев бывают промашки. Может прав тот Борис? И надо побольше о семье думать и мечтами жить?

Ведь этот прошлый, что в этом теле жил, действительно мог мечтать о какой-то дочери, доме, уюте семейном благополучии, как вернётся. Значит, было куда возвращаться. Может даже, к кому.

А он что, хуже, что ли? Здоровьем природа не обидела. А если так, то всё остальное вернуть можно. Или завести новое. Тогда память от него точно никуда не денется.

И Стасян решительно набрал номер таинственного Бориса.

– Боря, давай так. Если ты мне был другом, то по-дружески прошу… Помоги мне.

– Всё что угодно, Стасян, – ответил динамик. – Чем помочь?

– Я пока не знаю, – честно признался бывший крановщик, что теперь понятия не имел, как управлять краном. Руки может и вспомнят, если посадить в кабину. Но не голова. – А чего хотел добиться Стасян?

– До того, как призвали? – уточнил Боря и понял, что сморозил глупость. Тут же добавил. – Работать хотел. В городе. И заработать на жильё. Вам там тоже должны были платить за службу. Проверь баланс карточки при случае.

– Карточки? – удивился Стасян, вспоминая пустую тумбочку и стараясь отыскать карманы в выданной пижаме. – Нет у меня никакой карточки.

– Должны выдать новую, Стасян. Ну или счёт у тебя есть именной. А теперь туда ещё и добавят.

– Почему это?

– За ранение.

– И много?

– Стасян… просто прилетай домой, а тут я тебе всё как себе сделаю, – искренне пообещал Борис вместо ответа.

Сидоренко некоторое время дышал в трубку, а потом добавил:

– Хорошо… Я почему-то тебе верю. Видимо, человек ты хороший.

– Ну какой я тебе человек? – рассмеялся Глобальный. – Я сантехник. И если надо, то снова пройду с тобой через огонь, воду и медные трубы. И работу тебе найду, и жить где пристрою. А если вспомнишь Катёнка, то помогу с бумагами. Так что, Стасян, теперь всё от тебя зависит. Так что даже если ты вынужден начать жизнь с белого листа, обещаю, что вместе что-нибудь придумаем.

Глава 20
Б – бизнесмен

Люди способны удивлять. Особенно те, кто делает несколько дел сразу. Всё зависит только от контекста. Любой человек может делать три дела одновременно: сидеть на унитазе, читать газету и курить. В этом нет большой заслуги. В то время как Гай Юлий Цезарь мог сидеть на гладиаторских боях среди вороха бумаг и когда его спрашивали, чем он занят, он уверенно отвечал: «Цезарь может делать три дела одновременно: и писать, и смотреть, и слушать». Тогда как Владимир Ильич Ленин в 1917 году работал по 18 часов в день и корпел над несколькими проектами сразу, писал статьи, проводил встречи и вёл деловую переписку с сотней людей. И как человек многозадачный, вполне мог устроиться на современную работу проект-менеджером.

Но всё это меркло по сравнению с современным продюсером. И сидя в просторном офисе Кобы Боря с удивлением наблюдал, как Моисей Лазаревич одновременно проверяет золото, читает сценарий клипа и отвечает по телефону на вопросы группы.

Попутно заказав у секретарши кофе и отсекая звонки на втором и третьем телефоне, он тут же начал разговаривать и с ним:

– По золоту вопросов нет, Борис. Качественные изделия. Цену за грамм знаете. Делите на полтора и скупайте. Купите себе цифровые весы, чтобы каждый грамм видели и горя знать не будете. Это просто. Сложнее определять пробу. Но я вас поднатаскаю. А так хорошо со скупкой придумали. Золото всегда в цене.

– Прекрасно, Моисей Лазаревич, а что по тексту? – спросил Боря у человека в свитере вместо пиджака.

– По тексту вообще – золото, – ответил тот, кто не любил пускать пыль в глаза людям за пределами рабочего кабинета. – Жаль, ни одного негра нет. А то бы сразу на международный уровень подались. Но с этим мы ещё подумаем. А на локальном уровне сразу даже не скажешь, искупают нас в овациях или утопят в бочке с огурцами, попутно напихав их куда не следует. Но мы ещё поборемся, Борис!

– Поборемся, да, – ответил Глобальный, собирая золотые изделия обратно в пакетик, затем перекладывая в сумку вместе с примерным ценником на листике.

Фактическим и тем, за которое следовало брать.

Боря знал, что у мамы сумку с миллионами оставлять бесполезно. Да и зачем? Всё равно на сделку с Лесей идти. А золотой песок Кобе сдавать – последнее дело. Справки наводить начнёт, допытываться где взял.

И сантехник прикинул, что со скупкой хотя бы легенда есть, по которой помогает старушкам избавляться от нажитого. А вот у песка глубже подоплёка должна быть. Там хоть плавильщиком становись и между делом Ларисе слитки сплавляй, чтобы лишнего не спрашивали.

При мысли о Ларисе Борисовне, Глобальный только поморщился. А пока задумался, пропустил половину сказанного мимо ушей.

– А за что… поборемся? – уточнил он, как человек, который не боялся спрашивать.

– Вы же умный человек, Борис. Хоть и не боитесь запачкать руки, но всё же при золоте. А значит, для общества не потеряны, – Моисей Лазаревич ещё раз пробежал по распечатанному тексту. – И вот что я вам скажу. Чтобы избежать принудительного потребления силы земли во все отверстия, нам нужен специальный текст под этот клип. «А что так можно было?» и «Фэнтезийная», как и все прочие старые песни группы, под него не подходят.

– Почему?

– Хотя бы потом, что в клипе совсем нет сисек, а это даже для андеграунда уже перебор, – ответил Коба.

«А я говорил!» – тут же добавил внутренний голос.

От продюсера тут же поступило рациональное предложение:

– Может, хоть инвалида сделаем геем?

– Но ему и так досталось!

– Зато там это всё ещё модно.

– Но мы-то живём здесь, – напомнил Боря, возвращая из «земли обетованной», что расцветала везде, где «произрастал» доллар обратно на землю, где приходилось пахать за фактические рубли. – И большая часть человечества выступает за традиционные ценности.

– Тут вы правы, Борис, – поморщился Коба, что даже втрое старше, так и не называл его «на ты». – Здесь только «классика»: папа-мама, женщина-мужчина. Но и меня поймите. Как человека, что ездит на автобусе, так как всё вложил в группу. Клипу нужна «фишка»! С таким глубоким посылом в клипе нас самих пошлют куда подальше. А мы уже ходили, дорогу знаем. Слыхали про Моисея, Борис? Или вы думаешь, в честь кого меня назвали?

– Явно не Моисеева, – осторожно предположил Боря.

– И тут мы переходим к ассоциациям, Борис, – прищурился продюсер. – Ведь есть великий Игорь Моисеев, советский и российский артист балета, танцовщик, балетмейстер, хореограф, педагог и общественный деятель. Лауреат множественных премий, в том числе ещё Сталинских, которых абы за что не давали. А есть попсовая дырка – Борис Моисеев, больше известный тем, что одним из первых на эстраде честно признался, что женщины его не интересуют. И как вы думаете, про кого больше знают? Вот лично у вас какие первые ассоциации всплыли? Только честно.

– Ну… да, – согласился Глобальный, так и не заполучив иммунитет в споре с Кобой.

С Кобой вообще шутить не стоило. Ни с одним, ни с другим. Оба были властными, но скромными. И если один оставил после себя дачу и китель, то другой жил в хрущёвке на пятом этаже, где Глобальный менял батареи. Что тоже далеко не пентхаус.

Одевался Моисей Лазаревич неброско и действительно чаще ездил на такси, за неимением личного автомобиля. В отличие от внедорожника самого Бориса.

Но рабочее место – другое дело. Это как раз для того, чтобы пускать пыль в глаза. И если один Коба трудился в Кремле, что само по себе статусно, то другой снял себе роскошный офис в центре города. В том же здании бизнес-центра, где совсем недавно трудился Князь и хотела работать Кира.

«И каким-то неведомым образом всех воедино снова сводит Израиль» – осторожно предположил внутренний голос: «Может, там место силы?»

– Борис, я вижу синеву в ваших глазах, – прозвучало рядом. – Если вы не курите и не употребляете, то это явный признак того, что просто не отдупляете, что происходит. Объяснить?

– Да, – тут же кивнул Глобальный, вновь понадеявшись на разъяснения.

Отвлёкся, прослушал. И что по факту? Вроде живёт как человек, работает, старается казаться умным, трудится, не покладая рук. Но стоит оказаться рядом с такими, как Моисей Лазаревич и всё, ступор. Дуб дубом.

«Может, дело в Торе? Чего они её постоянно читают как ежедневную газету?» – вновь предположил внутренний голос.

– Борис, я к тому, что к этому первоклассному клипу… пусть тут нет даже ни одного негра, гея и не бегают с голыми сиськами феминистки… но нам всё равно нужен совершенно другой текст. Сделаете? Если мы решили давить на инклюзивность через «зелёную повестку», то давайте уже, дорабатывайте.

– Моисей Лазаревич, – хмыкнул сантехник. – Давно хотел спросить. А почему, собственно, я пишу тексты группе?

– Что за дурацкие вопросы? – хлебнул кофе Коба, так как миловидная секретарша уже принесла пару чашек на тарелочках. – Потому что можете!

Секретарша тоже взята для престижа и одета прилично.

«Ну да, секретарши в свитерах и майках не ходят», – заметил внутренний голос: «Им юбки и колготки подавай. И каблук высокий».

– А пишете вы, потому что хорошо получается, – добавил Коба. – И тем самым мне не приходится нанимать отдельно-взятых идиотов на это дело. И я просто могу вкладывать лишние деньги в раскрутку вашего брата. Вы ведь ради брата всё это затеял, не так ли?

– Так-то да, – кивнул Боря. – Помог на первых порах. Но дальше вы должны были как-то сами справляться.

– Борис, если вы намекаете на выплату авторских, то я укажу вас автором, едва запишем полноценный альбом.

– Да мне-то не надо, – прикинул Глобальный, больше переживая за рыжего брата. – Пусть Роман будет автором и исполнителем. Ему нужнее.

– Уверены, Борис? Он же посыплется на первом интервью. А авторские отчисления всю жизнь идут. Подумайте ещё раз… Я тут пока по делам поговорю, – И Моисей Лазаревич другой телефон подхватил, отвечая, как само собой разумеющееся. – Есть ли у меня страховка на тачку? Об чём речь, уважаемый? Вы обращаетесь к Кобе, у меня все есть! Хоть танк вам застрахуем.

И он отошёл к окну. А Боря, глядя на сумку, задумался. Действительно, есть над чем поразмыслить. Ведь в наличие у него был гараж, оставшийся от отца и микроавтобус, что приобрёл на свои трудовые. Вот внедорожник Биты уже достался не совсем трудовым путём, но то поблажки кармы.

Жаль, что взорвался автомобиль Антона, но может там, в тюрьме, ему от этого будет немного легче? И хотя бы часть грешков за воровство спишется? Как пришло, так и ушло. А гараж жене достался, и на её бизнес пошёл. Себе не оставил.

Вот на свою однокомнатную квартиру Глобальный уже почти трудовой деятельностью заработал. Но, как и положено нормальному сыну – отдал маме. И риелтор Аглая если и имела на него какие-то планы, используя как раба в ближайшие годы, то уже передумала. Теперь на двоих ресторан возьмут и бизнес с оценками квартир под ремонт на поток пойдёт.

«По весне, когда люди по первому теплу шевелиться начнут с дачами и прочими загородными домами», – прикинул внутренний голос.

А ещё у него половина доли в секс-шопе с Яной и судя по доходу за первый квартал, от самозанятого быстро на индивидуального предпринимателя придётся перескочить. Это, не говоря уже о том, что в сумке лежит шестнадцать миллионов, из которых он три потратит на квартиру. Останется тринадцать.

Аглая писала, что «Печень навылет» обойдётся им каждому по восемь миллионов. Со всей прилегающей территорией выкупят, часть ещё и в аренду возьмут на пятьдесят лет. Больше никому никогда не надо. Их той арендованной земли он часть Ларисе под парковку дальнобоям выделит, а то и гостинку построят на пару с ней.

Но это – потом. А сейчас налички останется пять миллионов. Миллион потратит на ремонт трёшки в сталинке, если сам всё будет делать. Или полтора-два, если наймёт бригаду. Но в запасе всё равно будут деньги.

А ещё Шац говорил, что в плинтусах у него запас хоронится, брать можно. И даже нужно. За выполненную работу.

«Но вот сколько – не уточнял», – напомнил внутренний голос: «Так что лучше всё проверить, оценить, а там и решать, на сколько натрудился».

Это всё, конечно, без учёта процентов от продажи, если дом Битиных реализует. А теперь ещё и особняк Князевых в список продаж встанет. В список доходов же войдёт реализация золота и золотого песка, если будет почаще появляться в посёлке Жёлтое золото и краны зачищать с фильтрами. А дальше – кто знает?

«Да с таким раскладом самому можно Роме продюсером стать», – прикинул внутренний голос: «А ведь ты ещё забыл, что прицеп с подложкой в аренде катается. И участок у тебя есть под свой дом уже переоформленный под строительство. А отец свой рядом купил и тебе продал на голубом глазу. Кунг с инструментами и контейнеры на участке вообще считать не будем. Но если забор по весне не поставишь, то свиснут».

И Боря, прикинув, что на ближайшие пару лет денег хватит, принялся дожидаться окончания разговора. Но следом за страховкой на транспорт Коба принялся страховать чью-то жизнь.

В этот момент Боре и позвонил наставник сантехнического дела.

– Степаныч, рад слышать, – ответил Глобальный с улыбкой, расползаясь по мягкому креслу.

Если сам Коба сидел в довольно жёстком кресле, чтобы не расслабляться, то гостям – всё лучшее. Они же – клиенты. А к должникам он и сам наведаться может. То разговоры без стула.

– Боря, сколько лет, сколь зим? – заворковал Василий Степанович. – Ты куда пропал?

– Да только с Москвы приехал. Буквально, с поезда.

– Слушай, мы тут с Зоей покумекали кой-чего. Подсоби, как освободишься, а?

– Чего там, Степаныч? – заинтересовался Глобальный. – Конечно, помогу.

– Да квартиру мою надо продать.

– Сталинку? – уточнил сантехник.

– Ага. Куда мне одному столько комнат? Вся пенсия на оплату ЖКХ уходит. Они же в мае как в январе теперь топить будут после проверки. А перекрывать батареи жалко. Всё-таки уплачено, – разъяснил Дедов. – А так по миру поездим, покатаемся. Поживём как люди. Зоя, почитай, кроме Таиланда, нигде и не была. А я и в Таиланде ни разу не был. Правда, что ли, что мужики там как бабы, а бабы как мужики?