Текст книги "Жизнь в авиации"

Автор книги: Степан Красовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

За власть Советов

Приказом Наркомвоенмора № 385 от 24 мая 1918 года было организовано Главное управление Рабоче-Крестьянского Воздушного флота (Главвоздухофлот), во главе которого стали А.С.Воротников, К. В. Акашев и А. В. Сергеев. Главвоздухо-флоту подчинялись все авиационные части, школы и учреждения, не принимавшие непосредственного участия в боевых действиях. Для руководства авиацией действующей армии при Реввоенсовете Республики было создано Полевое управление авиации и воздухоплавания (Авиадарм.), начальником которого был назначен А. В. Сергеев.

Летом того же года по приказу Главвоздухофлота 25-й корпусной авиаотряд передислоцировался на Западный фронт, в город Сычевку, Смоленской губернии. Опорой Советской власти здесь были труженики табачной фабрики, железнодорожники из депо и петроградские рабочие, вынужденные из-за голода вернуться в родные края.

Вскоре после перебазирования наш отряд был переформирован во 2-ю Тверскую авиационную группу. Ее командиром назначили Г. П. Кадина. Группа пополнилась самолетами и личным составом. В частности, на должность летнаба приехал коммунист москвич Сергей Глазов.

И все-таки авиационных кадров не хватало. Поэтому приходилось набирать специалистов из местных жителей. К нам попадали люди самых различных политических убеждений. Командир мало интересовался политическими взглядами тех, кто поступал к нам на службу.

Неведомо откуда в группу были зачислены бывшие графы братья Коновницыны. Затем Кадин приютил нескольких монархистов. Контрреволюционеры оживились. Усилившаяся деятельность врагов Советской власти не могла не волновать коммунистов. Обстановка день ото дня накалялась.

Как-то на общем собрании личного состава обсуждался вопрос о наборе специалистов из местного населения. В числе других выступил коммунист метеоролог Григорий Аниховский, закончивший до военной службы Могилевский лесной институт.

– Мы против приема в группу политически сомнительных людей, – решительно сказал он.

Это был прямой намек в адрес командира, без разбора зачислявшего в группу монархистов, кадетов, эсеров… Кадину, видимо, не понравилось выступление Григория. Он стал предвзято относиться к метеорологу и даже грозился арестовать его, но коммунисты поддержали Аниховского.

Осенью на Смоленщине вспыхнули контрреволюционные восстания. В Гжатске заговор изменников возглавил полковник царской армии Попов. Он жестоко расправился с руководителями партийных, советских органов, активистами города и повел свои банды на Ржев и Сычевку.

Уездный партийный комитет мобилизовал коммунистов для борьбы с врагом и поручил проведение операции по подавлению восстания председателю местного ЧК товарищу Зайцеву. Личный состав авиагруппы получил задачу срочно принять меры к обороне города и аэродрома. Отряд разделился: часть сил была брошена на оборону города, а летчики приступили к разведывательным полетам. Надо сказать, что экипажи довольно скоро обнаружили скопление контрреволюционеров и постоянно следили за их действиями.

Меня поставили во главе пулеметной команды, охранявшей южные подступы к Сычевке. К вечеру мы заняли оборону у шоссе. Было холодно, шел мокрый снег. Ждали противника всю ночь и утро. Мы задерживали одиноких пешеходов, обыскивали и допрашивали их. Тех, кто не вызывал подозрений, отпускали, а некоторых отправляли в ЧК, к Зайцеву.

Во второй половине дня была обнаружена большая группа пестро одетых людей. Шли они с хоругвями, крестами и пели молитвы. Это показалось нам подозрительным. Навстречу “крестному ходу” выслали разведчиков. Они донесли, что вслед за молящимися продвигается более крупная группа людей. Мы решили пропустить “крестный ход”, а по второй колонне открыть пулеметный огонь. Как только раздались очереди наших “льюисов”, послышались ответные выстрелы. Но вскоре строй вояк рассыпался. Белобандиты бросились наутек. Мы организовали их преследование и многих взяли в плен. А спустя несколько дней выездная сессия судила организаторов мятежа, убийц мирных людей в Гжатске. Бандиты получили должное возмездие.

Тяжелое время переживала республика. То здесь, то там вспыхивали антисоветские мятежи. Некоторые авиаторы нашей группы тоже находились под влиянием вражеских элементов. Буквально на глазах изменился летчик Дедущенко. В отряде его называли “дедом”. В недавнем прошлом рабочий Александровска, ныне Запорожья, он верил в победу революции. И вдруг в нем что-то надломилось.

– Не устоять Советам, – мрачно сказал он однажды.

– Ты что, с ума спятил? Как это “не устоять”? – От удивления я даже приподнялся на койке.

– Ну ладно, спи! – зло проговорил “дед”.

На другой день Дедущенко не зашел в партячейку, не спросил, как обычно: “Газета пришла?” Вообще, с тех пор как он стал водить компанию с богачами Медведцыными, в его настроении произошел какой-то перелом. Он совсем охладел к полетам. Зная, что категорически нельзя отказаться от боевой работы, Дедущенко пошел на обман – умышленно вводил неисправности на машине.

Нам и раньше были известны “фокусы”, когда неожиданно начинали коробиться клапаны или лопаться контрольные стаканчики маслосистемы. Чаще всего это случалось зимой, когда, готовясь к полету, какой-нибудь из трусоватых парней или тайных недоброжелателей Советской власти перекрывал кран и холодный стакан лопался от горячего масла. На его замену требовалось время. Поэтому вылет срывался.

Однажды, подойдя к самолету Дедущенко, я попросил моториста дать сигнал на остановку двигателя. Моторист энергично сложил руки крестом, и “дед” выключил мотор. Я стал на плоскость, заглянул в кабину. Кран маслосистемы был перекрыт.

– Ты что? – растерянно спросил Дедущенко.

– Немедленно прекрати свои “фокусы”!

– Степан, – залепетал летчик, – буду, как прежде… Ты же помнишь, как на фронте… На разведку ходил…

Да, он летал на “ньюпорах” всех типов, на “моране”, “фармане” и других машинах. Всегда добросовестно выполнял свой долг. А сейчас? Поступок Дедущенко возмутил меня до глубины души. Однако начальству я не стал докладывать. И, кажется, правильно сделал. Дедущенко понял свою ошибку. Вскоре наша дружба снова наладилась. “Дед” добросовестно воевал на Восточном фронте – под Уральском, Астраханью, у Черного Яра.

На протяжении многих лет встречался я с Дедущенко в разных авиагарнизонах, и всегда он говорил мне:

– Не вспоминай о масляном стаканчике!

Последние годы своей жизни Дедущенко был летчиком Гражданского воздушного флота, летал на самолете К-5 на трассе Москва – Горький – Казань. Он погиб в 1935 году, во время авиационной катастрофы.

В один из осенних дней в авиагруппу прибыл председатель местной ЧК Зайцев. Его сопровождал метеоролог Григорий Аниховский. Я был дежурным по группе. Чекист предъявил ордер на арест братьев Коновницыных и некоторых других бывших офицеров старой армии. Арестованные были отправлены в Петроград, где их судили, а штабс-капитана Кадина отозвали в Москву.

Надо сказать, что среди бывших офицеров было немало настоящих патриотов, горячо преданных своему народу. Имена таких летчиков, как А. С. Воротников, К В. Акашев, А. В. Сергеев, Л. А. Юнгмейстер, С. Н. Никитин, Ю. И. Арватов, И. А. Буоб, И. И. Петрожицкий, Е. И. Татарченко, Н. В. Жигалов и других останутся в памяти многих поколений авиаторов.

Немало сделал для молодого советского Воздушного флота прапорщик А. В. Можаев. В 1924 году мне довелось служить вместе с ним в 8-й авиационной эскадрилье. Именно тогда этот интересный человек и способный летчик рассказал мне о своей работе в период октябрьских событий.

На третий день революции в Смольном было образовано Бюро комиссаров авиации и воздухоплавания во главе с Можаевым. Бывший прапорщик сразу оказался в центре революционных событий.

– Наша первоочередная задача заключалась в том, – вспоминал Можаев, чтобы привлечь на сторону революции как можно больше авиационных частей, находившихся в Петрограде. И мы успешно решили эту задачу. Нашей деятельностью заинтересовался Председатель Военно-Революционного Комитета Н. И. Подвойский. От имени Советского правительства он дал распоряжения об организации первых социалистических авиационных отрядов, о привлечении авиаторов к участию в подавлении мятежа Керенского и Краснова.

Вскоре Можаев получил новое ответственное задание. Он был командирован в Архангельск для приема самолетов, прибывших из Англии и Франции. Узнав о революции в России, правительства этих стран распорядились не передавать самолеты Советскому государству. На требования Можаева выгрузить машины капитаны транспортов ответили отказом. Они решили утопить самолеты в море, но этого им сделать не удалось. Рабочие не выпустили суда из порта. Тогда англичане пошли на хитрость, надеясь подкупить Можаева. Ему предлагали крупную сумму денег, роскошную виллу и другие блага. Однако никакие посулы не соблазнили его. Он твердо стоял за интересы Родины, отлично понимая, как нужны боевые машины для защиты молодой Советской республики.

Можаев оставался в Архангельске до тех пор, пока самолеты не были выгружены с транспортов и отправлены в глубь страны. Правда, ему удалось вырвать у бывших союзников России не все двигатели для самолетов. Часть моторов англичане все же утопили в море, и технический состав вынужден был переделывать у “сопвичей” и “ньюпоров” подмоторные рамы, чтобы поставить на них “роны” – моторы отечественного производства.

Авиаторы не раз выражали горячую благодарность бывшему прапорщику, коммунисту Можаеву за все, что он сделал для создания советского Воздушного флота.

Весной 1919 года Центральный Комитет партии, выполняя решения VIII съезда РКП (б), потребовал изжить партизанщину в армии, в том числе и в Воздушном флоте, повысить дисциплину, укрепить партийные ячейки. Комиссарами авиационных отрядов назначались лучшие коммунисты.

2-я Тверская авиагруппа была переформирована в 33-й авиационный отряд, командиром которого был назначен Я. И. Луканидин, а военкомом В. И. Бурмистров.

Невысокий, но живой и энергичный, Яков Иванович Луканидин быстро завоевал авторитет у личного состава отряда. Хороший летчик, он сам выполнял наиболее ответственные задания, подавая личный пример подчиненным экипажам. Под непосредственным руководством Якова Ивановича мне довелось принимать участие в гражданской войне. И я счастлив тем, что в тяжелые годы моим старшим другом и наставником был Я. И. Луканидин.

После гражданской войны Яков Иванович много учился, работал инженером в авиационной промышленности. Сейчас он живет в Москве.

Комиссар Бурмистров – человек серьезный, обстоятельный. Владимиру Ивановичу я обязан тем, что он помогал росту моего политического сознания, учил разбираться в людях, давал наглядные уроки большевистской принципиальности. Из рук Владимира Ивановича Бурмистрова я получил свой первый партийный билет.

В. И. Бурмистров прошел большой путь в авиации. Он принимал участие в Великой Отечественной войне. Старейший авиационный политработник награжден тремя орденами Красного Знамени. В настоящее время он находится на заслуженном отдыхе.

Многие из коммунистов нашей партячейки были выдвинуты на политработу. В начале 1919 года Григория Аниховского назначили военкомом одной из авиагрупп, а немного спустя и я получил предписание явиться в город Козлов (ныне Мичуринск), в штаб авиации Южного фронта, чтобы вступить в должность комиссара 9-го авиаотряда.

Поезд прибыл в Козлов утром. Командующего ВВС Ивана Иосифовича Петрожицкого и его начальника штаба Н. И. Жигалова я разыскал в старом купеческом доме. Оба были в кожаных тужурках, с оружием на ремнях, в старых форменных фуражках с двуглавым орлом.

Петрожицкий – черноволосый, плечистый, среднего роста – с первой же минуты располагал к себе собеседника. Его знали в авиационной среде как образованного человека и умелого боевого летчика. После Майкопского реального училища он получил высшее образование в Донском политехническом институте, а в армии окончил артиллерийское училище и Качинскую школу летчиков. В период Октябрьской революции Петрожицкий в числе первых перешел в ряды Красной гвардии, командовал 6-м авиадивизионом у В. А. Антонова-Овсеенко, а затем возглавлял авиацию Южного фронта.

Мне показалось, что настроение у начавиафронта несколько подавленное, в глазах – озабоченность. Пожимая руку, Петрожицкий сказал мне:

– Слышал о вас. Рад, что будем служить вместе. – После небольшой паузы он продолжал: – Тут у нас большая неприятность – к противнику перелетел девятый авиаотряд. В полном составе, во главе с командиром Снимщиковым. А вы назначены комиссаром этого отряда. Немного опоздали… Подыщите себе какой-нибудь угол и ждите дальнейших указаний.

Моя судьба решилась довольно просто: поскольку другой вакантной должности не оказалось, мне предложили вернуться в прежнюю часть.

В апреле 1919 года 33-й отряд прибыл на Восточный фронт, под Уральск.

Как сейчас, помню небольшую площадку близ станции Ершов. Куда ни глянешь, всюду простирается степь. Раздолье. Тишина. Но это только с первого взгляда. На самом же деле здесь шла ожесточенная борьба, не утихавшая ни на один день.

Как только отряд поступил в распоряжение командира 1-й Московской кавалерийской дивизии, входившей в 4-ю армию, начались интенсивные полеты. Наши войска вели тяжелые бои с белогвардейцами генерала Толстого. Представитель штаба, принимавший авиаотряд, сообщил нерадостную весть: в тылу 4-й армии вспыхнул мятеж Николаевской дивизии; мятеж возглавил командир батальона Куриловского полка Гольцев.

Солдаты, мобилизованные в основном из местных крестьян, не хотели “идти в чужие края проливать кровь”. Полк отказался наступать на Уральск. На сторону восставших перешел и бронепоезд, которым командовал приятель Гольцева, некий Богданов – здоровый мужик с окладистой бородой.

К месту дислокации мятежников выехала комиссия в составе председателя Реввоенсовета армии Линдова, представителя ВЦИК Майорова, комиссара штаба армии П. И. Баранова, ставшего впоследствии начальником Воздушного флота, и уполномоченного Самарского губкома партии В. П. Мягги.

На станции Одинки комиссия собрала восставший полк на митинг. Но уговоры не подействовали. Мятежники отказались подчиняться приказам советского командования. Ночью, когда в Одинки прибыл бронепоезд, пьяная команда оцепила вагон, где находились представители штаба армии, ВЦИК и губкома. Вломившись в дверь, Богданов крикнул:

– Сопротивление бесполезно, складывайте оружие!

Линдов вместе с Майоровым и Мягги выскочили из вагона, но тут же были убиты пулеметной очередью с бронепоезда. Баранов уцелел. Куриловцы оставили комиссара штаба в качестве заложника.

Конец этой трагической истории мне рассказал в Минске Александр Михайлович Кущев, которому вместе с бойцами довелось разоружать мятежников.

– Голыми руками бронепоезд не возьмешь, – вспоминал Александр Михайлович. – Винтовка и пулемет тоже не помогут, поэтому мы решили пойти на хитрость. Бронепоезд должен был прибыть на станцию Нахой. Когда я появился там с бойцами, кроме начальника станции, никого не застал. Расположив красноармейцев в засаде, приказал оставить бочку спирта на складе имущества. Начальника же станции предупредил: как только бронепоезд придет, пусть объявит, что путь впереди разрушен, красные бежали, оставив имущество под охраной одного часового.

Дальше все пошло, как по нотам. Мятежники обезоружили часового и начали бражничать, горланить песни, кое-кого одолел сон… По моему сигналу бойцы, которых я заранее проинструктировал и хорошо вооружил, окружили бронепоезд и без особого труда пленили команду. Комиссара Баранова удалось спасти.

В отряде были люди разных политических убеждений, в том числе монархисты, анархисты и меньшевики.

Летчик-наблюдатель Борис Плетнер, сын бывшего директора Смоленской гимназии, не скрывал от товарищей своих анархистских убеждений. Порой он говорил невероятные глупости. Может быть, поэтому в отряде и получил кличку “умный дурак”. Плетнер отрицал диктатуру пролетариата, ратовал за абсолютную свободу личности.

Однажды на станцию Ершов подошел эшелон с добровольцами-коммунистами, который следовал в район Уральска. На вагонах были наклеены плакаты: “Все – на Урал!” Среди красноармейцев оказалось много знакомых по Сычевке. Плетнер выступил перед ними с речью, в которой призывал вернуться домой.

– Всякая война – насилие. Долой войну! Все люди свободны! – кричал он.

Добровольцы, конечно, посмеялись над ним.

Плетнер до войны закончил юридический факультет Московского университета. Его статьи, полные самых неожиданных противоречий, подчас появлялись в московских газетах и журналах. Большого роста, тучный, неуклюжий, он носил кепку набок и смотрел исподлобья, но слыл компанейским парнем, иногда рассказывал о временах университетской учебы, о жизни ссыльных в Сибири. Все знали, что до Февральской революции анархист Плетнер находился в ссылке, и теперь он старался подчеркивать эту деталь своей биографии.

После перебазирования в Астрахань в конце 1919 года Плетнера откомандировали из отряда. Он работал комендантом аэродромов в Ташкенте, Архангельске, а когда демобилизовался, занялся литературным трудом.

Труднее всего было с монархистами. Они, как правило, были выходцами из богатых семей, имели хорошее образование и солидный жизненный опыт. Мне и председателю партячейки Полякову нелегко было разобраться в их запутанных философских рассуждениях о необходимости для России режима личной власти царя. В спорах, которые разгорались в землянке партячейки, нас поддерживала твердая вера в правоту нашего дела. Зная лишь самые азы марксистско-ленинских идей, мы тем не менее парировали нападки своих оппонентов простыми и ясными доводами.

– Кому будут принадлежать при царе фабрики, заводы, железные дороги, пахотные земли и леса? Опять капиталистам и помещикам. Для чего же нужна власть монарха рабочим и крестьянам? Они вполне обойдутся и без “батюшки-царя”.

Военный летчик прапорщик Степанов исповедовал толстовство. Теория “непротивления злу” переплеталась у него с монархистскими идеями. Летал бывший прапорщик весьма посредственно, боевые задания выполнять не хотел. В конце концов вместе со своей религиозной женой он переметнулся к белым. Это была небольшая потеря для отряда.

Напряженная обстановка, случаи дезертирства потребовали усиления воспитательной работы. Коммунистам и беспартийным авиаторам, преданным Советской власти, пришлось утроить бдительность, принять меры к укреплению дисциплины.

Сплошной линии фронта в Предуралье не было. 22-я стрелковая дивизия, окруженная в Уральске, около двух месяцев отражала атаки врага. Активных боевых действий белые не вели, но и вырваться из окружения советским частям не давали. Наш авиаотряд выполнял задания по связи, вел разведку, штурмовал вражескую конницу с воздуха. Чаще всего эти задачи решались совместно с соседним 26-м авиаотрядом, которым командовал красвоенлет А. М. Лабренц. Несколько недель в осажденном Уральске находился со своим самолетом красвоенлет А. М. Степанов. Он был связным у командира 22-й стрелковой дивизии.

Летчики очень жалели, что у нас не хватает бомб и патронов для штурмовки вражеских войск. Порой вместо бомб приходилось сбрасывать банки и бидоны с просверленными дырками. Падая с высоты со страшным свистом, они сеяли панику среди казачьих кавалерийских частей.

Одно из наших звеньев базировалось на площадке возле станции Дергачи. Днем летчики выполняли боевые задания, а ночью занимали оборону в окопах, чтобы прикрыть аэродром от возможных набегов казацких разъездов.

Однажды командиру экипажа С. К. Маляренко было поручено доставить из Саратова в окруженный Уральск представителя политотдела 22-й дивизии. Сумерки застали “вуазен” Маляренко как раз над Дергачами. Пришлось садиться. Во время посадки заднее колесо самолета попало в канаву. Сломался один из лонжеронов. Смущенный летчик бранил аэродром, темноту и самого себя.

– Могло быть и хуже, – успокоил его пассажир. – А за то, что сделали посадку в сложных условиях, вот вам подарок, – и он отдал Семену Карповичу свой пистолет.

На другой день подготовили самолет “сопвич”, и политработник был доставлен в Уральск.

– Я привез вам представителя политотдела, – сказал Маляренко бойцам.

Его сообщение не вызвало энтузиазма: люди были голодны, долго не получали писем от родных, не имели махорки.

– Лучше скажите, как дела с махоркой и письмами?

– Не привезли.

– Жаль…

Политработник тотчас же послал радиограмму: “Вышлите самолет с почтой и табаком для красноармейцев”.

На аэродроме собралось много солдат и местных жителей. Главным образом их интересовали вопросы о том, когда будет снята блокада, когда они получат хлеб. Оратор говорил убежденно, ясно и конкретно. Окруженные узнали от него, что Владимир Ильич Ленин уделяет большое внимание Восточному фронту, принимает меры к тому, чтобы как можно скорее освободить Уральск, что на помощь уже идут новые дивизии и полки и город в ближайшее время будет деблокирован.

Кроме нашего авиаотряда на Восточном фронте было еще шестнадцать авиационных частей, в которых насчитывалось более ста самолетов самых разнообразных типов. Правда, большинство из них требовало ремонта, особенно износились моторы. Часто не хватало бензина и приходилось заправлять машины газолином, спиртом-сырцом и другими суррогатами, от которых у летчиков часто возникали головные боли и другие недомогания. Насколько остро стоял вопрос о горючем, мож-но судить по телеграмме, посланной в июне 1919 года Михаилом Васильевичем Фрунзе на имя Э. М. Склянского: “В авиачастях Южной группы совершенно нет горючего. Прекращена воздушная разведка в районе Уральска. Прошу спешно выслать Самару в мое распоряжение тысячу пудов авиасмеси или хотя бы сто пудов эфира”.

Сотня самолетов по тем временам, конечно, считалась большой силой, но в связи с вышеизложенными причинами они не полностью использовались. Тем не менее наши летчики наносили ощутимые удары по опорным пунктам, тылам противника и отступающим колоннам, непрерывно вели разведку.

Вскоре под Уральск прибыла 25-я дивизия В. И. Чапаева, и 11 июля части ее 2-й бригады прорвали кольцо блокады и соединились с осажденным гарнизоном. В приказе по красному воздушному флоту 4-й армии отмечалась успешная боевая работа командиров 26-го авиаотряда А. М. Лабренца, 33-го авиаотряда Я. И. Луканидина и красвоенлета А. М. Степанова.

После разгрома белоказаков генерала Толстого наш отряд и 1-я Московская кавалерийская дивизия перебазировались на Юго-Восточный фронт, в район Астрахань, Царицын. Обстановка к осени 1919 года была очень сложной. После неудачных боев с белогвардейцами войска 11-й армии вынуждены были отходить к Астрахани. Пятисоткилометровый путь от Святого Креста до устья Волги пролегал по бездорожью калмыцких степей, лишенных не только растительности, но и питьевой воды. Осенние дожди, голод, отсутствие всякого жилья на пути отхода все это привело к эпидемии тифа, который буквально косил наши войска. Этим, разумеется, воспользовался противник. Он подошел к Астрахани на расстояние сорок – пятьдесят километров. Его кавалерийские части, форсировав Волгу в районе Царицына, совершали набеги на железную дорогу между Астраханью и станцией Красный Кут, являвшуюся жизненно важной магистралью.

Авиация противника активно действовала по железнодорожному мосту через реку Балда, бомбила наши войска в районе Черного Яра и станции Ахтуба. Не раз белые налетали и на пароход, где размещался штаб 50-й дивизии.

На подходе к станции Эльтон неприятель пытался атаковать и наш эшелон с самолетами и личным составом. Но мы заранее подготовились к отражению удара: почти на каждом вагоне поставили пулемет, усилили патрульный наряд и службу наблюдения. Наскок белой конницы был успешно отбит. Понеся немалый урон, она отошла в степь.

На астраханском аэродроме разместились разведчики и истребители нашего отряда, в Ахтубе – бомбардировщики, в Черном Яре – истребители типа “ньюпор” и “спад”. Экипажи сразу же включились в напряженную боевую работу. Главным объектом их действий стала белогвардейская конница.

Мастером воздушных налетов на кавалерию врага зарекомендовал себя Семен Карпович Маляренко, награжденный орденом Красного Знамени. Это был настоящий летчик-самородок. Летать он научился, когда работал мотористом. Маляренко имел репутацию пилота, способного выполнить самое сложное задание. Пожалуй, в отряде не было человека, который бы мог с ним сравниться в храбрости и летном мастерстве. Посылая его на ответственные задания, командир, бывало, говорил:

– Или голову сломает, или выполнит задание.

Летать с Маляренко было хотя и рискованно, но интересно. Больше всего он любил двухместные самолеты-разведчики. И вот однажды, когда сообщили, что противник сосредоточивает конницу на левом берегу Волги, отряду поставили задачу найти главные силы белых и атаковать их с воздуха. Я летал с летчиком Маляренко в качестве летнаба на “вуазене”.

Самолеты в то время не имели прицелов и бомбодержателей. Все боеприпасы, как правило, укладывались аккуратно в кабину, так, чтобы в воздухе не попали в органы управления. Прицеливание и сбрасывание производились на глаз и вручную. Кабину загрузили мелкими бомбами и металлическими стрелами. Пополнили боекомплект для пулемета “льюис”. Взяли также и несколько железных банок с пробитыми в их стенках отверстиями.

Сначала летели вдоль проселочной дороги. Вскоре увидели, как из-за леса, что подходил почти к берегу Волги, показались большие группы всадников. Маляренко сразу же ринулся в атаку. В лицо ударил ветер, в ушах свистело. С высоты семьсот – восемьсот метров сбросили на конницу стрелы, бомбы и банки, затем снизились и открыли огонь из пулемета. Атаку повторили еще и еще раз. Я удивлялся смелости и точному расчету Маляренко. Ведь на самолете не было никаких приборов для контроля за пилотированием машины. Нелегко на “вуазене”, с его громоздкими, неуклюжими плоскостями, маломощным мотором “Сальмсон”, выполнять виражи, развороты, однако Семен Карпович маневрировал над полем боя очень искусно.

В поисках конницы несколько раз меняли курс, летали над местностью, ничем не примечательной, бедной ориентирами. Закончив штурмовку, Маляренко развернул самолет и уверенно взял курс домой.

Приземлившись, мы узнали, что на аэродроме находится член Реввоенсовета 11-й армии Сергей Миронович Киров. Он остался доволен результатами боевых действий наших экипажей по коннице противника. В непринужденной беседе Киров интересовался настроением, дисциплиной, расспрашивал летчиков о трудностях. Особое внимание Сергей Миронович обратил на экономию горючего. Он рассказал, что войска 11-й армии получают бензин из Баку и доставлять его очень сложно приходится транспортировать на лодках в бидонах.

Второй раз я увидел Сергея Мироновича той же осенью, перед наступлением на Царицын войск 10-й и 11-й армий. Он выступал на митинге в Астраханском городском театре. Зал был переполнен бойцами, прибывшими послушать напутственное слово родного Мироныча. Он был блестящим оратором. Его речь зажигала сердца красноармейцев ненавистью к врагам Советской власти.

Киров говорил о том, что у нашей Родины нет другого выхода, кроме решительного боя. Дорога у нас одна – вперед, на разгром врага! Сергей Миронович не скрывал трудностей, подчеркивал, что на пути к победе будут серьезные препятствия, но в конце концов под руководством партии большевиков мы одолеем темные силы контрреволюции. Его убежденность, непоколебимая вера в правоту нашего дела вдохновляли бойцов на подвиги.

Авиаторы готовились к боям на Северном Кавказе. Для наступления был сформирован экспедиционный корпус под командованием Бутягина. Его поддерживали Волжско-Каспийская флотилия под командованием Кожанова и 33-й авиационный отряд.

Весной 1920 года личный состав нашего отряда вел напряженную боевую работу. Чаще всего самолеты вылетали на разведку войск противника в направлении Святой Крест, Кизляр. Сюда и нацелил свои удары экспедиционный корпус Ю. П. Бутягина, взаимодействовавший с морской пехотой И. К. Кожанова.

В марте Реввоенсовет 11-й армии решил на самолетах передислоцироваться из Астрахани в район Святой Крест, Минеральные Воды. Воздушный путь проходил над пустыней, где не было ни дорог, ни рек. При разработке маршрута предусматривалась посадка на аэродроме Яндыки, в ста двадцати километрах от Астрахани. Для ее обеспечения мы заранее послали на верблюдах техническое имущество, горючее и группу специалистов во главе с начальником штаба отряда летнабом Ф. П. Граудин-Граудсом. Наземный эшелон отправили в Петровск-Кавказский (ныне Махачкала) морским транспортом.

Командарм М. В. Василенко и начавиаарм И. К. Михалюк вылетели первыми, за ними следовал самолет С. А. Монастырева, на борту которого был С. М. Киров. Сразу же после посадки они поехали в войска.

На аэродроме Петровск-Кавказский мы обнаружили несколько неисправных английских самолетов и большое количество авиационно-технического имущества. Трофеи пришлись очень кстати: готовилось наступление Красной Армии на Баку.

С первых же дней наступления 11-й армии отряд включился в активную боевую деятельность.

Особенно отличились в те дни летчик Монастырев с летнабом Граудин-Граудсом. Не зная устали, они совершали полеты на разведку и бомбометание по английским интервентам и мусаватистским войскам.

Уже во второй половине апреля наши части достигли границы Азербайджана и заняли станцию Ялома. Впереди шел бронепоезд под командованием М. Г. Ефремова. 29 апреля был взят Баку. Не приняв боя, англичане бежали.

Население встретило советские войска с большой радостью. Их появление предотвратило жестокую расправу мусаватистского правительства над рабочими, готовившими организовать 1 мая вооруженное восстание.

В это время со всех концов страны поступали радостные вести: “разгромлены банды Деникина”, “освобождены Поволжье, Урал, Сибирь”, “ликвидирована угроза Петрограду”. С большим подъемом встречали бойцы Красной Армии сообщения о новых победах молодой Советской республики.

– Боевые успехи не только радуют, но и заставляют еще самоотверженнее трудиться, – говорил в те дни военком отряда Глеб Александрович Глебовский, сменивший В. И. Бурмистрова.

Глеб Александрович – петроградский рабочий, член партии с 1918 года. В 25-м авиаотряде с начала первой мировой войны и до Октябрьской революции он служил шофером. Затем, как я уже говорил, его избрали председателем отрядного комитета солдатских депутатов. Здесь-то и проявились незаурядный организаторский талант Глебовского, его умение увлекать за собой людей.