Текст книги "Ночные клинки"

Автор книги: Стефан Корджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Задыхаясь от бешенства и пережитого унижения, воин повторил слова северянина.

– Ну вот. А теперь я слегка свяжу тебя и заткну тебе рот. Тебя скоро найдут, так что до встречи у Эврарских холмов!

Сноровисто исполнив свое намерение, Конан бесшумно перевалился через край стены и исчез в темноте.

Там, внизу, держась вне досягаемости взоров караульных, ждал с лошадьми Хашдад.

– Удалось! – ахнул он при виде Конана. – А это… кто это?!

– Видать, у нас судьба – выручать Лиджену, дочь Чесму, из всяких интересных приключений вроде отхожих мест императора Веледа и султанских сералей Тлессины! – заметил Конан, садясь в седло. – Эй, гоните! До рассвета нам надо оставить позади самое меньшее три десятка миль!

И они пришпорили коней. Всадники были уже далеко, когда в небе за их спинами, там, где осталась Тлессина, в небо взлетела, разбрасывая огнистые искры, первая сигнальная стрела.

– Кажется, мое послание доставлено, – заметил Конан. – Теперь нужно ждать погони!

Но даже самые лучшие псы султана не могли взять след в мертвых песках.

Рассвет беглецы встретили возле одного из потайных колодцев, обозначенных на карте Факима. Рядом с каменным жерлом, уходившим вглубь к водоносным слоям, лежали шестеро воинов-датхейцев, все мертвые. Конан и Хашдад застигли их врасплох. Двоих уложили метательные ножи, трех зарубил киммериец и одного – его спутник.

– Поворачиваем, на восток, – распорядился Конан. – Мы уже достаточно оторвались. Теперь нас так просто не найти…

Ориентируясь по солнцу и составленным Факимом подробным приметам, маленький отряд продолжил путь.

По пути Конан и Илорет непринужденно болтали, так, словно все опасности были уже позади. Принцесса была умна, хороша собой (хоть и уступала Лиджене, как заключил киммериец, дотошно оглядев обеих девушек).

– Отец непременно сделает тебя начальником его гвардии, – говорила Илорет, и ее ручка словно бы невзначай касалась могучей длани киммерийца. – Я очень прошу тебя, доблестный Конан – прими этот пост! Маранг нуждается в твоей защите… и я бы очень хотела, чтобы мой родной город стал бы и твоим домом…

К полному своему изумлению Лиджена обнаружила, что всякий раз, когда Илорет начинала весело щебетать с северянином, ее, Лиджену, охватывает ярость. Она попыталась уверить себя, что все дело в том, что эта дура-принцесса ведет себя так, словно они все уже были в безопасности и находились не среди враждебной пустыни, а на великосветском приеме – однако при этом Лиджена отлично понимала, что суть здесь совсем в ином.

Она отчаянно ревновала этого бандита – сама не зная почему.

Патрули и разъезды датхейцев прочесывали все вокруг. Отборные отряды помчались по тропам, ведущим к Маранге и Дель Морге. На отличных конях, датхейские сотни летели быстрее ветра, – и один из них торопился прямо по следам Конана и его спутников.

Погоню беглецы обнаружили, стоя на высоком холме. Пустыня кончалась, уступая место сухой травянистой полустепи. Далеко-далеко внизу, на самом пределе своего острого взгляда, Конан различил множество черных точек. Не приходилось гадать, кто это такие и зачем скачут сюда.

– Илорет! Лиджена! Гоните коней дальше. Хашдад! Охраняй их. Я задержу датхейцев!

– Как?! Их же там не меньше сотни! – изумился кузнец.

– На всякую силу своя хитрость найдется, – усмехнулся киммериец. – Гоните, и хватит болтать! Я от вас не отстану.

Тропа круто поднималась вверх от последних песчаных барханов по безжизненному каменистому склону. Конан залег на гребне, раскладывая перед собой предусмотрительно захваченные припасы. Лихих всадников пустыни ожидал неприятный сюрприз…

Закончив, Конан вернулся к тому месту, где остались его седельные сумки. Лишний раз провел точильным камнем по мечу – и приготовился.

Ждать пришлось недолго. Затопали копыта, взвилась пыль; всадники с ходу ринулись вверх по неширокой выемке с крутыми и отвесными скатами, где шла тропа.

Конан резко рванул веревку. Переднему жеребцу – судя по богатству плюмажа, на нем скакал сотник – подсекло ноги, и конь тотчас же рухнул. Датхеец полетел через голову лошади – и, упав, забился в агонии.

Весь передовой десяток вместе с ним тоже валялся на земле. Острые шипы, щедро рассыпанные киммерийцем, впивались в копыта лошадей, не ведавших подков. Кони вставали на дыбы, сбрасывая всадников – прямо на ждущие их толстые отточенные острия, от которых не спасали прочные кольчатые рубахи. Воздух огласился истошными воплями раненых; задние рады датхейцев осаживали коней, останавливаясь перед мгновенно перекрывшим дорогу кровавым месивом из людских и лошадиных тел.

Добрых два десятка всадников было выведено из строя. Конечно, если бы датхейцы ехали не так спеша, а еще лучше – колонной по одному, таких потерь бы не было; однако же они мчались сломя голову, и вдобавок – по пять в ряд…

Справа и слева склоны были слишком круты, чтобы подняться на лошади. Да и человеку вскарабкаться было очень нелегко – требовались веревки, клинья и немалый опыт. Ни того, ни другого у датхейцев не было. Им оставалось только штурмовать преграду в лоб.

Похоже, воины султана это отлично понимали. Отступив к подножию каменистого склона, они громко проклинали беглецов, размахивали рукамн, но… теряли и теряли драгоценное время. Весь каменный желоб был усыпан острыми шипами, по которым не могла идти прославленная конница Тлессины. Нужно было сперва вручную убрать все колючие сюрпризы и уж потом двигаться дальше.

Конан решил прибавить им паники. Стрельба из лука не относилась к числу его наивысших талантов, однако с небольшим арбалетом он справлялся неплохо. Положив оружие на камни, киммериец тщательно прицелился и, дождавшись, когда десяток спешенных воинов пошел вперед убирать разбросанные на дерюге шипы, спокойно нажал на спуск.

Десятник схватился за пробитую навылет грудь и опрокинулся в пыль. На таком расстоянии, почти в упор, от мощной арбалетной стрелы не спасала никакая кольчуга.

Ответом киммерийцу стал настоящий взрыв бессильной ярости. Если бы все обрушившиеся на его голову проклятия весили хотя бы как птичье перо, его, несомненно, раздавило бы в лепешку.

Датхейцы поспешили убраться на почтительное расстояние.

Киммериец усмехнулся. Хорошая вещь правильная карта – когда она оказывается под рукой в нужное время. Теперь этим датхайцам придется попотеть, прежде чем они окажутся наверху! Скакать же в обход – это потерять целый день, а то и больше.

Киммериец потянул за рычаг, взводя арбалет. Наложил толстую железную стрелу и приготовился ждать.

Воины султана совещались недолго. Очевидно, каждый из них уже видел себя в каменоломнях за неисполнение высочайшего повеления, наверное, только поэтому они решились на отчаянный шаг.

Спешившись, три десятка воинов выхватили ятаганы и, подбадривая себя отчаянными воплями, ринулись к устью каменного желоба. Еще четыре десятка лучников натянули тетивы, готовясь прикрыть прорыв товарищей.

Увы, для них, Конан занимал превосходную позицию. Попасть в узкую естественную бойницу, откуда он посылал свои стрелы, смог бы только настоящий мастер. Первый залп датхейцев пропал втуне – стрелы лишь бессильно звякали о камень.

Конан выстрелил в ответ – и крайний в наступавшей шеренге мечников рухнул замертво. Взвести – наложить стрелу – прицелиться – нажать на спусковой крючок.

И вновь его стрела уложила правого крайнего. После третьей меткой стрелы датхейцы, похоже, поняли, кому из них судьба уготовила гибель в следующий момент. Воин, оказавшийся на правом краю шеренги, в ужасе заметался, пытаясь укрыться за спинами товарищей. На миг ему это удалось, и стрела Конана уложила того, кто занял его место.

Это внесло в ряды султанских храбрецов полный разброд. Крайним быть никто не хотел. Вся правам половина шеренги немедленно бросилась врассыпную. Левая чуть поколебалась, однако тоже отхлынула назад. Сотник этого отряда был давно уже мертв, как и тот старший из десятников, что должен был занять его место, и некому было восстановить порядок в дрогнувших рядах датхейцев.

Они вновь отступили и принялись совещаться. Им было о чем поговорить. Конан вновь усмехнулся. Откровенно говоря, на их месте он тоже бы задумался… Другое дело, если бы в их рядах нашелся воин, равный умением и ловкостью ему, Конану…

Однако такового у датхейцев явно не имелось, и теперь все, что им оставалось делать – это толпиться за пределами досягаемости арбалета киммерийца, да сотрясать воздух витиеватыми, но, увы, совершенно бесполезными проклятиями.

Некоторое время спустя они предприняли вторую попытку. Перед этим десятники что-то горячо втолковывали своим воинам, очевидно, живописуя мучения и пытки, что ожидают их, если отряд упустит беглецов. На сей раз датхейцы, поняв бесполезность луков, все пошли пешими. Стрелы Конана сбили пятерых – строй заколебался было, кое-кто повернул назад – десятники сами принялись рубить трусов. Оставив человек пятнадцать убитыми, датхейцы добрались-таки до низа желоба. Помогая себя яростными воплями, датхейцы начали подъем. Каждый шаг давался им очень дорого – ведь нужно было не просто подняться, а еще и убрать с дороги шипы…

Конан не пожалел колючих гостинцев. Как не жалел теперь стрел. От сотни датхейцев осталось не более трех десятков человек, когда они преодолели две трети склона.

«Теперь пора», – сказал себе киммериец. Свежие, отдохнувшие лошади уже ждали его. Конан отполз назад и вскочил в седло.

Когда датхейцы окончательно расчистили дорогу и провели по ней своих лошадей, киммериец был уже далеко.

Жалкие остатки высланного султаном отряда решили было продолжать погоню – но каменистый гребень служил естественной границей владений Маранга и на равнине встречались сильные патрули – числом до полусотни. Один из таких отрядов и появился на горизонте – после чего датхейцы повернули назад.

Конан нагнал Хашдада и девушек уже почти возле самых ворот Маранга. Илорет, не стесняясь, бросилась к нему на шею; а Лиджена поджала губы.

– Я не сомневался, что ты проведешь их, – приветствовал киммерийца Хашдад.

– А то нет, – усмехнулся Конан. – Ну, теперь давай во дворец! Сказать по правде, выпить холодного вина было бы сейчас очень кстати!

Жители Маранга толпами выбегали на улицу, бросив свои повседневные дела. Двое храбрецов из далеких заморских стран сумели выручить их принцессу, светлую Илорет, дочь эмира! Да, да, они выкрали ее из самой Тлессины, из-под носа тупого разбойника, именующего себя «султаном», из его нечестивого сераля!

Когда Конан и его спутники добрались до дворца, весть уже достигла ушей эмира.

Нет нужды описывать слезы радости, обмороки и все прочее, сопровождающее счастливое возвращение домой, когда позади осталась страшная опасность. Эмир лично повел Конана и Хашдада к спешно составляемым пиршественным столам, однако киммериец отрицательно покачал головой.

– Я рисковал не один. Должен вернуться мудрый Факим – тогда можно будет и праздновать. А пока – пропустим по кубку доброго винца просто так!

– Желание спасителя моей дочери – закон, – учтиво произнес эмир. – Да будет так!..

– Кстати, я назначил султану Тлессины встречу – на Эврарских холмах, – как бы невзначай бросил Конан. – И, думаю, после этой нашей встречи ты, почтенный эмир, сможешь присоединить Датху к своим владениям.

– Как?! – Эмир едва не поперхнулся дорогим вином. – На Эврарских Холмах?! Да ведь там – самое раздолье для его конницы! Если я вышлю туда войска, султан превратит их в пыль за одну атаку!

– Войск не потребуется, – невозмутимо заметил Конан. – Лишь пять десятков лучников – да, и побольше стрел. Но со стрелами нужно будет кое-что сделать…

– Поступай как сочтешь нужным, доблестный Конан! – Эмир хлопнул в ладоши, подзывая слугу. – Письменный прибор! И Хранителя Печати!

Приказ был написан тотчас же. Согласно ему Конан получал власть едва ли не равную эмирской. Все его, Конана, распоряжения должны были выполняться мгновенно, «как если бы исходили от самого пресветлого повелителя Маранга», гласил манускрипт.

– Вот так, – кивнул Конан, рассматривая вычурную вязь выведенных золотыми чернилами букв. – Хашдад! Пошли! У нас очень много работы…

Лиджена смотрела вслед Конану большими аквамариновыми глазами. «Почему он не разговаривает со мной? Неужели он спасал только эту шлюху Илорет, которая так и виснет у него на шее, а меня прихватил с собой просто так, раз уж случилось?..»

* * *

В положенный срок благополучно прибыл Факим. Посмеиваясь, старый визирь рассказал, какой переполох поднялся в Тлессине той ночью…

– Если б не спешка, – мелкими глотками смакуя терпкое вино, говорил старик, – датхейцы наверняка бы догадались, что без нас тут дело не обошлось. Счастье, что у них не хватило ума связать Хашдада и похищение из сераля! Ночью, после побега, стражники, естественно, ворвались на рыночную площадь, устроили повальный обыск… Ну да нам-то что? Мы, бедные караванщики, только стенали, воздевали руки к небу и молили доблестных воинов пощадить нашу старость… – Факим вновь ядовито улыбнулся, А слух о твоем вызове султану, Конан, стал уже притчей во языцах – о нём судачат на каждом углу. Султан клянется, что сдерет с тебя живым кожу и вывесят на всеобщее обозрение перед храмом Матери-Воды; и еще он обещал, что умирать ты будешь не менее двух седьмиц… Вся Датха всполошилась. Солнцеподобный султан пообещал вывести против тебя не менее десяти тысяч войска – Эврарские Холмы ему прекрасно известны. Впрочем, там сейчас сильные ветры – в лицо датхейцам, так что использовать луки они вряд ли смогут…

– Совсем не смогут, – кратко молвил киммериец, в свою очередь поднося к губам золотой кубок.

– Послушай, доблестный Конан, но неужели же ты хотя бы в двух словах не можешь сказать, в чем состоит твой план? – не выдержал эмир. Северянин усмехнулся. Его взгляд, устремленный на владыку Маранга, был весьма красноречив: «подобное любопытство свойственно скорее базарным торговкам, о, пресветлый эмир!»

– Все выяснится в свое время, – заметил Конан, вставая. – Мне пора. Лучники отобраны, стрелы приготовлены. Ждите хороших известий!

Слегка поклонившись – видно было, что придворным манерам его пришлось бы обучать еще очень и очень долго – он быстро вышел.

* * *

Тлессина кипела, словно адский котел. По улицам беспрестанно скакали конные, бежали пешие скороходы; все арсеналы были распахнуты настежь. Сотники и тысячники лишний раз проверяли оружие и амуницию – предстоял большой султанский смотр, после чего войско выступало к Эврарским холмам. Владыка Датхеи не намерен был отказываться от брошенного ему дерзкого вызова.

Десяток за десятком, сотня за сотней выезжала на просторный плац прославленная, непобедимая конница Датхи. Белые и розовые плюмажи, шелковые струящиеся по ветру стяги, целая радуга парадных плащей… Прочие обитатели Тлессины сгрудились в отдалении – никто не сомневался, что Солнцеподобный вернется с победой. Там, на Эврарских холмах его наверняка будет ждать войско Маранга, быть может – даже нескольких приморских городов; но что непобедимым соколам пустыни эти медленные крабы в своих тяжелых панцирях? Летучие эскадроны Датхи сметут их одним ударом. Сперва засыплют стрелами, а потом, когда те смешаются, ударят накоротке длинными копьями, рассекут на несколько частей и вот тут-то и начнется самое интересное – когда доблестные всадники Солнцеподобного будут рубить бегущих и вязать пленников… Много прибавится рабов на полях и в каменоломнях после этого сражения! Нет смысла штурмовать высокие стены Маранга; а вот схватиться в открытом поле со всей его силой – что может быть лучше?

Даже самый последний обозник в Тлессине не сомневался в победе. И даже странный рассказ о том, как один человек остановил целую сотню и хитростью перебил – почти семьдесят человек, никого особенно не встревожил. Выживших тихо заковали в колодки и отправили на золотые рудники. Их родные также были проданы в рабство…

На великолепном чисто-белоснежном коне его Солнцеподобное величество владыка Датхи объезжал строй своих полков. Пятнадцать тысяч всадников – вся ударная мощь Тлессины.

Нет, он не повторит глупых ошибок того сотника, что повел людей на шипы, надменно думал султан, любуясь четкими прямоугольниками всадников. Сперва – разведка; и только потом удар! Только глупцы учатся на чужих ошибках, с важностью сказал сам себе повелитель Тлессины. Я – не такой, я – иной, я по праву владею Датхой! И когда все войско этого надменного Маранга будет вбито в прах, тогда, тогда… Тогда я поведу мои полки к самому морю! Маранг рухнет к моим ногам, визжа и умоляя о пощаде – потому что все его воины будут вырезаны у Эврарских холмов! И я, конечно, сперва смилостивлюсь, а когда они поверят и распустят сопли – отдам город на три дня моим храбрецам! Клянусь Ночными Клинками, моими благодетелями – всадники Датхи заслужили небольшое развлечение.

Тысячи копыт ударили в пыль. Дрогнула земля под ногами чистокровных неудержимых скакунов. Затрепетали на ветру бело-желтые знамена. Султан взмахнул рукой – и лавина непобедимой кавалерии, еще не знавшая ни одной неудачи в открытых боях, понеслась на восток, к Эврарским холмам.

* * *

– Все всё поняли? – Конан тяжелым взглядом обвел свое небольшое воинство. – Еще раз повторю. Растянуться. Факелы держать зажженными. Паклю в масле намочить! Стрелять по моему сигналу!

В самой середине гряды трепетало на ветру знамя Маранга. На виду, не скрывась четко видимый на фоне неба, верхом на горячем жеребце – подарке эмира – сидел Конан, избоченившись и положив руку на эфес. Он не собирался прятаться.

Рядом замер молчаливый Хашдад. Откровенно, от кузнеца здесь не было никакого толку – но оставаться в городе он наотрез отказался.

Далеко на горизонте появилось первое пылевое облачко.

Армия султана достигла края Эрмирских равнин, расстилавшихся перед Эврарскими холмами, утром назначенного для смертельного поединка дня. Разведчики отправились вперед, как только рассвело; а едва солнце изгнало из воздуха ночную прохладу, стрелки Маранга натянули на луки тетивы. Растянувшись длинной и редкой цепью вдоль гребня холмистой гряды, они стояли за жалкими подобиями валов и рвов, насыпанных на скорую руку и не могущих служить защитой, против всей мощи воинства Тлессины. Неприятельская армия приближалась.

Люди сжимали кулаки и вытирали вспотевшие от напряжения лбы. Горло пересыхало, а в спину дул и дул хороший, сильный ветер, донесшийся от самого океана… Его порывы неслись над сухими холмами, над равнинами, густо поросшими уже убитой солнцем высокой травой и мелким кустарником, развевали гордые знамена султанских тысяч и шелковистые хвосты коней. Солнце играло на шлемах и нагрудниках, блестело на тысячах заранее обнаженных клинков…

Конан оглянулся. Хлипковаты эти марангцы, как бы не разбежались… Тогда – конец всему. Даже ему, Конану, не устоять против пятнадцатитысячного войска.

Лучники ждали. Конан заверил их, что своей рукой прикончит того, кто выстрелит без сигнала. Его угроза вообще-то не была нужна – едва ли среди стрелков нашелся тот, кто сам, по собственной воле бросил бы вызов всему войску султана Датхи.

Приближаясь, войско султана поневоле сжимало ряды – южнее холмистой гряды были каменистые осыпи, где лошади легко могли переломать ноги, севернее – густо заросшая долина небольшой полусухой речушки. Кроме того, как донесли султану разведчики, перед ними нет ни ловушек, ни разбросанных шипов.

Войско Датхи казалось воплощением Смерти.

* * *

Конан, однако, по-прежнему не скрывал своего присутствия. Его мощную фигуру возле знамени Маранга было видно далеко окрест; и его расчет как раз и состоял в том, чтобы выманить на себя всю армию султана…

По шее и спине киммерийца тек пот, но лицо оставалось бесстрастным. Он рисковал по-крупному.

Несколько быстрых разведчиков отделились от основной массы войска, промчавшись впереди почти до самых холмов, и благополучно вернулись назад. Ловушек не было.

Султан выпрямился в седле и высоко поднял золоченую саблю.

– Ахайл, aхайл! – Боевой клич Тлессины разорвал тишину. Солнечные лучи дробились на тысячах вскинутых в едином порыве ятаганов. Конница датхейцев готовилась к решительному броску с криком, наводившим ужас не на одного врага в былое время…

– За нашего капитана, ахайл!

Знамена заколыхались, салютуя командующему армией султана.

Лучники Конана достали обмотанные паклей стрелы из котелков с маслом и приготовили факелы.

– За его величество султана, ахайл, ахайл!

Владыка Тлессины уронил золотую саблю. В тот же миг то же самое сделал и Конан.

Лучники подожгли обмотанные оголовки стрел, растянули тетивы и выпустили первый залп, целясь высоко в небо. Подхваченные свежим ветром, стрелы летели далеко…

Капитан конницы Тлессины, скакавший во главе авангарда, презрительно рассмеялся. Неужто эти марангские болваны думают, что кони армии его величества султана испугаются огня?

Описав высокие дуги и оставив в небе полсотни дымных росчерков, стрелы ударили в землю перед еще не успевшими набрать ход рядами всадников Тлессины. Языки пламени лизнули пучки сухой степной травы, вцепились в кору кустов… Раздуваемые крепким ветром, десятки крошечных костерков дружно занялись, разгораясь стремительно и неудержимо. Повинуясь команде Конана, стрелки вновь натянули луки. Они дали и третий залп; четвертого уже не потребовалось.

Перед вырвавшимся вперед авангардом внезапно взметнулась гудящая стена пламени. Капитан еще успел повернуть коня – за миг до того, как огонь настиг его. Тело военачальника, умащенное благовонными маслами, вспыхнуло, точно факел; его предсмертный стон потонул в топоте копыт, громе барабанов и диком ржанье охваченных боевым безумием коней.

Высохшая степь в преизбытке давала пищу огню. Сухие стебли и ветки вспыхивали мгновенно, распуская по ветру длинные шлейфы искр. От каменных осыпей до речного ложа на запад стремительно катилась волна огня, вздымаясь выше голов всадников. Горели хвосты и гривы лошадей; пламя перебрасывалось с куста на куст, свиваясь в крутящиеся завесы.

В считанные мгновения лучшие воинские силы Тлессины оказались в огненной западне. Кони ржали и вставали на дыбы, не слушаясь ни поводьев, ни шпор. Гордое войско в сто пятьдесят отборных сотен стало поживой на пиру демонов пламени. Напрасно крайние ряды искали спасения в осыпях или в полусухом речном русле – стоявшие на флангах лучники Конана выпускали стрелы дальше, чем те, что располагались в центре, и пламя охватывало войско султана полукольцом, отрезая единственный путь к спасению. Напрасно все, кто могли, повернули лошадей и, безжалостно нахлестывая их, попытались найти спасение в бегстве – потому что не родилось еще такой лошади, чьи ноги сумели бы обогнать сильный, пришедший с морских равнин ветер. Живые факелы метались по обугленной земле, один за другим затихая навсегда.

Стрелки Конана с ужасом глядели на разворачивавшееся перед ними истребление, не в силах отвести взоров. Вопли умирающих в страшных муках датхейцев, казалось лучникам, будут вечно звучать в их ушах. Смертоносный ветер уносил жуткое зловоние обгорелой плоти прочь от Эврарских холмов, тем не менее, всем казалось, что этот запах будет теперь сопровождать их повсюду, и никакие ароматы не смогут окончательно изгнать его. Люди и кони катались в агонии по черной, покрытой пеплом земле; остатки гордых султанских знамен валялись, втоптанные в пыль, никчемные обгорелые тряпки…

Конан тронул поводья. На лице его ничего невозможно было прочесть. Спустившись с холма, он направился к своим стрелкам.

– Эй! Очнитесь! Вы, пентюхи, протрите зенки! – орал киммериец, словно не по его слову огонь только что прикончил пятнадцать тысяч человек. – Хватит пялиться. Подобрать луки! Спрятать стрелы! Стройся! Двигаем назад, к Марангу. Там вас всех ждет королевский прием!

Оцепеневшие люди молча повиновались. После того, что они видели, ни у одного не возникло бы желания хоть в малом перечить Конану из Киммерии, даже если бы у него и не было никакой эмирской грамоты.

* * *

Весь Маранг высыпал на улицы встречать героя. От главных ворот вдоль широкой торговой улицы до самого эмирского дворца стояла сплошная людская стена. Даже самая последняя лавчонка украсилась цветочными гирляндами. Конан и Хашдад въехали в ворота – и толпа тотчас же разразилась ликующими возгласами. Конан усмехался, подмигивал хорошеньким горожанкам и вообще вкушал заслуженную славу; Хашдад же ехал молча, опустив голову. За весь обратный путь он не проронил ни слова; а в редких взглядах, которые он изредка бросал на Конана, сквозил неприкрытый ужас. Былой его товарищ по галерному веслу недрогнувшей рукой отправил в огненный ад пятнадцать тысяч человек – и едет спокойно, как ни в чем не бывало, словно на Эврарских холмах он устроил не более чем небольшой безобидный фейерверк!

И Хашдад впервые задумался о том, что ради достижения своей цели киммериец и впрямь пойдет на все. Ему неважно, сколько людей при этом будет зарублено, обезглавлено – или, скажем, сожжено. И если Конан и впрямь доберется до цитадели Ночных Клинков – можно не сомневаться, там не останется ничего живого. Вопрос же в том, останется ли при этом в живых сам Конан и те, кто дерзнут сопровождать его…

Пир, устроенный эмиром по случаю блистательной победы, оставил далеко позади все праздники и торжества Маранга. Конан ел за троих и пил за десятерых, словно вознаграждая себя за долгие лишения.

– Теперь надо довершить начатое, – словно равному, сказал киммериец эмиру. – Войско Тлессины уничтожено. Надо брать город!

– О, да, да! – закивал правитель Маранга. – Возглавишь ли ты мою армию, о, доблестный Конан?

– Возглавить армию? Нет, это не для меня. Я дал… гм… обет вернуть в один храм некогда похищенную оттуда вещь, которая сейчас находится в столице Датхи… Больше мне там ничего не надо.

* * *

Поход на Тлессину был недолог и победоносен. Султан опрометчиво послал на Эврарские холмы всю свою армию; в городе осталось не более тысячи способных носить оружие. Столица Датхи сдалась без боя.

Эмир Маранга был настолько любезен, что снабдил Конана всем необходимым для перевоза этой самой Священной Клепсидры. И хотя киммериец вовсю сам смеялся над собой, слово, данное плененному богу, он намерен был сдержать во что бы то ни стало. Он непременно вернет клепсидру на ее место… Только для начала сам покончит с орденом Ночных Клинков.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ПО СЛЕДУ НОЧНЫХ КЛИНКОВ-2: ОТ ТЛЕССИНЫ И МАРАНГА ДО ЭНГЛАСА

Глава XV

Священная клепсидра была в глубокой тайне припрятана в личной казне марангского эмира. Наступило время решать, что делать дальше.

Эмир пригласил Конана на прогулку по его саду. Сад был и впрямь хорош, но любезность правителя оторвала киммерийца от многообещающего свидания с одной дворцовой служаночкой, чем северянин был немало раздосадован.

Изысканная речь владыки Маранга лилась и лилась – плавно, неостановимо… Конан начинал чувствовать глухое раздражение – в Киммерии привыкли говорить открыто и прямо.

– Так все-таки, не согласится ли доблестный Конан занять место командира моей гвардии? – журчал эмир. – Теперь, когда Тлессина повержена… кто может противостоять войску Маранга, тем более, если его поведет в бой прославленный Конан Киммерийский?

Северянин насторожился. Это становилось интересным. Неужто эмир решил обратить оружие против Ночных Клинков?..

Однако это оказалось совсем не так. Воевать со страшным, гнездящимся где-то на юге врагом он не хотел ни на йоту. Мирные города приморья – Дель Морга, давний торговый соперник Маранга, и прочие, помельче, – вот что эмир хотел бы прибрать к рукам, всячески убеждая Конана возглавить его войско и суля златые горы – пост наместника в Дель Морге, например…

Конан хмыкнул. Подобное ему нравилось – он был сыном своего века и белых риз не носил. Пожалуй, завершив дело с Орденом, вполне можно было бы осуществить и эту операцию… Хозяин Дель Морги – разве плохо?

Однако его природная осторожность подсказывала иной возможный исход. Устрашенные города откроют ворота, он, Конан, и впрямь обоснуется в Дель Морге, а потом его настигнет внезапная смерть от чаши с отравленным вином. Эти южане… Киммериец насмотрелся на их обычаи в Шадизаре и Аренджуне, не говоря уж о Заморе. Сладкие речи и обильные возлияния – а потом предательский удар в спину!

Конан почесал затылок.

– Это, конечно, все очень хорошо…

– Но? – подхватил проницательный эмир. – В чем тут преграда?

– У меня осталось дело, – сдвигая брови, объяснил киммериец. – Мне надо покончить с Ночными Клинками – и пока я не расправлюсь с ними, ни за что иное браться я не могу. Хотя потом, конечно же, можно…

Эмир всплеснул руками, совсем как разочарованный купец, у которого сорвалась выгодная сделка.

– Зачем, зачем тебе это, Конан? Когда-нибудь потом, когда армия объединенных под властью Маранга городов обретет настоящую мощь, я заверяю тебя, я даю тебе слово, что мы непременно…

Конан едва заметно усмехнулся. Киммериец хорошо знал цену подобным обещаниям.

– Нет, достойный владыка. У нас в Киммерии не привыкли откладывать месть до затрашнего дня. Боги помогают смелому! Я должен отправляться на юг.

– На юг… – эмир тяжело вздохнул. – На юге ты не найдешь ничего, кроме мучительной смерти – или же нового рабства. Подходы к крепости Ночных Клинков охраняет элементал, дух огня, покорный чародеям ордена – он испепелит тебя, как только ты приблизишься…

– Элементал? – Конан поднял брови. – С такими я еще не встречался… Что ж, значит, тем интереснее будет поход!

– Конан, Конан… – эмир вновь покачал головой. – Я понимаю, что ты не слишком-то доверяешь мне. Но чтобы уговорить тебя встать под стяги Маранга, я готов отдать тебе руку моей дочери Илорет!

Киммериец поперхнулся. Прелести наследницы Маранга, разумеется, не оставили его равнодушным, но слова эмира повергли северянина мало что не в смятение. Переспать – это, пожалуйста, а вот все прочее… Разговор начал приобретать совсем дурной оборот. Кром! А тут еще эта болванка… то есть, тьфу, Священная Клепсидра, каковую надлежит доставить в вендийский храм и каковую смогли понять лишь полдюжины крепких рабов – она-то остается здесь, в Маранге!

А еще Лиджена. Девчонка, умудрившаяся неведомыми путями угодить из Бодея в Маранг! Которую, – Кр-р-ром! – все-таки придется тащить домой… ибо не пристало мужчине похищать таких девушек и не возвращать их… за немалый выкуп, разумеется.

Ладно. С южанами жить… Конан натянул на лицо улыбку.

– Почтенный эмир, твои слова меня убедили. Я согласен. Но только я прошу, – (слово это далось северянину нелегко – он привык брать и отнимать, но никак не просить), – отпустить на свободу служанку твоей дочери по имени Лиджена. Ее надо отправить в Бодей… к ее отцу.