Текст книги "Ребята с улицы Никольской"
Автор книги: Стефан Захаров
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Услышав предательский скрип двери, «красный купец», зная уже, в чем дело, словно африканский хищник, кидался к ней. Но всегда опаздывал. Яростно стучал он по перекладинам веником, кулаками и ногами, пока первые посетители не освобождали его из заточения. Выскочив на улицу, взлохмаченный «сов. бур.» с бранью бегал около пивной минут десять, а мы давились от смеха, спрятавшись напротив, в парикмахерской братьев Оскотских. Братья Оскотские – Абрам, Юдик и Зямка, – «севильские цирюльники», как их почетно именовали в городе, поддерживали нас в борьбе с Рюхалкой, ибо искренне верили, что свободное время люди должны проводить не в кабаках и трактирах, а в парикмахерских.
– Вы тут можете и газету почитать, и журнал, и побеседовать культурно, и борода ваша будет в порядке, и прическа. А Рюхалка – стыд и срам! Словно леший! Пять лет, уверяем вас, не подстригался, – говорили они. – И чем к себе людей-то приманивает? Спиртными напитками. Фи!
У Рюхалки кроме спиртных напитков имелась и другая приманка: некий Виктор Сергеевич. Это был человек лет тридцати, с длинным красным носом и огромными залысинами, одетый в старинный заплатанный казакин с вытертым бархатным воротником. Виктор Сергеевич каждый день с гитарой под мышкой являлся в пивную ровно в семь часов вечера, скромно усаживался в самый темный угол. Он брал с тарелки кусок ржаного хлеба, мазал горчицей и аппетитно ел маленькими кусочками.
Однако такой скудный ужин продолжался недолго. Кто-нибудь из постоянных посетителей кричал:
– Эй, Виктор Сергеич! Как вам не стыдно? Чего вы прячетесь? Угоститесь за мой счет кружечкой пивка… и валяйте!
Виктор Сергеевич поднимался со своего места, смиренно подходил к столику, с поклоном выпивал кружку и, сделав несколько пробных аккордов, начинал петь хриплым, но очень приятным и довольно задушевным голосом.
Сначала он пел различные сентиментальные вещи, затем, приняв изрядную дозу спиртного, а ему после каждого исполненного номера что-нибудь да подносили, переходил на кабацкие романсы. В конце концов, основательно нахлебавшись дарового угощения, Виктор Сергеевич пускался вприсядку, выкрикивая при этом бессмысленные куплеты:
Лучше ты меня не трожь,
Чум-чара-чу-ра-ра!
После перепляса он обычно сваливался под первый попавшийся стол и засыпал. Когда же Рюхалка собирался запирать свое заведение на ночь, Виктора Сергеевича вместе с гитарой выпроваживали за дверь.
Помню, кто-то на нашей улице рассказывал, что перед семнадцатым годом Виктор Сергеевич учился в духовной семинарии, но с последнего курса был позорно изгнан за «неумеренное винопитие». С тех пор бывший семинарист шатался по всяким притонам, пока не пристроился возле Рюхалки.
Вот куда звал Леня Диковских выступить агитбригаду «Синяя блуза», и понятно, почему Юрия Михеевича и остальных студийцев удивило Ленино предложение. Но Леня был не из тех, которые сразу же сдаются.
– Вникайте и не перебивайте, – строго повторил он. – Кто в основном торчит у Рюхалки? Рабочая братва. Я знаю, что туда и кое-кто из подростков заглядывает. А мы, выходит, ничего сделать не можем, вернее, не хотим! Так или не так? Перевернуть все с ног на башку – во как нужно! Командовать на Малаховской улице должны комсомольцы, а не Рюхалка!
– В пивной шпана с ножиками! – пискнула маленькая комсомолка Римма Хапугина.
– Шпана? – переспросил с усмешкой Леня. – С ножиками? Давайте, товарищи, не пугайте меня. Неужели комсомольцы спасуют перед какой-то шпаной?
Он выпрямился во весь рост. Зеленая гимнастерка с открытым широким воротом, юнгштурмовка – комсомольская форма, перетянутая черным ремнем с портупеей, – облегала его мощную фигуру. Квадратным Лениным плечам мог бы позавидовать любой цирковой борец. А Лениным кулакам? Этим кулакам завидовали мы, мальчишки, а окрестные хулиганы их боялись.
– Леня, вы правы, – раздался вдруг восторженный голос Юрия Михеевича. – Да-да, правы! И комсомол, и Студия революционного спектакля обязаны с поднятым забралом ринуться в наступление против Рюхалки и всей компании зеленого змия. Получается, друзья, мы еще плохо работаем, если пролетарский класс посещает не только наш клуб, но и Рюхалку. Нужно активнее клеймить тех, кто считает, что выпить и закусить в пивнушке – самый высокий идеал жизни. Докажем обратное – сделаем клуб центром разумного отдыха всего района!
– Докажем! – задорно выкрикнула Римма Хапугина и зааплодировала. За ней дружно зааплодировали и остальные синеблузники.
– Что докажем? – покосился на Римму Леня. – Ты думаешь, я не знаю, как тебя и других девчат Сорокин учит песенкам Виктора Сергеевича.
– Ребята! Один раз лишь было… Комсомольским словом ручаюсь! – стал оправдываться голубоглазый токарь Сорокин.
– Ладно, верю! – ответил Сорокину Леня и, поправив привычным жестом портупею, радостно пробасил: – Значит, товарищи, договорились: давайте подготовим для пивной специальную программу. Во как нужно!
И в ближайшую на фабрике получку, когда заведение Рюхалки шумело и гудело, там появилась агитбригада «Синяя блуза».
– Граждане и гражданки! – двинулся навстречу сам хозяин. – Я, конечно, прошу извинения, но вы не сюды попали.
– Именно «сюды»! – передразнил Рюхалку Леня. – Концерт решили здесь дать. Располагайтесь, товарищи. – Он повернулся к синеблузникам.
Рюхалка оторопел и растерянно заморгал белесыми ресницами, а наши артисты стали быстро расставлять легкие ситцевые ширмочки, на которых по ходу представления вывешивались таблички с обозначением места действия. А действие могло быть и в Африке, и в молодежном рабочем общежитии, и в Лиге наций, и в фабричном цехе, и на бульваре, и в церкви – в общем, где угодно. Участники агитбригады ловко изображали и попов, и прогульщиков, и белогвардейских эмигрантов, и английских капиталистов. Правда, делалось все это очень условно: оказался, например, вместо кепки на голове цилиндр, склеенный из черного картона, а в правом глазу монокль из проволоки – значит, перед зрителями уже не актер-синеблузник, а лорд Чемберлен – министр иностранных дел Великобритании…
Хотя младшим членам Студии революционного спектакля Юрий Михеевич и Леня запретили не только идти на концерт в пивную, но даже не разрешили помочь нести реквизит, мы с Глебом, однако, решили тайно через открытые окна просмотреть все выступления старших товарищей. Мы и раньше таким примерно образом «посещали» гастроли Виктора Сергеевича, пока нас однажды не накрыл за этим делом случайно проходивший мимо Николай Михайлович. Нагоняй нам был страшный.
Но мы не могли в день дебюта «бросить в беде коллег» (так, наверно, сказал бы Юрий Михеевич) и поэтому, забыв все запреты, нагоняи, положили под окна Рюхалкиного заведения камни и, встав на них, следили за ходом событий с самого начала.
А события, кажется, собирались принимать характер не особенно-то мирный. На помощь Рюхалке подскочил франтоватый парень – по прозвищу Старый больной человек. Только на старого, да еще и на больного, верзила никак не походил.
Презрительно сплюнув сквозь зубы, Старый больной человек зашипел на Леню:
– Ты знаешь, кто я, а я знаю, кто ты. Знаешь, что предлагаю? Мирно, знаешь, предлагаю, договоримся… Сей момент Виктор Сергеевич обещал, знаешь, спеть «Мичмана Джонса». Романс мировой! Слыхал? Не слыхал? Знаешь, послушай, а после проваливай со своим шалманом. Тут тебе не клуб! Я, знаешь, вам в клубе не мешаю, тут, в пивной, вы мне не мешайте. Понял? Договор, знаешь, по-джентльменски скрепим кружкой пива и разойдемся, как в море корабли…
Леня ничего не отвечал и лишь улыбался, но в разговор вмешался почувствовавший поддержку своих клиентов Рюхалка.
– Золотая голова у тебя, Старый больной человек! – запел он елейным голоском. – Правильно баешь! Зачем «красному купцу» Рюхову чужие артисты, когда «красного купца» Рюхова сам Виктор Сергеевич обслуживает.
– Гнать посторонних! – раздался чей-то пропитый баритон.
Но тут из-за широкой спины Лени выскочил разъяренный Юрий Михеевич и, затопав ногами, закричал:
– Это что за хамство! К вам пришла в гости агитбригада из Студии революционного спектакля, а вы? Где мы находимся: в лесу дремучем или в цивилизованном городе? Да я у вас сейчас все бутылки и кружки перебью, если кто-нибудь хоть одно еще слово вымолвит против… А вы, Старый больной человек, – так, кажется, ваше имя, отчество и фамилия – кашне шелковое изволили на шею повязать… и неужели думаете, что культура заключается в модном кашне? А хотите ли, Старый больной человек, знать о строительстве социализма или это вам ненадобно? Ответьте мне, как бороться с пережитками мещанства? А интересует ли вас, Старый больной человек, вопрос о настоящей дружбе? Молчите. Не знаете? Почему же вы гоните агитбригаду?
Старый больной человек, оглушенный вопросами, пятился от наступающего Юрия Михеевича, пока не запнулся за чью-то ногу и под общий хохот не растянулся на грязном полу. Падение сбило с него весь гонор, и, поднявшись и отряхнувшись, он, бормоча под нос какие-то непонятные проклятия, захромал на свое место.
– Ладно, чего уж там! – примирительно сказал очкастый старик Викентий Шевякин, коновозчик с нашей фабрики, почетный посетитель Рюхалкиного заведения. – Пущай актеры и актерки из клуба сыграют, повеселят честной народ…
– Братия! – Виктор Сергеевич вызывающе провел по струнам гитары. – Может, сначала дозволите исполнить «Мичмана Джонса?»
– После! – цыкнул на бывшего семинариста старик Шевякин.
– Конечно, после, – поддержали старика Шевякина собутыльники. – Просим, актеры, просим!
Сложив руки, как рупор, Леня крикнул:
– Внимание! Внимание! Через пять минут начинаем!
Вступительная песня «Мы синеблузники» прошла под аплодисменты. А затем… затем многие зрители на сцене узнали самих себя и своих близких. Старик Викентий Шевякин даже закряхтел, когда на одной из ширмочек повисла табличка: «Квартира Шевякиных».
Внучка старика, а ее роль исполняла Римма Хапугина, ждет в пустой комнате любимого дедушку, который должен вот-вот прийти с работы и принести ей гостинцы. На фабрике сегодня получка, а дедушки нет и нет.
Следующая сценка игралась без всякой таблички, да и без нее было понятно, где происходит действие. Клубы табачного дыма, пьяный хохот, шум, гам, и среди этой неразберихи лениво слоняется Леня в замызганном фартуке и с ржавым подносом в руках, на котором прыгают мутные пивные кружки. Даже сам Рюхалка замер с открытым ртом, до чего Леня удачно копировал неуклюжие манеры «красного купца». А Сорокин изображал Виктора Сергеевича. Изгибаясь и гримасничая, он томно пел под гитару пародии на репертуар бывшего семинариста…
Через несколько дней фабричная «Синяя блуза» показала в пивной новую программу, героем этой программы стал Старый больной человек. Под него Юрий Михеевич удачно загримировал Сорокина.
На следующее утро хмурый Рюхалка отыскал в клубе режиссера Студии революционного спектакля и мрачно произнес:
– Сколько хочешь откупного?
– Чего? – не понял Юрий Михеевич.
– Сколько деньжат надо?
– Каких деньжат? – старался понять старый актер.
– Балаган чтобы в моем заведении прекратили.
– Какой балаган?
– А такой! В заведение приходите, комедии представляете, клиенты глазеют.
– Вон! – рявкнул порозовевший Юрий Михеевич, поняв, к чему клонит Рюхалка.
– Я по-честному, – начал было оправдываться «красный купец».
Но Юрий Михеевич схватил лежащую у кафельной печки кочергу, и Рюхалка с визгом вылетел из комнаты.
Концерты в пивной продолжались. Слава о них разносилась за пределы нашего района, и в заведение Рюхалки стали заглядывать люди, не имеющие никакого отношения к спиртным напиткам. Просто приходили на выступление «Синей блузы». «Красный купец» мрачнел и худел.
Раз зимней ночью Леня и Сорокин возвращались по заснеженному Козьему бульвару из кино. Неожиданно на них налетели хулиганы и потребовали отказаться от концертов в пивной. Видимо, Рюхалка решил воевать всерьез и нанял себе помощников. Но Леня и Сорокин раскидали хулиганов по сугробам, и вскоре этот случай был проинсценирован в очередной программе. Рюхалке досталось там по всем статьям.
Когда народу в пивной собиралось слишком много и даже часть зрителей толпилась на улице, концерты переносились в зал клуба. У Рюхалки в те дни оставалось всего человек семь, не считая, конечно, Виктора Сергеевича. Правда, находились хитрецы, пытавшиеся сначала «заправиться» пивом или водкой, а потом бежать в клуб, однако таких комсомольцы к себе не пускали. У входа выставлялись дежурные, и те подвыпивших «хитрецов» с позором заворачивали назад.
Старый больной человек как-то попытался пожаловаться «на этот некультурный произвол» заведующему клубом Матвееву. Но Матвеев только развел руками:
– Хозяева в клубе комсомольцы, так постановили и на партячейке, и в профсоюзе, а я… лишь технический работник…
Юрий Михеевич, зашедший в тот момент в кабинет заведующего, строго сказал Старому больному человеку:
– Парень вы здоровый, ломовым можете быть, а около «Колизея» папиросами торгуете и водочкой балуетесь. Ведь и имени-то у вас, почтеннейший юноша, кажется, настоящего нет.
– Как нет? – смутился Старый больной человек. – Есть.
– А как вас зовут?
– Олег.
– Вот видите, Олег, какое у вас прекрасное древнерусское имя, а вы предпочитаете жить с дурацким прозвищем… Подумайте серьезно над тем, что я вам здесь поясняю…
А Рюхалка вскоре разорился и скрылся в неизвестном направлении. В бывшей пивной приезжие восточные люди торговали летом овощами и фруктами, а Виктор Сергеевич, потерявший постоянную публику, ходил по городу со слепым шарманщиком и исполнял под хрипящую шарманку «Шумел, гремел пожар московский», «Разлука ты, разлука», «Ах, зачем эта ночь…». Старик же Викентий Шевякин окончательно бросил пить и каждую получку покупал для внучки гостинцы. А Старый больной человек не отирался больше с папиросами у «Колизея». Юрий Михеевич устроил его рабочим сцены в оперный театр…
Вот почему Леня Диковских спрашивал у Глеба, готовы ли бутафорские сабли. Они нужны были и для «Красных дьяволят», и для «Любови Яровой». И мы весь вечер на кухне у Пиньжаковых строгали, пилили и красили, пока Семен Павлович не прислал за Борисом домработницу, а меня не позвала мать.
* * *
Лене очень хотелось самостоятельно поставить какую-нибудь пьесу или подготовить концерт «Синей блузы», но Юрий Михеевич был категорически против.
– Рано, Леня, рано, – назидательно говорил он. – Опыт у вас в искусстве и в жизни еще маленький. Что бы произошло, если бы великий Константин Сергеевич Станиславский без громадных житейских и сценических наблюдений занялся режиссурой? Безмолвствуете? Понимаете, значит, почему нельзя допускать молодых людей к режиссуре. Смотрите, как я тружусь над «Любовью Яровой» и «Красными дьяволятами», и учитесь.
Когда же Юрий Михеевич узнал, что свой первый сбор в нашем пионерском отряде, посвященный охране здоровья, Леня готовит как инсценировку, в Студии революционного спектакля чуть не разразился скандал.
– И себя, Леня, покалечите, и детей! – сказал старый актер.
Леня темпераментно возражал. Страсти накалялись, но Сорокин внес компромиссное предложение: пускай Леня под руководством самого Юрия Михеевича продолжает работу над инсценировкой. Ведь придется же ему когда-нибудь заняться режиссурой вплотную, а вдруг тогда Юрия Михеевича рядом не будет. Кто Леню поправит? Юрий Михеевич, немного подумав, согласился и стал ходить на все репетиции сбора.
Я в инсценировке занят не был. Однако в последний момент артистам понадобился суфлер, и, вспомнив, что раньше я хорошо подсказывал на уроках, на эту должность назначили меня. Я не отказался и добросовестно прятался на репетициях в тесную суфлерскую будку. Подсказывать же почти не приходилось: текст ребята знали прекрасно, видимо, суфлер требовался лишь для страховки.
Сбор мы провели в последнее сентябрьское воскресенье. И нам, и гостям он очень понравился.
Днем, в двенадцать часов, мы собрались в клубе и выстроились на торжественную линейку, а после линейки поднялись на сцену. Среди приглашенных гостей находился и Семен Павлович. Совет отряда попросил Зислина-старшего провести на сборе беседу об охране здоровья. Ведь лучше доктора, да еще такого уважаемого, этого никто бы не смог сделать.
Семен Павлович, конечно, не отказался. Он пришел к нам в черном парадном костюме и в черных блестящих ботинках. Почему-то в книгах всегда рисовали и рисуют врачей в очках и с бородкой. У Семена Павловича не было ни того, ни другого, только небольшие усы.
Семен Павлович, пошептавшись с Леней, встал посередине сцены, а все мы – и пионеры, и Леня, и Сережа Неустроев, и Юрий Михеевич, и секретарь фабричной комсомольской ячейки, и заведующий школой Александр Егорович – расселись вокруг него прямо на огромном пестром ковре, сохранившемся еще со времен Санниковых.
– Пусть все будет по-домашнему, поуютнее, – толковал вчера Лене Юрий Михеевич. – А сцена всегда создает и уют особый, и интимность необходимую. Доверьтесь, Леня, моему опыту.
И мы доверились опыту старого актера. Действительно, сидеть на мягком ковре на сцене, да еще и в полумраке, было и приятно и уютно.
А Семен Павлович, осторожно откашлявшись, приступил к своей беседе. Оказывается, он знал, что в нашей школе ребята на переменах играют в жожку.
Жожка делалась из клочка меха, к которому для веса прикреплялась медная пуговица или гайка. Этот клочок ребята по очереди подпинывали вверх, и выигрывал тот, кому удавалось сделать больше пинков. Проигравших победитель «гонял».
В школе у нас были настоящие чемпионы жожки. Выделялся среди них Левка Гринев. Эх, и любил же Левка поиздеваться над проигравшими! Куда только он не посылал жожку! Один раз даже направил ее в открытую форточку…
– И я не могу понять, – возмущался Семен Павлович, обводя нас гневным взглядом, – как можно восхищаться подобной глупой антисанитарной забавой! В жожке собирается огромная масса различных микробов и пыли. А вы выхлопываете эту пыль и заставляете себя, повторяю, самих себя, дышать в школе всякой гадостью.
– Дикари! – иронически прошептал Юрий Михеевич, но так, чтобы все мы слышали.
– Именно дикари! – поддержал его Семен Павлович. – А недавно, кажется, появилось новое антисанитарное развлечение – игра «в индейцев». Стыдно, что у нас выискиваются члены коллектива, которые мажут своих коллег разноцветными чернилами… А теперь разрешите задать вам вопрос. Разрешаете? Вот и чудесно! Почему в вашей школе до сих пор нет санитарных постов? Куда смотрит школьный пионерский форпост! Чье это дело? Отвечайте…
Я посмотрел на Бориса, сидящего рядом: не он ли рассказал все отцу. Но Борис понял мой взгляд и отрицательно закачал головой.
«Выходит, – подумал я, – Семен Павлович сам собрал факты. И правильно делает, что нас стыдит. Молодец доктор!»
В общем, тут же, как только Зислин-старший закончил свою беседу, мы единогласно постановили начать в школе с завтрашнего дня бой за чистоту и санитарный порядок. А игры в жожку и в индейцев «похоронить навечно».
Затем те, кто не участвовал в инсценировке, спустились в зрительный зал, а я полез в душную суфлерскую будку. Оттуда мне было видно, как взволнованный Леня – ведь нынче он дебютировал в должности режиссера-постановщика – проверял последний раз, все ли наши артисты на своих местах.
– Товарищ Гоша! – Леня нагнулся к моей будке. – Внимательно следи на текстом. Чуть что, подсказывай.
Я успокоил Леню.
– Внимание! – торжественно крикнул он. – Даю третий звонок.
Медленно раздвинулся тяжелый занавес. Я за время репетиций успел выучить наизусть инсценировку. Сочинил ее по просьбе Лени и при участии Герты Сорокин, а Леня и после Лени Юрий Михеевич немножко подредактировали. Борис подобрал музыкальное сопровождение, и вот сейчас он ждал сигнала в левой кулисе, за пианино. На сцене выстроилось семь пионеров, среди них на правом фланге стояла Герта – ведущая. Леня кивнул, Борис ударил по клавишам – и пионеры, сделав два шага вперед, продекламировали дружным хором:
В здоровом теле – здоровый дух.
Запомнить надо пионерам —
Огонь болезней не потух,
О том расскажем вам примером.
Отдав салют, декламаторы под звуки походного марша прошли строем в зрительный зал, а вместо них на сцену выскочило чудовище в черных лохмотьях. Это была Оспа, играл ее Глеб. Противно гнусавя, он запел на мотив песенки «Сама садик я садила»:
Я липучая, как сера,
Я зараза из зараз,
Меня бойтесь, пионеры,
Медосмотра нет у вас.
Когда Глеб спел свою «арию», рядом с ним появилась еще одна «болезнь», Скарлатина. Галантно раскланявшись, Скарлатина затараторила, размахивая полами серого лапсердака:
Здравствуй, Оспа, как дела?
Здесь кого-нибудь нашла?
Оспа, пожав ей руку, ответила ухарской песней наподобие «Барыни»:
Поклевала я немало,
Но еще здесь не бывала.
И пришла сюда в отряд
Изуродовать ребят.
Потом Оспа и Скарлатина танцевали какой-то эксцентрический танец, да такой, что все зрители от хохота животы надорвали. Наконец, утомившись, «болезни» сели на скамейку, и Оспа спросила:
Ну, что нового, сестра?
Я ведь знаю, ты хитра!
У тебя силен микроб,
Кто попал, тому и гроб!
Захихикав, Скарлатина затянула песню на мотив «Из-за острова на стрежень»:
Оспа радостно похлопала по плечу Скарлатину и, прислушавшись к тому, что творится кругом, зашептала:
Знаю, милая подруга,
Спят санком и доктора…
Тише! Стой! Идет парнюга…
Действовать пришла пора!
На авансцену, беспечно посвистывая, вышел Петя Петрин, самый маленький по росту в нашем отряде. Не успел он сделать и двух шагов, как на него с воем и улюлюканьем налетели Оспа и Скарлатина. Под звуки невообразимого попурри – Борис называл это попурри симфонической картиной «Драка зверей» – «болезни» принялись «мучить» свою жертву.
Войдя в роль, они так щипали и пинали бедного Петю, что он взвыл по-настоящему. На помощь ему, путаясь в длинном белом халате, примчался «врач» (халат был Семена Павловича)…
После сбора ровным строем, со знаменем, под звуки горна и барабана отряд промаршировал по Никольской улице под завистливые взгляды малышей. Как я жалел, что Оловянников приказал сегодня Вальке сидеть в мастерской на базаре и писать вывеску для постоялого двора Шубина.
