Текст книги "Хроника времен Василия Сталина"

Автор книги: Станислав Грибанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Ну а дальше пошло по законам той жизни, которая была в то время: теория, полеты, разные там дежурства, наряды. Из прибывших особенно выделялся Тимур Фрунзе. Он хорошо летал.

Несколько раз к нам, помню, прилетал и Василий Сталин. Пройдет бреющим над аэродромом, взмоет горкой – и на посадку.

Как-то прилетел, а я был дежурным по полетам. Представился ему как положено: Василий был капитан, инспектор ВВС. Он попросил, чтобы я доложил о нем командиру полка. А наш командир полка был майором и сказал мне, чтоб я передал Сталину, что каждый, кто прилетает на аэродром, должен ему представляться, как командиру. На этом дело и кончилось: Василий пошел представляться…»

Да, враг рвался к Москве, жизнь в ЗАПах шла ни шатко ни валко, и с нескрываемой тревогой за свою безучастность в боевой работе Тимур писал сестре:

«Летаем в месяц по чайной ложке. Программа же увеличена: введены стрельбы, полеты строем и воздушный бой. Видно, не скоро я попаду на фронт…»

Однако программа, как это у нас часто бывает, была составлена для программы – ни Тимур, ни Степан, никто другой из летчиков ее так и не закончил: в полку недоставало горючего. Так что вскоре все – на радость всем! – получили назначения в действующие полки и разлетелись. Степан попал в 11-й истребительный, Тимур – в 161-й.

По-разному складывались фронтовые судьбы «крестных» Василия. О Степане в письме брату Владимиру, который также осваивал боевой истребитель, писал младший из сыновей Микояна – Алексей:

«Степка наш сейчас в ПВО Москвы, имеет много боевых вылетов, несколько штурмовок. Я считаю его уже настоящим летчиком…»

Письмо задержалось, отправить его Алексей не успел, и через несколько дней пришлось сделать приписку:

«Знаешь, а Степка в больнице. Попал в аварию и вот лежит. Была ясная зимняя погода. Дул северный ветер. Ярко блестевшая на солнце машина Степана горела как факел. Не растерявшись, он не бросил машину, а повел ее на посадку. Огонь жег уже руки, лицо. Но земля была еще далеко. Степа мужественно спасал машину. Он посадил ее на полянке в лесу. Позже знающие люди говорили, что теоретически сесть здесь невозможно. Но машина была посажена прекрасно! Последний момент посадки Степа не помнит: от боли потерял сознание. Он обжег руки, лицо, поломал ногу. А спасли его деревенские ребята. Они довезли Степана на лыжах к дороге, а потам в санях лошадью – до полевого госпиталя. Сейчас раны заживают, скоро будет ходить, потом опять летать. Он передает тебе привет…»

Не знал Алексей о действительной причине «Степкиной аварии». Все произошло тогда настолько неожиданно и до обидного глупо, что и от многих других решили скрыть истинную причину случившегося.

Дело в том, что сбил лейтенанта Микояна не лютый враг, а свой же краснозвездный советский истребитель. Случилось это 16 января сорок второго где-то под Истрой. Перепутал сокол ясный силуэт боевой машины – решил, что «мессер» летит, зашел в хвост, как учили, и ахнул из всех пушек. Степан даже растеряться не успел. Видно, не случайно до сих пор жива в народе не слишком веселая шутка: «Бей своих, чтоб чужие боялись…»

Четверть века спустя в соединении генерал-майора авиации Алексея Микояна, под чьими знаменами мне в ту пору довелось служить, на ученьях с братьями по оружию из социалистического лагеря произошел аналогичный случай. Лихой и достаточно уже опытный пилот Абяз Умяров был поднят наперехват. Цель он перехватил и в путанице распоряжений и команд с земли пустил ракету, да, оказалось, по истребителю чеха. Ракета, естественно, сработала, продемонстрировав мощь советского оружия. Ну, а дальше, естественно, отцы-командиры принялись искать стрелочника, который должен быть виноватым. Короче, моего однополчанина наказали. Но Господь миловал: чех остался жив-здоров, а Абяза Умярова простили.

А вот брат нашего комдива, Степан Микоян, тогда, в сорок втором, полгода вынужден был отлежать в госпитале. Потом он снова начнет летать, окажется вместе с Василием Сталиным в одном боевом коллективе. Однако об этом чуточку позже. Здесь самое время рассказать о вылете Тимура Фрунзе под Старой Руссой, который оказался для него роковым.

Боевую работу лейтенант Фрунзе начал 10 января 1942 года. Он вылетал на прикрытие своего аэродрома, прикрытие наземных войск на поле боя. Было три встречи с воздушным противником. На девятом боевом вылете Тимура не стало…

Сохранился документ о трагических минутах того последнего боя:

«19 января 1942 года летчики 161-го истребительного авиаполка – ведущий старший лейтенант Шутов и ведомый лейтенант Фрунзе – на самолетах Як-1 в 11 часов 48 минут вылетели с аэродрома Крестцы на прикрытие наших войск в район северо-восточнее Старой Руссы (в район Парфино, где происходили ожесточенные бои за мост и переправу).

Патрулируя над своими войсками, в 12 часов 15 минут Фрунзе и Шутов встретили на высоте 900 метров четыре истребителя противника типа Me-109 и Me-115. После первой же атаки один истребитель противника был сбит и рухнул на землю в районе деревни Балогижа, в 5–6 километрах северней Старой Руссы.

Во время первой атаки к четверке вражеских истребителей подошли еще три истребителя Ме-115. Имея численное превосходство и большую скорость, врагу удалось расколоть пару советских истребителей. Самолет лейтенанта Фрунзе атаковали три истребителя Me-109 и Ме-115, а самолет ведущего Шутова был атакован другими четырьмя истребителями. В ходе боя Шутов был подбит и произвел вынужденную посадку в расположении своих войск. Летчик остался жив. Тимур же некоторое время продолжал сражение один против всех стервятников, но тоже был сбит…»

Как сообщает донесение, лейтенант Фрунзе погиб от прямого попадания снаряда в голову. При падении его самолет был подожжен и упал в 500 метрах северо-западнее деревни Отвидино (в 8 километрах северо-западнее Старой Руссы).

Вот и вся жизнь… Тимур погиб, не дожив до девятнадцати. Василий был старше его на два года. В тридцать седьмом они учились в одной школе, которая тогда только открылась, в средней школе специального назначения – артиллерийской спецухе. Василий через год учебы удрал из нее, не окончив десяти классов – отправился в Качинскую военную школу летчиков. А Тимур два года еще отучился, хотя ни тот, ни другой идти в артиллерию не захотели.

Строгие наставники спецшколы характеризовали учащегося Т. М. Фрунзе довольно критически. «Обладая большим количеством положительных качеств, глубоким вниманием к товарищам, ровным, спокойным и веселым характером, сдержанный, лишенный всякой заносчивости, он завоевал среди товарищей высокий авторитет и был в начале учебного года избран групкомсоргом», – писал политрук Гонтарь. По комсомольско-партийной линии Тимур не пошел. Через некоторое время, как отмечал тот же политрук, Фрунзе был снят бюро ВЛКСМ дивизиона «за полный развал комсомольской работы во взводе с объявлением выговора без занесения в личное дело…»

А ведь тогда дни жизни Тимура уже были сочтены – до его смертельной схватки с врагом оставалось чуть больше года.

Посмертно летчику 161-го истребительного авиаполка лейтенанту Т. М. Фрунзе присвоили звание Героя Советского Союза.

В начале сорок второго группу инспекторов управления боевой подготовки ВВС пополнили летчики, которых Василий собирал в полк Шинкаренко еще в первые месяцы войны. Среди них оказались и Борис Морозов, и Николай Власов. Перетянул-таки к себе своих качинских наставников!

Инспекторские обязанности пилотов были весьма многообразны. Борис Арсентьевич Морозов рассказывал, как на У-2 искал даже запасные аэродромы для наших отступающих частей. Приземляться порой приходилось на каких-то тропинках да полянках, потом определять пригодность района для дислокации полка, а это значит предусмотреть все – от взлетной полосы и штабного помещения до питьевой воды личному составу.

– Бывало, – вспоминал Морозов, – все подойдет: и эта полоса, и удачное расположение местности, а подъездных путей к аэродрому нет – и будь здоров! Ищи снова…

Около двадцати полевых аэродромов подобрали тогда для ВВС Воронежского фронта летчик-инспектор Морозов со штурманом Алехновичем.

Как-то генерал Жигарев доложил Верховному Главнокомандующему, что куйбышевская запасная бригада подготовила к боям шесть штурмовых авиаполков. Но стало известно, что боевое применение штурмовики не проходили – какая же тут готовность к боям!

Василий послал разбираться с этим делом Морозова. Однако генерал Папивин, командовавший запасной бригадой, опередил выводы инспектора – телеграфировал, что его самого обманули. Тогда-то и было принято решение Верховного отправить генерала Жигарева на Дальний Восток. Вывод у Иосифа Виссарионовича, как всегда, был достаточно категоричен: «Не может командовать!..» Вместо Жигарева командовать ВВС назначили генерала А. А. Новикова.

А в феврале сорок второго инспектору Морозову по случаю прохождения дальнейшей службы представился один из сыновей Микояна – Володя:

– Прислали вот к вам. А какой я инспектор? Я хочу в полк.

Майор Морозов догадался: Василий Сталин поработал – хочет, чтобы подтянул паренька, потренировал на новом самолете, – и распорядился:

– Вот что, Володя. Давай-ка пока изучи «як». Вылетишь, потом подерешься с Антоновым – он на «мессере» бои дает. Глядишь, тогда в боевой полк и отпросимся вместе.

На «яке» Володя Микоян вылетел в первый же день после знакомства с машиной. Показав пилотаж в зоне, Морозов сделал с ним еще два полета по кругу и заключил:

– Нечего тебя возить! Разрешаю летать самостоятельно.

Опытный инструктор разбирался в пилотах, и Володя не подкачал. Правда, однажды был случай. На подмосковный аэродром приехал Василий Сталин и сразу же направился к самолету Микояна.

– Как у него дела? – спросил Морозова.

Борис Арсентьевич, не долго думая, ответил вопросом на вопрос:

– Хочешь, покажем пилотаж? Парой…

Василий к предложению Морозова отнесся недоверчиво – не вчерашнему же курсанту пилотировать парой – и распорядился, чтобы Микоян слетал по кругу и показал обычную змейку. Морозов заметил, как по лицу Володи пробежало недовольство. Элементарные отворотики влево да вправо от курса полета – не слишком ли оскорбительно такое для воздушного бойца! Но вот то, что увидели через несколько минут над аэродромом летчики-инспекторы, превзошло даже самые смелые предположения Морозова.

Володя Микоян выполнил блестящий пилотаж, явно нарушив при этом не только задание Василия, но и целый ряд инструкций да наставлений, регламентирующих летную работу, ее безопасность. И тогда начальник инспекции спросил Морозова:

– Твой ученик случайно не температурит? – затем объявил лейтенанту Микояну пять суток домашнего ареста и укатил с аэродрома.

Как летчик, он, конечно, не мог скрыть увлечения стихией того полета. Но только что погиб Тимур Фрунзе, раненный, лежал в госпитале Степан. Не случайно подготовку Володи на «яке» Василий Сталин поручил одному из лучших инструкторов Качи. Не случайно и посадил на домашний арест…

На заснеженные поля России уже наступала весна. Именно этой весной бездарное командование (главком Юго-Западного направления маршал С. К. Тимошенко, член Военного совета Н. С. Хрущев) позорно проиграет затеянную операцию под Харьковом. О ней историки будут застенчиво помалкивать долгие годы. Этой же весной в родные пенаты потянутся из эвакуации москвичи. В концертных залах и на столичных подмостках зазвучат голоса актеров, певцов, поэтов. Враг отброшен!

13 апреля в Колонном зале Дома союзов исполнялась новая симфония Шостаковича. В первых рядах сидели Нежданова, Лемешев, Держинская…

Ожила и ближняя дача Сталина в Зубалово. С Василием сюда нередко приезжали популярные в те годы Константин Симонов, Алексей Сурков, Никита Богословский, Людмила Целиковская, Валентина Серова… А пилоты, боевые друзья Василия, считались здесь вообще своими людьми.

Дачный дом в Зубалово только что отстроили – взамен старого, который взорвали, когда немцы чуть было уже не вошли в поселок. И лишь маскировочный темнозеленый цвет здания напоминал о тревожных днях сорок первого.

Светлана, сестра Василия, не разделяла застолий пилотской братвы. Спустя годы назовет эти встречи пьянками. Ну, это как посмотреть. Один наш усопший вождь на встречах с чужеземными единомышленниками напивался до положения риз, а газеты писали, что встреча прошла в теплой и дружественной обстановке.

Василий Сталин: «Кто меня воспитывал-то? Рязанский милиционер да рыжая немка-гувернантка…»

Боевой конь – для настоящих мужчин. Василий в кавалерийской школе.

А это Семен Буденный – кумир мальчишек 30-х годов.

В стране Советов новые герои – В. Чкалов, А. Беляков и Г. Байдуков (справа налево). Только что «маханули» через Северный полюс в Америку.

Страна любит летчиков. На снимке Степан Супрун (в центре). Он испытывал самолет, на котором погиб Чкалов.

Знаменитый «ишачок» скоро сойдется в схватке с «мессершмиттами».

Василий освоил истребитель и летал смело, уверенно.

Выпускники «английского колледжа» (шутка)? Нет – славные качинцы! Василий Сталин второй слева.

И. Сталин, К. Ворошилов, Л. Каганович, А. Андреев – все Политбюро на Тушинском аэродроме! Ныне там вовсю торгуют – рынок исторических реформ.

Николай Власов – друг Василия. Герой Советского Союза, он окажется в плену и будет одним из организаторов восстания блока смерти в лагере Маутхаузен.

Т. Фрунзе, С. Микоян и В. Ярославский (слева направо) еще курсанты той же Качинской авиашколы, где учился Василий Сталин.

Тимур Фрунзе погибнет в воздушном бою под старой Руссой в январе 1942-го.

Володя Микоян, по свидетельствам очевидцев, пойдет на огненный таран и тоже погибнет.

Пока мы еще маршируем под гармошку.

Еще отрабатывают шаг и немецкие солдаты.

Красные командиры находят общий язык с офицерами фюрера.

А конструктор Хейнкель запросто принимает наших авиационных спецов.

Маршал Тимошенко, будущий тесть Василия. Но пока он и для него нарком обороны.

Первая жена летчика Сталина– Галина Бурдонская (слева). Рядом Нина Орлова, супруга режиссера Р. Кармена. Но что тут поделаешь! – полюбит и она Василия…

А это сваты Иосифа Виссарионовича – Бурдонский с женой.

Василий с лётчиками-инспекторами. Вот крутые парни-то были – не чета нынешним с орлами на фуражках.

22 июня 1941 года. Началось!

Оккупант. Врага всегда лучше видеть в лицо…

Москва– прифронтовой город. Улица Горького, конец лета 1941-го.

На защиту Москвы.

Еще один отлетался…

Сколько их полегло в заснеженных полях России…

А это наши. «Экипаж машины боевой». Слава Богу, вернулись живые…

В землянке. Лица бойцов просветленные, озабоченные – а как же! – сержанта Грибкова принимают в партию.

А Василию Сталину осенью 1941-го жена подарила сына. Жизнь не остановишь!..

Так что все относительно. Для Светланы Иосифовны встреча Василия с пилотягами – здоровыми двадцатилетними парнями, слетавшимися с разных фронтов, – ординарная пьянка, а для них почти научная летно-методическая конференция. Идея создания боевого коллектива из опытных, одаренных бойцов – наподобие формирований берлинских снайперов – родилась не в тиши генштабовских кабинетов, не за картами с решительными стрелами ударов, а в Зубалово. На одном из наших истребителей стояли малоэффективные пулеметы, пушчонки и ракеты. Долго ли убедиться в бою – от чего проку больше? Но попробуй-ка пробей потом свое предложение! Василий многие такие практические вопросы решал легко и просто.

Под Харьковом весной и в начале лета 1942-го в тяжелейших условиях сражался истребительный авиаполк, который навсегда войдет в боевую биографию и судьбу летчика Сталина. Немцы уверенно наседали. Измотанный, обескровленный, тот полк едва держался. И тогда один из «качинцев», старлей Александр Котов, предложил обратиться к начальнику инспекции ВВС:

«Вася! Помоги. Нам ракеты позарез нужны. Бьют будь здоров…»

И все тут же было решено. Один лишь телефонный звонок. А началась бы переписка с заявками да рапортами к вышестоящим инстанциям да исполнителям, заказчикам да подрядчикам, ответственным да безответственным– как раз в концу войны и решили бы проблему. Конечно, в раскручивании нашего родного бюрократического маховика помогала не только высокая должность начальника инспекции, но и фамилия отца. А подумать – в сравнении с беспомощностью-то многих не менее высоких имен да Указов эпохи перестройки, – так, может, и что-то другое?..

Той давней весною сорок второго на даче в Зубалово родилась еще одна, прямо скажем, шальная идея. Впрочем, не такая уж и шальная…

Небольшая предыстория. В ноябре 1941 года на одном из подмосковных аэродромов готовилась к пролету над Красной площадью во время военного парада группа летчиков 120-го истребительного полка. Они должны были пройти пятеркой. Ведущим – командующий ВВС

Московского военного округа Сбытов, за ним – командир полка Писанко, летчики Томилин, Шевчук и Глебов. Из-за плохой погоды полет над Красной площадью в ноябре 1941-го не состоялся. Тот ли ноябрьский замысел или пилотаж Володи Микояна, закончившийся его арестом, подтолкнули Василия, но вот он как-то заговорил с Морозовым о полете группой.

– Борис, вы действительно пилотируете с Володей парой? – спросил будто между прочим.

– Конечно! Даже боевой маневр придумали. «Туз» называется! – подтвердил инспектор.

И за месяц до традиционного майского парада в свободные от частых командировок дни лётчики-инспектора начали отрабатывать групповой пилотаж. Летать решили пятеркой – клином. Ведущим группы – Василий. В левом пеленге за ним – Николай Власов, Борис Морозов. В правом – Павел Коробков и Евгений Антонов. От ведущего группы в таком полете многое зависит. Двинешь рычаг газа вперед порезче – строй растянулся. Погасишь резко – на тебя вся компания сзади навалится: куча мала! Поэтому у ведущего, лидера группы, техника пилотирования должна быть ювелирно отточенной – с расчетом, что за ним идет группа довольно инертных боевых машин.

– Полет мы усложнили еще и тем, что взлетать и приземляться решили тоже строем – всей пятеркой, – вспоминал Борис Арсентьевич. – Взлетать-то куда ни шло, а вот на посадке… Ведь летчик, приземляя машину, смотрит только вперед и чуть влево. Да не просто смотрит, а этаким скользящим взглядом. Остановишь, затормозишь внимание на чем-то, и полон рот земли… А тут у меня справа, чуть впереди, Коля Власов летит, перед ним – Василий. Незаметное скольжение машины, порыв ветра – все тут против тебя, и ты не знаешь, что делать: следить, чтоб не налезть, не столкнуться с соседом или все-таки совершать посадку? Работали мы тогда, как в цирке без сетки… Вася, тот в полете сначала и головой шевельнуть боялся. А потом ничего, слетались. В строю стояли как штыки… «Яки» нам, помню, в красный цвет покрасили. Над трибуной Мавзолея проход наш предполагался на высоте сто метров, но жаль, полет сорвался – тоже погода подкачала…

Василий вообще любил рискованный пилотаж. Раз на трофейном «зибеле», по свидетельству Морозова, такое накрутил, что стабилизатор на пассажирском самолетишке перекосило, а дверцу его после посадки и открыть было невозможно – так деформировалась. Или на Ли-2 летели как-то из Тбилиси с Этери Орджоникидзе. Ее Василий предупредительно посадил в кабину рядом с собой, ну и отвел душу! Пикирования, горки, невесомость… Долго потом вспоминали тот полет «сокола», после которого на самолете все гайки пришлось подтягивать.

«Сокол» – это был позывной Василия для радиообмена в полете. В достопамятные времена летчиков всех именовали соколами. Точнее, говорили так: «Сталинский сокол!» – и звучало это динамично, с вызовом. Мы гордились, что именно нам вождь выражал свою отеческую любовь. Да иначе, казалось, и быть не могло. Курсантами в летные книжки записывали: «Летчик – это концентрированная воля, характер, уменье идти на риск». Или еще: «Сердце кровью обливается, когда слышу, что летчика обижают». Так говорил Сталин, и мы верили – в обиду нашу братву он, действительно, не даст никому!

«Дымы в изобилии…»

Шло второе военное лето. Оно началось для Красной Армии новыми неудачами – в Крыму и на Харьковском направлении. Крым был потерян, и под Харьковом в результате бездарной операции мы потерпели крупное поражение. Около 230 тысяч человек погибших и пленных, 775 танков, более 500 орудий и минометов – потери нашей армии в мае 1942-го.

Совинформбюро об этой трагедии сообщало несколько сдержанней, мол, некоторое время назад советскому Главному командованию стали известны планы немцев о предстоящем крупном наступлении на одном из участков Ростовского фронта. «Чтобы предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск, – тут следует аккорд басовой партии! – советское командование начало наступление на Харьковском направлении, при этом в данной операции захват Харькова не входил в планы командования…»

Действительно, кому он нужен, этот Харьков! Подождет. Ну, а дальше о наших успехах: «Основная задача, поставленная советским командованием, – предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск – выполнена. В ходе боев немецко-фашистские войска потеряли убитыми и пленными не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов. Наши войска в этих боях потеряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета…»

Участник Сталинградской битвы Герой Советского Союза маршал авиации И. И. Пстыго по-своему оценил результат нашего «наступления» на Харьковском направлении. С солдатской прямотой Иван Иванович как-то заметил, что в поражении под Сталинградом немцев подвела их педантичность: «Разбив наши войска под Харьковом, они сколько запланировали, столько прошли и остановились. А не останови они свой бросок перед Волгой – многое в той войне могло повернуться иначе». Прав или не прав маршал? – думаю, больше прав.

Еще в апреле сорок второго немецкое командование, готовясь к летней операции, главной целью ставило захват нефтяных районов Кавказа. В директиве № 41 от 5 апреля упоминался Сталинград, но этому направлению отводилась вспомогательная роль. Немцы полагали, что для овладения Сталинградом достаточно 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота. А в середине июля они и 4-ю танковую повернули на юг – для действий на Кавказе.

Но в том же июле пришлось спешно перенацеливать 4-ю танковую армию с северокавказского на Сталинградское направление. Для прикрытия его с нашей стороны из резерва Ставки были направлены войска трех армий – 62, 63, и 64-й. Эти армии, а также отошедшая за Дон 21-я и 8-я воздушная вошли во вновь созданный 12 июля Сталинградский фронт. Командующим назначили маршала С. К. Тимошенко. Но, вспоминает маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Ставка и Генеральный штаб с каждым днем все более и более убеждались в том, что командование этим фронтом явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск, вынужденных к тому же вести ожесточенные бои на двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с руководством теми мероприятиями, которые по заданиям ГКО и по требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города и удовлетворения нужд войск продукцией, производимой городской промышленностью…»

Но отбросим на время установку фельдмаршала Манштейна – «искоренить раз и навсегда еврейско-большевистский строй», отставим самый суровый за войну приказ, который уже зрел в Кремле и которому суждено будет обрести реальный смысл в словах «Ни шагу назад!», и перенесемся в имение графа Юсупова, ныне престижный военный санаторий. Там в январе 1965 года отдыхал генерал-лейтенант авиации А. В. Беляков, он и расскажет нам об одной из своих памятных встреч:

«В январе 1965 года, будучи в санатории «Архангельское», я получил любезное приглашение генерала Ивана Никифоровича Рухле посетить маршала Василевского. Такой случай представился 26 января.

С волнующим чувством ожидал я встречи с военачальником, перенесшим на своих плечах всю тяжесть оперативно-стратегического планирования, тягчайшей борьбы нашего народа за свою независимость…

Александр Михайлович родился в 1895 году, окончил академию им. Фрунзе и академию Генерального штаба вместе с Рухле. Сын священника. Когда маршал Шапошников в первые месяцы Великой Отечественной войны был назначен начальником Генерального штаба, он привлек Василевского на должность начальника оперативного управления Генштаба (это было, кажется, 26 июля 1941 года).

После ухода Шапошникова Василевский был назначен начальником Генерального штаба и продолжил им быть до конца войны. Затем он был назначен военным министром до прихода на эту должность Булганина. Продолжая работать в должности заместителя министра, он в период XX съезда КПСС вновь получил предложение занять пост министра. Чувствуя ухудшение здоровья, Александр Михайлович отказался в пользу маршала Г. К. Жукова. В 1959 году новый министр, Малиновский, предложил ему возвращение на службу в роли инспектора при министре, где Александр Михайлович и находится сейчас. Вот кратко история.

В дачном поселке «Архангельское» мы без труда нашли домик № 18. Зеленые ворота и калитка. Участок соток 30–40 покрыт девственно белым снегом. Видны кустарники и фруктовые деревья – сливы, груши. Дача каменная, небольшая, светлая и очень приветливая.

Александр Михайлович еще очень крепкий, не толстый, в штатском темно-синем костюме, был очень приветлив и рад. На его открытом добром лице немало морщинок. Волосы с проседью еще очень густо лежали на прямо поднятой голове. Познакомились с его женой Екатериной Васильевной.

В кабинете Александра Михайловича большое окно на юг – вид на Москву-реку. «Как у Юсупова», – заметил я ему в шутку.

В кабинете шкафы и полки с книгами, 1-е издание БСЭ, 2-е издание ее же, «История Великой Отечественной войны», произведения классиков отечественной и переводной литературы украшали стены кабинета.

На письменном столе: рукописи, пишущая машинка.

– Вот написали в Институте марксизма-ленинизма (у Поспелова) и издали 5 томов «Истории Великой Отечественной войны». А толк какой? Очень много архивных материалов не использовали, – говорит

А. М. Василевский. – Излагают записки операций, а архив Генерального штаба, документы, мною составленные и оформленные, лежат без движения и даже как следует не систематизированы. Теперь в этом же институте составлен «Краткий исторический обзор Великой Отечественной войны». Ранее меня к консультациям не привлекали, а теперь, вот видите, Поспелов пишет просьбу, чтобы я просмотрел сигнальный экземпляр и дал свои замечания. Я их написал. Так теперь родился ко мне вопросник. Вот он на двух страницах. Совершенно необходимо пересоставление и переиздание «Истории Великой Отечественной войны».

Делу не помог маршал Еременко. Он в своих мемуарах неточен, предвзят и просто необъективен. Приписывает себе замысел Сталинградской операции, а между тем в Генштабе основные мысли и директивы о создании и сосредоточении резервов для этой операции начались еще в августе 1942 года.

Александр Михайлович очень оживился, был весьма рад нашему посещению, особенно Ивану Никифоровичу Рухле. Здесь он более подробно услышал от Рухле историю его работы в роли начальника штаба Сталинградского фронта, разногласия с Маленковым и Жуковым (они обвиняли Рухле в том, что он пропустил немцев к Волге) и последующий арест и отсидку 10 лет.

Очень хорошо отозвался о Тимошенко. Это честный и правдивый человек, хотя и не имеет фундаментального военного образования.

Александр Михайлович собирается писать свои воспоминания. Заглавие что-то вроде «Жизненный путь». Мы подумали, что он мог бы написать свои мысли и под другим, более общественным заглавием.

Просидели два часа, побоялись утомить маршала и ушли очень довольные встречей…»

Маршал Василевский действительно написал воспоминания. Книгу озаглавил так – «Дело всей жизни». А еще была публикация в сборнике «Сталинград: уроки истории». Именно там, ссылаясь на Ставку и Генштаб, маршал пишет, что командование Сталинградским фронтом «явно не справлялось с руководством и организацией боевых действий». Так что откровения бывшего начальника штаба этого фронта генерала Рухле в работе над воспоминаниями о былом, видно, не пригодились Александру Михайловичу. И то сказать, с июня 1942-го он – начальник Генерального штаба, принимал участие в разработке плана наступательной операции под Сталинградом, находился там как представитель Ставки. О том, что начальник штаба фронта Рухле арестован и упрятан на

10 лет в тюрьму – якобы за прорыв немцев к Волге и прочее – Василевский конечно же знал. Как и о том, что летом закрыть коридор в Сталинград, восстановить утерянное положение не смогло и новое руководство – теперь уже двух фронтов, Сталинградского и Донского.

19 августа силами двух армий – 6-й и 4-й танковой – немцы начали очередное наступление. Их подвижная группа прорвала оборону к северу от Калача и к 23 августа вышла к Волге…

Ожесточенные бои разгорелись в сталинградском небе. 23 августа до 2000 самолетов противника бомбардировали город. Телефонно-телеграфная связь с Москвой была нарушена, и о прорыве немцев к Волге командование Сталинградским фронтом докладывало Верховному Главнокомандующему по радио.

На следующий день связь была восстановлена, и утром командующий фронтом и представитель Ставки А. М. Василевский получили такое указание: «У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запугать врага… Самое главное – не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе».

А что? Очень даже оригинально. Вывести бронепоезд, который «стоит на запасном пути», и пусть работает – хоть он и с гражданской войны… Да чтоб чадил как следует, чтоб дыму нагонял побольше на «нахального врага»! Немцы нам 2000 самолетов с бомбами на голову, а мы им «дымы в изобилии» для испуга…

Не знаю, воспользовался ли маршал Василевский теми советами сталинградцам или нет – хроника битвы на Волге оснований для оптимизма что-то не дает.

…25 августа Сталинград объявлен на осадном положении.

26 августа заместителем Верховного Главнокомандующего – с освобождением от должности командующего Западным фронтом – назначен генерал Г. К. Жуков. Вскоре он прибыл под Сталинград. Но… 29 августа 4-я танковая армия противника прорвала оборону Юго-Восточного фронта, расколов боевые порядки 64-й и 62-й армий, и по приказу командующего фронтом войска этих армий были отведены на внутренний оборонительный обвод. Создалась угроза прорыва немцев в пределы Сталинграда с юга.