Текст книги "Хроника времен Василия Сталина"

Автор книги: Станислав Грибанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Но вернемся на фронт.

Май 1944-го. Дивизия истребителей под командованием полковника Сталина получила пополнение из молодого летного состава – около ста человек. Среди них, кстати, был и мой будущий замкомэска младший лейтенант Павел Марюхнич.

Молодых предстояло вводить в строй – готовить для боевых действий. А для этого планировались индивидуальные и групповые воздушные бои, воздушная стрельба по конусам, бомбометание. Те, кто уже малость повоевал, тоже работали небезупречно. В феврале, например, на один сбитый в воздушных боях самолет противника приходилось: в 32-м авиаполку 950 снарядов, в 137-м – 645. Шутка ли, выпустить почти 1000 снарядов по самолету и не попасть. Точно как на митинге: все вроде бы и делом заняты, а проку – как от козла молока.

Тут еще начальник политотдела дивизии Яньков доносит в корпус, что личный состав жалуется на плохое питание и отсутствие бани. Пишет: «В 32-м истребительном авиаполку имеются случаи вшивости…» Вот те на – гвардейцы! Правда, Яньков свое политдонесение заканчивает бодро: «Настроение личного состава хорошее». Вши заели, жрать нечего, но… настроение – по комиссару – хорошее, делу пролетарского интернационализма все преданы.

Замполит одной из частей Г. Кибизов тоже докладывает: «Морально-политическое состояние хорошее. Чувство патриотизма сильно развито среди личного состава. Например, сержант Шкодкин Николай Иванович, мастер авиавооружения, не ходил даже в столовую на ужин».

Вот так замполит Кибизов! Вот до чего довел в полку чувство патриотизма – мужики есть перестали! Похоже, еще чуток поработать в этом направлении – всем полком отказались бы от столовки – до самой победы. А этакую инициативу развернуть бы да по всем фронтам Красной Армии…

Нет, что ни говори, дивизия Василию Сталину досталась веселенькая. Летят пилотяги в бой вместе со вшами. Перекусить бы чем, так вон Шкодкин пример какой показал… Ну и лупят бойцы в белый свет, как в копеечку: тыщу снарядов из «шкасов» на один сбитый! И это в родном 32-м гвардейском, первый командир которого Иван Клещев в одной атаке как-то пять «Юнкерсов» срезал.

Вот еще из политдонесения:

«Надо отметить, что материальная часть эскадрильи майора Шульженко приходит в полную негодность для боевой работы. У большинства машин моторесурсы выработаны на 90–95 часов. Вокруг этого идут нездоровые разговоры среди летчиков. Так, летчик Каверзнев, получив приказание на четвертый вылет, заявил: „Луч ше бы заболеть чем-нибудь, только бы не летать на этой гробине”. Каверзнев из четвертого полета не вернулся…»

Короче говоря, в первый же день после принятия дивизии новый командир приказал прекратить всякие городские отпуска в связи с приведением частей дивизии в полную боеготовность. На следующий день вечером сыграли боевую тревогу в гарнизоне. Готовность показали неплохую: 32-й полк собрался через 12 минут, 63-й – через 16, но вот 137-й проволынил – только через 21 минуту командир полка доложил о готовности.

Рано утром, в 5 часов 00 минут, Василий еще раз проверил готовность. Сталинградцы сократили время до 7 минут. А 137-й полк собирался к боевому вылету полчаса!..

Состоялся разбор. Как выяснилось, начальник связи полка старший техник лейтенант Певзнер, которому было приказано организовать в гарнизоне трансляционную радиосеть для оповещения частей, к исходу дня установку точек завершил. Доложил, что все в порядке, а на самом деле слышимость оказалась слабой. К тому же начальник связи оставил включенными в сеть ряд точек, не имеющих к оповещению по тревоге никакого отношения. Ах, Певзнер, Певзнер… Так ведь недолго целую дивизию под удар подставить…

И вот первое взыскание от комдива Сталина. За срыв боевой связи оповещения он объявил Певзнеру 5 суток ареста с удержанием 50 процентов зарплаты за каждый день ареста.

В заботах, больших и малых, победах и потерях, радостях и огорчениях полетели боевые будни молодого командира дивизии. После проверки боеготовности частей Василий ударил во все колокола по поводу самолетного парка авиационных полков. Обновить технику во что бы то ни стало! И чем быстрее – тем лучше.

В конце мая дивизия получила новехонькие боевые машины Лa-5 с моторами М-82ф и М-82фн. Истребители с форсажным режимом пилоты оценили по достоинству. Теперь уже и стрелять можно было не за версту – легче сманеврировать и самому энергично выйти из-под атаки. Затем комдив распорядился получить новые полетные карты и приступить к изучению района предстоящих боевых действий.

Верховным Главнокомандованием было принято решение о проведении стратегической наступательной операции по освобождению Белоруссии под кодовым названием «Багратион». В полном объеме планы, связанные с этой операцией, в высшем командовании знали лишь пять человек. Запрещены были всякая переписка, телефонные, телеграфные разговоры.

К началу операции по указанию Ставки 1-й гвардейский истребительный авиакорпус включался для усиления в 1-ю воздушную армию. Полки дивизии Василия Сталина перебазировались на аэродромы Изубри и Жваненки и действовать им предстояло на Оршанском, Борисовском, а затем и Минском направлениях. Боевые задачи дивизии были самые разнообразные – завоевание господства в воздухе, прикрытие наших наземных войск, разведка аэродромов и войск противника, штурмовка аэродромов, прикрытие боевых действий авиации.

23 июня 1944 года в 9 часов утра после мощной артиллерийской и авиационной подготовки ударные группировки 3-го Белорусского фронта перешли в наступление. Вечером 24 июня Москва уже салютовала двадцатью артиллерийскими залпами войскам фронта, которые прорвали сильно укрепленную оборону противника, южнее Витебска продвинулись в глубину до 30 километров и расширили прорыв до 80 километров.

Не успел рассеяться дым артиллерийского салюта в честь освобождения Витебска, как наши войска ворвались в Оршу, оказавшуюся в глубоком тылу в результате стремительного наступления. В столице снова запалили пушки. 2 июля 1944 года Верховный Главнокомандующий отмечал в своем приказе успешные действия 3-го Белорусского фронта, войска которого перерезали сообщения немцев из Минска в Вильно и Лиду, 1-го Белорусского – в результате удара их конницы, танковых соединений и пехоты были отрезаны пути сообщения немцев из Минска на Брест и Лунинец.

В 20–25 километрах восточнее Минска оказалась 4-я немецкая армия. Ликвидация ее означала катастрофу группировки противника на Минском направлении, а это уже зависело от того, кто будет действовать более энергично: наши – наступать или немцы – отступать.

О победных операциях Красной Армии написано много. И если я здесь вкратце обозначил хронику события тех дней, то лишь для того, чтобы пояснить ситуацию, в которой оказался 23-летний командир авиадивизии Сталин в ночь на 6 июля.

К тому времени полки и управление 3-й истребительной авиационной дивизии перелетели и разместились на аэродроме Слепянка, неподалеку от Минска. И тут оставшаяся окруженной группировка немцев общей численностью до пяти пехотных дивизий с артиллерией и танками, стремясь прорваться на запад, к своим войскам, ринулась на Минск. Немцы полагали, что город еще в их руках.

К исходу 5 июля, прорвав кольцо, они подошли на восточные подступы к Минску. Создалась непосредственная угроза аэродрому Слепянка и частям дивизии.

Сохранилось донесение комдива командиру корпуса об обстановке и действиях личного состава авиационных частей в бою, который академически именуется как ближний оборонительный. А проще – это когда на тебя в упор направляют артиллерийский ствол, ты сидишь в кабине боевой машины, беспомощной, не приспособленной летать ночью, и ждешь залпа…

«Я принял решение спасти материальную часть, гвардейские знамена и секретные документы штаба дивизии и штабов частей, – пишет Василий. – Для этого отдал приказ об эвакуации их на северо-восточную окраину Минска. Начальнику штаба дивизии подполковнику Черепову поручил организовать наземную оборону на подступах к аэродрому для охраны материальной части, так как с наступлением темноты без заранее организованного ночного старта поднять в воздух летный эшелон было невозможно.

Сам на У-2 убыл ночью на аэродром Докуково – для организации там ночного старта. Организовав старт, оставил для приема экипажей капитана Прокопенко и на Ли-2 вернулся в Слепянку. В случае крайней необходимости я уже был готов поднять самолеты в воздух.

К моему возвращению эвакуация штабов была закончена. Она прошла исключительно организованно и быстро. Под минометным обстрелом было вывезено необходимое имущество, знамена, документация штабов.

Начальником штаба нашей дивизии, командирами 43-й истребительной артиллерийской бригады и 1-й гвардейской Смоленской артбригады была организована надежная оборона на подступах к аэродрому.

Утром на штурмовку противника произвели 134 боевых вылета, израсходовали 13115 снарядов. Штурмовка парализовала группировку противника и раздробила его на мелкие группы.

После штурмовки летный эшелон был выведен из-под удара и перебазирован на аэродром Докуково. Личный состав управления дивизии вместе с техническим составом частей, взаимодействуя с артбригадами, уничтожили в наземном оборонительном бою 200 солдат и офицеров и захватили в плен 222 человека.

В борьбе с немецкими захватчиками стойкость и мужество проявили офицеры, сержанты и рядовые управления и частей дивизии, из числа которых отмечаю…

3-я гвардейская истребительная авиационная Брянская дивизия вверенного вам корпуса готова к выполнению любых боевых задач.

Командир 3 гв. истребительной авиадивизии

В. Сталин».

Много всего этого или мало для двадцатитрехлетнего парня на одну ночь – судите сами. А чтобы еще ясней представить фронтовые заботы молодого комдива, расскажу о случае, который произошел в середине августа на аэродроме Шяуляй.

Полки 3-й гвардейской авиационной дивизии, продвигаясь вслед за наступающими войсками, то и дело перебазировались на передовые аэродромы. 27 июля,

сломив сопротивление противника, наши овладели важным узлом его обороны городом Шяуляй. Выход в этот район угрожал вражеским коммуникациям, связывающим Восточную Пруссию с Прибалтикой, так что немцы предпринимали отчаянные попытки остановить наступление Красной Армии. В полосу наступления 1-го Прибалтийского фронта немецкое командование перебросило крупные резервы, и силами семи танковых, одной моторизованной дивизии противник наносил сильные контрудары.

Особенно напряженные бои разгорелись в районе Шяуляя – бои не только на земле, но и в воздухе. Бывший заместитель командира дивизии генерал-лейтенант авиации А. Ф. Семенов объяснял ту ситуацию так: «Противник стал широко использовать для штурмовых действий истребители «Фокке-Вульф-190». В связи с этим нам тоже пришлось несколько менять тактику прикрытия наземных войск: увеличили состав патрульных групп, ввели так называемый скользящий график патрулирования. Тем самым значительно была снижена эффективность ударов немецкой авиации».

График – графиком, а 15 августа, чуть свет, в 6 часов 55 минут, на шяуляйский аэродром налетели четыре «фоккера». В результате в управлении дивизии и роте связи было ранено четырнадцать человек, водитель сержант Дьяченко тут же скончался от ран.

На следующий день – по своему графику – два полка пехоты и 50–80 танков противника из района Кельмы и два полка и до 200 танков из района Куршенай перешли в наступление на Шяуляй и к исходу 17 августа начали обстрел аэродрома.

Так уж вышло: именно в это время на побывку к Василию прилетела из Москвы его жена, Галя Бур донская. В семье и теперь часто вспоминают ту их милую встречу.

.. Под покровом темноты на аэродром прорвались немецкие танки. Что греха таить, вокруг поднялась страшная паника. Тогда Василий посадил в открытую автомашину жену и на полном ходу провел с бойцами политиковоспитательную беседу. «Трусы! – с солдатской откровенностью обратился комдив к своим гвардейцам, тут же – для убедительности – добавил несколько динамичных выражений, затем остановил машину и указал на жену: – Вон, смотрите, баба и та не боится!..» Гвардейцы – народ смекалистый, понятливый. Тонкий намек Василия Иосифовича уловили и, быстренько придя в себя – кто в чем был – в кабины и по газам. А с воздуха – ну что с теми каракатицами на гусеничном ходу разговаривать!

Стрельба, как утверждали мои учителя-фронтовики, лучший способ передачи мыслей на расстоянии. Истребители полковника Сталина пользовались этим довольно умело, так что они вполне доходчиво довели до немцев огорчение своего комдива: тактично ли было нарушать редкие на фронте минуты свидания молодых?..

Как закончился тот своеобразный интимный вечер для комдива Сталина, мне рассказал одессит А. Е. Скрябин.

Короче, в августе 1944 года полк торпедоносцев стоял вместе с дивизией Сталина на одном аэродроме. Высокие темпы наступления вызывали ряд трудностей со снабжением частей боеприпасами, горючим, продовольствием. База морской авиации находилась вообще далеко – в Ленинграде. Но комдив истребителей никакой бюрократии не признавал и чем мог помогал товарищам по оружию.

– На каждом столе для нас по вечерам стояла пол-литра – на четверых. Играл духовой оркестр. И все наши летчики о Василии Иосифовиче отзывались хорошо, – рассказывал Алексей Егорович, а я слушал старого солдата и думал: да, собственно, что за смысл сочинять-то ему? Василий – не сват и не брат этому мужественному и честному человеку. Таких, кто заискивал да лебезил перед сыном Сталина, много было – от рядового до самых высокопоставленных. А как только почувствовали, что обстановка изменилась, что Василий в беде оказался, – тут же отреклись от него. Холуй – он всегда холуй!

В ту августовскую ночь, по рассказу одессита Алексея Скрябина, летчика прославленного 1-го гвардейского минно-торпедного авиаполка Краснознаменного Балтийского флота, когда свыше трехсот танков и гитлеровская пехота навалились на аэродром, последними оставляли его командир полка торпедоносцев подполковник И. И. Борзов и комдив В. И. Сталина.

– А перед ними должен был взлетать младший лейтенант Муравьев. Вдруг на его «Бастоне» лопнуло колесо. Что делать?..

Алексей Егорович хороший рассказчик, он помнит множество подробностей фронтовой жизни, словно было это все с ним только вчера.

– Я тогда предложил Муравьеву пробить из пистолета другое колесо и взлетать на ободах. Все лучше, чем под гусеницами танков оказаться. Пилот согласился, сбросил уже на землю торпеду, и тут, глядим, бежит комдив Сталин. Спрашивает – в чем дело? А сам уже прикинул ситуацию и командует: «Скорей к Борзову!» Иван Иванович взял экипаж на борт, и все вместе взлетели. За нами – Василий Иосифович…

В жаркие августовские дни один из полков 3-й гвардейской стоял на аэродроме вместе с 303-й истребительной авиадивизией Г. Н. Захарова и полком «Нормандия». Василий тогда предложил Пуйяду перейти с французскими летчиками в его соединение. Командир «Нормандии» поблагодарил за доверие, но остался с дивизией, в которой французы начали свою боевую работу в небе России.

– Вася вскоре прикатил ко мне, – вспоминал Георгий Нефедович. – Только что прошел сильный дождь, все дороги стали непроезжими, но, гляжу, кто-то пробирается на тракторе. Оказалось, Василий. Мы пообщались вполне дружески, как в старые довоенные времена. Поужинали. О французах ничего не говорили. Потом Вася сел на трактор, попрощался – и порулил к своим гвардейцам…

Комдив Сталин гордился этим званием – гвардия! При случае не забывал подчеркнуть: мы – гвардейцы! Когда готовилось сентябрьское наступление дивизии,

летчикам предстояло взаимодействовать с 3-м гвардейским механизированным корпусом – подвижной группой 43-й общевойсковой армии. Это было уже в районе северо-западнее Бауска. И вот перед началом боевых действий комдив обратился к авиаторам с такими словами:

«Товарищи! Сегодня части 1-го Прибалтийского фронта начали генеральное наступление по окончательному освобождению советской Прибалтики от немецких захватчиков. Уверен, что личный состав вверенной мне дивизии в грядущих боях не посрамит гвардейского знамени и удостоенной чести гвардейцев, краснознаменцев, суворовцев.

Командир 3-й гвардейской истребительной авиационной Брянской Краснознаменной ордена Суворова II степени дивизии гвардии полковник Сталин».

И гвардейцы старались. К примеру, за один только день, 15 сентября, летчики дивизии совершили 288 боевых самолето-вылетов, провели 21 воздушный бой. При этом было сбито 47 самолетов. Наши потери – 1 экипаж и 3 самолета.

Конечно, чего проще – давить на басы: «Вперед, ребята! Родина вас не забудет!..» Но на одних эмоциях много не навоюешь – молодой комдив понимал это. Да как было не понять-то?

31 августа бросился он в кабину истребителя – возможность лететь на боевое задание подвернулась, – а мотор на самолете не запускается. Взлетел Василий на другой машине – там тоже неполадки, да еще и шлемофон неисправным оказался.

Прибыли в 63-й авиаполк новехонькие Лa-7 – как не проверить в бою! По газам – и тут пошло. После взлета левая нога шасси не убралась, наддув мотора оказался не полный, а в бою как быть, если мотор не тянет? На «лавочкине» и управление оказалось неотрегулированным, и на пробеге после посадки летчик этот утюг едва-едва остановил – пружину на тормоза поставили, словно для трактора ЧТЗ.

Что за черт! Специально, что ли, комдиву такие машины подсовывают?.. Решил Василий убедиться в том и попросил проверить самолет инспектора Красавина – и у того не все в порядке.

А тут из-за отказа мотора на взлете заместитель командира эскадрильи Масленников чуть не погиб. Мотор обрезал, но летчик был опытный – приземлил машину в поле да скапотировал. Хорошо, что не придавило.

Комдив Сталин еще в августе докладывал начальству, что дивизия уже три месяца ведет напряженную боевую работу, указывал: «Материальная часть 137-го и 32-го полков требует тщательного ремонта. Новые самолеты Ла-7 в 63-м авиаполку имеют большое количество заводских дефектов и требуют доведения до нормального состояния. Летный состав переутомлен. Для частей авиадивизии крайне необходимо три дня свободных от боевой работы для профилактического осмотра матчасти и отдыха летчиков». Да что эти просьбы: все потом, держитесь как-нибудь…

Много забот прибавила Василию новая его должность. С одними только батальонами аэродромного обслуживания сколько мороки. Замполит Соловей доносит: «Начпрод и командир 71-го БАО недостаточно уделяют внимания на работу столовой технического состава. В столовой не хватало посуды, кружек, ложек. Например, на 198 человек всего 28 тарелок и в первый день было всего 3 кружки. Офицерам приходилось пить чай из тарелок».

А вот случай в августе. Тут полковник Сталин вынужден был даже приказ написать: «Группа бомбардировщиков 1 ГБП, возвращаясь с боевого задания, из-за недостатка горючего произвела вынужденную посадку на аэродроме Шяуляй. Мною было отдано приказание командиру БАО приготовить нормальный отдых…» (Тут контрольные органы архива зачеркнули в моей рабочей тетради несколько строчек – с их точки зрения, это нежелательная утечка информации, порочащей славу Красной Армии. А суть в двух словах проста: бюрократы из БАО не встретили как следует, не накормили экипажи, вернувшиеся после боевого вылета. – С.Г.)

Дальше полковник Сталин пишет, что подобные проступки подрывают его авторитет, как командира соединения, и в приказной части заключает: «В целом этот позор лег на все наше гвардейское соединение. Приказываю: гвардии сержанта (имярек) арестовать на 10 суток строгого ареста и лишить звания гвардейца».

Вообще-то Василий старался не наказывать людей. Искал другие пути для поддержания в полках порядка и дисциплины. За тот же сентябрь 1944-го он объявил 53 поощрения и только одно взыскание. Сохранилось, например, его обращение к председателю военного трибунала 3-й воздушной армии:

«Представляю материал на летчика вверенного мне 32-го истребительного авиаполка лейтенанта Урюпина Евгения Ивановича.

Ходатайствую о снятии судимости с упомянутого. Тов. Урюпин за время пребывания в дивизии проявил себя смелым и отважным летчиком-истребителем и в воздушных боях с немецкими захватчиками вполне искупил совершенный им ранее проступок.

24.9.44 г.

Командир дивизии полковник Сталин».

Ходатайствовал Василий и о снятии приговора с инспектора-летчика Константина Алексеевича Красавина – на его счету было уже свыше 300 боевых вылетов.

Особенно комдив заботился о поощрении своих бойцов, возмущался, когда в оценку боевой работы его подчиненных вмешивались посторонние, которым сверху якобы виднее было, кого, за что и как награждать.

В конце августа 1944-го – после свиданий с немцами-танкистами на минском да шяуляйском аэродромах – комдив Сталин, видно, уже сильно разгневанный штабистами, пишет рапорт командиру 1-го гвардейского истребительного авиакорпуса генералу Белецкому:

«Мной были Вам представлены к правительственным наградам – боевым орденам – достойные командиры и летчики: гв. старший лейтенант Боровик и гв. лейтенант Сергеев. Представляли к ордену Красного

Знамени, а награждены орденом «Отечественная война» I ст. Гв. младший лейтенант Исаков представлялся к ордену Красного Знамени – награжден тоже «Отечественной войной» I ст. Гв. младшие лейтенанты Перовский, Потапович представлялись к ордену «Отечественной войны» I ст., а награждены этим орденом, но II степени.

Не понимаю, как награждать боевыми орденами? Почему мнение командира дивизии не является авторитетным по данному вопросу?..»

В самом деле, вот водитель роты связи рядовой Архип Костяев. Когда под Минском срочно эвакуировали штаб дивизии со всеми бумагами, знаменами, печатями, автомашин не хватило, тогда, уже под огнем пехоты, солдат подобрал какую-то трофейную машину, погрузил остатки дивизионного хозяйства и вывез все из-под удара противника. Как не наградить?

Или линейный надсмотрщик той же роты Алексей Капутин. Ему была поставлена задача – вынести телефон на передний край обороны и доносить оттуда о всех передвижениях противника. Капутин, несмотря на ураганный огонь, как записано в представлении на орден Красной Звезды, с честью справился с задачей: «Протянув линию связи от командного пункта комдива Сталина к среднему краю обороны, он мужественно оставался на своем посту и четко доносил о всех действиях противника, что несомненно имело решающее значение в успехе ликвидации вражеской группировки».

Вообще-то наиболее приближенным тогда к месту прорыва немецкой группировки оказался штаб авиадивизии. Так что, поди разберись, особенно ночью, где был передний край обороны. До батальона гитлеровцев прорвалось к штабу, но ничего – устояли наши. В какой-то момент боя старший телеграфист Ф. Л. Коканова оставалась одна на коммутаторе и под огнем противника обеспечивала связь дивизии с частями и штабом корпуса. Ее комдив представил к ордену Славы III степени.

Как же тут было не гневаться на равнодушие армейских чиновников! То награды заменять примутся: этому —

то, а этому – другое. То вообще откажут, мол, представление неграмотно составлено. И комдив наставляет, просит: «Тов. Крюков! Относитесь к наградным листам серьезней. В. Сталин».

И все же, пожалуй, самой высокой наградой летчикам были не звезды да медали из Кремля, а нечто другое. Дороже всего воздушные бойцы ценили благодарность матушки-пехоты и танкистов. Высокую оценку за помощь в ликвидации прибалтийской группировки противника истребители 3-й гвардейской авиадивизии получили от командования механизированного корпуса, с которым они взаимодействовали. «Нужно особо отметить, – писал в донесении командир мехкорпуса генерал-лейтенант Обухов, – бомбардировку переправ на реке Западная Двина истребителями дивизии полковника Сталина».

Благодарность летчикам 3-й гвардейской за боевые действия в районе окруженной немецкой группировки восточнее Минска выразил и командир 1-й Смоленской истребительной противотанковой артиллерийской бригады РГК полковник Пилипенко. «Командир 3-й иад^[3] полковник Сталин, – отмечал он, – находясь на наблюдательном пункте, добился прекрасных результатов взаимодействия с артиллерией по уничтожению немецких войск… Благодарность ему от личного состава бригады за хорошую слаженность и смелость лётчиков-гвардейцев и умелое руководство ими в бою!»

В октябре 1944-го 1-й Прибалтийский фронт предпринял новый удар – на Мемельском направлении. За четыре дня наши войска прорвали оборону противника на глубину 60–90 километров, вышли на побережье Балтийского моря и таким образом отрезали от Восточной Пруссии основные силы группы «Север».

1944-й уходил в историю. За год 3-я гвардейская истребительная авиадивизия провела 19 перебазирований, при этом покрыла свыше 2000 километров. 7536 боевых вылетов, 263 воздушных боя, 364 сбитых самолета противника – таков итог боевой работы. Свои потери – 66 самолетов и 39 летчиков. Были еще и не боевые потери – 36 самолетов и 6 летчиков. Это как водится. Только с чувством, напоминающим застенчивость, в нашей исторической литературе о потерях – боевых и не боевых – предпочитают помалкивать.

Впрочем, надо полагать, и правильно. На политикоморальное состояние войск подобная информация наводит тоску. А чтобы тоски в боевом коллективе 3-й авиадивизии вообще не было, моральный дух гвардейцев укрепляли опытные специалисты из команды Мех-лиса. Как там получалось в политдонесениях комиссара Стельмащука: в бою потеряли две руки, три ноги, одну голову и выпустили боевой листок…

В дивизии таких «показателей» набиралось значительно больше. Партполитаппарат и работники политотдела, например, с 1 по 13 августа 1944 года добились выпуска 26 боевых листков. Кроме того, они «сделали 19 докладов поэскадрильно и 42 беседы на различные темы»…

«А может, вернемся?..»

В конце февраля 1945 года Василию Сталину пришлось распрощаться с боевыми друзьями – гвардейцами 3-й истребительной. Он получил назначение командовать авиадивизией в воздушной армии С. И. Руденко, действовавшей в составе 1-го Белорусского фронта на Берлинском направлении.

«Выпускник Качинского училища, Василий Иосифович, – пишет маршал авиации Руденко в своих воспоминаниях, – начал войну инспектором-лётчиком, под Сталинградом командовал 32-м гвардейским полком, потом 3-й гвардейской дивизией.

В ходе боев под Берлином он возглавил 286-ю истребительную дивизию. За успешные действия был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Суворова I степени, польским крестом Грюнвальда».

Я как-то расспрашивал маршала о Василии Сталине и обратил внимание на слова, сказанные Сергеем Игнатьевичем в характеристике его бывшего подчиненного: «Вася был умный парень…»

Запомнилось мне это почти по дословному совпадению другой характеристики Василия, которую дал ему генерал-полковник медицинской службы Е. И. Смирнов, бывший начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии, а после войны министр здравоохранения СССР. Ефим Иванович часто бывал в семье

Иосифа Виссарионовича, знал Василия хорошо и вот тоже отметил: «Василий был умный, способный. Но его никто не воспитывал: матери не было, отцу некогда…»

Коль уж зашла речь о воспитании нашего героя, приведу выдержку из письма А. Г. Котова. Как-то Василий завел с другом такой разговор: «Отец на меня жалуется, говорит, что я горяч, не выдержан, веду себя не как положено. А кто в этом виноват? От кого я мог быть хорошо воспитан? Сам он не занимался нашим воспитанием – у него работа. После смерти матери отдал нас на воспитание во второй интернациональный дом – вместе с испанскими детьми. Затем нас воспитывали беззубая немка и рязанский милиционер, который научил меня пить водку и шляться по бабам. Вот и все мое воспитание. Хорошо хоть немного подправила пробелы в этом Качинская школа, где мне не давали поблажек…»

После войны, как рассказывают нынче все, кому не лень, сын Сталина окончательно запил да загулял. Словом, все, как у отпрысков руководящей партийной элиты времен Хрущева-Брежнева, – нынешним-то сам Бог велел!

И все же из песни слова не выкинешь. Да, жил, в святые не вписывался. Но оставался летчик Василий предан боевому братству, своим однокашникам, с кем летал еще в Каче, бесстрашным пилотягам, с кем ходил в атаки по фронтам войны. Не забыл он и Сашку Котова.

После ранения Александр Григорьевич вернулся в родную деревню. Прикованный к постели, он, казалось, навсегда уже был вычеркнут из жизни. Но спустя два года усилием воли Котов сделал первый шаг – ноги ожили. А вскоре его отыскал Василий и вернул в строй, в родную летную стихию.

«Человек он был противоречивый: вспыльчивый, резкий, но добрый, – пишет Александр Григорьевич. – Он терпеть не мог недисциплинированности, разгильдяйства. Многим от него попадало. Но многие товарищи из нашей среды обязаны ему своим ростом».

Замечу, эта характеристика Василия Сталина сделана в годы, когда уже не было ни его грозного отца, ни самого Василия. Врать не требовалось – все уже было развенчано, все оплевано, продано и предано!

Ну а если при жизни Василия – так ли все неправда? Вот, к примеру, из аттестации на комдива Сталина: «За первое полугодие 1946 года проведено 22 леино-тактических учения, все они прошли организованно, без происшествий. В целом дивизия по выполнению плана всех видов учебно-боевой подготовки занимает первое место в корпусе. За время, прошедшее после войны, 286-я дивизия заметно выросла, стала более организованной. Летный состав полностью подготовлен к выполнению боевых задач на средних высотах, 40 % летчиков могут летать на больших высотах и в сложных метеоусловиях.

Сам генерал-майор авиации Сталин обладает хорошими организаторскими способностями, оперативно-тактическая подготовка хорошая. Свой боевой опыт умело передает летному составу. В работе энергичен и инициативен, этих же качеств добивается от подчиненных. В своей работе большое внимание уделяет новой технике, нередко подает новаторские мысли и настойчиво проводит их в жизнь. Летную работу организует смело и методически правильно».

В аттестации высказана озабоченность состоянием здоровья Василия Сталина, отмечено, что он вспыльчив, не всегда умеет себя сдерживать, с подчиненными допускает грубость, а иногда слишком доверяет им.

А в общем Василий Иосифович «дисциплинирован, идеологически выдержан, морально устойчив». Вывод: «Занимаемой должности вполне соответствует, может быть назначен на повышение, целесообразно было бы использовать в инспекторском аппарате Главного управления Воздушных Сил Красной Армии».