Текст книги "Хроника времен Василия Сталина"

Автор книги: Станислав Грибанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

(Л. Тархова. «Заложники Кремля», 1998.)

«Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика Ил-28, и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил: „То, что произошла катастрофа, вы не забудете. Но не забудьте, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи. Вот это не забудьте!”»

(Из воспоминаний генерала А. Сергеева.)

«А потом у отца появилась третья жена – Капитолина Георгиевна Васильева, известная в то время пловчиха. Я ее вспоминаю с благодарностью, да и теперь мы поддерживаем связи. Она была единственной в то время, кто по-человечески пытался помочь отцу».

(Из воспоминаний А. Бурдонского.)

«Случилось это у деревни Петрово-Дальнее. Как-то Василий Иосифович пригласил меня на охоту. Перед этим он подарил мне отличное ружье французской фирмы. Ну вот, отправились сначала на дачу. Там, по дороге, «топтуны» в гражданском, автоинспекторы с телефонами. Особисты мне ценное указание заранее дали: „Когда Василий Сталин на коне – головой отвечаешь!” Ну хорошо.

Утром я поднялся, смотрю – а Василия Иосифовича нет нигде. Тогда я беру «Шайтана», на коня – и в поиски. Собака по следу привела к реке. Гляжу, точно: следы от копыт «Ледка» на берегу обрываются. Значит, переплыл на другой берег. Я решил в объезд, через мост переправиться. И вот в деревне. Спрашиваю у ребят: „Не проезжал здесь дядя на коне?” – „Проезжал! Конь красивый такой!” Показали, куда поехал. Я, как старый разведчик, туда – без особого шума. Но в избе, видно, заметили меня, дверь распахнулась и вышел Василий.

– Нашел и здесь! – смеется.

– Я же отвечаю за вас… – говорю и вижу, как на крыльце появляется красивейшая женщина…»

(Из рассказа коновода Мамралиева.)

«В октябре или ноябре 1950-го мы с Василием поехали в санаторий в Сочи. Иосиф Виссарионович в это время отдыхал в Рице и пригласил нас к себе. Я думала, что едем на день-другой, села в одном платьице в машину, и мы покатили.

Со Сталиным отдыхали некоторые члены правительства, и утром, когда все собрались на завтрак, Иосиф Виссарионович представил меня им, начиная с Молотова:

– Вот моя невестка. – Эти слова он произнес так, будто мы были давным-давно знакомы.

Потом Сталин спросил:

– Что будем пить?

Я вдруг как сказану:

– Коньяк!

Он взял маленькую рюмочку и налил. Рюмочка та, конечно, так и простояла. Все пили грузинские вина Цинандали, Цоликаури. Помню, у Сталина был узенький длинный бокальчик – этого ему хватало на весь завтрак или обед».

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«О Василии сейчас пишут много неправды. Образ жизни у него был такой, что в доме часто было просто нечего поесть. Только несколько дней после получки – выпивка и закуска, полно друзей, а потом – шаром покати, надо приходить со своей буханкой хлеба».

(Из воспоминаний генерала А. Сергеева.)

«Раз Василий звонит:

– Ты не против – я получку отдам взаймы? Протянешь месяц?

– Протяну, – отвечаю. – Если цепочку не будешь водить.

– Какую цепочку?

– Из генералов! – Как завалятся – тут по тревоге собирай, накрывай. А ведь все это что-то стоило…

Иосиф Виссарионович как-то поинтересовался:

– Какие у вас доходы? Сколько человек семья?

Я стала перечислять: мы с Васей, Саша, Надя, Лина – моя дочка. У Василия оклад 5 тысяч рублей, у меня – 2,5 тысячи. Василий платит алименты 1,5 тысячи, потом взносы, займ. Остается на семью тысячи четыре.

– Это сколько же получается в день? – спросил Сталин.

Я попыталась сосчитать: выходило что-то около 25 рублей на человека.

– Маловато, – заметил Иосиф Виссарионович. – Вот когда будет сотня в день, да еще бутылка вина сухого к обеду, вот тогда жизнь можно будет назвать нормальной. А сейчас – неважная жизнь…

На этом разговор закончился. Вдруг через месяц в наш дом на Гоголевском бульваре приезжает водитель от Сталина. Василий выскочил, а водитель говорит:

– Нет, мне Капитолину Георгиевну. Пакет приказано передать ей.

Там была вся месячная зарплата генералиссимуса – 10 тысяч рублей. И стояла надпись: «Зарплата И. В. Сталина за декабрь 1950 года».

Василий, конечно, обрадовался:

– Слушай, мне нужно купить кобылу!

– Знаешь что, у тебя нет костюма, даже штанов гражданских. У Саши руки вылезают из рукавов. Не говорю уж о себе. Так что эти деньги на семью! – возразила я.

А вечером позвонила Светлане:

– Света, отец дал нам десять тысяч. Прислал свою зарплату. Я поделюсь с тобой.

– Ни в коем случае! Не смей! И не придумывай! У тебя семья… – заволновалась Светлана.

А через месяц звонит мне:

– Слушай, отец мне тоже прислал!..

Светлана не знала: когда Сталин подсчитывал наш доход, я сказала:

– У нас плоховато, а у Светланы еще хуже.

Она развелась тогда со вторым своим мужем Юрой Ждановым и осталась с двумя детьми… Так Иосиф Виссарионович и рассылал нам свою зарплату до конца 1952 года».

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«10 февраля 1952 г.

Дорогой папочка!

Мне очень хочется тебя видеть, чтобы поставить тебя в известность о том, как я живу сейчас. Мне хочется самой тебе обо всем рассказать с глазу на глаз. Я пыталась было несколько раз, но не хотела приставать к тебе, когда ты был нездоров, а также сильно занят.

Прежде всего, я очень довольна занятиями в Академии общественных наук, там у меня идут дела неплохо и, кажется, мною там тоже довольны. Это большая радость для меня, потому что при всех моих домашних неурядицах занятия любимым и интересным делом заслоняют собой все остальное.

Что касается Юрия Андреича Жданова, то мы с ним еще накануне Нового года решили окончательно расстаться. Это было вполне закономерным завершением, после того как мы почти полгода были друг другу ни муж, ни жена, а неизвестно кто, после того как он вполне ясно доказал мне – не словами, а на деле – что я ему ничуть не дорога и не нужна, и после того как он мне вторично повторил, чтобы я оставила ему дочку. Нет уж, довольно с меня этого сушеного профессора, бессердечного «эрудита», пусть закопается с головой в свои книжки, а семья и жена ему вообще не нужны…

Так что, папочка, я все-таки очень надеюсь тебя увидеть, и ты, пожалуйста, на меня не сердись, что я тебя оповещаю о событиях post faktim, ты ведь был в курсе дел и раньше.

Целую тебя крепко-крепко.

Твоя беспокойная дочь».

(Светлана Аллилуева-И. В. Сталину.)

«Раз Вася пришел с Сережей Берией, закрылись в комнате и долго разговаривали. Вдруг Вася выходит и говорит:

– Дай часы «ланжевон». Надо Сергею подарить – он на Светлане женится.

– Это же политика! Не вмешивайся…

Но Василий не слушал.

Тогда я позвонила Светлане, и мы встретились на Гоголевском бульваре. Я знала жену Сергея Марфу Пешкову – внучку Горького. Это была красивая стройная женщина. Вместе с Сергеем бывала у нас, в их отношениях не было заметно ничего плохого. И вот я говорю:

– Светка, подожди. Это какая-то игра, политическое дело. Все пройдет – такая полоса…

Но она свое:

– Я все равно разойдусь. Юра занят только наукой, профессорами…

Через три дня их развели. Берия знал, что в школе Света была влюблена в его сына, и искал ходы сближения со Сталиным. А Сергей объявил: „Я уезжаю в командировку”, – он занимался ракетами – и исчез. Дело было в конце 1951-го или начале 1952 года».

(Из воспоминаний Капитолины, Васильевой.)

«Я учился в одной школе со Светланой, дружил с ней. Мы часто ходили друг к другу в гости. Бывало, Иосиф Виссарионович приходит в свою кремлевскую квартиру на обед и зовет нас, приглашая к столу. Разговаривал он с нами как со взрослыми, рассказывал о прочитанных книгах, советовал, что нам прочесть.

У Сталина была большая библиотека. Но он настолько владел своими стеллажами, что наизусть помнил, где какая книга находится. Допустим, ему понадобилась цитата для подкрепления какой-то мысли, он подходит к полке и безошибочно достает нужный том, читает соответствующий фрагмент. Но меня, честно говоря, больше всего потрясло в его библиотеке огромное количество грузинской литературы. У него была вся классика, он постоянно получал все новинки из Тбилиси. Иосиф Виссарионович остался очень недоволен, узнав, что я за этими новинками не слежу. В присутствии посторонних Сталин говорил по-русски, а отчитал меня на родном языке…

Думая о поучительной жизни Светланы, вспоминаю одну историю, связанную с ней.

Как-то пограничники вручили мне несколько трофейных пистолетов, среди них – маленький «вальтер» с очень красивой инкрустацией. Приехав в Москву, я подарил его Светлане. Она была счастлива. Еще бы, стала владелицей личного оружия!.. Прошло несколько месяцев, и я почти позабыл об этом случае. И вдруг в Ленинградской военной академии, где в то время я продолжал учебу, появляется тот же генерал Власик и говорит: „Собирайся, хозяин тебя вызывает!”

Сталин завтракал, когда мы к нему приехали. Как всегда, он пригласил нас к столу, накормил, а потом начал расспрашивать об учебе, о жизни. Сижу и не могу понять, зачем я ему понадобился. После некоторой паузы последовал вопрос: „Это ты подарил Светлане пистолет?” Отвечаю: „Да, я”. Иосиф Виссарионович бросил на меня пронзительный взгляд и проговорил: „Слушай, где у тебя мозги, что ты девушке такую игрушку даришь! Ты взрослый человек, отвечающий за свои поступки, как ты мог это сделать! Ты знаешь, что сотворила ее мать?”

Я в самом деле не знал, что мать Светланы – Надежда Аллилуева – застрелилась. Сталин долго не мог поверить, что я впервые слышу об этой ужасной истории. Убедившись после сорокаминутных расспросов, что я понятия не имел о его семейной трагедии, Иосиф Виссарионович сказал: „Светлана уже получила свое. Тебе тоже полагается, но ладно… Езжай обратно, учись и не совершай больше таких необдуманных поступков!” Меня снова накормили и отправили в Ленинград».

(Из рассказа С. Гегечкори – сына Л. Берии.)

«Много сил и настойчивости Василий потратил на создание хоккейной и футбольной команд. С хоккеистами он достиг высот, они неоднократно становились чемпионами страны… Футболистов пришлось собирать, как говорится, с миру по нитке. Игроков искали везде, даже в тюрьмах. Например, Виктор Федоров и Сергей Коршунов отбывали срок (3 года за хулиганство), но Васе удалось их освободить из тюрьмы. В Москве им жить запрещалось, и поэтому жили они на нелегальном положении в Серебряном бору на одной из дач. В. Федоро ва однажды прихватили агенты Л. Берии и отправили в Бутырку. По приказу Василия адъютант В. Полянский с взводом автоматчиков отправился в тюрьму и силой освободил В. Федорова…

В последние годы тренером команды ВВС по хоккею и футболу был Всеволод Михайлович Бобров – великий наш хоккеист, футболист и тренер. Во всех этих ипостасях сразу, в комплексе, такого спортивного подвига пока никто не повторял, да и вряд ли это возможно в обозримом будущем. Помимо своего таланта он обладал очень сильным характером, был самолюбив и хорошо знал себе цену.

Он долго ухаживал за знаменитой конькобежкой Риммой Жуковой – чемпионкой и рекордсменкой мира, но она по какой-то причине отвергла его предложение выйти за него замуж. В 1954 году Бобров женился на популярной опереточной звезде Татьяне Саниной, но та ему изменяла со своим собратом по дуэту Н. Феоной. Бобров это подозревал и однажды, будучи тренером футбольной команды ЦСКА, не улетел с игроками на игру в Киев, а неожиданно явился домой и застал жену в дуэте уже в постели. После этого Н. Феона долго в артисты не подходил, долго лечился и безвременно почил на Ваганьковском кладбище. С Т. Саниной пришлось развестись, но та разменяла великолепную квартиру Боброва у метро «Сокол»…

Тренировались и жили футболисты (как, впрочем, и многие другие спортсмены ВВС других видов спорта) в Подмосковье в санатории ВВС МВО – «Марфино».

Этот великолепный комплекс В. Сталин отвоевал у правительственных структур для личного состава округа. Дворец и все окружающее его поместье – великолепный парк с вековыми липами, архитектурными ансамблями, беседками для уединений, а самое главное, на мой взгляд, огромный рукотворный пруд с насыпными островами посредине. Пруд был соединен с рекой, через которую были перекинуты два средневековых каменных моста. Когда-то Петр I подарил это имение своей фаворитке графине Паниной.

Во время 1947–1952 гг. это изумительное творение зодчества и русского народа было реставрировано по приказу В. Сталина. Усадьба по его настоянию была передана в ведение авиации Московского округа (ВВС МВО). Была проведена полная и скрупулезная реставрация дворца, фонтанов, эспланады с каменными лестницами, арочных каменных мостов. Одним словом, этот санаторий ВВС МВО стал сказочным уголком для летчиков, специалистов авиации и их семей, всего личного состава округа. Путевки выдавались бесплатно.

Для В. Сталина в отдельном месте на уединенном берегу пруда был построен одноэтажный деревянный, оригинальный, очень уютный, на склоне откоса, выходящего к самой воде (можно было прыгать в воду из окна), домик. Но сам «хозяин» был в этом «гнездышке» лишь однажды. А так предоставлял право там отдыхать своим друзьям, которые этого хотели. Я знаю, что в этом доме отдыхали комдив из Кубинки генерал П. Чупиков, член Военного совета ВВС МВО В. Федоров (со своей любовницей – знаменитой певицей Большого театра Л. Масленниковой), Всеволод Бобров, заместитель командующего и его друг Борис Морозов. Короче говоря, «Марфино» – это был райский уголок, созданный В. Сталиным для личного состава авиации своего округа. Кому когда-либо пришлось там побывать во времена командования округом генерала Сталина, запомнят, по-моему, эти дни навсегда».

(Из воспоминаний В. Полянского, сына порученца генерала В. Сталина.)

«Со стороны они с Капитолиной, наверное, еще выглядели счастливой парой. Молодая женщина в ослепительно белом платье, солнечное небо, синие воды Рицы под стремительным скутером – все это радовало Василия. Он мог часами носиться на скутере, обожал быстрый полет на волнах.

Капитолина научила его кататься на акваплане. Это прообраз водных лыж, где вместо двух лыжин – одна доска. А вместе с ним обучила этому искусству и его друзей маршалов авиации Жигарева и Савицкого, отца будущей космонавтки».

(Л. Тархова, «Заложники Кремля», 1998 г.)

«…видно, были в нем заложены какие-то недобрые гены, если, повзрослев, он стал таким – деспотичным, мстительным, привыкшим жить на широкую ногу, всеми командовать».

(Е. Савицкий, дважды Герой Советского Союза, маршал авиации, лауреат Ленинской премии, заслуженный военный летчик СССР.)

«Часто бывали у родителей Валя Серова, с которой мать дружила, и Константин Симонов, Людмила Целиковская и Войтехов, Козловский с Сергеевой, Роман Кармен с известной московской красавицей Ниной Орловой, Каплер, Бернес, Николай Крючков. Плисецкая не пишет в своей книге, как, опаздывая на репетицию, звонила от отца:

– Я не приеду… Звоню с дачи Сталина…»

(Из воспоминаний А. Бурдонского.)

«Раз прихожу домой – сидят Савицкий и Василий. Выпивши. Спрашиваю: „Шалили без меня?” Василий засмеялся и рассказал, как прямо из театра – в балетном костюме и… папахе! – привезли к ним Плисецкую. Я стала корить Савицкого: „У вас такая милая жена… Человек устал после балета, а вы…”»

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«Оставшись наедине со своими мыслями, я предался беспечным размышлениям. „Вот, – подумалось, – танец маленьких лебедей где бы исполнять – на облаках!..” И представил вдруг на миг сцену Большого театра, известную балерину, и тут что-то меня смутило. „Как ведь, однако, долго танцует она… Что и говорить, – рассуждал я про себя, – разные там фуэте, антраша выполняет мастерски. Но среди других «лебедей», юных да расцветающих, положа руку на сердце, слишком ли смотрится?..”

Я летал на всех типах истребителей, летал без скидок на возраст. Но теперь летать мне постоянно мешала та мысль – о сцене. Известная балерина стала чуть ли не моим кровным врагом! Я уже не мог смотреть даже телепередачи с ее участием. А о «сцене» напоминало то одно, то другое.

Раз попалась в руки книга о жизни Льва Толстого в Ясной Поляне. Люблю Толстого. Но читаю письмо Льва Николаевича – и опять о своем…

„…Ты описываешь свою жизнь в жидовском местечке, и, поверишь ли, мне завидно. Ох, как это хорошо в твоих годах посидеть одному с собой, с глазу на глаз, и именно в артиллерийском кружку офицеров, – пишет он брату жены Софьи Андреевны. – Не много, как в полку, и дряни нет, и не один, а с людьми, которых уже так насквозь изучишь и с которыми сблизишься хорошо. А это-то и приятно, и полезно… Я очень счастлив, но когда представляешь себе твою жизнь, то кажется, что самое-то счастье состоит в том, чтоб было 19 лет, ехать верхом мимо взвода артиллерии, закуривать папироску, тыкая в пальник, который подает 4-й № Захарченко какой-нибудь, и думать: «Коли бы только все знали, какой я молодец!..»”

Что говорить, всякое счастье, даже боевое, – удел молодости. Оно любит баловать молодежь. Ведь победа немножко тоже женщина…»

(Е. Савицкий, «Я – „Дракон”. Атакую!..»)

«Василий сбил четыре самолета. В одном бою я лично видел, как он поджег «фоккера». Как-то я его выручил – могли тогда и сбить его. Уже после войны он подарил мне свою фотографию и подписал: «Спасибо за жизнь. За жизнь обязан тебе!» Был Савицкий с нами. Вася сказал Савицкому: „Ему подарю, а тебе нет!”»

(Ф. Прокопенко, Герой Советского Союза.)

«По натуре отец был добрым человеком. Любил дома мастерить, слесарить. Близко знавшие говорили о нем – «золотые руки». Был отличным летчиком, смелым, отчаянным. Участвовал в Сталинградском сражении, в битве за Берлин».

(А. Бурдонский, «Вечерняя Москва».)

«Василий – чудесной души человек, исключительно одаренный, но разбалованный. Дисциплина, как таковая, для него не существовала».

(Из воспоминаний Серго Берии.)

«Уместно вспомнить, что, когда я начал сниматься в этой картине («Свинарка и пастух». – С.Г.), ко мне заявился «под градусом» мой друг Василий Сталин и начал орать, чтобы я не смел играть эту роль, не позорил мои прежние образы, любимые народом. Грозился даже «сослать в Сибирь». А я ему в ответ пропел: „А я Сибири, Сибири не боюся. Сибирь ведь тоже русская земля”. Утром он звонил, извинялся…»

(Из рассказа народного артиста СССР Николая Крючкова.)

«Вася был прекрасный муж, хозяин – пока не выпьет…»

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«Для меня добрый след в памяти Василий Сталин оставил еще одним событием, когда обнаружилось, что тяжело больна моя четырехлетняя дочь. Ей требовалась срочная ортопедическая операция. Но у нас в стране методики таких операций еще не были хорошо разработаны, специалистов нужного профиля найти было невозможно. Попытки госпитализировать ребенка были неудачны. Об этом стало известно командующему. Он вызвал меня в кабинет, внимательно выслушал, отругал меня (это он тоже умел делать отменно) за то, что я до сих пор не обратился к нему за помощью, повторяя в раздражении: „Людское горе – это и мое горе. Вот разбился на самолете командир полка Шишкин, а я ночи не сплю, все думаю, а можно ли было избежать этой трагедии…”»

(Из воспоминаний полковника И. Голей.)

«У нас были две собаки. «Барри» – это охотничья, Вася научил ее приносить в зубах с кухни бутылку водки. А на даче жила овчарка по кличке «Бен». Эта собака раньше принадлежала Герингу и попала к Василию от Иосифа Виссарионовича. «Бен» был огромных размеров, любил сидеть на стуле рядом с хозяином и грозно рычал, если ему кто-то не нравился и, по его мнению, мог обидеть Васю.

Я раз разозлилась на одного полковника: с подчиненными хамил, кричал на людей, а перед Василием прямо расстилался. Так вот заметил он вроде нитку на лампасах своего командующего и принялся снимать ее. Я тихонько отпустила «Барри» – она хвать того подхалима за зад и ко мне. А Василий, добрая душа, подарил ему потом на день рождения мой приз – прекрасную «Диану»…»

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«После известного воздушного парада, когда Василий хватил лишку и ругался по радио, все командующие собрались у Иосифа Виссарионовича на даче за столом. Сталин приказал приехать и Василию, а он спит. Кое-как подняли, но вместо того, чтобы помочь отойти человеку – дать бы чаю попить, его в машину – и к отцу. Вошел Василий в зал, пошатываясь. Ему подставили стул. Вася сел. „Ты пьяный. Уходи вон!” – распорядился Сталин. „Нет, отец, я не пьяный”, – пытался оправдаться Василий, но Сталин повторил: „Ты пьян. Уходи вон…” Третьего раза повторять не требовалось.

Утром был приказ о снятии с должности командующего ВВС Московского военного округа генерала Сталина…

А наши отношения все осложнялись. Я решила обратиться к Иосифу Виссарионовичу. И вот где-то в начале февраля 1953-го набрала номер по «вертушке», а мне отвечает полковник Старостин:

– По какому вопросу вы к товарищу Сталину?

– По личному, – отвечаю.

– Вы знаете, товарищ Сталин приболел и никого не принимает. Как только самочувствие улучшится, я доложу.

Я отправилась домой, а вскоре звонок – Василию уже доложили.

– Ты зачем хочешь попасть к отцу? Ну, хорошо, жди. Еду!

Поняла – быть беде. Но лучшая оборона – наступление, и как только Василий на порог – я пошла в атаку:

– Отец болен. Врачей нет. Сидят там одни мужики, а вы со Светланой даже не поинтересуетесь его здоровьем! На тебе будет грех, если отец помрет…

Василий оторопел:

– Врешь! Кто ты такая, чтобы звонить отцу?..

А помощь Иосифу Виссарионовичу, действительно, была нужна. Вскоре он умер…

Ну, а я последний раз в дом на Гоголевском бульваре пришла 23 февраля. Увидела гору хрустальных ваз – подарки к празднику – и так стало холодно от того хрусталя… Я собрала чемодан с мамиными вышивками – это было антикварное искусство! Моя мама прекрасно вышивала. Но вот беда, чемодан поставила у дверей, забыла о нем и ушла. Очень жалею до сих пор…»

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

«В пятидесятые годы в оперативном управлении Генштаба на ключевом посту оказался мой боевой товарищ, генерал, с которым мы «долетели» до Кенигсберга. В начале апреля 1953-го его вызвал министр обороны Булганин и потребовал „убрать Ваську из Москвы”. Мой товарищ возразил, что Сталин учится в академии, но Булганин закричал: „Плевать я хотел на его учебу! Это требование ЦК! Дайте ему в конце концов один из внутренних округов”.

Мой друг резонно возразил, в армии не поймут этой почетной ссылки. И тогда интеллигент Булганин разразился матом и выставил его вон».

(Из рассказа Героя Советского Союза Д. Супонина.)

«После смерти И. В. Сталина отец каждый день ожидал ареста. И на квартире, и на даче он был в полном одиночестве. Друзья и соратники в одночасье покинули его. С. Аллилуева кривит душой, когда говорит, что отец провел последний месяц в пьянстве и кутежах. Он знал, что в ближайшие дни последует его арест. Видимо, поэтому он и просил меня быть с ним. Однажды, вернувшись из школы, я обнаружила пустую квартиру, отца уже увели, а дома шел обыск».

(Из воспоминаний Надежды Васильевны Сталиной,

дочери Василия Сталина.)

«Весной пятьдесят третьего меня вызвал начальник тюрьмы. Задал несколько вопросов о здоровье, затем приступил к делу: „Москва дала шифровку. К нам высылают спецэтап из одного заключенного. В жизни не догадаешься, кого. Разжалованного генерала Василия Сталина!” „Не может быть, – говорю. – И что с ним делать? Перевоспитывать?” „В самую точку, – отвечает, – попал. Именно перевоспитывать. Но я их, в Москве, не понимаю. Они что, работать разучились? Есть же сотня проверенных способов. Тогда почему к нам?”

Он жестко проинструктировал, сделав упор на выполнении охраной двух обязательных требований. Ни одна душа не должна знать о его пребывании у нас. Ни одна написанная буква не должна попасть наружу.

Вскоре из «воронка» вывели человека в черной робе. Он, не глядя на тюремное начальство, быстро прошел за разводящим в корпус. Мы же молча разошлись, теряясь в догадках: нет ли тут какого «московского» подвоха?

Василий поразил нас дисциплинированностью, опрятностью. Он был абсолютно замкнут, все время о чем-то размышлял. Начальник постоянно напоминал: „Смотрите за кацо в оба. Наверняка он мысленно прорыл подземный ход до самого Тбилиси”.

Как-то осенью я возвращал его в камеру с прогулки. Он замешкался и сказал комплимент: „Ты не похож на вертухая”. А вскоре во время ночного дежурства я заглянул к нему в камеру через глазок и увидел, что сын Сталина стоит у самой двери.

„Если твои мозги на месте, парень, запомни, что скажу, – прошептал он громко. Я слушал. Любопытство победило страх: – Отца они угробили, – говорил Василий. – Мне обслуга кунцевской дачи рассказывала и ребята из охраны. Со дня убийства я был под «колпаком». Через одного летуна в Московском округе пытался добраться до иностранцев, но ют меня заложил. Я точно знаю: новые вожди, эта титулованная шушера, меня ненавидят. Не простят, что знаю их подноготную, как они друг на друга доносы клепали…”

В этот момент по коридору пошел ночной патруль. Я отскочил от двери. А через сутки меня перебросили на охрану объекта за пределами центральной зоны».

(Из рассказа бывшего надзирателя Владимирской тюрьмы Степана С.)

«Мое твердое мнение – Василия убрали по злому умыслу Хрущева. Василий много знал о нем и его окружении, о их недостатках. При борьбе все средства хороши, даже взятые из давней истории, как надо расправляться с неугодными. Позже Хрущеву доложили о критическом состоянии здоровья Василия, и если он умрет в тюрьме, это примет политическую оценку. Поэтому-то Хрущев и принял решение освободить Василия и пригласил на прием. При встрече и беседе Хрущев, кривя душой, положительно отозвался об отце Василия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия. Это Василий рассказал бывшему своему заместителю Е. М. Горбатюку».

(Из рассказа полковника И. Травникова.)

«В документах, которые осмелились-таки рассекретить нынешние власти, явный пробел, отсутствие двенадцати страниц, которые, как я думаю, и составлял документ за номером 121 – до сих пор нерассекреченный. В нем разгадка того, почему руденки и шелепины и разные там Хрущевы в «деле В. И. Сталина» развернулись вдруг к лесу задом.

Процитирую, с крохотными оговорками, следующую бумагу от 7 апреля 1961 года (где ты, оттепель? Ау!): „За период пребывания в местах заключения В. И. Сталин не исправился, ведет себя вызывающе, злобно (посидел бы, генеральская рожа, во Владимирке, у тебя бы и не такое настроение появилось. – Д.Л.), требует для себя особых привилегий, которыми он пользовался при жизни отца.

На предложение, сделанное ему о том, чтобы после освобождения из тюрьмы выехать на постоянное место жительства в гг. Казань или Куйбышев, Сталин В. И. заявил, что добровольно из Москвы он никуда не поедет… На предложение о смене фамилии он также категорически отказался…”»

(Д. Лиханов, «Совершенно секретно», № 4, 1994.)

«…Я вернулась из Казани ни с чем. Василий был болен, лежал в постели. Поздно ночью раздался звонок. Женский голос сказал: „Лялечка! (Так звали меня только очень близкие люди.) Я тебя поздравляю!” – „С чем?” – спросила я. „Ну, ты ведь замуж вышла!” – „Кто это говорит?” – „Свои”,– ответила женщина. „Кто свои?” – „Завтра узнаешь!” – сказала она и повесила трубку…

Несколько дней я не появлялась у Василия. Меня терзали самые дурные предчувствия, ничего не могла понять. Через некоторое время Вася позвонил мне на работу и попросил прийти. Сказал, что раньше позвонить не мог, три дня был без сознания. Когда приехала к нему, он по-прежнему лежал в постели, очень худой, бледный, обросший. На его правой ноге была огромная язва.

Я просила его объяснить, что происходит, кто та женщина, но он ничего не ответил. Сказал только, что был без сознания, около него находились врачи… После его смерти я узнала от Анны Сергеевны (Аллилуева.—С.Г.), что когда после заключения в Лефортово он лежал в больнице, к нему приставили няньку – Марию Игнатьевну Нузберг. Привезли ее из Омска, с двумя детьми, дали в Москве квартиру, а муж ее оставался в Сибири. Это и была та самая Нузберг.

Пока мы разговаривали, из поликлиники пришла врач Барышева с медсестрой, сделали Василию укол. Он сказал, что ему колют снотворное. Меня это насторожило. Я потихоньку взяла использованную ампулу,

завернула ее, но это заметила медсестра. Резко подскочила ко мне: „Уколетесь!” Выхватила и раздавила прямо на ковре…»

(Майя Валеева, «Эхо» – независимая газета, 1992.

Израиль.)

«Я планировала приехать в Казань на день рождения Василия. Думала, остановлюсь в гостинице, привезу чего-нибудь вкусного. Была рада, что он не один. И вдруг звонок: приезжайте хоронить Василия Иосифовича Сталина…

Приехала с Сашей и Надей. Спросила Нузберг, от чего он умер. Говорит, мол, приехали грузины, привезли бочку вина – вот и умер. Было, мол, плохо – сделали укол, потом второй. Крутило, корежило… Но такое бывает при свертывании крови. А токсикоз исправляют не уколами, а промывают желудок. Человек лежал и мучился 12 часов, «скорую помощь» даже не вызвали. Спрашиваю, почему так? Нузберг говорит, что сама медик и сделала ему укол.

Я украдкой осмотрела кухню, заглянула под столы, в мусорное ведро – никакой ампулы не нашла. Спросила, было ли вскрытие и что оно показало. Да, говорит, было. Отравился вином. Тогда я сказала Саше, чтоб подержал дверь – решила сама проверить, было ли вскрытие. Подошла к гробу. Василий был в кителе, распухший. Я стала расстегивать пуговицы, а руки трясутся… Следов вскрытия нет. Вдруг дверь расхлопнулась, врываются два мордоворота, которые за мной по пятам ходили, как только мы приехали в Казань – Сашу отшвырнули, Надю едва с ног не сбили, и я лечу… А чекисты орут: „Вам не положено! Не имеете права!”

На похоронах народу было мало, собралось несколько зевак с авоськами. Машину подогнали вплотную к выходу из подъезда, быстренько погрузили гроб и покатили на Арское кладбище.

Никаких воинских почестей, положенных боевому генералу, никаких прощальных слов… Вася лежал в гробу под каким-то кухонным тюлем, и мне так хотелось броситься к нему, сорвать ту тряпку, но я сдержалась: „К чему? Кто поймет?..”»

(Из воспоминаний Капитолины Васильевой.)

Сыну Сталина было сорок лет и один год.

Станислав Грибанов – член Союза писателей России.

Уже студентом факультета журналистики Киевского университета он заглянул на аэродром, где летали друзья-одноклассники,

и суровая стихия увлекла его на долгие годы.

«Слава, летай быстрее меня!» – пожелал рядовому неба выдающийся летчик-испытатель нашего времени Александр Федотов. Но «вначале было слово…»

«Поверьте моему долгому писательскому опыту – мне 93 года, – писала Анастасия Цветаева. – Я всегда отмечала талант и жизненность его пера, читала с неотрывным вниманием». «Это глоток свежего воздуха!» отозвался из Америки полковник ВВС США Билл Сакс.