Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №2"

Автор книги: Станислав Родионов

Соавторы: Петр Любестовский,Андрей Федосеенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

15

Палладьев рулил туда, где было свободнее. Казалось, что автомобиль сам выбирает путь: надо бы его урезонить, для чего требовалось подумать. Капитан припарковался на первом же свободном куске пространства, но мысли этой парковке не подчинились…

Ехать в прокуратуру к следователю Рябинину? Или сперва доложиться майору? О чем? О том, что в «КСИС» варят овсянку и живут по английской моде? Да половина страны живет по чужой моде – чай по-английски и кофе по-американски. Всякие драйверы и рейверы, шопинги и допинги, гламуры и омары… Иван Архипович бережет здоровье, поэтому ест овсяную кашу. И что? Правда, он занимается делами, подобными бизнесу Генриха Коловратского…

Во всех случаях капитану прикажут собрать оперативную информацию. А прикажут ли, если прокуратура к этому преступлению охладела как к малозначительному? Даже неизвестно, где теперь подвизается эта парочка. Работают в госструктурах, торгуют, двигают науку, занимаются бизнесом – или мошенничают?

Едят овсянку и живут в английском стиле… А где работают? Может быть, и место жительства сменили. Капитан помнил их адреса. Он глянул на часы: семь вечера, пятница…

У Палладьева бывали состояния, которые он не любил: оперативная энергия опережала мысли. Видимо, поэтому он работал в уголовном розыске, а не в следственном отделе. Вот примчался к дому Коловратского… Зачем? Чтобы глянуть на его иномарку, стоявшую у подъезда. Пятница, семь вечера… Наверное, Генрих уже смотрит телевизор.

Но он не смотрел, а деловито вышел из парадного и уселся в свою машину. Капитан пригнулся. Коловратский фыркнул двигателем и выехал со двора. Капитан тоже фыркнул, не двигателем, и бросил своего «жигуленка» вослед.

Чтобы не отстать и не потерять, пришлось бампером чуть ли не клевать его багажник. Хорошо, что ехали недолго и вкатили на одну из улочек, которая за счет выхода на проспект была в центре города, но тихой. Коловратский остановился у панели, покинул машину и скорым шагом скрылся в каком-то заведении. Капитан помельтешил по проезжей части и вопреки дорожным правилам приткнулся невдалеке. Посидев бездвижно, он вылез и пошел глянуть, куда делся Коловратский…

В кафе «Грезы». Неброские, какие-то затемненные буквы. И окна, затемненные изнутри тяжелыми шторами… Палладьеву хотелось войти и глянуть, о чем грезит Коловратский. Но тот его знал в лицо – войти значило спугнуть. Уловив придушенную музыку, капитан спросил:

– Командир, здесь что?

– Занимаются панк-рок-аэробикой, – усмехнулся охранник, скорее всего из милицейских отставников.

– Мне бы взять граммов двести на грудь…

– Парень, если тут не бывал, то и не ходи. А выпей вон на углу.

Совет интересу капитану прибавил. Он вернулся к своей машине и взял мобильник. Нужен человек, которого Коловратский не знал. Но в РУВД ни майора, ни оперов на месте не оказалось. И сразу он вспомнил участкового, которому и позвонил:

– Лошадников, чем занят?

– Расследую хищение пачки сливочного масла у бабуси.

– Нужна твоя помощь.

– Готов, товарищ капитан, – согласился безотказный участковый, который давно хотел перейти в уголовный розыск.

– Лейтенант, мчись ко мне…

– Оружие брать?

– Нет, но облачись в лучший свой прикид.

– У меня есть галстук из Бомбея.

– Надень, я буду сидеть в машине.

Капитан назвал адрес кафе и задумался. Оторвал сотрудника от дела. Ради чего? Не убийство, не ограбление банка, не масштабная катастрофа… Оторвал от дела ради виртуозного мошенника. Может быть, на это масло бабуся сложила последние рубли…

Лошадников подкатил на мотоцикле, на котором он сидел верхом, именно как на необузданной лошади. В шляпе, в костюме… За спиной трепетал безразмерный желтый галстук из Бомбея.

Палладьев спросил:

– Раньше с Коловратским дело имел?

– Я общался с женой, с Изольдой, а его видел издали.

– Тогда два поручения… Сперва войдешь в кафе, вникнешь в оперативную обстановку и глянешь, что делает Коловратский.

– А потом?

– Потом купишь пачку сливочного масла и отвезешь старушке.

16

Участковый сделал лицо рассеянно-вежливым и приблизился к бару «Грезы». Не глядя на дверь, он сообщил охраннику:

– Папаша, нуждаюсь в информации.

– Ну?

– Где бы вечерок провести?

– Иди на проспект, там на каждом углу пивнуха с вечерухой.

– Танцульки, а хочется посидеть и выпить по-домашнему. Судя по названию, твое заведение тихое. Пустишь?

Охранник добавил своему взгляду пристальности. Посетитель был в формате: модный костюм в сизый рубчик, распашная сорочка в светлых кляксах, галстук, будто вымоченный в яичных желтках. Плюс шляпа.

– Вход свободный, – сказал охранник, продолжая загораживать дверь своей крепкой фигурой.

Участковый намек понял: достал купюру, показал и ловко сунул в руку охранника. Крепкая фигура мягко отстранилась. Лошадников вошел. К нему тут же приблизился парень с бородкой, который, видимо, тут распоряжался:

– Впервые?

– Да.

– Румянец свой?

– Неужели краденый? – не понял лейтенант.

– Ты – вылитый конфитюрчик. У тебя, наверное, и фамилия сладкая?

– Да, Лошадников я, – не стерпел участковый.

Он понял, что кафе необычное. За барной стойкой распоряжался вальяжный негр. Бородатый спросил вполголоса:

– Думаешь, натуральный?

– А какой же?

– Петьку-официанта черной краской вымазали.

– Зачем же?

– За океаном почти все бармены негры. А натурального где взять?

Лошадников пытался уяснить оперативную обстановку. Бармен черен, но не афро-американец, а Петя-официант; светильники горят, но в зале полумрак; столики есть, но за ними почти никто не сидит; музыка слышна, но дохлая; бар работает, но пьяных не видно; пахнет духами, но с какой-то примесью конюшни… Гарцующей походкой наехал парень с лицом цвета оберточной бумаги. Спросил напористо:

– Киношкой интересуешься?

– Да, – согласился лейтенант, не понимая цели вопроса.

– Могу продать диск, голландский супер «Минет волчицы».

– Волков боюсь.

– Не прикалывайся. Могу свести с Дианой.

– Зачем?

– У нее два языка.

– Знает два иностранных языка?

– Не прикалывайся. Два языка в натуре.

– Так не бывает.

– Ей специально разрезали язык вдоль.

– Зачем?

– Для минета.

Бородатый распорядитель торгаша оттер, посоветовав участковому:

– Держись от него подальше.

– Почему?

– Он гермафродит.

Лейтенант начал догадываться, что это за местечко – порнокафе. Но для порнозаведения чего-то не хватало. Тут не было женщин. Правда, парочки бродили – ребята ходили обнявшись. В этот момент лейтенанта больно ущипнули за ягодицу. Он обернулся, изготовив правую руку для защитной оплеухи. Ущипнувший ласково шевелил накрашенными губами:

– Вденем по коктейлю?

– На службе не пью, – вырвалось у лейтенанта.

– На какой службе?

– На сексуальной, – уточнил Лошадников, окончательно поняв сущность этого кафе. Для гомосексуалистов. Неужели в городе столько гомиков? Их зовут сексуальным меньшинством… Какое там меньшинство? Накрашены, сидят обнявшись, в женской одежде, закатывают глаза, визжат… И дело не в законах и не в милиции – неужели им не противно? Нет, двое у стойки хлебают коктейли и целуются взасос.

Участковому захотелось уйти, но он здесь отработал лишь половину задания – выяснил оперативную ситуацию. Была и вторая половина: найти Генриха Коловратского. Его тут не видно.

На лейтенанта начали глазеть. Не накрашен, не обнимается, не пьет… Он подошел к бару и взял у псевдонегра бокал вермута со льдом. Выпить не успел. Бородатый распорядитель сообщил:

– С тобой хочет познакомиться Эммануэль.

Лошадников оглядел зальчик, но ни одной женщины не

увидел. Бородатый взял его за локоть и подвел к столику, стоявшему в самом мглистом углу кафе. Там сидел мужчина в компании бутылки коньяка и нарезанного лимона. Бородатый усадил лейтенанта рядом и ушел.

– Коньячку? – предложил мужчина.

– Спасибо, у меня вермут.

– Впервые у нас?

Лейтенант ответить не смог, потому что… Перед ним сидел Коловратский. Он, конечно он. Вычислению Генрих сразу не поддался из-за одежды: белые штаны, похожие на тугие кальсоны, румяные скулы, кружева на груди…

– Как твое имя? – спросил он.

– Витек, – назвал лейтенант.

– А я Эммануэль, но по жизни я – он.

– Кто… он? – ничего не понял Лошадников.

– Мужик я.

– А кто же Эммануэль?

– Тоже я, хотя мужик в натуре. Например, беременю.

– Ты беременный?

– Женщин беременю. Слово «беременю» в смысле глагола.

– В смысле… В каком смысле? – никак не доходило до участкового.

– Трахаю и делаю им младенцев. Давай выпьем.

Они выпили. Лейтенант слегка растерялся. Он был на задании, которое обязывало информацию использовать, но участковый привык дело иметь с информацией уголовной, либо административно-правовой. А как использовать в этой ситуации признание фигуранта, что он женщин беременит в качестве глагола?

– Витек, поговорим про духовное и прочее одеколонное.

– Ага, – согласился Лошадников, не поняв смысла предложения.

Коловратский полуобнял участкового. Разлаписто-тяжелая рука переползла с плеча на шею и поглаживала, словно что-то втирала.

– Витек, хочешь скрасить мое одиночество?

– В каком плане? – попробовал уточнить лейтенант.

– Витек, ты похож на бутон, который еще не распустился. А у меня есть уже набухший банан…

Рука Коловратского продолжала гладить шею. Но лейтенант перестал ее ощущать, потому что пальцы второй руки этого Генриха бегали внизу по коленям, словно что-то искали. Искали-таки – ширинку. И начал ее расстегивать с нервной торопливостью. Оперативная ситуация изменилась…

Лейтенант оставил бокал и, вогнав в кулак правой руки всю силу, двинул им в грудь Коловратского – в рюшечки. Убегая, сумел заметить под столом шесть ног – вернее, четыре ножки опрокинутого стула и две ноги в лакированных штиблетах – лежащего человека.

17

Любое уголовное дело либо передается в суд, либо прекращается, либо приостанавливается. Во всех случаях оно должно быть расследовано. У Рябинина в сейфе лежала – точнее, валялась – папка с неподшитыми процессуальными документами, к которым он давненько не прикасался. До очередной проверки. И прокурор не станет вникать в суть негромкого преступления: для него главное – работает следователь по делу или волокитит.

Рябинин волокитил. И теперь вызвал повесткой сожительницу Коловратского, так и не определив, свидетель она или соучастник. Во всех случаях ее давно следовало допросить, коли дело возбуждено. Рябинин умилялся СМИ, когда, сообщив о преступлении, они добавляли успокоительную фразу, что возбуждено уголовное дело. Мол, теперь все в порядке. А это всего лишь листок бумаги, дающий право начинать расследование. Преступник задержан – вот нужная людям информация…

Телефонный звонок бесплодные мысли перебил. Видимо, Леденцов что-то дожевывал. Когда майор делился информацией несущественной, то голос у него звучал как бы между прочим:

– Сергей, проверили «КСИС». Точная расшифровка: коррекция судьбы и смерти. Туфта, но все законно. Ты ошибся.

– В чем?

– Директор – Иван Архипович Чувахин, а не Коловратский.

– Боря, я говорил, что Генрих непременно где-нибудь проколется.

– Прокололся, – подтвердил майор.

– В криминале?

– Нет, в сексе.

– Уточни…

– Гомик он в натуре.

Майор рассказал об акции Палладьева – Лошадникова. Следователь посмеялся, а затем удивился:

– У него же симпатичная подружка.

– Откуда берется эта гнусная ориентация? – удивился майор.

Рябинин мог бы объяснить, но для этого требовалось время. Сейчас его интересовал вопрос конкретный, хотя, судя по выражению «гнусная ориентация», майор ответа знать не мог:

– Боря, а его Изольда знает про склонность любимого?

– Не обязательно: педики народ хитрозадый. И такими могут быть, и этакими.

– Интересно, где он работает?

– Будешь им дальше заниматься?

– Нет, допрошу Изольду и дело прекращу.

Дверь распахнулась прямо-таки синхронно с положенной трубкой. Вызванную Изольду Рябинин видел лишь однажды, когда изымал мумию. Но вошла, кажется, не Изольда, и вошла независимо, как бы мимоходом. Будто ее путь лежал дальше, за кабинет, за следователя. Но ей пришлось упереться в стол, на который она выложила повестку и паспорт…

Она, Изольда Михайловна.

Рябинин начал заполнять анкетный лист протокола:

– Вы работаете?

– Нет.

– А чем заняты?

– Я теперь домохозяйка.

– И какое же у вас хозяйство? – спросил он, удерживаясь от бегущего следом вопроса насчет мумий, которых, видимо, надо кормить овсянкой.

– По-вашему, женщина должна ходить на работу?

– Обычно люди чем-то заняты…

– Я занята с утра до вечера: релаксация, фитнес, винтажные бутики, тай-бо…

Внешне Изольда переменилась. Он помнил ее высокую стройную фигуру, походившую на взлохмаченную статую. Каштановые волосы с металлическим отливом… Теперь остался лишь рост. Теперь она была светло-лимонной блондинкой с челкой, пересекающей лоб от одной брови до другой. Плюс узкие модные очки. Глаза, похоже, остались прежними: карими с металлическим блеском.

Рябинин понял, что она способна утопить допрос в ненужных мелочах. Надо спрашивать о главном. О мумии не хотелось – она была уже не главной, поскольку дело прекращается. Рябинина больше интересовало занятие Коловратского. Подходить к этому он начал неспешно:

– Изольда Михайловна, я имел в виду полезный труд.

– Женский труд измеряется не пользой.

– Деньги-то платят за пользу.

– Манекенщица Клаудиа Шиффер получила шесть миллионов долларов.

– Она, видимо, оделась в какой-нибудь наимоднейший прикид…

– Нет, наоборот.

– В каком смысле?

– Она в рекламе за тридцать секунд разделась догола.

За рекламой, модой и светской чепухой Рябинин не следил, поэтому замкнулся как раз на те тридцать секунд, необходимые Шиффер для обнажения. Изольда их использовала:

– Вы забыли о главном предназначении женщины – о любви.

– Да, запамятовал… Но тогда почему вы с Коловратским не состоите в браке?

– Брак к любви не имеет никакого отношения.

– Если любовь, то почему у вас нет детей?

– Боже, ну и отстой, – деланно вздохнула она.

– Ломоносов говорил: где любви нет, ненадежно и плодородие, – возразил Рябинин на отстой.

И спохватился. Опять его понесло на свободные беседы. Все оттого, что надоело однообразие преступности, которая в свою очередь зависела от стандартных человеческих мотивов. Кражи, рукоприкладства да убийства… Даже хитроумных мошенников не было. Впрочем, один был, с мумией.

Разговор о любви таил некоторую опасность. Рябинин не знал, может ли он свободно распоряжаться сведениями о сексуальной наклонности Коловратского. В курсе ли Изольда, надежна ли информация, уместно ли использовать ее сейчас, не поговорить ли сперва с операми?..

– Где теперь работает Коловратский?

– Он в свободном полете.

– То есть?

– Консультирует граждан в частном порядке.

– По каким вопросам?

– По разнообразным.

– Все-таки в какой области: техника, медицина, юриспруденция?..

– Генрих сведущ во всем, поэтому люди обращаются к нему за советами.

Рябинину подумалось: зачем тратит время? Она не интересна ни как свидетель, ни как личность. Может быть, любуется красотой? Да, она привлекательна: глаза, улыбка, губы… Но в лице нет тайны – именно в лице.

– Изольда Михайловна, расскажите про мумию: как придумали, сделали, управляли ею?..

– О мумии я ничего не знаю.

– Неужели?

– Я только обслуживала постояльцев. А откуда мумия, как устроена, почему ходит – это не мое дело.

– Но мумия подходила к постояльцам?

– Управлял Генрих.

Откровенная ложь Рябинина давно раздражала. Люди защищались. Ложь, правда, создавала неудобства, потому что приходилось ее опровергать. Но ее ложь была особой, нагло повисшей на губах, которые стали узкими, на манер очков.

– Не забывайте, что вы предупреждены о даче ложных показаний.

– Помню, господин следователь.

– Когда и откуда привез Генрих мумию?

– Не знаю.

– Жили с Генрихом и его отцом в одном доме и не знаете?

– Я не жила с ними в одном доме.

– Где же вы жили?

– В городе, на квартире Генриха.

– Почему же бросили дом?

– Я не ладила со стариком. Переехала к Генриху, не видела старика и с ним никаких отношений не под держивала.

– Почему же?

– Из-за Генриха.

Рябинину не было смысла вникать в тонкости их семейных отношений, вряд ли они касались мумии. Но один момент удивил:

– Старый человек жил один в пустом доме с мумией? Как это Генриху было не жалко отца…

Рябинин уже хотел перейти к мистическим способностям родителя, но остановила Изольдина усмешка. Над кем она смеется? Над Генрихом, над его отцом, над мумией?

– Господин следователь, вы не психолог.

– Где уж мне, – согласился Рябинин, поняв, что она смеялась над ним, но все-таки спросил: – Это почему же?

– Вы до сих пор не догадались, что старик – отец не Генриха, а мой отец.

Рябинин тряхнул головой, будто захотел освободиться от очков. При чем тут «догадался», если Коловратский признал старика отцом? Рассказывал о нем, жили в одном частном доме… Похоронили на кладбище… И вдруг Изольда – дочка.

Рябинин молчал, потому что прислушивался. К чему? Верно говорят писатели – мысль шевельнулась. И теперь следователь прислушивался к ней.

– Изольда Михайловна, но владельцем дома был ваш отец?

– Нет, я собственница, но переписала дом на Генриха.

– Вы сказали, что со стариком не ладили… То есть не ладили с собственным отцом?

– Из-за Генриха, которого родитель терпеть не мог.

– Как же вместе жили в одном доме?

– Повторяю, я переехала к Генриху и с родителем дел не имела.

– А как Генрих относился к вашему отцу?

– Адекватно. Отец переселился на чердак, где и помер.

– Что вы скажете о мистических способностях отца?

– Повторяю, я два года с ним не встречалась.

Рябинин знал, почему не догадался об ее отце. Не было ни кровавого трупа, ни материального ущерба. Оригинальное, но пустяковое мошенничество. Поэтому он не расследовал, а составлял протоколы.

– Изольда, не встречалась, но хоронила его?

– Нет.

– Почему же?

– Генрих сказал, что тело отца лучше не видеть. Оно слишком долго пролежало на чердаке.

Если не хоронила, то вряд ли знала, в чем он был одет. Мысль, которая шевелилась у следователя где-то сбоку сознания – то ли под ним, то ли вообще не в голове, – наконец обернулась прозрачной догадкой.

18

Палладьеву нравился уголовный кодекс своей четкостью и ясностью. Что нельзя делать, какое последует наказание… Работа же оперативника не нормирована, не обозначена и непредсказуема. Майор лишь сказал, что Рябинин опять заинтересовался мумией и просит оперативную работу возобновить. Только не сказал, что ему нужно. Значит, проявить оперативную смекалку.

На нее, эту оперативную смекалку, не было времени, потому что криминальные ситуации возникали с частотой ДТП. Половину прошедшей ночи капитан ловил преступника. Крупного бандита, главаря мафии, банковского медвежатника, киллера, маньяка?.. Нет. Ловил пьяного идиота, который угнал иномарку, на ней задавил женщину, рассадил магазинную витрину, захватил такси и на скорости сшиб ларек «Пышки». Невредимый, побежал дворами, где капитану пришлось стрелять по ногам, потому что идиот бежал к третьей облюбованной машине…

Вместо положенного дневного сна капитан покатил в кафе «Грезы», которое, похоже, функционировало круглосуточно. Требовалось подсобрать информации. Капитан исходил из того, что Коловратский там появится лишь вечером. И удивился, обнаружив у входа в кафе «Лексус» Генриха. Неужели Коловратскому делать нечего? Или у него теперь работа со свободным расписанием?

Палладьев приткнул своего «жигуленка» подальше и приготовился ждать. Не мог же деловой Коловратский днями рассиживать в кафе? Насколько капитан понимал вип-персон, для них прибыль дороже секса.

Палладьев уселся поудобнее, но тут же переуселся в позицию колченогую – чтобы не задремать. Этим «Грезам» не помешал бы ночной шмон, который наверняка бы изловил наркоту…

Коловратский вышел из кафе и вальяжно направился к своему «Лексусу». Капитан не имел четкого плана, но даже тот, который имел, требовалось как-то уточнить…

Генрих был не один. Обняв за плечи, он вел франтоватого паренька, одежда которого здравому описанию не поддавалась. То ли шорты, то ли детские трусики в розочках; а на месте гульфика – то ли капитану показалось, то ли на самом деле – висел хоботок.

Они сели в машину и поехали. Ругнув задумчиво-неторопливого «жигуленка», капитан ринулся за ними. Если Коловратский газанет на всю мощность «Лексуса», то вся надежда на пробки, которые ему ходу не дадут. Капитан не сомневался, что Генрих везет педика к себе домой. Не в гостиницу же?

Но «Лексус» миновал улицы и микрорайоны. Уже пошли окраинные кварталы. Опер догадался, что Генрих едет в какой-нибудь загородный особняк типа ночного борделя. «Лексус» уперся в металлическую ограду кладбища и поехал по дороге вдоль нее.

Кладбище было огромно и звалось похоронным комплексом. Оно состояло из двух почти самостоятельных частей: кладбища действующего, где хоронили, и кладбища старого, где лишь подхоранивали. Возле него «Лексус» и встал.

Генрих с парнем-подружкой вышли из машины и двинулись меж могил. Вместо гостиницы?

Капитан загнал «жигуленка» в какую-то обочинную выемку и не то пополз, не то поскакал вслед за парочкой.

Если действующее кладбище проросло обильной зеленью, то на старом торчали лишь кусты, похожие на веники-голяки. Капитану пришлось использовать любой бугорок. Их было много – это все, что осталось от могил. Некоторые бугры вздыбились плитами, слова на которых уже не читались. Иногда темнели провальные ямы, заросшие и замусоренные, куда прятаться опер брезговал. Он присел за лохматый крест, от мха походивший на чудище. И подумал, что зря он так осторожничает: увлеченные друг другом, гомики ничего не замечали.

Посидев минуты три, капитан выглянул: их не было. По такой неровной земле далеко уйти не могли. Палладьев вскочил и запрыгал меж препятствий, как хороший кенгуру… Где они? Спрятались за могилой, сели в яму, легли в жидкую травку?..

Полчаса капитан прочесывал этот кусок земли по разным направлениям. Генрих с приятелем сгинули. Ждать без действий опер счел непродуктивным.

Надо к Попугалову, на тот конец похоронного комплекса. Но на тот конец пешком скоро не доберешься, капитан добежал до своего «жигуленка»…

Попугалов сидел на ящике в стороне от административного здания, под тополями. Его глаза были затянуты серой дымкой больше обычного.

– Все пьешь? – спросил капитан.

– Начальник, я человек независимый.

– Миша, ты очень зависим.

– От кого же?

– От пива.

Его задубелое лицо заметно повлажнело, словно упомянутое пиво выступило на коже.

– Капитан, меня оскорбил директор кладбища. Обозвал неприлично.

– Как?

– А как обзывают богатеев?

– Назвал олигархом?

– Хуже, назвал гегемоном.

У капитана не было времени на философские вникания. Ему требовалось помощь землекопа. Он Попугалова успокоил:

– Миша, я тоже гегемон.

– Ты. разве поддавала?

– Гегемон – это человек, который командует, а сам ничего не имеет.

Могильщик заметно успокоился. И Палладьев рассказал, как пара гомосеков на старинном кладбище исчезла бесследно.

– Капитан, ты на этот древний погост лучше не ходи.

– Почему?

– Там всякое происходит. Могилы вздымаются, кресты шатаются… Бомж по имени Арахис видел, как трахаются под землей.

– В каком смысле «под землей»?

– В натуре, крест шатался, как сильно поддатый.

– Туфту гонишь, Миша?

– Какая туфта, если Арахиса затрахали до смерти.

– В каком смысле?

– Его тем крестом и придавило.

Опер усмехнулся: слушает пьяный бред. Недоверие Попугалов заметил, поэтому добавил с веской тягучестью:

– Капитан, на том кладбище орудуют тайные силы.

– Какие силы?

– Их контора недалеко, зовется не то кис-кис, не то кускус.

Эти кошачьи звуки мгновенно высекли в сознании пресловутое «КСИС». И вслед скользнула мысль уже деловитая. Исчезли гомики, но машина-то их на месте.

Капитан ринулся к своему «жигуленку». И, пока ехал, креп в мысли, что парочка милуется в «Лексусе»…

Но «Лексуса» на месте не было. Укатили либо провалились вместе с машиной?