Текст книги "Из одного котелка"

Автор книги: Станислав Мыслиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ЦЕНОЮ ЖИЗНИ

Мы застыли двумя ровными шеренгами. Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего читал офицер батареи старший лейтенант Алексей Пономаренко.

«…Очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного до Баренцева моря… вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии».

В этом приказе отражались политические цели наступления Советских Вооруженных Сил в летне-осенней кампании 1944 года.

Это было 1 мая, а уже 13 июля, используя успех Красной Армии в Белоруссии, пошли в наступление войска нашего 1-го Украинского фронта, нанося врагу новые сокрушительные удары. На рассвете 17 июля конно-механизированная группа, действовавшая на рава-русском направлении, форсировала Западный Буг…

И вот долгожданная родина…

В своем воображении я ее видел в течение многих последних месяцев, на бесконечных фронтовых дорогах. Она слышалась мне в шелесте листьев придорожных деревьев, постоянно приближалась панорамой родных полей, ветром доносилась из далеких родимых сторон…

Родина моя, Польша. Наконец я увидел ее наяву. Она встретила соломенными крышами деревенских изб, радостными приветственными возгласами детей, женщин и мужчин. Мы пожимали натруженные руки, вдыхали воздух, пахнущий смолой и хлебом, горячие лучи солнца грели наши спины. Мы пили холодную воду из деревенских колодцев и теплое молоко, которое подносили нам радостные девчата, и продолжали путь вперед. И здесь для долгих встреч и солдатского отдыха не хватало времени. Из дивизионной газеты мы тогда узнали, что быстрый выход войск 1-го Украинского фронта к Висле, форсирование реки и захват плацдарма в районе Сандомира имели большое стратегическое значение: противник потерял очень удобную оборонительную позицию, а советские войска получили возможность дальнейшего развития наступления в Польше. Дождался я счастливых дней. Исполнились мои мечты. Возвратился я в те места, где в сентябре 1939 года оставил дорогих товарищей по оружию из 21-й учебной роты и землю, перепаханную гусеницами фашистских танков. Незабываемые места тогдашних трагических боев были где-то правее нас. Я находился на родной земле.

– Ну, вот и дождался, – говорили, улыбаясь, мои боевые друзья.

Я молча крепко пожимал солдатские руки, а спазмы от волнения сжимали горло, не давали отвечать и выговаривать слова благодарности.

Что я переживал, невозможно описать…

После стольких фронтовых дорог я дошел наконец до страны волнистых возвышенностей, горных лугов, пологих оврагов, чистых водных потоков и быстрых рек, обширных лесов. Мы были на Дыновско-Перемышльской возвышенности. Перед нами и вокруг простиралась польская земля.

Занимался рассвет одного из августовских дней.

Орудия нашей батареи стояли замаскированные на опушке леса. На переднем крае беспрерывно стучали станковые пулеметы. Не умолкал грохот орудий. Проносившиеся над головой снаряды противника напоминали мне, что до полного счастья еще далеко.

На сером небе медленно таяли звезды. На востоке, словно отблеск далекого пожара, румянился розовой мглистой дымкой далекий горизонт.

Наступал новый фронтовой день на польской земле.

Небо продолжало белеть. Трава становилась серой от свежей ранней росы, и каждый наш шаг обозначался отчетливым, как в снегу отпечатанным, следом… Сапоги совсем намокли.

Маскируясь среди деревьев, но краю леса мы втроем вошли в деревню и направились к выдвинутому вперед наблюдательному пункту командира батареи. Дым тоненькими струйками поднимался из труб деревенских изб. Слышались чьи-то разговоры, гомон голосов. В деревне, как и прежде, поднимались с петухами.

Мы подходили к последним постройкам, как вдруг гул моторов заставил нас остановиться. Со стороны высоты появилось несколько бомбардировщиков с черными крестами. Где-то сбоку отозвались очередями пулеметы, а у леса застучала зенитка.

Самолеты сделали широкий круг и, зайдя с востока, словно голодные ястребы, начали падать вниз. Один, второй, третий…

Бомбы летели, завывая. Задрожала земля, лопались стекла в окнах, покрывались трещинами стены домов. Ужасающий гул, густой дым и свист летящих осколков.

Из-под крыльев с черными крестами летела смерть, а самолеты круто взмывали вверх, делали следующий заход, чтобы снова разрушать и убивать.

Жители скрывались в подвалах, канавах, некоторые бежали на огороды и в поля.

– Сволочи… Бомбят мирное население. В деревне пет никаких наших воинских частей, – ругался побледневший старший лейтенант Пономаренко.

– Гады… Это им не впервые, – цедил сквозь зубы старший сержант Коля Усиченко.

Я молчал. Мы лежали в какой-то яме, рядом со старой избой. Перед нами уже загорелся коровник. Одна из бомб упала недалеко от нас. Огонь охватил соломенную крышу. Внутри ревела корова.

Самолеты, сбросив часть смертоносного груза, набирали высоту, чтобы вновь возвратиться. Мы глазами искали какое-нибудь укрытие, как вдруг… Из избы выбежала женщина в клетчатой юбке и белой блузке. Ни на что не обращая внимания, она влетела в пылающий коровник.

– Сержанты, надо помочь! – коротко бросил старший лейтенант. Мы с Колей побежали. Я перерезал веревку, а Коля выгнал корову во двор. А там!.. Рядом с избой лежал наш офицер, своим телом прикрывая двоих маленьких ребятишек: мальчика и девочку. Над ними низко пронесся самолет и, выпустив пулеметную очередь, скрылся за деревьями.

Уже догорал коровник, с треском рухнула крыша. В деревне пылали постройки, слышались стопы и крики. В глубине леса умолкало эхо разрывов последних бомб, стук зенитки. Я стоял и смотрел во двор. Там худенькая, тонконогая девочка склонилась над лежащим офицером, а мальчик играл с шапкой, трогал маленькую красную звездочку.

Коля сильно схватил меня за плечо… Я шел, а ноги мои отказывались идти. К детям бежала перепуганная мать, чтобы расцеловать своих невредимых малюток и поблагодарить офицера за их спасение. Подбежала и… остановилась, как окаменевшая.

Молча мы сняли фуражки.

Много раз видел я на фронтовых дорогах, когда люди благодарили за спасение. Однако не всегда можно было сделать это. Сейчас был один из таких случаев.

«Многие тысячи советских воинов отдали свою жизнь за освобождение польского народа. Потери 1-го Белорусского фронта убитыми и ранеными на польской территории за август и первую половину сентября 1944 г. составили 166 808 человек, а потери 1-го Украинского фронта только за август – 122 578»[61]61
  История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945, т. 4, стр. 246.


[Закрыть].

Навсегда остался в Польше старший лейтенант Алеша Пономаренко. Лежит он в одной из двадцати шести братских могил на кладбище советских солдат, на северо-восточной окраине Бжозува.

А мы вместе с ним шли сюда от самых Кавказских гор.

ЛЕТО СБЫВШИХСЯ НАДЕЖД

Конец лета 1944 года застал нашу батарею на подступах к Карпатам. Помню, на рубеже июня – июля мы форсировали Днестр, а уже в конце августа наша пехота дошла до Сана – самой длинной реки польских Бещад.

И фронт опять остановился. Начались упорные позиционные бои, от которых, по правде говоря, мы в то время уже несколько отвыкли.

Тогда мы еще не знали, что войска 4-го Украинского фронта, в составе которого теперь находилась и наша дивизия, встретили здесь особенно ожесточенное сопротивление войск немецкой группы армий «Северная Украина». Как позже выяснилось, Гитлер придавал особое значение этому оперативному направлению, являвшемуся воротами в Чехословакию. Немецкое командование не считалось с потерями техники и тысяч солдат, которые своими трупами теперь устилали бещадскую землю. В Красной Армии же человек составлял наибольшую ценность, поэтому командование частей стремилось к достижению результатов в боях при минимальных потерях. К каждому новому сражению подготовка велась очень старательно. Поскольку ведение наступления в горах требовало специальной подготовки войск и особых методов управления ими, Ставка Верховного Главнокомандования 5 августа образовала новый, 4-й Украинский фронт, а в его состав вошли войска левого крыла 1-го Украинского фронта: 1-я гвардейская и 18-я армии, а также управления 8-й воздушной армии.

По распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования с 15 августа войска 4-го Украинского фронта перешли к обороне, чтобы, после того как будут подтянуты силы и проведена подготовка, возобновить наступательные действия в направлении Карпатских гор.

А между тем мы уже вели бои на участке юго-восточного района польской земли. За нами остались полностью освобожденные от фашистских войск районы советской Западной Украины.

Но не только! Работники партийно-политического аппарата работали оперативно, и благодаря этому мы неплохо ориентировались в действиях наших войск на других участках фронтов. А поэтому мы уже знали, что 18 июля несколько армий 1-го Белорусского фронта прорвали немецкую оборону западнее Ковеля, форсировали Западный Буг и вступили на территорию Польши, а уже через пять дней боев освободили Люблин. В этих боях участвовали также артиллеристы 1-й Польской армии. Сражаясь в составе советской 69-й армии, они внесли свой вклад в освобождение польской земли от оккупантов: свыше 26 000 снарядов выпустили из 260 орудий и минометов на позиции гитлеровских войск. 20 июля 7000 польских солдат-артиллеристов первыми перешли вместе с советскими войсками реку Западный Буг. Спустя два дня остальные соединения 1-й армии Войска Польского, уже как второй эшелон 1-го Белорусского фронта, также вступили на родную землю. 100-тысячная армия, хорошо оснащенная, обученная и сплоченная, боевой путь которой на советской земле начался от белорусского местечка Ленино, наконец дошла до своих родных мест. И произошло это благодаря помощи братского советского народа и великой Коммунистической партии Советского Союза. 25 июля советская 2-я танковая армия достигла Вислы в районе Демблина и, передав через два дня подошедшей сюда 1-й армии Войска Польского свой участок, повернула на северо-запад в направлении Варшавы.

Трудным было лето 1944 года.

Уже по всей ширине фронта на территории Польши сражались воины Красной Армии, чтобы освободить измученный братский народ.

«Польский народ, преданный своими профашистскими правителями, – читали мы в те дни на страницах газет «Правда» и «Красная звезда», – пять лет жил под ярмом гитлеровских оккупантов. Немцы бесчеловечно терзали живое тело Польши. Они превратили ее деревни в пепелище, а города в руины, залили ее потоками крови. Теперь пробил час возмездия».

До конца августа почти четвертая часть территории Польши, на которой проживало в то время свыше пяти миллионов человек, была уже свободной. Мы, советские воины, имели теперь возможность наглядно убедиться, чем была эта пятилетняя гитлеровская оккупация для польского народа. Страшный террор и многочисленные концентрационные лагеря, массовое уничтожение людей, грабеж и нищета – вот чем столько лет жила эта жестоко истерзанная страна – моя родина.

Но мы видели только часть этого чудовищного зла. Мы не знали еще тогда, что около шести миллионов польских граждан было уже истреблено, а сотни тысяч вывезено на каторжные работы в гитлеровскую Германию. Тогда мы не знали еще и о том, что уцелевшим от пули или газа людям фашисты уготовили незавидную судьбу.

«Мы добьемся того, чтобы стерлось навеки самое понятие Польша. Никогда уже не возродится Речь Посполитая или какое-либо иное польское государство», – так цинично уверял гитлеровский наместник в Польше военный преступник Ганс Франк. Но он не только говорил, а и осуществлял это на деле. О том, какие размеры получил немецкий террор в оккупированной Польше уже в начале 1940 года, дают представление слова того же Франка, сказанные 6 февраля 1940 года по поводу сообщения, что Нейрат (наместник Гитлера в Чехословакии) приказал развесить в Праге объявления о казни семи чешских студентов: «Польских лесов не хватило бы на бумагу для объявлений, если бы я отдал приказ оповестить о казни каждых семи поляков».

Ганс Франк усердно выполнял приказ Гитлера, отданный 22 августа 1939 года (то есть перед нападением на Польшу) на секретном совещании командующих армиями в Оберзальцберге:

«…решение восточного вопроса требует уничтожения Польши и истребления живой силы противника, а выполнять эту задачу необходимо безжалостно и беспощадно, ибо уничтожение Польши стоит на первом плане. Вермахт должен избавиться от проявления какой-либо жалости. Должно быть проведено физическое истребление населения польского происхождения, благодаря чему Германия получит жизненное пространство…»

Нет, тогда мы еще не знали этих высказываний Гитлера, Ганса Франка, основных положений программы Гиммлера, известной ныне как генеральный план «Ост» («Восток»), который был разработан в имперском управлении СС и полиции в начале 1940 года.

Да, тогда, во время боев на польских землях, мы, воины Красной Армии, и жители уже освобожденных земель не знали многих человеконенавистнических планов гитлеровских преступников. Не знали мы, что поляки должны были навсегда покинуть польскую землю. В соответствии с генеральным планом «Ост» выселению со своих мест подлежали 80–85 процентов поляков, то есть 16–20 миллионов человек, 75 процентов белорусов, 65 процентов западных украинцев; а остальное польское, украинское и белорусское население просто должно быть истреблено; и только его небольшая часть онемечена и превращена в рабов. В отношении русского населения рекомендовалось проводить такую политику, которая привела бы к ослаблению всего русского народа.

Но и то, о чем мы знали, было ужасным, взывало к борьбе и отмщению.

В свободные между боями минуты, затаив дыхание, мы слушали беседы парторга и наших офицеров. Они рассказывали о вновь обнаруживаемых лагерях смерти на освобожденных польских землях. С каждым днем этих данных становилось больше. К известному уже нам лагерю смерти в Майданеке под Люблином, где гитлеровцы замучили свыше 360) тысяч человек, прибавились обнаруженные концентрационные лагеря в Освенциме, Бжезинке, в районе Хелма, а несколько позже лагеря в Белжеце, который поглотил свыше 600 тысяч человек, в Сосибуже —.250 тысяч, в Треблинке – 730 тысяч. А немного позже мы узнали о подобных лагерях смерти в Штуттгофе под Гданьском, в Дзялдове, в Форте VII в Познани, о Павяке в Варшаве, о Замке в Люблине.

«Пробил час возмездия», – писала «Правда», призывали наши армейские и дивизионные газеты. Мы слушали полные негодования призывы наших командиров. Жители освобожденных польских земель на каждом митинге, при каждой встрече с нами просили приблизить час победы.

Это не могло остаться без следа.

Я видел, как мои боевые товарищи не считались с тем, что каждое сражение с врагом может стоить им жизни. А ведь их родные края были уже свободными, восстанавливались, залечивали фронтовые раны, ожидали возвращения своих избавителей…

26 июля на польской земле под деревней Герасимовиче 1021-го стрелкового полка 307-й стрелковой дивизии, коммунист ефрейтор Г. Л. Кунавин повторил подвиг Александра Матросова: своим телом закрыл амбразуру фашистского дзота, преграждавшего путь наступлению его роты. Геройски погиб этот воин, но задание выполнил. Немцы отступили, не успев уничтожить деревню и ее жителей. Спустя несколько дней жители деревни Герасимовиче на общем собрании приняли решение:

«Учителям каждый год начинать первый урок в первом классе с рассказа о воине-герое и его соратниках, чьей кровью для польских детей добыто право на счастье и свободу. Пусть прослушают дети рассказ стоя. Пусть их сердца наполняются гордостью за русского брата, воина-славянина. Пусть их понимание жизни начинается с мысли о братстве польского и русского народов».

Подобные слова благодарности и клятвы моих земляков и слышал много, очень много раз. Знаю, что эти клятвы продолжают выполняться ныне уже детьми и внуками тех, кто тогда их произносил. Верю, что эта традиция станет святым долгом и перейдет к следующим польским поколениям, которые будут чтить и хранить в памяти те события и имена тех людей, которые своим подвигом дали возможность людям радостно жить на свободной земле.

Прекрасным было то лето на польской земле. Всюду я видел улыбки веселья и счастья. Жители польских деревень и городов тепло встречали нас. Так можно приветствовать родного брата после долгого отсутствия. И часто слезы волнения невольно появлялись на наших глазах. Стихийно на каждом шагу возникали митинги в честь польско-советской дружбы. Везде принимали нас по правилам старого польского гостеприимства с хлебом и солью. В только что покинутых гитлеровцами деревнях и городах нас встречали триумфальные арки из ярких цветов и флажков, на которых были дорогие сердцу слова: «Приветствуем освободителей!», «Да здравствует Красная Армия!», «Советские воины – братья поляков!». Лозунги, которые писали люди по зову сердца, можно было увидеть на стенах деревенских изб и городских домов… Так польская земля встречала нас, солдат рабоче-крестьянской армии, армии великой Страны Советов. Особенно волнующим было отношение населения к нашим раненым и больным воинам. Для них ничего не жалели: ни молока, ни меда, ни фруктов. Несмотря на то что людям самим не хватало хлеба, они делились последним куском с советским солдатом. Со слезами скорби на впавших щеках женщины, дети и мужчины вместе с нами отдавали последние почести тем, кто погиб в боях «За Вашу и Нашу свободу».

Эти люди знали истинную цену свободы, которую принесла на их землю Красная Армия. Трудовой народ Польши – крестьяне и рабочие – знали, что солдаты с красными звездочками на пилотках несут не только освобождение от жестокой гитлеровской оккупации, но и от классовых угнетателей, которые многие века притесняли население.

– Бещады! Какие красивые здесь места!.. Бескрайние и богатые леса, ручьи с прозрачной как слеза водой и здоровый воздух, как на Кавказе, – восхищались мои боевые товарищи.

– Чем дальше на юго-восток, тем прекраснее места, тем красивее девушки, – уверял я, входя в роль экскурсовода. Ведь я знал эти края не только по картам, как мои командиры и товарищи.

– Ну, теперь понимаю тебя, Станислав, понимаю, – улыбался сержант Коля Усиченко. – Было тебе по чему тосковать даже при виде той превосходной панорамы, которая открывалась с вершин Кавказских гор…

– А разве ты при виде этого красивого пейзажа не тоскуешь по своей родной деревне, по близким сердцу людям, по Украине? – в свою очередь говорил я Коле.

– Однако тяжко тут было жить людям. Земля раздроблена на маленькие загоны и куски… Редко кто имеет корову, иногда козу или несколько овец, а лошадей и в помине нет… – удивлялись советские бойцы, осматривая бедные, с подпорками избы и постройки, покосившиеся сараи.

– К сожалению, Бещады сегодня такие: прекрасные и в то же время убогие. – Это все, что я мог ответить моим друзьям. Я знал, что Бещады – страна контрастов, постоянных изменений, необычного сосуществования природы и человека.

– Бещады – один из самых красивых уголков Польши, – соглашались местные жители.

Природа, как хорошая мать, испокон веков была щедра к этой земле… Да, но только к земле, а не к людям. С ними она с незапамятных времен была всегда сурова…

Тогда мы узнали правду об этой земле и ее людях. Жители рассказали нам интересную историю этого прекрасного уголка Польши, и мы поняли, что Бещады – страна очень печального прошлого. Приход освободителей наполнял этот край огромной радостью и надеждой на светлое будущее.

Положение трудящихся в Бещадах и вообще в Прикарпатье было всегда нелегким. Очень тяжелой была жизнь здесь у людей, особенно трагично положение крестьян. До первой мировой войны они фактически находились в крепостной зависимости, были рабами князей, графов и помещиков, богатых землевладельцев и фабрикантов. Еще хуже было положение крестьян в глубине страны. С течением времени в народе росло недовольство несправедливостью. Постепенно крестьяне Прикарпатья переходили к активному сопротивлению. Так было в Кросьценко, Бялобжегах, Суходоле и многих, многих других местах, где летом 1944 года нам пришлось вести тяжелые бои.

Крестьянам действительно нечего было терять. Они не могли найти работы, даже самой тяжелой и мизерно оплачиваемой, ни в господских усадьбах, ни на немногочисленных тогда промышленных предприятиях в Цисне, Рабе, Волновые, Устшиках, Чарной… Только на лесопилках еще можно было получить работу за нищенскую плату. Для тысяч этих жестоко притесняемых людей оставалось только одно – борьба. Окрестности Бещад в течение многих лет славились борьбой с несправедливостью, а боевой дух всегда был присущ этому народу, проживающему на холмах, горных лугах, пологих и крутых склонах. Бещад и Прикарпатья.

С сердечной теплотой и грустью вспоминали местные жители крестьянского вождя Якуба Шелю и те далекие времена, когда здесь пылали помещичьи дома и постройки и зарево алело до самого горизонта. Так крестьяне платили господам за несправедливость и унижения, за крепостные оковы…

Но избавились они от нужды и после первой мировой войны. И в межвоенное время не уменьшилась нищета этого народа.

Работы и хлеба требовали люди городов и деревень всего Жешувского воеводства. В остальных районах помещичьей Польши тоже было не лучше. Могучие волны забастовок и демонстраций прокатывались через всю страну. Они захлестывали и голодные села Прикарпатья.

1929-й, а потом 1932 год явились грозным обвинением правителям помещичьей Польши, навечно вошли в историю польского рабоче-крестьянского движения. В тот период с полной силой вспыхнули новые восстания, особенно среди крестьянских масс. Подразделения войск и полиции со всей жестокостью усмиряли восставших. Сотни и тысячи вооруженных вилами, кольями, косами и ломами крестьян требовали работы, хлеба, освобождения арестованных. Крестьяне-повстанцы многих районов вели бои с войсками и полицией. Безоружные, бросались они на огонь пулеметов. В безграничной ненависти к своим угнетателям и эксплуататорам они не щадили жизни – только бы вырваться из ярма социальной неволи.

Но правительство помещиков и магнатов располагало большими вооруженными силами. Все новые и новые части полиции и войск бросали они против восставших…

– А потом начались репрессии. Этого следовало ожидать от этих кровопийц, – рассказывали нам местные крестьяне. – Много деревень было полностью уничтожено. О, это они умели делать… Более 800 крестьян было арестовано, в том числе и женщины. Несколько сот повстанцев полегло на поле сражения. Свыше 15 тысяч человек принимало участие в крестьянских волнениях. Несколько десятков деревень были настоящими крепостями. Мы боролись плечом к плечу с нашими соседями, крестьянами-украинцами. Всех нас в одинаковой степени сжимали тиски неволи и гнета помещиков и капиталистов…

Мы слушали эти полные горечи крестьянские рассказы о временах, которые они пережили и возврата к которым нет. Мои боевые товарищи, особенно старшего поколения, с сединой, сочувственно кивали головой. Им ведь тоже все это было знакомо, прежде чем Октябрьская революция открыла эру новой жизни для трудящихся городов и сел советской земли.

– Прошлое уже никогда не вернется в ваши дома. Времена рабства и социального гнета окончились безвозвратно. Теперь вы сами будете создавать свою судьбу и историю своей родины. Только народная Польша принесет светлое будущее трудящимся городов и деревень, – говорили мои советские товарищи – бойцы и офицеры. А польские и украинские крестьяне с огромным вниманием и интересом слушали их слова. Они знали, что это говорят представители первой социалистической страны, о которой буржуазная, а позже фашистская пропаганда сеяла только ложь.

– Вы сами убедитесь, что такое социализм! – говорил наш парторг Наумов на встречах с населением. – Впрочем, вы сами, дорогие братья, будете его строить в своей стране, в ваших городах и деревнях. Только такой строй может гарантировать социальную справедливость для вас и ваших поколений…

Я всегда с большим вниманием слушал эти выступления нашего «отца», как в шутку мы называли Петра Антоновича Наумова. Этот человек говорил страстно и, имея огромный жизненный опыт, умел сразу завладеть сердцами слушателей. Ему всегда громко аплодировали. Но он был также и хорошим организатором… Он ведь знал, что я поляк и родом из этих мест.

– А ну-ка, Станислав, ты ведь у нас агитатор, хорошо справлялся со своей задачей, как и подобает комсомольцу. – Говоря это, он дружески хлопал меня по плечу. – А сейчас мы пришли в твои родные места, о чем ты так мечтал. Возвратился ты сюда, старший сержант, не только как командир орудийного расчета… Ты уже являешься коммунистом и принадлежишь к великой партии Ленина, а это обязывает ко многому. Настало твое время. Слова искренние, правдивые и полностью понятные, сказанные по-польски, здесь сейчас очень нужны. Там, где народ отравлен ядом вражеской пропаганды, строительство социализма проходит нелегко. Классовый враг сразу не отступит… Господа так просто не сдадут свои позиции' будут бороться. Знаю, прольется еще кровь на этой земле, хотя пушки уже и умолкнут… – с грустью говорил Петр Антонович. – И чтобы народ хорошо знал, что он будет защищать, к чему будет стремиться страна, необходимо ему сейчас разъяснять и идеологически его вооружить, понимаешь?..

Таким образом я получил дополнительное партийное поручение. В свободные от боев или выполнения служебных обязанностей время я выступал на митингах во время встреч с жителями. Делился своими впечатлениями, особенно о жизни братских советских народов. Я хорошо знал местный диалект, часто мне приходилось говорить по-украински, особенно когда знал, что моими слушателями являются граждане украинской национальности. Доходили ли эти слова до моих слушателей? Кажется, да. Впрочем, я в этом убеждался не только по сияющим и довольным глазам нашего парторга. Объятия, которыми одаривали меня жители после таких выступлений, были доказательством того, что я хорошо выполнил обязанности агитатора-коммуниста.

Впрочем, вскоре нашу агитацию словом поддержал конкретными делами сам польский народ.

В Хелме, только что освобожденном польском городе, 22 июля был обнародован Манифест первого польского правительства – Польского Комитета Национального Освобождения. Он наметил программу деятельности народной власти в области внутренней и внешней политики, призывал продолжать борьбу за победоносное завершение войны и осуществление основных социально-политических реформ.

Через несколько дней, 26 июля, Народный комиссариат иностранных дел СССР опубликовал официальное заявление, в котором признал суверенные права польского государства на земли, освобожденные Красной Армией. Этот документ разоблачал врага, который пытался вызвать раздор между польским и советским народами, пытался внушить, что Польша из-под немецкой оккупации попадет под русскую. Но просчитались помещики и капиталисты и все те, кто, сбежав в 1939 году из Польши, теперь хотели возвратиться. Им не удалось посеять сумятицу среди польского народа. Он был уже достаточно сознателен и чувствовал себя связанным кровными узами вечной дружбы с народами Советского Союза, сыновья которого героически боролись за освобождение Польши. И теперь правительство Страны Советов гарантировало полную свободу и суверенитет своему соседу, братскому польскому народу. Из рук реакции было выбито отравленное ядом и ложью оружие.

И наконец настало время, когда исполнились вековые мечты польского крестьянства, столетиями смотревшего голодным взором на обширные господские поля…

6 сентября 1944 года Польский Комитет Национального Освобождения принял декрет об аграрной реформе. Крестьяне получили землю…

После шести лет опять зазвенели звонки в польских школах: и в тех, что закрыли оккупанты, и в новых, в стенах бывших господских дворцов и поместий. С каждым годом создавались новые школы. Всеобщее обучение было закреплено законом и стало обязательным.

На освобожденной польской земле приступили к осуществлению мечты многих поколений – установлению социальной справедливости. Народ этой земли хорошо знал, кому обязан своим счастьем…

Прекрасным было лето 1944 года. Бещадскую землю заливали горячие лучи солнца. Испокон веков, рассказывали нам местные жители, бещадское лето знойное, горячий ветер с юга усиливает жару. Только грозы приносят прохладу усталым от работы людям. В те дни мы, солдаты, могли бы любоваться действительно красивой местностью юго-восточных пограничных районов Польши. А эти районы обширные. Бесконечные волнистые холмы, покрытые высокими лесами, полны уединенных уголков и своеобразной экзотики…

Но не было времени восхищаться красотой Бещад. Для нас, солдат, это был только район беспощадных и жестоких боев. Это было наше повседневное занятие.

Миллионы расстрелянных фашистами и отравленных газом взывали к возмездию. Живые страстно желали, чтобы в этой жестокой войне это лето было последним. И мы, воины, должны были все сделать для этого.