Текст книги "Из одного котелка"

Автор книги: Станислав Мыслиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ВЫСОТА

Мы отчетливо видели, как они делали длинные перебежки. Потом потеряли их из виду. Покрасневшими от недосыпания глазами осматривали высоту. А она угрюмо молчала, ощетинившись стволами. Высота, одна из наиболее укрепленных в центральном районе гитлеровской обороны Голубой линии, ждала…

Солдаты делали теперь короткие перебежки, топча остатки травы, посеребренной утренней росой. Рывками вскакивая, они бежали, падали и снова бежали вперед. За ними остались пустые траншеи.

– Вперед, вперед!.. Скорей, ребята! – раздавались голоса. Мы слышали эти команды даже здесь, на краю леса, куда эхо доносило эти короткие приказы командиров.

Они хорошо знали, что их ждет через минуту, может, секунду… Знали также, что должны захватить высоту во что бы то ни стало. Таков приказ. Не знали только эти простые солдаты, что у отметки высоты 114,1 на карте задержалась рука Главнокомандующего…

«Для обеспечения наиболее выгодного исходного положения для наступления Ставка приказала за пять дней до начала основной операции провести частную операцию по захвату высоты 114,1 (восточнее Молдаванское)»[44]44
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 384.


[Закрыть].

Туман понемногу рассеивался над близлежащими лиманами. Вокруг царила тишина. Восходящее солнце румянило горизонт, и светлые отблески освещали атакующих солдат. Они бежали пригнувшись. Хотели побыстрее преодолеть эти двести – триста метров луга – полоску ничейной земли – и добраться до укреплений врага.

А высота продолжала молчать. Враг ждал…

Пули из автоматов и ручных пулеметов атакующих, как град, стучали по высоте и отскакивали от бетонных укрытий. Застрочили станковые пулеметы с опушки леса, поддерживая атаку. Описывая в воздухе полукруг, на высоту падали красные ракеты, указывая скрытые вражеские цели.

Заговорила наша артиллерия. Из-за спин атакующих пехотинцев, из тени лесной поросли неожиданно разразились огнем молчавшие до сих пор орудия и минометы. Это была разведка боем высоты 114,1.

Я отчетливо видел, как солдаты добежали до нее. Прямо перед ними оказались витки колючей проволоки и ряды заграждений. Солдаты легли на спину, быстро разрезая ножницами проволоку. Они подтягивались, лежа на спинах, все ближе к черным виткам проволоки, лежа стреляли в еще не видимого врага.

Но враг вдруг ожил…

Высота отозвалась треском пулеметов и гулом минометов. Пули, словно рой пчел, пролетали через перекрученные мотки проволоки, дырявя землю. Их свист проносился уже над нашими головами. Противник поставил плотный заградительный огонь.

Но бойцы продолжали атаковать. Перед ними были стволы пулеметов глубоко зарывшегося в землю врага и все еще не преодоленные проволочные заграждения и минные поля.

Высота теперь дрожала, выла, громыхала… А на краю леса все еще отдавалось эхо приказов:

– Вперед, за Родину!..

– Ура-а-а, ура-а-а!

– Вперед, ребята, скорей!..

– Ура-а-а!.. Ура-а-а!..

Бойцы стремительно поднялись и бросились к проволоке, чтобы резать ее ножницами, разрывать прикладами винтовок. Толовыми шашками они подрывали деревянные и железные колья, накрывали соломенными и плетенными из ивовых прутьев матами и плащ-палатками острые шипы. Вскакивали ногами на проволоку, затем падали, приминая заграждения. Кровь сочилась из ободранных рук, пот застилал глаза, но они, забыв обо всем, прорывались через эти клубки проволоки, чтобы наконец-то оказаться там, перед амбразурами фашистских дотов. Я продолжал наблюдать, как они вскакивали, преодолевая проволочные заграждения. Рвущиеся мины поднимали столбы черной земли. Высота буквально вся покрылась огненными молниями. Издалека донеслись первые выстрелы фашистских орудий, и снаряды разорвались возле нашей пехоты.

А та продолжала рваться вперед, атакуя препятствия.

– Батарея, к бою! – подняла нас команда старшего лейтенанта Пономаренко.

– К бою! – повторили командиры взводов лейтенанты Шавтанадзе и Заривный.

– Орудие, к бою! – крикнули командиры расчетов. Пушки нашей батареи открыли огонь.

Сквозь пороховой дым наши артиллеристы смотрели в направлении высоты. А там артиллерийские снаряды продолжали тщетно долбить бетонные укрытия. Во все стороны разлетались раскаленные осколки и врезались в землю…

Враг был хорошо укрыт и стрелял метко.

Первая атака пехоты захлебнулась. Цепи наступающих залегли. Стихли наши орудия. Мы продолжали внимательно наблюдать. Видели, как разгоряченные бойцы прижимаются к пахнущей порохом земле и спекшимися губами жадно хватают росу, оставшуюся на уцелевших еще пучках желтой травы. Стрелковые роты залегли, готовясь к новому броску… Высота замолкла. Среди наступившей тишины еще громче раздавались стопы раненых. К ним уже пробирались санитары.

А высота продолжала молчать.

Мы видели, как постепенно наши солдаты начали отползать. Их было уже немного. Это были скорее остатки подразделений… Отползали они медленно, прижимаясь к изуродованной взрывами земле. Некоторые из них на спине тащили раненых. Солдатская дружба сильнее смерти.

Июньское солнце, поднимаясь вверх, осветило бегущие фигуры на самой высоте. Очевидно, сменялись вражеские посты либо спешили на помощь новые подразделения.

– По высоте… огонь!..

Наши батареи опять заговорили. В ответ вражеские снаряды вновь начали вспахивать землю, разрываясь среди отступавших пехотинцев. Враг не жалел снарядов. Он вел огонь против солнца, но спины пехотинцев хорошо были видны. Те же все еще находились на открытом лугу, медленно удаляясь от высоты.

Вскоре возобновились атаки на высоту. Появились эскадрильи наших самолетов. Завязались воздушные бои, сверху сыпались бомбы…

– Урожай войны – урожай смерти, – шептали мы, прижавшись друг к другу в перерывах между атаками пехоты, которую поддерживали своим огнем. У пас были на исходе снаряды…

«Однако и эта операция успеха не имела. Тогда Ставка приказала командующему фронтом: «Проводимые Вами действия впредь до особых указаний приостановить, имея целью приведение войск в порядок, пополнение частей и соединений, накапливание материальных ресурсов, повышение боевой подготовки войск, а также непрерывной разведкой противника уточнять его расположения и намерения и готовить войска фронта к продолжению наступления. Одновременно с этим прочно оборонять ныне занимаемые рубежи».

С этого периода до сентября войска Северо-Кавказского фронта активных наступательных действий не вели, а готовились к решающим боям на Таманском полуострове»[45]45
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 384.


[Закрыть].

Успешные действия Красной Армии против немецкой группы армий «Юг» и освобождение значительной территории Украины создали благоприятные условия для наступления советских войск на Таманском полуострове.

В начале сентября войска нашего Северо-Кавказского фронта совместно с Черноморским флотом и Азовской флотилией одновременными ударами с суши и моря приступили к прорыву обороны противника и разгрому его группировки на Таманском полуострове, чтобы затем приступить к освобождению всего Крыма.

Наконец наступил этот долгожданный день – 12 сентября.

В семь часов в воздухе задрожало, завыло, загудело…

Снаряды «катюш», орудий и минометов разного калибра обрушились на Голубую линию, наиболее укрепленную и самую сильную оборонительную полосу гитлеровцев на Кубани в 1943 году. Разлетающиеся осколки шпиговали землю. Повсюду только огонь и дым.

На каждом километре фронта гремели батареи, выбрасывая сотни снарядов. Опустели укрытые в лесной чаще штабеля с боеприпасами. Их складывали здесь и маскировали, чтобы сейчас, перед самым наступлением, сбросить на головы фашистов. На этот раз все должно было завершиться нашей победой.

Стоял непрерывный грохот. Вдоль позиций наших войск проносился гул, вились клубы порохового дыма. Казалось, что какая-то могучая гора сползает в пропасть.

Над нашими головами пролетали снаряды легендарных «катюш». С ревом неслись они на укрепления Голубой линии, ярко освещая всю местность.

Измученные, черные от дыма, обливаясь потом, мы вели огонь без передышки. Мы ждали этого момента и теперь не жалели сил…

– Огонь… Огонь!.. – звучали среди общего гула команды.

Командиры орудийных расчетов только махали руками: вверх – вниз, вверх – вниз… Действия каждого расчета были точны, без лишних движений. Артподготовка наступления велась по плану. Здесь были люди с большим опытом, и в выполнение приказа они вкладывали всю душу.

Проходили минуты, орудия все еще вспыхивали огнем, а впереди нас не стихал все сотрясающий гул.

– Огонь… Огонь! – раздавались команды.

– Снаряды… Заряжай! – повторяли наводчики.

В ушах шумело, едкий дым ел глаза, першило в пересохшем горле. Стоя около старшего лейтенанта Пономаренко, я видел, как отсвечивали в утреннем солнце обнаженные по пояс фигуры артиллеристов.

– Прекратить огонь!.. Прекратить! – крикнул вдруг старший лейтенант, держа трубку телефона, соединяющего его с командным пунктом командира батареи. Артиллерийская подготовка прекратилась так же внезапно, как и началась час назад. Но над нашими головами уже нарастал гул. Воздух дрожал. Это эскадрильи наших бомбардировщиков летели к фашистским укреплениям. И вот вниз полетели бомбы…

Из рощиц выползли стальные громадины наших танков. Гусеницами кромсая землю, они с ревом двинулись на врага.

Еще вздрагивала от взрывов земля, когда перед позициями противника, оставив позади пустые окопы и укрытия, оказалась наша пехота. Она бежала теперь вслед за танками. Снаряды фашистских орудий рвались все реже. В течение непродолжительного времени оттуда доносился только треск пулеметных очередей, но постепенно все стихло. Нам казалось, что там не осталось в живых ни одного человека.

Позади нас опять заговорила артиллерия. Это тяжелые дальнобойные орудия огневым валом поддерживали атаку танков и пехоты. А та, овладев первой позицией, шла в атаку на следующую.

Самолеты волнами пролетали над полем боя.

Дальность стрельбы наших орудий уже не позволяла вести огонь. В ожидании приказов артиллеристы сидели на пустых ящиках из-под снарядов, вытирали вспотевшие лица. Задымили толстые самокрутки, начались разговоры. Однако отдых продолжался недолго.

Орудийные расчеты подняла команда старшего офицера батареи. Артиллеристы снова бросились к орудиям, прицепили их к передкам. Подъехали автомобили.

Вперед… Преследовать врага…

Мы ехали догонять пехоту, но она уже не нуждалась в артиллерийской поддержке. Враг отступал по всему фронту. Голубая линия, считавшаяся гитлеровцами неприступной, была прорвана, а вражеские войска понесли большой урон.

Мы проезжали мимо высоты 1.14,1. Сейчас она как будто вымерла. Только стена пыли и дыма все еще висела над ней, и даже солнечные лучи не были в состоянии ее пробить.

Мы увидели жуткую картину. Разбросанные куски бетона, разбитые бревна, страшно исковерканная, изодранная и обожженная земля. А среди этой груды железа и бетона повсюду лежали человеческие тела – десятки, сотни. В рваной одежде, окровавленные, без касок, оружия и ремней, шли с поднятыми руками пленные. Убитых подбирали санитары из похоронных команд.

Мы миновали высоту 114,1. Где-то далеко впереди продвигалась наша пехота, а вокруг раскинулась кубанская земля, свободная от врага. Позади остались тошнотворный запах порохового дыма, политая кровью земля и тень памятной высоты.

Много лет спустя я прочитал:

«14 сентября в 7 часов утра после 40-минутной артподготовки перешла в наступление 56-я армия, нанося удар на Киевское и Молдаванское и Нижне-Баканский… Войска 56-й армии прорвали центральный участок Голубой линии и овладели основными узлами сопротивления противника…»[46]46
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 421, 427.


[Закрыть]

Для нас наступили прекрасные дни. Я имею в виду не чудесную погоду и прозрачный осенний воздух. Погода действительно была на редкость хорошая. Она напоминала мне те сентябрьские безоблачные дни на далеких южных рубежах моей родины, когда остатки нашей польской армии «Юг» переходили румынскую границу…

Теперь для нас, солдат, это были прежде всего дни побед. Потому они были такими прекрасными и радостными, хотя и нелегкими.

Противник оказывал сильное сопротивление, стремясь любой ценой задержать наше наступление. Однако неожиданные атаки наших подразделений во фланги наносили большие потери гитлеровцам, которые в спешке подрывали свои орудия, бросали оружие, склады с боеприпасами и продовольствием. Где уж тут было до планомерной эвакуации, если сам начальник штаба 17-й армии доносил в ставку Гитлера: «…придется восточнее Кубани уничтожить около 40 тысяч тонн имущества»[47]47
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 434.


[Закрыть].

Наступление продолжалось. Завершалась очистка от фашистов кубанской земли. А перед нами простирались таманские плавни и лиманы, приазовские разливы. Однако наступал период холодных осенних дождей. Но это было ничто по сравнению с тем, что чувствовали мы. Наши сердца были переполнены радостью побед и встреч со счастливыми жителями этой освобожденной земли. Радовались мы все вместе. Я же, разделяя счастье других, постепенно, с каждым метром фронтовой дороги, приближался к заветной цели – родным землям Польши, где нас так ждали.

А между тем мы гнали врага к водам Керченского пролива.

В ТОТ ОКТЯБРЬ

Вперед!

Мы снова гоним врага!

Помню те радостные, хотя необычайно трудные и тяжелые, дни. Враг отступал, но освобождать землю приходилось дорогой ценой. На многочисленных опорных пунктах он ожесточенно защищался, стремясь задержать наступление наших частей. Нелегко было овладевать этими укреплениями на промежуточных рубежах, тем более что сама местность была удобной для ведения противником оборонительных боев.

Однако мы продолжали без остановки продвигаться вперед.

«Преследуя врага и не давая ему задержаться на промежуточных рубежах, войска 56-й армии гнали врага с Таманского полуострова»[48]48
  Там же, стр. 440.


[Закрыть].

Прочитав воспоминания Маршала Советского Союза А. А. Гречко, который описывает эти бои, и познакомившись с рельефом таманской местности по картам, я ныне более полно вижу и оцениваю ту местность с многочисленными лиманами и плавнями, которые мы должны были преодолеть. Хорошо помню, как мы по-фронтовому, с досадой ругали бесконечное бездорожье, по которому двигались орудийные расчеты нашей батареи.

«Черт побери, неужели здесь действительно нет лучшей дороги, а только эти болота, кишащие комарами, полные ила, липнущего к сапогам», – думали мы, с трудом выдерживая зловонный запах, вызывавший тошноту.

Но только по этим «дорогам» и можно было подойти к возведенным здесь многочисленным опорным пунктам врага. Нелегкими были эти «дороги», они стоили нам много сил и крови.

Мы знали, что в штабе дивизии и даже выше наверняка было хорошо известно наше положение. Впрочем, однажды нам сказали, о чем мы сами, старые, закаленные фронтовики, хорошо уже знали, что «легче идти по этим болотам и обходить гитлеровские укрепления, чем атаковать их в лоб…» Несомненно, мудрым и правильным было это решение. Благодаря ему мы избежали лишних потерь в людях и технике.

Для многих солдат здешний климат оказался тяжелым. Особенно мучила малярия. Многие солдаты и офицеры перенесли эту болезнь еще весной, во время распутицы. Я был одним из тех, кого малярия не обошла. По нескольку раз в день запивал я чаем желтый порошок… До сегодняшнего дня испытываю отвращение при одном воспоминании о нем. От него шумело в голове, притуплялся слух, но лихорадка все же изводила… Трясло так, что никакой полушубок не мог согреть.

Каждое утро батарею поднимали по команде:

– За врагом, вперед!..

Привалы были преимущественно короткими, как и огневые налеты наших орудий, которыми мы поддерживали продвигавшиеся впереди нас подразделения пехоты. Мы продолжали гнать врага, несмотря на бездорожье, от которого особенно страдала наша тяжелая артиллерийская техника. Сколько же раз, сменяя огневые позиции, мы вынуждены были передвигать наши орудия на каких-то плотах, какому огромному риску здесь подвергался даже самый опытный водитель автомашины! Предательской была эта местность.

Но мы продолжали гнать врага. Немцы отступали на всем Таманском полуострове. Они очень боялись окружения и второго Сталинграда.

Враг бросался на нас с воздуха, поливал пулеметным огнем с флангов, забрасывал минами. Однако ничто не могло пас остановить. По вечерам мы подсчитывали километры пройденного пути. Мы приближались к берегам Черного моря и Керченского пролива. Комары уже не так досаждали нам, а может, это просто так казалось.

Помню, как после форсирования реки Старая Кубань мы вышли в тыл вражеских частей и начались ожесточенные бои. Наши самолеты разбрасывали тысячи листовок, призывавших немецких солдат сдаваться в плен и гарантировавших им жизнь. Но только немногие выбирали плен и жизнь, настолько огромен был груз их преступлений. Гитлеровские солдаты боялись ответственности и правосудия, поэтому пытались найти спасение… в таманских лиманах и плавнях…

– Дождались своего, – говорили солдаты, обходя вздувшиеся трупы.

Ударом во фронт был преодолен еще один оборонительный рубеж фашистов между Кизилташским и Ахтанизовским лиманами. Оттуда наконец мы вышли на западную часть Таманского полуострова. Перед нами на несколько десятков километров вправо простирался Таманский залив, прямо – воды Керченского пролива, а дальше – на юге – Черное море.

– Ну, ребята, уже недалеко, – подбадривал нас парторг Наумов.

– Это еще ничего по сравнению с тем, что мы пережили, – коротко отвечали солдаты. А в действительности каждый из них держался из последних сил, так как позади остались многие километры этой липкой, вязкой, болотистой почвы.

Если бы таманская земля могла говорить!.. Ведь она была свидетелем многих исторических событий. Здесь летом 1918 года разыгрались драматические сражения первого периода борьбы Красной Армии против Деникина. Большой отряд рабоче-крестьянской армии, так называемая Таманская армия, был тогда отрезан от основных сил войсками Деникина. Чтобы соединиться с ними, Таманская армия вместе с тысячами беженцев, спасавшихся от террора белых, прорвалась вдоль берегов Черного моря до Туапсе, а затем, ведя непрерывные бои с преобладающими силами врага, в исключительно трудных условиях пробилась через горы в Армавир. Нелегкими были бои на этом более чем пятисоткилометровом пути, который Таманская армия должна была преодолеть, чтобы в конце сентября соединиться с Красной Армией на Кавказе.

Проходя теперь невдалеке от тех мест, где вели когда-то героические сражения воины новой, Советской власти, я как бы вновь переживал события, описанные в книге Серафимовича «Железный поток», которую читал в Баку. Тогда я не мог предвидеть, что и меня солдатская судьба забросит в эти же края – на таманскую землю, к морю…

Прекрасное это чувство, если ты ощущаешь приближающееся мгновение исполнения заветной мечты, когда силы твои на исходе. Хочется жить, чтобы видеть плоды своего труда…

Из пота и крови рождаются фронтовые успехи и победы. А ведь насколько легче солдату переносить самый тяжкий труд и самую страшную опасность, если он уверен, что дороги, по которым идет, ведут к желанной цели. Мы были именно в таком положении. Я переживал это вместе с другими. Все мы видели и понимали, что наконец и нам улыбнулось фронтовое счастье.

С запада тянуло запахом моря, пропитанным йодом. Казалось, близок конец пути.

К сожалению, части нашей 45-й армии вынуждены были еще вести кровавые бои, преодолевая последние рубежи сопротивления гитлеровцев в районе кордона Ильич и в северной части побережья Керченского пролива. Бои по ликвидации этого последнего бастиона сопротивления немецких войск на Таманском полуострове продолжались с первых дней октября. Гитлеровцы оборонялись отчаянно. Отступать им было некуда – за их спиной шумели волны Азовского моря и Таманского залива. Любой ценой противник стремился удержаться на этом клочке суши. Гитлеровское командование категорически запретило своим войскам сдаваться в плен, как это, впрочем, было и зимой сорок третьего года под Сталинградом.

В тот день с самого рассвета несколько автомашин непрерывно подвозили снаряды для наших орудий.

– Будет чем накормить фрицев перед купанием в морских волнах, – шутили мы, сгружая тяжелые ящики.

– Скорей, ребята! – покрикивали водители, внимательно поглядывая на голубое безоблачное осеннее небо.

Где-то над головой раздавался рокот моторов «рамы» – фашистского самолета-разведчика. Он назойливо кружил высоко в небе, стараясь что-то высмотреть. Однако вскоре наши истребители отогнали его.

Ужин нам в тот вечер выдали более обильный и раньше обычного, к тому же каждый получил еще по сто граммов спирта… Мы тогда не знали, что в этот октябрьский день время вечернего приема пищи было нарушено не только в нашей батарее. Мы не знали, что приближается момент выполнения замысла командования нашей армии.

«Части армии вечером 8 октября после 30-минутной артиллерийской подготовки перешли в решительное наступление. К рассвету 9 октября они прорвали последний рубеж, прикрывавший подступы к косе Чушка, заняли кордон Ильич и вышли к берегам Керченского пролива. Разгромленные части противника были прижаты к морю и уничтожены… В 8 часов утра командующий 56-й армией доложил Военному совету Северо-Кавказского фронта: «…Таманский полуостров частями 56-й армии к 7.00 9 октября 1943 года полностью очищен от немецких оккупантов»[49]49
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 441.


[Закрыть].

Я не берусь воспроизвести здесь подробно картину напряженных боев, продолжавшихся свыше десяти часов, и описываю свои личные чувства, которые тогда испытывал вместе с товарищами по оружию, когда мы вышли к берегу моря. Правда, труднее всего мне вспоминать те моменты, при которых испытываешь глубокое волнение, будто только вчера это было. Одним из них я считаю именно финал боев на Таманском полуострове. Ведь тогда я уже знал, что мы вскоре будем форсировать Керченский пролив и вступим на крымскую землю или нас перебросят на Украинский фронт… Каждый из этих двух вариантов значительно приближал меня к родине, которую я продолжал видеть в мечтах и по которой сильно тосковал.

Ну, а потом?

В один из дней состоялось торжественное построение всей батареи. После доклада наш командир батареи, недавно получивший звание майора, приступил к чтению приказа командующего Северо-Кавказским фронтом. Помню, как внимательно слушал я слова майора Сапёрского. В приказе командующего фронтом были такие слова: «В зимнюю стужу, в снежную пургу и метель, в степях Ставропольщины, в горах Кавказа, в сырой изнурительной духоте таманских плавней, под палящим солнцем, в едкой и душной пыли разрывов вражеских бомб и снарядов, под смертоносным пулеметным огнем скромно и просто шли бойцы и офицеры, горя желанием разбить и уничтожить врага, освободить землю от вражеской нечисти. Солдаты и офицеры Северо-Кавказского фронта проявили беспримерный героизм, мужество и боевую доблесть»[50]50
  А. А. Гречко. Битва за Кавказ, стр. 442.


[Закрыть].

В конце приказа командующий фронтом поздравил весь личный состав с одержанной победой.

Затаив дыхание, мы слушали слова приказа.

«Там, за узким проливом, находится Керчь, а дальше – Крым… Где-то там вздымаются вверх скалы Чатырдага, – думал я, глядя вдаль. – Увижу ли те места, где Адам Мицкевич создал прекрасные «Крымские сонеты»?» Так хотелось мне дотронуться руками до серой обложки тоненькой книжечки, лежащей в кармане гимнастерки. Спутник моих фронтовых дорог по-прежнему лежал у самого сердца. С первого дня того трагического польского сентября сопровождала меня эта книжечка. Мог ли я ожидать, что от Бещадских гор и лугов, а потом через кубанские степи, предгорья Кавказа и таманские плавни мы дойдем наконец сюда, к берегам моря, так близко к местам, где в тоскующем сердце нашего великого земляка родились эти стихи?

– Через Керченский пролив успела удрать часть войск врага. Мы будем их преследовать и догоним. Полностью очистим нашу советскую землю. Однако мы должны, товарищи, спешить, ибо нас ждут не только там, за этими морскими просторами… – сказал после зачтения приказа командир нашей батареи.

«Из моего сердца берешь ты эти слова», – думал я, с благодарностью глядя на статную фигуру молодого советского офицера.

Сквозь белую мглу проглянуло солнце.

Начался солдатский митинг.

А в это самое время…

На далеких влажных лугах, под местечком Ленино, Могилевской области, рождались первые главы истории польско-советского братства по оружию. Оно родилось в огне боев и побед, а совместно пролитая кровь польского и советского солдата навечно сцементировала наши народы.

Не знал я тогда, что 12 октября 1943 года, в такое же туманное утро, более четырнадцати тысяч костюшковцев поднялись по команде: «Вперед, за Польшу!»

И они пошли… На запад вела их дорога, к этим изрезанным узкими полосками полям, к пахнущим смолой лесам, обширным мазовецким равнинам, родным домам…

Митинг продолжался.

Командир батареи все еще говорил. Это были простые солдатские слова и вместе с тем пламенные, полные любви к Родине. О трудностях и надеждах своей родной земли говорил майор. Потом слово взял парторг Наумов. Он обращался к присутствующим, как к сыновьям. Большая человеческая забота звучала в каждом слове этого коммуниста, ибо, как всегда, он подчеркивал: жизнь человека бесценна, и ею надо дорожить.

Я, как комсорг батареи, тоже выступил. Помню, что говорил о трудностях и невзгодах солдатской жизни, о радости побед, о братстве по оружию и о тех, кто все еще ждет нас, в частности, в далекой отсюда Польше.

В то время, когда я выступал, костюшковцы уже шли в атаку на окопы врага, преодолевали минные поля и проволочные заграждения, укрепленные огневые точки, шли под огнем орудий, минометов, винтовок и пулеметов… Не взирая ни на что они шли только вперед.

Известие об этом первом историческом сражении польской 1-й пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко дошло до нас несколько позже.

Спокойно я глядел на волны Керченского пролива. Они продолжали шуметь, а воздух, пропитанный запахом йода, был сейчас удивительно неподвижен.

Будет шторм, предчувствовали мы.

– Разойдись! – раздалась команда.

Окончились торжественное построение и короткий митинг. Мы пошли на отдых, и сразу же на морском берегу стало многолюдно. Несмотря на холод, многие артиллеристы бросились в соленую воду выкупаться.

Через много лет, в октябре 1967 года, при посещении исторических мест боев под Ленино экскурсовод, седовласый старичок, сказал мне:

– Помню вас, поляков, и бой за нашу деревню. Очень спешили вы. Многие погибли. Потом я помогал их хоронить в этой братской могиле. Больше пятисот…

Я слушал его слова о героях, которые остались здесь навсегда, и о тех, кто, залечив раны, пошел дальше на запад.

«Военная судьба была ко мне, пожалуй, благосклонной», – думал я, осматривая исторические места боев моих братьев, солдат-костюшковцев.

Сопровождавший меня старик полагал, видимо, что я один из тех, кто был здесь в 1943 году. Я не стал рассеивать его заблуждения. Не сказал ему, что именно в это время мы сидели на берегу Азовского моря, жадно курили цигарки, рассказывали солдатские анекдоты. Одним словом – отдыхали. Но это был отдых перед дальней дорогой…

Мой собеседник восхищался мужеством костюшковцев. Рассказывал, что тысячи людей посещают эти памятные места боев… Слушал я его внимательно. А кругом раскинулись плодородные поля. Здесь вырос красивый город Ленино, и в самом центре его, в этом исторически важном для польского народа месте, воздвигнут прекрасный памятник в честь погибших здесь братьев-поляков. Каждый, кто приходит сюда, на эту прекрасную землю, обильно политую кровью польских и советских воинов, испытывает глубокое волнение.

Нет, не сказал я своему проводнику, что впервые в жизни в этих местах. Я колебался, стоило ли сказать ему, что в то время, когда здесь проходило сражение, я был отсюда более чем за тысячу километров по прямой на юго-восток и носил тогда фуражку с красной звездочкой. «Впрочем, так ли это существенно: орел или звездочка на фуражке? – подумалось мне. – Ведь мы были в одних рядах, независимо от национальности, и боролись за общую цель: «За Вашу и Нашу свободу»…»[51]51
  Патриотический и интернациональный лозунг, выдвинутый польскими демократами в 1831 году в знак союза с передовыми представителями русского народа в совместной борьбе против царизма, польских и русских помещиков и капиталистов. – Прим. ред.


[Закрыть].