Текст книги "Проект «дельта»: вторжение деструктов (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

***

…Рассказывай, сыне, – сухо предложил ему Александр Андреевич, предлагая сесть на ближайший к нему стул. – Мне важна в данный момент любая деталь. Любая особенность, что бросилась тебе в глаза и затаилась у тебя в подкорке. Тем более что ты по всей вероятности последний, кто видел Воронова живым на этом свете. Повторяю, твоя информация бесценна. Если конечно подобное определение уместно при данных трагических обстоятельствах. Поэтому будь добр, собери все свои силы. Напряги свою память. Вспомни всё, что осталось в тебе с того самого момента, когда ты видел Воронова в последний раз.

   Миша положил на полированный стол руки и, сузив зрачки, несколько минут наблюдал перед собой неясные всполохи света, что помогали вернуть хронику событий этого дня. Кроме них в просторном кабинете не было ни души, если не считать тех существ из потустороннего мира, что оказывали содействие в проводимом расследовании. Данной информацией должны были заинтересоваться «собственники», то есть сотрудники отдела собственной безопасности. Но видимо всё обстояло настолько серьёзно, что Александр Андреевич решил взять дело под личный контроль и довести его до конца. Да, шутка ли, если вдуматься: при загадочных обстоятельствах умерщвлен внедрённый сотрудник Центра. Внедрённый ни куда-нибудь, но в ФСБ, что придаёт данному трагическому происшествию наиболее зловещий оттенок. Вызывает у коллег погибшего (в обоих конторах) жгучее желание отыскать виновного и воздать ему по заслугам. Или ей…

–   Пока ещё рано делать окончательные выводы, Александр Андреевич, – начал свой устный отчёт Михаил, испытывая желание выпить крепкий, горячий кофе и встать затем под душ. Тугие, горячие, а затем холодные струи, которые, если включать попеременно, здорово очищают не только физическое, но и тонкое (энергетическое) тела. – Так вот, опергруппа ФСБ и УВД, проводившая соответствующие мероприятия на месте обнаружения тела, никаких видимых улик не обнаружила. Более того, у них сложилось впечатление, что Воронов был… да, не удивляйтесь, умерщвлен в другом месте. Обнаруженные вблизи тела следы, как-то сломанные ветки и разрыхленная почва, свидельствуют о том, что тело тащили волоком. Живой Воронов, пусть и безоружный, вряд ли бы позволил злоумышленнику себя, так сказать, волочь. Причём безнаказанно. Так вот, о чём это я… По мнению начальника опергруппы, отпечатки на глине, к тому же в пяти шагах, ну… покойного… могли быть и давними и свежими. Влага и прошедший дождик сделали своё дело. К тому же  этот ветер с моря. Простите, немного попадаю не туда, но это – обратная волна. (Александр Андреевич в который раз понимающе кивнул.) Вряд ли на сломанных кустах остались микрочастицы от одежды, табака и прочих, уличающих злоумышленника характерных примет…

–    Тогда не исключено, что Воронов, будучи ещё живым и вменяемым, пробовал сопротивляться и даже подняться, – с шумным придыханием выдавил из себя Александр Андреевич, закрыв на мгновение глаза. – Это тоже немаловажно, Миша. Из этого следует, что его умертвили не сразу. Либо оно не рассчитало свои силы, оно их просто переоценило, что тоже не стоит сбрасывать со счетов. Нам необходимо знать психологию этого страшного существа, природу его нечеловеческих мотивов, чтобы бороться с ним поистине человеческими способами. Человеческими и Божественными. Так, ладно. Всё что касается эмоций и святого негодования, пока отставим в сторонку. Расскажи-ка мне лучше, что было обнаружено на теле покойного. Какие-нибудь видимые следы…

–   Что касается тела, – немного прейдя в себя, заторопился Миша, – то это очень существенный момент. Дело в том, что Воронов пришёл на встречу, имея чёрную кожаную барсетку. При нём её не оказалось. Поиски вокруг тела результатов также не дали. Стало быть, барсетка была обронена либо во время борьбы в ином месте, либо злоумышленники взяли её с собой. Это, возможно, проясняет мотивы случившегося. Правда при Воронове было обнаружено его служебное удостоверение, около тысячи рублей денег мелкими и крупными купюрами, а также относительно чистый блокнот с номерами телефонов, которые я, к сожалению, не упел переписать. Удалось запомнить с точностью до мелочей один из них: 225-00-39. Впрочем, после данного номера стояло слово «позвонить» с тремя восклицательными знаками на конце. Второй я даже ни стану вам наговаривать. Не уверен, что запомнил всё правильно.

–   Это была единственная запись в блокноте? – живо спросил Александр Андреевич, что-то чиркнув в своей записной книжице. – Ты видел, как они пролистывали все его страницы?

–   В том-то и дело, что нет, – потупился Михаил. – Опер, который этим занимался, пролистал его второпях, задержавшись лишь на странице с указанными номерами. Он сделал это так быстро, что я не успел как следует включить «третий глаз». А большинство листов мне кажутся пустыми даже сейчас, – он сосредоточенно почесал свой лоб.

–   Ясно, – нахмурился шеф. – Мне тоже они кажутся пустыми. Даже сейчас… Что ж, моё, старика, упущение. Отвечу по всей форме, если Господь сподобится. Теперь о самом главном: скажи, имеются ли на теле Воронова следы насильственной смерти?

–   Явных следов не наблюдается, – Михаил вспомнил, как в блеске карманных фонариков он разглядывал лежащее на сырой земле с примятой травой тело Афанасия Петровича, по лицу которого стекали капли прошедшего дождя. Это полосонуло тогда по живому. – Имеются весьма странные крохотные пятнышки. Я бы сказал точки. Они расположены на висках у покойного. Воронов на днях подстригся накоротко, а виски выскоблил бритвой. На эти отметены при осмотре тела, по-моему, не обратили внимание, даже не занесли их в протокол. Однако по моему собственному наблюдению и по реакции оперативников, которую они сами не осознали,  я понял что это и есть причина смерти. Отхода души от тела. Это не синюшные образования и не ожоговые опухали. Даже на крохотные воспалительные очаги это не похоже. Как будто кровь на висках сама собой подошла вплотную к кожному покрову. Где и сгустилась по какой-то своей причине. Так я просканировал данную ситуацию, шеф. Хорошо или плохо, судить вам.

–   Интересно ты её просканировал, – стиснув зубы, вдумчиво произнёс тот. – Весьма и весьма… Думаю, что так оно и есть. Кровь в данном случае играет доминирующее значение… развязка всех развязок… главная и взаимопроникающая составляющая… – он будто разговаривал сам с собой или с кем-то из своих невидимых контактёров-покровителей. – Так вот, Миша, ответь мне, пожалуйста, на один из последних моих вопросов. Тебе не показалось странным поведение Воронова накануне происшедшего, во время вашей встречи?

–   Был один момент, который насторожил меня, – спохватился парень. Он сделал короткий мах рукой, будто отгонял нечисть. – Воронов сказал мне… просто поделался со мной накипевшим. Не худо бы, дескать, создать новый ГУЛАГ или святую инквизицию. Мол, так много развелось нынче деструктов, что житья от них нет. Вообщем, что-то такое, о чём я вам сейчас говорю. И это мне сейчас кажется подозрительным.

–   Да, ты прав, – с печальной улыбкой констатировал шеф его умозаключение. – Во всяком случае, многое из того, что ты сообщил мне, заслуживает самого пристально внимания. На первый план выходят сразу же несколько версий. Скажем, факт исчезновения барсетки порождает допущение о том, что злодеев или злодея интересовали документы. Хотя возможно Воронов имел при себе ещё кое-что. Что именно – это предстоит выяснить. Ясно одно: причина его смерти сокрыта отчасти в содержимом этой кожаной сумочки. Убийство, правда, могло быть не преднамеренным и могло произойти в результате внезапного конфликта. Тогда это совсем уж интересно – Воронов знал злоумышленника или кого-то из них. Кстати, отчего-то я допускаю, что их было много. Отчего-то, почему-то… Ох, не спроста всё это, – он судорожно почесал залысый лоб и, что-то молитвенно прошептав, тут же успокоился. – Да, вот ещё что. Полчаса назад мне позвонил наш сотрудник из краевого управления ФСБ. Так вот, никаких запланированных мероприятий, как-то встреч или оперативного прикрытия, у Воронова за полтора часа до случившегося запланировано не было. Это довольно точный промежуток времени между вашим контактом и обнаружением его тела. Необходимо выяснить, с кем он встретился. Опросить для этого всю его агентуру. Однако, самое главное… Михаил, не удивляйся, но твой рассказ позволил многое прояснить. Признаться честно, но я этому не вполне рад. По той же причине, что и ты: то, что роняет хоть немного тьмы на нашего боевого товарища, заслуживает недоверия и даже презрения. Но факты – упрямая вещь. Их надо защищать либо опровергать с помощью других фактов. Как ты считаешь, – немного помолчав, продолжил он, – Воронов произвёл на тебя впечатление человека… ну, скажем, адекватного?

–   Нет, – категорично кивнул Михаил, барабаня подушечками пальцев по полировке стола. – Воронов не произвёл на меня такого впечатления. Теперь я вижу это совершенно точно. Поначалу мне показалось, что он изрядно устал. Что этот «чёрный» насторожил и выбил его из энергетической колеи. Знаете, бывает…  Я только сейчас задумался над тем, что такое состояние бывает у тех, кого обложили со всех сторон. Ну, если не со всех, то со многих. Сейчас я вижу – Воронов давно чувствовал это давление. Однако мастерски скрывал его от нас.

–   Хорошо-хорошо. Только пальцами больше не барабань, сыне. А то в ушах звенит. Это, знаешь ли… – замахал обеими руками шеф.

   В ту же минуту один из телефонов на столе пронзительно запел. Александр Андреевич, будто гипнотизер на сеансе, медленно снял трубку. Миша тут же почувствовал, как в помещении тот час же возрос уровень напряжения. Стало тяжело дышать и мыслить. Усилился дискомфорт, который предстояло унять своими собственными усилиями.

–   Да, хорошо. Завтра же я представлю на имя директора подробный доклад о происшедшем и принятых мерах. Да, меры уже приняты. Нет, пока никаких ощутимых… – разговаривал по телефону с кем-то из высшего руководства шеф, то и дело, проваливаясь в тёмную, вязкую среду. – Дело в том, что есть множество «против» с нашими «за» при их меньшем объёме. И ограниченных функциях. Мы пока что не в состоянии обеспечить полный обзор картины происшедшего. Сотрудник Воронов характеризовался на протяжении всего срока сугубо с положительной стороны. Причём, в обоих местах. Честно говоря, Анатолий Леонтьевич, даже при самом туманном стечении обстоятельств, мне бы не хотелось ронять тень на заслуженного, прекрасного человека. Да, понимаю вас. Будет непременно…

   Шеф опустил трубку на рычаг. Некоторое время сидел без движения. Миша, насколько это было возможно, помогал начальству, выравнивать состояние в кабинете. И самого кабинета, честно говоря, тоже.

–  Кстати, тебе не показалось, что происшедшее касается и тебя, и его… покойного, в равной степени? – взор Александра Андреевича неожиданно вперился в переносицу. – Ага, сомневаешься, но не отвергаешь. Я почти уверен в этом, молодой человек. То, что диверсионник вышел на ваш контакт, а затем – уверен в этом! – расправился с Вороновым… Всё это более чем странно и заслуживает самого нелицеприятного анализа. К тому же вы оба, надо признать, попались на удочку. Он вам подкинул ложный позыв, на который вы и клюнули. Ударились в детективно-разыскную деятельность. Вы же прекрасно знаете, что любому из простых смертных  и обычных сотрудников запрещено действовать на пресечение диверсионников! Знаете, но нарушаете, как дети малые. Возбуждаете в себе проклятый адреналин, надо полагать? Неймется, так сказать? Ну, ладно… Ведь так просто сообщить «собственникам». Указать точное время и место обнаружения диверсионника. Нет, они сбрасывают эту информацию на мой секретариат. Пускаются на розыски сами…

   Тяжело отдышавшись, Александр Андреевич вытер крупные капли пота. Они покрыли мясистое лицо и залысый череп. Посмотрев на Мишу, что заметно съёжился, он с лёгким, почти отеческим укором спросил:

–   Так хотелось поймать диверсионника, молодой человек, что даже чувство опасности было забыто? А все остальные чувства оказались подчинены этому высокому безудержному стремлению? Ведь так, Миша? Эх вы горе моё горемычное. Когда в 1938 году я работал в Центре, он назывался иначе – Главное управление политической пропаганды. Был подчинён Особому сектору ЦК ВКП (б). Лично Сталину. Меня туда призвали из армии. Служил дивизионным комиссаром –  носил красную звезду на рукаве и две шпалы в петлицах. Мы занимались теми, кого сейчас называют безвинными жертвами сталинских репрессий. Как-то согласно плановой разработке я подживал в подъезде дома ЦК одну такую будущую жертву. Во время Гражданской этот тип залил себя кровью тысячами расстрелянных, заживо сожжённых  и отравленных ипритом крестьян. Те, правда, тоже не стеснялись в средствах, но всё ж… Мне надо было только поговорить с ним. Попытаться убедить… Короче говоря, провести плановую психологическую обработку. Если не удастся, то окончательно скинуть на наркомат внутренних дел и органы госбезопасности. Да, вот так! Так в наше время церемонились с этими подлыми, кровожадными деструктами! Пробовали до упора все мирные приёмы, чтобы склонить их на нашу сторону. Но… Дело в том, что этот деструкт с золотыми маршальскими звёздами в петлицах имел своего диверсионника, коим был его шофёр. По некоторым данным, они крутили любовную связь. Типичное развлечение и взаимная подпитка для этих чудищ! То же самое было у командира штурмовиков Эрнста Рёма, который сам был того и имел такого же шофёра. Их так и застали эсэсовцы в обнимку – в одной кровати. Так вот, после того как меня отшили психо-энергетически, прямо заявив, что ад ему ничуть не страшен, а рай противен, то… как сейчас помню, шёл я домой по осенней московской улице. Собираясь, так сказать, с силами для отчёта по начальству. Кепка надвинута на глаза, воротник поднят до плеч. На операции, как и сейчас, мы ходили в гражданском, чтобы не светиться. Сам понимаешь… Вообщем, лопух-лопухом… А из темноты на меня несётся легковая машина с потушенными фарами. Тихо так несётся. Я едва отскочить и прижаться к стене. Однако бампером меня всё ж задело по касательной. Помяло два ребра. Если бы я не ускользнул в подъезд, то этот зверь раздавил бы меня как лягушку на асфальте. Да, он смог бы. Это для них как развлечение – утоление энергетического голода. Отработка избыточной дозы адреналина. Да, именно – ад-реналина! Везде этот ад, будь он неладен… это проклятое название…

   Минуту они рассматривали друг-друга. Будто открыли себя заново и пока что не привыкли к взаимному, обновлённому обличию. Затем, Александр Андреевич, гулко откашлявшись, отчеканил:

–   Михаил! Вот тебе мой приказ, который ты обязан выполнить от «альфа» до «омега». И без всякого обсуждения. Поезжай сию же минуту домой на моей машине. Отдохни, как следует. Завтра на свежую голову, напиши подробный отчёт о контакте с Вороновым и этим… «чёрным», так сказать. Укажи малейшие детали твоих наблюдений, ощущения и видения, если таковые, конечно, имели место. Да, ещё! Сегодня с вечера и завтра с утра  отмени все свои встречи. Весь завтрашний день ты сидишь дома «на карантине». Фиксируешь своё внимание на происходящем. Изучаешь любые изменения в структуре своей личности, сынок. Понятно тебе? То-то… Дело нешуточное мы копнули, надо сказать. А при неосторожном обращении с огнём случаются, знаешь ли… За твоим домом будет установлено наблюдение. Так что в течение завтрашнего дня – и носа за порог не казал! В этом подлунном мире каждая жизнь – на вес золота. А уж наши с тобой… Легче всего сгинуть, бросившись на дзот или под танк как в ту войну, подставить шею под топор или виски, скажем… не знаю… Труднее, гораздо труднее в загаженной среде сохранить себя и саму среду, чтобы она очистила себя от возможных человеконенавистников. Помочь этим шлакам очиститься самим и вернуться к нормальной жизни. Всё, мальчик! Ступай и жди. Возможно, завтра вечером я сам тебе позвоню.

   Миша сдержанно кивнул и вышел из кабинета. За рабочим столом в приёмной сидела Клавочка, что уже наверняка знала о происшедшем. Миша обратил внимание, с какой печальной надеждой она смотрела на него. Конус света от включённого, сияющего зелёными огоньками компьютера, красиво золотил её взбитые каштановые волосы. Он не смог к своему вящему изумлению, не смог её игнорировать. Ответил простой и искренней улыбкой. Затем, сорвавшись с места и плавно ступая, приблизился к ней. Взял милую руку и приложился к ней.

–   Миша, извини, конечно… Я так тронута, – заторопилась она с увлажнёнными глазами. – Я так переживала, так молилась за тебя. Пускала золотые лучи. Помогло, наверное, раз ты здесь.

–   Наверное, помогло, – Миша, сам не зная зачем, встал на одно колено, ещё раз целуя руку девушки. Та заметно дрожала. – Раз я здесь, цел и не вредим. Чувствовал тебя, Клава. Огромное-преогромное тебе…

    Руку она не думала убирать, что было совсем уж приятно. Он хотел сказать что-то ещё, солнечное и любезное, но открывшаяся наружная дверь не позволила это сделать. Вошёл охранник из «собственников», коим был Сергей.

–   Вас ожидает машина. Немедленно спускайтесь! – жестом предложил он.

    На плече, поверх пиджачной пары с водолазкой и под кожаной курткой в специально чехле висел складной автомат. Значит, всё было действительно серьёзно, как сказал Александр Андреевич и допускал он сам. На личную жизнь времени совсем не оставалось. Нисколечко…

   Они пронеслись на «святогоре» по тёмным, обсаженным деревьями, улицам с потухающими окнами. Когда машина, затушив фары, завернула к дому, один из трёх плечистых парней, что помимо водителя сопровождали Мишино «тело», вышел наружу и поспешил в направлении подъезда. Там маячила какая-то тёмная фигура, которая тут же стала стремительно удаляться. Странно… Тут же из машины вышел второй. Осмотревшись, он притулился под бетонным козырьком со светящимся справа окном. Первый «собственник», щёлкнув кнопками кодового замка, открыл массивную сейфную дверь и вошёл в подъезд. Включил там свет, что не горел на лестничных клетках всех этажей. Странно… Вскоре, после недолгой возни (второй было подался вовнутрь, но тут же отступил), он вывел под руку мягко сопротивляющегося, до странности знакомого человека в белой куртке на «молнии», с откинутым капюшоном. (Хорошо, не в белых тапочках, с сомнением отметил про себя Миша.) Его лицо прикрывали роговые очки, а голова была украшена ярко-шафранной лысиной. Он причитал и упирался, но попыток что-либо сделать не предпринимал. Платон Ильич? Но что он делал тут в столь поздний час? Эге-ге…

***

  Он проснулся в 6-00 и некоторое время лежал с полузакрытыми глазами. Возвращался в своё тело, мысленно и чувственно очищая его от возможных «подселений» тьмы. Внимание было расслабленным, но работало безотказно. Он видел себя со стороны, сверху. На место, в тело, водворялась его тонкая нематериальная субстанция под названием душа или тонкое тело. Да, кажется, ничего к ней не прилипло постороннего и враждебного на этот раз. Ничего ему не препятствовало вернуться в этот мир, чтобы жить и трудиться во имя людей. Во имя других форм жизни. Во имя добра и света. Это его искренне радовало, но не возвышало над той жизненной средой. В ней он волею Бога и человеческих судеб оказался заброшен. Теперь он наверняка знал свой жизненный путь. Он шёл по нему, ступая твёрдо по уступам судьбы, которыми покрыта непростая дорога каждого из живущих на этом свете.

   Он составил отчёт о последнем контакте с Вороновым. Днём к нему заехал(по предварительному звонку) начальник отдела собственной безопасности. Прочитав написанное, он задал ему ряд обстоятельных вопросов. Полученные ответы изрядно заинтересовали его. К тому же беседа писалась на плёнку диктофона. По мнению этого высокого профессионала, Воронов, он же Афанасий Петрович Коломейцев, был в контактной среде со смертью. То есть событийная среда этого страшного явления захватила и повела его к роковой развязке с момента встречи с Михаилом. Михаилу таким образом крупно повезло. Как не везёт никому из смертных. Разыскивая информационный след «чёрного», он мог угодить в ту же событийную петлю, жертвой которой оказался внедрённый в ФСБ сотрудник.

   Иными словами, в подсознание Воронова-Коломейцева, минуя защитный барьер, была внедрена установочная модель смерти. В случае если он откажется что-либо выполнять. Сойдёт с намеченной моделью курса. Это не вызывало никаких сомнений. Подтверждением этому было странное поведение Воронова на встрече. Он явно подыгрывал деструктам. В частности тому, что замаячил на аллее. Возможно, делал он это несознательно либо вполне сознательно, как бы дико это не прозвучало для Мишиных и иных-прочих ушей.

–   Во всяком случае, не надо торопиться с крайними выводами, – отметил шеф «собственников». – Мы просто отрабатываем возможную версию, которую не имеем права отбрасывать. Поддаваясь высоким чувствам, что как благие намерения нередко мостят дорогу в ад. Наш человек мог оступиться и, в надежде, что справиться сам, утаить от нас этот необдуманный поступок. Ведь я отлично понимаю ваши чувства, Михаил Николаевич. Подозревать товарища нехорошо. Ещё хуже обвинять его. Однако не стоит забывать о таком необходимом качестве как бдительность… и ещё раз бдительность. Которая спасает от необдуманных поступков, помогает одолеть их пагубное влияние. Вы согласны со мной, молодой человек?

  Только вот не надо высокой патетики, едва не пошутил Михаил.

–   Конечно, согласен, – ответил он, покрывшись пятнами от подступившего напряжения. – Однако я не чувствую достаточных оснований, чтобы подозревать этого человека в предательстве. Пускай даже не осознанном, но всё-таки…

   Сказал и покривил душой. На душе в тот же момент стало непросто.

–   Извините, но речь пока не идёт о возможном предательстве, – мягко поправил его Павел Петрович, отключая диктофон. Он ещё раз внимательно просмотрел отчёт, составленный на трёх страницах – Мы полагаем, что Воронов был вовлечён в авантюру деструктов помимо своей сознательной воли. Это, однако ж, не снижает уровня опасности. Если эти данные подтвердятся, нашему отделу придётся полностью перестраивать систему безопасности сотрудников Центра. Да что там сотрудников! Всего общества в целом. А это, знаете ли…

   Когда гость, любезно попрощавшись с мамой (он попил с ней чай на кухне), покинул квартиру, Миша заварил себе крепкий кофе. Включил телевизор. По всем каналам каждые полчаса демонстрировались кадры военной хроники в Афганистане и Ираке. Талибы, потрясая автоматами «калашников», сработанных по китайской лицензии, выкрикивали антиамериканские лозунги. Время от времени операторы записывали на видеокамеры захваченных в плен американских спецназовцев, изукрашенных кровоподтёками и ссадинами, их отрезанные руки, головы, ноги… Таким был планетарный бионегатив в действии. На это было страшно смотреть. Ещё более страшно это было предлагать вниманию миллионов телезрителей. В этом также усматривалось проявление деструктов. Михаил помнил и другую «телепередачу»: объятые дымом и огнём кварталы Тель-Авива и Белграда, крылатые тени американских штурмовиков в синем югославском небе, цинично запечатлённый на плёнку полёт и взрыв высокоточной ракеты… Или толпы албанских экстремистов, разрушающих православные церкви на сербской земле. Это тоже было страшно смотреть. В то время ни ООН, ни Евросоюз не выступили против. Ясно, что с обеих сторон были замешаны деструкты-бионегативы, пребывающие у власти. Причём, каждое из этих страшных существ рано или поздно тормозит этот безумный процесс, чтобы выжить. Иначе говоря, подобно блудному сыну – вернуться к своему отцу… Припасть к коленям Всевышнего Бога, чтобы молить его о прощении. Михаилу было не понятно, к чему было проявлять столько упорства ведущего прямёхонько в ад, из которого действительно нет дороги назад, если не покаешься и не искупишь. «…Да что он, деструкты эти окаянные, и впрямь себе враги? – в который раз задавался он этим вопросом. – Неужто и впрямь ничего не видят в истинном свете? Или считают в своём искривлённом понимании, что всё обстоит шиворот-навыворот. Зло для них является добром, а добро соответственно злом. Примерно также обстоит в сумасшедшем доме: клиентура считает себя нормальнее всех нормальных, даже избранными. Помочь таким пациентам взглянуть на себя со стороны крайне трудно. Они не принимают другую сторону, обособившись на своей. В этом – отличие больного человека от здорового, злого от доброго. Поэтому долговременная изоляция от общества наедине со своей больной душой – лучший источник самоочищения. Как в масштабах того же дома, так и всей планеты…»

   «…А ты взгляни на происходящее с тобой и со всеми с иной стороны, – внезапно раздался, словно неоткуда чужой голос, выросший вместе с тем из глубин подсознания. – Вселенная есть бесконечное существо. Разум этой непознанной субстанции тоже бесконечен. Следовательно, все, что явилось нам в лоне Бесконечности, является отражением её многогранной воли. Всякая борьба с каким-нибудь из её глубинных проявлений преступна. Она противоречит единому плану Жизни, который лежит в основе всего и является началом всех начал. Борьба со злом, поэтому незаконна, потому что зло есть производное от добра. Бог создал зло, чтобы на просторах Вселенной не прекратилась жизнь. Жизнь зародилась в противостоянии. В основе всего лежит противоречие, о котором ты прекрасно знаешь. Плюс и минус, анод и катод, холод и жар, рождение и смерть… Список длинен. Вряд ли стоит его продолжать. Вот истинное значение сотворения этого мира Господом Богом. Это противоречие вышло из недр его Великой Воли. Это ответ на все твои вопросы, разрешение всех твоих сомнений. Они ведь приносят тебе страдания, не так ли? Всё это пыль и тлен. Михаил! Я твой высший космический наставник, как никто другой забочусь о благе твоём собственном, а также дорогих твоему сердцу существ… скажем, твоей девушки…»

   «…Следует ли понимать тебя так: нам что-то угрожает? – осторожно поинтересовался Миша, зондируя почву контакта. – Что-то или кто-то, якобы высший и якобы космический наставник? Якобы мой в том числе. Если ты не врёшь, то от кого исходит эта страшная угроза? Если ты и впрямь мой высший космический наставник от Бога, ты не можешь не знать этого. Ответь на мой вопрос. Или ты сам создал эту опасность, а теперь пытаешься уверить меня в том, что заботишься о моём сохранении? Так кто ты на самом деле? Проявление некой якобы космической силы, что, отторгнув себя от Всевышнего, досаждает себе и человечеству? Представься, если желаешь, чтобы я уверовал в твои благие намерения…»

   Ответом была тишина. Поистине космическая. Это был явный признак того, что неведомое существо с тонкого плана не пожелало продолжить свой контакт. Видно это был кто-то из тёмненьких, поразмыслил Миша. Ох, много желающих меня как следует обработать, используя затруднительное положение. Так надо будет занести в контактный файл, чтобы затем скачать на страничку «собственников» и, разумеется, обожаемого шефа. Обожаемого… Надо будет обратить внимание на этот момент. Отработать все его составляющие. С тем, чтобы эта энергия стала понятной для него и его товарищей. Со временем – для всего «прогрессивного человечества». Как гласит одна вечная и древняя мудрость, ничто не вечно под Луной. Однако все старые истины приходится познавать на своём вечном опыте. Для того чтобы «образ» и «подобие» слились воедино  и человек уподобился Богу. Так, по мнению одного философа-богоискателя и скрытого деструкта Мережковского, человечество со временем преобразуется в богочеловечество…

  Внезапно тишина, которой была переполнена трёхкомнатная квартира (Миша удачно сел на пульт и телек выключился), вздрогнула от дверного звонка. Михаил осторожно выдвинулся в коридор. Если принять слова Александра Андреевича за аксиому, то дом находится под наблюдением «собственников». Это многое значило для сложившейся обстановки. Однако проявить лишний раз осторожность никому ещё не помешало.

–   Кто там? – он вплотную подошёл к сейфной наружной двери, открыв деревянную. – Кто это?

–   Мне нужен Михаил, – раздался знакомый женский голосок. – Меня направили к вам, подсказали ваш адрес. Сказали, что вы можете мне помочь…

–   Простите, кто вас направил? – удивился Миша вполне искренне, не меняя даже тон. Он хотел приникнуть к дверному глазку, но поэтому так и не сделал этого. – Пожалуйста, назовите мне этого человека и представьтесь сами. Может быть, я попробую открыть вам дверь. Я сказал, может быть…

–   Извините, я, наверное, ошиблась. Не туда попала. Ещё раз извините…

   С лестничной площадки донеслись торопливые шаги. По всей видимости, кто-то летел вниз, не разбирая под собой ступенек. Михаил быстро подскочил к окну на кухне. Осторожно выглянул сквозь занавеску. Из подъезда вместо миловидного существа со смазливой мордашкой, лязгнув металлической дверью, вышли два помятых субъекта. Один из них глухо выматериался в направлении окна второго этажа, что было за Валентиной, домкомом. Недовольная хлопаньем тяжёлой двери, (било по ушам!), она выкрикнула из раскрытого окна: «Вы так разобьете её раньше времени! И нечего здесь шастать. Не то милицию позову. И код от кого-то узнали. Ворюги! Женщину с пятого этажа на прошлой неделе прямо на лестничной клетке обокрали – сумочку из рук вырвали. Не вы, случайно? Твари… Доча! Ты их приметы запомнила? Немедленно набирай  02».

   Возможно, сработало одно из мероприятий контроля со стороны «собственников». Тогда опасаться было нечего. Главное – вовремя открыть или закрыть дверь. Если вообще её нужно… Они просто выявляли степень бдительности своего сотрудника, только и всего. «Кого Господь любит, того и наказывает». Лучше и полнее не скажешь. Миша всё также обозревал сквозь занавеску окрестности: асфальтированную детскую площадку с ярко-жёлтым, новеньким металлическим ограждением. Там высились качели и изящные лавочки с полукруглыми пластиковыми спинками. Не так давно на одну из секций упало подгнившее, но ещё крепкое дерево с зеленеющими листочками. Слава Богу, ни детей, ни «вечных» старушек под сенью этой липы не наблюдалось. Из помятой секции убрали сетку. Привезли новую – вставили туда же. Миша это неожиданное событие отразил в отчёте для «собственников», усмотрев, таким образом, проявление деструктов. Так, это тоже не ново. С холма, за которым высились серыми квадратами другие пятиэтажки, спустился некто в ватнике, одетом на тельняшку, и синих спортивных штанах, обутый в шлёпанцы на босу ногу. Оскалив подобие улыбки, он принялся махать на все четыре стороны, вытянув обе руки. Мимо него прошёл рослый мужчина с плечами культуриста, в чёрном спортивном костюме «адидас», и чёрных же, в белую светящуюся полоску кроссовках той же фирмы, надо полагать. На разматывающемся во всю длину поводке-рулетке он вёл дога. Он заметно провёл рукой по надбровью.