Текст книги "Тот цветок, что не распускается во тьме (СИ)"

Автор книги: Соня Онегина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Онегина Соня
Тот цветок, что не распускается во тьме

Онегина Соня

Тот цветок, что не распускается во тьме

Глава 1. Первая встреча

– Она назвала меня мутантом! Представляешь?! Меня! Так и сказала! И это после всего, что я для нее сделал! Нет, это просто возмутительно!

– Да ну? – ехидно протянул парень, наблюдая, как от разъяренного взгляда брата оплавляется покрышка колеса от "ее" машины, сливаясь с асфальтом, как начинает стекать и сам металл. – Совсем не похож. Хотя, если присмотреться получше, некоторая аналогия с "Циклопом"* прослеживается.

(*Здесь имеется в виду персонаж из комиксов Марвел)

– Это не смешно!

– Ни капли! – по-прежнему издевался парень.

– Знаешь, что еще она сказала?

– Я догадываюсь. А вот это лишнее.

Тот едва начал расплавлять следующее колесо, но тут же прекратил. Закрыл глаза и сделал два глубоких вдоха.

– Ты еще медитацией прямо сейчас займись! Нам на день рождения сестер надо успеть. Не забыл?

– Такое забудешь, как же. Ты только отцу...

– Ни слова. Но это в последний раз. В последний!

Двое молодых людей развернулись и ушли незамеченными с парковки для сотрудников частного медицинского учреждения. Перешли пустую аллею, обрамленную густыми высокими елями, сели в припаркованный на широком мосту внедорожник (остановка и парковка была запрещена) и выехали загород, где ютился новый коттеджный поселок. Но заезжать не стали, свернув на грунтовую, размытую холодным летним дождем дорогу.

Трава была влажной, высотой по колено и брюки вымокли уже через пять шагов.

Один из них, тот что ехиднее, был жгучим брюнетом, хотя в тот момент из-за ночной темноты и накинутого капюшона этого видно не было. Его звали Игорем. Человеком он был неординарным, со сложной судьбой и характером. Его отличительной чертой была крайняя целеустремленность, с которой приходилось мириться всей его семье (к слову – приемной, но о подробностях трагического случая, приведшего к этому, будет сказано позже, так сказать – когда придет время). Он никогда не считал себя сосредоточием милосердия, а все его высокие замыслы объяснялись скорее высокими амбициями, чем альтруизмом. Однако все люди, имевшие честь познакомиться с ним поближе его ценили, уважали и искренне любили. А это, как ни крути, говорит о многом.

Его спутник – Филипп – был так же высок, так же одет во все черное, для того чтобы сливаться с ночной тьмой, и двигался так же быстро и бесшумно. Вокруг не было ни души, даже птиц. Широкое поле издавало свистящие и тихо шуршащие звуки, словно живое существо. Мелькали деревья, кустарники черными силуэтами. Яркие звезды и краешек луны едва рассеивали тьму. Такие звезды в городе не увидишь. Дорога осталась по правую руку. Проехал, дребезжа на всю округу разваливающимся железом, какой-то запорожец.

Даже в кромешной тьме, Игорь мог бы увидеть улыбку брата. Филипп скинул капюшон, и его золотистые волосы замелькали светлым пятном. На солнце они казались скорее желтыми, чем рыжими или белыми, под луной же они были алебастровыми.

– Объясни мне, почему она не представляет для нас угрозы? – не унимался Игорь.

– Потому что она умная женщина, и прекрасно понимает, что без доказательств ей никто не поверит, а их она скоро лишиться. Она не будет болтать.

– Можешь ты, наконец, рассказать, что случилось? Сначала и по порядку.

– Вчера я попал в больницу. Она ...

Игорь резко остановился и, не веря, уставился на брата. Тому пришлось вернуться, так как он успел пройти шагов десять.

– И как ты оказался в больнице?! Ты хоть представляешь, что будет, если узнает Виктор?!

– Отчим будет в ярости. Но он ничего не узнает.

– Рассказывай. Все и по порядку. Подробно.

– Я сидел в баре. Тебя же не было, вот и решил время скоротать. Дома скучно стало, девчонки воплями замучили: одной шары обычные подавай, второй шары фольгированные, одной гирлянды не нравятся, вторая фонарики бумажные не хочет, то это отсюда отцепи, то то туда прибей...

– Я в курсе. К делу давай.

– Я решил пойти в " Сиреневый цвет". Сижу спокойно, никого не трогаю, вдруг вижу, что горстка накаченных парней в формах ВДВ к официантке приставать начинают. А девчонка молоденькая, лет восемнадцать едва ли есть. Вот я и не сдержался, попросил, чтоб они ее не трогали, к благородному мужскому началу воззвал, так сказать... Они рассмеялись, нет, заржали, но девчонку отпустили. А один уже набрался изрядно, встал и направился ко мне, пытаясь что-то сказать, да еще так старательно: все лоб хмурил, напрягался, чтоб хоть слово выговорить. Только я вот за этим мычанием все равно ни слова не разобрал. Переспросил, конечно, интересно же было бы на еще одну попытку посмотреть, а он мне двинуть попытался. Я само собой руки ему скрутил и об стол. Тут и его друзья встали, рявкнули что-то про уважение старших, и на меня. Ну, я и этих уложил. Поворачиваюсь и вижу: стоят передо мной с десяток еще таких же и кулаки почесывают. Не убегать же мне! Вот и схлопотал разбитой бутылкой. Только левое плечо задели. Но ничего, я их раскидал. Хотел расплатиться и уйти, тут эту девчонку увидел: забилась в угол и рыдает. Ну не оставлять же мне ее так.

Игорь хмыкнул: "Еще бы".

– Подошел к ней, начал объяснять, что, мол, все нормально, ущерб они возместят, да и с ними самими ничего не случится – полежат немного, в себя придут и смоются. А тут кто-то милицию вызвал, я их еще за квартал услышал и уже уйти решил, а она за мной увязалась: страшно ей стало тут оставаться. Я и взял ее с собой. От полиции легко ушли: они нас даже не видели. Хотел проводить ее, а она говорит, что ее тетя в больнице недалеко работает, а у меня плечо кровоточит. Вот я и оказался в больнице. Тетя ее сразу домой на такси отправила, но пока такси ждали, мелкая ей все выложила.

Филипп задумался, и ребята снова тронулись в путь. Юноша вспомнил приятное лицо молодого врача. Женщине было лет тридцать. Умные голубые глаза, кудрявые каштановые волосы до плеч, нежная и в то же время по-детски наивная улыбка – все в ней было привлекательно. А ведь он почти влюбился.

Женщине Филипп так же понравился. Поразило ее, что он отказался от анестезии, сославшись на аллергию, и при этом стойко переносил боль, пока врач обрабатывала и зашивала рану. Шов получился длиной в пять сантиметров. После неприятной процедуры, они долго болтали о медицине.

– И ты не смог понять, что она хочет взять кровь на анализ?

– Я бы понял это, если б ...

– Если б не был ею очарован, – подсказал Игорь. – Я-то думал, тебя люди не интересуют...

– Так и было. Знаешь, с обычными людьми хлопот много. Чтоб я еще раз... – парень тяжело выдохнул. – А кровь для анализов она видимо взяла с бинтов, их там оказалось немало, а решила провести анализ после того как я ушел. Я тогда пригласил ее на свидание, которое и состоялось сегодня днем. А когда отказался показать ей рану, она сказала, что если не расскажу ей правду, о том кто я, то она отдаст в научный центр анализы моей крови. Я, конечно, сказал, что это бред и всякое такое, попытался ее убедить, но она не поддалась, и заявила, что со мной что-то не так, и она докопается до истины.

– И...

– Я сказал, что мне очень жаль, что все так получилось, и что ее ожидания не оправдаются. И теперь мы идем в ее загородный дом, чтоб изъять все доказательства. У нее там личная лаборатория. Она не идиотка хранить записи в клинике.

– А ты уве...

– Я проверил! – возмутился Филипп.

Игорь только ехидно фыркнул и ускорил шаг. Вскоре впереди показался небольшой участок с рядом домов. Ребята тихо подкрались к двухметровому забору первого кирпичного домика в два этажа, заметно меньше чем, остальные дома. По ту сторону плотно наштыкованного деревянного забора залаяли собаки.

– Это тут, – прошептал Филипп, – сигнализация поставлена только на первом этаже. Если заберемся на второй – хоть стекла бей. А с псинами ты поаккуратней, а то она расстроится.

С этими словами светловолосый юноша с легкостью перепрыгнул забор. Игорь последовал за ним: он чуть подпрыгнул, зацепился одной рукой за забор, на удивление легко подтянулся и с грацией леопарда перемахнул через ограждение. Приземлившись на полусогнутые ноги, первое, что он увидел – это подлетающего к нему огромного рыжего бульмастифа. Подождав буквально секунду, когда расстояние между ними сократиться на один прыжок, Игорь шагнул в сторону, предоставив собаке по инерции влететь в забор. Тот затрещал от удара. Юноша тут же схватил пса за шкирку, лишая его возможности двинуть головой. И что-то прошептал. Собака дернулась, потом обмякла в его руках. Уснула.

А в это время Филипп удирал от точно такой же собачки. Если бы юноша был обычным человеком, вряд ли Игорь так веселился, но он прекрасно знал, что их возможности выше человеческих сил. Поэтому он просто оперся о высокую будку и наблюдал за странной и живописной картиной, жалея, что не захватил с собой фотоаппарат. Впрочем, он и рисовал весьма неплохо.

Когда юноша справился с псом, они подошли к той стороне дома, где было приоткрыто окно на втором этаже. Именно с этой стороны окна загораживала от соседей крепкая яблоня. Без слов и почти одновременно они забрались по яблоне и прыгнули в окно.

– Спальня. Вряд ли бумаги тут, – прошептал Игорь, – я вниз.

Филипп аккуратно просмотрел вещи в шкафу и высоком столе с множеством ящиков, на котором стоял компьютер. Пока он включал его, Игорь спустился в подвал, который прежним хозяевам служил как гараж. Юноша мог легко ориентироваться и в темноте, поэтому не стал включать свет. Небольшое помещение служило лабораторией. Вдоль двух стен располагался стол с разными склянками и приборами, в другом углу располагался стол с компьютером, и вдоль стены низенький шкаф, раковина и холодильник. В центре комнаты был еще один стол. На нем лежала бумага, и Игорь включил лампу на столе. На листках были распечатаны математические уравнения и химические формулы, вверху – пометка "Филипп" и номер опыта. Юноша насчитал пять таких листков, на шестом было что-то написано, а седьмой был разделен на две вертикальные колонки, где сравнивалась кровь разных людей. Юноша отметил значительные отклонения от нормы в правой колонке и сгреб бумаги в рюкзак. Затем включил компьютер и пока тот загружался, оглядел шкаф и стол. Не найдя чего-либо полезного, принялся отмывать пробирки и сосуды, содержащие разбавленную кровь, которую он нашел в холодильнике. Всего оказалось шесть полупустых пробирок и кровавый перевязочный материал в стеклянной посуде. Перевязочный материал он сжег прямо в этой же посуде, а пепел и остатки смыл в раковине. Когда он уже заканчивал удалять файлы на компьютере, показался Филипп.

– Ну как у тебя?

– Закончил, – отозвался Игорь, выключая компьютер.

Они в последний раз оглядели комнату, Филипп тяжело вздохнул. Ребята поднялись на второй этаж и тем же путем, каким и пришли, выскользнули из дома.

– Ну что, домой, на праздник?

– Эвелин потеряла сегодня брошку. Я съезжу, посмотрю, может, еще найду, – рассеянно отозвался Игорь, любуясь ночным небом, навевающем воспоминания о его прошлой жизни, беспечном детстве. Отчим часто отвозил их с матерью загород, где они часами смотрели в такое же усыпанное звездами небо. Уже много лет черное небо придавливало его тоской. Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь свежим влажным воздухом. Вскоре все изменится, думал он. Он был так близок к завершению своей работы, как никогда. И надеялся, что когда завершит ее, то тоска в сердце пройдет.

Но, не только Игорь в эту ночь размышлял о переломной точке в своей жизни. Девушка по имени Афина знала, что ее жизнь вскоре изменится, но даже и представить не могла насколько.

...

В жизни бывают случаи, когда матери выбирают не своих детей, а своих мужей. Это противоестественно, но так уж устроены люди – они мастерски ломают все естественное. Так думала одна девушка, решившаяся встряхнуть свой привычный мир и последовать не советам многочисленных родственников и друзей, а лишь воле своего сердца. Однако, история начиналась печально. Ей хотелось думать, что причина поступка ее матери была вовсе не в деньгах, иначе выходило совсем уж драматично. Да и в конце концов она не ребенок. Хотела взрослую жизнь – и вот, пожалуйста – получи, распишись, уж будь так любезна.

И все же ссора вышла отвратительная. Буквально час назад она стояла на балконе второго этажа небольшого особнячка на окраине города. Комната позади была битком набита аккуратно сложенной дизайнерской одеждой, марочной косметикой и прочими атрибутами богатства и роскоши, которыми заваливают родители своих чад, лишь бы только проводить с ними поменьше времени. Разумеется, не все богатеи такие, но вот Афине явно не повезло. Вид с балкона был прекрасный – небольшой парк, дорога и краешек реки. Предчувствуя, что вечер будет тяжелым, она решила в качестве празднования своего совершеннолетия посидеть с так называемыми друзьями в уютном индийском ресторанчике с нелепым названием " Инди-ё", направив счет как обычно отчиму, и до того, как часы показали восемь, она была уже дома. Друзья были явно разочарованы, но ее это больше не волновало. В ее жизни появилась мечта, которую все они без исключения, посчитали "бестолковой тратой молодости". Зато напиваться до бесчувствия марочным шампанским и кидать полупустые бутылки в воду на спор кто дальше закинет, или того хуже, пытаться сделать бутылками "лягушку" на воде (глупость несусветная!) – вот это было в норме вещей, веселье. Она стояла и все никак не могла понять – как ее жизнь превратилась вот в это кидание бутылок.

Примерно такого же ответа – "бесполезная трата времени и денег" – она ожидала и от родителей.

Афина снова стянула тонкую резинку, освобождая длинные волосы, уже в третий раз за последние полчаса. Она волновалась как никогда раньше, ожидая и страшась прихода родителей. В волнение примешивалась едкая крупинка злости, совершенно не свойственная мягкой натуре девушки: они даже не пришли раньше с работы, а ведь ей исполнилось восемнадцать! Может они вообще забыли? Да запросто. Работа им куда важнее дочери, тем более, если дочь вовсе не собирается идти по их стопам, продолжать семейное дело, о чем они и должны были узнать.

Совсем недавно Афина начала задумываться о своей жизни, о будущем, о том, чем хочет заниматься, кем стать. Ей хотелось чего-то грандиозного, необычного, вселенски важного. Покорить космос? Легко. Но нет, что-то не то, чего-то не хватает. Чего? Она мечтала о путешествиях, но никуда еще не ездила, а хотелось очень. Но это ведь не дело жизни, лишь развлечение, хобби... Ее родители пару раз в год ездили куда-нибудь, но никогда не брали с собой дочь. Сначала говорили, что это опасно – а вдруг она потеряется в незнакомой стране, совершенно не зная языка; когда дочь выучила три языка – английский, французский, итальянский, выяснилось, что им некогда будет с ней возиться – они ведь не отдыхать едут, а работать. А полгода назад открылась эта ложь. Совершенно случайно и до противного банально – билеты. Утром, перед самой школой Афина забежала к отчиму (заменившему ей отца) в кабинет, чтобы найти какой-нибудь карандаш. Она всегда что-нибудь теряла – ручки, карандаши, тетради, что угодно, только не книги – к книгам девушка относилась бережно. Дважды из-за ее забывчатости меняли замки на дверях. Бабушка смеялась – говорила, что это черта творческого человека. Но отчим каждый раз раздражался, говорил, что рассеянность – самая плохая черта для предпринимателя, говорил, что Афина сведет на нет все труды их с матерью, а ведь они сами с низов подняли такую большую корпорацию. Афина однажды возразила "бесчестность – куда хуже". "В жизни все не так просто", – ответил отчим, – "ты когда-нибудь поймешь это. Запомни – единственное, что действительно важно – сила характера. Только сильный человек может выжить в мире бизнеса, да и вообще в любом мире. Что я тебе всегда говорю – "хочу – значит будет", это девиз сильного человека, это должен быть и твой девиз. ты ведь знаешь, мы с твоей матерью всего добились сами, собственными силами. И ты тоже должна будешь. Обязана, как наша дочь". Это насторожило Афину, хотя она не верила, что ее отчим может быть бесчестным, она искренне любила, уважала, доверяла ему. Он был примером для подражания для своей дочери, хотя вряд ли когда-нибудь задумывался об этом. Но вернемся к тому злополучному утру, разрушившему, рассеявшему раз и навсегда светлую иллюзию наполненного добра и любви детства, так тщательно оберегаемую от очевидной правды. В верхнем ящике рабочего стола, усыпанного строго сложенными стопками каких-то бумаг, Афина нашла карандаш, лежавший на двух билетах для двухнедельного речного круиза Париж – Кодебек – Руан – Париж, а под ними листок с подробным планом, но никаких заседаний, конференций и встреч там расписано не было. На билетах были вписаны имена. Афина прочла их дважды и замерла. По ее детскому мирку с громким треском проползла глубокая трещина, разрывающаяся на множество ветвей, перечеркивающих каждое теплое воспоминание. Она сглотнула подступивший к горлу ком. Из оцепенения ее вывел долгий, рассерженный гудок автомобиля – там ждал ее отчим, обещавший подвезти в школу, что было редкостью, обычно ее отвозил шофер отца. Карандаш Афина не взяла.

Уже сидя на заднем сидении автомобиля, напустив приторно-веселый вид, едва сдерживая слезы Афина решилась спросить:

– Отец, а куда вы все-таки едете?

– Афина, – раздраженно ответил отчим, – мы с матерью уже тебе говорили, что не можем взять тебя сейчас с собой – мы будем много работать. Точка. Мы привезем тебе подарок – обещаю.

Девушка отвернулась к окну, невидящими от сдерживаемых слез глазами уставилась на проплывающий мимо заснеженный пейзаж. Трещина надломилась и ее жизнь в миг разлетелась на тысячу острых осколков-воспоминаний, безжалостно впившихся в ее сердце. Пелена спала с глаз и всё, что раньше девушка так упорно не замечала, теперь так ясно, отчетливо, резко, мучительно вырезалось из ее памяти: бесконечные няни – строгая, педантичная и сдержанная женщина средних лет; молодая, беловолосая, наивно-добрая девушка, скорее всего студентка, невыносимо скучная женщина преклонного возраста с крашенными черными волосами и большой родинкой на носу и множество других знакомых лиц так болезненно четко врезавшиеся в память, только потому что проводили с Афиной дни напролет, отводили и забирали из садика, водили в кукольные театры, на детские праздники, зоопарки, цирки, карусели; а потом появились гувернантки, водившие в театры, оперы, балеты, репетиторы по нелюбимой математике, логике, ненавистной экономике, информатике, которую девушка понимала с трудом и считала жутко скучным уроком; художественная школа; время проведенное за самостоятельным изучением иностранных языков в надежде увидеть гордость в глазах отца и матери, соглашающихся на то, чтобы она поехала с ними и даже, может быть, иногда, работала переводчиком и помогала вести бесконечные переговоры... Три языка Афина знала не хуже родного. И самые драгоценные воспоминания о счастливо проведенных часах с родителями казались теперь издевательски-болезненными, тягостными. Шахматные дуэли с отчимом; он никогда не играл с дочерью в детские игры, только шахматы; одобрительно кивал на умный ход, сердито щурился на неосмотрительно оставленную ею фигуру – он не играл с дочерью, он только учил ее, проверял ее ум, и иногда сдержанно хвалил, иногда холодно молчал, иногда неловко трепал волосы на макушке – самое теплое проявление отцовской любви; а маленькая Афина воспринимала все ласки с энтузиазмом восторженного щенка, а холод – как удар плетью. Иногда родители водили дочь на карусели, в цирк или еще куда-нибудь, но большую часть этого времени умудрялись проводить вдвоем в ближайшем кафе или тут же на лавочке, но неизменно вдвоем, пока Афина неподалеку играла с другими детьми, каталась на каруселях, рассматривала огромные аквариумы с рыбами; она всегда любила наблюдать за родителями, за их счастливыми лицами, смехом, смешанными поцелуями, в те минуты, когда они оставались вдвоем они светились от переполнявшей их любви и тогда, не всегда, а лишь иногда Афина бежала к ним, бросалась в объятия матери или отца и совершенно не замечала, их раздражения через десять минут после ее прихода, а иногда не было даже этих счастливых десяти минут. Но Афина не хотела этого замечать – для нее это были счастливые часы, а не десять минут. И подарки... их было слишком много, слишком дорогие, слишком пустые. Конечно в детстве она радовалась огромным плюшевым мишкам, кошкам, лисичкам, модным барби, велосипеду, потом – золотым сережкам, браслетам, кольцам, кулонам, телефонам... Откупались – эта мысль прошибла Афину как удар молнии. Таким образом, простой карандаш перечеркнул всю ее жизнь.

В тот день, она вылетела из машины даже не попрощавшись с отцом. Девушка отменила своих репетиторов и договорилась с новыми – по биологии, химии, хотя по сути нужды в этом не было – Афина была круглой отличницей, но именно эти предметы вызывали в ней живой интерес.

Репетиторы укрепили любовь девушки к этим двум предметам – биологии и химии. Неожиданно девушка осознала, что хочет делать в жизни и как. Что-нибудь существенное, весомое. А что может быть более благородного, чем помогать людям? Многим-многим людям, возможно уже утратившим надежду. Так родилась цель ее жизни, захватившая все ее существо. И первой ступенькой к ее вершине было поступление в биологический университет. Потом, она решила, отдаст все свое время, все силы на покорение этой науки и создаст нечто волшебное, какое-нибудь лекарство, возможно от рака, возможно для лечения генетических заболеваний. И у нее получится. Не может не получиться.

Об этом и думала Афина, стоя на балконе, наблюдая, как темнеет вечер и загораются звезды, а еще о том, что ей сегодня исполнилось восемнадцать. Волшебное число восемнадцать. Почти полгода она ждала этого дня. И сейчас прокручивала эту цифру в голове и пыталась с ней свыкнуться. Она придавала сил и решительности. Как говорил отчим "хочу – значит будет". "А я хочу, – думала девушка, – уйти из родительского дома, пусть такого роскошного и родного, и стать тем, кем требует стать сердце, а не расчетливость отца и матери". Восемнадцать – цифра свободы.

Мягкая прозрачная пушинка влетела в раскрытое окно. Девушка улыбнулась. "Откуда ты тут взялась?" Она вытянула руку, и нежный комок лег на ладошку. Афина уже собиралась сдуть неприкаянное чудо, как слабый звук, едва разорвавший гул вечернего города, заставил крепко сжать кулачок. Это был хлопок двери, слабый, почти трагический. И чудо распалось, рассыпалось, умерло. Даже не стараясь унять бешеный стук сердца, Афина с неизбежной смелостью шагнула в тень комнаты.

– Афина? Ты дома?

Голос матери был бодрый, звонкий, как всегда мягко-властный. И не успела пролететь ледяным ветерком эта мысль, дверь в ее комнату распахнулась, и вместе со светом ворвалась мама. Наверное, не существовало женщины красивее ее.

– Афина! У нас для тебя подарок. В жизни не угадаешь какой. Я едва дотерпела до твоего дня рождения, чтобы вручить тебе его...

– Но я с огромным трудом удержал твою маму! – подоспел отчим.

Настроение у них было выше отметки "лучше некуда".

– Какое совпадение. У меня для вас тоже.

Видимо мать не обратила внимания на слабый сарказм, потому что тут же произнесла:

– Наш первый!

Хотя отчим явно насторожился.

Он шагнул к дочери и протянул ключи от квартиры. "С днем рождения". Афина аккуратно взяла ключи и заставила себя улыбнуться.

– Вовремя, я как раз решила съехать.

– Ну что же, в твоем возрасте мы тоже рвали когти из родительского дома, – рассмеялась мама. – Но это еще не все. С сентября ты будешь работать в нашей фирме. Очень хорошее место. Узнаешь все тонкости...

– Нет, не буду.

– В смысле?

– Я поступаю на биологический факультет. Это решено. И работать буду потом по специальности. Биологом. В какой именно отрасли еще не решила. Думаю, это придет позже. А в вашей фирме я работать не буду.

Атмосфера изменилась мгновенно. Гнетущая тишина царапала ногтями по сжатому воздуху. Улыбка на лице матери медленно искривилась, выпрямилась, исчезла. Отчим хмурил брови. Он заговорил первым.

– Глупости. Может, ты на нас злишься?

– Нет. Я так решила.

– Глупости. Ты просто не понимаешь всей важности твоего положения.

– Афина, милая, – первый раз мать назвала ее "милой" и сама смутилась от этого слова. – Афина, ты не можешь пойти на биологический. Это нерационально, неправильно. Глупо.

– Я уже договорился. Тебя примут на экономический. Это решено.

– Нет.

– Нет, решено. Ты хоть понимаешь, каких трудов мне это стоило, и сколько денег я угробил. Да тебе даже экзамены сдавать не надо. Ты должна как минимум мне сказать спасибо.

– Я не буду поступать туда.

– Конечно не будешь – ты уже почти поступила. А знаешь, почему ты не откажешься? Потому что иначе я откажусь платить за твое образование! Иначе я выкину тебя из нашего дома! Иначе...

Афина еще ни разу не видела, как кричал отчим, а сейчас он был к этому очень близок и с каждым словом его голос становился четче, громче. Сердце девушки сжалось в комок. Промелькнула мысль, что если он ее ударит, мать не заступится. Но следующие слова резанули так сильно, что даже удар кнутом был бы не так болезнен.

– Ты не сможешь поступить сама. Не сможешь! На бюджет тебе в жизни не пройти без моей помощи. А если ты к завтрашнему утру не передумаешь, то убирайся ко всем чертям! На все четыре стороны! Чтобы духу твоего тут не было! Завтра...

– Мы дали тебе всё, что нужно! Всё! Почему ты так себя ведешь? Кому еще родители дарят на день рождение квартиру?! ( Всем моим "друзьям" – уныло подумала девушка). А ты знаешь, сколько ребят отдали бы все, чтобы их приняли на эту должность?! Почему ты так себя ведешь?

Теперь кричала и мама. Афина закусила губу от обиды и непролитых слез. Гнев, невиданным чудищем копошился внутри, требуя выхода на свободу, роясь, ища дорогу наружу. И нашел.

– Потому что, какие еще родители жаждут избавиться от своего ребенка? И не нужно мне никакое завтра. И я с удовольствием уберусь отсюда ко всем чертям. И ничего мне от вас не нужно. Ни-че-го!

– Тогда убирайся немедленно!

Всеобщая злость отравляла воздух, не давала дышать, мешала думать. Девушке хотелось выбраться из этой золой клетки. На свободу... уже можно... уже восемнадцать – царапались отрывочные мысли. Она схватила сумку, не думая открыла шкаф, зачем-то схватила первый попавшийся предмет дрожащими руками, едва не уронила его. Выбегая из комнаты мимо двух совершенно чужих, злых, незнакомых людей она зацепилась ногой за ручку двери и больно ушибла ногу, боль пронзила все тело, и собралась в месте удара. В прихожей девушка остановилась. Непонятное щемящее чувство быстро наполняло всё её существо – ожидание. Она схватила летнюю курточку, просунула одну ногу в кроссовок и замерла, уткнувшись взглядом в черные брюки. Сердце приятно екнуло. Она поняла, чего ждала – что ее остановят, скажут, что это все неправда, не отпустят ночью одну. Она выпрямилась, глядя сначала в глаза отцу, а потом на протянутый в его руке ее телефон. Ее маленькая беленькая раскладушка. Она не сразу поняла, что происходит. Дрожащей рукой, не думая, что делает она взяла телефон, потом протянутые деньги. Оцепенело сунула их в сумку. И уже развернулась, открыла дверь и почти сделала роковой шаг в бездну, в неизвестность, в отчаяние, как вдруг заметила, что одела только один кроссовок. Тогда она медленно присела, медленно, с трудом, борясь непослушными руками с непослушными своевольными шнурками, натянула второй. Медленно, выпрямилась, оглянулась, чтобы увидеть холодные глаза отца, услышать причитание матери "Артем, не надо, не сейчас же – ночь уже...". Шаг. Всего один. Шаг вперед. С шумом захлопнулась дверь сзади. И ее поглотил мрак, полностью, даже не пережевывая, холодный, омерзительно-липкий, словно чудище из детства, только настоящее, и оттого еще более страшное, страшное до головной боли.

Афина брела, не видя вокруг ничего, кроме размытых контуров ночи, изредка проплывали прозрачные тела людей. Она не замечала заинтересованных взглядов редких прохожих, своих слез. Кто-то что-то ей сказал, но она не разобрала слов. Пальцы до боли в суставах сжимали сумку. Глаза ничего не видели кроме густого тумана. Щеки ничего не ощущали кроме холодного дождя, а губы – соленого отчаяния.

Но вскоре пришла спасительная пустота. Бездна поглотила ее и превратила в бездну, такую же бездонную, черную. На миг появился свет, слабый, но Афина потянулась к нему, как к последней капле кислорода, всеми силами стараясь вылезти из тьмы, пока она не поглотила ее полностью. Светлое пятно разрослось в картинку, картинка начала двигаться.

Это было совсем недавно, пару часов назад. Афина возвращалась домой из ресторана через чистый, ухоженный, маленький парк с низкими деревянными скамейками, крошечную булочную, ровную березовую аллею, мимо голубятни, мимо окруженной высоким забором частной школы. Афина в ней не училась, хотя это была одна из самых престижных частных школ, и куда ближе к дому. Школу окружал аккуратно остриженный парк, с низкорослыми кустарниками, цветами. повсюду были цветы. И аромат цветов (словно подчинившись воспоминанию Афина и сейчас почувствовала запах этих цветов). Но не яркие полураскрытые бутоны, тонущие в зелени, привлекли ее внимание. Маленькая девочка, вероятно первоклассница, заливисто смеялась, пытаясь отбиться от щекочущих рук отца, и спрятаться за юбкой матери. Два пышных белобрысых хвостика подпрыгивали с каждым ее движением.

– Нет, это...это... правда! – очаровательная малютка звонким тоненьким голоском пыталась говорить сквозь смех. – Он сам сказал, что женится на Лесли! Честно-честно... Ай...

– Думаешь, твоя сестричка нам не сказала бы об этом?

– Ох, не удивлюсь, если Лесли уже на пути в Вегас, чтобы выйти за муж за Влада. Будто ты ее не знаешь! – рассмеялся мужчина.

Афину уколола легкая зависть, когда мужчина подбросил малышку в верх, поймал, а потом крепко поцеловал, она попыталась уклониться, но тщетно, с другой стороны на помощь отцу подоспела мать. Малютка радостно завизжала от нежной ласки.

Из оцепенения Афину вырвал негромкий пугающий звук впереди. В нескольких шагах от нее, в тени деревьев стоял высокий мужчина. Вероятно, он только что перепрыгнул забор с той стороны и оттого произвел такой шум. Страх накатил на девушку волной и быстро отрезвил. Она обнаружила, что оказалась в том же месте, где видела днем счастливую семью – возле той самой частной школы. Она совершенно не помнила, как дошла сюда, не понимала, почему она пришла сюда и куда направлялась. Ей нужно было вызвать такси и ехать в гостиницу – поэтому отчим и дал ей телефон. Она никак не могла разглядеть лицо человека, прятавшегося в тени, хотя сама была прямо под светом яркой уличной лампы. Сфокусировав все внимание на высокой темной фигуре, девушка быстро соображала, как поступить. Кто он – этот человек? Что он тут делает? Почему перепрыгнул через забор? Вор? А что он будет делать, если решит, что она может сдать его полиции? Хотелось бежать, но от страха ноги не слушались.