Текст книги "Сердце старого Города (СИ)"

Автор книги: Софья Вель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Через несколько дней товарки Солео и двое очень ушлых мальчишек, – оборванцев из городских трущоб, – перешли от слов к делу. Лестницей через общую стену послужил виноградник. По плану Солео должна была перелезть и затаиться во дворе до темноты, затем юркнуть в пекарню и спрятаться где-нибудь до закрытия. А ночью вернуться к товарищам с «уловом». Но, то ли план был слишком плох, то ли изначально затея – обречена, однако в полной мере задумке не суждено было сбыться.

Солео пробралась через высокую ограду, попутно выяснив, что с другой стороны стены виноград не рос. И здесь была первая неувязка с изначальным планом: каким образом заговорщики собирались вызволять воришку? Несмотря на это обстоятельство, девушка отважно спрыгнула во двор, едва не свернув себе шею, и спряталась до ночи за мешками, – ее грацильность была на руку, – с наступлением темноты Солео пробралась в пекарню.

Она впала в экзальтацию, оказавшись посреди стеллажей с хлебами. Солео вдыхала душистый флер выпечки и душа парила от удовольствия. Но время шло, нужно было делать то, зачем пришла неопытная воришка. Солео хорошо помнила, каким кощунством показалось разграбление полок. Девушка очень постаралась быть скромной. Она робко обходила ряды с тортами и пирожными. Выбирая с полки пирог, Солео старалась взять наиболее неприметный, вдруг пекари не заметят пропажи?

Флер имбиря привел её к печенью. Солео протянула руку за тонким ароматным пластиком – образ бабушки тут же возник в голове. Печенюшка растаяла во рту, Солео, ожидавшая чудесной встречи с детством, обиженно проглотила. Вкус был иным. Вкусно, даже очень, но совсем не так, как было у бабушки… Выходит, правы монастырские сестры – не было никакой бабушки, как и печенья не было.

Мысль о монахинях вызвала острый стыд. Она быстро завязала мешок с хлебами и прокралась к выходу, напрочь позабыв о главном – сундучке с недельной выручкой. Сундучок, по уговору с подельниками, надо было всенепременно забрать.

Во дворе Солео посвистом дали знать, что готовы помочь выбраться. Веревка перекинулась через высокую стену. Мешок с хлебом получился слишком тяжелым. Солео, щадя друзей, сперва привязала его. Мешок подняли… Второй раз веревку никто кидать не стал. И сколько Солео не звала, ответа не было. На утро пекарь обнаружил во дворе забившуюся в угол и замерзшую до хрипоты воровку… Девочка не решилась спрятаться в пекарне, ожидая, что товарищи вернуться за ней.

Солео гладила корочку каравая и вспоминала о данном обете – она больше не съест ни крошки хлеба. Раскаявшаяся в содеянном преступница торжественно обещала это ксендзу и настоятельнице.

Добрый пекарь согласился не отдавать девочку властям города, ему стало жаль молчаливую сиротку, отчего-то не укравшую ничего, кроме самого дешевого хлеба. Ксендз и мать-настоятельница предложили сделку – она расскажет о подельниках и ее отпустят. В историю, что Солео все спланировала сама, не поверили – где же мешок с хлебом? Перекинула…. Но под стеной мешка не было, а в талом снегу следов осталось на пятерых. О подругах Солео молчала, а мальчишек и вовсе не знала. Видя упрямство воришки, настоятельница рассвирепела, сочтя за неподчинение, укрывательство и особый грех. За что и сослала Солео в Зачарованный Край…

Быть может, и Волчонки бы не было, не отдай Солео свою порцию хлеба цыганской бродяжке. Цыганка не прибилась бы к отряду. Сестра-смотрительница тогда фыркнула: самих, мол, кормить нечем, а тут цыганскому кабысдоху хлеб отдавать… Потом спохватилась: однако, если Солео из любви к Всевышнему возьмется делить с цыганкой свой кусок, то это дело благое, Творцу угодное. Солео взялась, не решаясь прогнать уже прикормленную бродяжку.

Неожиданно в лесу послышались голоса. Солео встрепенулась. Она различила грубую речь охранников и чей-то плачь. Голоса приближались. Солео поняла, что никак не успевает собрать содержимое сумки. Крепко прижав каравай, юркнула в кусты и спряталась за дерево.

– Ба! – радостно вскрикнул один из охранников. – Ты погляди, Квиро!

Квиро, волочивший стонущую девчушку, одну из сироток-подружек, радостно хохотнул.

– Откуды бы здеся етому всему взяться?

– Можит… леший? Он к нам блажит, Арго!

Солео сжалась клубком, очень боясь, что охранники примутся искать истинного владельца вещей. Но те и не думали. Охранники бросились изучать так внезапно свалившуюся на них добычу.

– Арго, ты только глядь! – Солео поежилась от омерзения.

– Эй, шалава! Ну-ка ложь на место! – гаркнул на спутницу Арго. Девчушка и не думала что-то брать, она просто неосторожно осела на землю, нечаянно задевая порванной юбкой шкатулку.

В шкатулку Солео заглянуть не успела. Еда и необычные вещи отвлекли внимание.

– Арго, золото! Глядь, скока! Да мы стока за двести приюток не получим! Да и за тыщу!

Солео осторожно выглянула из-за дерева. Один из охранников взвешивал в руке кожаный мешок, а его подельник, откинув плачущую девчушку, открыл шкатулку – заиграли золотые блики.

– Ба-а-а, – протянул Квиро. – Да ето ж приданное, едрить его двадцать! Бахатое… – Он расхохотался, с силой тряхнул несчастную подружку. – Зденка, сладенькая, не за тебя ли дають?!

Теперь оба разбойника расхохотались.

– Глядь, экая наша Пичужка – шельма!

«О ком они?», – не поняла Солео.

– Ну-ка, глядь! Мож, где неподалеку! – Арго был занят подсчётом выручки.

Квиро шагнул в кусты. Солео сжалась, обхватив ноги руками, она перестала дышать, притворившись пнем. Квиро прошел мимо.

Когда Квиро вернулся, Арго уже развел костер и принялся изучать содержимое сумки, разбойники начали пировать. Фляга с вином показалась им маленькой, хотя вкус несомненно превосходным. Пир спас бурдюк с самогоном, оставленный подельникам работорговцами – пустота в лагере объяснялась очень просто. Квиро привел караван к поселенцам. Сестру-смотрительницу убили, остальных продали в рабство. Несчастной Зденке не повезло, хозяин каравана приметил у неё хворь и счел, что больную девчонку дороже кормить. Теперь Зденка стала собственностью Арго и Квиро. Она перестала, наконец, плакать – хозяева милостиво позволили сиротке, усладе ночей, пировать вместе с ними.

Солео смогла ускользнуть, когда оба разбойника опьянели и потеряли бдительность.

Кутаясь в плащ и утирая им слезы, девушка чувствовала себя обманутым ребенком: буквально миг назад мир улыбался, и вдруг улыбка превратилась в оскал. Она переживала не столько из-за потерянной сумки, сколько от грустной мысли – мало того, что она больше никогда не увидит нелюдя, так еще и все подаренное им пропадало в разбойничьих руках. И красивый лев, вышитый на сумке, кормит и поит отпетых негодяев. Солео было очень совестно и неловко. Чтобы нелюдь сказал, увидев это? Зажурил бы за головотяпство, или и вовсе обиделся.

И все-таки, очень хотелось увидеть его снова. Солео убеждала себя, что ею движет исключительно желание поблагодарить. Хотелось узнать имя, чтобы помолиться о благодетеле Всевышнему. Правда, строго говоря, и благодарить-то теперь было не за что – сумка досталась разбойникам. Из всех богатств сохранились только плащ и каравай. От этой мысли Солео ревела еще больше. В самый горький момент ей чудилось, что теплый плащ обнимал, утешая.

В животе скрутило от голода, Солео держалась и не прикасалась к хлебу, напоминая себе всякий раз о клятве. Ну неужели там, на дороге, не было голодно? Тогда же терпела, чем сейчас хуже? Но сейчас было однозначно хуже: Солео не помнила, когда ела в последний раз, помнила плошку с невозможно вкусным бульоном, а дальше… дальше пустота. А хлеб пьянил ароматом. Во избежание попустительства соблазну, Солео спрятала каравай в кусты, но отойдя на несколько шагов, поняла – она не найдет ни кустов, ни хлеба уже через десять метров. А хлеб нужен! Чем ей кормить Волчонку?

Не придумав ничего лучше, Солео так и продолжила нести каравай в руках. Аромат хлеба заполнял все существо, а вязкая слюна набегала во рту. Тогда Солео сняла плащ и укутала им каравай. Соблазн стал меньше, но и ощущение нежных объятий тоже исчезло. Солео прижала хлеб к себе, ища в жесте утешение.

Она постаралась сосредоточиться на мыслях, а не на чувствах. Куда теперь идти? Поселение разрушено, сироты увезены работорговцами, сестра-надзирательница убита. Солео, конечно, всегда понимала, что никакому новому миру из их лагеря не вырасти, но некая детская надежда, желание верить старшим, – матери-настоятельнице, надзирательнице, ксендзу, – вселяла уверенность: все будет хорошо, в трудах рождается счастье. И сейчас ужас состоял не в том, что бежать было некуда, так было и прежде. Страшней всего было то, что бежать было не-ОТ-куда!

В переживаниях о случившемся, единственным, что позволяло девушке не замереть в бездействии, свернувшись клубком, была мысль о Волчонке. Нужно найти ребенка!

Зацепившись за мысль, как за спасительный якорь, Солео остановилась и решила определиться с местоположением. Выбрала дерево поудобней, смастерила из плаща сумку, куда убрала хлеб и, закинув ее на спину, вскарабкалась наверх.

Вид с дерева открывался прекрасный, чему способствовал пригорок. Солео огляделась и зачарованно замерла.

На мили окрест простирался лес, его кроны образовывали колышущиеся зеленые волны. Отчего-то Солео вспомнила картинки с морем из любимых книг. Было похоже. Вместе с образами моря пришли мысли и о тихой библиотеке. Воспоминания о приюте вызвали тоскливую грусть. Вот бы вернуться! Вот бы мать-настоятельница простила ее, и тогда можно было снова прийти в маленькую читальню, взять полюбившуюся книгу о морских приключениях, сокровищах, пиратах и чудище-левиафане… И, перелистывая страницы, погрузиться в чудесные вымышленные миры.

Солео уплывала в мечтах, но порыв сильного ветра заставил очнуться, едва не сдув девушку с ветки, шершавая кора больно окарябала руку. Головокружение и комок под солнечным сплетением напомнили, что она находится на большой высоте и только что едва не рухнула. Ветер усиливался. Досадуя о веревке из сумки, Солео покрепче ухватилась за ветку и еще раз внимательно осмотрелась, уже не позволяя себе отвлекаться.

Слева виднелась степь. Выходит, лагерь поселенцев был там, правее Солео заметила дым: «разбойники там», – догадалась она. Девушка боязливо посмотрела назад и сквозь редеющую листву разглядела руины. Поразительно, даже захваченные лесом, останки города простирались почти до горизонта. Солео замерла в нерешительности – руины или лагерь?

В лагерь надо было вернуться за Волчонкой, наверняка цыганка там, но в руинах есть шанс встретить нелюдя. Пусть не старшего, образ которого заполнял все мысли Солео, но его младшего брата. Мальчишка там вроде что-то искал? Можно будет передать благодарность за сумку! Все существо Солео потянулось к опасным руинам, но долг победил. Солео слезла с дерева и пошла в разграбленный лагерь.

Небо было переменчивым: то набегали целые стаи облаков, то, гонимые ветром, они уступали солнечным лучам. Лагерь поселенцев встретил девушку непривычным молчанием. Еще недавно полный голосов приютских детей, он стал угодьем тишины и ветра. Эфир гулял по нему, пел заунывные песни сквозь щели шалашей-землянок, гладил невидимой ладонью только пробившиеся побеги, оставшиеся без полива и присмотра. Ветер теперь стал хозяином мира. Солео зябко поежилась, вспомнились слова нелюдя о том, что этот край не принадлежит миру живых. Словно бы в подтверждение мысли повеяло чем-то приторно сладким и невообразимо гадким. Солео пошла на запах. Пришлось спуститься к излучине реки, к тому самому месту, где недавно «охранники» чуть не лишили ее девичей чести. Но сейчас Солео совсем не думала об этом.

Там, у самого берега что-то качалось, едва шевелимое набегающими волнами ласковой речки.

Девушка подошла ближе и содрогнулась – в воде, уже сильно раздувшаяся и оттого ужасающе жуткая, лежала сестра-надсмотрщица, Бригитта.

Солео всхлипнула, быстро осенила себя знаком Творца и подбежала к трупу. Она вытянула на берег распухшее от воды тело с белесо-синей кожей и трупными пятнами, оправила на покойнице порванную одежду. Не зная зачем, Солео начала разговаривать с мертвой монахиней:

– Ничего-ничего, сейчас полегче будет!

Девушка сосредоточенно огляделась по сторонам, сестру надо было похоронить, но она не знала как. Вырыть могилу? Солео не нашла ни одной лопаты, караван работорговцев забрал все, все вещи, даже тряпки. В пустых шалашах она не нашла ничего, кроме ветра.

Она слышала, что есть народы, сжигающие тела своих умерших, но об этом не могло быть и речи – у Солео не было даже кремня, чтоб развести огонь. Кроме того, это привлекло бы внимание «охранников», непонятно что забывших в этих землях. Да и Творец не велел хоронить умерших так.

Была мысль возвести над покойной курган из камней, но на песчаном берегу их было слишком мало.

Тогда Солео выстлала из плашек от шалаша символ их церкви – абрис ладьи. Вспомнив монастырский обряд, отлученная послушница сложила Бригитте руки на груди, связала веточки в символ их веры и вложила в ладони монахини. Набрала целый ворох полевых цветов и застелила ими дно импровизированной лодки. И всякий раз она говорила с покойной, объясняла, просила прощения, то и дело начиная плакать. Потом долго шептала молитвы над убиенной.

Вечерело. Сквозь рваные облачные стаи, гонимые ветром, прорвался луч. Он озарил тихий край: поля, холм с лагерем, ладью и саму Солео. Девушка плакала. Вспомнилось, как Бригитта дала нитки, Солео смогла зашить порванную «охранниками» сорочку, благодаря ниткам у лука появилась тетива… Может, монахиня не вступилась за девочку из страха? Что могла уже немолодая женщина против двух здоровенных детин? Отчего-то прежде не посещавшие голову мысли осенили своей простотой. Бригитта боялась охранников, и не только из-за себя: на попечении женщины было почти тридцать беспризорников, малолетних преступников. Разве не совершала она великий подвиг во Славу Творца, отправляясь в путь с поселенцами? Или она тоже была сослана? Но отчего тогда вернулась к ним, обреченным на медленную голодную смерть?

Солео стало стыдно перед сестрой Бригиттой за грубость и упрямство. Несмотря на все усиливающийся запах смерти, девушка не хотела уходить. Она сидела у ладьи, то начиная плакать, то затихая. Время шло. Солнце спряталось за тяжелыми черно-синими тучами. Снова задул ветер, холодный, напоминающий о скорой осени. Солео зябко поежилась и встала, нехотя вернулась в лагерь. В душе была пустота, пустота и ветер.

Оставаться в лагере стало невозможно: сладкий флер смерти, гонимый эфиром с берега реки, заполнил его целиком.

Солео посмотрела на борозды, оставшиеся от колес телег работорговцев. Она могла бы пойти по их следу и выйти из Зачарованного края. Хлеба хватило бы…

А как же Волчонка? Как же несчастная Зденка? Мысль о хворой сироте, ставшей добычей насильников, все чаще приходила в голову. Разве оставила бы Бригитта Зденку в их руках?

Солео передернула плечами. Повернулась к обмелевшей речке, перешла её вброд по скользким камням и направилась к лесу. Дождь застиг Солео на самом подходе к молодой поросли.

Она промокла до нитки и продрогла до костей. Девушка шла сквозь лес, и ей казалось, что трупный запах преследует и здесь. В полумраке ночи начала мерещится покойница, воспоминания пугали. Солео вздрагивала от каждого шороха. Но очень трудно было решить, кого стоит бояться больше: останков толком неупокоенной монахини, насильников Квиро и Арго, стаи волков… или зверя, их напугавшего?

Во мраке лесной бури Солео утешила себя мыслью о возможной встрече с нелюдем, вот бы он пришел!

Дождь усиливался, идти было все сложнее, Солео очень боялась не найти дорогу к руинам. Она могла бы остановиться и переночевать где-нибудь под кустом, но ее непреодолимо тянуло в разрушенный город. Все четче казалось, что нелюдь непременно там. И она уже бежала через лес, убеждая себя, что бег согревает. Но пока только саднило в груди, а ноги разъезжались в грязи. Тут Солео поскользнулась и кубарем полетела вниз. Она очутилась в высокой траве оврага.

На пригорке почудился силуэт. «Нелюдь?» – Радостью блеснула мысль в голове, но радость сменилась ужасом. В полыхнувшем свете зарницы Солео различила коротко стриженную голову и одутловатую фигуру Арго. Охранник заметил упавшую девушку и теперь спускался по мокрой и скользкой траве в ее сторону. Солео в панике начала отползать спиной, быстро перекувырнувшись на четвереньки, бросилась прочь.

Арго кричал, ветер и гроза искажали звук его голоса. Солео юркнула с лесной прогалины в редкий пролесок, хлеб выскользнул из мокрого плаща и плюхнулся на землю, почудилось, что он камень. Солео спряталась под намокшей тканью плаща. Может, в слишком редком пролеске и ее примут за камень? Гроза и буря способствовали тому. Плащ сразу охватил путницу теплом, обняв и успокоив хотя бы до состояния тихих всхлипов вместо истерики в голос. Солео слышала собственное дыхание, прерывистое и хриплое, слышала, как бьется кровь в голове, слышала, как хрустят ветки под сапогами Арго.

Ближе… Солео невольно сглотнула.

Еще ближе. Девушка начала молиться.

Совсем рядом. Солео окаменела от страха. Арго стоял прямо над ней. Вот сейчас он опустит руку и сорвет плащ. Девушка уже почти чувствовала, как резкое движение лишает тепла и защиты. «Создатель, пусть я лучше умру!». Но время шло, налетевшая буря стихала. Разбойник продолжал стоять над Солео.

– Да куды ж эта чертовка подевалась! Эй, Пичуга! Выходи, выходи по-хорошему, иначе хуже будет! Мы все равно тебя найдем. Мы ж охотники… Ты оставляешь много следов!

Солео пыталась совладать с дыханием, легкие саднило кашлем и приходилось перехватывать носом мелкие полувдохи. Она сжалась, в самом деле представляя себя камнем.

– Выходи, говорю! Кому сказано, не зли меня! Хуже будет! Даю тебе минуту, я знаю, ты где-то здесь… Я ведь найду, по сломанной ветке, по упавшему волосу, по примятой траве… И тогда…

Арго либо издевается, либо и в самом деле не замечает клубок, сжавшийся прямо под ногами. Солео мучительно хотелось вздохнуть, перед глазами заплясали красные круги.

Арго с досады сплюнул и пнул траву, чуть задев Солео, девушка едва не застонала. Сдержалась чудом, оценив всю тяжесть гнева разбойничьего сапога

Наконец, Арго ушел. Солео не смела дышать еще несколько минут. Потом все же вдохнула и зашлась сдавленным кашлем.

Когда она осмелилась осторожно приоткрыла плащ, вокруг было тихо, капли мерно, с легким стуком, падали с листьев, облака разошлись, открывая звездное небо. Было удивительно мирно и спокойно. Солео изумленно огляделась – она была на пятачке пять на пять метров, вокруг – несколько редких сосен, а дальше – каменная ловушка, стена холма. Как Арго умудрился не найти ее здесь?! Все как на ладони!

Девушка не знала ответ. Она только плотнее укуталась в плащ, обнимавший и гревший так, словно бы не попал под дождь. Посмотрела на звезды. Окончательно успокоившись, Солео оперлась спиной о дерево и притянула оброненный каравай. Отломив горбушку, втянула полную грудь аромата, во рту набежала густая слюна. Попросив прощения у Всевышнего за нарушение обета, Солео съела краюшку и тут же уснула.

Удивительный сон показался продолжением тихой ночи.

«Сильвия накручивала на пальцы прядку волос, неотрывно смотря на возлюбленного. Яркий лунный свет выхватывал строгий профиль из высокой и темной травы. Тысяча оттенков черного, и прозрачный, искрящийся серебром свет. Есть ли у пространства плотность материи, или все вокруг – это отражение в воде? Тронь, и оно всколыхнется кругами. Такой чистый черный и такой прозрачный, акварельный, бесплотный белый. Материя и осязаемость вернутся в мир вместе с сумерками рассвета, когда серый смешает абсолютную ночь и прозрачный свет. Пока же… Пока казалось, что свет луны растекся по темному миру, даря невесомость.

Сильвия не могла оторвать взгляда, Алеон, наконец, обернулся и лег рядом, позволяя перебирать пряди цвета абсолютной ночи. Сильвия любовалась возлюбленным с восторгом неофита. Как будто только лунный свет и был способен выхватить все самые тонкие нюансы его диковинной красоты: легкую полуулыбку, небольшую, едва приметную горбинку на тонком носу, удивительный изгиб ресниц, да и саму линию век, сейчас сомкнутых. Как же совершенны были эльфы, если даже в разбавленной крови нельзя найти изъяна?

– Ты меня смущаешь, – улыбнулся Алеон, открывая глаза, Сильвия зачарованно выдохнула. Она улыбнулась и откинулась на примятую траву. Мириады звезд смотрели на влюбленных с небосклона.

– Ты знаешь, звезды поют… – тихо произнес Алеон.

– Мне нравятся звезды, – мечтательно согласилась Сильвия. – Как думаешь, там что-то есть?

– В облаках пыли и горящего газа? – фыркнул её спутник, со скепсисом подняв бровь.

– А вдруг можно быть жизнью из пыли и газа? – передразнила Сильвия.

– Ну… так, мы все дети звезд…

– Я о другом. Вдруг где-то там есть миры, полные таких же, как мы?

– Ты о плюрализме миров? Все может быть… – Алеон чего-то не договаривал. Сильвия отвлеклась от неба и повернулась к возлюбленному:

– Ал, а куда ушли эльфы?

– Не знаю, – он вздохнул. – Я полжизни бы отдал, чтобы узнать.

– А что, если они все просто умерли? – Тень пробежала по чертам собеседника.

– Бессмертные и умерли? – усмехнулся Алеон, отгоняя сомнения. – Оксюморон.

– Но тебя же можно убить, – заметила Сильвия, – болеешь ты, как самый обычный смертный.

– Это потому, что я на половину человек. Кровь слишком жидкая. Сил, эльфы бессмертны. Абсолютны. Они просто ушли, а я их найду.

– Зачем? – Сильвия приподнялась на локти. Становилось холодно, и она поискала глазами одежду. С крылана влюбленные слетели кубарем – Алеон едва справлялся с бестией. Но жаркую игру начал еще на высоте, несмотря на упорное сопротивление девушки. Ей было слишком страшно, но это только сильней его распалило. Увы, одежда, хаотично разбросанная по всему полю, была недоступна. Сильвия поежилась. Алеон лукаво улыбнулся.

– Одежда тебе не понадобится, – он потянул обратно к себе. В Сильвии боролись два начала: замерзающие до судороги ноги, и желание остаться с возлюбленным при любых обстоятельствах. Алеон продолжил. – Сил, я найду эльфов. Клянусь тебе. Найду и получу свое.

– Что же есть такое у эльфов, чего нет у тебя? – Сильвия, стуча зубами, прижалась к Алеону.

– Бессмертие. Сил, мы будем бессмертными, ты и я, – он горячо поцеловал. – Ты будешь моей бессмертной королевой, а я твоим королем, – продолжил Алеон, укладывая девушку на траву. Сильвия ощутила острый холод от выпавшей росы и тягучее желание. Алеон легонько коснулся груди, девушка тихонько выдохнула, вздрагивая от прикосновения. Она поняла, ему еще холоднее. Руки делились только лунным светом. Но их стремительная любовь началась с озябших рук и стучащих зубов. Быть может, поэтому они искали тепло друг в друге, а не в мире вокруг…

– Королева Сильвия… – здорово звучит, – шепнул на ухо Алеон. «Рея» – откликнулось в памяти. Сильвия нахмурилась, пытаясь вспомнить, где слышала это прежде?

– Не выйдет, я человек. Как я стану королевой эльфам? – она выдохнула от терпкой ласки – Алеон легонько прикусил ей шею. Он настойчиво продолжил, Сильвия прогнулась дугой от несколько жестких, требовательных ласк – поцелуи чередовались с легкими укусами, а поглаживания – с тягучими сжиманиями.

– А мне кажется, в тебе есть капелька Старшей крови… – Алеон выразительно коснулся ушка девушки, нечаянно найдя чувствительную точку.

– Ум-м-м, – Сильвия не смогла уже ответить, но глумливая мысль успела проскользнуть: «Именно поэтому я такая одаренная…»

– Не начинай… – Выдохнул Алеон, продолжая бег пальцев, отвлекая её лаской и улыбаясь горячему румянцу, зацветшему на щеках возлюбленной. Тепло переливалось на кончики пальцев, растекаясь жгучей волной. И когда настойчивые пальцы скользнули к лону, обоим было жарко. – Сил, я сделаю тебя королевой, обещаю! Сильвия – Бессмертная Королева Эльфов.

Алеон не стал больше сдерживаться, ласки уступили ему самому. И Сильвия растворилась в обжигающем холоде земли вместе с пламенной силой, заполняющей изнутри.

Глава 7

Глава Седьмая. Зачарованный край. Неупокоенная.

Луна ласково гладила белую кожу покойницы. Встать бы…

Встать и посмотреть на мир мертвыми глазами. Но встать не получалось. С самого заката никак не получалось… С самого заката, когда нож разбойников легко перерезал тонкую ниточку жизни…

Бригитта выросла на ферме, жизнь в доме отца была полна тяжелого труда, но в остальном благополучна. Из года в год все шло своим чередом: пахота, посев, прополка и полив, сбор урожая, – одно действо следовало за другим.

А потом пришел мор. И Бригитта осталась одна. Деревенский ксендз отвез девушку в монастырь. Бригитта освоила новый уклад: сон, ночное бдение, снова короткий сон, утренняя молитва, служба, послушание, дневное стояние, послушание, вечерняя, послушание, полуночная… Бригитта долго привыкала к длинным часам, посвященным молитве. Работа на послушаниях давалась ей легче. Настоятельницы менялись, как и ксендзы, а уклад оставался прежним. Так текли годы.

Бригитта, как и все в монастыре, мечтала о подвижничестве – претерпеть во имя Всевышнего виделось особым благословением. Но рутина окружавшего мира не оставляла места подвигу. Их земли обходили стороной степняки-язычники – маленькие города были не интересны кочевым племенам: ни тебе пастбищ, ни мзды. Зато на рынках таких городков-государств было очень выгодно торговать как своим, так и награбленным добром. Разбойничьи шайки не трогали монастырь из-за его бедности, а миссионерство среди настоятельниц было не в чести.

Неожиданно при монастыре образовался приют, донатор был очень богат, но оставался в тени. Если прежде любая попавшая под опеку собора девочка становилась послушницей, а потом и монахиней, то теперь возможности сироток стали значительно большими. При приюте работала школа, девочкам старшего возраста разрешалось осваивать определенные профессии, как то швея или кружевница. Лишь немногие приютские оставались после совершеннолетия в монастыре. Добрый меценат, оплачивающий содержание приютов, требовал трудоустройства для воспитанниц.

Настоятельница решила пойти дальше – она взялась заселять приютскими детьми обезлюдевшие земли. Все бы ничего, но меценат не одобрил затеи и потому не выделил на пионеров средств. Он напомнил настоятельнице, что первостепенная задача приюта – обеспечить детям безопасность и возможность к развитию с дальнейшей социализацией. А поселения в опустевших землях не отвечают ни первому, ни второму из требований.

В тот день мать-настоятельница очень злилась, а ее келейница, весьма словоохотливая женщина, тут же разнесла сплетню о настоятельнице и отказе мецената между другими сестрами.

Мать-настоятельница не отказалась от затеи, но решила отослать прежде самых сложных воспитанников. Бригитта пришла в восторг, когда настоятельница благословила ее, «крепкую крестьянскую косточку», на великий подвиг.

Только с одним у Бригитты была беда – дети. Сестра Бригитта ничего не знала о детях, а подростков и вовсе боялась: жестокие, бездумные, злые, развращенные, порочные. Бедную сестру «осчастливили» именно такими, да еще и с преступным прошлым или… настоящим.

Бригитта не могла спать по ночам, терзаемая страхом. Ей чудилось, что сироты скребут дверь, в надежде застигнуть монахиню в врасплох. «Тьфу, демоново отродье!» – в сердцах говорила монахиня, а потом осеняла себя знаком Творца. Однажды Бригитта не выдержала бессонных ночей, полных страха быть ограбленной и убитой своими же подопечными. Она наняла двух очень симпатичных, честных молодых воинов. Те клялись в любви к Творцу и очень искреннем желании помочь приюту. Весьма скромное жалование и совсем скудный рацион не отпугнул храбрых защитников покоя Бригитты.

Теперь Бригитта крепко спала по ночам… Правда отчего-то плохо спали сами сироты. Однажды в комнату монахини поскреблись на самом деле. Маленький мальчик, младший из приютских. Он был весь в синяках и шмыгал разбитым носом, подбирая кровавую соплю. Мальчонку трясло.

Бригитта всплеснула руками, опять подрались! Но мальчик молчал, крупная дрожь била его, не переставая. Бригитта растерялась. Ксендз и мать-настоятельница ничего не говорили о подобных ситуациях. Бригитта грозно прикрикнула на ребенка:

– Чего молчишь!? Говори, коли пришел!

Мальчик поднял на монахиню глаза. Бригитта отшатнулась, мальчик снова их опустил. Самая черная мысль пришла на ум. Но Бригитта отогнала ее.

Не осмотрев ребенка, не утерев его слез, Бригитта топнула ногой.

– Неча жаловаться. Не искушай ближнего своего, – все, что смогла сказать монахиня жертве чужой забавы. Мальчик еще раз посмотрел, теперь к «пропасти» в его глазах примешался еще и мрак.

К утру ребенка не было. Что с ним стало, осталось загадкой для близорукой прислужницы Собора. Дети притихли, никто не отваживался теперь дерзить Бригитте. А ей стало легко.

Обходительные молодые люди были всегда услужливы, Бригитта ни разу не пожалела о своем решении. Она научилась вовремя отворачиваться.

Все было так, пока разбойники не запросили жалование раньше срока. И тогда стало страшно самой Бригитте. Нужной суммы у монахини не было. Бригитта подозревала, что и мать-настоятельница не добавит недостающего. Но все же отправилась в родной монастырь. Дорога, с малолетними оборванцами растянувшаяся на несколько недель, теперь заняла не больше двух. Настоятельница выслушала Бригитту. Поджала губы, но неожиданно протянула мешочек с требуемыми средствами. Условие было только одно – «охрана», так опрометчиво нанятая сестрой Бригиттой, должна покинуть лагерь. Когда Бригитта разберется с этой проблемой, пошлет весть с голубем. Меценат был щедр, на поселения все же дадут необходимые средства, оставив там только старших. Младших велено в самом скором порядке вернуть в приют.

Утешенная Бригитта вернулась в лагерь.

Но, вместо обещанного ксендза и работников, в лагерь к поселенцам пришли работорговцы. А к Бригитте пришли Квиро и Арго.

И теперь Бригитта провожала луну незакрывающимися глазами.

Отчего ее дух не упорхнул? Отчего не ушел к Творцу?

Тоска и злость заливали нутро. Время текло, ее тело ели рыбы, но она не чувствовала того. Она больше ничего не чувствовала, кроме темного мрака и пустоты, словно бы никак не могла перестать смотреть в глаза мальчику, разделяя с ним непомерную боль.

Неожиданно эфир всколыхнулся. К ней подошла «одержимая» – девочка из Проклятого леса. Если бы Бригитта помнила, она рассказала целую сонму небылиц о девчонке, коими так любили стращать друг друга сестры. Говаривали, что девица бесноватая, что пришла из темных миров, что она демон или дочь оного. Но ксендз пресекал все сплетни. Девочка не в себе, она просто больна, на том и сказу конец. Все знали, что девчонка хочет принять постриг, и что ксендз тому очень рад… Да вот, не сбылось.