Текст книги "Лесная быль. Рассказы и повести"
Автор книги: Софья Радзиевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Неожиданная встреча
Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. И тянулась она без конца. Становилось всё холоднее. Мы до того измучились, что даже от наступившей тишины нам было не по себе: казалось, что кто-то подкрадывается и вот-вот схватит.
Наконец небо посветлело, стали видны деревья, и мы с Мишкой посмотрели друг на друга.
– Мишка! – вскричал я с испугом. – У тебя всё лицо поцарапано.
Мишка тряхнул головой.
– А ты сам, думаешь, лучше? – отвечал он с оттенком прежнего задора и потянулся было рукой закрутить хохол, да так и остановился.
– Вот так штука, – проговорил он медленно. – Мешок-то мой там остался, в избушке.
Тут только я понял, отчего у меня так сильно ныли плечи. Мой мешок до сих пор висел у меня за спиной, я даже ночью не догадался снять его. Теперь, с трудом поднимая затёкшие руки, я отстегнул лямки, опустил мешок на землю и почувствовал, что страшно хочется есть.
– Давай поедим, Мишка, – предложил я и быстро развязал мешок. – Тут всего хватит.
Мишка как-то странно посмотрел на меня.
– Да-а, – протянул он. – Не очень-то хватит. Я вчера у костра большой каравай из твоего мешка в свой переложил, у тебя тут маленький кусочек остался да сало.
Я понял: Мишка сделал это, чтобы мне идти было легче. А теперь мы оказались далеко от дома и без еды…
Но Мишкина рука уже добралась до хохла и крепко его закрутила. Это сразу его подбодрило.
– Вынимай, что там есть, – скомандовал он. – Да идём скорее. До реки дойти надо, там видно будет.
Я ещё в то время не понял, какая нам грозила беда, у нас не только не осталось ни еды, ни спичек, но теперь Мишка не знал, где избушка, где река и в какой стороне завод, чтобы попытаться хоть вернуться домой. Но мне этого он сразу не сказал. Оставалось идти на удачу. И мы пошли…
* * *
– Мишка, а так не может быть, что мы идём, идём и всё равно ни до какой реки не дойдём?
Мишка оглянулся.
– Болтаешь ты, сам не знаешь чего. Как это не дойдём? Всякой дороге конец бывает. Мы чуток в сторону взяли. А теперь как раз на Северную выйдем. Рыбы там страсть сколько.
– Я не про то. А вот если я сяду и скажу: «Миш, я больше не могу?»
Тут уж Мишка повернулся и быстро подошёл ко мне.
– Во-первых, я тебе за это самое по шее надаю. А во-вторых, встанешь и пойдёшь!
Мишкин голос звучал что-то очень бодро. Похоже было, что он старался показать не только мне, а и себе, что всё обстоит благополучно. И мы оба это понимали.
Мы пробирались по лесу уже четвёртый день после бегства из избушки. Остатки хлеба были съедены в первый же день, теперь мы собирали только ягоды, и за ними уже стало трудно наклоняться, а есть и, главное, пить хотелось всё больше. Мы шли к реке, так мы думали, а реки всё не было – не было ни воды, ни рыбы – пусть хоть сырой, которой река накормила бы нас.
– Мишка, – повторил я тихо, – я не в шутку сказал: я, и правда, совсем идти не могу. Лучше я посижу, а ты до реки дойдёшь и потом мне рыбы принесёшь. Немножко. И воды. Я тогда тоже, наверное, дойду. Даже, домой. Только ты сейчас, вечером, не уходи. А утром иди. Хорошо?
Мишка молча смотрел на меня. Он так сжал губы, что они побелели.
– Серёжка, – сказал он наконец, и голос у него сделался хриплым, как от простуды. – Ну, пройди ещё чуток, ведь ты же поел вчера хлеба… маленько.
Я тогда не знал, что это хлеб Мишка сохранил от своей порции. Сохранил для меня, а сам не ел уже трое суток. Он знал, а мне не говорил, что мы заблудились, и мучился – думал, что это его вина.
– Пойдём, Серёжка, – повторил он ещё раз умоляюще.
Но я вместо ответа протянул руку, опёрся о дерево и медленно опустился на его толстый изогнутый корень.
– Вот я и сел, – сказал я спокойно. – Ты уж не сердись, Мишка. Если ты мне по шее надаёшь, всё равно я не могу идти.
Корень был удобный, вроде скамеечки, спиной я прислонился к дереву, сидя как в кресле. Мне не было страшно, и есть больше не хотелось, только бы меня никто не трогал.
Мишка отчаянно взмахнул руками и перевернулся на одном месте, точно собрался куда-то бежать, но вдруг остановился и, наклонив голову, прислушался.
– Серёжка, – позвал он тихонько. – Храпит там кто-то… Смотри, смотри, вон там, – он показал рукой на что-то тёмное, лежавшее под кустами на другой стороне полянки. – Живое оно, может нет?
Мишка уже шагнул было вперёд, но тут я собрался с силами, встал и схватил его за руку.
– Мишка, – зашептал я, – не ходи, а вдруг это медведь?
– Ну вот ещё, – неуверенно ответил Мишка, но остановился.
Мы постояли тихо, крепко держась за руки.
– Давай поползём потихоньку, к кустам поближе, – предложил я. От волнения и слабость куда-то пропала.
Опустившись на четвереньки, мы осторожно поползли к тому тёмному, что лежало под кустом.
– Мишка, – зашептал я опять. – Да это же человек! Ну да, человек, видишь – ноги? Он нам дорогу покажет домой. – Я помолчал. – А может быть… может быть, у него и хлеба есть немножечко. Может быть, он сыт, и ему не нужно. Даст он? Как ты думаешь?
Мишка остановился не отвечая. Наморщив лоб, он всматривался в неподвижную фигуру.
– Да-а, – неопределённо протянул он. – Ты вот что, погоди маленько, я один немножечко проползу. Чего это он не шевелится? Может, и неживой вовсе?
– А храпит-то как, – возразил я. – Очень даже живой. Ползём вместе. Я…
Но тут – крак! Под моей коленкой хрустнула ветка, да так громко, точно выстрелила. Мы оба даже к земле припали от неожиданности.
Человек под кустом перестал храпеть, медленно повернулся в нашу сторону и открыл глаза. За круглыми очками глаза эти показались мне ужасно большими и строгими.
– Мальчишки, – произнёс человек так спокойно, словно в глухой тайге мальчишки росли под деревьями, как грибы, – откуда здесь оказались мальчишки? – И он опять опустился на землю и закрыл глаза, будто нас и не было.
Мы всё ещё не могли прийти в себя от удивления и не шевелились. Вдруг Мишка толкнул меня в бок:
– Серёжка, смотри!
На траве около странного человека лежал чёрный сапог с разрезанным голенищем, а левая нога, в одной портянке была неестественно вытянута.
Мишка ещё немного помедлил, а потом решительно встал и шагнул к человеку. Я вскочил за ним.
– Дяденька, – заговорил Мишка, – что у вас с ногой-то?
Густые брови зашевелились, и тёмные глаза посмотрели на нас очень строго.
– Вывихнул, – проговорил человек таким же недовольным голосом. – В яму свалился и вывихнул. И нарыв ещё на подошве. Вот если бы вместо пары таких шпингалетов один толковый человек оказался, он бы мне помог. А вы только… спать мешаете.
Но от Мишки не так легко было отделаться.
– Да вы скажите – что делать, мы постараемся, – предложил он уже увереннее, ступил ближе и потянул меня за рукав.
Незнакомец вдруг широко открыл глаза и приподнялся, но тут же со стоном откинулся назад.
– Ой! – крикнул я подбегая и нагнулся, чтобы помочь ему подняться.
– Не трогай! – резко проговорил человек, отстраняя меня рукой.
Я в смущении отступил на шаг и оглянулся на Мишку: что же это такое?
Мишка стоял, наклонив голову набок, и внимательно смотрел на странного человека. Затем тряхнул головой и, подняв руку, закрутил чуб на макушке.
– И вправду, Серёжка, – сказал он как бы в раздумье, – ну чего мы с тобой к дяденьке привязались? А он и не нуждается. Пойдём себе, а он и один как-нибудь полежит.
Решительно повернувшись, он схватил меня за руку и потянул за собой. Я пошёл, окончательно сбитый с толку, спотыкаясь и оглядываясь.
– Мишка, – шептал я отчаянно, – а как же он один будет лежать?
– Иди, знай, – прошипел Мишка и дёрнул меня за руку.
– Эй, – послышался сзади недовольный голос. – Эй, мальчик, как тебя там?..
Мишка остановился вполоборота, всё не выпуская моей руки.
– Извиняюсь, дяденька, – вежливо проговорил он. – Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…
Я испуганно взглянул на Мишку.
– Так что не обижайтесь, – договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.
– Гм, кха… – донеслось из-под куста. – Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!
Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.
– Что скажете, дяденька? – спросил он вежливо, не двигаясь с места.
– Да ты что, приклеился, что ли? – крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. – Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!
Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.
– Там, – сказал он отрывисто. – В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.
– Сейчас, дяденька, – так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.
– Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! – от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.
Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.
– Кажется, всю бы выпил! – сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.
– Ты уж немножко тому дяденьке оставь! – откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. – Видал, как я его обошёл-то?
– И я хочу! – я тоже стащил курточку. – До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.
– Против солнца лежит, – объяснил Мишка. – Нравный старик. Сам с места сдвинуться не может, а сам ещё сердится. Ну, уж теперь тише будет. Я вот его не испугался. Нисколечко!
Уж это Мишка соврал. Но я и спорить не стал. Лучше лишний раз окунуться!
Не одни в тайге
Незнакомый старик молча взял фляжку, которую я ему протянул, молча поднёс её к губам, но рука его приметно дрогнула, и я с жалостью понял, как сильно хотелось пить и ему. Он пил медленно и долго, наконец, опустил фляжку, повернулся и заметил, что я за ним наблюдаю. Седые брови его опять нахмурились.
– Спасибо, – глухо сказал он. – Ну, а теперь рассказывайте, как вы сюда попали, путешественники.
– Мы… – начал было я и растерялся.
– Мы с завода, с Пашийского, – торопливо перебил меня Мишка. – Рыба на Северной здорово ловится. Так мы на Северную и шли. Рыбу ловить.
– Далеко за рыбой ходите. Ну и как? Наловили? – старик так пристально посмотрел на нас, что даже Мишка смутился: опустил глаза и отчаянно закрутил чуб.
– Мы… мы… заблудились немножко, – не выдержал я пристального взгляда.
– Немножко заблудились? Оно и видно. А долго ли блуждаете?
– Недолго. Три дня.
Мишка толкнул меня в бок. Ну, всё равно, попробовал бы сам соврать, когда вот так на тебя смотрят.
– Три дня. А еда у вас есть?
На этот раз старик посмотрел прямо на Мишку. Так ему и надо, пускай сам попробует ответить.
– Мы… вчера ели, – пробормотал Мишка. – То есть позавчера… хлеба немножко. А ещё думали рыбу ловить. Когда до реки дойдём. Вот и дошли…
Ни за что на свете Мишка не признался бы, а мы это уже оба поняли теперь, что шли мы не к реке, а вдоль реки, и если бы не встреча со стариком, мы, может быть, так и продолжали бы идти.
– Позавчера ели, – медленно повторил старик. – А почему еды так мало взяли?
– Мы взяли… только мешок потеряли, – объяснял Мишка.
– Умнее от вас ждать нечего, тоже путешественники нашлись, – совсем сердито заворчал старик. – Развяжи-ка мой мешок, – скомандовал он мне. – А ты – хворосту набери, костёр разложишь, – обратился он к Мишке. – Живо!
Мишка недовольно мотнул было головой, но что-то а старике было такое, что не послушаться его никак нельзя.
– Ну, а что бы вы ели, если бы до реки дойти не удалось? – повернулся он снова ко мне.
– Мы… подождали бы, – пробормотал я, протягивая старику его рюкзак. – Мы бы…
Но тут я замолчал, горло перехватило: из мешка старик вытащил большущий румяный сухарь.
– Подождали бы? – со странным выражением повторил старик. – Хорошо сказано. Вот, держите. (Сухарь с треском переломился пополам.) А потом я вам покажу, что в лесу толковый человек никогда с голоду не умрёт.
– Ммм, – только и смог я ответить: сухарь уже хрустел у меня на зубах. Мишка разломил свою порцию пополам и сразу засунул в рот одну из половинок.
– Спасибо, дяденька, – невнятно проговорил он.
Старик опять сдвинул брови.
– Меня зовут не дяденька, а Василий Петрович, – строго поправил он. – Жуй скорей да разводи костёр. Что? Спичек нет? Так вы, значит, совсем ничего на ели? Эх вы, рыболовы!
Старик сунул руку в карман и, поморщившись, вытащил большой складной нож. кусочек кремня и обгорелый ламповый фитиль в коробочке.
– В лесу со спичками нечего возиться, – сказал он, – всё снаряжение должно быть лесное. Дай мне кусочек бересты.
Положив фитиль на кремень, старик ударил по нему спинкой ножа и тотчас же раздул на конце фитиля крохотную краснеющую искорку.
– Ловко! – в восторге закричал Мишка. – Надо нам было такую штуку с собой забрать. Не ходили бы голодные.
Мишка проворно свернул трубочку из куска бересты, наполнил её лёгкими берестяными стружками, вставил в костёр, взял из рук старика тлеющий фитиль а в одну минуту раздул в трубочке весёлый огонёк.
– Ловко! – передразнил его старик, и мне показалось, что он совсем собрался улыбнуться, но раздумал. – Вешай котелок! А теперь идите вон на тот край полянки, видите – цветы зонтиками белыми? Это сныть. Нарежьте их стеблей, снимите кожицу – и в котелок. Да посолите. Соль в мешке, в коробочке. Тоже мне, путешественники!
– Не те, не те! – закричал вдруг опять старик и даже приподнялся и рукой замахал. – Болиголов это! Ядовитый!
Мишка, вытянув вперёд руки, держал два высоких стебля с белыми цветами и растерянно смотрел на Василия Петровича.
– Так они же одинаковые, – с недоумением выговорил он.
– Одинаковые, – раздражённо повторил старик. – Ну, понюхай, болиголов мышами пахнет. Укуси – вкус жгучий.
– Не нюхал, а знает, – удивился Мишка.
– А я ещё вижу, – обрадовался я, – красные крапинки у болиголова на стебле. А вот у этой, как её, крапинок нет.
– Молодец, – неожиданно ласково сказал старик, а Мишка немного надулся: он везде любил быть первым, а тут я его опередил.
Сныти на краю полянки было много, котелок мы сразу наполнили доверху. Скоро он аппетитно забулькал над огнём. Старик одобрительно кивнул головой.
– Теперь берите мою лопатку, – проговорил он. – Сухарей у меня в мешке на троих маловато, так мы лесной картошки наберём. Внизу, у реки, растут оситняк и рогоз, знаете их?
– Знаю, – обрадовался Мишка. – Рогоз, это у которого шишки такие, как бархатные.
– Вот-вот. И листьев на стебле нет, они от самого низа идут. И у оситняка – тоже, только наверху стебля у него не шишка, а цветы белые. Корневища у них толстые, их сварить можно или в золе испечь, как картошку. Они сейчас не такие вкусные, как весной или осенью, но всё равно есть можно будет. Вот нам и обед из двух блюд. Живо!
– Бежим, – быстро проговорил Мишка и подхватил маленькую лопатку, лежавшую около мешка. – Который лучше, Василий Петрович? – крикнул он на бегу.
– Оситняк, – ответил старик и закусил губу: он, видимо, сильно страдал, но не хотел этого показывать.
Мы быстро сбежали к реке. Под обрывом она делала крутой изгиб, и немного ниже по течению к ней подходило небольшое болотце. Оно всё заросло высокими болотными растениями.
– Вот этот – оситняк, – показал мне Мишка, – видишь, листьев на нём нет. А это – тростник, на нём листья до верха идут, про него старик ничего не говорил.
Мы вошли в неглубокую грязь болота, длинные толстые корневища, как змеи, лежали в ней, копать и выдёргивать их было легко. Мы быстро набрали и чисто вымыли целую кучу.
– Довольно, – весело крикнул Мишка, – наедимся досыта. Ну, и старик. Очки-то у него блестят, что волчьи зубы, а сам – молодец. Правильно я говорю?
– А кто он, как ты думаешь, Мишка? – спросил я, тогда мы уже взбирались на обрыв.
– Учёный какой-нибудь. Только зачем он в лес-то попал?
– Давай спросим.
– Ну да, спросим. Такого сердитого. Ну, бежим скорее. Как есть-то хочется!
– Василий Петрович, – тихо сказал я, подходя к костру. – Похлёбка уже готова.
Старик пошевелился и с трудом открыл глаза.
– Принесли? – спросил он. – Ну, закапывайте в золу, где погорячее. А похлёбку давайте сейчас есть, вот – сухари, по паре на каждого.
– Ложки в Мишкином мешке остались, – вспомнил я. – Как есть будем?
Мишка весело покосился на Василия Петровича.
– Ложки? В лавку сбегаем, новые купим.
Открыв нож, он подошёл к молодой берёзке с гладкой белой корой. Одна горизонтальная черта, на десять сантиметров ниже – вторая, ещё ниже – третья и две вертикальные – по бокам. В руках у Мишки оказались две белые шелковистые ленточки бересты. Руки у него так и мелькали. Одну полоску он свернул воронкой и край её всунул в расщеп короткой палочки.
– Ложка! – объявил он важно и тотчас свернул вторую такую же и протянул её мне.
– Пастухи так черпаки у ключей делают, – объяснил он. – Куда лучше ложки. И черпать ловко и везде растёт. Это тебе не город.
Я заметил, что глаза Василия Петровича блеснули, но он ничего не сказал.
Голодны мы были очень, похлёбку съели в одну минуту, даже не разговаривали. Только я заметил, что Василий Петрович, пока мы к реке ходили, в похлёбку колбасы копчёной накрошил и муки добавил. Она от этого хуже не стала.
– А теперь, – положив ложку, опять строго заговорил Василий Петрович, – извольте рассказать мне всю правду. Зачем вы одни по лесу бегаете и кто вам это позволяет?
Мы посмотрели друг на друга.
– Сказать? – тихонько спросил я Мишку. Мишка опустил голову и сидел, разгребая палочкой золу, тоже видно не знал, как быть.
– А вы никому не скажете? Нет, лучше слово дайте честное пионерское, – проговорил он наконец и палочкой так ткнул в золу, что она разлетелась.
Василий Петрович помолчал, снял очки и старательно начал протирать их носовым платком. И тут вдруг оказалось, что без очков глаза у него совсем не строгие, и даже в них как будто прыгают весёлые искорки.
– Честное пионерское? – медленно переспросил он. – Ну, конечно, даю. Так в чём дело?
– В лисёнке! – не утерпел я, так мне хотелось рассказать первому.
– Нет, в лосёнках! – упрямо перебил Мишка. – Потому как лисёнков разводить вовсе не к чему, так, для забавы. А лосей запрягать можно. Только заповедник много денег стоит. Понятно?
– Два мешка золота нужно – Мишкин и мой, – досказал я, чтобы было понятнее.
– И одного мешка за глаза хватит, – упрямился Мишка, чтобы его слово было последнее. – На заповедник как раз хватит. А на машины, которые отец для завода хочет, пускай сам достанет. Понятно?
Василий Петрович долго нас слушал, не перебивая ни одним словом, пока ему всё стало ясно. Ещё помолчал, сняв очки, опять протёр, хотя они у него и так блестели.
– Да, – сказал он медленно. – Так вот оно как. Значит, и такие мальчишки бывают…
Тем временем лесная картошка испеклась в золе. Она оказалась не очень-то мягкая, но до чего же вкусная!
Зола хрустела на зубах, верно, мы второпях плохо снимали верхнюю испачканную кожицу. Наконец, Мишка вздохнул и опустил руку с недоеденной «картошкой».
– Не могу больше, – проговорил он огорчённо. – Что делать, если в животе больше места нет?
– Не есть больше, – строго сказал Василий Петрович. Но я его больше уже не боялся.
– А хорошо, – сказал я и тоже положил недоеденный кусок на траву, – очень хорошо, что мы с вами встретились. Правда?
– Мм-да, —проворчал Василий Петрович и опять сдвинул брови. – Умываться на речку ступайте, перемазались как чертенята, и спать скорее, наверно ног не чувствуете от усталости. Да смотрите, котелок вымойте хорошенько, – договорил он.
– Есть на речку, Мишка!
Но Мишка, не отвечая, вдруг схватил мой мешок и поспешно развязал его.
– Здесь! А я уж испугался, что они в моём мешке остались. – Он радостно взмахнул свёрнутой леской с пёстрым поплавком. – Сейчас живца поймаю, а на ночь – на щуку поставим. Обязательно к утру попадётся. Я уж знаю!..
Всё сделали очень быстро. И живца в одну минуту поймали, и удочку на щуку поставили, и травы нарвали и навалили у костра, чтобы мягче было спать.
– Как хорошо, что мы его встретили. Мишка, – прошептал я, укладываясь у костра и закрываясь курточкой.
– Ну, не болтать у меня и не возиться, а не то, милости просим, с моей полянки подальше, – раздалась в ответ сердитая воркотня с другой стороны костра. Но Мишка только весело толкнул меня локтем и в ответ получил такой же толчок. Одно присутствие сердитого старика сразу отогнало от нас все страхи предыдущих ночей.
Спали мы крепко, первый раз за всё путешествие. Так крепко, что ночью, когда мне стало холодно и я это почувствовал, я всё равно не мог проснуться. А потом вдруг стало тепло, и я даже сон увидел: тётя Варя печку топит, а я близко к ней подошёл и греюсь.
Утром всё объяснилось. Нам с Мишкой было тепло, потому что нас покрывало и грело широкое пальто Василия Петровича, а сам он лежал около потухшего костра в одной гимнастёрке, влажной от утренней росы.
