Текст книги "Грехи распутного герцога (ЛП)"
Автор книги: Софи Джордан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 17
Этой ночью Доминику приснился Вэйфилд–парк.
Мрачное лицо миссис Пирс явилось в его сне в серых тонах. Она смотрела на него, ее глаза были такими же пустыми, как грозовое небо, когда она подняла рукой горячую кочергу. Потом он бежал по коридорам, лица его давно усопших предков следили, осуждали, приговаривали его.
Внезапно они все остались позади, и он оказался в экипаже, под спиной у него были мягкие подушки. Фэллон О'Рурк сидела рядом с ним, ее глаза были полны жара и страсти. Приглашения. Ее лицо было словно в неясной дымке, как на его портрете, черты лица были смазаны. Но там были ее волосы. Он прекрасно помнил их. Великолепная грива окружила ее роскошным, тронутым солнцем облаком. Она взяла его руку в свою, кончиками пальцев легко, как перышко, погладила его шрам на ладони. Ее губы соблазнительно изгибались, пока он стягивал рукава ее платья всё ниже, ниже…
Доминика грубо толкнули, вырвав из сна, который принимал такой восхитительный оборот.
– Я привез к тебе Дженни. Просыпайся, Дом!
Моргая, испытывая острое негодование, он повернул голову.
Комната наполнилась женским хихиканьем. Прежде чем он смог перевернуться на спину, на кровать рядом с ним упало теплое тело. И мягкая рука обернулась вокруг талии.
– Привет, дорогой, – проворковал ему на ухо горячий, пахнущий джином и табаком голос. – Мне сказали, что ты скучал по мне.
Рука скользнула между его грудью и постелью, юркнула в простыни, смявшиеся у его бедер, и схватила его мужественность со всей твердостью. Он вскочил с кровати с полузадушенным воплем, освободившись от ее руки.
Смех Ханта раздался в комнате.
– Полегче, Дженни. Дай ему время проснуться.
Доминик протер глаза, следя за темной фигурой своего друга, который прошел по комнате и открыл занавеси. Лунный свет замерцал в комнате.
– Хант? Какого дьявола ты тут вытворяешь?
– Я впустил сам себя.
Доминик нахмурился, ему придется поговорить с Адамсом. И где, черт его побери, этот обычно такой бдительный Фрэнк?
– Я принес тебе подарок. Я знал, что ты будешь рад снова увидеть Дженни.
Доминик внимательно рассмотрел женщину от ее напомаженных губ до дешевого декадентского платья. Ее губы оказались достаточно пухлыми. Но был ли это тот рот, который он целовал?
Ухмыляясь, Дженни устроилась ближе к нему, выводя расширяющиеся круги по его татуированной груди и плечу, когда раздался стук в дверь.
– Ваша светлость, с вами всё в порядке? Я слышал какой–то звук…
Доминик застыл, когда его камердинер зашел в комнату. Их глаза встретились на расстоянии. По какой–то безумной причине он почувствовал себя мальчиком, пойманным на шалости.
Хант положил руки на бедра.
– А, вот пришел твой сторож, Дом.
Лицо Фрэнка покраснело, когда он увидел эту сцену.
– Простите за беспокойство, ваша светлость. Я оставлю вас в вашей… компании.
– Так же, как и я, – заявил Хант, пока он двигался к двери, черный плащ закружился вокруг него. – Ты будешь занят всю ночь, – он подмигнул через плечо. – И, возможно, завтра тоже, так ведь?
– Никаких возможно, – фыркнула Дженни.
Дверь закрылась за Хантом, и Доминик, Дженни и Фрэнк остались одни. Глаза Фрэнка непонятно блестели во мраке. Когда они посмотрели друг на друга, Доминик почувствовал покалывание в шее. Что–то странное промелькнуло в том взгляде.
Эту эмоцию герцог не мог понять. Грусть? Боль? Вероятно, просто странно то, что он вообще проявил какую–то эмоцию. К чему бы? Почему этот чертов камердинер вообще интересуется тем, чем занят его хозяин? Это было чертовски странно.
Потом, словно погасший огонь, эта эмоция исчезла, поглощенная пустым, темным взглядом. Фрэнк поспешно ушел из комнаты. Доминик несколько долгих мгновений смотрел на закрытую смежную дверь, еще долго после того, как Фрэнк ушел. Глубоко в его груди появилась тяжесть. Он не двигался, даже когда Дженни потерлась о него.
– Идите сюда, мой милый герцог. Лорд Хант сообщил мне, как вы хотели меня снова видеть.
Правда. Он думал о ней в течение нескольких дней. Отправился к Фатиме, чтобы найти ее. А теперь, когда она оказалась в его постели, он хотел, чтобы она ушла. Только в вызванном алкоголем безумии она могла настолько ему понравиться. Потому что пресыщенная девчонка в его объятиях вовсе его не возбуждала. Не так, как неделю назад. И никогда не будет.
Фэллон налила последний чайник, кивая, удовлетворившись облачками пара, которые струились над ванной. Ее руки дрожали, когда она поставила чайник на пол рядом с пустым ведром. Они так дрожали с тех пор, как она вышла из комнаты герцога. Тяжелая, сверлящая боль в груди также не ослабла. В последний раз оглянувшись через плечо на дверь, она сняла одежду, уверившись, что герцогу она не понадобится этой ночью. Ведь он был так занят. Она осторожно опустила ногу в воду, вздохнув от удовольствия. Блаженство. Это стоило того, что она таскала воду наверх – ну, не то, что бы за последнее время она не набралась опыта по подниманию ведер с водой. Скривив рот, она откинулась в медной ванне, скользнув, полностью погрузилась в воду. Потянувшись, она вытерла воду с лица и стала тереть свои волосы, скрести голову, избавляясь от масляной помады, которую она наносила до того, как завязать волосы в узел.
Сделав это, она мыла все свое тело, пока оно не заблестело розовым. До этого она мылась в умывальнике в ванной комнате. Уронив губку, она издала еще один вздох удовольствия и снова опустилась, положив одну ногу на край ванны.
К счастью, из–за двери не было слышно никаких звуков. Она бы такого не вынесла. Слышать его с другой женщиной. Женщиной, с которой, по его мнению, он целовался неделю назад. С ней. И всё же картина того, что он в постели с Дженни, стояла перед глазами, мучая ее. Эта уличная девка обладала формами для двух таких же. А ее грудь… Фэллон фыркнула. Было просто смешно, думать, что их можно спутать. Без сомнения, Доминик прекрасно проводил с ней время. Ее грудь напряглась, и она потерла лицо мокрыми руками, словно могла убрать эти видения из своей головы и избавиться от режущей боли в глазах.
Крепко закрыла глаза, но видения остались, переплетаясь и переворачиваясь, живя собственной жизнью. Она видела Доминика на большой кровати, целующего, занимающегося любовью… змеиная татуировка пульсирует, словно живая, в движении его тела, пока его крупные руки странствуют по податливой женской плоти. Только женщиной была не Дженни. Она изменилась. Стала Фэллон. Такой, какой она когда–то была. С длинными волосами, золотисто–красноватые пряди которых перепутались между собой. Она, а не Дженни, ласкала его грудь, исследуя кольца этой змеи на его плоти.
Она потерла ладонями закрытые глаза, сильно нажимая, но ничего не помогло. Видение осталось, прочно укоренившись, и развертывалось перед ней в ошеломительных подробностях. Ее лицо охватил жар, потом перешедший на тело.
Она совершенно ясно видела Доминика в своих мыслях. Его сильная рука опустилась в ее волосы, наматывая ее пряди на кулак, прижимая ее ближе, наклоняя ее для поцелуя. Поцелуя, который она прекрасно помнила. Поцелуя, который он давал другой, тогда как она думала о нем не лучшим образом. Она ударила рукой по водной глади, и капли усеяли ее лицо.
– Будь он неладен! Он что, был настолько изнурен, что не мог различить двух женщин?
Вскочив на ноги, она вышла из ванны, вода стекала по ее телу и собиралась в лужу у ее ног. Она схватила полотенце с ближайшего кресла. Ворча, она решительно вытиралась полотном.
Это казалось безумным, но она хотела пройти в другую комнату и лишить его иллюзий. Пригласить себя в его постель. Не будь смешной, Фэллон. Пусть он утолит свое желание с другой. Она совсем не хотела связываться с порочным герцогом.
Ее руки замедлились, движения стали нежнее, менее грубыми. Глубоко вздохнув, она взяла себя в руки.
С ее теперешним жалованьем ей нужно продолжать этот фарс немного дольше. Самое большее, несколько месяцев. Потом она могла бы переехать за город. Подальше от шума, тумана, запаха. Она сможет сбежать от всего этого. Удалиться в деревню. Маленький коттедж. Вести простое, скромное существование. Она может обучать музыке или французскому, даже основам латыни. Всему, чему она научилась в Пенвиче. Это было сложно для нее, но она получила прекрасное образование. И потом, ведь ее отец что–то ей оставил. С ее знаниями по садоводству, она сможет выращивать и продавать цветы и овощи. Этого будет достаточно, что продержаться, с уверенностью думала она.
Она сможет вовсе позабыть о герцоге–демоне и сконцентрироваться на создании собственного дома. Это было всем, что она хотела. Всем, что имело для нее значение.
Ворча себе под нос, Доминик встал и надел свой халат, резко затянув пояс от злости.
– Прости, – проронил он, вовсе не испытывая сожаления. Его голос звучал зло. Он был зол. Но не на Дженни – девушка очень старалась вызвать его интерес.
Она протянул ей несколько банкнот.
– Вот. Возьми это.
Поднявшись с потели, она неспешно натянула платье, прежде чем схватить деньги, пересчитывая их перед ним с ужасной медлительностью. Ее хитрый, прищуренный взгляд скользнул по нему.
– А что полагается моей гордости? Вот уже второй раз вы отсылаете меня… – ее глаза еще раз оглядели его. – Неудовлетворенной.
Вместо того чтобы спорить, он протянул ей еще денег.
– Уверен, что есть еще приятные джентльмены, которые оценят по достоинству твое очарование.
Ее лицо расплылось в улыбке.
– Благодарю, милорд, – запрятав деньги в платье, она решительно покачала головой, осматривая его с ног до головы, как будто он был жеребцом, подлежащим оценке. – Но я нечасто встречала таких благородных, которые выглядят, как вы. Очень жаль, – она подошла ближе с заговорщическим видом. – Знаете, у меня есть подруга, она умеет лечить травами. У нее может быть лекарство от того, что вас беспокоит.
Он наморщил лоб.
– Беспокоит меня?
Дженни вытянула палец прямо в небо, а потом мягко опустила его – палец указывал на пол.
Доминик сдержал фырканье, забавляясь больше, чем нужно, над этим оскорблением его мужественности. Пусть лучше думает, что это его вина, а не ее. Не было смысла указывать ей, что именно ее кислое дыхание вызвало его отсутствие интереса.
– Спасибо за предложение, – проворчал он.
Кивнув, она вышла из комнаты.
Он покачал головой. Если не обращать внимания на несвежее дыхание, она была симпатичной девчонкой. Но не той женщиной, которую он целовал той ночью. И вот в этом–то и состояло его затруднение. Пройдя по комнате, он опустился в мягкое кресло у окна. И смотрел в ночь. Растущий месяц освещал решетчатую форму веток.
Тяжелая мгла висела в воздухе. Свет уличных фонарей старался преодолеть плотный туман. Он услышал цоканье копыт внизу и представил, как Дженни уезжает в одной из его карет с его позволения. Он ударился головой о спинку кресла один раз. Второй.
Твою мать! Что с ним такое? Он должен быть с Хантом в городе. Или наслаждаться постельными забавами с живой партнершей. Если не с Дженни, то с какой–нибудь другой. Вместо этого он чахнул, словно влюбленный дурак, желая женщину, которую он явно выдумал. Беспокойство, поразившее его за границей, преследовало его во множестве стран и довело его до дома, все еще не собиралось исчезать. Как рука смерти, оно молча ползло среди ночи, доставая его даже теперь и не давая наслаждаться его обычными занятиями. Женщины, выпивка, карты. Больше его ничего не соблазняло.
Жаль, что Фрэнк зашел сюда. Теперь парень отправился спать, думая, что Доминик снова встал на стезю порока. Юный молокосос смотрел так разочарованно, что герцог почти хотел постучать в его дверь и исправить недоразумение. Его губы сжались в тонкую линию, и он крепко схватил руками спинку кресла. Почти. Ему было наплевать на то, что о нем думал этот желторотый юнец. Ему было наплевать.
Он забарабанил пальцами по обивке ручки кресла, его взгляд метнулся к двери, к тонкому лучику света, показавшемуся из–под нее. Оторвав взгляд двери, он осмотрел комнату, остановившись на почти пустом графине с бренди.
С приглушенным проклятием он поднялся на ноги, схватил графин и направился к двери. Ясно, что юный камердинер еще не спит. Почему бы этим не воспользоваться?
– Фрэнк, – позвал он, резко, со злостью распахнув дверь и закрыв ее на задвижку, говоря себе, что только попросит еще бренди. А не потому, что ему не всё равно, что этот юный педант о нем думает.
Открыв дверь, он зашел в маленькую комнату, взглядом охватил полутемное помещение и открыл рот, чтобы заговорить.
Мягкое сияние света лампы освещало комнату, охватывая ее мягкой дымкой. Потом он понял, что дымка появилась потому, что в воздухе был пар. Пар, поднимавшийся из медной ванны в углу комнаты. Его взгляд опустился на ванну… потом перешел на фигуру, стоявшую рядом – женщину, которая застыла, как одна из тех мраморных статуй в Вэйфилдском парке. Что–то застыло в нем самом. Они смотрели друг на друга бесконечно долго, глядя, словно враги, вышедшие друг против друга на поле битвы. Она прижимала полотенце к обнаженному телу. Ее глаза широко открылись, огромные и испуганные, как у животного, пойманного хищником.
Графин выскользнул из его пальцев, но он почти не заметил глухого удара. Его взгляд пировал на ее влажной плоти, тянулся к ней. Мокрое полотенце почти не скрывало всю эту розовую, блестящую кожу, – длинные ноги… удивительно красивые длинные ноги. Таких длинных ног он не встречал у женщин. Его взгляд перешел вверх, скользя по длинным линиям и мягким округлостям, пока он не посмотрел пытливо на ее лицо.
Правда ударила его яркой вспышкой, словно ударом кулака в грудь выбив воздух из легких.
Его сердце сильно забилось, кровь бежала по венам в жарком горении. Воздух зашипел, пока он старался проглотить ком в горле. Странно, но он чувствовал себя бодрствующим и живее, чем за многие годы… с тех пор, как он превратился в мертвую оболочку человека… живя только в жаре женщины или тогда, когда он погружался в рисование. В цвета, в летящий мазок кисти на холсте.
Он чувствовал себя живым, просто глядя на нее. Пробужденным.
Глядя на ее лицо, – женщины, которую он не встречал, но знал, – он осознал удивительную правду. Он целовал эту женщину. Это она наполняла его мысли всю неделю. А вовсе не плод его воображения. Не желанная мысль. А женщина из плоти и крови. Она была настоящей. И она была здесь. И она вовсе не «он». Она была Фрэнком. И этот факт вовсе не шокировал его так, как должен. Странно, но всё сходилось. Имело смысл. И даже больше смысла, чем его одержимость тем, одобряет ли его этот камердинер–молокосос. Все его презрение и высокомерные взгляды обрели смысл. Как это по–женски.
Его охватила ярость, угрожая вылиться и уничтожить всё на своём пути. Включая женщину с огромными глазами перед ним.
Особенно ее.
Его руки пошевелились. Он мельком посмотрел на пол и на графин для бренди. Остатки напитка вылились на ковер, так же, как последняя капля его контроля испарилась, быстро исчезая в струйке дыма. Исчезнув. Так же, как остатки его сдержанности.
Глава 18
– Фрэнк? – проговорил он, его разум старался осознать то, что его глаза уже охватили… что, вероятно, он знал всё это время, глубоко внутри.
Он подошел ближе, босые ноги скользили по ковру, пока она раздумывал, почему не осознал правду раньше. Почему не видел ее? Он оглядел ее. Несмотря на то, что она была высокой, она неоспоримо выглядела женственной. Ее рот шевелился, но не слышалось ни звука.
– Фрэнк, – повторил он, его голос был также тверд, как закаленное стекло.
Она покачала головой. Упрямая девчонка.
– Но тогда я полагаю, что это не твое настоящее имя, не так ли? – он еще раз подвергнул ее полному, унижающему осмотру, его взгляд привлекли плохо прикрытые груди. Маленькие, но дерзкие.
Ее взгляд метнулся то вправо, то влево, словно стараясь найти способ убежать. Облизнув губы, она наконец заговорила:
– Как вы смеете сюда вламываться? Даже слуга имеет право на некоторое уединение.
– В самом деле, – он поднял голову и направился к ней. – Особенно, если этому слуге есть, что скрывать.
Лицо его напряглось, когда он подошел ближе. Она покачала головой в отчаянном отрицании, ее мокрые волосы рассыпались и заскользили по гладким, округлым плечам. Мускулистым плечам. Результат жизни рабочего класса. Он снова оглядел ее тело и моргнул, отвлекшись. Ни одна из его знакомых леди не могла похвастаться таким прекрасным, сильным телом. Эта женщина была создана для удовольствия, для того чтобы принимать мужчину глубоко в себя.
Он отбросил эту мысль прочь. Вероятно, он не смог понять, что она женщина, потому что не встречал еще таких женщин.
– Это совсем не так, – пылко отрицала она. – Я…
– Да, так и есть, – он медленно кивнул. – Перестань отрицать. Ты просто злишься потому, что я поймал тебя на этой шараде.
Теперь он понимал, почему всегда испытывал какое–то беспокойство в ее присутствии. В особенности потому, что раньше он не замечал никого из своих слуг. Никого, кроме нее.
Она перестала отступать, прислонившись спиной к стене. Подняла руку, словно только это могло отдалить его.
Он скривил губы в дикой ухмылке. Злость горела в его крови. Темная и опасная. Он положил руки на стену по обе стороны от ее головы. От ее тела исходило влажное тепло, притягивая его. Потянувшись, она положила руку на его грудь, явно считая, что это его остановит.
Блестящий жар засверкал там, где они коснулись друг друга. Ее глаза расширись почти на одном уровне с его взглядом. Но она не отступила. Не так, как должно. Что–то удерживало ее руку там; обладая волей, которая равнялась его собственной, она решительно желала показать, что контролирует всё именно она. Темное желание расцвело в нем. Примитивное и жестокое, как у животного, желание захватить и победить то, что он желал.
Он рассматривал коричневые глубины ее глаз, теперь в самом деле видя их. Янтарный оттенок сиял, как огонь. Он прочел ярость, которая содержалась там в ловушке, как и она сама. И что–то еще появилось здесь. Понимание своего поражения.
Он медленно улыбнулся. Опустил голову, потершись своей щекой о ее мягкую щечку. Ее задержанное дыхание вырвалось возле его уха, и глубокое удовлетворение охватило его.
Он дунул прямо в ее ушко.
– Игра окончена. Время платить волынщику.
Она сильно толкнула его в грудь, крепче и сильнее, чем, по его мнению, была способна женщина. Он отступил. Она пробежала мимо него так же быстро, как заяц.
Он бросился вперед с рычанием: хищник вырвался на свободу. Он поймал ее перед самой дверью. Его пальцы запутались в ее волосах. Она вскрикнула.
Рывком он подтянул ее к себе, ее спина стукнулась о его грудь. Отпустив ее волосы, он обхватил ее руками, скользя пальцами по мягкой плоти горла, проходя по изящной линии ее скулы, пока не схватил ее за плечо и не развернул.
Внезапно, он осознал, что полотенце пропало в процессе ее глупой попытки сбежать. Ее грудь поднималась в такт тяжелым вздохам, и он остро сознавал, как ее соски становились твердыми вершинками, прижимаясь к нему. Ее щеки заалели.
– Мы закончим то, что начали той ночью?
Ее глаза расширились.
– О, да, – прорычал он, грубо кивая головой. – Это была ты. Не думай, что я не знаю этого.
– Мое полотенце, – выдавила она, глядя в сторону, туда, где данное полотенце лежало бесформенной грудой на полу.
Он пожал плечами.
– Хорошее место для него.
Ее глаза засверкали от возмущения, расширились от шока, когда он затвердел и напрягся, прижимаясь к ней. Колеблющимся движением он толкнулся в теплую развилку меж ее бедер.
– Негодяй! – ее голая пятка ударила по его ноге.
– Проклятая амазонка, – выругался он, отпрыгнув назад, всё еще держа ее руку.
Она боролась, пытаясь достать полотенце на полу.
Быстро изогнувшись, он сам поднял полотенце. Всё еще не отпуская ее руку.
– Ублюдок, – прошипела она. – Отдай его сюда! Разве у тебя там не лежит подружка, готовая порезвиться с тобой голышом? Зачем тебе я?
– Я отослал ее домой, – его взгляд опустился на ее тело. Дрожа от ярости, он вдруг представил, как эти груди будут свисать над ним, трепеща от его движений внутри нее. Его рот пересох, и, внезапно, ее наказание стало его мукой. Эти небольшие идеальные груди с высокими сосками, розовыми, как свежесобранная малина, манили его. Так, что он не увидел приближение ее кулака.
В его правом глазу взорвалась боль.
Отпустив ее, он накрыл глаз.
– Ты, черт побери, ударила меня!
Она не ответила, просто проворчала, пытаясь забрать полотенце.
Опустив руку от ноющего глаза, он поднял полотенце высоко и обвил рукой ее за талию, прижимая ее к себе. Всё еще пытаясь забрать полотенце, она прыгала, а ее соски терлись о его грудь.
Он прижал ее еще ближе.
Ее глаза встретились с его взглядом. Она перестала двигаться. Казалось, что она на самом деле перестала дышать.
Его взгляд осмотрел ее лицо, видя ее, принимая ее. Это был Фрэнк в течение дней, недель. Фрэнк. Его гнев вернулся, снова разгоревшись при этом напоминании.
– Ты хорошо посмеялась? – он крепче сжал ее талию. Удивительно тонкую для женщины ее размеров.
– Как не удивительно, но не всё вертится вокруг вашей персоны, – она была неподвижна, как камень в его объятиях. И все же она была мягкой и теплой, как любая женщина, а ее соски обжигали его грудь. Жар, поднимающийся из развилки ее бедер, находящийся почти на идеальном уровне с его пульсирующим членом.
Он проникновенно смотрел ей в лицо, его взгляд скользил по сильным скулам, крепкому носу, полному рту. Не несравненная красавица. У нее не было тех мелких черточек и изящных косточек, которые были атрибутом красивой женщины, по крайней мере, по светским стандартам, но он была не менее захватывающая.
– Ну тогда почему ты так поступила?
Ее губы сжались в молчаливом бунте.
– Скажи мне, – потребовал он, решив узнать правду. – Говори, – он запнулся, чуть не сказав «Фрэнк». Но из–за этого его кровь стала горячее.
Она выдохнула теплый поток.
– Это я. Я собиралась сохранить свое место дольше, чем на две недели.
– И тебе нужно было жить, как мужчина, чтобы этого добиться?
– Очевидно, – огрызнулась она, снова начав бороться. – Иначе я рисковала тем, что ко мне бы пристали, – ее пылкий взгляд перешел на его глаза, в них горело горячее обвинение, словно угли. – Как сейчас.
– Я не пристаю к женщинам, которые находятся у меня в услужении.
– Но теперь вы это делаете! И как женщина у вас в услужении, я бы полностью подчинилась бы вашим желаниям.
– А ты женщина? Я не уверен, – огрызнулся он, хотя его кровь загустела от ощущения ее так интимно близко. Определенно женщина.
Огонь зажег ее щеки, а ее глаза сияли даже более ярким янтарем, словно пламя, пойманное в ловушку полированного стекла и пытающееся выбраться. И, Господи помоги ему, он этого тоже желал.
– Вы чертовски хорошо знаете, что я – женщина. Теперь, отпустите меня.
Даже в ярости, что–то шевельнулось внутри него. Тихое волнение от ее дерзости, смелости, которая заставили ее пойти на такой обман, а теперь говорить с ним в такой манере и – чего не решался сделать ни один мужчина – ударить его по лицу.
– И что мне с тобой делать, с такой обманщицей?
– Пошлите за констеблем. Я уверена, что это именно то, чего вы хотите.
Он приподнял бровь.
– И почему ты так уверена?
– Потому что именно это сделали бы джентльмены, Ваша Светлость, – его титул она произнесла, как ругательство. – Давить и обижать тех, кто ниже их.
Доминик дернулся, словно от удара. Снова.
– Ты тут совершила недозволенное.
Она покачала головой, как будто не слыша его.
– Чего вы ждете? Закончим это.
Идиот заметил бы горечь в ее словах.
– Что с тобой произошло? – он посмотрел на ее подстриженные волосы. – Какой–то благородный лорд переступил недозволенную черту?
Пока он задавал этот вопрос, то странное напряжение охватило его горло при этой мысли, и он знал абсолютно точно, что если это было так, то он найдет этого человека и убьет.
Небольшие пятна цвета проявились на ее лице.
– Нет! – это слово сорвалось с ее губ, как будто подобное было совершенно невозможно. – Разве я похожа на женщину, которой воспользовался мужчина? Я вовсе не игрушка. Я же воспротивилась очарованию ваших сетей, не так ли?
Он моргнул и слегка покачал головой.
– Я думал, что ты – мужчина. Я никогда не предлагал тебе…
– Ой, мы раньше встречались, – ее слова вонзились в него. Она приподняла бровь, словно ожидая, пока он вспомнит.
Он долгую минуту смотрел на нее, рассматривая черты ее лица, римский нос, полный рот, гордые, высоко поставленные брови. И ее волосы. Чертовы волосы. Хотя они всё еще были мокрыми, несколько сухих прядок обрамляли лицо.
Этот цвет испанского заката. Даже в слабо освещенной комнате, эти пряди сияли как огонь – великое множество красного и золотого. Воспоминание о поездке в экипаже вместе с Фэллон О'Рурк нахлынуло на него. И портрет этой женщины находился двумя дверями далее. А она неделями находилась прямо у него под носом!
– Ты, – выдохнул он. – Я привез тебя в Дэвентри–отель. – Вместо того чтобы испытать удовольствие от того, что он снова с ней встретился, чувство того, что его предали, только усилилось. – По крайней мере, теперь у тебя больше мяса на лице.
– В самом деле, – кратко ответила она, напомнив ему о Фрэнке. У него стал комок в горле. – Я так тебя оскорбил, что ты решила одурачить меня этой маленькой шарадой?
– Меня прислало агентство. Мне нужна была работа. Это не было личным.
– Нет? – обхватил ладонью ее талию, скользнув по одной гладкой, округлой и твердой половинке. – Мне кажется, что это – очень личное.
Она зашипела сквозь стиснутые зубы.
– Перестаньте.
Темные зрачки ее глаз расширились, пока он ласкал ее теплую плоть. Он узнавал желание, когда видел его. Она знал, когда женщина ускользала в то место, где она едва могла вспомнить своё собственное имя.
Он отпустил ее зад и пальцами обхватил ее бедро, его прикосновение было мягким, словно перышко, скользнул вверх, ища ее жар. Ее плоть задрожала под его рукой. Он нежно дразнил мягкую кожу внутренней стороны бедра. Она опустилась на его руки, и он сильнее обхватил ее за талию, чтобы не дать ей упасть.
Ее бедра раскрылись для него.
– Вот так, – прошептал он, двигаясь по эластичным, мягким кудряшкам. Он простонал, когда его пальцы оказались во влажном жаре. Никогда он не чувствовал такую готовность женщины. Более желающей. Ее глаза закрылись, и он сдавил ее в своих объятиях, проводя пальцами по ее сердцевине. – Смотри на меня, – приказал он.
Широко раскрытыми глазами она смотрела ему в глаза, пока он с ней играл, найдя крохотную пуговку, потирая и сжимая, пока она жарко не застонала ему на ухо. Он вошел в нее пальцем. Ее скользкий канал крепко сжался вокруг него. Он прижал свой палец к той пуговке, перекатывая ее, пока он входил и выходил из нее, проникая глубоко, отчего его член заныл, стремясь освободиться, желая почувствовать ее обжигающее тепло вокруг себя. Чтобы поставить на нее свою печать.
Фэллон содрогнулась и вскрикнула, ее бедра напряглись вокруг его руки. Желая присоединиться к ней в экстазе, он поднес руку к передней части своих брюк, уверенный, что она окажется на спине под ним через несколько мгновений. Он не мог придумать более подходящего наказания, чем услышать, как она выкрикивает его имя в удовольствии.
Вот только это подтвердит ее правоту. И Доминик станет таким же скверным, как и другие аристократы, с которыми она его сравнивала.
Ее слова преследовали его. И как женщина у вас в услужении, я бы полностью подчинилась бы вашим желаниям.
Он с проклятием отпустил ее.
Она почти упала, так внезапно оказавшись на воле. Отступив назад, она натолкнулась на небольшую кровать. Мгновение он позволил себе насладиться видом ее обнаженного тела, длинными ногами, великолепным треугольником рыжевато–коричневых волос у нее между ног, к которому он прикасался всего несколько секунд назад… которого он жаждал коснуться вновь.
Он так горел в желании обладать ею, взять ее. Но он этого не сделает. Не потому что он был добр, или хорош, или, к черту эту мысль, джентльменом. Он совсем не был таким. И не собирался таким стать.
– Пожалуйста, – прорычал он.
Она покачала головой, явно испытывая замешательство.
– Я бы сказал, что теперь твое высказывание о том, что «все аристократы пользуются теми, кто стоит ниже их», ничего не стоит. Я ничего у тебя не украл. А только дал, – он осмотрел ее совершенно спокойным взглядом, пытаясь проигнорировать ее покрасневшую кожу или слишком яркие глаза… или агонию, которая разрывала его неудовлетворенное тело. – И оставил тебя очень даже удовлетворенной.
Ее рот открылся, лицо побелело. Она пыталась скрыть руками свое обнаженное тело.
Сложив их на груди, и крепко сжав бедра в защитном жесте, она подняла свой небольшой, квадратный подбородок.
– Что теперь? Как вы со мной поступите?
Он знал, о чем она подумала. И что, вероятно, ему стоило бы сделать. Явно, что другие мужчины в его положении позвали бы констебля. То, что она изображала мужчину и исполняла роль герцогского камердинера, определенно требовало наказания.
– Что мне с тобой сделать? – он неспешно скользнул по ней взглядом, избавляясь от мыслей о том, что он был бы рад с ней сделать… все его основные инстинкты требовали так поступить.
– Утром меня уже не будет.
– Очень хорошо, – он кивнул и прошел к двери.
Это будет к лучшему. Зачем ему обманщица в доме? И ему не нужна была женщина, которой он так страстно желал овладеть. Женщина, которая не хотела иметь с ним ничего общего.
