Текст книги "Волаглион. Мой господин. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Софи Баунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 13. Не закрывай рот правде

Едва дошагав до спальни Рона, слышу смех Инги.

– Это мы не логичные? – лопочет кусок навоза. – Вы, девушки, выщипываете брови, чтобы потом их нарисовать.

Стараясь не скрипеть досками под ногами, я застываю у дверного проема. Заглядываю в щелку. В лицо дует влажным сквозняком, который гоняет туда-сюда янтарные занавески.

Инга лежит головой у Рона на коленях, пока тот перебирает ее черные пряди.

Моя челюсть рефлекторно сжимается, а разум ржавеет, охваченный единственным желанием – разорвать в клочья увиденную сцену. Уничтожить!

– Это не повод тыкать в лицо сороконожками и говорить, что это атрофирует мой страх перед ними, – супится Инга. – Теперь перед глазами стоит, как эта гадость кровожадно шевелит усами.

– Проверенный метод. Как за Жоржиком стал приглядывать, так страх перед пауками исчез. Будешь чаще трогать сороконожек – тоже попрощаешься с фобией. Не сожрут они тебя.

Рон ухмыляется и щекочет девушку под грудью. Заливисто хохоча, Инга останавливает его и, задыхаясь, выговаривает:

– Лари говорит, что ты боишься темноты. Поэтому не ходишь в подвал.

– Очкарик вообще много чего говорит, я смотрю. Хотя это правда. Есть грешок. Но по большей части я не спускаюсь из-за двери с душами убитых. Жутко.

Моего гнева тебе бояться надо, сволочь!

Руки трясутся. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не проломить ногой дверь. Или не выдрать ее с петель – избить створкой Рона до полусмерти! Выбить все зубы! И затолкать их в его глотку!

– За ней есть что-то кроме призраков?

– Есть, – задумчиво шепчет гад. – Я не помню точно. После того как меня вернули в дом – все забыл. Однако… помню чувство непреодолимого ужаса. Только причины не знаю.

Инга сжимается в позе эмбриона, крепко обнимая его ногу, и Рон, гладя девушку по макушке, говорит:

– Тебе нечего бояться. Никто тебя туда не отправит. Обещаю. – Он подносит ее ладонь к губам и нежно целует запястье. – Давай не будем об этом. Лучше скажи, что за интересная сережка у тебя в одном ухе?

Рон щурится и аккуратно вытаскивает заветное украшение.

– Наушник, – хихикает Инга.

– А где провод?

– Сколько ты здесь живешь?

– Больше двадцати лет, – смущается Рон и осматривает наушник. – Странная штука.

– Какой ужас, – стонет Инга и сжимает его корявые пальцы, притягивает сцепленные ладони к области своего сердца. – Мне так жаль… Столько лет просидеть в четырех стенах, видя, как меняется мир, и не иметь возможности прикоснуться к нему.

Слова невесты выбивают меня из реальности.

Она права. Мы словно рыбы, которых запустили в аквариум и оставили эту стеклянную тюрьму на пляже перед просторами океана. Равнодушное чудовище под названием жизнь – выплюнуло нас, как бирюзовая волна треснутые ракушки, отвернулось и закрыло глаза, чтобы больше никогда не вспоминать о своих сломанных куклах. Вот кто мы! Сломанные игрушки, чьи души не имеют права переродиться или уйти на покой. Гниль…

– Поводов радоваться не было. – Рон с сомнением рассматривает сплетенные пальцы.

И не поймешь: то ли задумался, то ли запрещает себе что-то сделать, то ли не может решиться. Я чувствую отвратительный вкус ревности. Колупаю заусеницу. Надо держать себя в руках! Такой отличный шанс подслушать дается не каждый день, а мне до тремора хочется узнать, о чем Инга вообще разговаривает с этой обезьяной.

Вдох… выдох…

Черствый бас Рона тает, растекается по комнате воздушными сливками:

– Хотя события последних месяцев исправили дело… Появился повод улыбаться. Теперь у меня есть собеседник в лице умной, доброй и прекрасной девушки.

«Ах ты сволочь!» – хочу заорать я, но лишь хрущу кулаками.

– Рексу наше общение не по душе, – канючит Инга, – он… в бешенстве.

– Да пошел он к черту! Ты правильно делала, когда не разговаривала с ним. Он этого не заслужил!

– Чего не заслужил?

– Тебя…

Инга поднимает голову с колен Рона и садится рядом, поджимая под себя ноги. Ее щеки краснеют, как цветы гвоздики, которые она растила на подоконнике, вместе с яркими желтыми нарциссами. Густой запах прошлой жизни щекочет нос.

– Не знаю, за какое качество во мне ты зацепился. Я… я не так хороша, как ты думаешь.

«В крышке от унитаза мозгов больше, чем в тебе», – чуть не выкрикиваю я.

Неужели она совсем не осознает, что Рон обычная похотливая гнида? Раздеть он тебя хочет, идиотка! Снова… Вылизывает твои куриные мозги комплиментами!

– Ты лучше всех, кого я знал, Ини. Первая, кто оказался способен меня понять. – Рон неуверенно склоняется к девушке. – Одного не понимаю. Зачем ты была с Рексом?

– Я люблю его.

– Любишь?

Губы Рона смыкаются в одну линию.

– Люби...ла...

Инга ведет подбородком и заправляет черные пряди, остриженные под каре, за ухо.

– Учитывая, что после смерти мы чувства не теряем – ты либо лжешь, либо потеряла их к нему давно.

– Второе. Сначала мы стали мало времени проводить вместе. Рекс пропадал в барах, спортзале, банях и еще бог знает где. Начались скандалы. Один раз он изменил мне по пьяни, но я простила... А когда узнала про Сару... Да я видеть его больше не хочу!

Я приглушенно хмыкаю. Конечно, упоминать, что у само́й любовник был – Инга не хочет. Когда я исчез, Тим, видимо, отлично ее утешал. Ублюдок!

– Знакомо... – гулко шепчет Рон.

– У тебя было так же?

– Ага, только пропадала моя жена. А потом и вовсе сказала, что я ей не интересен: либо смирись, либо сваливай. Но я не уходил. Как бы она ни бесилась. На нее мне было плевать, она убила любые чувства к ней. Но дети... Они единственное, что я любил в этом прогнившем мире. – Рон хмурится, замечая, что девушка поникла. – Я сказал нечто, что тебя задело?

– Я так хотела ребенка... Теперь я мертва. – Глаза Инги превращаются в плавленое серебро. – У меня никогда не будет детей. И это Рекс во всем виноват.

Рон прижимает ее к себе, позволяя лить слезы на груди.

– Сожалею, Ини. Я бы хотел помочь, но не знаю – чем. Хочешь, набью Рексу морду?

– Нет, – тихо выговаривает Инга, но слегка кивает. – Надо было с ним раньше расстаться. Я все надеялась. Думала, что жизнь наладится, однако... становилось хуже. А потом... потом он начал распускать руки.

Рон отстраняет ее и пристально заглядывает в глаза.

Я цепенею от такой наглой лжи. В горле застревает кислород. Я неотрывно читаю мимику Инги. Мне послышалось? Или она взаправду назвала меня домашним тираном? Меня?!

– Он тебя бил? – спрашивает Рон, мышцы его напряжены, в зрачках горит разъяренный огонек.

– Ну... да и не раз, он...

– Какого черта ты ему брешешь?! – я пинаю дверь и врываюсь в спальню. – Не было такого!

Инга подпрыгивает и жмется к Рону, изображая настолько душераздирающий страх, что я начинаю сомневаться в собственной памяти.

Не бил я девушек! Никогда! Чего она добивается этой ложью? Жалости? Покровительства? Идиотка!

Вот вам истинная сущность Инги. Она обожает лгать. Постоянно придумывала новые истории, и сама же в них верила. Зачем? Ради выгоды. Но в чем ее выгода настраивать против меня Рона? Или она просто хочет защиты? Инга та еще приспособленка. Качество отличное. В сочетании с умением лгать – очень опасное.

– Вовремя, – зыкает Рон, поднимается с кровати и замахивается, чтобы съездить мне по морде.

– Нет! – Инга хватает Рона за предплечье. – Не надо!

– Оставь нас! Я хочу поговорить с Ини.

– Ты и близко к ней не подойдешь, понял?

– Прошу-у-у вас, – скулит Инга, дергая Рона за предплечье.

Учитывая ее миниатюрность, выглядит это, будто ребенок повис на руке взрослого мужчины и жалобно плачет.

– Видишь, до чего людей твоя брехня доводит, Ини? Не надо рассказывать тут, какой я хреновый! Еще и лгать! Это ты сидишь в спальне чужого мужика, как шалашовка!

Инга в слезах выбегает из-за спины своего телохранителя и скрывается в коридоре.

– Нам и с тобой надо поговорить! – гаркаю я, не давая Рону броситься следом за девушкой.

– Знаешь, где я вертел твои разговоры?

Рон показывает средний палец и двигается к двери, но я держу его за локоть.

– Хватит игнорировать! Я хочу, чтобы ты перестал лезть в мои отношения.

– Да мне срать на то, что ты хочешь, Рекс! – Он разворачивается и толкает меня в грудь. – В моем словаре твое имя поясняется, как имбецил, упивающийся собственной значимостью.

Я жду, пока он успокоится и шиплю:

– Ты спишь с ней?

– Нет.

– Но ты хочешь ее!

– Во-первых, спешу напомнить, что я уже… имел близость с ней. Во-вторых, я не похотливое животное, как ты. Ини очень интересная. И милая. Жаль, что ты этого не видел, и с ней случилось подобное. По твоей вине!

– Пристыдить меня вздумал? Ты ее изнасиловал прямо на нашем кухонном столе! – Я со всей силы бью носком по прикроватной тумбочке. Пальцы немеют, но мне не больно. – Не смей приближаться к ней, понял?!

– Я ее не насиловал! Никакого вреда не причинил. Это... это было обоюдное...

Кручу пальцем у виска.

– Ты себя вообще слышишь? Думаешь, ей будет разница, как именно ты ее насиловал? Серьезно?

Рон мешкается с ответом, и я вдруг понимаю, что он оправдывается перед самим собой. Стыдно, значит? Недостаточно, раз ищет оправдания. И почему все сволочи пытаются доказать, что они святые? Вот, как я считаю: тот, кто строит из себя религиозного праведника – грешит больше, чем циничный атеист. Мой отец – тому подтверждение.

Пальцы впиваются в красную футболку Рона. Со сладким привкусом близкой победы я произношу:

– Что ж, удачи с отговорками. Потому что Инге пора узнать правду.

– Не смей! – ревет подстреленный медведь.

– А то что? Ты не сможешь закрыть мне рот.

Рон выворачивается. Вместо его лица с уродским шрамом, передо мной предстает левая стена комнаты с картиной корриды. Бык и матадор. Пора решить: кто из нас кто. Ведь Рон уже вмазал мне по челюсти. Первый! И глаза его побагровели от злости, как у дикого животного.

От неожиданности я валюсь на пол, сплевываю кровавый сгусток и выдыхаю:

– Большая ошибка…

ГЛАВА 14.. Драка

Я подпрыгиваю на ноги. Рон бросается в мою сторону. По инерции мы вылетаем за дверь. Я заезжаю мерзавцу ногой в живот, он беспощадно меня душит. Жесткие пальцы сдавливают горло. Кажется, что меня вздернули на виселице и ждут, когда хрустнет шея.

Не тут-то было, Ронни! Я бью коленом в его пах – воздух снова заполняет легкие – и тараню лбом его римский нос. Кровь течет по губам ублюдка. Прямо мне на лицо.

– Убью! Закопаю в гробу на сотни лет! Голову отрежу! – ору я, пока из глотки Рона летит столько ругательств, сколько я не использовал за всю жизнь.

Махая кулаками и катаясь по коридору, мы скатываемся по лестнице, больно отбиваем ребра, но и на мгновение не перестаем избивать друг друга. Рон почти откусывает мне ухо. Я выдираю клок его бурых волос.

Инга визжит на заднем фоне.

– Не смей... прикасаться... к моей невесте! – ору, в перерывах между ударами.

В силе мы с Роном равны. Как и в умении драться. Однако он знатно мне вмазал, когда я не ожидал и заимел преимущество. К тому же рука у него тяжелая – будто кастетом бьет.

– Она не твоя собственность, – рявкает Рон, намертво обхватывает мою шею и давит локтем под кадык.

– Ини ластится с твоей уродской рожей, чтобы я ревновал!

Мы переворачиваемся через диван и падаем на стеклянный кофейный стол. Стекло лопается. Три осколка вонзаются в мою левую ладонь. Резь вибрирует под кожей. Правой рукой я сгребаю жменю стекла – кидаю в морду Рона.

Он хватается за глаза, рычит, точно раненый тираннозавр.

– Вы двое совсем охренели? – властный голос Сары за спиной.

Мы с Роном отлетаем в стороны друг от друга. Ведьма поворачивается к Инге. Моя невеста застыла на верху лестницы и закрывает рот ладонями.

– Если они вновь устроят подобное, виноватой будешь ты, Ини! Еще звук – и я вас всех на штыри забора насажу. Будете втроем висеть. Пока не решите свои подростковые проблемы. Идиоты!

– Прости, Сара, я пыталась их успокоить, пыталась… – хнычет Инга.

– И стол новый разбили... Лучше бы стадо слонов завела. Они и то аккуратнее.

– Мы тебе не блохи, чтобы нас «заводить»! – бурчу, потирая разбитую губу.

Инга бежит вниз по лестнице, поправляя юбку короткого желтого платья, хватает мусорную корзину и собирает крупные осколки.

– Не трогай, – отбираю у нее мусорку, но Рон опять встает между нами и отпихивает меня. Я беру крупный кусок стекла и размахиваюсь. – Если ты сейчас же не растаешь и не укатишься лужицей грязи, я тебе куском стекла хрен отрежу!

– Не смей даже близко подходить, я сказал, – зыкает Рон.

– Тишина! – осекает Сара, держась за медальон.

Нас откидывает друг от друга еще на два метра. Меня – к входной двери, сбивая подставку для зонтов. Рона – в кресло.

– Нет, пожалуй, я вас троих нитками прошью. Будете сидеть, пока не успокоитесь, ясно? Еще... один... звук... и я за себя не отвечаю, – указывая на нас пальцем, Сара медленно поднимается обратно наверх.

Рон подлетает к Инге, смотрит, не поранилась ли она. Дни напролет гад с нее пыль сдувает, разве что в зад не целует, однако он и это бы делал, только позволь. И чего Рон так привязался к ней?

– Рекс, заруби себе на носу. Ты мне безразличен. С тех пор, как ты пришел в дом к Саре, я похоронила чувства к тебе. Не приближайся, – отвечает Инга, обнимая Рона за талию. – Я не хочу с тобой разговаривать. И видеть не хочу. Это из-за тебя я здесь застряла.

Справедливо. Но знаете, это не дает ей право лобызаться с Роном у меня на глазах!

– Ты моя невеста, я...

– Все кончено! Мы друг другу – никто.

– Любишь меня, признай! Не будь упрямой! Я знаю, что ты устроила этот цирк, чтобы я пеной от ревности изошелся.

– Думаешь? – она усмехается и обвивает шею Рона.

Интересно, как называется тот момент, когда мир останавливается? Когда горло пересыхает, а глаза превращаются в телевизор, показывающий одну гнусную картинку – и то, с шумными помехами. Когда хочешь закричать: я сплю, так не бывает! Но протыкаешь свой мизинец до кости иголкой, жмуришься, моргаешь – и не просыпаешься! Чувствуешь вкус плесени на языке, что разрастается и пускает в мозг споры ненависти к этой вшивой реальности.

Инга и Рон сливаются в поцелуе…

На мгновение я столбенею, а когда Инга вновь смотрит на меня – осуждающе качаю головой, разворачиваюсь и захлопываю за собой дверь на улицу.

Искусство на краю смерти

Да как она смеет?!

Я бы не так оскорбился, если бы Инга моржа мне предпочла. Да кого угодно, но не это мурло!

По жилам разливается какая-то пламенная кровь, горечь которой я никогда еще не ощущал. Сердце саднит.

Стискивая зубы, я бреду до садовой беседки. Под ботинками хрустит тонкий слой снега. Мороз разыгрался. Надо было надеть куртку (я, идиот, надел лишь кофту), но возвращаться в дом – желания нет. Второй вопрос – где взять куртку? Иларий заказывает одежду в интернете. Только вот ключевой момент: покупает он свое барахло на деньги Сары. Мне, что же, просить у ведьмы на карманные расходы?

Пинаю запорошенного садового гнома.

Нет уж... Лучше окаменеть от холода и пусть найдут мой обмороженный труп. Хотя о чем это я? Меня не убить. Буду возрождаться снова и снова, снова и снова, просыпаться носом в пол посередине гостиной.

Сажусь на заиндевелую лавочку беседки, и память вспыхивает огнем. Перед глазами – миниатюра из сна.

Та... книга, которую я жажду получить каждую ночь, лежит в грезах прямо на столе. Я провожу по стылому металлу. Сдуваю чешуйки инея.

Никогда не верил, что сны предсказывают будущее, но если посмотреть с точки зрения психологии? Что мой мозг жаждет сообщить? Кто этот человек, убивающий меня во сне?

На столе ничего не стоит, кроме вздутой гниющей кружки.

Двадцать минут я сижу, слушая скрип автомобильных шин за забором и уставившись на пустое место, где во сне покоится книга.

Кровь вскипает. И хотя чувствую себя безумно усталым – огонь рвется лопнуть мышцы, набухшие от желания задушить Рона. Однако холод обволакивает тело, и я не могу пошевелиться, будто к ногам привязали свинцовые грузила, а кожу облили азотом – превратился в ледяную скульптуру, навеки забытую в саду.

Одинокое изваяние.

Я всегда ненавидел зиму. Когда нет возможности свободно гулять по улицам, на меня накатывает такая хандра, что хочется разбить голову об стену. И ведь никто никогда не догадывался, как мне плохо. Никто. Я сам не позволял об этом догадаться… узнать, какие страхи преследуют меня всю жизнь. И если уж прошлое смог держать в себе десятки лет, то и Рону с Ингой не позволю задеть меня. Особенно – им.

Я прикусываю губу и поворачиваюсь, чтобы осмотреть дом. Во сне он ухоженней. Надо бы отремонтировать фасад. А есть смысл? Ведьма и внутри не убирает. Но дом-то красивый! Изысканный. Настоящий мини-дворец в готическом стиле. Колонны, балконы, две башни, балюстрады и оконные проемы, украшенные наличниками, сандриками и замковыми камнями – придают ему надменность, этакую величественную гордость. А из-за огромного количества острых элементов, дом словно тянется к серому небу. Не дом – произведение искусства. Есть странное желание заняться этим местом, облагородить под себя, омолодить.

Все-таки мне здесь жить. Или существовать... Как правильно назвать?

Первые дни пребывания в доме у меня ехала крыша, и защитой разума стало отрицание. Я говорил себе, что я жив. Так продолжалось недели две. Потом смирился. Не до конца. Ровно настолько, чтобы не чокнуться, но продолжать искать выход.

Взгляд задерживается на окне Сары.

Она сидит на подоконнике и курит толстую сигару, выпуская дым в форточку.

Голая.

Точнее – в черном белье.

И чулках…

Декабрь на дворе, а Сара ходит обнаженной. Хотя я бы не отказался от такой красивой девушки в своем доме, встречающей пусть и не с ужином в переднике, но просто в переднике на голом теле...

Лучше без него.

У ведьмы шикарная грудь третьего размера и невыносимо тонкая талия по сравнению с бедрами. Как там, ученые говорят? Узкая талия на фоне широких бедер – признак плодовитости. Высокий уровень эстрогена. Что ж, наплодила Сара только проблем и срок за решеткой на десять пожизненных.

Я вцепляюсь зорким взглядом в детали образа. Рубиновые локоны небрежно свисают с одного плеча. Яркие губы приоткрыты: урывками обхватывают основание сигары. Идеально гладкая кожа впитывает небесный свет и словно маяк – манит приблизиться, коснуться.

Аномально чарующая женственность. Никогда не встречал таких девушек. Красивых – да. Но ведьма не красива, она совершенна!

Сара так сексуально курит, что я согреваюсь, глядя на нее, но потом она одаривает меня задумчивым взором и скрывается из виду.

Внизу живота – сладкие горячие волны. Я инстинктивно поднимаюсь, возвращаюсь в дом и смываю кровавые разводы на лице. Спустя десять минут стою у двери в комнату ведьмы.

Ингу с Роном, к счастью, не встречаю. Лишь Илария, который играет сам с собой в шахматы.

Дергаю ручку. Дверь поддается. Не стучу. Захожу без приглашения. Надеюсь улицезреть что-то возбуждающее, но сцена в спальне пронзает череп отрезвляющим копьем.

Сара не одна. По горячности своей я вспылил, и с языка мигом соскользнула хриплая претензия:

– Какого черта происходит?

Напротив ведьмы – юный темноволосый парень. На вид – старшеклассник. В смуглой руке мальчишка держит кисточку и скрупулезно выводит линии на холсте, то и дело отбрасывает с век длинную челку. Мне дико хочется взять ножницы и срезать бабский куст на его лице. Картина, над которой он корпеет, стоит на подставке в центре комнаты.

И откуда здесь мольберт? С собой притащил?

– Искусство, – отзывается Сара, поглаживая свое изящное бедро, окольцованное черной подвязкой.

Девушка лежит в море лепестков роз. Белые. Красные. Голубые. Одна стройная нога упирается в столб, поддерживающий малахитовый балдахин кровати. Напудренные блестками пряди растекаются по белой простыне.

Ох, и расфуфырилась! Дерзкий макияж. Эффектное нижнее белье.

Комната пропитана запахом лавандовых духов и жасминовыми благовониями.

Едва сдерживаюсь, чтобы не спросить: по чем будите, сударыня?

Мозг вовремя приказывает зубам закусить язык. И я молчу. Гнев Сары слишком токсичен: распространяется со скоростью штормового ветра, просачивается во все щели дома, под каждую дверь, в каждую пробоину души и портит всем настроение. Лучше не связываться.

Замечая мое недовольство, ведьма ухмыляется, поправляет чулок и тянется к подносу с клубникой. Черпает ягодой взбитые сливки. Откусывает. Медленно... Предельно медленно. Белые капли падают на грудь. Стирая это безобразие, Сара слизывает ванильные сливки с кончиков пальцев.

Подмигивает мне, змеюка...

Издеваться, значит, вздумала?

– Малой, тебе рисовать больше некого, кроме взрослых теток? – рявкаю и встаю прямо перед парнем. – Убирайся отсюда. Сейчас же!

– Это кого ты теткой назвал? – женский голос из-за спины.

Согласен, ведьма выглядит не намного старше парнишки. Но досадить ей не помешает. Вконец распоясалась!

Я беру холст и вручаю мальчишке, толкаю его к выходу, но тяжесть в груди вдруг сковывает движения. Поворачивая голову, понимаю: Сара держится за медальон.

– Твой жених? – мямлит дурачок с челкой.

– Упаси боже, – фыркает Сара и подкидывает дюжину лепестков роз. – Прочь, Рекс! Я заказала портрет. Ты портишь творческую ауру безвкусицей.

– Не удивлен, учитывая твою любовь к собственной заднице. – Я склоняюсь к парню и громко шепчу на ухо: – Повесит в спальне и будет по ночам сама на себя…

– Сва-лил! – раздельно рычит Сара. – Или я нарисую голым – тебя, намеренно уменьшу необходимые детали и повешу в гостиной. Думаю, Рону понравится.

– Не забудь уродливый прыщ на лбу нарисовать, который она замазала косметикой, – подначиваю я, радуясь перекошенной гримасе Сары. – И чуть жирка добавь на…

– Все сказал? – перебивает ведьма и указывает на дверь.

Тело вновь слушается и, встряхнув руками, я посылаю ведьме воздушный поцелуй. Делаю шаг к двери, но что-то заставляет еще раз взглянуть в сторону кровати. И не зря. Из-под подушки, между несколькими белыми лепестками, я замечаю роковой блеск.

Нож.

Она хочет убить мальчика…