Текст книги "Всё о жизни чайных дракончиков"
Автор книги: Смит Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава двадцать пятая: про чай
Дейран устремился бегом по коридору. Мы с Пирожком порядком от него отстали, а когда добрались, то трое курьеров уже разобрали обоих Чаев – совершенно одинаковых на вид и с номерами тоже одинаковыми – по прозрачным контейнерам, погрузили на тележки и собрались увозить.
Дейран принялся что-то объяснять, но его грубо отстранили, я увидел, что вместе с контейнерами на тележке находится и ДиДи, и, ни о чем конкретно не думая и не обращая внимание на попытки Дейрана объясниться с курьерами, бросился к ней, начав взбираться на контейнер, и пробежал уже половину, когда она грозно осадила меня:
– Не смейте.
– Но… я хочу с вами, я могу помочь…
«Да как ты смеешь! Я отрекся от всего, чтобы вытащить тебя!» – продолжали тем временем ссору Чаи, перестукиваясь в сосудах, которые, по недосмотру курьеров, соприкасались друг с другом.
– Уйдите! – крикнула ДиДи, и я отметил весьма запоздало, что мы снова перешли на «вы», и испугался, что это уже навсегда.
«Посмотри, куда мы попали из-за твоей глупости! Я могу больше никогда не вернуться к работе из-за тебя», – мощно простучал брату Чай Скорости, завершив последнее слово столь яростно, что, как мне показалось, чуть не разбил емкость.
Я сделал два шага назад, я не мог разобраться в урагане противоречивых (от злости на ДиДи за этот тон до душащего желания обнять ее крыльями) эмоций, и это меня убивало.
– …Помочь… я… я хочу вам помочь, я маленький, но я же могу что-то сделать!
«Я отказался от чайного признака! Я отказался от карьеры и призвания! Я пошел против мира только для того…»
«Чтобы уничтожить все, чем я дорожил!»
– Я могу еще что-нибудь сделать, ДиДи, – прошептал я, закончив фразу ее настоящим именем, но мой стук потонул в яростной ссоре големов.
– Вы уже что-то сделали, вы уже очень много всего наделали, и, пожалуйста, не надо больше! Отстаньте от нас с Кейррой, остановитесь! Чем мы провинились, что вы так жестоко с нами обошлись?
– Но все не так, – попытался вставить я хотя бы слово, но ДиДи в своем отчаяньи не слышала меня.
«Я требую от тебя благодарности! Я требую от тебя признания моих заслуг!»
– Как они вообще узнали о том, где находится помещение Кейрры? У него нет официального номера, оно не отмечено на карте! Оно было спрятано.
Один из курьеров заметил активность големов, из-за которой все вокруг уже ходило ходуном, и отодвинул емкости. Чай, находившийся там, где мы с ДиДи, Чай Кейрры, предугадав это движение курьера, бросился к стенке и быстро, быстро и громко простучал: «Что я могу для тебя сделать?» – но этот стук уже потонул в воздушной прослойке между стеклами. Я понял, как легко потерять момент для того, чтобы сказать самое главное, это кольнуло меня, и я не стал врать ДиДи, я признался:
– Кажется, это я виноват. Я покупал Кейрре подарок и просил доставить сюда, объяснив, как пройти.
Я тут же пожалел о сказанном, поняв, что только что разбил этим драконице сердце. Она спросила меня тихо, не повышая голоса, хотя лучше бы уже укусила:
– Почему вы просто не ушли, раз так сильно не хотели работать над этим проектом? И как, ради Сотворителя, как так, оставшись с Кейррой наедине всего на пару часов, вы все довели до… этого?
– Не знаю, я… не знаю, как так вышло… я не хотел, я старался, я же ни в чем конкретном не виноват! Неужели же вы не хотите, чтобы я остался рядом?
– Я хочу свою девочку! – сорвалась на крик отчаянья драконица, и боль в ее глазах порождала не меньшую боль во мне. – Я хочу только увидеть опять свою ненаглядную девочку! Чтобы с ней все было хорошо! Вы понимаете? Я не знаю, где она, с кем и что ей угрожает! Я ничего не знаю, я никак не могу ее защитить!
Тележка начала движение, меня сняли с емкости и опустили на пол. Я еще попытался как-то поравняться с отъезжающей платформой, что-то сказать ДиДи, но буквально за секунды отстал. Обернувшись назад, я увидел, что Дейрана толкнули так, что он упал – и остался сидеть на полу.
– Нужно вставать, – сказал он мне бумажным каким-то голосом, попытался это сделать, но, проведя рукой по карману куртки, замер и еще сильнее побледнел. – У меня нет ключей от пита, но я же брал, я никогда не вынимаю… А Эйхнар… он же закрыл за нами дверь. Он не закрыл бы на ключ, если бы хотел нас пустить назад.
– Что за глупости, – отозвался я.
Дейран протянул руку, взял меня в пригоршню и помчался назад, и мы… убедились в верности его страхов: в пит, где хозяйничал пьяный механик, оказалось невозможно попасть.
Я постоял немного, созерцая отчаянье Дейрана, и понял, что больше не могу находиться рядом. Что должен был бы, что обязан был найти слова для Дейрана, как-то его поддержать, как-то проявить себя мудрее его, дать ему опору, но… у всего есть предел.
Очень осторожно я сделал несколько шагов назад, завернул за поворот коридора и постарался, отстранившись от его отчаянных стуков в запертую дверь, прислушаться к собственным чувствам. Тем временем, что-то насвистывая, появился уборщик, я подошел к нему и попросил помочь мне добраться в единственное место, куда меня сейчас тянула душа:
– К питу команды Лиги обойщиков, если вам по пути и не затруднит, пожалуйста.
Мне не отказали. Дверь в коридор оказалась распахнутой настежь, внутри помещения, во многом аналогичного питу Эйды, находилась уже одетая для города и застегивающая большую дорожную сумку Нейдойкеенн. Я подал голос, заставив ее обратить на себя внимание (пришлось подождать, пока она догадалась, что с ней разговаривает не пустое пространство, и додумалась посмотреть вниз), и произнес:
– Мне хотелось поблагодарить вас за то, что вы сделали, и… и дать знать, что для меня лично, хотя вы меня и не знаете… – я сделал паузу и прочувствовал ту секундочку, когда она поняла, что я имею в виду заговор простив Эйды, не воплощенный ею в жизнь, – для меня то, что вы сделали, очень важно.
– Я это сделала не для Эйдераанн, это все только для меня, – сухо ответила девушка, позвякивая пряжками ремней, ужимавших объем дорожной сумки.
– Но вы ведь могли остаться в гонке, просто ее толкнув.
– Я – не могла, – напомнила мне бегунья, протянув руку за зимней курткой, висевшей здесь же, и накинула ее, – могла Тарья, она и осталась.
– Ты втащила ее в следующий круг, а она тебя предала ради более перспективной напарницы, оставшейся в гонке благодаря твоей доброте, – напомнил я реальное положение дел.
– Моей карьере ничто не помешало бы закончиться, – возразила спортсменка недружелюбно, придавив левую сторону сумки, чтобы затянуть последний ремень. – Может, эта ваша Эйда действительно способна бежать без признака скорости, может, она действительно способна преодолевать какой-то… предел, но обычно ты упираешься в свой физический потолок, и дальше никакая техника или политика тебе уже не помогут. И можно потратить месяцы, если не годы, отрицая это. Я просто решила не красть у себя это время. Доброта здесь совсем ни при чем. Так что свою благодарность можешь оставить при себе, голем.
– И… что теперь? – перемялся я на лапах, чувствуя, как этот пит становится до странного пустым. Пустеет, словно теряет свое назначение.
– Пойду… посмотрю на жизнь на ночь глядя, – улыбнулась мне как-то пресно Нейдойкеенн, закинув сумку на плечо и застегнув теплую куртку под горло, – ведь я ничего не видела, кроме спорта, даже режим сна никогда не нарушала и не знаю, что такое вечерний город.
– Я могу… – я переступил с лапы на лапу, – я хотел бы что-то сделать для тебя.
– Ничего не нужно, это все и есть ради меня, я же сказала, – ответила Нейда, и я понял, что она совершенно права. – Хочешь что-то сделать – делай свою работу хорошо, голем, и пусть эта твоя Эйда надерет как следует зад физическому пределу.
– Эйда? Не Кьертарьярр? – спросил я, но вместо ответа Нейдойкеенн проверила карманы, нашла там завалявшийся ключ от пита, вытащила его, положила на кресло и прошла мимо меня к выходу.
Я все же окликнул ее:
– Вы были подругами с Тарьей?
– Мы были спортсменками, – ответила она, остановившись, чтобы произнести это, и скрылась из вида.
Я какое-то время стоял в пустотелой тишине спящего стадиона так, словно мне нужно куда-то, но место назначения я забыл. А потом я услышал звук, еле различимый. И двинулся на него. Довольно скоро я понял, что это звук льющейся воды, и значительное время спустя, миновав общее помещение пита, добрался до личного пространства спортсменок и там – до душевой. Что-то в звуке воды меня насторожило, и я прошел внутрь. Я чувствовал, что имею право, поскольку мы все сейчас пребывали в каком-то безвременье, где действуют другие законы и все возможно.
В душевой находилась одна Кьертарьярр. Она сидела на кафельном полу под струями горячей воды и плакала. Плакала в голос, плакала, не стесняясь.
В ту ночь Дейран стучал в двери собственного пита, ломился и требовал, в ту ночь мастерица ДиДи металась по ветвям Центра и работным домам, пытаясь отыскать Кейрру, в ту ночь Нейдойкеенн впервые поднялась на звенящем трамвае на холм и посмотрела на яркие огни неспящего города с высоты, в ту ночь я остался с Тарьей, хотя ничем не мог ей помочь, словно все результаты наших настойчивых действий, желаний и устремлений украл стадион, всосал в себя и передал в руки Эйхнару, чтобы он сделал с обвесами что-то… что-то неизвестное, что-то истинное, что-то волшебное, нечто единственно верное, и все, что мне было известно о его работе, – Эйхнар поет в порыве вдохновения очень неприличные песни, и голос у него неплохой.
В ту ночь я приблизился к Тарье, посмотрел ей в глаза и спросил:
– Вы были подругами?
– Да, – ответила она мне еле слышно через шорох широких струй, – да.
Следующим утром во время забега Кьертарьярр по непонятным никому причинам поставила городской рекорд.
Глава двадцать шестая: про чай
– А как… – снова начал задавать исполненным беспомощностью голосом свой вопрос Дейран, глядя попеременно то на прекрасные, сияющие желтой краской обвесы Кьертарьярр, то на державшего холодный термостакан у виска Эйхнара, от которого несло жутким перегаром. Тот простонал:
– Я не помню!.. Я вообще ничего не помню из того, что случилось вчера!
– Но ты же решил все проблемы! – вспыхнул Дейран. – Ты довел идею Эйды до совершенства! Ты не можешь не помнить, как именно!
– Парень, – Эйхнар посмотрел на юношу красными глазами, еле-еле сдержал отрыжку и искренне резюмировал: – Прости.
– Ну, очень часто лунные механики фиксируют каждое свое действие в протоколах или в ликре для секретарей, – подала голос Эйдераанн. – Возможно, если у Эйхнара осталась такая привычка…
– Меня выгнали из Низкого Ветра не только за то, что я пью, хотя я вообще-то не пью, – отозвался механик, приложив ко лбу поданный Дейраном новый термос с ледяной водой взамен нагревшегося, – а за то, что, когда я пью, я не записываю, что делаю.
– И не помнишь, что делал? – уточнил юноша.
– Никогда. Для меня это свет, свет… и ничего вообще не видно, и не помню.
– А… – набрал воздуха в грудь Дейран, но не нашелся с вопросом, и Эйхнар, согнувшись сидя, что-то невнятное простонал.
– Идите спать, – приняла, наконец, решение Эйда, и Эйхнар, обождав, когда пройдет новый приступ дурноты, вяло воспользовался этим разрешением. Бегунья подняла глаза на Дейрана и тихо повторила: – Идите оба.
Дейран не тронулся с места. Он только грустно, как смотрел бы на вагон отъезжающего поезда, перевел взгляд на обвесы Тарьи.
У нас в руках находилась настоящая машина победы, но получить доступ к ней мы, по иронии судьбы, не могли, да и сделали ее для собственной главной соперницы. Но пока что эти обвесы еще находились в нашем распоряжении, а значит, мы могли еще узнать их тайну.
Дейран молча направился к двери, видимо, для того чтобы ее закрыть, но появившийся в дверном проеме тренер Кьертарьярр не дал ему осуществить задуманное. Он выглядел как механоид, который скорее переломает нам ноги, чем позволит разлучить себя с этими обвесами. В какой-то момент озарения я осознал, что все, о чем соврала мастеру Райхару Эйда, все это действительно испытала на своей шкуре Кьертарьярр. Никаких доказательств я не имел и понимал, что однажды уже ошибся, и все же это показалось мне чем-то совершенно очевидным, ясным из контекста, из воздуха. Таким же ясным, как и то, что технику Тарьи у нас вырвут силой, если только мы коснемся их.
– Ты же не собираешься разбирать обвесы, правда? – уточнил тренер, поигрывая желваками.
Всем стало понятно, что ни намерения Дейрана, ни особенности вдохновения Эйхнара уже не секрет, что команда Тарьи в этом разобралась и что они знают, что мы не знаем, что именно сделали.
– Эти обвесы – часть командного оборудования, – попытался отстоять свое Дейран.
– Мы не команда, – поправила его появившаяся на пороге со стороны стадиона золотоглазая спортсменка, – мы союзники.
– Ты не хочешь влета в кубок? – уточнила у нее устало Эйдераанн.
– Я хочу бежать на финале сама, – холодно закончила разговор Кьертарьярр.
Я заметил, что за ее спиной стоят разнорабочие, готовые забрать обвесы. От Эйдераанн ждали всего одного слова, и она сказала его:
– Нет.
– В таком случае, – начала Кьертарьярр угрожающе, но Эйда ее прервала, отдав знак окончания разговора:
– Ты уволена.
Вероятно, тут следовало вступить в цивилизованную рукопашную дискуссию, но Эйдераанн коснулась ликровым клапаном ближайшей заводи. Сообщение об увольнении в Центр ушло.
Дейран постоял, наблюдая за тем, как грузчики забирают хранящие свои тайны обвесы, грустно проводил их взглядом, и на этом стало совсем тихо.
– Эйда, но… как же так? – спросил я, когда все окончательно стихло. – У тебя нет Чая скорости, нет преимущества в технике, у тебя травма колена и травма бедра. Ты не сможешь бежать!
– Не важно, смогу или нет, – сухо ответила она, – важно, что я побегу. Я должна влететь в кубок Эйлира. Я – и никто другой.
– Но… почему? С Тарьей у нас имелись отличные шансы! – взмолился я, не понимая, что происходит, злясь на нее, злясь на Кейрру, на ДиДи, на Чай, злясь на всех, кто принимал решения, приходившиеся мне не по нраву, раздражавшие меня, помножавшие на ноль все мои усилия и всю мою работу. – Какая разница, как и кто именно будет бежать, если ты все равно оказалась бы в кубке Эйлира? Зачем ты поступила так? Зачем, Эйда, зачем ты все испортила?
– Затем, – сказала она, стоя ко мне спиной и не обернувшись для ответа, – затем, что я делаю все это для себя.
– Нет, – ответил я. Ответил не ей, а самому себе.
И больше я ни слога не добавил. Мне, так же, как секунду назад стала очевидна жестокость тренера Тарьи, сейчас стали очевидны мотивы Эйды, яснее, чем для нее самой. Ирония состояла в том, что, спроси меня кто-то толком в тот момент, в чем именно заключались эти мотивы, я вряд ли бы смог разложить их по полочкам и ясно озвучить.
Но я знал, что дело здесь не в карьере и не в эгоизме. Что нет, нет и нет еще тысячу раз – Эйда побежит сама не потому, что хочет получить все внимание публики, не потому, что это касается ее финансирования, а по той одновременно и ясной как день, и неочевидной причине, что без нее завтрашний финал вообще не имеет ни малейшего смысла.
Она должна побежать потому, что она часть Золотых Крон. Она должна побежать потому, что в этом мире и в эту секунду у нее нет никаких других противников, кроме того самого физического потолка, кроме того самого ненавистного всеми предела. С ним одним – ради всех, кто идет за ней, ради города как такового, ради его культуры и его независимости – Эйда должна сразиться. Без уловок, без подсказок, без помощи.
Она сейчас не символ Золотых Крон, не его любимица и не его воплощение. Ее все отвергли, ее обманули и предали, а потом на нее же все и каждый возложили надежды. Она и есть Золотые Кроны, и она должна бросить вызов себе.
Весь путь до емкостей мы с Дейраном подавленно молчали.
Вместо каморки юноши мы сперва зачем-то пришли к Кейрре. Точнее, туда, где раньше жила Кейрра, а сейчас в каждом квадратном сантиметре воздуха чувствовалось ее отсутствие.
Внутри находились трое механоидов: один в спецовке, другой в обычной одежде и женщина в деловом платье, державшая почему-то в руках строительную каску.
– …Назначение помещения еще не определено, – говорил мужчина в костюме, – сюда подведены коммуникации, так что можно расположить и насосную, а можно и дополнительные раздевалки.
– Далеко от выхода на поле, – поджала губы женщина и сразу же вздохнула, – но если сюда получится перенести насосную, то, возможно, выйдет неплохо. Послушаем завтра архитекторов.
– Конечно, – улыбнулся ей тот, что в обычной одежде, взяв под локоть и направившись к выходу, а тот, что в спецовке, благостно улыбнулся Дейрану:
– Ну, готовьте к демонтажу.
Дейран проводил всю троицу взглядом, ничего особенного не выражающим. А потом поднес руки к глазам и потер их, маскируя слезы:
– Да что же такое…
– Поспи, правда, – посоветовал я ему, – я не буду говорить, что все будет хорошо или что хуже уже некуда, но наша жизнь – это чай, и невозможно налить чай из пустого чайника.
– Спасибо вам, мастер, – отозвался Дейран и, посмотрев на меня с искренней, живой теплотой, произнес: – Я не понимал, какого большого голема нанимаю, когда забирал вас. И простите за то, что все это…
– Иди, иди давай, – закончил я за него и проследил, как он действительно уходит к себе, от усталости еле отрывая ноги от пола.
В опустевшем темном пространстве я остался совершенно один.
И повесил голову, предавшись внутренне какой-то странной, будто живой тишине, мягко уговаривавшей меня, что, что бы ни случилось потом, завтра, самое важное для меня и для нас уже произошло: мы разобрались в себе, мы сражались, мы стали взрослее. И пусть мы все провалили, по крайней мере, мы добрались до той точки, с которой можем проваливаться, что уже, учитывая все обстоятельства, не мало. Наверное, весь этот опыт мы сможем использовать в будущем. В каких-то новых, еще неизвестных нам проектах, дерзких затеях…
Мы угробили карьеру Эйды и похоронили будущее Кейрры, Дейрана скоро вообще посадят, меня лишат права работать по назначению, ДиДи отстранят, Эйхнар потеряет работу и окончательно сойдет с ума на слепом назначении. Вот что произошло. Вот что мы сделали. Вот и все.
– ДраДра? – робко позвала меня от входа в комнату Кейрры драконица.
Я обернулся на звук, до последней секунды надеясь, что она зовет меня с коленей нашей девочки, но она стояла, если не считать отправившегося по своим делам кота, одна – такая же потерянная и такая же маленькая, как и я, в той же огромной комнате.
– Да, моя милая, – по одному слогу выцедил я.
– Я ничего не добилась.
– Что насчет Дейрана? Что сказали? Его будут судить?
– О нем ничего. Пока что ничего: ни хорошего, ни плохого.
– А Кейрра?
– Меня не пустили к ней. Сказали, что я превысила мастерские полномочия, давя на нее с этой программой, сказали, что я держала ребенка в антисанитарных условиях, что допустила ее неграмотность, допустила раннюю беременность… отстранили от работы… – она, проговорив все это с блуждающим по кафельному полу взглядом, подняла его на меня и, глядя прямо в глаза, быстро прошептала: – Послушайте, я теперь никто.
– И это из-за меня, – признался я, вовсе не так, как раньше – лишь бы сгладить, лишь бы она не ругалась. – У вас все получилось бы, если бы не я.
– У нас ничего бы без вас не получилось, – призналась ДиДи, и я понимал, что моему крылу холодно и одиноко оттого, что оно не укрывает ее чешую. – Поймите меня правильно, мастер, я… я не плачу о Кейрре, я знаю, что она умница, что она справится и что она еще не нашла свою дорогу, но она нашла силы искать. Но я же осталась одна!
– А если… а если вы не совсем одна?
Вместо ответа она опустила морду. Я подошел и обнял ее крылом, обнял шеей, положив ей на плечо голову:
– Вы знаете, я люблю вас.
– Как? – переспросила не мыслящая жизнь без уточнений драконица. – Как так – любите?
– Ну… так, – неловко пояснил я, – как если бы я делил один чай с вами и не мыслил никого другого кроме вас рядом. И никогда бы не отпустил из него и знал, что это единственное правильное насыщение.
– То есть самым обычным образом любите?
– Ну да, так, банально.
Она укрыла своим крылом меня, и я почувствовал, как щелкнул на краешке моего собственного крыла ее зажим. Сложно было вообразить, что мастерица, все эти годы без сомнений жертвовавшая дорогостоящей механикой ради того, чтобы выкроить для Кейрры немного денег на реабилитацию, все же сохранила эти нежные зажимы, требовавшие ухода и времени, хотя знала, что не вернется к насыщению чая. Выходит, что она все это время ждала кого-то. Выходит, что она все это время ждала… меня?..
Драконица обратилась ко мне, одновременно ласково простучав мое имя когтем мне по лапе и позвав голосом:
– ДраДра, там, кажется, кот снова застрял.
Очнувшись от святого блаженства объятий, я повернул голову и прислушался. Действительно, с той стороны, где обычно застревал Пудинг, до нас доносился характерный шорох.
– Пойдемте? – пригласил я ее.
– Пойдем, – согласилась она, улыбнувшись не мимикой механики, но глазами, легким движением насытительных чешуек.
Вместе пошли на звук и… Пирожок пронесся за мелким големом за нашими спинами, а звук, словно что-то дергается, стараясь освободиться, повторился. Я двинулся вперед, закрыв, насколько возможно, собой драконицу, и очень скоро увидел… Чай. Он барахтался, распластавшись по полу в совершенно беспомощном состоянии, действительно застряв примерно в том же неудачном месте схождения двух труб, куда у Пирожка постоянно попадало крыло.
– Как он здесь оказался? – недоуменно вопросила ДиДи пространство и деловито направилась к голему, даже не подумав о безопасности.
Я оглянулся на его след. Чай, очевидно, приполз сюда с того места, где Дейран затормозил тележку, принявшись спорить, а мы с ДиДи поругались, а может, с еще большего расстояния. В пользу этого говорили и осколки стекла, тянущиеся по полу.
ДиДи, коснувшаяся ликрового клапана Чая, очевидно для того, чтобы справиться о его самочувствии, захрипела от испуга. Этот хрип, очевидно, оказался задушенной попыткой вскрикнуть: густая ликра этого мощного насытительного голема оказалась слишком грязной – перенасыщенной до невозможности. Я бросился к ДиДи, коснувшись ее собственными насытительными клапанами, и принял часть этого химического удара на себя, сразу же ощутив при этом подступившую дурноту. Если это все – результат буквально секундного взаимодействия, разделенный уже на двоих големов, то страшно подумать, что же творилось внутри самого Чая.
– Зачем ты это сделал? – спросил я беспомощного голема голосом, хотя, конечно, знал, ради чего и кого: для себя. Я коснулся его механики лбом и простучал ногтем между беспомощно двигающимися чешуйками: «Главный акт твоего искусства – не создание собственной тюрьмы, а ее разрушение».
«Да, но вне тюрьмы – это не на свободе», – ответил он мне, и прозвучало это как прощание.
– Я разбужу Дейрана, – решился я, но, сделав всего пару шагов, оступился из-за головокружения.
– Вы сорветесь с труб в таком состоянии и разобьетесь. Давайте его дотолкаем, – предложила ДиДи, конечно, понимая, насколько малы для нас шансы хотя бы сдвинуть с места эту многочленистую махину. – Давайте. Попробуем. Время уходит, и больше нам никто не поможет.
– Конечно поможет, – прозвучал улыбчивый голос позади нас, и мягкие руки Кейрры подхватили уставший Чай и отнесли его к бассейну.
Оказавшись в практически нейтральной ликре, он довольно скоро начал пускай вяло, но двигаться.
– Милая, – окликнула нашу воспитанницу нерешительно ДиДи, все еще находясь там, где ее застало внезапное появление девушки, – прости меня.
– За что, мастерица ДиДи?
– Мое солнышко, малышка моя, я боялась сделать неправильно, боялась неправильно выбрать, но реальная проблема была не в том, каким именно будет решение. Главное, чтобы оно было принято именно тобой. А я, желая дать тебе как можно более широкий выбор, я отняла у тебя всякий.
– Выбор ни у кого нельзя отнять. Отнять можно только смелость его сделать, мастерица. И вы показали мне, какой смелой можно быть. Это я вас обидела и напугала. Но я… я не знала, как еще могла поступить, чтобы объяснить себе, что у меня есть какая-то собственная жизнь, за пределами мыслей о том, что я могу подвести или не подвести вас.
– Ты все сделала правильно, – признала ДиДи, – и я горжусь тобой. Быть на острие всегда тяжело, но ты справляешься, милая.
– Да, в этом Тарья права, – отдала сама себе знак принятия Кейрра.
– Кьертарьярр? – не поверил своим ушам я. – Вы что, общались? Зачем?
– Ни зачем, она просто подошла ко мне сейчас, когда я приехала на лечебную физкультуру. Мы поговорили. Она убедила меня вернуться и закончить проект с насыщением чайным признаком. Она сказала, что быть острием иглы тяжело, ведь именно оно принимает всю нагрузку и все давление, но если предел – это плотная ткань, за которой ничего не видно, то как еще пробраться сквозь него к солнцу, если не проткнув острием насквозь?
– Она сказала, что ты острие, Кейрра? – спросила осторожно ДиДи.
– Она сказала, что я – одна из тех, кто бежит. Как она и как Эйда. Что я не прощу себе, если сдамся. И я ей поверила.
– Потому что она враг? – спросил я прежде, чем осмыслил вопрос.
– Потому что соперник. Да, господин ДраДра, вы меня щадите, поскольку любите меня и заботитесь обо мне. А Тарье ничего не стоило обидеть меня, и я ей ничем не могу помочь, ведь для нее гонка уже кончилась. Значит, у нее была причина прийти. И эта причина – в той части соперничества, которая нас объединяет, – закончив всю речь, Кейрра вздохнула, деловито сняла пальто и сообщила нам обоим: – Но Чай скорости Центр не вернет, пока не закончит с ним разбираться. Мне нужно поговорить с Дейраном о том, чтобы я смогла как-то помочь Эйде с признаком скорости, если это возможно.
ДиДи приласкалась к ней, а я вспомнил:
– У меня же для тебя подарок! – быстренько спустившись с Кейрры, я вскарабкался вверх до укромного местечка и указал на него: – Вот, мы с курьером спрятали сюда, чтобы ты могла удобно достать. Возьми, пожалуйста, милая.
Кейрра смущенно подкатилась и достала перевязанную для неприглядности упаковочной серой (но под ней, конечно же, яркой подарочной бумагой) книгу.
– Ну… не стоило, – начала драконица, планируя укорить меня за то, что я подарил Кейрре ненужную, даже немного обидную вещь, но я перехватил ее фразу:
– Это букварь.
Кейрра и ДиДи посмотрели на меня, но я тут же уточнил:
– Своего рода букварь – он для дислектиков. Суть методики заключается в том, чтобы сам текст записывался не алфавитом, а более простыми для запоминания символами, никаких буквосочетаний, никаких и… – я сделал паузу, придавая значительность своим следующим словам: – Я уже связался с основными поставщиками чая – они выпускают каталоги и периодические издания, а также, само собой, подписывают сорта таким образом. Все по запросу. Это ни в коем случае не умалит твоих исключительных обонятельных талантов, милая моя Кейрра, но даст тебе дополнительные инструменты в будущем назначении.
Кейрра грустно мне улыбнулась, приласкав, и я посмотрел на нее со всей нежностью и добротой, на которые только был способен, а может, даже и сверх того.
– И я сам разберусь с тобой в этой грамоте. Сколько времени бы это ни заняло.
Кейрра радостно завизжала – это оказалось настоящим испытанием для ушей. Просто невозможно: как так бывает-то на самом деле, чтобы девушки так некрасиво визжали? Но я был счастлив это слышать. Счастлив почувствовать нежное, теплое прикосновение мастерицы ДиДи к моей шкуре. Так мягко, чуть нагревая себя, могут касаться друг друга только чайные дракончики, но, конечно, в обыденности никогда не касаются.
– Я могу начинать прямо сейчас? – восторженным шепотом спросила Кейрра, и я разрешил, спохватившись о том, что начинать, конечно же, обязательно нужно с чая, только в тот момент, когда Кейрра и сама дернулась его заварить.
Если честно, я не знаю, как описать то чувство, которое я испытывал, пока Кейрра листала страницы, а мы с мастерицей ДиДи пытались уловить за ее порывистыми жадными движениями суть методики и график, по которому мы теперь будем заниматься. Это было тепло. Но не такое тепло, которое я испытывал, находясь внутри чайника и насыщая его собственной шкурой. Это тепло нисходило на меня от каждой мельчайшей частицы пространства, и я никак не мог бы сделать его полнее. Мне оставалось только благодарно раствориться в нем и позволить какому-то мгновению, какому-то сокращению моего механического сердца застыть для того, чтобы осознать в этой мягкой струящейся пустоте: я буду жить этой нежностью вечно.
– …Да нет же, не от пьянства, – услышал я приближающиеся издалека голос и звук шагов Эйхнара Ужасного, – я ведь делаю это не потому, что я пью.
– Извини, но выглядит это именно так, – напомнил ему бредущий рядом Дейран.
– Я знаю. Но в действительности это что-то идущее изнутри меня. Оно все наполняет, наполняет меня, как-то крутится то ли в голове, а то ли в желудке. Я вот кружку пива выпью – покормлю его, другую… А потом так тошно становится – невмоготу. Перед глазами как темно, дышать нечем. И оно выпивки требует, требует, и работы. Потом я закрываю дверь, остаюсь наедине с тем, о чем думал, и хлоп! Как яркая вспышка, становится ясно все, и потом… на утро дело сделано. А как – я не помню. И об этой ясности я тоже ничего не помню, кроме того, что она приходила.
– То есть просто так напиться опять не выйдет? – уточнил Дейран, уже совсем приблизившись со своим собеседником к емкости Кейрры.
– Нет, извини, дружище, – повинился тот.
– Вот вы где! – окликнула их Эйдераанн. – Послушайте, нам действительно нужно устроить мозговой штурм относительно завтра. Все зависит от этого дня. Я очень рада, что проект с Чаем, наконец, удался, но…
– Да нет, – поспешил расстроить ее Дейран.
– Да да, – поспешил поправить Дейрана Эйхнар, посмотревший в бассейн Кейрры.
Там, внутри, был чай. В смысле, там были и Чай, и чай. И первый отлично работал и делал второе. При том – с какой-то безумной, невозможной, непознаваемо великой скоростью.
– Да-да! – повторил во всеуслышание Эйхнар и толкнул в бассейн Дейрана.
Я видел, как улыбнулась измученной, но счастливой улыбкой за него и за Кейрру Эйдераанн. Мне захотелось ласково коснуться ее руки. Кейрра на волне общей радости нырнула в бассейн, и я наблюдал впервые, как она без лишней целомудренной одежды в три слоя легко скользит там, в чае.
– Она прекрасна, – тихо произнес я, любуясь, – вам стоило придержать деньги на мою зарплату и позвать мастера Центра посмотреть на нее сейчас, когда все готово.
