Текст книги "Законы отцов наших"

Автор книги: Скотт Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Так оговорено.

Затем Руди зачитывает список телефонных междугородных звонков. В эпоху компьютеров и числового кодирования населенных пунктов телефонные компании регистрируют на магнитоносители каждый звонок с каждого номера. Из распечаток видно, что в августе и начале сентября у Нила и дня не проходило, чтобы он не посылал сообщения на некий пейджер. Не приходится сомневаться, что Руди запасся справкой, подтверждающей принадлежность номера этого пейджера Хардкору. Сообщения на этот номер посылались неоднократно как с домашнего, так и со служебного телефона Нила, а также по вечерам и уик-эндам из дома его отца.

Потом Руди зачитывает согласованный пункт насчет заключения дактилоскопии. На одной из гильз, подобранных на месте преступления, обнаружены частичные отпечатки пальцев, которые, как следует из заключения, принадлежат Гордону Хаффингтону, известному также под кличкой Горго. Взять для сравнительного анализа отпечатки пальцев у мистера Хаффингтона не удалось.

– Он скрывается от закона? – спрашиваю я.

Прежде чем ответить, Сингх смотрит сначала на Томми, а потом на Хоби. Небрежным жестом Хоби показывает, что ему абсолютно все равно, что скажет Руди.

– Да, ваша честь, – отвечает Руди.

– И версия обвинения утверждает, что стрелявшим является он?

Опять повисает пауза. Мольто встает, недовольно сморщив нос. Очевидно, мои частые вопросы пришлись ему не по вкусу.

– В своем вступительном слове вы не затронули этот вопрос, – объясняю я, – и я пытаюсь составить более полную картину.

– Горго является участником преступного сговора, – отвечает Томми. – И он пока на свободе.

Я киваю. Однако в версии обвинения зияет дыра. Истинный убийца, исполнитель заказа, пока не пойман и не предстал перед судом. Защите будет где развернуться.

Сингх опять читает. Теперь в его голосе появляются многозначительные нотки, предвещающие кульминационный момент. Группа вещественных доказательств обвинения 1 состоит из вещдоков 1А и 1Б. Вещдок 1А представляет собой пластиковый пакет. Сингх держит его на весу, показывая нам длинный полиэтиленовый рукав синего цвета, похожий на обертку воскресной газеты. Вещественное доказательство 1Б состоит из 177 дензнаков валюты Соединенных Штатов – двадцати трех стодолларовых купюр и ста пятидесяти четырех пятидесятидолларовых. Как и синий пакет, денежные купюры помещены в упаковку из толстой полиэтиленовой пленки и обмотаны крест-накрест скотчем, на котором в нескольких местах написано: «При сдаче в криминальную лабораторию купюры в вещдоке 1Б были перевязаны одной обычной латексной лентой и содержались в вещдоке 1А, синем пакете. Исследованию на предмет обнаружения отпечатков пальцев подверглись восемьдесят девять купюр из вещдока 1Б: верхняя и нижняя купюры пачки – стодолларовая и пятидесятидолларовая – и восемьдесят семь купюр, взятых наугад, серийный номер каждой указан в акте».

Далее голос Руди опять тускнеет и становится монотонным. В акте говорится о точках сравнения и различных деталях изображения и особенно подробно описывается так называемый суперглю – метод на основе цианоакрилата, который был использован для обнаружения отпечатков на полиэтиленовом пакете. Однако пропустить мимо ушей главное невозможно: отпечатки пальцев Нила идентифицированы на двух внешних купюрах пачки денег, и его же отпечатки, равно как и отпечатки Хардкора, обнаружены на синем пластиковом пакете, в который были завернуты деньги.

За годы работы прокурором я хорошо усвоила, что с согласованным актом куда спокойнее. Он помогает избежать многих неприятностей, когда подводят свидетели – провал памяти или обмолвка, фатальное, случайное слово, вырвавшееся во время перекрестного допроса. Тем более когда процесс идет без участия присяжных заседателей. Очевидно, Томми делает именно то, что ему следует делать. Однако он, сам того не желая, дает Хоби возможность использовать ситуацию к своей выгоде, сведя до минимума значение чрезвычайно веских вещественных доказательств. Какое объяснение, в конце концов, можно найти тому, что сотрудник пробационной службы передает крупную сумму денег одному из своих подопечных? Даже репортеры, перешептывавшиеся в начале выступления Руди, довольно быстро умолкли, когда тот стал выкладывать все подробности насчет отпечатков пальцев. Всем в зале суда стало ясно, что дело вышло из стадии обвинения. Не важно, в какой манере, но прокуратура предъявила серьезные улики против Нила Эдгара.

В качестве первого свидетеля обвинение вызывает детектива-лейтенанта Льюиса Монтегю, сотрудника седьмого отдела, занимающегося расследованием убийств. Он руководил следствием по этому делу. Закончив давать показания, Монтегю будет снова то покидать зал суда, то возвращаться. Он будет помогать обвинителям: контактировать со свидетелями, приносить вещдоки. Он коп, который вел дело. Руди Сингх допрашивает его деловито и энергично. Монтегю описывает сцену, которую увидел утром седьмого сентября: полицейских в форме, желтую ленту машины «скорой помощи» и полицейские автомобили. Предъявляются фотографии. Снимки трупа передают мне. Я листаю их один за другим и записываю номера вещдоков. Боже, от лица ничего не осталось: сплошное кровавое месиво! Ужасное, отвратительное зрелище, думаю я. Но это не Джун. И только после четвертого снимка восемь на одиннадцать мне приходит в голову, что она, должно быть, сильно располнела. В ворохе бумаг, уже накопившихся на моей кожаной книге для записей, я нахожу рапорт патологоанатома. Семьдесят семь килограммов! Я готова умереть от удивления. Женщина, которую я знала, была эстеткой и обладала гармоничной фигурой, вызывавшей чувственные ассоциации, на которые она рассчитывала даже в разгар революции.

– Вы осмотрели тело? – спрашивает Руди.

– Мы ждали ПП – полицейского патологоанатома. – Монтегю утруждает себя взглядом в мою сторону и доверительно добавляет: – Она уже отключилась, судья.

Другими словами – умерла. Копы всегда выражаются очень витиевато, если речь идет о смерти. У них сотни эвфемизмов. Когда я слышу выражение «откинулся», то с трудом подавляю усмешку. Значит, жертва была обнаружена с высунутым изо рта языком.

– Детектив, вы, случайно, не заметили молодую женщину, которую впоследствии идентифицировали как Лавинию Кэмпбелл?

– В тот момент, когда я прибыл туда, мисс Кэмпбелл лежала на тротуаре, примерно в пятидесяти футах от миссис Эдгар. Медики, уже находившиеся там, собирались положить ее на носилки и увезти.

Монтегю уточняет ее положение. Предъявляется снимок, на котором видна лужа крови, а затем схематический рисунок улицы. Монтегю проводит линии координат X и Y, чтобы обозначить местонахождение Лавинии и Джун Эдгар. Показания даются в сухой, бесстрастной манере. Монтегю рассказывает о работе, которую проделали его подчиненные. Они тщательно обыскали салон машины и багажник. Найдя кошелек Джун, обработали порошком для снятия отпечатков пальцев, а затем проверили его содержимое. Полицейский в форме сообщил по рации номер «новы» и получил ответ, что машина зарегистрирована на имя Лойелла Эдгара в городе Истоне. В довершение всего Монтегю говорит, что распорядился обойти близлежащие дома и опросить жильцов. После того как ему доложили о результатах, он приказал дознавателям из отдела по расследованию убийств принять меры к установлению местонахождения одного лица.

– И каково же имя этого лица? – спрашивает Руди, обходя правило показания с чужих слов.

– Орделл Трент.

– А был ли Орделл Трент идентифицирован под каким-либо другим именем?

– Хардкор, – говорит Монтегю. – Это его гангстерская кличка.

– Я хочу привлечь ваше внимание, сэр, к одиннадцатому сентября 1995 года. Четыре дня спустя вы имели случай встретиться с Хардкором?

– Я встретился с ним в тот день в седьмом отделе.

– Присутствовал ли на этой встрече кто-либо еще, и если да, то кто именно?

– Его адвокат. Джексон Айрес.

– И вы получили что-либо в тот день от Хардкора?

Руди вернулся к столу и теперь роется в картонной коробке, где обвинение держит свои вещественные доказательства. На белом картоне сотрудники прокуратуры написали название дела: «Народ против Эдгара». И большими буквами, как на уличной вывеске, явно в расчете на присяжных, вывели: «СГОВОР С ЦЕЛЬЮ УБИЙСТВА». Руди опять держит в руке вещественное доказательство № 1, десять тысяч долларов, на которых обнаружены отпечатки пальцев Нила. Монтегю говорит, что принял эти деньги от Хардкора, пометил инициалами и передал на дактилоскопическую экспертизу.

– Не соблаговолите ли сообщить нам, лейтенант, каков был результат экспертизы?

Рассерженный Хоби вскакивает:

– Ваша честь, я уже оговорил это. К чему весь этот спектакль?

– Ваша честь, – торжественно отвечает Руди, – я пытаюсь восстановить ход расследования, предпринятого лейтенантом Монтегю.

В действительности он пытается нажить дополнительный капитал на своем главном доказательстве, почему Хоби и принял оговорку. Я удовлетворяю его возражение, и на этом Сингху приходится закончить.

Монтегю поворачивает голову, ожидая вопросов Хоби. Сидящий ниже меня в нескольких футах Льюис Монтегю являет собой картину безмятежности и спокойствия. Он одет в синий блейзер и рубашку с отложным воротником. Длинные темные волосы аккуратно причесаны. Монтегю производит впечатление человека, отягощенного опытом, человека, годами выскребавшего кровь и кишки с улиц близ новостроек. В свидетельском кресле он сидит в очень непринужденной позе. Что касается допросов всех видов, то он подвергался им раз в неделю на протяжении как минимум десяти лет и в совершенстве овладел языком жестов и тела, чтобы внушать к себе доверие. Его невозможно вывести из себя. Он никогда не повышает голоса. Его ответы будут лаконичны. Такой коп, как Монтегю, на месте для дачи свидетельских показаний чувствует себя как рыба в воде и может засудить любого, кого ему заблагорассудится, обосновать теорию флогистона или сожжение ведьм на костре.

– Всего лишь несколько вопросов, – произносит Хоби.

На нем другой костюм, не менее шикарный, чем прежний; бородка аккуратно подстрижена, а ногти пальцев сверкают как полированные. Он делает несколько шагов в сторону Монтегю, затем, словно ему в голову внезапно пришла какая-то мысль, возвращается на прежнее место. Берет пластиковые пакеты с деньгами, вещдок обвинения № 1 из руки Руди. На мгновение из-под отложной манжеты рубашки Хоби показывается массивный золотой браслет часов.

– Ну а когда вы послали эти деньги в полицейскую лабораторию штата, вам не пришло в голову попросить их проверить купюры на наличие еще чего-либо, помимо отпечатков пальцев?

Монтегю едва заметно нахмурился. Он сразу же раскусил, куда клонит Хоби. Мой друг Сэнди Штерн часто говорил мне, что защитник похож на человека, идущего в темноте вдоль стены и нащупывающего выключатель. Хоби явно стремится найти процессуальные нарушения, надеясь, что обвинение выполнило научные тесты, о которых его по той или иной причине не уведомили. Всегда есть смутная, но все же надежда, что подсудимого освободят, и не потому, что он невиновен, а потому, что обвинение сыграло нечестно.

– Нет, – отвечает Монтегю на вопрос о других тестах.

– Значит, вы не проводили тест на присутствие, например, следов крови на этих деньгах?

– Нет.

– И вы не пытались узнать, не было ли там следов пороха?

– Пороха? – Монтегю стоит некоторого усилия сдержать свое удивление. – Нет.

– Могли вы провести подобные тесты?

– Я не видел в этом никакой необходимости.

– Однако могли?

– Конечно.

– Могли бы вы сделать это сейчас?

– Нет, – говорит Монтегю. – Подождите… Да, это возможно. Я хотел сказать «нет», потому что деньги были обработаны нингидрином – сильно пахнущим веществом лилового цвета, после обработки которым отпечатки становятся видимыми. Но мы послали только половину денег. Дело в том, что в лаборатории… – Кислое выражение лица говорит само за себя.

– В лаборатории вещдоки иногда теряются?

– Ну… – неопределенно отвечает Монтегю, обрадовавшись, что больше ему ничего не нужно говорить.

– А этот тип, Орделл – Хардкор, – говорит Хоби, меняя тему, – вы указали, что он был известен вам как член организованной преступной группировки. Что это за группировка?

– Вы имеете в виду, к какой банде он принадлежит? Башня-IV на Грей-стрит относится к зоне влияния так называемых «Учеников черных святых». От них отпочковалась шайка под названием «Роллеры Ти-4», в которую входит большинство этих «учеников».

– И Хардкор – главарь шайки?

– Советник, банда не организована по типу управления полиции или корпорации. Кто у них главарь – зависит от многих факторов. Наверх выбивается тот, кто способен не теряться в сложной ситуации, сбить с толку копов, метко стрелять и безжалостно расправляться со своими жертвами, хорошо планировать и осуществить ограбление. Откровенно говоря, это не мое дело. Пусть поубивают друг друга.

Монтегю принадлежит к школе Джо Фрайдея: только факты. То, о чем спрашивает Хоби, предназначается для социологов и репортеров, людей, которые полагают, что, помимо обычных низменных мотивов, существуют и какие-то другие, достойные изучения. Хуже всего – эти вопросы наталкивают на мысль, что Монтегю питает некий абстрактный интерес к людям, которых он, по правде говоря, в значительной степени презирает.

В возникшей короткой паузе детектив как бы невзначай бросает взгляд на прокурорский стол. Мольто, в своем мешковатом костюме, толкает локтем Руди в бок, и тот встает, слегка наклонившись и продолжая слушать то, что Томми нашептывает ему в ухо.

– Судья, ответы на подобные вопросы требуют домыслов со стороны свидетеля. Детектив Монтегю не является членом банды.

– Это имеет прямое отношение к досье Хардкора? – спрашиваю я Хоби, и тот энергично кивает, обрадованный тем, что мной уловлена суть дела.

Я отклоняю возражение. Защита имеет право показать, что главный свидетель обвинения является в зал не со школьной скамьи.

За прокурорским столом Мольто комментирует мое решение пожатием плеч. Он всего лишь хотел успокоить Монтегю, который уже чувствует себя не слишком уютно.

Обеспечив себе, таким образом, некоторую свободу действия, Хоби перефразирует последний вопрос: просит Монтегю описать структуру управления «УЧС» в том виде, в каком тот ее себе представляет. Монтегю реагирует точно так же, как и прежде, высказывая свои суждения со сдержанной досадой:

– Советник, я повторяю, что эти ребята не посылают нам на утверждение свое штатное расписание. Банда, о которой мы сейчас говорили, имеет определенное отношение к другой банде под названием «Ночные святые», распавшейся в результате арестов многих ее членов, осужденных затем на различные сроки. Те, кто остался на свободе, создали новую организацию, которая по размерам значительно превосходит прежнюю.

– И как велика она, лейтенант?

– Господи! – Монтегю поправляет прическу, из которой выбилась прядь волос, приглаживает рукой черные волосы, отсвечивающие мерным блеском под ярким светом мощных ламп. – Все это весьма приблизительно, но, по нашим оценкам, «УЧС» насчитывает от пяти до шести тысяч членов.

В ложе для прессы раздается ропот. Я перевожу туда взгляд и, что меня немного пугает, сразу же натыкаюсь на Сета Вейсмана, которого сегодня еще не замечала. Обе его руки лежат на спинках соседних стульев, и он пристально и даже с какой-то тревогой смотрит на меня. Поймав мой взгляд, Сет приветствует меня улыбкой, и я тоже едва заметно улыбаюсь ему.

– И этот самый Хардкор заправляет всеми шестью тысячами?

– Насколько мне известно, нет. Главарем «Ночных святых» был некий Мелвин Уайт, рецидивист с тремя судимостями, которого на улицах знали под кличкой Харукан. Предполагается, что сейчас организацию возглавляет один из его сыновей, Харукан-Эль, то есть сын Харукана. Однако Кан-Эль давно уже, много лет сидит в тюрьме штата в Редъярде. Поэтому всеми текущими делами заправляет некий Джеффри Уилсон, Джефф Ти-Рок.

– Если я не ошибаюсь, Кан-Эль является кандидатом на условно-досрочное освобождение?

– На освобождение под строгий надзор. Как кандидат на освобождение он проходит под другим именем. Так я слышал. Насколько помню, он уже дважды подавал прошение. Ну, вам порядок известен: он подает прошение, а ему отказывают. Его кандидатура не вызывает особых симпатий.

– То есть существует некоторая оппозиция со стороны правоохранительных органов?

– Возможно, – сухо отвечает Монтегю.

– Судья, – вмешивается Томми, – какое отношение все это имеет к делу?

Я говорю Мольто, что протест может заявлять лишь тот представитель обвинения, который допрашивал свидетеля, то есть Сингх, а затем прошу Хоби объяснить, какую цель он преследует своими вопросами. Он говорит, что всего-навсего пытается установить, какое место в преступной группировке относительно Кан-Эля и Ти-Рока занимает Хардкор.

– Тогда задайте именно этот вопрос, – говорю я Хоби.

– Где-то сразу после них, – отвечает Монтегю, когда Хоби следует моему совету. – Хардкор поставлен смотрящим. То есть он отвечает за сбыт наркотиков и заправляет шайкой «Ти-4».

– Значит, он был, если можно так выразиться, непосредственным начальником мисс Кэмпбелл, юной леди, которую подстрелили?

– Насколько я понимаю, да. – Монтегю, невозмутимый с виду, не может удержаться от ремарки: – В последнее время вы видитесь с ней гораздо чаще, чем я.

После этих слов Хоби замирает на месте. У каждого адвоката, выступающего в судах первой инстанции, свои привычки. Хоби не может устоять на месте. Он двигается. Создается впечатление, что его крупная фигура занимает все пространство в зале суда, что гарантирует ему внимание. Он лавирует между столами, подлетает к свидетелю и, выразительно жестикулируя, отходит. Он весьма эффектен. Временами небрежен, как в тот момент, когда он возился с деньгами. Однако ему нельзя отказать в пластичности и стильности. Теперь он использует промах Монтегю на полную катушку, буквально сверлит глазами свидетеля, готовясь к последнему удару. Я удовлетворяю ходатайство, и он переходит к другой теме:

– А теперь, детектив, я хотел бы выяснить еще одну деталь. Мистер Сингх задал вам пару вопросов насчет расследования, которое вы провели седьмого сентября, после убийства миссис Эдгар. Помните?

– То, что я приказал опросить всех, кто проживал поблизости от места совершения преступления?

– Верно. После опроса никто из ваших подчиненных не сообщал вам, что кто-либо упоминал имя Нила Эдгара, не так ли?

– Не припоминаю.

– Зато упоминалось имя Хардкора?

– Верно.

– Но не Нила?

– Нет.

– Там ведь была и Лавиния Кэмпбелл. Та юная леди на тротуаре… Как ее зовут в банде?

– Баг, – говорит Монтегю.

– Баг… Вы побеседовали с ней?

– Очень коротко.

– Вы спросили у Баг, что произошло?

– Разумеется.

– И Баг сказала вам, что Нил Эдгар принял участие в сговоре, целью которого было убийство его отца или его матери, или кого бы то ни было еще?

Томми толкает локтем Сингха, который заявляет протест: мол, это свидетельствование с чужих слов. Я отклоняю протест. Обвинение открыло тему, когда подозреваемые были названы на месте.

– Нет, не сказала, – отвечает Монтегю, и в его тоне чувствуется усталость.

– В действительности, лейтенант, она сказала вам, что это было нападение конкурирующей банды. Преступники подъехали на автомобиле или на чем-то еще и открыли огонь. Миссис Эдгар оказалась в эпицентре перестрелки. Разве не это вам сказала Баг?

– Полагаю, что именно это. Вы знаете, она была в шоке.

– В шоке? Это ваше мнение как специалиста в области медицины, детектив?

Томми вскакивает с места:

– Судья, он спорит со свидетелем!

– Если это спор, то, по-моему, скорее свидетель спорит с ним, мистер Мольто. И позвольте напомнить вам, что это свидетель мистера Сингха, и даже на процессе без присяжных я говорила вам, что не нуждаюсь в навешивании ярлыков. – Я киваю Хоби, чтобы тот продолжал.

– Следовательно, лейтенант, необходимо признать как факт то, что эта Лавиния – Баг не упоминала о Ниле Эдгаре в тот день, не так ли?

– Она упомянула о Ниле несколько дней спустя, когда разговаривала с нашим сотрудником Фредом Любичем в муниципальной больнице.

В припадке раздражения Хоби сникает. Вопрос заключается в том, что она сказала седьмого сентября. Монтегю с неприязнью, даже с яростью смотрит на Хоби. Теперь уже нет никакого сомнения, что Лавиния Кэмпбелл является проблемой для обвинения или что Монтегю считает Хоби виновником их бед. В теории защитник имеет право на опрос любого свидетеля обвинения, хотя обычно, когда свидетель заключил сделку с обвинением, его собственный адвокат не советует ему сотрудничать с обвиняемым. Это радует обвинителей, так как помогает избежать очень неприятного положения, если на суде свидетель вдруг изменит свои показания на противоположные. Очевидно, Хоби каким-то образом умудрился обойти адвоката Баг или даже склонил его на свою сторону, а копам и прокуратуре это, конечно же, не по нраву. Я уверена, что именно поэтому Хоби привел имя Лавинии сегодня утром – чтобы у меня была ясная картина, если бы Монтегю оказался на высоте.

– Да будет вам, детектив, – говорю я, отмахиваясь от его последнего ответа как от не слишком умной уловки.

Монтегю гримасничает, но быстро берет себя в руки. Тем временем я делаю пометку: «Любич!» Неудивительно, что Фред предупреждал тогда, что дело скользкое. Значит, ему что-то известно.

– Баг не упоминала имя Нила в тот день, – говорит наконец Монтегю, когда судебный секретарь вновь зачитывает последний вопрос Хоби.

– Правда в том, – произносит Хоби, – что когда вы были там, на месте происшествия, то слышали в основном только одно: Хардкор и налет другой банды, верно?

Хоби слегка ухмыляется, подзадоривая Монтегю дать отрицательный ответ, несмотря на мои предупреждения. Детектив моргает несколько раз, затем отвечает:

– Правильно.

– Так, пойдем дальше, лейтенант. Тут у вас указан сотрудник коммунальной службы… Кратцус? – Хоби ищет у себя на столе полицейский рапорт.

– Кратцус, – подтверждает Монтегю.

– Кратцус отправился к Нилу, чтобы сообщить ему о смерти матери, а вы поехали к сенатору Эдгару выяснить, как получилось, что его машиной управляла миссис Эдгар, так?

– Правильно.

– И в конечном итоге нашли сенатора Эдгара у него дома в округе Гринвуд?

– Именно.

– Где он проявил себя большим мастером по части лжи, не правда ли?

– Протест! – Оба обвинителя выскочили разом.

– Ваша честь, – с невинным видом говорит Хоби, – я всего лишь читаю рапорт Монтегю. Тут сказано…

– Судья! – кричит Томми. – Судья, сенатор Эдгар не находится на месте для дачи свидетельских показаний. Когда он даст показания, – продолжает Томми, – он разъяснит недоразумение с полицией.

Томми, конечно же, прав, однако я не могу не полюбопытствовать в уме, о чем же лгал Эдгар. То есть почему Хоби сделал это. Очень умно. Он всегда таким был. Я говорю ему, что он пока опережает события, и он кладет рапорт на отделанный светлым дубовым шпоном стол защиты. Нил с растрепанной прической и странствующими мыслями наблюдает за утренней частью судебного заседания, слегка открыв рот, словно все происходящее здесь для него в большую диковинку.

– Хорошо, – говорит Хоби. – Суть дела такова: седьмого сентября в рамках вашего расследования, лейтенант, вы задались целью найти Хардкора, не так ли?

– Я не задавался никакой целью. Я просто хотел найти его, верно. – Темные глаза Монтегю осторожно крадутся ко мне, чтобы удостовериться в том, что я заметила, как он принял к сведению мой упрек и сделал должные выводы.

– И вы нашли его?

– В конечном счете. По улицам пошел слух, и одиннадцатого сентября он явился в седьмой отдел для допроса.

– Со своим адвокатом? С мистером Джексоном Айресом? Таковы были ваши свидетельские показания на прямом допросе?

– Таковы были мои показания.

– И вы разговаривали с мистером Айресом до того, как увидели Хардкора?

– В то утро у меня было несколько бесед с мистером Айресом.

– Вы и Айрес разговаривали в общих чертах о том, что́ Хардкор мог сообщить, если бы явился с повинной, и на какое снисхождение он мог бы рассчитывать, правильно?

– Да. Дело обстояло именно так, – отвечает Монтегю таким тоном, словно хочет напомнить Хоби, какова обычная практика в таких делах.

– И адвокат Айрес дал вам знать, что Хардкор изъявил готовность сотрудничать с властями? То есть дать показания, что убийство заказал его пробационный инспектор Нил Эдгар? Верно?

– Достаточно близко.

– И это в немалой степени заинтересовало вас, не так ли?

– Заинтересовало?

– Вы же знали, что убийство Джун Эдгар широко освещается в средствах массовой информации…

– Лично я не очень-то заглядываю в газеты.

В устах Лью Монтегю, прожженного циника, такое утверждение звучит вполне убедительно. Во всяком случае, ему я склонна поверить в этом более, чем кому-либо другому. Его лицо с грубыми, словно вытесанными на скорую руку, чертами абсолютно непроницаемо. Монтегю, похоже, не испытывает никакого энтузиазма. Ловить преступников необходимо потому, что это лучше, чем отпускать их. Сомневаюсь, что даже во сне к нему являются мысли о более совершенном мире.

– Это было важное дело? – предполагает Хоби.

– У нас все дела важные, советник.

– Ох, так уж и все, детектив? Вы ведь понимали, что прокуратура предложит Хардкору очень выгодную сделку, если тот даст показания на Нила Эдгара, не так ли? Сына видного политика? Все узнают об этом из газет. Парни из прокуратуры никак не возражали бы, верно?

Томми толкает Руди, чтобы тот заявил протест, однако Монтегю уже отвечает:

– Вы не так все представили, советник. Мольто одобрил договоренность по своей собственной инициативе. Думаю, что его начальству это не слишком понравилось. Кое-кто предпочел бы, чтобы все дело ушло в песок.

Мольто буквально обмяк в кресле. Стремясь посчитаться, Монтегю вышел за рамки дозволенного. Теперь всем нам ясно, почему Томми застрял в этом деле. Он сунулся туда, не спросив политиканов в прокуратуре, и теперь они предоставили ему отдуваться за все.

– Значит, Мольто хотел, чтобы его имя появилось в газетах? – спрашивает Хоби.

Руди вскакивает на ноги. Поднятая рука сигнализирует о намерении заявить очередной протест, однако Монтегю себе на уме.

– Он хотел сделать то, что требовал закон.

– Сделка была вам нужна, – говорит Хоби.

– Сделка была мне нужна, – соглашается Монтегю.

Хоби тоже не дурак и избегает вопроса о причинах такой откровенности Монтегю. Он понимает, что это добавит правдоподобия показаниям Хардкора. Кроме того, для ветеранов зала заседания мотивы Монтегю и так вполне очевидны. Падение сильных мира сего всегда приятно щекочет нервы полицейским, которые обычно видят себя в роли недооцененных вассалов, обеспечивающих покой и благополучие тех, кто сидит наверху.

– Ясно, – говорит Хоби. Добившись нужной ему уступки, он теперь, искрясь от возбуждения, расхаживает по залу. – Вы хотели заключить сделку с Хардкором, даже несмотря на то что расследование первоначально не давало вам никаких оснований думать, что Нил Эдгар причастен к преступлению.

– Я бы этого не сказал, – сухо отвечает Монтегю.

Хоби замирает на месте, стоя спиной к свидетелю. Весь поглощенный мыслью о достижении цели, которая кажется ему такой близкой, он не сразу переваривает слова Монтегю.

– Вы подозревали Нила Эдгара? То есть одиннадцатого сентября вы уже посматривали на него?

– То есть я думал о нем? Да, я бы сказал, что думал.

Весь хитроумный план Хоби, проработанный до мельчайших подробностей и направленный на то, чтобы показать, что до появления Хардкора ничто не изобличало Нила, дал сбой. Я уже давно уловила, куда он клонит – продемонстрировать, что все расследование велось неправильно. Чтобы подтвердить информацию Хардкора. Хоби хотел, чтобы прокуроры и копы, жаждавшие громкого дельца, которое принесло бы им славу, отнеслись к словам Хардкора менее скептически.

– Вы подозревали Нила Эдгара, – повторяет Хоби. – Почему? Потому что он болтал с сотрудником коммуникационной службы, когда тот пришел сообщить Нилу, что его мать мертва? Но ведь вас там не было, верно?

– Я слышал об этом.

– И именно из-за этого вы стали подозревать его?

– Частично.

Монтегю хладнокровен и уверен в себе. Он чуть выпрямился в кресле и выглядит собранным, в то время как Хоби осунулся и стал неуклюжим. Таттл потерял всю форму. Он перескакивает с темы на тему, ссорится с Монтегю и забывает о наводящих вопросах. Хоби похож на терьера, который цепляется за манжету брюк и которого каждый раз отбрасывают ударом ноги.

– А как же насчет другой части? – спрашивает Хоби. – Ведь вы не услышали ничего от Лавинии Кэмпбелл, не так ли? И от жителей близлежащих домов, которых опрашивали?

– Мы поговорили с его отцом.

– Его отцом! Сенатором? Так, значит, то, что отец рассказал вам, и сделало Нила подозреваемым?

– По существу, – говорит Монтегю, – да.

В зале суда происходит быстрое превращение. Как в театре, в то особое мгновение, когда актер после спектакля выходит на сцену, чтобы поклониться зрителям, и роль, которую он играл в течение нескольких часов, внезапно сбрасывается, как вторая кожа. Вот и с Хоби происходит нечто подобное.

Он склоняет голову набок, и его губы раздвигаются в загадочной, напряженной улыбке. Змеясь, как ящерица, улыбка мгновенно пробегает по его лицу. Очевидно, он получил тот ответ, который был ему нужен, и, добиваясь этого, ввел меня в заблуждение, как и Монтегю, как и всех прочих.

Хоби еще несколько секунд смотрит на свидетеля, затем переводит взгляд на меня и безмятежно произносит:

– Больше вопросов не имею.

Раз в месяц я встречаюсь со своей подругой Гвендолин Райс. Обычно мы завтракаем или обедаем вместе, без детей. Гвендолин – крупная жизнерадостная женщина с настойчивым, целеустремленным характером; из тех людей, которые с гордостью ощущают в себе большие жизненные силы. Она все делает чересчур: чересчур сильный аромат духов, чересчур много косметики, чересчур много драгоценностей. Сегодня на ней гаучос и шерстяной жилет южноамериканской вязки с массивными золотыми пуговицами в форме ящериц.

После того как восемь лет назад у нее родился сын Ави, Гвен, по профессии радиолог, перешла на облегченный четырехдневный график работы. Сегодня она отпросилась с работы до обеда, чтобы побегать по магазинам – ее любимое времяпрепровождение. Выскочив из такси, Гвен устремляется в ресторан. В обеих руках у нее сумки, набитые золотыми и серебряными коробками. Мы договорились встретиться в «Джилси», известном местечке неподалеку от Дворца правосудия. Из всех заведений в округе здесь кормят лучше всего. Когда-то в прошлом это место было известно под названием «Бар», чему немало способствует и интерьер столетней давности. Просторное, прекрасно отделанное помещение представляет собой деревянную коробку: стены, полы, потолки и столы из дубовых брусьев, тщательно отшлифованных и покрытых лаком. Это великолепие гармонично дополняют разнообразная фурнитура из полированной меди и огромные канделябры из литого чугуна, подвешенные к высокому потолку на массивных цепях. Одно из немногих реальных достоинств судейской жизни заключается в том, что я всегда могу найти здесь свободный столик. Как только Гвен подходит ко мне, нас быстро проводят мимо длинной очереди адвокатов, прокуроров и других судебных завсегдатаев, которые томятся перед красным бархатным канатом, и усаживают за один из квадратных столиков, стоящих двумя рядами в центре ресторана. Для создания некой имитации уединенности столы разделены изящными деревянными перегородками желтоватого цвета, на которых искусные мастера выжгли красивые изображения горных пейзажей в немецком стиле. Бесцеремонные официанты и деловые клиенты изъясняются громко, не обращая внимания на соседей. Поскольку никаких мягких, звукопоглощающих поверхностей здесь нет, то должно пройти некоторое время, пока адаптируешься к разноголосому шуму.