Текст книги "Обманы Локки Ламоры"

Автор книги: Скотт Линч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Интерлюдия. Объяснения Локки

– Это был несчастный случай, – наконец произнес Локки. – То, что случилось с ними обоими.

– Прошу прощения, я, должно быть, не расслышал. – Отец Цепп прищурился в неярком свете крошечной керамической лампы, которую держал мальчик. – Мне показалось – я даже могу в этом поклясться, – будто ты только что сказал: «Сбросьте меня через перила. Я маленький бесполезный поганец и готов умереть прямо сейчас».

По желанию священника беседа продолжилась на крыше храма. Они удобно расположились возле увитого растениями невысокого парапета. Эти запущенные, бурно разросшиеся висячие сады Дома Переландро вносили мелкий, но весьма важный штрих в трагический портрет Безглазого Священника. Дополнительный элемент декорации, помогающий привлекать сочувствие, а значит, и денежки публики.

Небо над головой было затянуто облаками, которые слабо отсвечивали благодаря отраженным огням ночного Каморра и почти затмевали свет лун и звезд. Ветер Палача потихоньку набирал силу, разгоняя сырой влажный воздух вокруг отца Цеппа и мальчика, который давал ему объяснения.

– Нет! Я хотел наказать его, сделать ему больно. Только и всего! Я же не знал… понятия не имел, что все так выйдет!

– Положим, я тебе верю. Почти верю. – Цепп постучал указательным пальцем правой руки по открытой ладони левой. На языке каморрских деловых людей этот жест означал: «Поехали дальше». – Продолжай в том же духе. Видишь ли, мальчик, это самое «почти» является большой проблемой. В твоих же интересах, чтобы я в ней разобрался. Поэтому рассказывай внятно и подробно. Как звали первого паренька?

– Веслин, – прошептал Локки. – С ним был еще Грегор… но все началось с Веслина.

– Точно, Веслин, – кивнул священник. – У бедняги ни с того ни с сего образовалась огромная дыра в горле, и проделал ее ни кто иной, как ваш старый Учитель. Ему пришлось сходить к капе и купить один из его очаровательных акульих зубов. А затем использовать его. Очень хотелось бы знать, что его на это толкнуло.

– Дело в том, что некоторые старшие мальчики и девочки у нас на холме перестали выходить в город для работы. – Локки уставился на переплетенные пальцы рук, словно те могли подсказать ему правильный ответ. – Они попросту отнимали у нас то, что мы приносим каждый день, вытряхивали нашу добычу и передавали хозяину. А кое-что оставляли себе.

– Все правильно, – хмыкнул Цепп. – Привилегия более сильных, более взрослых и более искушенных в лизании задницы начальства. Обычное дело… Если ты сумеешь пережить сегодняшнюю беседу, мальчик, то узнаешь, что подобные порядки царят в большинстве банд. В большинстве!

– И там был один парень по имени Веслин. Ему показалось мало этого. Он постоянно бил и пинал нас, отнимал нашу одежду, заставлял работать на себя. Передавая хозяину нашу добычу, он не раз обманывал его, а сам дарил наши вещи старшим девчонкам из «форточниц». В результате все «уличные», особенно «живцы», получали меньше еды. – Теперь Локки расплел пальцы, и его маленькие руки непроизвольно сжались в кулачки. – Мы пытались жаловаться хозяину. Но он только смеялся, будто все это знал и, более того, находил очень забавным! А Веслин… Веслин после наших жалоб становился еще злее.

Цепп кивнул и повторил свой жест: давай, продолжай.

– Я думал об этом. Очень много размышлял. Мы все были слишком маленькие, чтобы померяться с ним силами, и к тому же не имели друзей среди старших ребят на холме. Я думал – может, наброситься на него всем скопом… но ведь сразу прибежали бы его приятели. Каждый день Веслин выходил в город с кем-нибудь из них. Мы видели их, пока работали. Они не вмешивались в наши дела, просто наблюдали, понимаете? А Веслин потом говорил…

Его хмурое, насупленное лицо могло бы показаться комичным, не будь оно таким грязным, осунувшимся и с такими голодными глазами. Сейчас мордашка Локки напоминала настенное изображение горгульи, изготовившейся к прыжку.

– Он по-всякому оговаривал нас, когда мы возвращались домой. Говорил, что мы ленивые, неуклюжие… мало работаем… И чем дальше, тем больше он нас высмеивал и обижал – толкал, бил, обкрадывал. Я все время думал об этом и не мог придумать, что же делать…

– А затем возникла идея, – подсказал Цепп. – Роковая идея. Неужели ты сам это придумал?

– Да! – Мальчишка энергично закивал. – Именно так все и случилось. Я был совсем один, когда мне в голову пришла замечательная мысль. Я смотрел на «желтых курток» из патруля и думал… думал об их дубинках и кинжалах. Я мечтал – вот бы ОНИ побили Веслина, вот бы им что-то в нем не понравилось… – Локки судорожно перевел дыхание и продолжал: – Сколько я ни размышлял, мне не удавалось придумать, как это можно устроить. А потом мои мысли пошли в другую сторону. Пусть «желтые куртки» ничего не имеют против Веслина. Но может быть, их удастся использовать, чтобы на него рассердился наш хозяин?

Цепп кивнул с пониманием.

– И где ты взял монету из белого золота?

– В городе. – Локки вздохнул. – Все мы, кто держал обиду на Веслина, воровали больше, чем надо. Мы внимательно наблюдали, хватали то, что плохо лежит, и очень-очень старались. У нас ушли недели. Теперь мне кажется, что это была целая вечность! Я во что бы то ни стало хотел добыть монету из белого золота и наконец украл ее у одного толстяка, одетого во все черное. В черную шерсть. Кафтан чуть не до колен и галстук из трех сборок.

– Вадранец, – задумчиво произнес Цепп. – Наверняка приехал в Каморр по торговым делам. С ними так часто: сначала слишком заносчив, чтобы переодеться по погоде, а затем уже не хватает денег на местного портного. Итак, ты раздобыл монету из белого золота – целую крону.

– Да. Каждому хотелось посмотреть. Я показывал, но предупреждал, чтобы молчали. Со всех своих товарищей я взял обещание не болтать и сказал, что это поможет нам поквитаться с Веслином.

– И что ты сделал с монетой?

– Положил в маленький кожаный кошелек – мы постоянно срезали такие у клиентов – и спрятал в городе, чтоб никто не мог отнять. В надежное место, о котором не знал никто, кроме нас самих. И однажды, убедившись, что Веслин со своими приятелями развлекается в городе, я достал монету и пораньше вернулся на холм. Пришлось дать хлеба и медяков старшим девчонкам, которые стояли на входе. Монета лежала у меня в башмаке. – Локки умолк и повертел в руках свою маленькую лампу, от чего по лицу его прошлась красноватая тень. – Я оставил ее в комнате Веслина, ну, в той, где спали они с Грегором. Она была в отличном сухом склепе, в самом центре холма. Я отыскал шатающийся камень и спрятал монету под ним. А затем, когда был уверен, что никто меня не видит, попросил хозяина о разговоре. И рассказал ему, будто один из нас видел Веслина в местах, где обычно отираются «желтые куртки»… посты там, укрепления… Якобы он получил монету у них, а потом показывал ее нам и грозил, что если мы расскажем хозяину, он выдаст нас патрульным.

– Любопытно!.. – Цепп в задумчивости поскреб в бороде. – Ты, кстати, не замечал, что когда начинаешь рассказывать, как провел кого-нибудь, то перестаешь мямлить и заикаться?

Мальчик удивленно моргнул, затем, вскинув подбородок, вызывающе уставился на священника. Тот засмеялся.

– Не обращай внимания, сынок. Это я не к тому, чтобы ты заткнулся. Продолжай свой рассказ. Откуда ты узнал, что ваш хозяин рассердится? «Желтые куртки» когда-нибудь раньше предлагали деньги тебе или твоим друзьям?

– Нет, – ответил Локки. – Но зато я знал, что им дает деньги наш хозяин – за сведения, за какие-то услуги. Мы видели, как он иногда раскладывает монеты по кошелькам. Вот я и подумал, что смогу провернуть дело по-своему.

– А-а.

Цепп порылся в складках своей рясы и извлек плоский футляр, в красноватом свете лампы имевший цвет обожженного кирпича. Вытащив из него кусок бумаги, священник насыпал на нее темного порошка, который хранился в другом углу футляра, после чего умело свернул бумажку в плотный цилиндрик и поджег его от лампы Локки. Вскоре он уже пускал дымные кольца в серые туманные небеса. Запах стоял, как от горящей сосновой смолы.

– Извини, – произнес Цепп, отодвигаясь, чтобы дым не попадал на мальчика. – Я позволяю себе всего две сигаретки за вечер – одну, с жесткой набивкой, перед ужином и еще одну, помягче, после него. От этого жизнь кажется немного приятнее.

– Так я останусь на ужин?

– Ха! Только посмотрите на этого маленького нахала! Скажем так – ситуация остается под вопросом. Итак, ты намекнул хозяину, что Веслин работает осведомителем в одном из полицейских участков Каморра. А дальше он, должно быть, сам смекнул, что к чему.

– Он пообещал убить меня, если выяснится, что я вру. – Мальчик сдвинулся на край скамейки, еще дальше от дыма. – Но я рассказал, что Веслин прячет монету в их с Грегором комнате, и Учитель все там перерыл. Я очень хорошо спрятал монету, но он в конце концов нашел ее. Как и предполагалось…

– Хм… Что же, по твоему плану, должно было случиться потом?

– Я не знал, что их убьют! – выкрикнул мальчик. В его тонком голоске Цепп не уловил ни малейшего сожаления – скорее неподдельное удивление и обиду. – Я хотел, чтобы хозяин наказал Веслина… Думал, он его отделает при всех… Знаете, мы, как правило, ели все вместе, а провинившиеся должны были развлекать обедающих, прислуживать им, да потом еще все мыть и убирать… Или побьет его как следует. Или заставит пить имбирное масло… Что-нибудь в этом роде. Может, даже все сразу…

– Понятно. – Глядя мимо мальчишки, Цепп глубоко затянулся дымом, словно это помогало ему вникнуть в ситуацию, затем выдохнул серию мелких колечек, которые поплыли в воздухе, постепенно растворяясь в вечернем полумраке. Наконец священник снова повернулся к Локки.

– Ты получил хороший урок, не так ли? Теперь ты знаешь, чем оборачиваются наши добрые намерения. Значит, ты все рассчитал: избитый, униженный враг… Э-хе-хе! Бедный Веслин получил все сразу и полной мерой. И как же твой старый хозяин это проделал?

– Он ушел куда-то на несколько часов, а затем вернулся и стал ждать. Когда в тот вечер Веслин с Грегором пришли к себе, там уже толпились старшие ребята, так что те не могли никуда сбежать. А затем… хозяин просто убил их. Обоих. Перерезал Веслину глотку и… Те, кто там был, потом рассказывали: Учитель посмотрел на Грегора – долго смотрел и ничего не говорил. А затем… – Мальчик повторил двумя пальцами тот жест вдоль горла, который раньше показал ему Цепп. – Прикончил и Грегора тоже.

– Еще бы не прикончить! Бедняга Грегор! Грегор Фосс… кажется, так его звали? Один из тех счастливчиков, которые попали на Холм достаточно большими, чтобы помнить свое полное имя – в отличие от тебя. Естественно, старый хозяин прикончил и его тоже. Ведь они с Веслином были – водой не разлить, не так ли? Нетрудно догадаться – если один прячет под камнем богатство, то другой наверняка об этом знает – Цепп вздохнул. – Все просто, как кочерыжка. А теперь, когда ты закончил, позволь объяснить тебе, какую невероятную гадость ты сделал всем вокруг. И заодно уточнить, по какой причине всем твоим маленьким друзьям – тем самым, что помогли тебе достать монету из белого золота – было не суждено дожить до рассвета!

Глава 2. Вторая встреча на Зубастом Шоу

1

День Бездельника, одиннадцатый час утра, Речные Игрища. Снова сверкающим алмазом взошло губительно-яркое солнце и принялось изливать свой яростный жар с пустынных небес. Локки, вновь облаченный в костюм и манеры Лукаса Фервита, стоял под шелковым навесом на яхте дона Сальвары и смотрел, как народ собирается на Игрища. Сегодня на нем был другой кафтан – очень похожий на первый, но с более вычурными манжетами и вместо аппликаций украшенный тонкой серебряной вышивкой.

По соседству с яхтой на открытой площадке баржи расположился аттракцион «танцующие веревки». Четверо артистов стояли по углам невидимого квадрата на расстоянии примерно пятнадцати футов друг от друга, а между ними была протянута ярко окрашенная шелковая веревка – она обвивала их руки, шеи, торсы, образуя своеобразную «кошачью колыбель». Казалось, что каждый из участников держит по пять-шесть нитей одновременно. В этой паутине хитрым образом, благодаря искусным пересечениям и точно выверенным изгибам, висели шпаги, ножи, плащи, сапоги, стеклянные статуэтки и блестящие безделушки. Вся эта коллекция находилась в медленном, но непрерывном движении – благодаря плавным, почти незаметным телодвижениям артистов одни пересечения расходились, но тут же появлялись новые, которые и перехватывали готовые упасть предметы.

Великолепное зрелище, но далеко не единственное, достойное внимания на этой реке чудес. Тут было на что посмотреть – хотя бы на суда самих посетителей, среди которых выделялась яхта дона и доны Сальвара. Многие из местных аристократов украшали свои плавучие дома отдельными растениями, но Сальвара решили пойти дальше – вся их яхта представляла собой сад в миниатюре. Поверхность судна – примерно пятьдесят шагов в длину и двадцать в ширину – была покрыта толстым слоем плодородной почвы, достаточным, чтобы на нем укоренилась дюжина дубов и множество олив. Все стволы были безукоризненно черны, а шелестящие кроны деревьев радовали глаз изумительно-зеленой, прямо-таки изумрудной листвой – убедительное свидетельство применения алхимической ботаники.

Вокруг нескольких таких деревьев обвивалась винтовая лестница, по которой можно было подняться в заросшую растениями беседку под шелковым навесом, откуда открывался замечательный вид на все пространство Речных Игрищ. С каждой стороны яхты – по сути, являвшейся довольно тяжелым основанием плавучего сада – крепились для устойчивости особые брусья, на которых сидело по двадцать наемных гребцов; именно их труд поддерживал судно на плаву.

В означенной беседке без труда могли поместиться двадцать человек, но сейчас здесь находились лишь хозяева, Локки с Жеаном и вездесущий Конте, который сейчас занимался напитками в специальном баре, столь сложно обустроенном, что его вполне можно было принять за лабораторию аптекаря. Локки наблюдал за «веревочными танцорами», странным образом ощущая сродство с ними. В это утро он, как и ярмарочные артисты, тоже разыгрывал сложнейший спектакль, где каждый миг мог случиться провал.

– О боги, что за жуткое одеяние на вас, мастер Фервит! – Донья София Сальвара присоединилась к Локки на его наблюдательном пункте. Ее руки опустились на перила всего в паре дюймов от его пальцев. – Уверена, ваш костюм дивно хорош где-нибудь зимой в Эмберлине, но с какой стати мучить себя в нашем знойном климате? Вы, должно быть, обливаетесь потом! Взгляните на себя в зеркало – вы покраснели, как роза! Почему бы вам не снять с себя хотя бы верхнее платье?

– Уверяю вас, госпожа, мне вполне хорошо, – спокойно возразил Локки.

Тринадцать Богов! Эта женщина определенно заигрывала с ним. К тому же легкая улыбка, скользнувшая по лицу ее мужа, указывала на то, что все спланировано заранее. Маленькая женская уловка, призванная подогреть интерес неловкого северянина, так сказать, проба сил…

– Я считаю, что то неудобство, которое доставляет моя одежда в вашем весьма своеобразном климате, лишь заставляет меня быть всегда собранным. Не позволяет расслабляться. А это исключительно полезно для делового человека.

Стоявший неподалеку Жеан вовремя прикусил язык. Атаковать Локки Ламору блондинкой – столь же неудачная мысль, как попытка отделаться от голодной акулы с помощью листка салата. Хотя следовало признать, что донья София была сверх-блондинкой. Чего стоил один лишь медово-янтарный оттенок ее кожи, столь редкий среди теринцев, и роскошные волосы цвета миндального масла! Ее серые, как и у Локки, глаза были удивительно глубоки. Легкое темно-оранжевое платье не скрывало заманчивых изгибов фигуры, из-под его подола кокетливо выглядывала нижняя юбка цвета топленого молока. И все это великолепие пропадало зря! Сальваре редкостно не повезло: его красавица-жена наткнулась на вора, чертовски разборчивого по части женщин. Ладно, Жеан будет восхищаться прекрасной аристократкой за себя и за товарища, тем более, что сегодняшняя незначительная роль, а также повреждения, якобы полученные накануне, не позволяли ему заняться чем-то более осмысленным.

– Мастер Фервит сделан из особо прочного материала, моя дорогая, – откликнулся дон Лоренцо. Он стоял поодаль у перил, одетый в белый шелк; лишь легкий камзол без рукавов, наброшенный поверх рубашки и не застегнутый, был точно того же цвета, что и платье жены. Концы белого шейного платка, которые в Каморре обычно заправляют под камзол, сейчас небрежно болтались. – Вчера он безропотно принял удар судьбы, сегодня носит на себе количество шерсти, достаточное для пятерых человек, искушая наше беспощадное солнце. Должен признаться, Лукас, я безмерно рад, что перехватил у дона Джакобо такого компаньона.

Локки ответил на эту похвалу легким поклоном и понимающей улыбкой.

– По крайней мере, выпейте чего-нибудь, мастер Фервит.

Рука доньи Софии коснулась руки гостя, задержавшись на какой-то миг – но этого хватило, чтобы Локки почувствовал на ней мозоли и следы от химических ожогов, которых не могли скрыть никакие ухищрения. Хозяйка яхты увлекалась алхимической ботаникой, и этот плавучий сад был творением ее рук и творческого гения. Налицо немалый талант – и весьма расчетливый ум. Судя по всему, Лоренцо, будучи импульсивным человеком и зная за собой эту черту, наверняка прислушается к мнению своей хладнокровной жены, прежде чем принять какое бы то ни было предложение Лукаса Фервита. Поэтому Локки улыбнулся доне Софии и смущенно кашлянул – пусть думает, что он поддался ее чарам.

– С удовольствием, – ответил он. – Однако боюсь, что это не очень поможет делу, любезная госпожа. Я уже бывал в Каморре и знаю, КАК здесь пьют за переговорами.

– Утро для потения, ночь для сожаления, – с улыбкой проговорил дон Сальвара, отходя от перил и делая жест слуге. – Конте, я уверен, что мастер Фервит по достоинству оценит «имбирный поцелуй».

Двигаясь с грацией опытного стюарда, Конте направился в бар выполнить просьбу хозяина. Выбрав высокий узкий бокал из хрусталя, он на два пальца плеснул в него чистейшего светло-коричневого имбирного масла, которым славится Каморр, затем щедро долил в стакан жемчужно-молочного бренди, а поверх – прозрачной жидкости под названием адженто, в данном случае настоянной на ломтиках редьки. Собрав воедино необходимые компоненты, телохранитель-бармен обернул руку мокрой салфеткой и достал из жаровни, стоявшей тут же, в углу бара, раскаленный металлический прут с тлеющим оранжевым концом. Конте опустил его в бокал для коктейля – раздалось легкое шипение, в воздух поднялось легкое облачко пара – и тремя быстрыми точными движениями перемешал напиток, после чего поставил бокал на тонкое серебряное блюдечко и передал гостю.

За свою жизнь Локки неоднократно приходилось участвовать в подобном ритуале, однако частое повторение не смогло стереть давних детских воспоминаний. Едва «имбирный поцелуй» тронул его губы, обволакивая жгучей нестерпимой болью каждую трещинку, каждый зазор между зубами, еще до того, как жжение коснулось языка и хлынуло в горло, перед его глазами встали картины жизни на Сумеречном холме и излюбленная расправа Учителя – жидкий огонь, который заливался в носовые пазухи, оттуда проникал за глазные яблоки и высекал из них неудержимые слезы. И все-таки даже этот набор неприятных переживаний был более терпим, чем необходимость изображать восхищение доньей Софией.

– Непередаваемые ощущения, – произнес Локки, закашлявшись, и мелкими порывистыми движениями ослабил шейный платок – совсем чуть-чуть. Этот жест не укрылся от четы Сальвара, и они обменялись легкими довольными улыбками. – Теперь понимаю, почему моя торговля более легкими напитками идет в Каморре столь успешно.

2

По традиции один день в месяц – последний День Бездельника – считался на Плавучем рынке выходным. Торговые баржи покидали запруду, медленно дрейфуя или стоя на приколе поблизости, в водах Анжевены. На очищенном же пространстве собиралась добрая половина города, чтобы полюбоваться на аттракционы Речных Игрищ.

К сожалению, в Каморре не было столько камня или Древнего стекла, чтобы построить постоянные трибуны для зрителей, поэтому каждый раз приходилось сооружать временный амфитеатр из того, что плавает по воде. Огромные многопалубные баржи с сидячими местами, напоминающие куски стадиона, вырезанные неведомой рукой, выстраивались полукругом возле каменных волнорезов рынка. Каждой такой трибуной заправляло отдельное семейство, либо несколько семей объединялись в своеобразную гильдию. Они беспощадно конкурировали в борьбе за зрителей – как между собой, так и с обычными горожанами на собственных лодках.

Но в конце концов все устраивалось: плотно поставленные баржи занимали примерно половину периметра заводи, а между ними оставался узкий канал для того, чтобы другие лодки могли проплывать в центр водного пространства. Вторая половина окружности предназначалась для яхт аристократии. Обычно их насчитывалось не меньше сотни, а в дни крупных праздников и того больше. Сегодня тоже собралось изрядное количество народу – близилось летнее солнцестояние с его Днем Перемен.

Даже до начала представления Речные Игрища представляли собой живописное зрелище. Развлечься сюда явилось пол-Каморра. Бедные и богатые, на роскошных яхтах и пешком – все теснились и толкались в споре за лучшее место. Тут же маячили десятки «желтых курток», но, к сожалению, все силы у них уходили на то, чтобы гасить уже вспыхнувшие стычки, а не предотвращать новые. Ладно, пусть народ пошумит… Речные Игрища являлись тем местом, где можно было безнаказанно выпустить пар на вполне законных основаниях. Неспроста герцог оплачивал данное мероприятие из собственного кармана. Подобно опытному хирургу, он предпочитал заблаговременно вскрывать нарыв, понемногу выпуская накапливающийся гной народного недовольства и раздражения.

Солнце медленно приближалось к своему зениту, от его испепеляющего жара не спасал даже шелковый навес, а «имбирный поцелуй», который потягивали Локки и его гостеприимные хозяева, лишь усугублял положение. Конте приготовил для четы Сальвара аналогичные коктейли (хотя имбирного масла в их бокалы налил ощутимо меньше), однако подал их хозяевам яхты, согласно требованиям местного этикета, Грауманн, слуга гостя. Локки к тому времени наполовину опустошил свой бокал. Выпитое ощущалось клубком тепла, которое непрерывно росло и расширялось в его желудке, а также до боли знакомым жжением в горле.

– Итак, о деле, – наконец промолвил он, обращаясь к хозяевам. – Вы оба так добры к нам с Грау, что не хочется долго томить вас неизвестностью. Я готов дать разъяснения по поводу своей миссии в Каморре… если, конечно, это доставит вам удовольствие.

– Поверьте, мастер Фервит, никогда еще у вас не было столь внимательных слушателей, – заверил его дон Сальвара. Благодаря усилиям гребцов их яхта уже прибыла в заводь Плавучего рынка и заняла свое место в ряду других речных судов. В глазах Лоренцо читался живой и жадный интерес. – Так расскажите же нам!

– Ни для кого не секрет, – вздохнул Локки, – что Королевство Семи Сущностей распадается на части.

Супруги Сальвара невозмутимо потягивали свои напитки и ждали продолжения.

– Пока Эмберлинский кантон находится в стороне от основной борьбы, но граф фон Эмберлин и Черный Стол – каждый со своей стороны – делают все, чтобы втянуть наш край в губительный процесс.

– Черный Стол? – переспросил дон Сальвара.

– О, прошу прощения. – Локки сделал еще один маленький глоток из бокала и умолк на миг, борясь с ощущением огня, разлитого по языку. – Этим словом мы называем сообщество наиболее могущественных купцов Эмберлина, а мои хозяева из дома бел Аустеров, разумеется, входят в их число. Сфера деятельности этого сообщества охватывает весь Эмберлинский кантон, за исключением военной политики и налогов. И ему до смерти надоел сам граф и Торговые гильдии в остальных шести кантонах. Они устали от постоянных ограничений. Будущее Эмберлина – за новыми формами торговых предприятий. Старые же гильдии, с точки зрения Черного Стола, – это камень на шее, который тянет их назад.

– Вы употребили слово «их», а не «нас», – проницательно заметила София. – Это что-то означает?

– Вы зрите в самый корень, многоуважаемая донья. – Локки позволил себе еще один глоток, изображая нервозность. – Дом бел Аустеров признает, что гильдии изжили себя, и требуется пересмотреть законы, по которым ведется торговля. Но это вовсе не означает, что мы поддерживаем идею… скажу прямо, смещения графа фон Эмберлина. Все планируется проделать, пока граф с большей частью армии будет представлять интересы своих кузенов в Парлее и Сомнее.

– Святые Двенадцать! – Дон Сальвара помотал головой, словно пытаясь встряхнуть мысли – слишком уж неожиданно прозвучал рассказ вадранца. – Как можно всерьез обсуждать подобные вещи? Эмберлин меньше Каморра, к тому же с двух сторон открыт для подхода с моря. Его очень трудно защищать.

– Тем не менее подготовка ведется полным ходом. Торговые дома и банки Эмберлина вчетверо увеличили свой годовой оборот. Черный Стол активно занимается накоплением золота, считая, что это обеспечит ему мощь. Мои же хозяева считают это ошибочной политикой. – Одним долгим глотком Локки прикончил свой коктейль. – Так или иначе, гражданская война разразится в течение ближайших месяцев, а за ней последует совершеннейший хаос. Страды и Дворимы, Разулы и Стриги – все они собираются с силами и точат ножи. Со своей стороны купцы Эмберлина в отсутствие графа намереваются провести аресты среди знати, захватить флот, объявить мобилизацию «свободных граждан» и прикупить наемников. И все это для того, чтобы отколоться от Семи Сущностей. Поверьте, война неминуема.

– И как связана с этим ваша миссия в Каморре? – спросила донья София, сжимая побелевшими пальцами бокал с выпивкой. Локки не ошибся в ней – эта женщина разглядела самую суть проблемы. Она сразу поняла, что вытекает из рассказа Фервита – самый большой катаклизм за последние два столетия, гражданская война, осложненная экономическим кризисом.

– Видите ли, – Локки выразительно наклонил голову, – мои хозяева из дома бел Аустеров полагают, что у крыс в трюме тонущего корабля крайне мало шансов захватить штурвал. Зато они легко могут сбежать с этого корабля.

3

Центральный пятачок водного пространства занимали высокие железные клетки, опущенные под воду. Некоторые из них служили подставками для деревянных площадок – на них стояли артисты, бойцы с помощниками и их жертвы. В других же, особо тяжелых и прочных, метались, описывая круги, какие-то темные силуэты, которые публика могла видеть сквозь прозрачную сероватую воду. Этот пятачок окружала плотная цепочка лодок с надстроенными платформами.

Сейчас на них выступали «веревочные танцоры», метатели ножей, акробаты, жонглеры и прочие экзотические участники представления. Над водой разносились пронзительные крики зазывал и протяжное пение медных труб.

Популярной частью программы на каждых Игрищах являлись Покаянные Бои, в которых не слишком опасные преступники из Дворца Терпения могли испытать судьбу. Как ни странно, находились смельчаки, которые вызывались участвовать в аттракционе в обмен на смягчение меры наказания или улучшение условий содержания. В настоящий момент сильный мускулистый никавеццо, один из личных телохранителей герцога, наносил им удары. Боец был облачен в черную кожу с блестящими нагрудными пластинами, на голове – стальной шлем, увенчанный свежесрезанным плавником гигантской летучей рыбы. Металлические детали ослепительно сияли и переливались от движений бойца; переступая взад-вперед, он поражал своих противников резкими тычками посоха с набалдашником.

Никавеццо стоял на небольшой, но устойчивой платформе. Вокруг него на расстоянии вытянутой руки покачивались деревянные плотики, на которых балансировали угрюмые тощие пленники с небольшими дубинками. Их было человек двенадцать, и согласованное нападение на никавеццо, скорее всего, позволило бы им справиться с вооруженным мучителем. Но, увы, этим беднягам явно недоставало ума и характера, чтобы объединить свои усилия. Вместо этого они приближались к бойцу поодиночке или группами и быстро выбывали из игры. Резкий выпад никавеццо, звук удара – и очередная жертва падала в воду. Тут же, неподалеку, кружили легкие лодочки, в чью задачу входило вылавливать бесчувственные тела, пока они не ушли на дно. Герцог Каморра не желал, чтобы Покаянные Бои завершались смертельным исходом.

Локки отодвинул от себя опустевший бокал. Конте подхватил его с грацией опытного мастера клинка, разоружающего противника.

– Не торопитесь снова наполнять мой бокал, Конте, – произнес Локки, глядя в спину удаляющемуся слуге. – Вы очень любезны, но погодите немного. – И обернулся к хозяевам: – С вашего позволения, любезные дон и дона Сальвара, я хотел бы преподнести вам пару скромных даров. Один из них – простой знак благодарности за ваше гостеприимство, другой же… Впрочем, вы сами увидите. Грауманн?

Локки щелкнул пальцами; его помощник с готовностью кивнул. Здоровяк Грауманн подошел к небольшому деревянному столику возле бара и поднял два кожаных саквояжа с металлическими уголками и маленькими замочками. Поставив их на пол так, чтобы хозяева могли рассмотреть, Жеан отошел в сторонку, уступая дорогу Локки, который отпер оба саквояжа тонким резным ключиком. Из первого он достал изящный деревянный сосуд, от коего сразу же повеяло какими-то экзотическими благовониями, длиной примерно в фут и полфута в диаметре, и передал хозяину яхты, чтобы дон Сальвара смог прочитать на скромной темной этикетке: «Коньяк Аустерсхолин № 502».

Дон Лоренцо с шумом вздохнул, ноздри его раздулись от волнения. Локки сохранял на лице Лукаса Фервита вежливое и нейтральное выражение.

– Святые Двенадцать, «Пятьсот второй»! Если вам показалось, что я искушал вас расстаться с вашими товарами, прошу принять мои глубочайшие…

– В этом нет необходимости. – Локки вскинул руку, прерывая поток излияний хозяина. – Позвольте преподнести вам этот скромный дар, дон Сальвара, в знак благодарности за ваше вчерашнее отважное вмешательство, а также за ваше отменное гостеприимство, прекрасная дона. Пусть он украсит ваши винные погреба.

– Скромный?! – Лоренцо держал деревянную емкость с таким благоговением и осторожностью, точно это был новорожденный младенец. – У меня имеется лишь «Пятьсот шестой» и два «Пятьсот четвертых». Не знаю, есть ли в Каморре счастливый обладатель «Пятьсот второго»… разве что сам герцог.