Текст книги "Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера"

Автор книги: Сирил Паркинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

«Атропа» вошла в гавань Ла-Валетты 24-го, и Хорнблауэр передал в порт заказ на необходимые ему материалы, который включал (по требованию Мак-Куллума) целую милю полудюймового троса, четверть мили медленного запала и пятьсот футов кожаного «летающего запальника» (что бы это ни было). Он был приглашен на неизбежный обед к губернатору – контр-адмиралу сэру Александру Боллу, который брал остров штурмом в 1798–1800 – и также неизбежно Хорнблауэр взял с собой на этот обед принца Зейтц-Бунау. Именно на этом торжественном обеде он впервые услышал о проблеме, которой в будущем ему пришлось вплотную заниматься – судьбой мальтийских пленников в государствах Берберии. В то время он не уделил этому особого интереса, так как был полностью сосредоточен на исполнении текущей миссии. Когда Хорнблауэр вернулся на корабль, ему сообщили, что произошла дуэль между доктором Айсенбайсом и мистером Мак-Куллумом, в результате которой у мистера Мак-Куллума оказалось простреленным легкое. Из расспросов госпитального хирурга Хорнблауэр узнал, что пистолетная пуля проникла в грудную клетку на уровне пятого ребра (иными словами, возле самого сердца), и что смерти можно ожидать в течение нескольких дней. В бешенстве от того, что дуэль вообще имела место, злой на себя за незнание сложных отношений между противниками, которые привели к ней, Хорнблауэр принял решение принять Мак-Куллума на борт и отплыть в бухту Мармарис на рассвете, в надежде, что по прибытии туда раненый все еще будет жив. Без Мак-Куллума проведение спасательных работ представлялось невозможным. Он был единственным экспертом и единственным человеком, который мог давать указания цейлонским ныряльщикам и понимать, о чем они говорят. Задача сохранить его живым была поставлена перед Айсенбайсом, чей пистолетный выстрел и привел к трагедии. Хорнблауэр заверил доктора, что на кону стоит его собственная жизнь, и что он может быть повешен по обвинению в убийстве. Может, это и не совсем правда, но именно подобная угроза дала Мак-Куллуму шанс выжить. Впрочем, в начале перехода все говорило за то, что он долго не протянет. Между тем, он все еще был жив 8 марта, когда на горизонте показался Родос. В связи с этим Айсенбайс предположил, что пуля не осталась в грудной клетке, а застряла в мускулах спины. Существовал шанс, что ее удастся извлечь, проведя операцию, когда корабль будет стоять на якоре в закрытой бухте. Вечером 8-го такие условия появились – «Атропа» встала на якорь в бухте Мармарис.

Леди Барбара Лейтон, с гравюры Томаса Райта по портрету сэра Томаса Лоуренса, члена Королевской академии, написанного в 1810 г.

Операция была настолько успешной, что удалось извлечь пулю вместе с обрывками одежды, которые она увлекла за собой. Однако сомнения в том, останется ли раненый в живых, по-прежнему оставались, но Хорнблауэр надеялся, что Мак-Куллум сможет, по крайней мере, давать необходимые рекомендации. Он приказал, чтобы лодки протралили район и установили точное место затонувшего судна. От местного мудира (местный турецкий начальник и капитан порта) Хорнблауэр получил разрешение наполнить бочки пресной водой и купить свежих продуктов – удобная причина для того, чтобы подольше оставаться в бухте, пока овощи и другие припасы подвезут на продажу из ближайших деревень. Корпус затонувшего судна был найден без особых трудностей в точке, где он и затонул, и три ныряльщика под руководством Мак-Куллума, который не вставал со своего ложа, смогли точно обозначить его место буями. Корабль лежал на дне килем кверху, и было возможно проникнуть внутрь, проделав пролом в его кормовой части. Деньги хранились в помещении лазарета, позади бизань-мачты и, по-видимому, по-прежнему находились там. Для того, чтобы добраться до них, необходимо было пробить проход в корпусе при помощи взрывчатки – пробить отверстие и при этом не разнести все судно на куски. Поместить бочонок с порохом в необходимом месте было сравнительно легко. Труднее было с запалом. Проблемы могли быть разрешены двумя способами: при помощи длинного кожаного огнепроводного шнура или при помощи «летающего запальника» – отрезка зажженного фитиля, непосредственно присоединенного к заряду. Первый (и наиболее безопасный) способ провалился, вероятнее всего потому, что на нижнем участке, под давлением воды произошло нарушение герметичности кожаной оболочки. Альтернативный способ был весьма рискованным, но иного пути теперь не было. Был сделан бочонок с двойным дном, во внутреннем отсеке которого был аккуратно уложен фитиль, рассчитанный на горение в течение часа. Весь бочонок снаружи был заранее обшит парусиной, а единственное отверстие, после того как подожгли фитиль, было забито затычкой и засмолено. Затем ныряльщики, работая по очереди, должны были установить этот бочонок в нужной точке корпуса затонувшего корабля. Затем, прежде чем раздастся взрыв, шлюпка должна была успеть отойти на безопасное расстояние. Промедление было подобно смерти. А торопливость могла привести к тому, что запал зальет водой и придется повторять всю операцию заново, с другим бочонком. Поскольку Мак-Куллум по-прежнему лежал в койке, Хорнблауэру пришлось лично руководить работами. В отличие от остальных, он понимал, что в тесном замкнутом пространстве бочонка фитиль может гореть быстрее. Взрыв грянул прежде, чем шлюпка успела вернуться к кораблю. Затем ныряльщики вновь спустились на дно и обнаружили серебро. Через некоторое время подъемные работы начались, а эксперт Мак-Куллум уже достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы руководить ими лично.

Было трудно надеяться на то, что все происходящее ускользнет от внимания турок. Мудир все просил Хорнблауэра оставаться в бухте подольше, якобы для того, чтобы защитить местное население от пиратов, однако это был только повод для того, чтобы выиграть время и породить у британцев фальшивое ощущение полной безопасности. Наблюдая с берега за спасательными операциями и сделав правильные выводы, мудир сообщил обо всем вышестоящим властям. В результате турецкий флаг появился над фортом, который господствовал над полуостровом Ада и, таким образом, своим огнем перекрывал вход в бухту. Другой флаг появился над фортом на острове Пэссидж, указывая на то, что и здесь батареи готовы открыть огонь. Не успели британцы заметить все эти приготовления, как у входа в бухту появился старый, но двухпалубный корабль под турецким флагом, который подошел и встал на якорь в четверти мили от «Атропы». Ловушка захлопнулась, а мудир прибыл, чтобы сообщить условия. После того, как он рассказал, что вали(губернатор) прибыл с армией, а корабль – это «Меджидие» (56 пушек), с экипажем в тысячу человек, турок передал предложение вали. Если Хорнблауэр выдаст все сокровища, которые ему удалось поднять, ему будет позволено оставить себе все деньги, которые он еще сможет поднять.

Поскольку к тому времени две трети золота и почти все серебро уже были подняты на борт «Атропы», а поднять остальное было почти невозможно, это предложение не представлялось особенно интересным. К сожалению, единственной альтернативой представлялось сражение против превосходящего противника и (вне зависимости от его результата) официальный выговор за инициирование международного конфликта. Хорнблауэр и «Атропа» попали в худшее положение, которое только можно было придумать. По случайному совпадению это было в мартовские Иды – 15 марта.

Возможным выходом из создавшегося положения были: ночной бриз, поднимавшийся сразу после полуночи, блеклый свет восходящей Луны и тщательное изучение карты. Если «Атропа» неожиданно вступит под паруса и пройдет к выходу между мысом Сари и скалой Кайя, то у нее появится шанс улизнуть. Все это время шлюп будет находиться под огнем береговых батарей, но предпринимаемый маневр станет настолько неожиданным, что может сбить артиллеристов с толку, так как этот проход в нормальных условиях считается слишком узким и непроходимым для любых судов. Хорнблауэр негромко отдавал приказы, и их передавали дальше шепотом, команда тихо разбежалась по своим местам, одни – к талям и кабестану, другие – к шкотам и брасам. По сигналу якорный канат был перерублен, а паруса – подняты. На все это ушли считанные секунды. «Атропа» успела набрать скорость прежде, чем на «Меджидие» подняли тревогу. Британский шлюп вышел за пределы огня, прежде чем турки приготовились к стрельбе. Оставались еще береговые батареи и одного пушечного выстрела с «Меджидие» было достаточно, чтобы поднять их по тревоге. Чтобы увеличить дистанцию до острова Пэссидж, Хорнблауэр подвел «Атропу» под самый мыс Сари. Это само по себе было подвигом, на который немногие моряки решились бы и при свете дня. Проделать же подобное ночью, да еще и под обстрелом, казалось настоящим самоубийством, но все обошлось, а растерявшиеся турецкие пушкари не смогли попасть в цель ни одним ядром. Деньги (200 000 фунтов стерлингов золотом и серебром) были благополучно выгружены в Гибралтаре 8 апреля 1806 года, а после были доставлены в Англию. «Атропа» же перешла в распоряжение адмирала порта, которому шлюп был необходим для выполнения специального задания.

Во время войн с Францией, когда Испания обычно сражалась на ее стороне, британский Средиземноморский флот весьма зависел от поставок снабжения из Берберийских стран – пиратских королевств Северной Африки – Марокко, Алжира, Туниса и Триполи. Арабские корсары вели в Средиземном море непрекращающуюся войну против малых христианских государств, захватывая суда и грабя побережье Генуи, Сардинии, Неаполя, Сицилии и Ионических островов. Всех захваченных пленных продавали в рабство и европейские филантропы в ответ на британские предложения о запрете торговли африканскими невольниками, были склонны спрашивать, почему англичане не столь сильно озабочены судьбой белыхрабов? Фактом было и то, что пираты не нападали на британские суда. Это давало британским купцам значительные преимущества по сравнению с остальными грузоперевозчиками. Они могли предложить большую безопасность, меньшие выплаты по страховке и более низкие фрахтовые ставки. Что же касается крепости Гибралтара и здешней базы флота, то они не могли бы существовать без регулярных поставок припасов из таких портов как Оран и Тетуан. Хорнблауэр сам был послан в Оран за грузом живого скота в 1796 году и хорошо знал про этот маршрут, связывающий Гибралтар с Берберийским побережьем. В отношениях с этими арабскими государствами, британцы чередовали угрозы с подкупом, всегда стараясь избежать возможного конфликта. Ситуация несколько изменилась после того, как Британия оккупировала Мальту, так как мальтийцы, некоторые из которых до этого попали в рабство, теперь должны были считаться британскими гражданами. Побережье Мальты, усеянное фортами и похожими на форты укрепленными поместьями, в прошлом часто подвергалось нападениям, которые, однако, прекратились с тех пор, как над островом был поднят британский флаг. Однако это не помогло мальтийским пленникам в Тунисе и Алжире, поэтому их родственники продолжали оказывать давление на губернатора Мальты. Поскольку он не мог принять решение самостоятельно, он, в свою очередь, написал об этом губернатору Гибралтара. Теперь же приказы Хорнблауэру вручил адмирал порта, а губернатор объяснил капитану, в чем суть дела. По большей части пленниками арабов становились мальтийские рыбаки, однако несколько более состоятельных граждан острова были захвачены на бриге в проливе между Валеттой и Палермо. Этот приз попал в руки тунисского корсара в 1796 году. Когда остров еще находился под властью рыцарей-иоаннитов. Могущество же этого рыцарского ордена к тому времени упало столь сильно, что они немногое могли сделать для того, чтобы защитить своих граждан или, хотя бы заплатить за них выкуп. После оккупации острова французами, а затем – англичанами, дало мальтийцам новые темы для размышления. Лишь к 1805 году они начали считать британское владычество (возможно) постоянным и только к 1806 году они пришли к пониманию, что мальтийские пленники в Берберии теперь могут считаться английскими гражданами. До заключения окончательного мирного договора, юридическая сторона вопроса была по-прежнему открыта для обсуждения. Тем не менее, аргументы мальтийцев были весомы, и адмирал Болл хотел сделать для жителей острова все возможное, для людей, которых он здесь встретил и полюбил. Некоторые из них попали в рабство еще десять лет назад, однако приходили новости о том, что они все еще живы, причем некоторые жили в самом Тунисе. Вероятно, за них можно было внести выкуп, однако Болл был против этого, так как не хотел создавать неудобный прецедент. Он полагал, что могут быть предприняты переговоры, подкрепленные некоторой военной силой, в ходе которых могла бы быть предложена некоторая оговоренная скромная плата. Соглашаясь с его мнением, адмирал порта выбрал для выполнения самого задания Хорнблауэра. Каждый должен был отметить, что спасение им сокровищ со дна бухты Мармара было отличным примером сочетания смекалки и хорошей морской практики. Если кто-то и мог освободить пленников, так это был именно он.

До сих пор существовала опасность, что Хорнблауэра скорее будут считать секретным агентом, чем боевым моряком. За ним уже закрепилась репутация неплохого лингвиста, и ходили слухи о его подвигах (реальных и мнимых) в качестве рыцаря плаща и кинжала. Все это могло осложнить его дальнейшее продвижение к высшим командным должностям. Он должен был видеть негативную сторону роли, которая была для него предназначена, но приказ есть приказ. Имея неполный год старшинства в капитанском списке, он вряд ли мог рассчитывать, что его желания будут учитываться, а предпочтения – обсуждаться. Приказы, которые он получил 21 апреля, были ему столь же ясны, сколь и неприятны. Он должен был проследовать на Мальту и там собрать всю необходимую информацию о людях, которых он должен был спасти из плена. Ему была выделена некоторая сумма денег, которую он мог использовать при проведении переговоров. Затем ему предстояло посетить Тунис и обеспечить освобождение лиц, перечисленных в списке, а затем доставить их на Мальту. После окончания этой миссии, он должен был присоединиться к флоту под флагом главнокомандующего в одной из точек рандеву, установленных общими приказами. Хорнблауэру предписывалось постоянно помнить, что бей Туниса находится в состоянии мира с Британией и, следовательно, избегать каких-либо действий, которые могли бы нарушить дружественные отношения между беем Туниса и королем Георгом III. «Атропа» вышла из Гибралтара 22 апреля и вошла в гавань Валетты 4 июня. Доложившись губернатору, Хорнблауэр вскоре получил список восьмидесяти четырех пленников, одиннадцать из которых во время захвата еще были детьми, а трое – настолько старыми, что представлялось маловероятным, чтобы они все еще оставались в живых. Из восьмидесяти одного человека, которых он мог надеяться спасти, было девять женщин и четыре молодые девушки. По существовавшей в те времена таксе, сумма выкупа за такое количество пленников составляла около 74 500 испанских долларов. Болл мог выделить для этого не более 10 000 долларов, и Хорнблауэру оставалось только согласиться с тем, что это – предел, на который он может рассчитывать. Он пообщался также с родственниками некоторых пленников. Одна из семей – Беззина – занимавшая на острове видное положение, очень тревожилась за судьбу своей дочери, которой в то время должно было исполниться семнадцать. Отцы смогли рассказать ему, где именно, по их мнению могут находиться пленники. Было еще множество встреч, после которых Хорнблауэр уже более или менее четко представлял себе, что значит рабство, если не для самих жертв, то, по крайней мере, для их родственников. Он собирал всю возможную информацию о Тунисе и, очевидно, пришел к выводу, что угрозы будут бесполезны, а уговоры – бессмысленной тратой времени. Ему предстояло найти иной выход и, судя по тому, как разворачивались дальнейшие события, он его нашел. Единственное, что вызывает раздражение, так это то, что его план и сегодня остается для нас таким же секретным, каким он был в тот жаркий июньский день 1806 года, когда «Атропа» покидала Мальту. Мы знаем лишь, что шлюп вернулся в Ла-Валетту 30 июля и Хорнблауэр представил губернатору следующий рапорт:

Корабль Его Величества «Атропа»

Валетта, 30 июля.

Сэр!

Имею удовольствие поставить Ваше превосходительство в известность о том, что я имею на борту и готов высадить на берег семьдесят семь жителей Мальты, которые до последнего времени удерживались в рабстве в окрестностях города Тунис и самом городе. Несколько из пленных мальтийцев умерли в неволе, так что я полагаю, что вернулись все пленники, оставшиеся в живых, за исключением двух молодых женщин, которые предпочли остаться в Тунисе. Имена умерших перечислены в представленном приложении I, имена освобожденных – в приложении II, а имена тех, кто остался в Тунисе – в приложении III. В списки не внесены имена нескольких детей, урожденных в плену и до сих пор ожидающих обряда крещения. Таковых на момент погрузки наличествовало семеро, и еще один ребенок родился во время перехода из Туниса.

Должен также доложить, что бея Туниса удалось убедить освободить этих несчастных людей без какого-либо выкупа, в качестве жеста дружбы по отношению к Его Величеству, под опекой коего ныне счастливо обретаются Мальтийские острова. Таким образом, деньги, предназначенные для выкупа, будут возвращены в казначейство.

Также имею честь доложить, что 19 июня «Атропа», под моим командованием, была обстреляна тунисским 28-пушечным фрегатом «Ибрагим». В ходе последующего боевого столкновения «Ибрагим» лишился мачт и вынужден был выброситься на мель у побережья острова Лампедуза. Впоследствии стало ясно, что атака произошла по ошибке, так как капитан «Ибрагима» принял «Атропу» за торговый корабль государства, с которым бей Туниса находится в состоянии войны. Когда ошибка выяснилась, я предложил «Ибрагиму» помощь и имею удовольствие сообщить, что этот корабль был снят с мели и смог достичь Туниса под временным такелажем. Повреждения на «Атропе» были сравнительно легкими и лишь три моряка были легко ранены. «Ибрагим» понес более серьезные потери, и мне дали понять, что девять человек из состава его экипажа были убиты, а шестнадцать – ранены, а сам корабль нуждался в постановке в док. Бей Туниса в полной мере ознакомлен с обстоятельствами столкновения, и я счастлив доложить, что он нисколько не считает меня виноватым. Он жаждет поддерживать дружественные отношения с Его Величеством и просил меня заверить в том, что ни одно мальтийское судно в дальнейшем не будет атаковано ни одним кораблем под флагом Туниса. Мною составлен также более детальный рапорт на имя адмирала порта Гибралтар, под командованием коего я нахожусь, для дальнейшей пересылки, если он сочтет таковую необходимой, главнокомандующему.

Честь имею оставаться, etc.

Горацио Хорнблауэр

Этот рапорт является настоящим шедевром недомолвок, и несмотря на то, что его второй рапорт содержит несколько больше деталей – список раненных, перечень полученных повреждений, отдано должное сообразительности и мужеству мистера Джонса (первого лейтенанта), мистера Стила (второго лейтенанта), штурмана мистера Тернера, мичманов Смайли и его Высочества князя Зейтц-Бунау, – в нем, тем не менее, ничего не говорится про обстоятельства, при которых были освобождены пленники. Два факта представляются более значительными, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, вся операция заняла около семи недель. Поскольку Мальту и Тунис разделяют лишь чуть более двухсот пятидесяти миль, а Лампедуза находится почти в половине этого расстоянии от Мальты, но в противоположно направлении, очевидно, что сам процесс освобождения пленников (что бы это ни было) занял порядочное время. Во-вторых, ошибка тунисского фрегата в определении национальной принадлежности «Атропы» была вызвана, скорее всего, тем, что шлюп шел под чужим флагом. Таким образом, действительно полный рапорт Хорнблауэра был сделан в устной форме и получил такое же устное одобрение, о чем не осталось никаких документальных следов. Какова бы ни была подлинная история, в результате был достигнут успех, достаточный для того, чтобы Хорнблауэр приобрел на Мальте чрезвычайную популярность. Нам ничего не известно, как этот успех отмечался непосредственно после его возвращения из Туниса, но при его возвращении на Мальту в 1829 году его посетила депутация мальтийцев, которые, если бы не он, могли бы умереть в рабстве. Конечно, хотелось бы узнать больше о тех двух девушках, которые предпочли остаться в плену! Тем не менее, представляется весьма сомнительным, чтобы мы когда-либо узнали всю эту историю.

«Атропа» должным образом предстала перед лордом Коллингвудом у северной оконечности Сардинии, близ мыса Перро. 9 августа были получены свежие приказы провести разведку у средиземноморских берегов Испании и доложить, что сделано для того, чтобы восстановить потери испанского флота при Трафальгаре. Хорнблауэр внимательно осмотрел Малагу, Мотриль и Альмерию, но не обнаружил ни единого военного корабля. Оставалась Картахена, где располагалась военно-морская база, и «Атропа» подошла к этому порту 23 августа. С салинга увидели четыре линейных корабля и один фрегат, стоящие во внутренней бухте, однако ни на одном из этих кораблей не были подняты реи. Еще один фрегат, готовый к выходу в море, находился во внешней гавани. Это оказалась «Кастилья» (44 пушки), которая действительно вышла из порта в надежде перехватить «Атропу». Хорнблауэр отвернул к востоку и вскоре понял, что он может удерживать позицию на безопасной дистанции. Дважды ветер слабел, и пришлось отдавать рифы. На второй раз мистер мичман князь (как коротко называли королевского племянника) попробовал выполнить глупый трюк на рее, потерял равновесие и упал за борт. Если бы он не задел о пружинящие ванты, то разбился бы насмерть. Что же касается Хорнблауэра, то ему пришлось выбирать – рискнуть кораблем или оставить в море родственника Георга III. Моментально приняв решение, он бросил за борт спасательный буй, приказал перебрасовать бизань-марсель на работу назад и спустить шлюпку. Пока шлюпка спасала упавшего, Хорнблауэр приказал поднять сигнал, как будто бы сообщая что-то британскому кораблю, находившемуся на ветре за горизонтом. Уловка удалась и «Кастилья» легла в дрейф, опасаясь, что будет отрезана от своей базы. Королевский отпрыск был спасен и тут же наказан за свою глупость боцманской тростью. Между тем, Хорнблауэр решил установить наблюдение за «Кастильей». Он делал это всю ночь и держался на ветре у испанца весь следующий день, корда тот направился (по-видимому) к Минорке. Ситуация неожиданно изменилась когда еще какие-то паруса показались под ветром впереди по курсу «Кастильи». Оказалось, это был небольшой конвой под эскортом малого британского фрегата «Соловей» (28 пушек) под командованием капитана Форда. Испанский капитан решил вступить в бой, сблизившись с «Соловьем» прежде, чем «Атропа», находящаяся с наветренной стороны, сможет вмешаться. К своему ужасу Хорнблауэр понял, что Форд также решил сблизиться с неприятелем, не дожидаясь, пока «Атропа» сможет оказать ему хоть какую-то помощь. Через некоторое время «Соловей» превратился в руину: стеньга его грот-мачты была сбита, а фок-мачта пошла за борт. Оставалось одно – брать «Кастилью» на абордаж и надеяться, что Форд сообразит сделать то же.

Эта тактика сработала, и испанцы были сломлены двумя волнами атакующих, по одной с каждого борта. 10 сентября с большим трудом «Соловей» и приз удалось доставить в Палермо, куда незадолго перед этим прибыл флагманский корабль с лордом Коллингвудом на борту. Хорнблауэр между тем направил все силы своей команды на то, чтобы отремонтировать, заново оснастить и выкрасить корабль. Как показали последующие события, лучше бы он этого не делал. Когда все работы были закончены, «Атропа» попалась на глаза Фердинанду, королю Неаполя и Сицилии, когда он ехал с визитом на флагман. К тому времени этот бездарный монарх уже потерял Неаполь, а Сицилия осталась в его распоряжении только благодаря поддержке английского флота. Тем не менее, он указал британскому послу, лорду Уильяму Бентинку, что король, владеющий островом, должен иметь свой флот и попросил, чтобы «Атропа» была передана под неаполитанский флаг. Нуждаясь в дружбе с королем Неаполя в те трудные времена, когда верными Британии оставались лишь немногие союзники, более того, опасаясь, что Фердинанд заключит с Наполеоном сепаратный мир, лорд Уильям Бентинк рекомендовал лорду Коллингвуду передать шлюп Его Величеству королю Неаполя и Сицилии. Тот с сожалением согласился, послал за Хорнблауэром и рассказал капитану о принятом решении. Если бы Хорнблауэр согласился перейти во флот Сицилии, то стал бы коммодором. Он немедленно отказался, но его первый лейтенант, недалекий Джон Джонс (девятый) согласился стать капитаном – не имея других надежд на повышение в чине. С ним ушли еще два десятка добровольцев. Все это, конечно, были неважные моряки. Остальных распределили по другим кораблям средиземноморского флота. Принц Зейтц-Бунау, для которого нашли место на флагманском корабле, прощался с Хорнблауэром и «Атропой» со слезами на глазах. Сам же Хорнблауэр отправился в Англию на транспорте «Орел». Он сошел на берег в Портсмуте 13 декабря, после бурного перехода, сопровождавшегося противными ветрами.

Несомненно, на этом этапе своей карьеры Хорнблауэр испытывал горечь. Он превратил «Атропу» в отличный корабль – и это при довольно посредственном офицерском составе. Ему удалось успешно выполнить две важные и сложные миссии, ни одна из которой так и не стала известна широкой общественности. Наконец, он сыграл решающую роль в захвате испанского фрегата. Но и здесь Хорнблауэру не повезло. К его несчастью, он был (и все еще оставался) младшим по стажу капитаном и Форд, заботясь о том, чтобы приписать основные заслуги себе, написал рапорт о взятии «Кастильи» в котором про действия «Атропы» говорилось – по меньшей мере – двусмысленно. Это письмо появилось в «Газетт» и звучало следующим образом:

«… Когда во время боя «Соловей» сошелся вплотную с неприятелем, я приказал подать сигнал на «Атропу», чтобы та атаковала противника с более близкого расстояния. Этот сигнал был выполнен капитаном Хорнблауэром, который не убрал марселей, ни даже брамселей, пока не оказался на дистанции открытия огня. После получасового нахождения под тяжелым обстрелом врага, который принес нам тяжелые повреждения и потери, мы почувствовали облегчение, увидев «Атропу» по другому борту неприятеля. Незадолго до этого наш якорь зацепился за форштаги испанского корабля, но партии моряков с топорами, под командой мистера Джона Хаггинса, штурманского помощника, удалось быстро его освободить. Изменение относительных позиций кораблей позволяло нам абордировать неприятеля, поэтому я вызвал абордажную партию и повел их через наш бушприт на неприятельский бак. Враг оказывал ожесточенное сопротивление, которое все еще продолжалось, когда капитан Хорнблауэр в свою очередь, атаковал корабль противника с незащищенного борта. Вскоре после этого вражеский корабль спустил флаг и оказался «Кастильей», тяжелым фрегатом, вооруженным сорока четырьмя пушками. Я весьма обязан капитану Хорнблауэру за его своевременную помощь в этой операции, значительные заслуги в успешном осуществлении которой должны быть признаны мистеру Ричарду Лукасу, первому лейтенанту «Соловья», под непосредственным управлением которого… etc., etc».

Не искажая фактов в полном смысле этого слова, Форд избрал не вполне уместную тактику, намекая, что помощь «Атропы» могла бы быть полезной, не приди она слишком поздно. На самом же деле, ему не удалось опознать противника перед схваткой и он маневрировал так, чтобы побыстрее захватить неприятеля в одиночку – прежде, чем «Атропа» успела бы сделать хоть один выстрел. Если бы Форд действовал по здравому размышлению, то он должен был бы тянуть время и держаться в стороне от «Кастильи» до тех пор, пока «Соловей» и «Атропа» не смогли бы действовать вместе, принуждая «Кастилью» разделить огонь между ними. Потери, понесенные «Соловьем», оказались, по большей части, ненужными – десятками человеческими жизнями пожертвовали впустую. Много ли читателей «Газетт» смогли увидеть все это между строк донесения Форда? Во всяком случае, в числе наиболее проницательных читателей не оказалось лордов Адмиралтейства, которые произвели Лукаса в капитан-лейтенанты. Не оказалось догадливых и среди директоров Патриотического Фонда, которые сочли необходимым преподнести Форду золоченую шпагу стоимостью в сто гиней, а Хорнблауэру – почти такую же, но в два раза дешевле. Если и был человек, который во всем прекрасно разобрался, так это лорд Коллингвуд, чья рекомендация оказалась решающей для их лордовских светлостей при выборе для Хорнблауэра нового назначения. Все еще не знающий об их решении и сожалея о судьбе «Атропы», Хорнблауэр высадился в Салли Порт и нанял носильщика с тачкой, чтобы тот завез его багаж на Хайбери-стрит. Мария сама открыла ему двери и рассказала, что дети заболели. Послали за аптекарем, но он так и не пришел. Хорнблауэру пришлось самому установить диагноз. У обоих была оспа…

Сын и дочь, Горацио и Мария, умерли друг за другом и были похоронены на кладбище при церкви, в которой венчались их родители. Двойные похороны прошли 18 декабря под звон колоколов церкви Фомы Беккета. Рождество в тот год было грустным, а Хорнблауэр мало что мог сказать и еще меньше – сделать. Мария же находилась в прострации, долго болела, и прошло несколько недель, прежде чем мужу удалось объяснить ей, какого успеха он добился: письма в «Газетт», комментарии в газетах, целый параграф в «Нэвэл Кроникл», вручение золоченой шпаги. Единственной же по-настоящему важной новостью для Горацио стало письмо, которое он получил 5 февраля 1807 года – о назначении его командиром фрегата «Лидия» (36 пушек), оснащение которого проводилось в Чатеме. С некоторым облегчением он воспринял приказ направиться на корабль немедленно. Это еще не означало окончательного прощания перед возвращением в море. У него наверняка еще имелся шанс зайти на «Лидии» в Портсмут перед началом дальнего похода. Но сейчас главным было избавиться от душной и тяжелой атмосферы Хайбери-стрит. К Марии он испытывал безгранично глубокую симпатию. Чего же ему не суждено было ощутить по отношению к ней – ни теперь, ни когда-либо раньше – так это любви.