Текст книги "Синдик"

Автор книги: Сирил Майкл Корнблат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 14

– Оставь огонь, – Чарлз резко бросил Кеннеди. Коротышка собирался на ночь его затушить.

В голосе этого лунатика послышались нотки ужаса:

– Они тебя побьют. Если огонь оставить на ночь, то они гебя станут лупить. Огонь и тьма – это единство и противоположность. – Он начал улыбаться. – Огонь – это отрицание тьмы. Ты только измени знак, и все поменяется на 180 градусов. Но чтобы поменять все на 180 градусов, ты сначала должен повернуть на 1 градус. А для того, чтобы повернуть на один градус, сначала нужно повернуть на полградуса.

Он уже весь сиял, совершенно забыв об огне. Чарлз осторожно притушил его, прикрыв парой плоских камней уголек, в котором незаметно жил будущий огонь.

Орсино вытянулся на песке, накрыв рукой маленький холмик, под которым было закопано пять фунтов бездымного пороха.

Кеннеди счастливо улыбался, продолжая молоть свою чепуxy, скорее всего забыв, с чего он начал. Обычно так и бывало.

На фоне сумерек в щели между кольями показался чей-то профиль.

– Заткнись, дурак, – недовольно произнес голос, но Кеннеди его не услышал. Сквозь колья пролетел дротик и воткнулся в землю в полудюйме от бедра кузнеца. Лунатик отскочил, а копьеносец засмеялся. – Заткнись! Огонь потушен? Отправляйся спать. Работать будешь завтра.

Кеннеди, весь дрожа, перевернулся, бормоча что-то себе под нос. В него снова бросили дротик, на этот раз просто ради забавы, но не попали. Копьеносец рассмеялся и ушел.

Чарлз этой игры почти не замечал. Все его мысли были заняты тлеющим угольком под камнями. Уже семь ночей он хранил такую искру и только дважды она продержалась больше часа. Сегодня – сегодня она просто обязана прожить дольше. Сегодня была последняя ночь месячного цикла молодой колдуньи, во время которых она теряла – или думала, что теряла – что для них было одно и то же, свою божественную силу.

«Примитивные дикари!» – обозвал он их молча про себя.

Жизни бы не хватило, чтобы изучить все тонкости их культуры – как, например, исполнение приговора за нарушения законов колдовства. Его первый порыв – взорвать забор и удрать – перерос в сложный план, в деталях продуманный им и Мартой.

Девочка убедила его, что эта колдунья с помощью своей божественной силы сможет выследить их в темноте – за исключением четырех дней в месяц, и он в это поверил. На саму Марту это ограничение пока не действовало, и фактически это второе зрение у нее было острее, чем у сестры, из-за ее девственности. Если ночью его будет вести Марта, а колдунья будет лишена своих способностей, то у них была бы неплохая фора. Рука его дотронулась до корзины, под которой был спрятан кусок зажаренной оленины.

– Но, Марта, ты уверена, что ты… что ты сама себя не обманываешь? Ты уверена?

Он почувствовал, как она усмехнулась по ту сторону забора.

– Ведь ты уверен, что тебе хочется, чтобы здесь был дядюшка Фрэнк, и ты смог бы с ним посоветоваться, не так ли, Чарлз? Ты наверняка много о нем думаешь.

Конечно, он о нем думал. Конечно, он хотел посоветоваться. Внезапно вспотев, Чарлз вытер рукой пот со лба.

Кеннеди не мог идти с ними по двум причинам. Во-первых, он не мог за себя отвечать. Во-вторых, он должен был служить прикрытием для Орсино. Они были довольно похожи – по фигуре, возрасту и цвету кожи. Теперь у Чарлза была борода, достаточно скрывавшая черты его лица, а два года отсутствия должны были сгладить воспоминания о Кеннеди. Если бы его стали расспрашивать, Чарлз мог бы выйти из положения, сымитировав его помешательство. А еще с ним будет Марта. Если произойдет самое худшее, она вовремя сообщит ему, и им останется только получить хотя бы удовольствие умереть в бою.

– Чарлз, единственное, что я не могу понять, так это – та женщина, Ли. Она что, заколдовала ее? Тебе не следовало бы в это впутываться!

– Послушай, Марта, мы уже в это впутались. Это не колдовство, точно. Но я все равно знаю, как снять это заклятие, и она будет на нашей стороне. Мы должны попасть в Нью-Порстмут. Там столько воды, сколько ты никогда не видела, не слышала и тебе даже не снилось, и только там есть лодки, на которых эту воду можно переплыть.

– А можно, я взорву? Если ты разрешишь взорвать, я перестану скулить!

– Посмотрим.

Она тихо хихикнула в темноте. – Ладно, – проговорила она. – Нельзя, так нельзя.

Он подумал, каково было бы быть женатым на женщине, которая может чувствовать малейшую ложь или недоговоренность, и внутренне содрогнулся.

Кеннеди уже храпел, а сумерки перешли в полную тьму. На небе, наполовину скрытая облаками, светила молодая луна. Он проковылял по песку и вслушался сквозь эту тьму в слабый звук. Это были шаги маленьких лапок лесной крысы, бегавшей по траве от одного кусочка еды к другому. Ей все не удавалось схватить стою жертву, как вдруг раздался шум крыльев, и большая темная сова спикировала вниз и вцепилась когтями в коричневатую шкурку. Крыса распрощалась с жизнью, и сова в тишине взлетела на ветку, замерев на одной ноге, пьяно покачиваясь и светя в ночь своими огромными желтыми глазами.

«Это будет так же неожиданно, – подумал Чарлз под грузом внезапно нахлынувшего на него отчаяния. – Полусумасшедший ребенок и ты, искренне пытающиеся перехитрить и опередить в лесу этих дикарей. Если бы только этот маленький обман дал мне возможность захватить джип! Но на машину рассчитывать не приходилось. Даже поработав с металлом, она убедила себя в том, что она – единственная, кто помогает Чарлзу; в длинных устных преданиях, служивших ей учебником колдовства, был какой-то такой прецедент. На джип рассчитывать не приходилось… Сейчас она, должно быть, развешивает у некоторых лачуг виноградную лозу».

– Схватив факелы, они ее заметят, и им сделается плохо. Я, конечно, не знаю, как правильно ее развешивать, но они все равно этого не знают. Это их задержит. Если же она выйдет из дома – а может, она и не выйдет, ей станет ясно, что лоза не действует, и тогда она пошлет за нами мужчин. Но мы уже будем далеко. Чарлз, ты уверен, что я взорвать не смогу? Эх, мне кажется, ты уверен. А можно, я что-нибудь взорву, когда мы будем в Нью-Портсмуте?

– Если мне удастся это устроить.

Она вздохнула:

– Мне кажется, это нужно устроить.

Было слишком тихо, и ему эта тишина была невмоготу. В лихорадочной спешке он выкопал порох и мясо. Под слоем песка была жирная глинистая земля. Чарлз выкопал несколько пригоршней земли, смочил ее единственной бывшей в его распоряжении жидкостью и сделал из нее некое подобие пасты. Он прошел к кольям, решив их взорвать, и выкопал ямку в глине под ними. Осторожно проделав свой маршрут от «склада» пороха к забору раз пять, он подготовил мину, прикрыл ее глиной и укрылся за плоскими камнями очага. Уголек все еще тлел, и он прутиком пошевелил его.

Она уже была там, шепча:

– Чарлз?

– Я здесь. Все в порядке?

– Да. Давай взрывать.

Он взял оставшийся порох и, на мгновение замкнувшись, проложил пороховую дорожку к мине через всю свою тюрьму. Орсино низко пригнулся и прижал тлеющий прутик к черной полосе, выделявшейся на более светлом песке двора.

Казалось, взрыв мог разбудить весь мир. Кеннеди проснулся, завопив, миллионы птиц взлетели со своих гнезд со страшным клекотом. Чарлза больше заботила огромная туча дыма, чем этот шум; он схватил оленину и бросился в зияющую в заборе дыру. Что-то обожгло ему кожу, как будто ее присыпали перцем: он зацепился за какой-то сучок. Чья-то ладонь схватила его за руку – чья-то маленькая ладошка.

– Ты оглушен, – произнес Мартин голос, звучавший откуда-то издалека. – Пошли, быстро! Ну! Это был отличный взрыв!

Она повела его через лес и кустарник – очень быстро. Все время, пока он шел прямо за ней, он ни разу не наступил и ни разу не наткнулся на дерево. Бессознательно смущенный своей завис имостью от ребенка, Чарлз попытался некоторое время идти сам – и тут же отказался от этой мысли. Он с издевкой подумал о копьеносцах, которые пытаются преследовать их в этой темноте, и чуть было не засмеялся.

Их поход к берегу отличался невероятной скоростью. За сутки они остановились только дважды – чтобы перекусить и напиться воды из ручья. Чарлз пошел впереди, ведь нельзя было бесконечно позволять десятилетней девчонке вести его из последних сил. Оба они жестоко поплатились за этот ужасный темп. Лицо девочки было похоже на голый череп, глаза ее покраснели, губы высохли и потрескались. Он спросил ее, когда они взбирались на поросший куманикой крутой пятидесятиградусный склон:

– Как ты? Когда это кончится?

– Скоро, – выдавила она. – Ты знаешь, что мы трижды едва увернулись от них?

Он смог только покачать головой. Марта посмотрела на него воспаленными красными глазами.

– Это было нетрудно. – хрипло сказала она. – Когда твои внутренности переполнены ядом, это не трудно, трудно наполнить себя ядом.

– Но тебе это удалось!

Она усмехнулась и что-то пропела, что – он понять не смог.

 
Дочке всего лишь девять на тринадцать лун,
А чашу смерти она должна испить.
Трижды три лиги она промчит
По склонам вверх и вниз…
 

Она добавила:

– В прошлом голу. Чтобы проверить, есть ли во мне божественная сила, я бежала, карабкалась, прямо кишки выпадали. В этом году после недели голодания я догнала оленя.

Чарлзу пришла в голову глупая мысль, что эта божественная сила действительно того стоила.

Они потеряли счет дням и ночам, когда на рассвете, поднявшись на гору, они увидели море. Девочка выдохнула. Все в порядке. Она не пустит их дальше. Она стерва, но не дура. Девочка упала прямо там, где стояла. Чарлз, слишком усталый, чтобы впадать в панику, пощупал ей пульс и решил, что она просто стоя заснула. Он тоже уснул.

Орсино проснулся, когда его ноздрей коснулся прекрасный аромат. Он пошел на запах, ведомый чувством голода, и спустился по противоположному склону до причудливых скал – двух столбов с перекрытием, напоминавших греческую букву «пи» и почти скрытых нанесенной ветром землей и растительностью. Он мог бы покопаться в своей памяти и вспомнить, что это было древнее погребение, но по запаху он чувствовал, что там было что-то еще.

Марта склонилась над костром, над которым нагревались камни. Рядом с ней стоял лубяной горшок, смазанный глиной. Пока он смотрел, она подняла двумя зелеными прутьями докрасна раскаленный камень и положила его в горшок. Там что-то закипело и долго шипело. Именно оттуда и доносился этот запах.

– Завтрак? – не веря своим глазам, спросил Чарлз.

– Кроличье рагу. Здесь много звериных троп к водопою, много коры, много зеленых веток. Я сделала силки, и два старых жирных дурачка уже тушатся там целый час.

Они молча отдирали мясо от костей. Наконец, она проговорила:

– Нам здесь оставаться нельзя. Слишком близко от берега. А если мы отойдем подальше, там будет она. И другие. Мне надо подумать. – Она выплюнула жирный кусок. – Там Англия. Пойдем вдоль берега. Сделаем плот или украдем лодку, и переплывем эту воду. Только тогда можно будет остановиться. Тебе нельзя со мной спать спать еще трижды тринадцать лун, или я утрачу свою божественную силу. Думаю, мы можем подождать. Я слышала об Англии и английском языке. У них не осталось очагов. Мы сможем взять себе столько рабов, сколько захотим. Они много кричат, но драться не умеют. И ни у одной из их женщин нет божественной силы. – Она взглянула на него, поддразнивая. – Ведь ты не захочешь их женщину, правду? Не захочешь, если у тебя будет женщина, обладающая божественной силой, даже если надо будет подождать?

Он посмотрел вниз и медленно проговорил:

– Ты знаешь, что я имею в виду не это. Марта. Мое место – среди людей далеко отсюда. Я хочу вернуться туда. Я думал… думал, что тебе там тоже понравится.

Лицо ее искривилось. Он не смог продолжать, особенно словами.

– Загляни в мои мысли. Марта, – попросил он. – Может, тебе удастся увидеть, что это для меня значит.

Она пристально и долго глядела на него. Наконец, она встала с непроницаемым лицом и сплюнула в огонь.

– Как ты думаешь, для чего я тебя спасла? Для нее? Не для себя? Спасайся-ка дальше сам, уважаемый. Я пойду своим путем вдоль берега. Англия – для меня, и я не хочу твоего малейшего присутствия. Если мои проклятья действовали на вас, я бы вырвала ими твои кишки, проклятый иностранец.

Она пошла вниз, изможденная ругающаяся фигурка, с надменным вызовом в быстрой вихляющей походке. Чарлз сел, провожая ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась в кустах.

«Ты думаешь, я спасла тебя для чего? Для нее?» – она кое в чем ошиблась. Он резко вскочил и бросился за ней, но не смог пробиться сквозь кусты. Чарлз медленно взобрался обратно к пещере и уселся под ее сводами.

Обмазка лубяного горшка треснула в самом уголке, и вода вытекла. Внутренние его стенки были покрыты жиром. Огонь потух, и он понял, что даже не представляет себе, как ей удалось его разжечь. Она поймала кроликов. Как? Где? Как выглядят эти силки, и как их сделать? Как найти кроличью тропу? Надо было ему лучше учиться!

Чарлз провел утро в попытках соорудить простейшую ловушку из обломков коры или веток. Ничего не вышло. Ветки ломались или были недостаточно гибкими. Кора ломалась и не могла выдержать груз. Без металла никак не получалось настроить защелку так, чтобы она была одновременно и чувствительной, и надежной.

В полдень он хорошо напился из родника и огляделся в поисках какого-нибудь съедобного растения. Он остановился на чем-то, напоминавшем круглый луковичный корень. За пару следующих часов он кое-где прикрыл ветки камнями. Отступив и поглядев на них, он решил, что каждый кролик, попавшийся в эти ловушки, должен быть ненормальным даже для кролика.

За всем этим ему совершенно не хотелось думать об основной своей проблеме – ведь он был зажат между дикарями с одной стороны и Правительством с другой, причем оба преследователя жаждали его крови.

Сначала Орсино почувствовал, что его тошнит, а затем – приступ рвоты. Со страшными мучениями его вырвало – это был съеденный им корень. Он весь корчился от боли, и только после того, как прошли первые спазмы, он смог вползти обратно в пещеру. Это укрытие было больше психологическим, но его устраивало и оно. Под прикрытием огромных древних камней он погрузился в темноту. В какие-то мгновения он чувствовал, как холодная рука прикладывает к его голове мокрые листья, а иногда ему казалось, что эти листья его жгут.

Моментами он видел себя снова в Синдике, снова видел Чарлза Орсино, добившегося преимущества в два гола и с ослепительной улыбкой. Иногда он оказывался снова в кузнице Кеннеди с его неподражаемой, не поддающейся объяснениям логикой. Иногда он оказывался в психологической лаборатории со звенящими колокольчиками, качающимся маятником и мигающими огоньками, с вымышленными, заполняющими его впечатлениями. Иногда он в панике мчался по Улицам Нью-Портсмута, убегая от Охранников, чьи ножи изрыгали пламя. Наконец, он снова оказался под прикрытием пещеры с Мартой, гладящей его по голове и проклинающей его низким, спокойным тихим голосом:

– Ты дурачок семью семь раз.

Увидев, что к нему снова вернулось сознание, Марта ядовито сказала:

– Да, на этот раз, уже в пятый, я вернулась. Мне давно надо было идти своей дорогой в Англию и собрать свою банду, но я вернулась, сама не знаю, почему. Я услышала, что тебе больно, и подумала, что пусть тебе это будет уроком – не будешь есть ядовитые корни, но я все-таки вернулась.

– Не уходи! – горячо воскликнул Орсино.

Она поднесла к его губам чашку из коры и заставила его глотнуть какой-то тошнотворный напиток.

– Не беспокойся, – горько сказала Марта, – я не уйду. Я сделаю все, что ты пожелаешь, и это говорит только о том, что я такая же дура, как и ты – дурак, даже больше, потому что мне лучше знать. Я помогу тебе найти ее и снять с нее это заклятие. Да поможет мне моя божественная сила, потому что сама я себе помочь не могу!

Через день он выздоровел и быстро нашел себя в роли домохозяйки, готовя еду, съедая ее и прибирая в пещере. Но то, что делала она, было гораздо важнее. Она часами лежала, вся расслабившись, в тени огромных камней, редко дыша, иногда что-то бормоча шепотом, что расслышать было невозможно. Что-то бессвязное и отрывочное. Задачей Чарлза было увязать это между собой, соотнося отрывочные кусочки с целым, читая мысли по ее лицу, словно пытаясь узнать о содержимом сосуда по его внешнему виду.

«… какие-то штуки, как спиленные стволы деревьев, вы называете их корпусами… отмеченные зелеными крестиками, нарисованными на их торцах, целая груда… она смотрит на них и думает, что это плохо, что их скоро должны применить… он лежат под деревянным навесом… худой мужчина, на его лице смерть, а в сердце – ненависть… он одет в голубое и желтое… он втыкает палочку в желтое, это широкая лента на его запястье, вы называете ее наручниками… он бьет наручниками в нос какому-то парню и дико кричит, а парень чувствует, что он сейчас захлебнется собственной кровью… все это около лодки, которая тонет… нет, которая плавает… этот парень, он толстый, небольшого роста, он убивает и убивает, он бы убил его, если бы мог…»

Сторожевой катер появлялся у берега два раза в день, сразу после рассвета – на севере и чуть южнее – перед заходом солнца. Они должны были быть осторожными – с катера берег просматривался через мощные бинокли.

«… снова тот человек, у которого болит живот, но на этот раз он спит… он проклинает капитана… он должен был прочистить бинокль, но не прочистил… наверняка на берегу нет ничего, что бы нас касалось… восемь хороших парней на борту и эта сволочь капитан…»

«… там дверь, помеченная кругом, а рядом с ним зигзаг, линия вверх-вниз… они навязывают ее машинным отделением… там все громыхает… машина ходит туда-сюда, туда-сюда… место, где они режут металл, как дерево, на машинах, которые крутятся… смертельно больной маленький человек брошен вниз и прикован цепью… шрамы на его лице, он не может встать, суставы – как вода, мускулы жесткие, как сухие ветки, он боится… они проклинают его, они его бьют, они тащат его к крутящимся машинам… они… они… они…»

Она закричала и села. Глаза ее не замечали Чарлза. Марта подняла одну руку и хлопнула себя по щеке – это прозвучало словно пистолетный выстрел. Голова ее от удара качнулась, а глаза вернулись из небытия.

Она так и не сказала Чарлзу, что они сделали с больным рабом в машинном отделении, а он не спросил. После еды она снова вернулась в состояние транса, но не могла сконцентрироваться, и все полтора дня путалась, сама сомневаясь в своих видениях и заменяя их символами.

Жестокая кровавая схватка двух псов на столе в отделе кадров совсем смутила Чарлза, пока он не догадался, что на самом деле это была перебранка двух молодых офицеров. Постепенно эта цензура кончилась.

Без письменных принадлежностей, не в состоянии записать для памяти все, что она рассказала, Орсино очень сомневался, что сможет собрать это все воедино. Он сам себе поражался – благодаря постоянным упражнениям его память стала гораздо лучше.

С каждым днем в его мозгу складывались все более четкие картины положения дел с личным составом в Нью-Портсмуте: хронически усталый артиллерист, чьим основным стремлением было обойтись минимальными усилиями; сексуально озабоченный коротышка из разведки, живший только ради борделей, где тот выбирал женщин постарше, годящихся ему в матери; какой-то скользкий тип из Управления кадров, бывший импотентом в постели и противным тираном на службе; адмирал, знавший, что умирает, и ненавидевший всех, кто моложе его, пропорционально их возрасту и состоянию здоровья…

И…

«… эта твоя женщина… она там не дома… она не дома… Дома… где-то… толстый мужчина, тот, что убивает, говорит ей, но она… да, она… нет… она не… она отвечает ему… говорит о заморских…»

– Ли Фалькаро, – прошептал Чарлз. – Ли Беннет.

Замершее в трансе лицо не изменилось; потусторонний шепот продолжался:

«… Ли Беннет на ее губах. Ли Фалькаро глубоко внутри…

там внутри и лицо Чарлза Орсино…» Его пронзила острая боль.

На седьмой день у них обоих вскочили фурункулы, поднялась температура и начался понос – какая-то инфекция, с которой они не могли справиться. Сначала ослабло ее восприятие – Марта лежала на траве, кожа была сухой и горячей, глаза пусты. Потом она еще больше ослабла, и это стало уже угрожающе выходить из-под контроля.

Слова потоком извергались из нее, перекрывая друг друга. Многое Чарлз не мог расслышать, а многое из того, что слышал, не мог запомнить. У него были свои фурункулы, температура и понос. Но кое-что из того, что он разобрал и запомнил, он попытался забыть; это было слишком ужасно, это полное срывание покровов, полное обнажение сокровенного.

То ли голодание, то ли сопротивляемость организма сначала вылечили его, а потом и ее. Пока она приходила в себя и Чарлз выкармливал ее мясным бульоном, он все время пытался упорядочить то, что услышал. Орсино продумал дюжины планов и отказался от всех, пока Марта не набрала достаточно сил, ведь от нее оставались только кожа да кости. Наконец, в его голове возник план, от которого он отказаться не смог.