Текст книги "Синдик"

Автор книги: Сирил Майкл Корнблат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 5

Макс Вайман пробирался, толкаясь, через такое смешение тел и голосов, какое он никогда в жизни не видел. На Скрэтч Стрит Сквер было светло, как днем, даже еще светлей. Сверхяркие лампы, установленные на стоэтажных зданиях, заливали бело-голубым светом развеселую толпу. Бегущая строка извещала буквами в 75 футов:

23.58 ВОСТОЧНОГО ВРЕМЕНИ. 31 ДЕКАБРЯ. ПО ДАННЫМ ПОЛИЦИИ, НА УЛИЦАХ ВСТРЕЧАЕТ НОВЫЙ ГОД 2 МИЛЛИОНА ГРАЖДАН. 23.59 ВОСТОЧНОГО ВРЕМЕНИ. 31 ДЕКАБРЯ. ФАЛЬКАРО В ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ ШУТИТ: «НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, ЧТО НАМ ЭТО УДАСТСЯ». 00.00, ПОЛНОЧЬ, 1 ЯНВАРЯ. С НОВЫМ ГОДОМ!..

Смешение голосов стало невыносимым. Макс Вайман зажал руками голову, ненавидя их, ненавидя их всех, пытаясь заставить их заткнуться. Шестеро молодых лбов, напротив которых он оказался зажатым в толпе, срывали одежду с какой-то девушки. Они ржали, она тоже смеялась, только дела вид, что защищается. Это была одна из мягких нью-йоркских зимних ночей. Вайман взглянул на эту белую кожу, не подозревая, что его глаза выдавали злорадство. Он выкрикнул проклятие ей и этим оболтусам, но его искаженный выпитым виски голос никто не услышал.

Кто-то сунул ему в руки бутылку и изобразил губами какое-то восклицание, вроде «С Новым Годом!» Он лихорадочно схватился за горлышко и поднес бутылку ко рту, сделав один глоток пьянящего алкоголя, второй, третий… Тут бутылку выхватили, но не тот мужчина, что ему ее сунул. Веселая полная женщина бросилась к Вайману в объятия и, к его ужасу и отвращению, запечатлела на его губах долгий поцелуй. Смеющийся седой мужчина оторвал ее от него, и она бросилась горячо целовать того.

Две рослые девушки схватили Ваймана и начали срывать одежду с него, хохоча своей новогодней шутке. Он истерично вцепился в них, и они прекратили, смех замер на их губах, когда они заметили его полный ярости взгляд. Внезапное движение толпы отделило Ваймана от них; в этом море гуманизма блуждала еще одна бутылка. Он схватил ее, но на этот раз не выпил. Он быстро засунул ее под ремень своих шорт и прикрыл рукой, а водоворот тел вынес его к самому краю этой беснующейся толпы.

«ЛИДЕРЫ СИНДИКА ОБРАЩАЮТСЯ С НОВОГОДНИМ ПОЗДРАВЛЕНИЕМ… ТЭЙЛОР ПРОСЛАВЛЯЕТ СТО ЛЕТ СВОБОДЫ… 00.05 ВОСТОЧНОГО ВРЕМЕНИ, 1 ЯНВАРЯ…»

Вайман оказался рядом с девушкой, которая призывно улыбнулась ему… и взглянула на него еще раз.

– Убирайся от меня! – заверещала она, колотя своими маленькими ручками в его грудь. Теперь уже можно было расслышать отдельные голоса, но толпа все еще была очень плотной. Она по-прежнему вопила и колотила его, когда вдруг засветился большой экран на Скрэтч Стрит Сквер, и толпы хлынула к нему, как шампанское из бутылки, унося с собой Ваймана и орущую девушку на движущемся тротуаре. Толпа устремилась к ленте, двигавшейся в северном направлении, немного ослабив свое давление; девушка с визгом исчезла в толпе.

Вайман, непроизвольно заткнув уши, блуждал глазами по ленте, двигавшейся на восток, и свалился на скамью, двигающуюся со скоростью 5 миль в час. Он тупо смотрел на ленты, несущиеся рядом со скоростью 10 и 15 миль в час, но не отважился ступить на них. Он беспробудно пьянствовал уже месяц и мог упасть, разбив свою бутылку.

Он перешел с движущегося тротуара на эскалатор Ривередж. Он был один. Ривередж был сплетением складов и подъездных путей, подземных, наземных и надземных. Здесь он работал.

Вайман пробирался между грохочущими конвейерами, покрытыми коробами от мелких воришек, между булькающими трубопроводами, по которым подавались вода и топливо, между металлическими складскими ангарами и цистернами. В Ривередже было совсем не темно. Для того, чтобы обеспечить Манхэттен всем необходимым и забрать оттуда его ежедневную продукцию, не хватало и 24 часов. В дневном свете мощных ламп инженеры в своих стеклянных будках следили за цифрами и поворачивали переключатели. Аварийные бригады при звоне сигнала тревоги выбегали из своих диспетчерских для замены прогнувшихся пластин транспортеров, уборки упавших контейнеров и разгребании куч свалившихся ведер на каком-нибудь слишком крутом повороте.

Он нашел 26-ю аварийную диспетчерскую, спрятал бутылку под полой и вошел, слишком пьяный для того, чтобы подумать, что его поведение может показаться эгоистичным.

– Привет, – громко сказал он сменному мастеру. – Черт подери эти праздновании с их толпами.

– Даже отсюда было слышно, – ответил мастер, пристально посмотрев на него. – Ты в порядке, Макс?

Вопрос его задел.

– Сомневаешься? – завелся Вайман. – Конечно, я принял на грудь! Думаешь, я пьян? Т-ты ведь т-так д-думаешь?

– Боже. – тихим голосом проговорил мастер. – Слушай, Макс, сегодня я не могу поставить тебя на работу, тебя может убить. Мне хочется быть справедливым, ведь ты много для меня сделал. Что тебя гложет? Никто не против пары глотков, небольшого развлечения. Я сам в прошлом месяце хорошенько поддал. Но ты настолько упился, что я не могу допустить тебя к работе, и никто не допустит.

Вайман бросил в его сторону несколько грязных ругательств и попытался полезть в драку. Он удивился и ему стало себя жалко, когда кто-то перехватил его руку, а еще кто-то захватил вторую. Это были Дули и Вайнтрауб, его сменщики, внимательные и не очень-то веселые.

– Грязные крысы! – Вайман пришел в себя. – С-сволочи!.. – Он начал кричать, полный ненависти к ним, и тут же уснул прямо но ногах. Дули и Вайнтрауб положили его на пол.

Сменный мастер покачал головой и спросил Дули:

– Он всегда такой?

Его перевели на этот участок только две недели назад.

Дули пожал плечами.

– Можно сказать, да. Он здесь работает около трех месяцев. При поступлении сказал, что работал в аварийной бригаде в Баффало, в доках. Работу он знает. Но я никогда не встречал такого нелюдимого парня. Ни разу никому доброго слова не сказал. Ни разу не пошутил. Пьянка, пьянка, пьянка. На этот раз он действительно набрался.

Вайнтрауб неожиданно проговорил:

– Мне кажется, он – это то, что называют алкоголиком.

– А что это такое, черт подери? – спросил сменный мастер.

– Я читал об этом. Это слово когда-то, еще до Синдика, было в ходу. Я читал. Тогда все было немного по-другому. Тогда все время к тебе кто-нибудь цеплялся, постоянно кто-то сходил с ума. Девчонки старались от этого в ужасе избавиться, а парни наоборот – но им это не удавалось, и это было что-то наподобие внутренней борьбы с самим собой. Эта внутренняя борьба иногда заходила настолько далеко, что люди не выдерживали. Вместо того, чтобы выпить иногда для смены обстановки, как это делали нормальные люди, они пьянствовали постоянно – и их внутренняя борьба доводила их до того, что они напивались еще больше. – Он виновато посмотрел на их скептические лица. – Я действительно об этом читал, – еще раз повторил Вайнтрауб.

– Ладно, – нерешительно сказал сменный мастер. – Я слышал, что дела у них были паршивые. И удавалось этим алкоголикам вылечиться?

– Не знаю, – ответил Вайнтрауб. – До этого я не дочитал.

– М-м-м, думаю, мне лучше его уволить. – Мастер внимательно посмотрел на них, пытаясь уловить реакцию на их лицах. Оба рабочих, похоже, вздохнули с облегчением. – Да, лучше его выгнать. Если ему хочется расслабиться, он может пойти в Синдик. Здесь это до добра не доведет. Подготовьте бумагу об увольнении и отдайте ему, когда он очухается. – Сменный мастер, самый обычный добрый человек, думал, что эта бумага тому поможет.

Но около полчетвертого, после двух аварийных вызовов, они заметили, что Вайман исчез с участка, никому не сказав ни слова.

Коренастый, плотно сбитый мужчина пробился сквозь новогоднюю толпу. Его одолевали неприятные заботы. Командору Гриннелу было не до праздников. Когда он вспоминал, что до 15 января остается только 15 дней, он очень сомневался, что ему еще когда-нибудь придется праздновать Новый Год. Пятнадцатого ему предстояло выполнить задание, в котором должны были участвовать двое, а он до сих пор не нашел этого второго.

Он ехал по движущемуся тротуару по направлению к Коламбия Сквер. Ему дали минимум явок и связных. Один из них переехал, и на территории Синдика с его ужасным бардаком проследить за передвижением кого-либо было совершенно невозможно. Другой умер – от слишком большой дозы морфина. Еще одна избила ножкой от стула почти до смерти своего мужа и сейчас сидела в КПЗ, ожидая суда. Командор удивлялся про себя: «Почему наши люди здесь всегда такие? Или эта сволочь Эмори специально мне их подсовывает, когда я иду на задание?»

Последней явкой в списке была женщина. Для задания, намеченного на 15 января, она была самой непригодной – оно требовало физической силы, технических знаний и постоянной полезности для Правительства. Профессор Шпайсер уже проделала хорошую работу по организации акций на промышленных предприятиях, но ее держали подальше от возможных мест проведения мероприятий, она была для них нечто вроде привода. Ему было о чем подумать.

Саботаж…

Если бы ухмыляющаяся троица с противоположной скамьи на движущемся тротуаре не смотрела в его сторону, он бы заскрипел зубами от злости. За последние недели он сделал то, что можно было бы оценить в три миллиона долларов ущерба для территории Синдика. Но эти проклятые сукины дети даже не заметили этого! Бригады ремонтников восстановили разрушенные стены, механики отремонтировали станки или заменили их на новые, аварийные бригады восстановили линии связи и нефтепроводы.

Он тогда околачивался там поблизости.

– Сэм, видишь? Все расплавлено, как от какой-нибудь термитной бомбы. Как, черт возьми, все это могло случиться.

– Не знаю. Меня здесь не было. Давай-ка подготовим бумагу.

– Ладно… думаешь, нам следует об этом кому-нибудь сообщить?

– Если хочешь. Я скажу об этом Ларри. Но не знаю, что он со всем этим будет делать. Должно быть, это натворил дети. Можно будет списать все на естественный износ. Мальчишки – они и есть мальчишки.

Вспоминая все это, Гриннел заскрипел зубами. Но он уже был на Коламбия Сквер.

Профессор Шпайсер жила в одном из старых факультетских зданий из пластикового кирпича. С экрана переговорного устройства глядело ее лошадиное лицо.

– Слушаю? Что вам надо?

– Профессор Шпайсер, вы должны знать мою дочь, мисс Фримен. Она просила меня навестить вас, когда я буду в Нью-Йорке. Я не очень поздно?

– А-а! Почему же, не поздно. Думаю, что еще не поздно. Заходите… э-э-э… мистер Фримен.

При этих словах лицо ее выражало какую-то тревогу. В разговоре она строила предложения так, как обычно делала это на лекциях.

– Мистер Фримен, я полагаю, вы позволите обращаться к вам так – минуту назад вы спросили, не пришли ли вы слишком поздно. Мне кажется, вы задали этот вопрос только из вежливости, но я отвечу вам вполне серьезно. Вы действительно пришли слишком поздно… Я решила… дистанцироваться от… от, скажем, вашей дочери, мисс Фримен.

Командор только спросил:

– Это решение окончательное?

– Вполне. С моей стороны было бы невежливо попросить вас сразу же уйти, ничего не объяснив. И я хотела бы объясниться. Сейчас я понимаю, что моя дружба с мисс Фримен и та работа, которая я выполняла по ее просьбе, скажем так, это еще не вся моя жизнь.

Он взглянул на фотографию, стоявшую у нее на столе и изображавшую полного, пышущего самодовольством мужчину с трубкой.

Она заметила его взгляд и проговорила с оттенком гордости:

– Это доктор Мордекай со стоматологического факультета университета. Как и я, закоренелый холостяк. Мы собираемся пожениться.

Командор предложил:

– Вы не думаете, что доктор Мордекай мог бы захотеть встретиться с моей дочерью?

– Нет, не думаю. Мы полагаем, что у нас не будет времени заниматься какой-нибудь побочной деятельностью, помимо нашей работы и семейной жизни. И пожалуйста, мистер Фримен, поймите меня правильно. Я по-прежнему остаюсь другом вашей дочери. И всегда буду ей другом. Но я как-то не нахожу в себе больше сил и энергии выразить эту дружбу. Это кажется прекрасной, но тщетной мечтой. Я пришла к выводу, что можно прожить насыщенную жизнь и без мисс Фримен. А сейчас – уже действительно поздно.

Он извиняюще улыбнулся и встал.

– Позвольте, профессор Шпайсер, пожелать вам счастья, – произнес он, протягивая руку.

Она вздохнула с облегчением. – Я так боялась, что вы…

Лицо ее побелело, и, когда игла проткнула ее кожу, она закачалась, будто пьяная.

Командор с белым, как и ее смерть, лицом разъединил их руки и осторожно спрятал иглу. Он вытащил один из своих пистолетов, выстрелил ей в сердце и вышел из комнаты.

«Старая дура! Ей следовало бы получше знать…»

Макс Вайман пробирался через закоулки Ривереджа. В голове его звенело, а ноги не слушались.

Вдруг, как будто прозрев, он увидел, что он не один. В Ривередже никто не жил. Тогда что это за голоса обращались к нему из тени?

– Пьяненький, а пьяненький, подожди, эй, пьяненький, слышишь? Ты слышишь?

Он шатнулся в том направлении, и голоса послышались громче. Извивающиеся транспортеры и погрузчики занимали все пространство. Контейнеры и баки с горючим, казалось, целенаправленно двигались к местам своего назначения. Каждое из них издавало как будто только ему присущий призывный зов. Наконец, он встал, покачиваясь, и уклонился от огромной двутавровой балки, поддерживавшей тяжелый транспортер. На ее конце висел рваный лист ржаного железа, который так раскачивался, что, казалось, вот-вот упадет. Чей-то старческий голос проговорил:

– Тебя избили, сынок. Пойдем.

Он сделал шаг вперед и свалился на кучу тряпья в тот момент, когда кто-то заботливо засунул этот лист железа на место.

Глава 6

Макс Вайман проснулся от ужасных кошмаров. Кто-то здесь был, кто подал ему пачку леденцов, лимонад, сахар. Кто-то был здесь, кто легко засунул его снова в эту кучу тряпья, когда он попытался в приступе горячки поковылять дальше. На второй день он понял, что это был старик, чье лицо казалось серым и парализованным. Звали его, по его же словам, Т.Дж. Пендельтон.

Спустя неделю он позволил Максу Вайману немного побродить по этой части Ривереджа, но только ночью.

– Тут у нас есть несколько хулиганов, – сказал он. – Они могут убить вас ни за грош. А женщины еще хуже. Если кто-то тебя позовет, не ходи. Тебя изобьют и сбросят в Гудзон. Бедняги.

– Ты их жалеешь? – недоверчиво спросил Вайман. Это было для него что-то новенькое. После Баффало ему никого жалеть не приходилось. Что-то тогда случилось ужасное, какая-то страшная измена… Он провел рукой по лбу. Ему не хотелось об этом думать.

– Как бы я жил здесь, если бы их не жалел? – спросил его Т.Дж. Иногда я могу им помочь. Здесь больше никого нет, кто бы им помог. Они старые и больные, и ни на что не годны. Именно поэтому они и одичали. Ты молод – единственный молодой человек, кого я когда-либо видел в Ривередже. Все это не для молодежи. Но когда ты станешь стариком, может, и поймешь.

– Черт подери этот Синдик, – выругался Вайман, ненавидя все вокруг.

Т.Дж. пожал плечами.

– Может, слишком легко заставить пить старых больных людей. Они потеряли все, что у них в жизни было, и это бросило их в волны пьянства. Люди ожесточаются. Они были когда-то веселы и думали, что так будет всегда. А когда половина из компании умирает, они этого вынести не могут, по крайней мере, некоторые. С тобой это случилось раньше. Что же послужило толчком?

Вайман согнулся, будто его ударили ниже пояса. Волна невыносимых воспоминаний нахлынула на него. Звенящий колокольчик, качающийся маятник, мигающие огоньки, полное ненависти лицо предавшего его Хогана, вместе с которым они были замешаны в одном дельце…

– Ничего, – громко сказал он, подумав, что лучше он сопьется, чем выдаст себя. – Ничего.

– Ты говорил об этом, – сказал Т.Дж. – Это было на самом деле?

– Этого быть не могло, – пробормотал Вайман. – Там такого нет. Нет. Там была она, и этот Синдик, да эта сволочь Хоган. Я не хочу говорить об этом.

– Одевайся.

Он рассказал все позже. Годы, проведенные в Баффало. Роковая любовь к Инге. Ужасная сцена, когда он застал ее с Хоганом, важной шишкой в Синдике. То, как он почувствовал, что все перевернулось шиворот-навыворот, что прошла вера сначала в Синдик, а потом в Ингу, что все это полетело к черту, пьянка перелет из Баффало в Эри, в Питтсбург, в Тампу, Нью-Йорк. И между эпизодами реальности постоянно врывается перезвон колокольчика, качающийся маятник, мигающие огоньки…

Т.Дж. терпеливо выслушал его, накормил и спрятал, когда мимо прошел патруль. Т.Дж. никогда не рассказывал ему о своем прошлом, но о нем рассказала ему какая-то оплывшая жиром женщина, жившая вместе с мужем, у которого уже пожелтели зубы, в пустой цистерне, так что ее голос отражался эхом от пластмассовых круглых стенок без окон. Она рассказала, что Т.Дж. был химиком по спиртовым растворам, преуспевающим, счастливым, женатым. Жена его была обречена. С огромной хитростью она годами топила свою боль в алкоголе, а он даже не догадывался. Потом она покончила с собой в Ривередже после недельного запоя. Т.Дж. приехал в Ривередж за ее телом и после похорон вернулся туда, сняв со своего счета в банке все деньги. С тех пор он ни разу не покидал Ривередж.

– Да благослови его Господь… – бормотала эта толстушка. – Он никогда не выходит из себя, никогда не обзовет нехорошим словом… Даст бутылку, если ты без нее никак не можешь. Поговорит с тобой… Да благослови его Бог…

Макс Вайман вылез из цистерны потрясенный. Благородство Т.Дж. спасло его. Однажды он сказал Т.Дж.:

– Я ухожу отсюда.

Серое, словно парализованное лицо, почти что улыбнулось:

– Может, сначала повидаешь одного человека?

– Вашего друга?

– Кое-кого, кто слышал о тебе. Может, он сможет чем-нибудь тебе помочь. Он относится к Синдику так же, как и ты.

Вайман сжал зубы. В голове снова вертелось то же самое. Синдик, Хоган, Инга и измена. Черт, если бы он был в состоянии снова к ним вернуться!

Красные огоньки исчезли. Он посмотрел на Т.Дж. и спросил:

– Зачем? Зачем ты пытаешься свести меня с ним? Что это значит?

Т.Дж. пожал плечами. – Меня не интересует Синдик. Я просто переживаю за людей. Я переживаю за тебя. Ты – как маленький ребенок, Макс, как все здесь.

– Черт бы тебя побрал!

– У него…

Макс Вайман подождал и сказал:

– Ну что же ты, продолжай. – Он подумал, что кто-либо другой на его месте извинился бы. Но он не мог, и он знал, что Т.Дж. тоже знает, что он не может.

Старик проговорил:

– Маленький ребенок. По горло в ненависти. Лучше выпустить ее, чем держать в себе. Лучше вредить тому, кого ты ненавидишь, и дать ему шанс ответить, чем просто ненавидеть его и дать этой ненависти возможность поедать тебя, словно могильным червям.

– Что вы имеете против Синдика?

– Ничего, Макс. Ничего против и ничего – за. Единственное, что меня заботит, это люди. Синдик – это люди. Эти люди – ты. Вдарь по ним кулаком, если хочешь, и у них будет шанс вернуть тебе удар. Может, ты и разнесешь Синдик, как Самсон, но скорее он уничтожит тебя. Но ты будешь что-то делать. Это важная штука. Именно это должны усвоить люди – или они окажутся в Ривередже.

– Ты сошел с ума.

– Я уже говорил, что я был сумасшедшим, иначе бы меня здесь не было.

Этот человек пришел вечером, на заходе солнца. Он был небольшого роста и полноват, с редкими, всклокоченными волосами и таким холодными, жесткими глазами, каких Вайман никогда не встречал. Он пожал руку Вайману, и юноша почувствовал, как у него заболели пальцы, и одновременно – что у пришедшего было красивое золотое кольцо. Затем все смешалось. Он осознавал, что ему задавали вопросы, что он на них отвечал и что длилось все это очень долго, несколько часов.

Вдруг все снова сфокусировалось, и коротышка проговорил:

– А сейчас я могу представиться. Командор Гриннел, Североамериканский Военно-Морской Флот. Я занимаюсь набором добровольцев. Предварительное знакомство с вами показало, что вы не шпион и что вы можете стать желаемым гражданином для Североамериканского Правительства. Я приглашаю вас вступить в наши ряды.

– Что мне надо будет делать? – прямо спросил Вайман.

– Это зависит от ваших наклонностей. А что бы вы хотели?

Вайман проговорил: – Собственноручно убить кого-нибудь из Синдика.

Командор уставился на него своим холодным взглядом. Наконец, он сказал:

– Я думаю, это можно устроить. Пошли.

Они приехали на поезде в Кейп Год. В полночь 15 января командор и Вайман покинули свою комнату в гостинице и вышли на улицу. Командор приклеил клейкой лентой небольшой пакетик к четырем стойкам башни коротковолновой ретрансляционной станции, связывающей Кейп Год с общедоступной сетью Континентальной Прессы, а остальные пакетики прикрепил к воротам гаража полицейского участка.

В час ночи башня взлетела на воздух, а ворота полицейского участка превратились в облако горячей металлической пыли. Одновременно с этим пятьдесят человек в пуленепробиваемых жилетах и шлемах неизвестно откуда ворвались на Сентер Стрит. Половина из них забаррикадировала улицу, открыв огонь по прохожим и полицейским, подошедшим слишком близко. Остальные систематически обыскали каждое помещение между баррикадой и берегом.

С мигающим фонарем вместо пароля командор без проблем подошел к этой баррикаде, и его вместе со следовавшим по пятам Вайманом пропустили. Товар, спецгруппа, командор и Вайман оказались на борту подводной лодки в 2 часа 35 минут, и через десять минут они скрылись под водой.

После того, как командор Гриннел обменялся приветствиями с командиром субмарины, он представил тому Ваймана.

– Новичок. Обычно я бы не стал с ним связываться, но у него особая мотивация. Он может оказаться очень полезен.

Командир подводной лодки без всякого интереса оглядел Ваймана.

– Только если его не заслали специально.

– Я применил свое кольцо. Если вы хотите взять его с собой на дело, мы можем проверить его и прямо здесь привести к присяге.

Они поместили Макса в устройство, измеряющее пульс, обьем груди при вдохе и выдохе, силу мускулатуры и мозговые импульсы. Специалист по присяге, пока настраивал детектор лжи, задал Максу обычные вопросы о его близких.

После этого наступила расплата. Вайман успел заметить, что когда начались вопросы, командир подводной лодки сунул свой револьвер в кобуру.

– Имя, возраст и откуда родом?

– Макс Вайман, 22 года, территория Синдика, Баффало.

– Нравится ли тебе Синдик?

– Я его ненавижу.

– Как ты относишься к Северамериканскому Правительству?

– Оно против Синдика, и поэтому я за него.

– Хочешь работать на Правительство?

– Да.

– Будешь убивать, работая на Правительство?

– Да.

– Есть ли у тебя какие-либо оговорки, не отраженные в твоих ответах?

– Нет.

Это продолжалось около часа. Вопросы постоянно перефразировались; после каждого ответа техник в свитере незаметно кивал головой с удовлетворением. Наконец, все кончилось, и его освободили из этого устройства.

Командир лодки казался немного смущенным, когда он достал маленькую книжицу и прочел:

– Заявляете ли Вы, Макс Вайман, что вы искренне отказываетесь от всех обязательств, ранее взятых Вами на себя, и клянетесь в верности Североамериканскому Правительству?

– Клянусь! – горячо проговорил молодой человек.

В далеком уголке его мозга, впервые за многие месяцы, перестал звенеть колокольчик, качаться маятник и мигать огоньки.

Чарлз Орсино снова знал, кто он и какая задача перед ним стоит.