Текст книги "Жилец. Смерть играет"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

– Кажется, он очень удивился, когда при нас обнаружил, что его нет на месте, – заметил Тейт.

– Тогда, по крайней мере, это может значить, что потом он каким-то образом нашел его, не сказав нам ни слова, что само по себе подозрительно. Сначала машины, потом кларнеты, – сказал Тримбл с необычным для него юмором. Он просто мастер терять вещи, а потом находить их. Вам не приходило в голову, что, если человек хочет, чтобы было невозможно доказать, кто играл на этом инструменте в тот вечер в оркестре, он вряд ли мог сделать это лучше, чем Вентри?

Тейт еще не совсем освоился с новыми доверительными отношениями, которые вдруг возникли между ним и начальником. Он был настолько удивлен, что его спрашивают о его собственном мнении, что замедлил с ответом.

– Ах да, понимаю! Отпечатки пальцев! – наконец вымолвил он.

– Вот именно, отпечатки! Ясно, что если на этом кларнете играли во время концерта, на нем должны остаться отпечатки пальцев музыканта. Если кто-то захочет избавиться от них, он должен сделать одно из двух – или начисто их стереть, что выглядело бы подозрительно, если бы дело дошло до осмотра, или, что еще лучше с его точки зрения, дать инструмент кому-то еще. Один Пол Джонс, и каждый отпечаток стерт пальцами Збарторовски. Теперь этот инструмент для нас совершенно бесполезен – вот почему я не стал его забирать у поляка сегодня.

– Дайте подумать. Что же получается, рассуждал Тримбл, пока они неторопливо удалялись от Масоник-Холл по тихим улочкам Маркгемптона. – У Вентри пропадает кларнет в вечер концерта, другими словами, он дает его взаймы человеку… назовем его Икс, чтобы он занял в оркестре место Дженкинсона. Сам Вентри, конечно, занимается тем, что встречает Дженкинсона на станции, и избавляется от него. Совершил преступление Вентри или Икс, сейчас сказать не могу. Когда все было сделано, Икс возвращает кларнет Вентри, и он принимает меры, чтобы помешать нам установить личность использовавшего кларнет человека. О, я знаю, – поспешно прервал он попытку сержанта что-то сказать, – мы и понятия не имеем, кто такой этот Икс, не знаем даже мотива, ради которого Вентри мог убить мисс Карлесс, и этот чертов Барри окажется для защиты роскошным свидетелем. Не говорите мне этого, сержант, не надо!

– Я только хотел сказать, сэр, – серьезно промолвил Тейт, – что, похоже, это мистер Диксон подсказал идею одолжить инструмент Збарторовски.

– Следовательно, скажете вы, Диксон и есть этот Икс! Когда из всех фактов по этому проклятому делу до сих пор у нас есть единственный неоспоримый факт, что он не способен взять ни единой ноты на каком-либо инструменте!

– Это я прекрасно понимаю, сэр. Я только сказал, что это несколько странно. Я все время проворачиваю в уме, может ли это быть дело Диксона и Икса, Диксона, Вентри и Икса, или…

Цепочка из количества возможных подозреваемых растянулась перед ними бесконечно и уныло, как крутой подъем Фейрфилд-авеню, по которому они поднимались.

Глава 17
ПРАВДА О ВЕНТРИ

Диксоны гордились тем, что имели горничную из местных – неуклюжее создание с вечно недовольной миной и неуживчивым характером, но все-таки из местных. Это она открыла дверь детективам, подтвердила, что миссис Диксон дома, и проводила визитеров в кабинет Диксона, скорее приказав, чем предложив подождать. Буквально через минуту или того меньше дверь раскрылась и в комнату стремительно вошел сам Диксон:

– Как я понимаю, вы хотели меня видеть?

– Боюсь, прислуга ошиблась, – ответил Тримбл. – Собственно, нам нужна миссис Диксон.

– Моя жена? Не понимаю. Какой интерес для вас может представлять моя жена?

– Я предпочел бы объяснить это ей лично.

Диксон и Тримбл были приблизительно одного роста и телосложения. Они смотрели друг на друга оценивающе-настороженно, как два боксера легкого веса, только что вышедшие на ринг. Диксон был бледен, его подбородок агрессивно выдвинулся вперед, руки были глубоко засунуты в карманы брюк. Было ясно, что он приготовился возмутиться при любом поводе, и так же ясно, откуда он ожидал оскорбления.

– Вы ничего не объясните моей жене, – резко заявил он, – только если в моем присутствии.

Тримбл заметил, что уже в третий раз Диксон использует выражение «моя жена». И каждый раз оно произносилось с безошибочным нажимом, который становился все выразительнее при каждом повторении. Безусловно, эгоистичный тип супруга, подумал инспектор. Эгоистичный, властный и – нервозный. Это было не очень удачное сочетание, принимая во внимание допрос, который ему предстоял. У инспектора появилось неприятное ощущение, что то, что он намеревался совершить в этот вечер, могло принести несчастье двум невинным людям, нисколько не продвинув само расследование. Но это должно быть сделано. Он сам выбрал себе профессию, и уже поздно жаловаться, что эта работа иногда плохо сочетается с джентльменским поведением.

– Разумеется, мистер Диксон, – успокоил Тримбл нервного мужа, – вы имеете право присутствовать во время допроса миссис Диксон, если желаете. Это зависит только от вас… и от нее.

– В этом отношении желания моей жены совпадают с моими, – так же резко и нервно ответил Диксон. – Повторяю, понятия не имею, какой интерес может быть у вас к ней, но думаю, вы все еще расследуете смерть миссис Сефтон, как и в прошлый раз, когда мы встречались и когда я оказал вам всю помощь, которая была в моих силах, что всегда и намерен делать.

– Да, вопрос связан с этим делом, сэр. Мы полагаем, что миссис Диксон сможет нам помочь.

Диксон пожал плечами, собираясь что-то сердито возразить, однако передумал, круто повернулся и, бросив: «Хорошо, я приглашу ее», двинулся к выходу.

Но инспектор, подталкиваемый сержантом Тейтом, остановил его:

– Минутку, сэр. Вы только что заявили, что всегда готовы оказать нам помощь. Тогда у меня есть небольшой вопрос, в котором мне хотелось бы получить от вас помощь, а поскольку он не имеет отношения к миссис Диксон, быть может, мы сразу его проясним?

– Безусловно. А в чем дело?

Можно было заметить, как только дело коснулось его самого, а не жены, он заметно расслабился.

– Мы только что разговаривали с одним человеком по фамилии Збарторовски. Думаю, вы его знаете.

– Его навязала в оркестр миссис Роберте, и я проверял его по поручению Эванса. Собственно, больше я о нем ничего не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Он сказал, что вы помогли ему одолжить у мистера Вентри кларнет. Это так?

– Совершенно верно. Будучи пьяным, он разбил свой инструмент и спросил у меня, где он может найти новый. Я знал, что у Вентри есть кларнет, который он не использует, и обещал поговорить с ним. А почему нет?

– Вы знали о том, что кларнет Вентри пропал в тот вечер, когда должен был состояться концерт?

– Если бы я знал, что он исчез, вероятно, я не стал бы просить Вентри одолжить его. Это все?

– Да, сэр, благодарю вас.

Диксон вышел и почти сразу же возвратился с Николой.

– У жены был трудный и утомительный день, – сообщил он. – Поэтому прошу вас – как можно покороче.

Он подвел красавицу к одному из удобных кресел, бережно усадил и встал за ее спиной, словно готовый отражать нападение.

Потому ли, что Никола Диксон действительно была утомлена, она выглядела бледнее обычного. Она сидела с опущенной головой, так что детективам были видны только ее каштановые кудри.

– Миссис Диксон, – начал Тримбл, – мы с коллегой, как вам известно, расследуем обстоятельства смерти Люси Карлесс, которая произошла в Сити-Холл во время недавнего концерта. В этой связи нам необходимо установить, что в тот вечер делал каждый человек.

– Моя жена, – встрял в разговор Диксон, – в тот вечер была дома все время до начала концерта.

– Простите меня, сэр, – твердо пресек его словесный пыл инспектор, – я не возражал против вашего присутствия при нашей беседе, но должен просить вас не вмешиваться. Я прошу отвечать на мои вопросы не вас, а миссис Диксон.

Никола на минуту подняла голову и спросила глубоким томным голосом:

– Какое это может иметь значение? Это так и есть. Я провела дома весь день и вечер. Потом поехала на концерт – я прибыла минута в минуту. Мистер Петигрю может подтвердить – мы сидели с ним рядом. Можете также спросить человека, который помогал мне поставить машину на стоянке. Должно быть, он помнит меня, потому что я дала ему на чай полкроны, у меня не оказалось мелочи, – пояснила она.

– Модель и номер автомобиля? – автоматическим уточнил сержант Тейт.

– «Коллингвуд-12». Что касается номера, понятия не имею, я плохо запоминаю цифры.

– Зед-Кью-Эм 592,– ответил за нее Диксон.

– Спасибо.

– Причина, по которой мне крайне нужны ваши объяснения, миссис Диксон, продолжал инспектор, – заключается в следующем: в течение дня и вечера, которые, как вы сказали, вы провели дома, находился ли в доме еще кто-нибудь?

Диксон с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и изо всех сил вцепился в спинку кресла, но сама Никола не подавала никаких признаков волнения.

– Нет, не думаю, – все так же медленно, красивым грудным голосом ответила она. – Помню, у прислуги был выходной, потому что мне пришлось самой готовить чай.

– Вы совершенно в этом уверены, миссис Диксон? – Глаза инспектора устремились на застывшее лицо Диксона, и у него заколотилось сердце. Но долг есть долг, и он заставил себя продолжать: – Должен попросить вас постараться вспомнить, потому что у нас есть основания предполагать иное.

Диксон все еще молчал, тяжело дыша и словно зачарованный глядя на затылок жены.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. – Она говорила по-прежнему с ленцой, но голос ее слегка дрогнул.

– В тот вечер между шестью и семью часами на подъездной дорожке у вашего дома была замечена машина, которая принадлежит не вам. У меня есть основания предполагать, что она принадлежит одному человеку, поведение которого мы пытаемся проследить. Это был «хэнкок», а номер…

– Господи, Вентри! – слова сорвались с уст Диксона как взрыв.

Никола повернулась в кресле и взглянула ему в лицо. Детективы не могли видеть выражения ее лица, но его лицо исказилось от бешеной ярости.

– Мистер Диксон! – умоляюще воскликнул Тримбл. – Я только что просил вас…

– Замолчите, идиот! – последовал презрительный возглас. – Я сам могу с этим разобраться. И сколько же он провел здесь времени? – потребовал он ответа от женщины, которая жалко скорчилась в кресле и чье лицо находилось так близко от его лица. – Он рано ушел с репетиции – и не вернулся, чтобы участвовать в концерте. Что вы делали здесь все это время?!

Никола молчала. Она медленно отодвинулась от перекошенного злобой мужа, затем встала и взглянула прямо на инспектора.

– Что вы хотите знать? – сказала она, нарочито подчеркнув слово «вы».

– Я хочу знать, когда именно мистер Вентри покинул этот дом.

Никола смотрела в пол, мыском туфельки водя по узору ковра.

– Точно не знаю, – пробормотала она. – Мои часы плохо идут… опаздывают минут на двадцать… поэтому я чуть не опоздала на концерт…

– Часы в твоей спальне, шлюха! – раздался из-за ее спины яростный комментарий.

Никола не отвечала. Она даже не повернула головы и продолжала стоять в центре комнаты, прекрасная и обреченная.

Тримбл с усилием заставил себя продолжать расспрос:

– Если вы вышли в последнюю минуту, чтобы успеть к началу концерта, значит, будет легко вычислить, во сколько это было. Мистер Вентри ушел в это же время?

– Нет… он не ушел со мной… нет, конечно… у него была своя машина.

– Но из дома вы вышли вместе?

– Да… Нет… Не могу вспомнить… Я…

– Очень важно, миссис Диксон, чтобы вы вспомнили.

Никола дважды сглотнула, затем слабым голосом сказала:

– Он вышел первым, я вспомнила.

– За сколько времени до вас?

– Чуть пораньше, точно не знаю. Я…

В этот момент ноги у нее подкосились, и она упала бы, если бы не Диксон. Он бросился вперед и подхватил ее. Когда он уложил ее на кресло, она была в обмороке. Он неторопливо повернулся к ней спиной и посмотрел на инспектора.

– Моя жена находится в деликатном положении. – И в его голосе слышались нотки нечеловеческого напряжения. – Я не могу ей позволить продолжать отвечать на ваши вопросы. У меня у самого имеются к ней вопросы, но я задам их позднее. Прошу вас, будьте любезны, оставьте нас.

Лишь когда детективы добрались до участка, сержант Тейт разразился первым замечанием по поводу недавней сцены:

– Никогда не думал, что у нас тут столько ревнивых мужей. Вы понимаете, сэр, что это уже третий муж, с которым нам пришлось иметь дело только за одно расследование? Сефтон, Кларксон, а теперь еще Диксон. Как подумаешь, просто поразительно! Конечно, – задумчиво добавил он, – по-своему, это комплимент дамам.

– Если бы мне нужно было что-то сказать о миссис Диксон, это было бы что угодно, только не комплимент! – сурово отрубил Тримбл.

Когда на следующее утро инспектор появился в кабинете, он был встречен неожиданной новостью.

– Вам только что звонил по телефону мистер Вентри, – доложил ему дежурный.

– Что он сказал?

– Он только спросил, может ли он зайти к вам в половине одиннадцатого по поводу дела Карлесс, сэр. Я сказал, что можно.

– И были правы. – Тримбл уселся за стол переварить новое развитие событий.

С начала расследования, размышлял он, в первый раз кто-то по своей инициативе предлагает помощь полиции. Была некая ирония в том, что человек, который собирался это сделать, был тот самый, что числился в его списке следующим для допроса. А допрос предстоял весьма неловкий. Ну что ж, это только к лучшему, поскольку освобождало его от необходимости ехать на другой конец города, и он чувствовал, что ему будет гораздо легче выжимать правду из уклончивого клиента на собственной территории, в чистом воздухе полицейского участка, чем в пропахшей дымом сигар атмосфере музыкальной комнаты Вентри.

Но Вентри ухитрился принести с собой собственную атмосферу, и аромат душистой гаванской сигары предшествовал его появлению на узкой лестнице, которая вела к кабинету Тримбла. Инспектор с отвращением втянул воздух, а сержант Тейт, который не разделял ненависти своего шефа к табаку, вдохнул его с благоговением, как только благородный аромат коснулся его ноздрей.

– Доброе утро, инспектор. – Вентри слегка задыхался. – Ваши ступеньки слишком крутые для человека моей комплекции. Я знаю… не говорите мне, что курение вредно, но нельзя же иметь все. Я не задержу вас надолго, но подумал, что вы должны это увидеть. Мне нужно было показать вам это раньше, но вчера мне нужно было съездить в Лондон, и я решил, что это может подождать.

«Это» оказалось картонной коробкой, около восемнадцати дюймов в длину, шести дюймов в ширину и столько же глубиной, коробка была пуста, если не считать бумажной упаковки – коричневой бумаги с адресом Вентри и с дешевой почтовой маркой – и обрывка толстой веревки.

– Это пришло позавчера дневной почтой, – объяснил Вентри. – Без письма и без записки. А внутри был…

– Ваш кларнет си-бемоль, – не удержался и подсказал Тримбл.

– Как вы догадались! – с наивным восхищением воскликнул Вентри. – Во всяком случае, я подумал, это может вам помочь, если вы захотите выследить парня, который его украл, поэтому я…

– Было бы еще лучше, если бы с упаковкой вы принесли нам и кларнет, мистер Вентри, вместо того, чтобы сразу от него избавляться.

– Избавляться от него? Я не избавлялся. Если желаете его увидеть, можете сделать это хоть сейчас.

Тримбл начал терять терпение.

– Я уже видел ваш инструмент, – сказал он. – Он был в руках другого человека, которому вы предпочли его одолжить, и по этой причине он стал для меня совершенно бесполезным!

– Боже мой! Ну, вы, ребята, все знаете! Как вы об этом разузнали? Я одолжил его только вчера.

– Это не имеет значения, мистер Вентри. Давайте о деле. Человек вашего ума должен понимать, что, как только вы увидели, что именно находится внутри посылки, необходимо было принести этот предмет в полицию именно в том состоянии, в котором он у вас оказался.

Вентри глубокомысленно кивнул, вынул сигару изо рта и сбросил большой кусок пепла на пол.

– Я понимаю, – сказал он с видом гордого собой школьника, дающего правильный ответ. – Отпечатки пальцев.

– Ну? И каково же ваше объяснение?

– Боюсь, я свалял дурака, – признался Вентри с невозмутимой искренностью. – Понимаете, именно вопрос об отпечатках и беспокоил меня. Я знал, что, если принесу вам инструмент, вы найдете его буквально захватанным пальцами, и именно моими. И поскольку я уже и так под подозрением в связи с этим делом, мне этого смертельно не хотелось. Собственно, вот как все было. Я вскрыл посылку, как открываешь любую бандероль, ни о чем особенно не думая, и, когда развернул всю эту бумагу, вдруг увидел свой кларнет си-бемоль. Ну, можете считать меня идиотом, но я коллекционер. Я собираю музыкальные инструменты, я люблю музыкальные инструменты, как кто-то любит наручные часы, а кто-то – настенные или китайских собачек… Так что я первым делом вынул его, собрал и внимательно осмотрел, чтобы убедиться, что он не поврежден. Конечно, я знаю так же, как и вы, что мне следовало взять его щипчиками и принести сюда, чтобы вы обработали его порошком, или как там вы это делаете, но я думал совсем о другом. Я вовсе не думал о нем как о вещественном доказательстве под номером на каком-нибудь суде, а как о чертовски прекрасной старинной вещи, которая могла быть повреждена, пока с ней имели дело эти неуклюжие парни на почте.

Он с сожалением взглянул на уменьшившийся окурок своей сигары, затем отшвырнул его в пустой камин:

– Так вот, на вид казалось, что он в порядке. На полированном дереве была одна или две царапины, но, насколько я мог видеть, клапаны не были повреждены. К мундштуку кларнета приделан чистый язычок, если хотите, ключ великолепный, чистый язычок – поэтому я его попробовал. Прошло много лет с тех пор, как я играл на кларнете, и сначала я выдул какие-то ужасные хрипы, но просто поразительно, как быстро вспоминаются такие вещи, и через несколько секунд я уже играл наивную пьеску Вивальди, которую отец заставлял меня играть каждый день, чтобы разработать пальцы. Даю вам слово, просто по привычке! Но стоило мне закончить, как я сообразил, какой же я осел, и весь покрылся ледяным потом, когда подумал об отпечатках пальцев. Я решил спрятать инструмент подальше и забыть. Но когда на следующий день мне позвонил Диксон и спросил, нет ли у меня кларнета, чтобы одолжить этому нытику поляку, мне это показалось прекрасным выходом. Я подумал, что он смажет мои отпечатки своими. Простите, если я уничтожил ценную улику и все такое, но по крайней мере мне хватило ума сохранить бумагу и веревку.

Что бы Тримбл ни думал об этой истории, свое мнение он сохранил при себе. Он взял кусок оберточной бумаги и начал внимательно рассматривать его.

– Вряд ли она очень нам поможет, – вынес наконец он свое решение.

– Ну, почему же! – возразил Вентри. – Адрес написан крупными буквами, очень жирными. По-моему, его писали спичкой, которую макали в чернила, а не ручкой. Почтовый штемпель Центрального почтамта Маркгемптона. Коробка самодельная, может, вырезана из…

– Все эти вещи своим ходом будут исследованы, – коротко сказал инспектор, отодвигая в сторону ком бумаги и коробку.

– Извините, что я вмешиваюсь, я понимаю, это не мое дело. Ну ладно, вот так-то. – Он встал. – Я могу еще чем-то вам помочь?

– Да. Пожалуйста, присядьте на минуту, мистер Вентри. У меня есть для вас еще один вопрос. Как вы добрались до Сити-Холл в тот вечер?

– Но я уже говорил вам, на автобусе!

– Номер автобуса?

Вентри какое-то время молча смотрел на инспектора, затем по его лицу расползлась медленная улыбка.

– Боже! Кто-то вам сказал?

– Я спрашиваю, сэр, на каком автобусе?

– М-да, теперь моя репутация упадет ниже нуля, – покорно пробормотал Вентри. – На автобусе 5а.

Сидящий в углу кабинета сержант Тейт не смог сдержать удовлетворенного вздоха.

– На 5а, – повторил Вентри, обернувшись к нему. – И у кондуктора была такая броская примета – закрученные вверх усики. Если я его снова увижу, сразу узнаю. Остается только надеяться, что он меня тоже запомнил. Боюсь, после всех этих проблем, которые я вам доставил, вы, наверное, пожелаете это проверить.

– Значит, вы ехали на концерт не из дома?

– Да. Я не был рядом с домом с того момента, когда ушел с репетиции, и до срыва концерта.

– У вас украли машину…

– Да, украли, в этом-то и была проблема.

– У вас украли машину, – повторил инспектор, – но не от вашего дома, а от дома номер 6 по Фейрфилд-авеню.

– Да. Я все запутал, инспектор, и врал вам, как солдат, и все из-за любви к одной даме. Кто говорит, что времена рыцарей прошли?

– Думаю, мистер Вентри, – холодно сказал Тримбл, – пора нам услышать от вас всю правду.

– Есть! – весело отчеканил Вентри. – Хотя мне кажется, вы и сами уже почти все выяснили. Видите ли, недавно я начал ухаживать за Николой Диксон, и в последние дни она стала подавать мне кое-какие надежды. Из того, что мне удалось услышать на репетиции, я понял, что оставшееся время вечера берег будет чист… я имею в виду этого снулого карпа, ее мужа… поэтому решил проверить свою удачу. Я позвонил ей, она была дома. Я приехал, и все шло как надо. Мы немного выпили, поужинали, повеселились и поиграли, а потом вдруг обнаружили, что ее часы опаздывают на двадцать минут.

– Часы в ее спальне?

– Говорю только в вашем присутствии, да, в спальне. Я испугался, зная, как этот старый крючок Эванс требует, чтобы концерт начинался минута в минуту, но время еще позволяло, и я был уверен, что спокойно доберусь до Сити-Холл на машине. Настоящий шок наступил позднее. Машина Николы стояла перед домом, и она села в нее первой. Моя стояла на дороге, приткнутой поближе к забору, чтобы не очень бросаться в глаза. Во всяком случае, где она была, когда я туда пришел, ее не было. Я закричал Николе, чтобы она остановилась – она еще не выехала на улицу, – но она, должно быть, меня не слышала. Так я и остался стоять на месте. А остальная часть моей истории, закончил он с гордостью, – чистая правда.

– Благодарю вас, – сказал Тримбл. Помолчав, он продолжал: – Я не спрашиваю вас, сэр, почему до сих пор вы утаивали от нас правду, потому что причина этого столь же очевидна, как и бесчестна.

– Я чертовски бесчестный малый, – весело согласился Вентри. – Кстати, а Диксон об этом знает?

– Знает, и вам еще придется столкнуться с последствиями.

– Ах, последствия! В одном я могу быть уверен. По моей вине он никогда не разведется с Николой!

На этом загадочном замечании разговор был закончен.