Текст книги "Темная роза"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
– Если сможешь, – эхом повторил его слова потрясенный Пол.
– Следи за мной, – сказал Адриан, – каждый день, пока ты жив. Я буду твоей смертью, или ты – моей.
Он повернулся и пошел к выходу. Внезапно его плечи странно затряслись, как если бы он хотел заплакать. Он обернулся и снова посмотрел на отца – его лицо осветилось, охваченное мольбой.
– Отец, – сказал он, и Пол понял его мольбу. Это был ребенок, ребенок, никому не нужный. Он видел, как использовали его мать, как ей угрожали и угнетали, как она умерла, и над ним потом издевались. Ему не хватало любви, без которой его душа становилась все чернее. Пол понял, что это был его последний шанс – последний шанс дать этому ребенку любовь, которой ему не хватало, любовь, которая могла спасти его. «Не заставляй меня ненавидеть тебя, – говорили эти глаза. – Не заставляй меня погружаться во тьму, в которую превратится моя душа. Я не хочу ненавидеть. Дай мне любовь и свет!» – Отец!
Пол содрогнулся от этого стона, и его вдруг охватило прежнее оцепенение. Он не мог любить, он не знал, как это делается, как можно открыться, чтобы отдать себя другому. Словно бы кто-то взял у него любовь. Но как мог этот ребенок, именно он, понять это? Он услышал мольбу, но, охваченный собственной мукой, не смог на нее ответить. Эти глаза мучили его – в отчаянии он отвернулся, и, когда на его глаза навернулись слезы, от которых расплылось в неясные огоньки пламя свечей, он услышал, как закрылась дверь часовни – с тихим, прощальным стуком.
Глава 8
Осенью 1525 года в Морлэнд ИЗ пансиона леди Парр вернулась Нанетта. Ее образование завершилось, так как дочь леди Парр, четырнадцатилетняя Кэтрин, должна была выйти замуж. Это была не первая попытка леди Парр на брачном рынке – два года назад она закидывала удочку относительно помолвки тогда еще двенадцатилетней Кэтрин и внука лорда Дакра, сына и наследника лорда Скроупа. Тогда Нанетту тоже начали готовить к отправке домой, но из переговоров ничего не вышло, так как каждая из сторон предъявляла слишком высокие финансовые претензии.
Теперь Кэтрин предстояло выйти замуж за пятидесятилетнего вдовца Эдуарда, лорда Боро, который к тому же, по весьма запутанной системе родства, принятой на севере, был еще и своего рода кузеном своей юной невесты. Его бабушка Элис Бичамп – дочь Ричарда Бичампа, графа Уорвика, вышла замуж за Эдмунда Бофора, основателя рода Морлэндов. У лорда Боро было несколько взрослых детей, все они были старше своей предполагаемой мачехи, но когда Нанетта спросила Кэтрин, не беспокоит ли ее эта проблема, та ответила только:
– Нет, вовсе нет, разве что странно, что им придется называть меня мамой. Эдуард строг, он сказал, что заставит их делать это.
– А тебя не волнует то, что твой муж настолько старше, чем ты? – поинтересовалась Нанетта.
Кэтрин не ответила на вопрос прямо:
– Он добрый, и я его уважаю, мне нравится болтать с ним. – Она поймала взгляд Нанетты, и они подумали о другой стороне брака. Кэтрин несколько растерялась: каково это – быть женой такого старика?
– Я думаю... – начала Нанетта, но тут Кэтрин снова обрела присутствие духа и гордо выпрямилась:
– Конечно, первое время это может быть странно, за кого бы ты ни вышла. Но я думаю, что лучше уж выйти за старика, который будет добр к тебе и терпелив, чем за пылкого и нетерпеливого юнца, – закончила она.
Нанетта, ради душевного спокойствия подруги, согласилась – у Кэтрин просто не было выбора, хорошо уже, что она не протестовала. Для своих лет Кэтрин была весьма разумной девочкой. Но Нанетту, которой исполнилось семнадцать, передергивало от мысли о браке со стариком, зато у нее закипала кровь при мысли о страстном и нетерпеливом молодом женихе. Что же, скорее всего, Кэтрин окажется вдовой в еще достаточно молодом возрасте и тогда сможет выбрать себе мужа по вкусу.
– Единственно, о чем я жалею, – продолжала Кэтрин, – что ты уезжаешь. Мне будет не хватать тебя, Нан.
– И мне, Кэтрин, – грустно ответила Нанетта. – Помнишь наши разговоры о замужестве? Мы уже тогда знали, что нам придется расстаться, но мы решили, что будем писать друг другу, правда?
– О да, мы будем переписываться! Обещай, обещай, милая Нанетта, что ты будешь писать мне!
– Конечно, глупышка! – успокоила ее Нанетта, бросаясь в объятия к подруге.
Нан слегка дрожала и готова была сама выйти замуж за этого старика вместо Кэтрин, чтобы избавить ее от разочарований.
– Я надеюсь, ты тоже скоро выйдешь замуж, – сказала Кэтрин, уткнувшись в плечо Нанетты. – Ты такая красивая, что если бы не была заточена здесь, в Кентдейле, ты бы уже давно была замужем.
– Я полагаю, что мой дядя позабыл обо мне, считая, что я вполне пристроена здесь, с тобой, – задумчиво произнесла Нанетта. – Но ничего. Я еще не решила, хочу ли я выйти замуж.
Кэтрин оторвалась от подруги и с изумлением уставилась на нее:
– Но, Нан, ты же должна! Ты такая красивая! Если бы ты была такая невзрачная, как я…
– Кэтрин, какое отношение к этому имеет внешность? – рассмеялась Нанетта. – Однако когда придет мое время, у меня будет не большая свобода выбора, чем у тебя, и это-то, может, и к лучшему. Мне кажется, мы обе заключили бы не самые выгодные браки, если бы эти дела предоставили нам, а не решили за нас те, кто умнее нас.
Осенью, примерно в то же время, в Морлэнд приехала и Маргарет, которая на Николин день должна была выйти замуж за одного Йоркского дворянина. Это был купец, живший в Лендле, почти рядом с Баттсом, ему минуло тридцать, и он был бездетным вдовцом. Маргарет пришла в восторг от этой перспективы – в семнадцать лет она уже изнывала от своего девичества, хотя, как она призналась Нанетте, когда они укладывались вместе на ночь впервые за много лет, она и не была совершенно довольна той партией, которую нашел для нее отец.
– Дело не в его возрасте, – поделилась она, – тридцать лет для мужчины это ерунда. Он в самом расцвете сил. Но он всего лишь купец, без связей при дворе, и почти не бывает в Лондоне – ну, три-четыре раза в год, – поправилась она, почувствовав неодобрение Нанетты.
– Но чего же ты хочешь, Маргарет? Мне кажется, это вполне пристойная партия – твой отец нашел тебе лучшее, что мог.
– Да, раньше я так и считала бы, – капризно ответила Маргарет, – но после того как я жила при дворе, была фрейлиной королевы, я думала... и притом, что у папы так много связей... с действительно знатными людьми. Например, лорд Норфолк, лорд Дакр, Болейны – посмотри, как высоко они взлетели в последнее время. Сэр Томас стал первым казначеем двора, его сын – камергером, и говорят, что король то и дело посещает Ивер в охотничий сезон.
– Да, я слышала, что в Кенте отличная охота, – с удивлением произнесла Нанетта.
– Ну вот, – продолжала Маргарет, все больше распаляясь, – раз папа знаком с сэром Томасом и обедает с ним…
– Очень редко, – напомнила ей Нанетта.
– И твой отец был близким другом сэра Томаса, – продолжала Маргарет, не обращая внимания на ее слова, – и Эмиас друг Джорджа...
– Был, до женитьбы.
– ...и я была подругой его дочери, по крайней мере, пока ее не отослали с позором – хотя, раз его назначили на такой пост, это не вменяют ему в вину, и... – она сделала паузу, – и неужели при всем этом я не могла получить в мужья придворного?!
«Все-таки, – подумала Нанетта, – как она отличается от Кэтрин, так спокойно принявшей свою судьбу».
– Возможно, дружба твоего отца простирается не так далеко, чтобы он мог претендовать на помощь в устройстве брака. Ты же знаешь, что это дело очень тонкое и запутанное. Я вообще удивляюсь, как кому-то удается выходить замуж.
Неудовлетворенная ее объяснениями, Маргарет продолжала брюзжать. Однако перед отцом она была само послушание – она всегда побаивалась его, и через слуг к ней просачивались слухи о его жестокости, которых ей не следовало бы знать. Когда она к тому же увидела своего жениха – высокого и очаровательного мужчину, – она тут же примирилась со своей участью. Джеймс Чэпем был строен, элегантен и роскошно одет по последней моде. У него было овальное, с правильными чертами лицо, кожа оливкового оттенка и пышная черная шевелюра. Он очаровательно улыбался, а его мелодичный голос просто завораживал Нанетту.
Он слишком хорош для Маргарет, вдруг подумала Нанетта, приседая перед ним в книксене и нескромно рассматривая его – она никак не могла опустить глаза, как подобало бы по этикету. Она видела, что в его глазах, которые он также не отвел от ее лица, целуя ее руку, была взаимность. В эти несколько секунд Нанетта по-настоящему радовалась, что она была так красива, она хотела произвести на него впечатление, она хотела, чтобы он не забыл ее. И выражение его глаз, которые смотрели только на нее, сказали, что она достигла своей цели.
Нанетта поднялась, отняла руку и, мгновенно осознав случившееся, вспыхнула от стыда. Это был жених ее кузины, как могла она забыться настолько, чтобы заигрывать с ним? Тут – хотя и поздновато – она опустила глаза, как приличествует скромной девушке, и отступила назад. Чтобы компенсировать свою оплошность, она за весь вечер не взглянула на красивого пришельца более одного-двух раз. Маргарет же, которая имела на то право, не отводила от него восхищенного взгляда, за исключением тех случаев, когда он смотрел на нее, и тогда она вспыхивала от смущения.
Пол удивленно рассматривал ее – манеры и поведение дочери, ее придворные разговоры и явно высокая самооценка поразили его сразу по ее приезде домой. Разумеется, она была прелестна, и ее светлые волосы и кожа были восхитительны, но в целом она не представляла собой ничего особенного, и он не мог понять, что придает ей такую уверенность в собственной избранности. Возможно, это неизбежное следствие возвращения домой, в глухую провинцию, из центра цивилизации, а может быть, результат восхищения, которое сквозило в глазах маленьких Кэтрин и Джейн, которым она казалась существом из иного мира.
И теперь эта самоуверенная штучка превратилась под воздействием чар Джеймса Чэпема в онемевшую от смущения дурочку, что одновременно забавляло и радовало его. Он считал Чэпема вполне терпимым и нетребовательным, легким в обращении, а это было важно для Пола. Но еще важнее было то, что Чэпем очень богат и не имеет наследников. Вулси, некогда покровитель Пола, изводил страну особыми обязательными займами на ведение войн, которые он объявлял ради славы своего господина. В 1522 году была война, в 1523, а потом в 1524 – сразу три платежа в так называемый «дружественный заем», высасывавший кровь из помещиков.
Северяне, традиционно неплательщики налогов, пользующиеся своей удаленностью от цивилизации и неохотно расстающиеся с деньгами, пригрозили восстанием, и королю пришлось отменить пожертвования – но только после того, когда удалось собрать их большую часть, и эти деньги, разумеется, не вернули. Налоги никогда не приветствовались, но в последние двадцать лет это было нечто страшное – цены росли стремительно, и помещики, зависевшие от ренты, которая росла гораздо медленнее, чувствовали себя все беднее.
Полу Морлэнду было легче, так как он получал доход с шерсти и тканей, цены на которые росли в ногу со всеми остальными ценами, а кроме того, его спасало и то, что у него в поместье сохранялась барщина. Те, кто полностью заменил барщину оброком, оказались в трудном положении – их денег не хватало на то, чтобы оплатить батраков для необходимых работ.
Кроме того, купленные корабли не принесли ожидаемых прибылей – «Мэри-Элеонора» совершила два неудачных плавания, только унесших деньги, а экономия на перевозке грузов при помощи «Мэри Флауэр» оказалась не столь большой, как ожидалось. Им отчаянно не хватало еще двух судов, чтобы окупиться. Поэтому Пол обрадовался, когда Джеймс Чэпем выразил желание присоединиться к семье Морлэндов и жениться на его дочери Маргарет. Теперь Пол должен был исполнить свою клятву и выдать замуж дочерей Джека, причем не хуже, чем это сделал бы он сам, но у него осталось уже не так много денег, чтобы дать им приданое, способное привлечь женихов, которых одобрил бы Джек.
Он решил на следующий день поговорить с Нанеттой, которая уже имела право выйти замуж, – тем более что свадьба Маргарет должна была состояться через несколько дней. Незадолго до обеда он вернулся в поместье и нашел всех четырех девушек – Маргарет, Нанетту, четырнадцатилетнюю Кэтрин и тринадцатилетнюю Джейн за шитьем в горнице. Старшие девочки рассказывали о своей жизни вне дома. Как только он вошел в комнату, они разом поднялись и сделали книксены, с любопытством глядя на него. Пол редко посещал горницу – она слишком напоминала ему об Анне – и вечерами предпочитал сидеть в большом зале или, если было холодно, в зимней гостиной. Его молодой пес Александр – сын умершего несколько лет назад Джеспера – обнюхал поочередно всех девушек, а Маргарет, вскрикнув, оттолкнула его, опасаясь, что он испачкает ее платье. Пол отозвал пса и сказал:
– Девочки, я хочу побеседовать с Нанеттой наедине. – Он сделал паузу, но, так как Маргарет не сразу сообразила, что это предложение удалиться, продолжил: – Маргарет, почему бы тебе не отвести Кэтрин и Джейн в детскую? Твои племянники хотели видеть тебя.
У Эмиаса было уже четверо детей: пятилетний Роберт, трехлетний Эдуард, двухлетняя Элеонора, названная в честь основательницы рода, и родившийся этим летом Пол. Елизавета была снова беременна, исполняя свой долг с покорностью овцы.
– Да, папа, – послушно отозвалась Маргарет и начала понукать младших, чтобы показать свое превосходство. У двери она остановилась и бросила на Нанетту быстрый взгляд, как бы предупреждающий, что при следующей встрече ей придется пересказать беседу полностью.
Когда девочки закрыли за собой дверь, Пол прошел к камину, сел на стул и жестом указал Нанетте на стул напротив, предлагая сесть. Александр, зевнув, лег между ними, повернувшись брюхом к огню, а Нанетта, с любопытством ожидавшая, что же хотел сказать ей Пол, протянула руку и начала почесывать пса за ушами. Полу это понравилось – в этом жесте была какая-то безотчетная доброта.
Он не сразу приступил к делу, так как и сам не знал хорошенько, что говорить. Вместо этого он принялся изучать Нанетту – ее не было дома с момента смерти ее отца восемь лет назад, и из девочки она превратилась в женщину, и очень красивую женщину. Она была стройной, несколько ниже среднего роста, но вполне оформившейся женщиной, с прозрачной белой кожей и удивительно пышными черными волосами – еще чернее, чем у Джека, даже чернее, чем у ее бабушки Ребекки, которую она отчасти напоминала. У нее были тонкие и нежные черты лица, точно выточенные из алебастра, хотя ни одна алебастровая статуя не обладала таким чувственным ртом с ярко-красными губами и такими голубыми умными глазами – странный контраст с черными волосами!
Пола самого взволновала ее красота, и он мгновенно устыдился этого. Но как же могло быть иначе, если она так соблазнительна, а он уже столько лет не знал женщин? Он тут же переменил направление мыслей и стал рассматривать Нанетту с другой точки зрения – он знал, что она получила прекрасное образование и приобрела изысканные манеры. Она подбирала свои платья точно в тон своей внешности – сегодня, например, на ней было платье такого оттенка синего цвета, что он не соперничал с цветом ее глаз, а юбка расходилась спереди, демонстрируя вторую юбку малинового цвета – весьма изысканное и тонкое сочетание цветов. На ней был низкий французский чепец такого же голубого цвета, украшенный турмалинами, из-под которого до пояса падали черные волосы. Изящная белая рубашка была тонкой, почти прозрачной, а у ворота замысловато перетянута шелковым шарфиком. Она мила, подумал он и поерзал на стуле, чувствуя себя несколько неловко от ее присутствия и взгляда ее голубых глаз.
– Итак, дядя, вы хотели со мной поговорить? – спросила Нанетта, удивляясь его молчанию.
– Да, – начал он, откашливаясь, – тебе уже семнадцать, и ты, возможно, считаешь, что я позабыл о тебе, из-за того, что ты жила далеко от нас.
– Обо мне хорошо заботились, сэр, как могли мне прийти в голову подобные мысли?
– Я вовсе не хотел сказать, что считаю тебя неблагодарной, дитя мое, – ответил Пол, не ожидавший от нее такого тонкого ответа. – Но ты могла бы задуматься над тем, что я намереваюсь предпринять для устройства твоего брака. Ты знаешь, что я обещал позаботиться о тебе – клялся памятью твоего отца.
– Я помню это, – ответила она. Она действительно помнила, какая странная симпатия возникла между ней и дядей в момент расставания. – Я всегда полагала, что когда придет срок, вы изложите мне свои соображения на этот счет.
– Ты добрая девушка, Нанетта. Ты похожа на своего отца, как мне кажется, и поэтому я буду с тобой откровенен. – В его тоне чувствовалась некоторая неуверенность в этом, но она ободрила его:
– Ваше доверие делает мне честь, дядя.
– Ну, тогда приступим. Ты знаешь, как все любили твоего отца и что у него были хорошие связи. Если бы он был жив, он бы обеспечил тебе и сестрам отличные партии. – Она кивнула. – И я собираюсь поступить так же, но у меня не так много друзей. Поэтому, чтобы ты и сестры составили блестящие партии, которые бы одобрил твой отец, мне придется дать тебе очень большое приданое. Однако сейчас, из-за этих военных налогов и потерях на кораблях, время не слишком благоприятное, и муж, которого мне удалось найти для твоей кузины, стоил мне всех наличных денег. Короче, в настоящее время я не располагаю достаточным количеством золота, чтобы выдать тебя в соответствии с твоим положением. – Он ждал ее реакции, но Нанетта только сделала слабый жест рукой, как если бы хотела ободрить его, и промолвила:
– Я понимаю, дядя, и меня все устраивает.
– Устраивает? – поразился он. – Но ты должна хотеть – ожидать того, что тебя выдадут замуж.
– Эта проблема меня не волнует, – ответила она. Он все еще удивленно глядел на нее, и она поняла, что нужно объяснить свою позицию более подробно: – Если вы хотите выдать меня по вашему усмотрению, то я ничего не имею против, но лично я пока не ощущаю желания выйти замуж. С тех пор... с тех пор как умер мой отец... – ее голос задрожал, и она замолчала, а Пол, поймав ее взгляд, внезапно встал и прошелся по комнате, чтобы скрыть свое волнение.
Да, эта девушка – нет, эта женщина глубоко волновала его. Если бы он... если бы она не была его родственницей. Он никогда не хотел жениться еще раз – ему не был нужен никто, кроме Урсулы, но теперь, сидя здесь рядом с ней... Пол сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, осознавая, что в нем рождается очень странное, сильное желание, которое он не ощущал так давно и не думал, что оно может вернуться. Он снова припомнил тот миг перед их расставанием, когда она бросилась в его объятия. Пол резко повернулся к ней и сказал:
– Любовь приходит к нам по-разному, и не всегда так, как мы этого ожидаем. Я понял это слишком поздно, но ты... я только хочу сказать, тебе не следует отвергать ее, когда она придет, откуда бы она ни возникла. В мире не так много любви, чтобы отказываться от нее.
У Нанетты блестели глаза, когда она смотрела на него, и через мгновение, когда из-под ее ресниц выскользнули две слезинки, он понял, отчего они так блестят. Он подошел, неловко встал перед ней на колени, взял ее за руки и взволнованно посмотрел на нее:
– Нанетта, – в отчаянии произнес он, – Нанетта, я...
У него не хватило слов для того, чтобы выразить свои чувства, но она поняла его. Она высвободила свои руки и положила ему на щеки, охватив его лицо, и тут, в каком-то безумии, Пол обнял ее и начал целовать, гладя ее шелковистые вьющиеся волосы. Страсть нахлынула на него как тайфун, и когда ее губы раздвинулись, принимая его, он понял, что она отвечает на его призыв. Он чувствовал, что тело ее дрожит от страсти так же, как его. Он почти потерял рассудок от желания и еще сильнее прижал ее к себе, проникая языком в ее рот.
Тут его пес жалобно заскулил, и он внезапно пришел в себя. Это было кровосмешение! Она же его племянница – что он делает?! Пол отпрянул назад, так резко, что Нанетта чуть не упала, вскочил на ноги и отшатнулся к стене, нащупывая руками дымоход. Разочарованная, Нанетта с тревогой смотрела на него – он стоял к ней спиной, прижавшись к дымоходу и закрыв лицо руками. Собака снова заскулила, и Нанетта притянула ее к себе за ошейник, успокаивающе поглаживая уши, давая Полу время прийти в себя и остыть.
В комнате воцарилось напряженное молчание – двое представителей рода человеческого испытывали друг к другу гораздо более сильную симпатию, чем подозревали раньше. Наконец Пол, не отрывая рук от лица, глухо сказал:
– Мне придется отослать тебя. Тебе нельзя оставаться здесь – это все равно что поместить тебя в клетку со львами.
Она ничего не ответила – если бы они дали волю своим чувствам, то поставили бы под угрозу свои души.
– Может быть, ты хотела бы пожить при дворе, как Маргарет? – спросил он.
Она не ответила, и тогда он повернулся к ней. Их глаза встретились, и они тут же отвели взгляды.
– Я мог бы обеспечить тебе место при дворе, если бы ты захотела.
– Если вас устраивает это, – Ответила она, помолчав, – то я согласна.
– Нет, если только это устраивает тебя. Сейчас при дворе слишком скучно – король не посещает королеву с тех пор, как его начала мучить совесть, а королева не слишком весела с тех пор, как принцессу отослали в Ладлоу. Но двор – это все-таки двор. И ты прекрасна – наверняка многие из придворных юношей влюбятся в тебя и согласятся жениться на тебе даже без большого приданого.
Она встала и сделала реверанс, избегая его взгляда.
– Мне кажется, я была бы счастлива поехать ко двору, по крайней мере, на время, если бы вы могли устроить это.
– Тогда решено. И, Нанетта, не волнуйся.
– Да, дядя. Спасибо, дядя. Могу ли я идти?
– Конечно.
Ему хотелось бы знать, насколько ее задело происшедшее. Пол проследил за ней, пока она шла к двери, ее юбки шуршали, стелясь по полу, а волосы черным водопадом струились из-под чепца.
– Да благословит тебя Господь, – тихо произнес он.
Перед дверью она помедлила на секунду, а затем вышла, затворив ее за собой.
Выйдя наружу, Нанетта, не колеблясь, направилась в часовню. Тишина храма сразу успокоила ее, и она на коленях доползла почти до алтаря, а потом повернулась к подножию статуи Святой Девы. Стоя на коленях, она размышляла, что с ней случилось. С того времени, как умер ее отец, ей казалось, что какая-то ее часть тоже умерла, замерзла – вплоть до сегодняшнего дня. А теперь она дважды была нескромна с двумя мужчинами, каждый из которых был запретен для нее. Сначала она соблазняла жениха Маргарет, хотела заставить его полюбить себя, а потом она возжелала своего дядю, брата собственного отца. Что с ней случилось? Почему ее кровь воспламеняют эти странные желания? Почему они смешиваются в ее сознании с образом отца? Ей было стыдно и гадко – но какая-то часть ее сознания с наслаждением вспоминала прикосновения Пола, его страсть, то, что он желал ее столь же сильно, как и она его.
Она испугалась. «Святая Матерь Божия,– взмолилась она, – помоги мне понять себя и очисти меня, сделай меня холодной, как камень, омытый морем. Сделай меня чистой, такой же, как ты. Прости меня и будь милостива ко мне!»
После Рождества, в соответствии с выработанной процедурой, Нанетта, в сопровождении Пола и Эмиаса, а также большого количества слуг, поехала в Ивер, чтобы провести там несколько дней перед отправкой ко двору. Такой порядок предложил сэр Томас Болейн, который собирался отправлять ко двору свою дочь Анну, получившую прощение за неподобающее поведение в деле Перси, и он решил, что Нанетта будет для нее самой лучшей компаньонкой. Обеим предстояло войти в свиту королевы сразу же после крещенских праздников.
Девушки недоверчиво осмотрели друг друга, а затем, удовлетворенные увиденным, улыбнулись и поцеловались и отправились в гостиную поболтать.
– Я сразу поняла, что ты не такая, как твоя кузина, и я рада этому, – удовлетворенно кивнула Анна, – я отношусь к ней хорошо, так как именно она представила меня... одному человеку, но я никогда не была близка с ней. Мы слишком разные. Мне кажется, она должна была выйти замуж? Как она поживает?
Нанетта еще не оправилась от потрясения, испытанного при знакомстве с этой необычайной женщиной, поэтому ответила не сразу. Маргарет говорила ей, что у Анны огромные черные глаза, но это не спасло ее от шока: эти сияющие, гипнотизирующие, потрясающие глаза, казалось, исполнены жизни более чем это позволено человеку, они втягивали вас в свою теплую глубину, и вы чувствовали, что там вас непременно поймут. Но в то же время Нанетта ощутила, что в ее компаньонке есть какая-то отчужденность, в ее душе есть место, которое она оберегает и пестует, как оберегают и пестуют рану, чтобы ее не потревожил кто-нибудь. Анна Болейн явно была ранена, и поэтому-то Нанетта видела в ней родственную душу.
– Маргарет в порядке. Она счастлива, так как влюбилась в своего мужа с первого взгляда.
– Ей повезло, – сказала Анна, – надеюсь, он тоже любит ее?
– Сомневаюсь, – улыбнулась Нанетта, – но она этого никогда не поймет – он слишком умен для этого.
Анна тоже понимающе улыбнулась:
– Немного притворства в браке не помешает, – согласилась она. – Конечно, если выходишь не по любви, а кто сейчас выходит по любви? Я не знаю никого, кто любил бы своего супруга – о! – добавила Анна с презрительной усмешкой, – разве что моя сестра Мэри, но она не в счет.
– Почему? – удивилась Нанетта.
– Потому что Мэри полюбила бы всякого, кто взял бы ее замуж, кто бы это ни был. А почему ты не замужем? Ты такая хорошенькая.
Нанетте понравилась эта прямота.
– Мой отец умер, а обо мне заботились чужие люди, и мне кажется, что просто никто не думал об этом. Меня растили вместе с дочерью леди Парр, в Кентдейле, пока она не вышла замуж.
– Понятно. А теперь тебя послали ко двору на смотрины. А за кого вышла маленькая Парр?
– За лорда Боро. Анна кивнула:
– Да, подходящая пара, хотя он немного староват. Ну, теперь ты должна спросить меня, почему я не замужем – ведь мне двадцать три. – Это было произнесено независимым тоном, и Нанетта почувствовала скрытую боль. Она мягко сказала:
– Наверно, ты очень старалась избегнуть того выбора, который тебе предлагали.
Анна пристально посмотрела на нее и вдруг рассмеялась:
– Вовсе ты так не думаешь, милая лгунья! Ты прекрасно знаешь мою горькую судьбу. Ну, – она наморщила лоб, – это, впрочем, имело тот же результат. Теперь я слишком хорошо известна, чтобы выдавать меня помимо моей воли. Может быть, мне суждено остаться старой девой. Иногда мне кажется, что мне это больше всего подходит.
– Иногда и мне кажется то же самое, – сказала Нанетта. – Кэтрин – я имею в виду Кэтрин Парр, ныне леди Боро, – часто разговаривала со мной о браке, и я никогда не могла представить себя замужем. Мы в конце концов решили, что я стану монахиней.
– Ты слишком красива для этого. И слишком светская девушка, чтобы стать монахиней, – ответила Анна. Ее глаза вдруг затуманились, и голос дрогнул – Нанетта уже начала привыкать к этим внезапным сменам в ее настроении: – Теперь он женат, он женился в прошлом году. Сначала я ненавидела его за то, что он сдался, но теперь я думаю, что у него не оставалось выбора. Он сильно болел, я тоже, но он дольше и сейчас еще слаб. Он ненавидит ее, а она его. Веселенькие у них, наверно, ночки! Впрочем, он это заслужил – не смог устоять перед угрозами кардинала, оказался слишком слабым, а я – я, кого он презрительно называл девчушкой, – я выстояла за него и за себя. И как-нибудь я отплачу ему.
– Кардиналу? Самому могущественному человеку в Англии? – с сомнением протянула Нанетта.
Анна бросила на нее пылающий взгляд:
– Да, кардиналу, самому могущественному человеку в Англии, этому набрякшему пауку! Сколь бы могуществен он ни был, у меня есть одно преимущество—в моих жилах течет кровь! Его снедает жажда золота, богатства, власти, я же переполнена жизнью и гневом. Когда они разлучили нас, я поклялась, что отомщу, и я отомщу! – И Нанетта, видя ее горящие глаза, поверила в это. И тут глаза Анны наполнились слезами. – Ты знаешь, я любила его, – прошептала она, – сильно, по-настоящему любила. Никого я не буду любить так, как его.
Нанетта сочувственно сжала ее руку и вздрогнула, когда та внезапно отдернула ее. Ее взгляд стал вдруг напряженным, как у хищника, но через мгновение она расслабилась:
– Извини, я не люблю, когда меня берут за руку. Она некоторое время изучающе смотрела на Нанетту, как бы раздумывая, можно ли ей доверять или нет, а потом с легким вздохом проговорила:
– Ты мне нравишься. Если мы станем по-настоящему подругами, то ты еще узнаешь кое-что плохое обо мне. Я не хочу никому это показывать, ты не должна раскрывать мой секрет.
– Конечно, я буду молчать, – отозвалась Нанетта.
Тогда, слегка отвернув голову в сторону, Анна приподняла рукав своего платья и протянула Нанетте левую руку. Нанетта посмотрела на искривленный мизинец подруги, и ей стало жалко ее. Анна напряженно следила за ней, словно готовилась отпрыгнуть и укусить ее.
– Я ненавижу это, – призналась она, – ненавижу.
Нанетта очень медленно протянула руку и прикоснулась к мизинцу кончиками пальцев. Рука Анны вздрогнула, будто она хотела отдернуть ее, как пугливое животное. Тогда Нанетта взяла ее руку крепче и стала гладить мизинец другой рукой. Их глаза встретились.
– Ты боишься этого. – Анна неохотно кивнула. – Бедняжка. Не бойся. Бессмысленно ненавидеть часть самой себя.
– Но разве не должны мы ненавидеть грех и стараться искоренить его в самих себе? – выдавила Анна сквозь сжатые зубы.
– Но это не грех. Это просто увечье. Ты же не будешь ненавидеть горбуна? Ты подашь ему подаяние и станешь его жалеть. Не надо ненавидеть свою бедную руку.
Некоторое время Анна смотрела на нее удивленно, как ребенок, знакомый только с жестокостью, смотрит на того, кто делает ему что-то доброе, потом отвела свою руку, опустила рукав и прикрыла ее правой рукой.
– Мне не нравится, когда ее трогают, – повторила она, но уже более мягким тоном, и Нанетта поняла, что ее приняли.
В палате Совета Болейн рассказывал Полу, как обстоят дела при дворе:
– В прошлом году, когда король дал своему бастарду титул герцога Ричмонда, мы решили, что он сделает его законным наследником. Ведь таков был титул его отца перед тем, как он стал королем, и это весьма многозначительный жест.
– Мне кажется, королева уже не сможет зачать? – высказал предположение Пол.
– У нее уже семь лет не наступает беременность, – ответил Болейн. – Король больше не спит с ней, хотя и посещает время от времени, она по-прежнему сидит с ним на государственных приемах. Но есть немало аргументов в поддержку признания законности притязаний герцога Ричмонда – имеются прецеденты, которые прояснили бы ситуацию.
