355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Симона Вилар » Дочь короля » Текст книги (страница 20)
Дочь короля
  • Текст добавлен: 7 ноября 2021, 16:01

Текст книги "Дочь короля"


Автор книги: Симона Вилар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Немедленно уезжайте. Скорее!

Норманны, очевидно прослышав о похоронах, напали большим отрядом и сразу с нескольких сторон. Одна за другой из тумана возникали фигуры всадников, доносилось неистовое ржание коней, лязг стали. Мы уже были в лодках, а у церкви, за пеленой тумана, кипел жаркий бой – саксы удерживали нападающих, пытающихся отрезать нам путь к отступлению. А тут как на грех заголосила Эйвота – у неё начались схватки, и только уже в пути я обнаружила, что с нами нет Элдры.

Утрэд вернулся только часом позже – живой и невредимый. Он сообщил, что норманны отброшены, а Хорса самолично раскроил топором череп Нортберту де Ласи и теперь ходит в героях. Элдра же не пожелала расстаться с мужем и ушла с ним в лагерь мятежников.

Но тогда меня куда более волновало состояние Эйвоты. Мы еле успели привезти её, дотащить до зала, где она вдруг рухнула на пол, расставила ноги, стала тужиться. Труда тут же вытолкала меня, сказав, что скоро мне самой рожать и не следует пока видеть такое. А вот о Ральфе хлопотавшие подле роженицы женщины совеем забыли. Он ведь был таким тихим и неприметным на своей лежанке в углу, к нему привыкли, как к предмету обстановки. Опомнились, только заметив, что он стоит прямо над ними, бледный и дрожащий. Но было не до него. Ребёнок уже выходил, так что бедняга Ральф видел все. Грохнулся тут же в обморок. Пришлось возиться и с ним, и с Эйвотой, и с её ребёнком. Девочкой.

Потом говорили, что родила её Эйвота на диво легко, смогла сама подняться после родов. Я же была напугана её воплями, с ужасом думала, что и мне предстоит пройти через подобное. Зато дочка у Эйвоты родилась крепенькая и здоровая. Молодая мать сказала, что назовёт её Бэртой. Спасибо, что хоть не Бэртрадой.

На Ральфа перенесённое потрясение подействовало даже благотворно. Он перестал замыкаться в себе, старался быть чем-то полезным. Мы даже порой беседовали по вечерам. Ральф рассказывал, откуда он родом, о том, как попал на службу в Гронвуд. Как лишился службы, он не упоминал, да и я не расспрашивала.

Тем временем настала настоящая зима, со снегопадом, продлившимся несколько дней, ураганным ветром. Во все щели дуло, мы жались к огню, не снимали верхней одежды даже на ночь. Выйти на улицу никто не решался, просиживали все дни в дымном тепле помещения.

В один из таких вечеров Ральф стал играть на лире. Бог весть, кто принёс в башню инструмент, но он был поломан, валялся без надобности, пока Ральф не починил его. И как приятно зазвучали струны в унисон потрескиванию дров и завыванию пурги за стенами. Ральф запел. Голос его был удивительно приятен, все заслушались.


 
– Я прошёл много земель,
Повидал разных людей,
Но такой, как она, нигде не встречал.
И я припаду к её ногам,
Положу голову ей на колени,
Отдохну на её белой груди.
Когда льётся кровь и предают друзья,
Я найду отраду и любовь
Подле той, которую никогда не покину.
 

Я смотрела на Ральфа, не замечая, как переглядываются окружающие. Когда же Ральф перестал петь и поднял голову, меня смутил его полный обожания взгляд.

Мне стало неловко. А тут ещё заметила, как Утрэд внимательно наблюдает за нами с Ральфом и улыбается. О чём он, спрашивается, думает? Ведь я была женщиной на сносях, мой живот, так долго остававшийся небольшим, ныне раздуло, как бочонок. Я даже ходила словно выгнувшись назад. И давно забыла, как это – быть гибкой и лёгкой в талии, как можно нагнуться и без труда завязать башмак. Но теперь мне осталось не так и долго ждать.

Снежные бураны, длившиеся несколько дней, наконец стихли. Все вокруг было занесено снегом, а морозы ударили такие, каких не помнили и старожилы. Стоял жуткий холод, особо ощутимый в нашем болотном краю. Водные пустоши фэнов промёрзли насквозь, и, куда ни глянь, кругом снег и тишь.

В эти морозные дни военные действия прекратились. Все, кто мог, разъехались по домам. Лишь горстка самых упорных мятежников укрылась где-то в лесах на севере графства. Они не смирились, и было ясно, что, едва потеплеет, вновь будет литься кровь, и мирного сева ожидать не придётся. Потом пришла весть, что войска короля вошли в Норфолк, и все графство застыло, ожидая, что это за собой повлечёт.

Уже настало предрождественское время. Стояли самые короткие дни в году, рассветало поздно, а темнело вскоре после полудня. В один из дней я отправила людей в лес за ягодами мирта, так как пора было готовить святочные свечи. Когда они вернулись, мы уже подготовили формочки для свечей. Ведь как бы ни складывались дела, люди всегда ждут Рождества и связывают с ним свои надежды. Поэтому в башне Хэрварда дарило весёлое оживление, мужчины говорили о замеченном на болотах огромном вепре, а значит, у нас на святки будет великолепная кабанья голова, как в старину на йоль. Я слушала эти речи, и душа моя всколыхнулась. Йоль. Эдгар... Я заставила себя отвлечься.

Ягоды мирта, добавленные в пчелиный воск, придают особый аромат святочным свечам. Мы всегда так делали в Святой Хильде, и я со знанием дела велела нагреть над огнём ягоды, чтобы вытопить сок в котелок с пчелиным воском. Потом этим составом заполнили специальные формочки, аккуратно поместив в них фитили.

– Думаю, свечи у нас получатся на славу, – улыбаясь, говорила я собравшимся вокруг женщинам и детям. – Я не заметила ни единого пузырька воздуха, который бы испортил наши труды.

Внизу на входе хлопнула дверь. Это вернулись с дозора Утрэд и его люди. Стряхивали снег с сапог, садились у огня. С холода у них был зверский аппетит, они дружно стучали ложками по мискам с ячменной кашей и ломтиками жареного угря. Один Утрэд словно не испытывал голода, ел медленно, порой как-то странно поглядывая на меня.

Я поняла, что у него есть какие-то новости, и, когда он насытился, мы расположились в нише окна, подальше от остальных.

– Сегодня я видел Пенду. Похоже, у графа Эдгара серьёзные неприятности.

По мере того как он говорил, моё сердце начинало биться сильнее и сильнее.

Король гневался на зятя, что тот не сумел справиться с волнениями, более того, он подозревал, что Эдгар, сам будучи из саксов, попросту потворствует мятежникам. А подобное вполне могли приравнять к государственной измене. Вроде королю донесли на Эдгара, и донёс не кто иной, как графиня Бэртрада. Поэтому Генрих прислал разобраться во всём своих племянников, Блуаских братьев, Стефана Мортэна и Генри, епископа Винчестерского. Поговаривают, что Стефан в хороших отношениях с Эдгаром, но сейчас у него есть приказ короля, и он так и сказал графу Норфолку – если тот не сумеет оправдаться, он должен будет отвезти его под охраной в Лондон для суда. Эдгар попытался разъяснить, что дело не такое и простое: нормандские бароны в один голос твердят, что саксы первыми учинили нападение, в то время как саксонские таны уверяют, что это именно они стали жертвами разбоя норманнов. Желая разобраться во всём в присутствии поверенных короля, граф Эдгар велел и тем и другим явиться в Гронвуд Кастл. И если норманны, зная, что их права более защищены, смело явились на разбирательство, то саксы предпочли игнорировать приглашение. Однако подобным пренебрежением к приказу они словно признавали свою вину. Эдгар же оказался зажатым между королевской властью и своими упрямыми соплеменниками.

И тогда Стефан, желая помочь Эдгару выпутаться из этой ситуации, посоветовал, как доказать свою непричастность к мятежу соплеменников: граф Норфолк должен будет лично возглавить карательные войска против саксов, провести рейд и уничтожить их.

– Вы представляете, чем это обернётся для Эдгара, – сокрушался Утрэд. – Имя эрла Эдгара Армстронга будет проклято в Дэнло, люди выйдут из повиновения, и те же норманны станут презирать его за предательство своего народа. Если же Эдгар откажется... Клянусь святым Эдмундом, король Генрих не тот человек, чтобы прощать неповиновение. Так что... Эй, парень, да ты никак подслушиваешь?

Последние его слова он произнёс, обращаясь к тому, кто был позади меня. Я оглянулась – Ральф де Брийар стоял так близко, что мог услышать каждое слово. Но сейчас мне было не до него. Меня охватил ужас. Я рванула застёжку у горла. Мне словно не хватало воздуха. Эдгар... Мой Эдгар в беде. О, Пречистая Дева, смилуйся над ним!

Я не помнила, как поднялась на башню. Было ещё не так поздно, но уже совсем стемнело. Я видела огоньки в селении на берегу озера и дальше, в фэнах. Где-то одиноко выл волк. А воздух такой холодный, что перехватывало дыхание. Однако на морозе мне стало немного легче. Если мне вообще могло стать легче. Ах, мой Эдгар был таким честолюбцем, так высоко поднялся. И вот в любой миг может пасть, разбиться в кровь. А эта сучка, его жена... Я никогда не могла заставить себя относиться к ней терпимо, всегда ненавидела её со всем отчаянием отвергнутой. Я даже не ведала, известно ли ей обо мне. Но если и известно, то я ничего не стою в её глазах. Леди Бэртрада, эта незаконнорождённая принцесса, была победительницей в нашем соперничестве за любовь Эдгара. До меня не единожды доходили вести о том, как он лелеет и ублажает её. И когда я думала об этом, – я, знавшая, каким он бывает в любви, когда представляла, что он дарит ей такую же усладу, как когда-то мне, – прости мне, Всевышний, но я не могла побороть своей неприязни к этой женщине. И вот узнаю, что она предала Эдгара, выставив обвинение в измене.

Но и это сейчас мне не казалось важным – я испытывала только тревогу и болезненный страх за судьбу человека, которого любила и которого ни разу, даже испытав всю тяжесть позора и разлуки, не упрекнула ни в чём. Ведь я сама пошла к нему, пошла по доброй воле, а расставшись с ним, таила от всех, как тоскую. Я понимала, что нельзя так сильно любить смертного, что такая любовь возможна лишь к Богу. Но даже молясь, я не просила у Всевышнего прощения за эту свою любовь – словно прощённая, я уже не имела бы права так страстно любить.

И вот я, словно сомнамбула, стою на морозе, а вокруг мерцает равнодушная лунная ночь. Где-то вдали скрываются мятежные таны, уверенные в своей правоте, как и в том, что их граф-саксонец будет до последнего отстаивать их права. Ведь иначе... Но я знала Эдгара, он не опорочит своё имя, устроив резню соплеменникам. Господи, ну почему они не явились в Гронвуд? Ведь это бы был для них единственный законный способ оправдаться. Тогда бы Эдгар смог принять их сторону, не навлекая на себя подозрение в измене.

Кто-то взошёл за мной на башенную площадку. Ральф. Я отвернулась от него, не поворачивалась, даже когда он подошёл, укутал меня в длинную накидку из овчины.

– Вы всё ещё любите этого человека?

– Да.

Сказала это сухо, давая понять, что его присутствие нежелательно. Но Ральф не уходил.

– Мне кажется, я могу помочь вам... Помочь графу.

Я резко повернулась. В лунном свете его лицо в обрамлении войлочного капюшона выглядело почти призрачным.

– Тогда, – начала я. – Если это так... Говори!

Он печально усмехнулся.

– Гуго Бигод знал, что делал, мстя Эдгару. Но я не хочу, чтобы вы страдали. Да и у меня есть за что поквитаться с Бигодом.

Я ничего не понимала. Но по мере того, как он рассказывал, в моём сердце зарождалась надежда.

– О, Пречистая Дева!.. Ральф, ты непременно должен поехать в Гронвуд. Ты должен обо всём рассказать.

Он вздохнул, и его окутало облачко пара.

– Может, и так. Но эти саксы... они ведь отказались повиноваться графу и Стефану Блуаскому. Пока они не приедут в Гронвуд Кастл и не повинятся, Стефан и епископ Генри будут требовать, чтобы Эдгар выступил против них.

Я это понимала. Вспомнила лицо Хорсы – злое, решительное, непримиримое. Хорса стоит во главе восставших, и он в своей неуёмной гордыне скорее погубит людей, чем пойдёт на переговоры, на союз с Эдгаром, которого ненавидит.

И тогда я решилась:

– Идём, Ральф.

Я не сомневалась, что мой Утрэд всё это время поддерживал связь с мятежными саксами и знает, где они скрываются. Он и не отрицал этого, когда я стала его расспрашивать. Однако решительно замотал головой, едва я попросила его проводить меня к ним.

– Святые кости! Слыханное ли дело, чтоб женщина на сносях отправлялась в поездку, да ещё по такой стуже!

Но я не отступала. Чувствую я себя прекрасно, погода установилась спокойная, а по снегу через фоны даже легче перемещаться. Что касается холода, то я могу ехать в конных носилках – небольшом подвесном паланкине, в который спереди и сзади впряжены два спокойных пони. В носилках не так трясёт, я закроюсь в них, буду лежать под шкурами. В конце концов, госпожа я ему или нет? Как он смеет не повиноваться? К тому же кого, кроме меня, могут выслушать саксы? Пусть меня и называют падшей женщиной, но я всё же потомок Хэрварда, и они не откажутся принять меня.

Утрэд наконец уступил. Я сказала, что выезжаю немедленно, пошла собираться.

Ночь была спокойной и светлой. Ехали мы так скоро, как было возможно по снегу, чтобы лошади не выбились из сил раньше времени. Впереди скакали несколько охранников, прокладывая тропу, за ними двигались мои носилки. Кавалькаду завершали ехавшие рядом Утрэд и Ральф. Хотя Ральф был ещё слаб, но он был нужен мне в качестве свидетеля. Утрэд всё время ворчал о том, что и путь предстоит не близкий, и ещё неизвестно, как воспримет моё появление Хорса. Признаюсь, встреча с Хорсой волновала и меня. Однако с ним и мудрый Бранд, и рассудительный, несмотря на молодость, Альрик, и иные таны, которым отнюдь не светит сложить головы и которые, если у них появится свидетель их невиновности, предпочтут отстаивать свои права мирным путём. Тем более что главный их враг, предводитель нормандских баронов Нортберт де Ласи, уже поплатился за свои злодейства.

Утрэд пояснил, что мятежники укрылись за рекой Нар, там, где начинаются заросли старого соснового бора, идущего до самого побережья на севере графства. Места там глухие, и саксы укрылись и чаще, в заброшенных руинах старой виллы ещё римских времён. Ехать туда около двадцати миль, сокрушался Утрэд. Догонял время от времени мои носилки, спрашивал, как я себя чувствую. Ну чисто заботливая нянька. Я же лежала, укутавшись в тёплые овчины, сжавшись, как улитка в своей ракушке, покачивание носилок действовало наг меня даже успокаивающе. А вот состояние Ральфа мне не нравилось. Я то и дело слышала его кашель. В дорогу я предусмотрительно взяла мех с вином и сейчас отдала его Ральфу, чтобы пил для поддержания сил. Один раз, отогнув занавеску, я видела, как он делится вином с Утрэдом. Он всё-таки был славный человек, этот молодой француз. Утрэд тоже так считал. Я слышала, как они порой переговариваются, Утрэд помогал ещё слабому Ральфу на трудных участках пути, вёл его лошадь под уздцы.

Под утро так похолодало, что я уже не осмеливалась поднимать занавески. У меня стали зябнуть ноги и заныла спина. Но, услышав голос Утрэда, довольно грубо разговаривавшего с кем-то, я всё же выглянула наружу. Уже светало. Вокруг пахло хвоей, мы находились в густом сосновом лесу. Я увидела Утрэда: он говорил с какими-то воинами, преградившими нам путь, и поняла, что наша цель близка.

Стражи заставили моих сопровождающих отстать, взяли первого пони под уздцы, повели. Следом ехали только Ральф и Утрэд. Утрэд сказал, что здесь дозоры на каждом шагу, однако на протяжении дальнейшего пути мы никого не встретили. Я слышала, как один из проводников что-то недовольное говорил по этому поводу, но его приятель только проворчал, что, дескать, они оказались самыми преданными псами, а остальные попросту попрятались от холода.

Холодно было неимоверно. Воздух обжигал, колол щёки, снег громко скрипел. Из сумрака леса долетел какой-то звук – не то вскрик человека, не то рык зверя. Он взволновал наших провожатых, но я не обратила внимания. Огромный полузасыпанный снегом куб старой виллы с осыпавшимися зубцами был прямо перед нами. Я увидела пролом в стене, служивший входом, а сейчас для тепла занавешенный шкурой. Пройдя под неё, я различила в полумраке ведущие вниз ступени.

Стражи и Утрэд остались снаружи, но Ральф взял меня за руку и начал спускаться. Впереди стал различим проём низкой арки. Вход под ней был полузавален грудой камней. Перебираясь через неё, я едва не застонала, так у меня заныла поясница. Поначалу ничего не могла разглядеть в полумраке, только слабо рдеющую кучу угольев посредине. Потом кто-то зажёг факел, и я увидела лежавших кто где спящих. Шагу нельзя было ступить, чтобы не потревожить кого-либо.

Но моё неожиданное появление быстро пробудило всех ото сна. Кто-то подбросил поленья на очаг. Я закашлялась от дыма. Господи, как они только жили здесь всё это время?

Среди обступивших меня людей я различила несколько знакомых лиц. Узнала толстую физиономию Бранда – на лбу сажа, волосы всклокочены, глядит удивлённо.

– Силы Небесные! Гита Вейк, неужели вы проделали такой путь... Да ещё в вашем положении. Зачем, ради всего святого?

Они столпились вокруг, а я в первый миг так плохо почувствовала себя среди спёртого воздуха и дыма, что слова не могла молвить.

Расталкивая остальных, вперёд вышел Хорса:

– Никак шлюха Эдгара явилась. Что, умолять за своего соблазнителя пришла, или надумала тут рожать?

Он захохотал, кто-то присоединился к нему.

И тут откуда-то из-за спин выскочила Элдра. Такая же грязная, как и остальные, растрёпанная, но, к своему удивлению, я увидела топор у неё за поясом. Она прикрикнула на остальных, усадила меня на выступ стены.

– Вы что, не понимаете – только крайняя нужда могла вынудить леди Гиту пуститься в путь в её состоянии? – гневно говорила она, даже отталкивая столпившихся саксов.

Я постаралась говорить как можно увереннее. Сказала, что люди короля Генриха рано или поздно выкурят их отсюда, как охотники выкуривают барсуков из нор. Однако у мятежников ещё есть надежда закончить все миром. В разжигании мятежа нет вины саксов, его начали нормандские рыцари графини Бэртрады, и у меня есть свидетель, который может подтвердить мои слова. Причём он готов это сделать не только перед саксами, но и в присутствии посланцев короля. Поэтому им лучше всё же поехать в Гронвуд, как им предлагал эрл Эдгар, и только так этот мятеж останется без роковых последствий.

Мне трудно было подбирать нужные слова, я была сильно утомлена. Но они всё же прислушались, стали расспрашивать. И тут Хорса велел всем заткнуться, сказал, что, видимо, сам Эдгар послал меня сюда с этой ложью, что я хочу заманить их в ловушку, так как я предана Армстронгу, как собака. Они же свободные саксы, они познали свою силу и не сдадутся без боя.

Я словно слышала его давнишние речи в башне Тауэр-Вейк. Хорса оставался верен себе, своим воинственным понятиям о чести и свободе, добытой в бою. Ему нужна была слава, даже ценой жизни. Своей или этих людей – не важно. Мне это казалось абсурдным. Но я не могла не заметить, что его речи зажигательно действуют на людей. И многие из присутствующих саксов, особенно самые молодые, поддались его влиянию, воинственно зашумели, стали греметь оружием.

Отчего вдруг они разом умолкли – я поняла не сразу. Просто удивилась вмиг наступившей тишине, заметила, как все застыли, устремив взгляды на что-то за моей спиной. Отведя в сторону меховой капюшон, я оглянулась. Сначала различила лишь силуэт вновь прибывшего за низкой аркой, видела богатый плащ светлого меха, блеск застёжек у горла. Потом он, склонясь под низким сводом, вошёл, поднялся на груду камней у входа. Перед нами был Эдгар.

В первый миг никто не мог вымолвить ни слова. Потом с резким лязгом люди повыхватывали оружие. Но Эдгар быстро протянул руки ладонями вперёд – старинный жест упреждения, что он без оружия и у него мирные намерения. И никто не тронулся с места.

Я смотрела на Эдгара во все глаза. Как давно мы не виделись! Я узнавала эту гордую посадку головы, падающую на глаза волнистую прядь отросших каштановых волос, твёрдый рисунок подбородка. И вдруг, испугавшись, шарахнулась в сторону, стремясь спрятаться за спинами.

Эдгар не заметил меня.

– Я пришёл поговорить с вами, саксы, потому что иного пути остановить кровопролитие нет. Неужели вы думали, что я не найду ваше укрытие по следам на снегу? Неужели считали, что у меня мало сил, чтобы совладать с вами? Но теперь ваше логово окружено. Со мной войска короля, а это опытные воины и рыцари. Они тихо сняли ваши дозоры и теперь стоят за каждым деревом с луками и мечами, готовые ворваться сюда в любой миг. Но я велел им оставаться на местах, пока не переговорю с вами.

Он говорил властно и спокойно. Сказал, что, если саксы согласятся добровольно выйти из укрытия и сдадут оружие, им не причинят вреда. Но им придётся отправиться в Гронвуд, где состоится разбирательство, как и намечалось вначале. В его замке граф Стефан Блуаский, представитель короля, и епископ Генри Винчестер, представитель Церкви, будут готовы выслушать их доводы и постараться разобрать, кто повинен в этих волнениях, кто первым поднял оружие.

– Так ты готов предать свой народ? – зло прервал его Хорса.

– Мой народ – это подвластные мне люди Норфолкшира, без разницы, норманны они или саксы. Преступниками же я считаю только тех, кто сеет смуту. Этого я ни позволить, ни оправдать не могу. Поэтому я договорился со Стефаном Блуаским, что первым войду к вам и постараюсь решить дело полюбовно. Вы все воины и должны понимать, что войску короля ничего не стоило захватить вас врасплох и перебить, словно спящих детёнышей рыси в тёмном логове. Но повторяю – кто добровольно подчинится, тому ничего не грозит. Кару понесут только те, кого суд сочтёт виновными.

– Виновные уже за морем, – раздался вдруг искажённый акцентом голос Ральфа. Он вышел вперёд. – И поверьте, уж они-то изрядно веселятся, зная, как вы тут режете друг друга.

– Ральф де Брийар? – удивился Эдгар. – Вы-то откуда здесь?

Но рыцарь не стал отвечать на этот вопрос. На своём ломаном саксонском он поведал всё, о чём говорил мне ранее: о злости Бигода и его желании отомстить графу Норфолку, о том, как Бигод уговорил своих людей совершить нападение на нормандские усадьбы под личиной саксов, чтобы подтолкнуть тех и других на резню и заставить Эдгара поплатиться за все волнения.

Хотя Ральф медленно подбирал слова, часто ошибался, смысл его рассказа был ясен всем. Люди стали переглядываться, кто-то сердито выругался, кто-то забожился.

– И всё сказанное мною такая же правда, как и то, что все мы нуждаемся в милосердии Божьем, – закончил Ральф. И уже по-нормандски добавил, обращаясь к Эдгару: – Я готов повторить свой рассказ перед представителями короля и поклясться в том на Библии.

То, что свидетельство Ральфа позволяет всё прояснить и расставить по местам, моментально стало ясно и графу, и вожакам саксов. Многие из них уже были готовы сложить оружие и последовать за Эдгаром, но опять Хорса чуть не погубил всё.

– Неужто благородные таны пойдут на поводу у француза графини? – кричал он. – Неужто покорно сложат оружие, когда наконец-то дали понять, что они не смирились с властью норманнов, что мы – не покорное овечье племя, позволяющее обирать себя и терпеть власть поработителей? Почему бы нам прямо сейчас не схватить этого предателя Армстронга и, угрожая расправой над ним, не заставить войска отступить?

Лицо Эдгара стало грустным.

– Мне горько, что мои соплеменники готовы угрожать человеку, пришедшему без оружия, в надежде на их честь. Что ж, поступайте по-своему, но знайте: у Стефана Блуаского и рыцарей короля есть приказ подавить мятеж любой ценой. И если для этого придётся пожертвовать моей жизнью, жизнью сакса, добровольно вошедшего к мятежникам, – они не остановятся. Но вот спасёт ли это вас – не ведаю.

– Нет!

Этот крик сам собой сорвался с моих уст. Расталкивая толпу, я кинулась было к Эдгару. Но не успела, кто-то удержал меня. Грубая рука схватила меня сзади за волосы, запрокинула голову так, что я чуть не упала. Я застыла, увидев у своих глаз остриё кинжала.

– А если мы поступим так, Эдгар?

Это сказал Хорса.

– Если мы сделаем заложницей твою Фею Туманов?

Хорса удерживал меня за волосы, откинув мою голову, и я могла видеть Эдгара, который поднялся на груду камней у входа. Сверху вниз он глядел на меня, и в красноватом свете факелов было заметно, как меняется его лицо. Сначала удивление, потом волнение, снова удивление.

Хорса держал меня так, что я невольно выгнулась назад, полы моей накидки разошлись, стал виден обтянутый тканью платья живот. Эдгар глядел на него, глаза расширились, он судорожно глотнул. Потом лицо его стало жёстким, напряжённым. Теперь он глядел на Хорсу.

– Отпусти Гиту, Хорса.

– Это если я сочту нужным. Эй, спокойно, спокойно, Эдгар. Стой, где стоишь.

Я почувствовала, как остриё кинжала Хорсы упёрлось мне в горло. От страха зажмурилась.

А голос Хорсы звучал удивительно спокойно:

– Сейчас ты выйдешь отсюда, Эдгар, велишь людям короля убираться. Иначе... Клянусь всеми чертями ада, я лично перережу горло твоей потаскухе. Или ещё лучше – мы вспорем её пузо и поглядим, кого она понесла от тебя. Ты сам сможешь определить, кого ей сделал, когда мы выбросим этот окровавленный сгусток на снег. И...

Он больше ничего не сказал. Но рука с кинжалом больше не маячила у меня перед глазами, пальцы, удерживающие меня за волосы, разжались. И тело Хорсы рухнуло у моих ног.

– Хорса из Фелинга всегда был слишком горяч, – спокойно произнёс толстяк Бранд и отбросил камень, которым оглушил его. – Прости, Эдгар.

У меня подкашивались ноги. Чтобы устоять, я непроизвольно сделала шаг вперёд. И тут же оказалась в объятиях Эдгара.

Это было как чудо. Он обнимал меня, обнимал сильно, но и так бережно. И, хмелея от счастья, забыв все страхи, я блаженно склонила голову на мех его плеча. Самые надёжные, самые ласковые руки на свете обнимали меня. Эдгар нежно потёрся щекой о мои волосы. Я слышала его частое дыхание совсем близко, различала быстрые удары его сердца.

– Родная моя... Почему? Как же ты могла, зачем таила от меня столько времени?

Я медленно открыла глаза, возвращаясь в реальный мир.

– Какое это имеет значение? У тебя ведь есть супруга.

Я всё же разомкнула обнимавшие меня руки. Смогла поглядеть ему в лицо.

– Я не была с мятежниками, сэр. Просто привела к ним Ральфа, чтобы пояснить всё. Ральф де Брийар поможет вам уладить это дело.

У Эдгара был такой вид, что я сомневалась, понял ли он меня. Но, видимо, всё же понял. И когда я отошла, он заговорил с саксами уже ровно. Я заметила, как они стали по одному выходит!.. Мы несли и Хорсу.

Я сидела, отвернувшись к стене. Рядом Пыла только Элдра. Но она отступила, когда приблизился граф, присел рядом. Это было невыносимо.

– Уходи, Эдгар.

Он повиновался. А я расплакалась. Мне было плохо, и опять заныла поясница. Так, зарёванная, я и вышла наружу. Щурясь от слепящего на морозном солнце снега, не глядя по сторонам, дошла до носилок.

Утрэд помог мне забраться в них. Я была как куль с мукой – тяжёлая, неповоротливая. Я хотела домой. Элдра устроилась подле меня, обняла, и я могла всласть выплакаться на её груди. Потом, сквозь всхлипывания, спросила, как уладились её дела с Альриком. Оказывается, она всё же созналась ему. Меж ними не должно быть тайн – так решила она. Альрик же сказал, что дитя ни в чём не повинно и не должно страдать, но он будет надеяться, что её ребёнок от него. Я же подумала, что всё равно зря она открылась. Конечно, муж любит её, однако на её ребёнке всю жизнь будет лежать печать подозрения. И ещё я удивилась, насколько циничной я стала за это время.

Мы всё ехали и ехали. Миновали лес, двигались вдоль замерзшей ленты реки Нар. День был светлый, ясный. А вот мне становилось всё хуже.

Издали долетел звон колоколов. Элдра, приподняв занавеску носилок, с улыбкой глядела на колокольню церквушки в снегах.

– О Небо, Гита, ведь сегодня же сочельник!

Она повернулась ко мне, и улыбка сошла с её лица. Крикнула Утрэду, чтобы гнал коней как можно быстрее.

Меня совсем замутило от тряски. Я то и дело цеплялась за Элдру, кусала губы. Что, если роды начнутся ещё в пути? Однако небо смилостивилось надо мной. И хотя мы добрались до Тауэр-Вейк, когда уже стемнело, я даже смогла сама выйти из носилок. Правда, тут бы и упала, если бы Утрэд не подхватил меня на руки, не внёс в башню.

В страшной спешке мои женщины суетились, стаскивали с меня одежду, разводили огонь. Их торопливость меня пугала, и я старалась смотреть только на Труду – спокойную, деловитую, важную. О Труде ходила слава как о лучшей повивальной бабке в округе, и она любила похваляться, скольких младенчиков приняла на свет Божий. Мой будет, наверное, сотым, уверяла она. Я невольно улыбнулась – Труда и понятия не имела, что такое сотня.

Боли становились всё более частыми и острыми. Я лежала в своём покое, кусала губы, комкала края одеяла вспотевшими руками. В помещении было очень жарко, но мне сказали, что так и должно быть. С меня же пот струился ручьями после каждой схватки. В промежутках между ними я думала об Эдгаре, о том, что теперь он знает о моём ребёнке. Ранее я этого не хотела, но сейчас от этого мне было даже легче. В конце концов, он отец, и если со мной что-то случится...

Я сказала об этом Труде, но она лишь сердито шикнула на меня. Как можно думать сейчас о таком? Лучше бы я вспомнила, какой сегодня вечер, и помолилась. И я послушно твердила слова молитвы, как учили в монастыре:

– Verbum саго factum eit et habitavit, In nobis[65]65
  «И слово стало плотью и обитало с нами...» (лат.).


[Закрыть]
.

Боли становились всё сильнее. Но я была так утомлена, что в перерывах меж схватками даже насыпала. И опять приходила в себя с тягучим стоном. Кричать мне было словно бы стыдно.

Толстая Труда тихонько ходила, развешивая у очага детские вещички, одеяла и шкуры, чтобы нагрелись. Помешивала в каких-то горшочках, отчего пряный запах распространялся по комнате. Мне стало грезиться, что я в монастыре, в красильне, помогаю сёстрам красить ткани. Наверное, это было от того, что в комнате стоял пар от отвара ясеневой коры и крапивы.

И опять забытье, потом опять боль. Но в какой-то миг я различила привычные звуки утра – крики петухов, отдалённый звон колокола. Рождество!.. Я стала говорить, что людям надо пойти в церковь... Господи, уже новый день настал, а моим мукам нет конца.

Труда склонилась надо мной, лицо её было усталым, осунувшимся и... встревоженным.

– Бедная девочка, ты такая худенькая. Тяжело тебе придётся. Вот что, давай попробуешь походить.

Походить?.. Я расплакалась. Сил не было вообще. Но я так хотела родить этого ребёнка! И я встала, еле переставляла ноги, опираясь на Эйвоту и ещё одну женщину, ходила от стены к стене, пока боль не стала непереносимой. Меня просто скрутило пополам. Еле дотащилась до кровати. Но Труда, похоже, была довольна. Потом пошарила у меня между ног, и лицо её вновь омрачилось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю