Текст книги "Дочь короля"

Автор книги: Симона Вилар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Что шериф этого не сделает, понимала даже я – «тихая монастырская девочка», как изволила выразиться Гита. И меня удивляло, как она сама не понимает нелепость своих упований. Ведь никогда ещё ради женщины, которую уже получил, мужчина не отказывался упрочить своё положение, возвыситься.

– Ты молчишь, Отил? Сомневаешься? Не веришь, что Эдгар из любви ко мне не захочет сохранить наше счастье?

– Не верю, – тихо сказала я. Это было честно, хотя внутренне я содрогнулась, понимая, как больно делаю Гите.

– Что ж...

Я заметила, что она дрожит, слышала её бурное дыхание.

– Думаю, и впрямь настала пора испытать нашу любовь. Поэтому я прямо сейчас пойду к нему. И да поможет мне Бог и Святое Евангелие!

Я даже испугалась её решимости. Но Гита вышла из покоя прежде, чем я успела вымолвить слово.

Мне оставалось только ждать. Меня никто не беспокоил, я сидела одна, пытаясь представить, как Гита придёт к Эдгару, что ему скажет. Она была в таком возбуждении, когда выходила, что я опасалась, как бы она необдуманным словом, какой-нибудь выходкой не испортила всё. Хотя как она могла испортить там, где всё было предрешено изначально? И обречено на неудачу. Моей вины в этом нет, всё, чего я хотела добиться, – это спасти подругу от позора... Но я вдруг подумала, что виновна, ведь это я подтолкнула подругу к решающему шагу. Почему она даже не обратила внимания на мои речи о возвращения в нашу обитель? И вдруг я поняла, что надеюсь на чудо. Хочу, чтобы этот обаятельный мужчина и моя подруга пришли к соглашению. Как мне это виделось? Никак. Я наблюдала сегодня их лёгкие, игривые отношения, видела, как им хорошо вместе. Пусть так все и останется. И, упав на колени, я стала жарко молиться, прося Небеса, чтобы чудо всё же свершилось и Эдгар понял, какое сокровище приобрёл в лице Гиты.

Боже, как долго тянулось время! Порой я вставала, ходила из угла в угол, опять начинала молиться. Гиты всё не было. Вокруг все стихло, только порой где-то лаяла собака да раздавалась перекличка часовых на стенах. Порой мне приходило в голову, что зря я так извожу себя. Возможно, эти двое опять забыли обо всём, растворяясь в жаре страсти. И тогда я начинала сердиться или гневалась на себя за злость и недоверие к Гите.

В какой-то миг я почувствовала страшную усталость. Всё же у меня сегодня был крайне бурный день. Я решила прилечь на подушках одной из скамей, смотрела, как оплывает воск на свече. И не заметила, когда закрылись глаза и все словно исчезло в пелене сна.

Проснулась я резко, как от толчка. Села. Свечи догорели до самых розеток. В комнате был полумрак, слабо разбавленный отсветами, проникавшими сквозь слюдяные вставки в переплёте окна. И тут я различила напротив Гиту, окликнула. Она не пошевелилась. Сидела на стуле подле пюпитра, и её неподвижный силуэт чётко выступал на фоне светлевшего оконного проёма.

И я поняла – чуда не произошло. Моя бедная самонадеянная Гита... Итак, Эдгар отказал ей. Хотя иначе и быть не могло.

– Ты хоть спала сегодня? – спросила я, подходя и обнимая её за плечи.

Гита откинула мою руку:

– Уж ты-то выспалась всласть!

Я отшатнулась. Какой холодный, злой у неё голос. И уже в следующее мгновение по моим щекам побежали тёплые капли слёз.

Тут же расплакалась и Гита. Кинулась ко мне, упала на колени, обхватив меня, и рыдала, рыдала. Господи, мне казалось, что у неё сердце вырвется в этом плаче. Я утешала её, хотя понимала – слёзы это и к лучшему. Слёзы даны женщине, чтобы облегчать боль.

Наконец она успокоилась.

– Ты оказалась права, Отил. Я говорила с Эдгаром, объясняла. Поначалу он словно и не слушал меня, отшучивался. Но когда я стала настаивать, сказал, что я требую невыполнимого. Стал даже раздражённым. Тогда я сказала, что не могу более так жить и мне придётся уехать, – но он не стал удерживать меня. И я поняла – ему будет даже удобнее, если я исчезну, теперь, когда подошло время появиться ей... настоящей хозяйке Гронвуда.

У Гиты был вялый, бесцветный голос. Так же, не меняя интонации, она сказала, что сейчас велит Труде принести мою одежду. А потом мы уедем.

Была такая рань, даже собаки не вылезли из конуры, чтобы порычать на нас. Серо, тихо, чуть темнеет сетка строительных лесов вкруг донжона Гронвуда. Гита, я и Труда прошли на конюшню. Я вновь взгромоздилась на пегую кобылку аббатисы. Она тоже была словно сонная, вяло и послушно шла, повинуясь поводьям.

Когда мы выехали, я оглянулась на Гронвуд. Он возвышался серой призрачной массой. Недостроенный замок, которому предстояло однажды вознестись над округой во всём своём великолепии. Но тогда его хозяйкой будет другая, дочь короля, законная супруга шерифа, а скорее уже графа Норфолкского Эдгара Армстронга.

Я поглядела на Гиту. Она не спеша ехала на своей белой лошади и так ни разу не оглянулась на то место, где была так счастлива и откуда ей пришлось с позором уехать. Уехать, по сути, по моей вине. Хотя, может, я не так и виновата. Всё было предопределено заранее. Неисповедимы пути Твои, Господи. Я же только выполнила свой долг, вырвала подругу из сетей соблазна и греха. Но отчего мне столь грустно?

Пришпорив пегую, я обогнала Труду, неуклюже трусившую на муле. Та была явно не в духе. То и дело доносилось её ворчание – мол, добрые люди не пускаются в дорогу, даже не перекусив перед отъездом.

Я догнала Гиту, и наши лошади пошли рядом. Моя подруга молчала, и я не решалась первой начать разговор.

Взошедшее солнце застало нас на лесной тропе. Защебетали птицы, листья в росе вспыхивали, как драгоценности. День обещал быть чудесным, и я несколько приободрилась. В конце концов, то, что произошло, рано или поздно должно было случиться. И пусть уж лучше это выглядит так, словно Гита приняла решение по собственной воле, чем к этому её вынудит та, другая.

Я спросила – куда мы едем. Гита не ответила, и я повторила вопрос, прибавив:

– Почему бы тебе не вернуться со мной в обитель? Вспомни – ты прожила там большую часть жизни. И не худшую часть. И тебе будут рады в монастыре. Там ты вновь обретёшь покой, а пройдёт время, и к тебе вновь вернётся добрая слава.

Гита наконец поглядела на меня, и я смутилась от её циничной улыбки.

– Нет, куда-куда, а в обитель я не могу вернуться.

– Но отчего? Мы там вновь сможем жить вместе, Гита.

– Ты сможешь, ты избрала свой путь. Я же... Ныне я не смогу отдать Господу всю свою душу без остатка.

И добавила:

– Уже второй месяц, как я беременна.

Я только ахнула. У Гиты будет ребёнок! Бастард Армстронга, дитя, на котором всю жизнь будет лежать пятно позора его матери и пренебрежения его отца. А Гита? Что будет с ней – женщиной обесчещенной, родившей неизвестно от кого... Даже если известно. Но без мужа, в грехе.

– О, Святая Хильда! Что же теперь делать?

– Известно что. Рожать, когда придёт срок.

И неожиданно она снова улыбнулась – светло и печально.

– Самое главное теперь – это маленькое существо, что живёт во мне. Это дар Господа и память о моей грешной и пылкой любви.

Я всё же осмелилась спросить:

– Ты сказала об этом Эдгару?

Она пожала плечами, и лицо её обрело независимое выражение.

– Во имя Бога – зачем? Что бы это изменило? Разве мало унижалась я перед ним этой ночью? Всё, что я могла ему сказать, – было сказано. А дитя – это только моё.

Мы выехали из леса. До самого горизонта простиралась Великая Восточная равнина. Вдали, за зарослями ольхи, поблескивали заводи фэнов.

Гита указала мне на видневшееся впереди селение:

– Поезжай туда, Отилия, и найми проводника. Так ты вернее доберёшься до монастыря.

– А ты?

Она вскинула голову.

– Я еду домой. В Тауэр-Вейк. Буду жить в кремнёвой башне мятежника Хэрварда. Там я и продолжу род своего великого деда. Даже если в одиночестве.

Я смотрела, как она уезжает. Гита, грациозная и горделивая, с распустившимися длинными косами цвета лунной пряжи.

За ней на муле трусила Труда, напоследок окинувшая меня подозрительным взглядом – не из-за меня ли её госпожа покинула Гронвуд, где им жилось так привольно?

– Да хранит тебя Бог и все святые, Гита Вейк! – прошептала я.

Глава 6
РИГАН

Август 1132 года

Неделю назад Эдгар стал графом Норфолкским. Обряд инвестуры[61]61
  Церемония и юридический акт введения в титул.


[Закрыть] состоялся в Лондоне, где в это время находился король.

Я ожидала, что новоиспечённый граф вернётся вместе с леди Бэртрадой, но ошиблась. Я настолько стала провинциалкой, что уже само собой разумеющимся считала, что невеста до свадьбы должна не меньше месяца провести в доме будущего мужа – дабы войти в круг обязанностей хозяйки. Однако совсем иное дело, когда речь идёт об особах королевской крови.

Более того – по возвращении Эдгар сообщил мне, что так и не повидался с нареченной, которая всё ещё находится в Нормандии. Ожидать её следует только ко дню венчания – в день поминовения святого Лаврентия, то есть десятого августа.

Вся неделя перед свадьбой для меня прошла в лихорадочной подготовке к торжеству. Мне пришлось спешно ехать в Норидж и взять на себя львиную долю забот. Скажу как на исповеди, я изрядно уставала. Одно дело следить за хозяйством в усадьбах, другое – брать на себя обязанности по подготовке пира по случаю свадьбы графа. Но ранее я имела кой-какой опыт устройства подобных торжеств, к тому же Эдгар был моей семьёй и мне хотелось сделать всё как можно лучше, как и полагалось при дворах знатных сеньоров.

Разумеется, что с дочерью короля прибудет немало титулованных особ, и граф Норфолк не должен ударить в грязь лицом перед ними. Поэтому мне некогда было даже присесть и передохнуть, не говоря уже о том, чтобы подумать о собственном отъезде. Ведь, как мы условились с Эдгаром, я уеду, едва Бэртрада Нормандская станет его женой.

Я не выносила Бэртраду. Заносчивая, подлая, язвительная. Я знала её ещё ребёнком, и позже, уже взрослой, но такой же лицемерной и хитрой. Однако у неё было положение, какого редко удавалось достичь внебрачной дочери, – тут я не могла не отдать дань её уму и способности интриговать. По крайней мере, отец баловал её, моя госпожа Матильда доверяла ей, а Эдгар решил сделать её своей женой. Не знаю, имело ли мне смысл раскрыть ему глаза на то, что же представляет собой его нареченная? Решила ничего не говорить. Ведь брак с ней нёс ему немалые выгоды и почёт, а уже поэтому стоило желать этого союза. Что же касается недостатков самой Бэртрады... Что ж, Эдгару ещё предстояло узнать её и научиться усмирять. Ведь в конце концов, верховенство в супружестве всегда остаётся за мужчиной.

Вскоре в Норидж начали прибывать гости. Наверное, со времён датских королей этот древний город не посещало столько знати. Прибыли братья невесты, графы Глочестер и Корнуолл с супругами, граф Стефан Мортэн, графы Лестер, Честер и Экзетер, епископы Тэтфордский, Илийский и Линкольнский, даже аббат Ансельм из Бери-Сент-Эдмундса поспешил на поклон к Эдгару, забыв старые обиды. Сама же невеста высадилась в Ярмуте, где отдыхала после переезда по морю. Меня несколько удивило, что она не спешит встретиться с женихом. И каким женихом!

Я уже давно не вспоминала свои наивные надежды на то, что Эдгар станет моим мужем. Это было давно, когда он только приехал и я увидела, как он похож на моего бедного Этельстана... только ещё краше. Правда, Эдгар сразу дал мне понять, что это невозможно. И если я испытала печаль, то в этом повинно только моё глупое сердце. Но я всегда гордилась своей волей и вскоре заставила умолкнуть начавшее зарождаться чувство. Я стала для Эдгара, как он и хотел, другом, опорой, сестрой. Никогда и не думала, что с каким бы то ни было мужчиной меня свяжут столь доверительные и чистые отношения. Да, Эдгар воистину стал мне братом. Когда-то у меня и в самом деле был брат, Гай, но никогда в наших отношениях не было такого тепла, я не чувствовала с ним такого взаимопонимания, как с Эдгаром. И я старалась не думать о близкой разлуке.

Когда накануне венчания пришло известие, что Бэртрада прибыла в аббатство Святой Элизабет, что близ Нориджа, я не придала этому значения, будучи занята предсвадебными приготовлениями. С морского побережья как раз доставили тридцать бочонков свежих устриц, которые установили в колотый лёд. Двадцать две бараньи туши зажарили на больших вертелах. Будет и три быка, десять оленьих туш, множество ветчины, колбас, дичи, домашней птицы, кроликов и три павлина, которых я велела начинить сухими фруктами, – их внесут в зал на серебряных блюдах со всем красивым опереньем. И это не говоря о рыбе: форели, миногах, лососине, треске, великолепных угрях. Будут и овощи: зелёный горошек, редис, отварная свёкла, салат, лук, целые горы зелени. Пекари работали не покладая рук, чтобы испечь превосходный белый хлеб; масло и мёд будут в изобилии, так же как и множество сортов сыра. А также вафли, бисквиты, сваренные в сахаре фиалки, несколько фруктовых пирогов, которые подадут с обильным кремом и марципанами.

Вечером, усталая, я поднялась на галерею подышать воздухом. Эта галерея была последним нововведением Эдгара в Нориджском замке и имела весьма привлекательный, даже элегантный вид: полукруглые аркады, сдвоенные колонны с каменной резьбой в виде спиралей. Она опоясывала фасад замка перед обширной площадкой двора, где в дни свадебных торжеств должны были состояться состязания лучников, скачки, бои на палицах и другие развлечения.

Неожиданно в дальнем конце двора, там, где располагались мишени, я увидела Эдгара.

Несколько неподходящее занятие нашёл он для себя в это время, учитывая, что завтра состоится его свадьба. Эдгар метал ножи. Обычно он много времени проводил, упражняясь в этом искусстве, распространённом на Востоке, но сегодняшний день был явно не подходящим. И всё-таки я залюбовалась. Его движения были великолепны и отточенны. Клинки сверкали в лучах заката, когда Эдгар делал молниеносный взмах, а затем доносился тупой, отдающий дрожью, удар.

Вскоре он заметил меня, но не прекратил упражнений – и неожиданно я поняла, что он взвинчен и зол. Наконец, в очередной раз отправив клинки в цель, он велел оруженосцу собрать их и направился ко мне.

– Чем ты обеспокоен? – спросила я, когда он поднялся на галерею.

Эдгар опёрся о колонну и отрешённо стал глядеть вдаль. Не очень-то походил он сейчас на счастливого жениха. Не получив ответа, я всё же спросила, виделся ли он уже с невестой, на что Эдгар равнодушно обронил, что был занят весь день, а когда выкроил время и заглянул в аббатство, Бэртрада как раз была поглощена примеркой подвенечного платья. Увидеть же невесту в свадебном наряде до времени считается дурной приметой.

– Завтра мы встретимся с ней перед алтарём. Вот тогда и поглядим, насколько хороша моя суженая.

Он как-то нехорошо хмыкнул. Я заволновалась.

– Что тебя гнетёт, родич?

Опять это напряжённое молчание. А затем неожиданный вопрос:

– Риган, тебе что-нибудь известно о Гите?

Так вот о ком он думал накануне своей свадьбы! Я несколько опешила. Ведь после отъезда Гиты Эдгар вроде и не интересовался своей возлюбленной. Только раз как-то обмолвился, что Гита поселилась в Тауэр-Вейк, живёт тихо, ведёт там хозяйство и вроде неплохо справляется.

– Ты скучаешь по ней? – осторожно спросила я.

Его сорвавшийся, словно помимо воли, тяжёлый вздох был красноречивее всякого ответа.

– Я дал себе слово забыть её, – признался он наконец. – Думал, так будет лучше. Зачем мне губить её? Со временем забудется, что она спала со мной, а потом можно будет подыскать ей подходящего супруга. Скучал ли я по ней? Да я был готов выть по-волчьи, так мне её недоставало. И всё же... Знаешь, Риган, я ведь послал ей приглашение на свадьбу. Она моя подопечная, и я решил, будет неплохо, если вытащу её из болот в Норидж. Пусть, думаю, развлечётся.

– Вряд ли ей пришлось по душе такое предложение, – заметила я.

Плечи Эдгара вдруг поникли, и он спрятал лицо в ладонях:

– Это наваждение какое-то... Мне хоть бы увидеть её.

– Ты встретишься с ней ещё не раз. Ты её опекун. Но приглашать на венчание, да ещё после всего... По мне – это жестоко, Эдгар.

Но невольно я погладила его по плечу:

– Я и не думала, что ты страдаешь. Но человек должен не ропща принимать всё, что случается по воле Божьей.

– Зачем же тогда Господь предоставил мне сперва встретиться с Бэртрадой, а затем, как болезнь, вселил в меня любовь к Гите?

– Пути Господни неисповедимы.

– Аминь! – сказал он зло, словно огрызнулся.

Я даже отшатнулась. И Эдгар заметил это. Он всегда был очень чутким. Поймал мою руку, сжал, словно извиняясь.

Этой ночью я долго не могла уснуть. Странные мысли лезли в голову – и это мне, женщине, решившей удалиться от мира. А думала я, отчего не родилась красивой, серебристой и лёгкой, как Гита Вейк. Тогда бы и Эдгар смотрел на меня иначе. Но смогла бы я, как Гита, забыть обо всём ради его любви?

И вдруг с ужасом осознала, что понимаю её. И не только понимаю, но и завидую – этой обесчещенной, брошенной, но любимой женщине.

* * *

Утром все вчерашние размышления уже не казались существенными. Вокруг все улыбались, все были нарядны и оживлённы. Я весело шутила со служанками, помогавшими мне одеться.

Я всегда любила хорошую одежду. Она придаёт женщине уверенность в себе, улучшает её настроение. И я хотела в свой последний выход к знати выглядеть как настоящая дама, а не простая сельская госпожа.

По нормандской моде женщины носили узкие, туго шнурованные платья – блио – подчёркивающие каждый изгиб тела. Священники считали подобное одеяние дьявольским соблазном, вводящим мужчин в искушение. Но чем больше они громили блио в своих проповедях, тем с большим желанием носили их модницы. Признаюсь, я тоже находила узкие блио элегантными и вызывающими. Особенно если у дамы фигура, которую не стыдно подчеркнуть. Однако я уже была немолодой женщиной, мне перевалило за тридцать зим, и если даже в молодости я не отличалась особой грацией, то сейчас моё тело ещё более потеряло форму, располнело. Поэтому я решила одеться по местной саксонской традиции, в прямого покроя тунику, складки которой скроют недостатки фигуры. Но чтобы моя туника была обязательно роскошной, ибо я уверена, что если в юности красит и простенькая юбчонка, то в зрелости женщина выглядит тем лучше, чем дороже стоит её платье.

Итак, мой последний светский наряд состоял из верхней туники, доходившей лишь до голеней и пошитой из настоящего бархата темно-красного цвета с богатой вышивкой на плечах и по подолу. Под неё я решила надеть другую, более длинную, из лёгкого фландрского сукна цвета морской волны, тоже с вышивкой по подолу. На ногах шнурованные башмачки, подчёркивающие ступню, ибо ноги у меня маленькие и сохранившие изящную форму. Волосы я уложила низким узлом, а сверху накинула расшитую серебром широкую шаль, завязав её на саксонский манер: облегая голову и щёки, она мягкими складками обвивалась вокруг шеи, а её широкие края забрасывались за спину. Вокруг головы тонкий чеканный обруч, а на запястьях браслеты с голубым эмалевым рисунком.

В таком виде мне было не стыдно предстать и перед титулованной английской знатью. Я выглядела как родовитая английская леди и осталась довольна, когда заметила, что среди прибывших на свадьбу нормандских дам многие одеты куда проще, хоть и в модные блио со шнуровкой.

Со многими из гостей я встретилась на паперти собора Святой Троицы, где должно было происходить венчание. Жёны Глочестера и Стефана Мортэна весьма приветливо поздоровались со мной. А граф Глочестер даже учтиво передал мне приветствие от моей госпожи леди Матильды. И тут же справился о моём брате. Я ответила, что не имею о нём вестей, но не удержалась и полюбопытствовала, чем неугомонный Гай вызвал немилость короля Генриха. Улыбка Глочестера стала несколько натянутой.

– Разве в Норфолке неизвестно об этом? Что ж, это и к лучшему. Гай же... Он оскорбил одного из членов королевской семьи.

Такой ответ меня не удовлетворил. Но по тому, что Глочестер спросил о Гае после слов о Матильде, я стала догадываться – это как-то связано с ней... или с её супругом. Я ощутила по-женски беспокойное любопытство, но тут раздались крики, зазвучали трубы, и меня отвлёк вид показавшегося на соборной площади кортежа Бэртрады.

Это было красивое зрелище. Нарядные рыцари, пажи, герольды, все на великолепных лошадях под вышитыми чепраками с позолоченными кистями и бахромой, ярко выкрашенные паланкины для дам. Сама невеста, презрев паланкин, ехала на красивой рыжей кобыле. Слева от неё гарцевал светловолосый худощавый мужчина, некто Гуго Бигод, начальник охраны принцессы, а слева ехал её брат, граф Корнуолл, обладатель рыжей шевелюры, присущей всем потомкам Завоевателя. На Бэртраду я смотрела с особым вниманием. Выглядела она довольной и счастливой, как положено невесте в день свадьбы. Но это довольство объяснялось ещё и тем, что к ней устремлялись все взоры – Бэртрада всегда была тщеславной.

Я отыскала взглядом Эдгара. В роскошном одеянии тёмного бархата с золотым шитьём, в графской короне, высокий, статный, величавый – он смотрелся истинным лордом. И он улыбался. Мне трудно было понять – простое ли это умение держаться или откровенная радость. Если бы только я не видела его вчера таким удручённым... Хотя Бэртрада могла заставить просиять любого мужчину. С каким достоинством она держалась! Как легко соскользнула с седла, с каким изяществом поклонилась жениху. Правда, вышла некая заминка. Я не поняла, в чём дело, но слышала, как Мод, стоявшая немного впереди меня, сказала своему мужу:

– Взгляни, Стефан, этот выскочка Бигод не удержался, чтобы не оказать Бэрт услуги, сняв её с лошади. И как он глядит на Эдгара! Воистину, он бы душу заложил, только бы оказаться на его месте.

– Как граф Норфолкский или как жених принцессы? – с намёком отозвался Стефан.

Невольно я обратила внимание на этого Бигода. В нарядной накидке поверх начищенной кольчуги, худощавый, рослый, с подстриженными ёжиком светлыми волосами, остроносый. Начальник охраны принцессы – гм. А взгляд такой, словно готов тут же кинуться на Эдгара. Я подумала, что Эдгару предстоит приложить немало усилий, дабы поставить этого надменного норманна на место.

Однако через миг я и думать о нём забыла. Я увидела в толпе фигуру в знакомом лиловом плаще. Глазам своим не поверила. Гита. Неужели она всё-таки решилась приехать? Стоит в толпе спокойная, нарядная, и только бледность выдаёт её волнение: щёки почти сливаются со складками шали, покрывающей голову.

Я взглянула на Эдгара. Видит ли он её? Ведь его любовница стояла в первом ряду зрителей перед собором. Нет, Эдгар всё своё внимание уделил только Бэртраде. Улыбаясь, взял её за самые кончики пальцев и, держа её руку на весу, повёл к ступенькам крыльца.

По традиции, бракосочетание происходило перед порталом собора, на виду собравшегося народа. Жених с невестой взошли на возвышение и опустились на колени. Бэртрада оказалась теперь совсем близко ко мне, и я смогла рассмотреть её как следует. Порой она поворачивалась к жениху, и тогда я узнавала это худощавое, чуть смуглое лицо, острый подбородок, резко обозначенные скулы. Бэртрада изменилась с тех пор, как я её видела в последний раз, стала старше, смотрелась более опытной. Во. взгляде её отчётливо читались ум и некое язвительное высокомерие. Почему-то, вспоминая её, я представляла её брюнеткой, но сейчас там, где из-под лёгкого головного покрывала выступали волосы, можно было заметить, что они у неё тёмно-рыжие и вьются спиралями. Её свадебное покрывало было лёгким и белоснежным, с волнистыми краями по последней моде. Блио серебристой парчи облегало её тело, как перчатка, подчёркивая его несомненные достоинства, шлейф струился по ступеням, и так же почти касались ступеней широкие, расшитые золотом рукава. Поясом служил золотистый витой шнур, дважды обхватывавший талию и завязанный узлом немного ниже живота, так что его длинные концы с кистями достигали земли. Всё это выглядело великолепно и вызывающе. Как и корона на её голове, сверкавшая каменьями и зубцами-лилиями на королевский манер.

Венчал пару епископ Нориджский. По его знаку Эдгар стал произносить положенные слова:

– Я, Эдгар Армстронг, граф Норфолкский, перед Богом и людьми беру тебя, Бэртрада, в жёны, обещаю делить с тобой радости и печали, быть с тобой в болезни и здравии, начиная с этого момента и до гробовой доски, покуда смерть не разлучит нас.

Он говорил громко и уверенно, словно и не сознавался ещё вчера в своей болезненной привязанности к другой женщине.

Я невольно поискала её, эту другую, в толпе. Почему она приехала? Зачем присутствует при всём этом? Я видела, как она рванула складки шали на горле, словно ей не хватало воздуха. К ней приблизился воин – я узнала Утрэда. Видела, как он склонился к госпоже, что-то говорил, но она отрицательно покачала головой.

Теперь над толпой звучал голос Бэртрады:

– Я, Бэртрада Нормандская, перед Богом и людьми беру тебя, Эдгар, в мужья. Клянусь хранить тебе верность, быть доброю женою, обещаю быть покладистой дома и послушной в постели...

При этих словах, как всегда в таких случаях, толпа оживилась, послышались смешки.

Епископ Нориджский освятил кольца, и Эдгар, взяв левую руку невесты, произносил, надевая золотое кольцо по очереди на пальцы:

– Во имя Отца, во имя Сына и Святого Духа... Наконец он надел кольцо на безымянный палец невесты и промолвил:

– Аминь!

Бэртрада стала его женой.

Толпа взревела, в воздух взлетели сотни белых голубей, заиграла музыка, зазвучали фанфары. Новобрачные стояли, повернувшись к зрителям. По приказу графа в толпу начали кидать деньги, началась давка. Теперь все участники действия должны были прошествовать в собор, где состоится торжественная месса.

И всё же они мешкали. Я увидела, как Эдгар, побледневший, застывший, машинально сжимающий руку женщины, с которой только что обвенчался, не сводит взгляда с толпы. И уж я-то знала, кого он там видел.

Странно, как много могут открыть взгляды. Эдгар, муж дочери короля, и его брошенная возлюбленная там, внизу, смотрели друг на друга не отрываясь и не замечая ничего вокруг. Бэртрада нетерпеливо окликнула графа, но он не отозвался, и новобрачная, мгновенно заподозрив что-то, также принялась осматривать собравшихся перед собором людей. Но тут Гита накинула на лицо покрывало и отвернулась, Утрэд расчищал ей путь в толпе, и вскоре они исчезли.

Только после этого Эдгар смог взять себя в руки. Улыбнулся жене, и они медленно прошли вглубь собора. Я же... Я имела глупость последовать за Гитой. И конечно же, у меня ничего не вышло. В такой толпе я сразу её потеряла. Что ж, теперь я могла либо вернуться в собор, либо отправиться в замок, проследить за последними приготовлениями к пиру. Я предпочла второе.

В замке моё внимание сразу привлёк Адам. Этот обычно тихий, незаметный ребёнок сейчас раскапризничался, вырывался из рук удерживавшего его Пенды:

– Я всё равно пойду к ней, я знаю, где её найти!

Но Пенду не так-то легко уговорить. Он попросту запер мальчишку, не обращая внимания на его гневные крики и плач. Увидев мой взгляд, Пенда пожал плечами:

– Мастер Адам всё твердит, что пойдёт к Гите Вейк. Да не тут-то было. Чтоб я позволил мальчишке шляться по улицам, переполненным всяким сбродом? Сэр Эдгар с меня голову снимет, если с ним что случится.

Адам был странным ребёнком, я так и не научилась находить с ним общий язык. Я вообще не знала, как вести себя с детьми. Может, потому, что сама так ни разу и не зачала. Адам даже раздражал меня. Эта вечно унылая рожица, желание затаиться где-нибудь, эта так не свойственная детям религиозность – всё это вызывало во мне недоумение. Но когда появилась Гита, Адам привязался к ней. Она же нянчилась с ним, отвечала на его дурацкие вопросы, пела ему. Малыш оттаял, стал оживлённым и общительным, а когда Гита исчезла, тяжело переживал её отъезд. Он снова стал дичиться и без конца донимал отца расспросами. Когда же Эдгар напрямик сказал, что Гита больше не вернётся, Адам надолго впал в меланхолию.

Отдав управляющему последние наставления, я отправилась к Адаму. Пенды нигде не было видно, и я вошла к мальчику беспрепятственно. Он сидел в углу у стены, но при моём появлении вскочил и затоптался, как медвежонок. Я поманила его к себе:

– Ты говорил Пенде, что, знаешь, где найти Гиту Вейк?

Он кивнул. Тогда я пообещала отпустить его к ней, но с условием, что туда мы пойдём вместе.

Почему я захотела встретиться с Гитой? Некогда я считала её дерзкой и навязчивой. Потом мы даже подружились. Просто с Гитой было легко, она оказалась понятлива и дружелюбна. И когда они расстались с Эдгаром, мне порой не хватало нашего общения.

В этот день Норидж был разукрашен и полон народа. Кругом играла музыка, люди плясали прямо на улицах. На перекрёстках стояли бочки с элем, а вокруг веселились целые полчища гуляк. Все были веселы, довольны. Ведь их графом стал Эдгар Армстронг, расположивший к себе местных жителей ещё в бытность шерифом. А то, что он женится на дочери короля Генриха, ещё более воодушевляло народ. Теперь у графства будут новые льготы, новые привилегии, люди видели в этом удачу и с охотой пили за здоровье новобрачных.

Адама тоже захватило царящее вокруг веселье. С восторгом глазея по сторонам, он сообщил мне, что ещё вчера виделся с леди Гитой. Она присылала к нему Утрэда, и в предсвадебной суматохе никто не заметил отсутствие мальчика, хотя его не было около трёх часов. Он полагал, что его сегодняшний визит окажется для леди Гиты приятной неожиданностью.

Но куда большей неожиданностью для неё оказалось моё появление. Гита снимала небольшой флигель в доме торговца шерстью и сама отперла нам на стук. На ней было свободное светлое платье, белая шаль с шелковистым отливом, какую она нервно стянула у горла, завидев меня. Отступила в тень, словно прячась.

Адам был чутким ребёнком. Он мгновенно уловил возникшую неловкость и виновато пробормотал, что не мог прийти один, по-другому бы его не отпустили.

Гита ласково улыбнулась мальчику:

– Ты не сделал ничего дурного, мой малыш. Ступай к Труде, она угостит тебя сладким сиропом и вафлями. А мы пока побеседуем с леди Риган.

– Не знала я, Гита, что тебя смутит встреча со мной, – заметила я, когда девушка проводила меня в небольшой садик и мы опустились на скамью. – Ранее у нас были более приятельские отношения.

Она постаралась улыбнуться и при этом куталась в шаль, словно зябла. А ведь в этот августовский день на дворе было тепло, даже жарко.

– Просто всё вышло несколько неожиданно. Если ты заметила, я вообще стараюсь не встречаться ни с кем, кто вхож в окружение Эдгара.

Кажется, я её понимала. И просто сказала, что зашла попрощаться, ибо скоро навсегда покину эти края. Она, похоже, расстроилась.