Текст книги "Дочь короля"

Автор книги: Симона Вилар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Бэртрада даже подалась вперёд, заставив засуетиться удерживающую её волосы Маго.

– На что ты намекаешь?

– Я подозреваю, миледи, что, пока вы, как добронравная супруга, ожидаете мужа в этой каменной громаде под названием Гронвуд, Эдгар продолжает наведываться к своей так называемой подопечной.

Она вскочила так резко, что Маго упустила гребень и он повис, запутавшись в массе волос графини.

– Говори!

Но я не стал более будить ревность Бэртрады. Я просто сказал, что вряд ли Эдгар не испытывает чувств к Гите Вейк, если подарил ей белую арабскую лошадь. А ведь своей супруге он пока отказал в этом, хотя Бэрт его и просила.

Ей была свойственна мелочность. Порой из-за пустяка она могла распалиться не на шутку. И сейчас то, что Эдгар так и не подарил ей белую арабку, но дал такую любовнице, задело Бэртраду куда сильнее, чем все сплетни о его романе с Гитой. И как же она бушевала! Я давно не видел её в таком состоянии. Вмиг всплыли все обиды на Эдгара. И то, как ещё в Нормандии он вынудил её едва ли не бегать за собой, и то, что уложил на постель, где до неё спала другая, и то, как коварно лишил её свиты.

Мне оставалось только подливать масла в огонь.

– Но ты его жена, Бэртрада, и должны рожать ему. Он плодовитый парень. Вон бастард Адам уже есть, теперь ещё ублюдок от саксонки. Я сам видел, что она брюхата. Теперь твоя очередь понести от него.

Лицо графини выражало отвращение.

– Какая мерзость... И тут я сказал:

– Ответь, Бэрт, радость моя, зачем он тебе вообще? Этот изменник, развратник, прелюбодей. Он недостоин тебя. Ведь это ты возвысила его, ты же можешь и ниспровергнуть. И если он падёт... Тогда только ты, Бэртрада Норфолкская, будешь править в Восточной Англии.

Я знаю, для неё нет ничего слаще таких речей. Она была властолюбива, однако была и реалисткой. Поэтому осторожно спросила:

– Но останусь ли я леди Норфолка без Эдгара? Отец может попросту отозвать меня ко двору. Я ведь только женщина.

Я рассмеялся:

– Вспомните, миледи, ведь Генрих Боклерк прочит в королевы Англии Матильду. Что ему стоит поставить во главе графства другую свою дочь?

Бэртрада всегда завидовала своей сестре, пользовавшейся всеми правами рождённой в браке. Завладеть Норфолком для неё означало одно – отхватить у Матильды изрядный кусок её доли наследства.

– Саксонка беременна от Эдгара, – задумчиво сказала она, словно только сейчас осознала услышанное. – Это измена мне, но мой отец, имеющий столько бастардов, не сочтёт это поводом для наказания графа. Однако ты, Гуго, говоришь так, словно знаешь что-то, что поможет мне избавиться от мужа. Говори.

Она смотрела на меня своими тёмными горящими глазищами, и я начал. Напомнил, что Эдгар Армстронг – из семьи мятежников, а также сказал, что в деле прошлогоднего мятежа он не так уж и безупречен перед королём. Он покрыл зачинщиков, он никого не покарал, кроме несчастного Ансельма, разумеется. А далее я стал говорить обо всём, что имел против Эдгара. И о его превышении полномочий насчёт рынков, и о подозрительных сношениях с храмовниками. Сказал и о его пособничестве разыскиваемому Гаю де Шамперу.

Бэртрада хищно улыбнулась:

– О, отца это заденет, как личное оскорбление. Однако, с моей помощью Эдгар приобрёл огромные связи. За него теперь вступятся не только Стефан и Мод, но и вся норфолкская знать – все эти де Клары, д’Обиньи, Варрены...

– И тем ни менее для них он прежде всего ваш муж. А без Бэртрады Норфолкской – просто сакс.

– Но и первой женой моего отца была саксонка, – осторожно напомнила графиня. – Саксы уже не просто покорённое племя. Отец опирался на них, когда добивался трона. Он даже ввёл в свод своих законов старые саксонские положения.

В законодательстве Бэртрада разбиралась, как никакая иная женщина. Но я знал, что ей ответить. Мы ведь в Норфолке, а здесь со времён восстания Хэрварда саксы на особом положении. И если Бэртрада умело все выставит перед отцом, отпишет ему, то вряд ли он станет долго церемониться с зятем. Пусть она вспомнит судьбу де Беллема и иных мятежников, которых Генрих заживо сгноил в темницах. Главное, как преподнести все королю. И было бы неплохо, если бы письмо пришло не просто так, а после какого-то инцидента, прилюдной ссоры, дабы были свидетели, готовые присягнуть, что сакс неподобающе обращается с дочерью монарха. Тогда король поймёт, что отдал своё дитя недостойному человеку и у неё просто не было иного выбора, кроме как уличить его.

– Человека, который предпочёл мне саксонку, – зло закончила графиня.

– Ну тут он просто глупец, – подытожил я, а потом быстро обнял и поцеловал Бэртраду. Даже несмотря на её сопротивление. Она всегда вырывалась, это её возбуждало.

В итоге Бэртрада оттолкнула меня, демонстративно вытерев губы. Но в её вишнёвых глазах так и плясали чёртики.

– Ты великий плут, Гуго.

– Моя матушка говорила мне это с рождения.

Мы переглянулись и расхохотались. Но своего я добился. Бэртрада полностью подчинилась мне. Я же уверял:

– Верь мне, Бэрт, радость моя. Мы с тобой горы свернём.

– А какой награды ты ждёшь для себя, Гуго?

– Только твоей благосклонности. Я ведь люблю тебя...

Бэртрада довольно заулыбалась. И написала королю письмо под мою диктовку. Теперь нам оставалось только ждать повода для публичного скандала. Бэртрада уверяла, что ей ничего не стоит его спровоцировать. Ух и чертовка она была!

А потом произошло одно событие.

Случилось это через день после того, как мы с Бэртрадой достигли договорённости. Только завершилась дневная трапеза, слуги ещё не сняли столешницы с козел, а я со своими рыцарями попивал эль в углу. Графиня в окружении своих женщин расположилась у одного из каминов. В это время к ней приблизился управляющий с сообщением, что в замок прибыл саксонский тан Хорса из Фелинга, у которого дело к графу. Бэртрада хотела было отделаться от гостя, но я предпочёл вмешаться, объяснив, что у меня свои счёты с этим саксом, и раз уж он приехал, мне только меньше хлопот. Заинтригованная Бэртрада велела впустить гостя, предоставив мне любые полномочия.

Вскоре в зал вошёл Хорса – в овчинной накидке до пят, длинной расшитой тунике, на лысеющем темени серебряный обруч. Принарядился сакс и без оружия, только у пояса обычный нож. Явно прибыл с миром. Но на лице надменность, своды замка оглядел с презрительным неодобрением.

Я незаметно подошёл к нему:

– Что тебе угодно, flearde asul?

Он повернулся, как на шарнирах. Узнав меня, отшатнулся. Не из страха, скорее из негодования.

– Я прибыл к Эдгару Армстронгу. А если тебе, нормандец, есть что мне сказать, то давай выйдем в поле и там решим, кто из нас надутый осёл.

Я расхохотался:

– Не хватало ещё, чтобы я принимал условия сакса. Что же до графа, его нет в Гронвуде. Однако миледи Бэртрада наверняка снизойдёт до того, чтобы выслушать тебя. А там... Что ж, я найду способ поквитаться с нахалом вроде тебя.

Его лицо было белым от гнева, однако страха он не выказывал. Я более не разговаривал с ним, вернулся к столу. Но предварительно сделал жест, чтобы Геривей и ещё один из моих подчинённых преградили саксу выход. У этого невежи вполне хватило бы бестактности уйти, не выказав почтения графине. Да и отпускать его вот так не хотелось. Ведь эта саксонская свинья смела угрожать мне, когда сила была на его стороне. Но теперь мы поменялись местами, и я уж постараюсь достойно проучить его.

Заметил ли Хорса, что путь к отступлению отрезан, или и в самом деле имел какое-то представления о приличиях, но он прямо через зал направился к миледи. Бэртрада едва удостоила Хорсу взглядом. Он же разглядывал её с явным интересом. Однако поклонился, хотя и не так, как бы полагалось, – торопливо, едва согнув стан.

– Сожалею, что побеспокоил вашу милость. Моё дело скорее относится к вашему мужу. Но если его нет...

В Бэртраде, похоже, заговорило любопытство.

– Кто вы?

Хорса представился, да ещё так заносчиво, словно графиня была обязана тут же предложить ему место подле себя.

– Какое у вас дело к моему супругу? Возможно, я смогу вам помочь?

Ах какая милая дама! Хорса даже несколько смутился.

– Что ж, может, вы и впрямь сумеете помочь. Дело касается подопечной графа, леди Гиты Вейк. Я бы хотел жениться на сей девице, но она говорит, что по закону не может связать себя узами брака без дозволения своего опекуна. Вот я и приехал к графу просить её руки. Но раз его нет... Могу ли я просить вашу милость походатайствовать перед супругом о моём деле?

Злорадная усмешка зазмеилась на тонких губах Бэртрады.

– Вы так хотите обвенчаться с этой леди?

О, её вполне устраивал такой исход дела. Сейчас Бэртрада была готова, даже не имея на то права, отдать любовницу мужа этому саксу. Похоже, и Хорса кое-что сообразил, оттого и явился к графине в отсутствие супруга. Но поскольку он оставался неотёсанным деревенщиной, то не сумел воспользоваться благоприятной ситуацией и все испортил, бесцеремонно заявив Бэртраде, что и для неё его брак с Гитой небезвыгоден, ибо тогда стихнет молва о «датской жене» графа и о том, что он обвенчался с дочерью короля только из-за её положения, в то время как его сердце принадлежит Фее Туманов.

Хотел ли Хорса так задеть нормандку или сказалась обычная саксонская бестактность, но графиня в первый миг лишилась дара речи. Сидевшие подле неё дамы испуганно переглядывались, а стоявший за мной Ральф негромко чертыхнулся. Я шикнул на него. Мне было любопытно, чем все закончится.

Бэртрада наконец взяла себя в руки.

– Конечно, благородный Хорса, я похлопочу о вашем деле. Однако я не понимаю, отчего вы, человек славного древнего рода, готовы взять на себя столь великий позор и жениться на женщине, беременной от моего мужа. Или, как говорится у вас, саксов, – стельная корова дороже стоит?

Хорса так отшатнулся от неё, что наступил на край своей накидки, едва не упал.

– Это низкая ложь, миледи!

– Ложь? В чём же, скажите на милость, вы усмотрели ложь? В том, что вы принадлежите славному роду, или в том, что Гита Вейк брюхата, как корова?

Ей великолепно удалось разыграть недоумение. Хорсу же всего трясло. Я даже заволновался за Бэртраду: как бы этот грубый сакс не вытворил с ней чего сгоряча. Поэтому решил вмешаться.

– Как вы осмелились упрекнуть её милость во лжи? Или вы, хоть и вьётесь вокруг Гиты Вейк, как оса вокруг мёда, так и не уразумели, что она с пузом? Что ж, тогда Всевышний подшутил над вами и расположил ваши глаза не как у всех смертных, а на том месте, на какое обычно садятся.

Мои парни так и грохнули от хохота. Захихикали и дамы Бэртрады, смеялась она сама. Хохотали и челядинцы графа.

Хорса затравленно озирался. А я торжествовал. Ещё недавно этот сакс сделал нас посмешищем в фэнах, теперь же настал мой черёд потешаться над ним.

– Ну же, сакс. Признайся, что выставил себя дурак дураком. Скажи – «Я глупец». И тогда, так и быть, мы отпустим тебя. Пинком под зад, разумеется, ибо такая свинья лучшего не заслуживает.

Хорса резко вскинул голову. Кровь Христова, сколько ненависти было в его глазах! Но меня это устраивало. Я не опасался его и, когда он направился к выходу, не дал ему уйти, загородив путь.

И тут я добился чего хотел. Видел, как рука Хорсы скользнула по поясу, словно в поисках секиры. Но её не было, и он только сжал рукоять ножа. Этого мне хватило. Я был охранником миледи и не мог допустить, чтобы кто-либо обнажал оружие в её присутствии.

Нет, я не схватился за меч. Этот сакс не стоил, чтобы ради него обнажалась благородная сталь. Поэтому я резко и быстро ударил его кулаком в челюсть и, прежде чем тот опомнился, схватил за шиворот и несколько раз ткнул головой в блюдо с остатками рагу. И тут же рядом оказался Теофиль, отшвырнул Хорсу так, что тот покатился, завернувшись в полы накидки.

Кто-то из слуг испуганно закричал, но мои рыцари смеялись, а Бэртрада несколько раз лениво хлопнула в ладоши.

Хорса стал подниматься. Ему не дали. Геривей первым с размаху ударил его ногой в лицо, как мальчишки бьют мяч во время игры. Я расхохотался, но тут Хорса вскочил и, не обращая внимания на заливающую лицо кровь, всё же выхватил нож. Однако ловкий Ральф де Брийар уже оказался рядом и выбил оружие.

– Этот сакс посмел обнажать оружие в присутствии графини! – крикнул я. – Так проучим же его!

Никто из нас не хватался за мечи, мы били его, как моряки во время драки в таверне – опускали на него кулаки, били в голову, живот, в рёбра. Когда он падал, его пинками заставляли встать и ударами перебрасывали от одного к другому.

Мы позабыли на время даже о том, что мы рыцари и такая забава ниже достоинства людей, носящих цепь и шпоры. Мы были словно в опьянении, нам было весело. В конце концов Теофиль поднял Хорсу и швырнул, как куклу, об стену. И когда тот упал, я и мои люди окружили его, пинали, топтали, не сразу заметив, что окровавленный сакс уже не обороняется.

Мы не слышали испуганных возгласов в зале, визга женщин, не заметили, когда в пылу забавы повалили стол. Наверное, мы бы забили Хорсу насмерть, если бы откуда-то не возник каменщик Саймон и не стал оттаскивать нас.

– Вы же убьёте его! Миледи, ради всего святого, вступитесь за Хорсу!

Геривей в пылу драки ударил и Саймона, но каменщик оказался парень крепкий и сумел ответить бретонцу так, что тот даже отлетел и, вопя, рухнул на плиты. Мои воины были распалены, и Саймона могла постигнуть участь Хорсы. Но едва они набросились на француза, как в толпу ворвалась Клара Данвиль, визжала, кидалась на дерущихся. Кто-то грубо отпихнул её, и она с криком кинулась к графине:

– Миледи, прекратите это! Умоляю вас!

Но Бэртраду потасовка только забавляла. Лишь когда Саймон схватил скамейку и стал размахивать ею, обороняя себя и Хорсу, моим людям пришлось отступить, и графиня решила, что с неё довольно.

– Прекратите! – громко и повелительно сказала она. И когда её не услышали, даже топнула ногой: – Говорю вам, остановитесь!

Тут и я стал успокаивать разбушевавшихся парней:

– Всё. Всё! Повеселились, и хватит.

Ещё тяжело дыша, они переглядывались. У некоторых на лицах появилось даже растерянное, недоумённое выражение.

Я подошёл к Саймону, похлопал его по плечу. В конце концов, этот каменщик внушал мне уважение.

– Довольно, поставь свою скамейку. Мы его больше не тронем.

Он повиновался хотя бы потому, что тяжело было держать и скамейку, и повисшую на нём рыдающую Клару.

Хорса лежал в беспамятстве.

– Что с ним делать? – спросил я у Бэртрады.

– Что? – она усмехнулась. – Этот человек схватился за оружие в моём присутствии. В темницу его!

Но, немного подумав, добавила, чтобы к Хорее вызвали лекаря.

Через час, переговорив с Бэртрадой, я велел поднять мост во внутреннем кольце крепостных стен. Это означало, что Гронвуд на осадном положении. Ведь в замок проник человек с оружием, и, значит, подобное может повториться. Самое время, чтобы послать гонца с письмом к королю. Что я и сделал в тот же вечер.

Меня беспокоило только, что Бэртрада может передумать. Поэтому я не отходил от неё. Вновь напоминал все обиды, настраивал против Эдгара, даже попытался соблазнить её, но не вышло. Графиня с удовольствием выслушивала мои признания в любви, однако к телу не допускала. Ну и чёрт с ней, у меня только меньше хлопот будет.

Однако напряжение не спадало. Ведь, по сути, это мы нарушили покой в графстве, пленили прибывшего с миром Хорсу, и уже это могло настроить против нас местное саксонское население. Поэтому я ежедневно менял пароль для въезда в замок, обходил посты, велел дозорным следить и немедленно донести, когда появится граф.

Он приехал один, без свиты. Имелась у него такая привычка – вскочить в седло и, не дожидаясь сопровождающих, нестись куда-либо. Однако своим нынешним приездом он словно бы подчеркнул, что хочет решить дело тихо, без огласки. А может, давал понять, насколько не принимает нас всерьёз. Но я всё же сумел поставить его на место, не впускал в замок, не опускал мосты, сославшись на соответствующее повеление миледи.

– Вам, сэр, придётся обождать, пока графиня не даст нам указания на этот счёт, – кричал я ему с надвратной башни.

Мы заставили его ожидать почти час. Это уже исходило от самой Бэртрады, и, клянусь бородой Христовой, ну и посмеялись же мы, наблюдая, как Эдгар кружил у ворот собственного замка. Но что нам не понравилось, так это то, что вся челядь собралась на внешнем дворе и явно сочувствовала графу. Но ведь они были простолюдины, сброд. И если этот граф-сакс опустился до того, чтобы опереться на них... Что ж, свою честь он уронит, но против нас, опоясанных рыцарей, ничего не сможет поделать.

Наконец мы опустили мост, и Эдгар вошёл в главный зал. На пороге под аркой он остановился. Я заметил, что Бэртрада не сводит с него глаз, но не страх был в её взоре, а словно бы восхищение. Я тихо выругался. Дьяволово семя! – он всё ещё нравился ей. Я же ненавидел его. Ненавидел его синие глаза, смотревшие на нас словно с презрительным прищуром, ненавидел его горделиво вскинутую голову. Он спокойно прошёл через зал, небрежно сел на край подиума, на котором стояло кресло Бэртрады. К нему подбежали крутившиеся здесь же собаки, виляли хвостами, и он какое-то время возился с ними, не обращая на нас внимания.

– Вы не желаете узнать, что произошло? – первой не выдержала графиня.

– Я и так знаю, – ответил Эдгар. – Вы велели схватить Хорсу из Фелинга. Но теперь я велю выпустить его, а разногласия с местными саксами улажу сам.

– А если я не позволю освободить этого смутьяна? – выкрикнула графиня.

Эдгар наконец повернулся к ней:

– Не позволите?

Он пожал плечами.

– Тогда вдвойне глупо. Глупо надеяться, что вы сможете помыкать мною, и глупо думать, будто я не пойму, что вы пошли на поводу у тех, кому выгоден разлад между нами. И видит Бог, я даже не ожидал, что такая гордая, разумная женщина, как вы, позволит так управлять собой.

Бэртрада резко встала:

– Никто на меня не влиял. Приказ заточить Хорсу исходил от меня лично.

Какое-то время он смотрел на неё.

– Какое преступное легкомыслие. Пожалуй, нам стоит обсудить всё это наедине.

Именно этого я и опасался. Поэтому, едва он встал и протянул Бэртраде руку, я незаметно тронул её локоть, предупреждая.

Графиня словно и не заметила его жеста и тут же заявила, что у неё нет тайн от рыцарей из её ближайшего окружения. Мои парни одобрительно загудели, а я перехватил на себе цепкий взгляд Эдгара. Но этого сакса не так и просто было вывести из себя. Он лишь сказал, что глупо вести разговор при посторонних, но ежели ей так угодно...

Признаюсь, он верно оценил ситуацию и изложил все, как было. Но Бэртрада недаром жила при дворе и умела находить лазейки там, где их на первый взгляд не было. Когда граф указывал на то, что её проделка чревата восстанием в Норфолке, Бэртрада немедленно возразила – он-де не показал себя верным слугой короля, так как продолжал тайно вести дела с храмовниками, покрывал мятежников и даже помог изгою Гаю де Шамперу. Так поступает своекорыстный смутьян, а не вельможа, преданный государю.

Глаза Эдгара потемнели от гнева.

– Вижу, Бэртрада, ты не теряла времени даром, вызнавая мои дела. Но неужели ты считаешь, что королю захочется ещё разбираться в наших семейных распрях, когда ему хватает и недоразумений в семье Матильды и Анжу?

– Это не просто семейные противоречия. Это измена, которую я раскрыла.

– Что ж, тогда я готов лично ответить перед его величеством. Выслушивать же тебя, когда ты вышла из супружеского повиновения, я не стану. На моей стороне закон, обычаи и Церковь. Я знаю своё право и мог бы принудить тебя повиноваться силой. Может, так и поступлю, но я тебя предупредил. Отныне вся вина за наш разлад ляжет только на тебя. Прощай!

При последних словах в голосе графа зазвучал металл. Он отвернулся от Бэртрады и направился к выходу, ни на кого не обращая внимания. Здесь он был у себя дома... и, думая так, жестоко ошибался. Ибо Гронвуд уже принадлежал нам.

Я подал знак рыцарям у двери, и они скрестили копья перед лицом Эдгара, не давая ему пройти.

Он поворачивался к нам медленно. Так медленно, что я и ещё несколько моих человек успели догнать его. Он через плечо глянул на нас, его глаза недобро сузились.

Я выступил вперёд.

– Вы, граф, сглупили, явившись сюда в одиночку, – я положил ладонь на рукоять меча. – Отныне вы наш пленник.

Наверное, в моей улыбке был открытый вызов, и именно ко мне обратился Эдгар, когда спрашивал, понимаем ли мы, что делаем.

– Вы сами это понимаете, сэр. Только что вы открыто угрожали нашей госпоже, а мы её охранники.

– Леди Бэртрада – моя жена. Я волен поступать с ней так, как пожелаю. Во всём христианском мире ни один человек не осудит супруга, пожелавшего наказать строптивую жену.

Я почти не слушал его. Я был напряжён, понимая, что имею дело с искусным воином, воином-крестоностцем. И я уловил момент, когда его рука легла на кинжал. Обычно он носил у пояса три остро отточенных кинжала, и я знал – упусти мы момент, и трое из нас узнают, каково у них остриё. А у графа был ещё и меч, которым он владел с редким мастерством. Однако всего его хвалёного умения оказалось недостаточно, когда я выхватил своё оружие и направил остриём к его горлу. Я был первым – он не успел. И когда мои люди вокруг с сухим металлическим лязгом повыхватывали мечи, граф Норфолкский оказался в наших руках.

– Вы понимаете, что делаете? – опять повторил он.

Я расхохотался:

– О да, клянусь Небом! Мы арестовали саксонского мятежника, изменника короны и распутника, который дочери короля предпочёл шлюху из фэнов.

Мои последние слова адресовались графине, так как я всё же опасался, что она остановит нас. Но я зря волновался. Бэртрада уже ощутила вкус силы, и когда я взглянул на неё... Клянусь Всевышним – на её лице читалось явное торжество. Бэртрада получила то, что хотела, она показала мужу, что в их браке главенство принадлежит ей.

По моему приказу Эдгар был разоружён. Я не удержался, чтобы не сказать ему пару колкостей. Теофиль пошёл дальше, толкнул графа в спину. Но силу не рассчитал, и Эдгар едва не упал. Мы расхохотались. Возможно, в этом сказывалось наше напряжение, ибо все мы понимали, что решились на неслыханное – схватить графа Норфолкского в его владениях, в его доме.

Но шаг был сделан – и поздно жалеть об этом!

Эдгар был брошен в подземелье собственного замка, власть перешла к графине. Да что к графине – власть была у нас, у меня!.. Когда прибудут посланцы короля, мы выставим перед ними все, как будет нам угодно. И будет даже лучше, если Эдгара к тому времени вообще не станет. Поэтому я постарался, чтобы его поместили вместе с Хорсой. И если граф будет убит в подземелье, можно все списать на мятежника-сакса.

Я чувствовал себя победителем, когда обходил посты на башнях. А вернувшись в зал, заметил, как веселы и возбуждены мои парни. Бэртрада уже ушла к себе, и возможно, мне следовало бы пойти к ней, однако куда более мне хотелось остаться со своими верными рыцарями, отметить такое событие, как пленение графа. И захват Гронвуда! Наконец-то Гронвуд Кастл был моим!

Челядинцы Гронвуда выглядели притихшими, жались по углам, взволнованно шептались, но, когда я вошёл, вмиг кинулись выполнять моё распоряжение. Принесли бочонок вина, не слишком большой, так как напиваться нам не следовало. Я велел отнести по чарке и стражникам на башнях. Пусть знают, как милостив новый хозяин Гронвуда. А таковым я уже мог себя считать.

– Выпьем за удачу! – я поднял кубок. – За удачу и мужество. Ибо и то, и другое нам ещё понадобятся.

И мы весело сдвинули чаши.

* * *

Я просыпался с трудом. Веки были словно свинцом налиты, во рту неприятный сладковатый привкус. Я попытался пошевелиться, но отчего-то у меня не очень получилось. Силы Небесные! – когда это я успел так напиться? Помнится, я осушил всего одну чашу, потом мы беседовали с соратниками, я как раз собирался отправиться к Бэртраде...

Сквозь головную боль и похмельную дурноту я ощутил холодок беспокойства.

– Гуго! – звал меня кто-то.

В глазах маячил свет, плыли яркие круги.

– Гуго! Что делать, Гуго?

Кажется, это голос Теофиля.

Мои мысли еле ворочались. И было мне как-то сыро, неуютно.

Наконец я открыл глаза. Щурился. Надо мною маячило серое марево, белёсая дымка. Я толком ничего не мог понять.

Где-то рядом говорили:

– Это всё Бигод виноват. Он нас вовлёк. Что теперь нас ждёт? Может, скажем, что это по его вине?

Холодок беспокойства становился все отчётливее. А с ним прояснялось сознание. Ничто так не разгоняет хмель, как чувство опасности.

– Гуго! Да очнись ты!

Но я уже очнулся. И понял, что со мной. Я был связан. Спелёнат, как младенец, крепкими жгутами по рукам и ногам. Белёсый свет передо мною – дневной туман, а рядом лежит Теофиль, тоже связанный. И лежит он на траве. Я приподнял голову. Они все оказались здесь: Геривей, Ральф и остальные. Даже их оруженосцы и воины лежали на склоне цитадели Гронвуда, связанные, словно снопы. Некоторые ещё спали, одурманенные, кто-то даже плакал.

Я забился, пытаясь разорвать путы. Увидел стоявших неподалёку охранников. Лишь двое из них были в военных куртках с бляхами, остальные – обычные простолюдины, лица знакомые, все из челяди графа.

И тут я всё понял. Что ж, винить могу только себя. Я слишком понадеялся на своих людей, не учёл того, что слуги Эдгара преданы ему, не нам, не Бэртраде. И эта чернь попросту чем-то опоила нас. Тот бочонок с вином... Что они добавили в него, раз мы так быстро отключились, я не знал. Да не всё ли равно. Любой кухарке было достаточно плеснуть в него ковш макового отвара – и мы оказались обезврежены в тот момент, когда меньше всего ожидали подвоха. Мы-то рассчитывали, что придётся иметь дело с войсками графа, выдерживать штурм, осаду, обговаривать условия, имея Эдгара в заложниках. Того, что какие-то простолюдины столь легко справятся с нами, я не ожидал.

Я заметил, как очнулся Геривей, закрутил головой, дико тараща глаза. Стал орать, требовать, чтобы его развязали, что он сейчас всем покажет... Я отвернулся, скрипнул зубами в бессильной ярости. Это было полное поражение. Мой план рухнул, как шалаш рыбака, когда его сносит паводком.

– Что теперь делать, Гуго? – в который раз пыхтел рядом Теофиль. Не дождавшись ответа, начинал метаться, тужился разорвать путы.

Из тумана к нам подошёл один из охранников. Саймон Каменщик.

– Эй, боров, лежи-ка тихо. Если будете вести себя смирно, граф, может, вас и помилует.

Туман постепенно рассеивался. Я увидел стены Гронвуда. Вокруг нас собиралось всё больше людей. Они смотрели на связанных, разложенных на склоне перед замком рыцарей, смеялись, указывали пальцами. Наверное, мы и в самом деле представляли собой уморительное зрелище. Лежавший неподалёку от меня Ральф тоже засмеялся, но смех этот был безрадостным.

Наконец появился сам Эдгар. Подъехал на коне. С ним был его лохматый Пенда, его воины. Выходит, я ошибся, решив вчера, что граф прибыл по обыкновению в одиночестве.

К моему удивлению, Эдгар велел освободить нас. Мы поднимались, пошатывались. Сил у нас было не более чем у новорождённых телят, да и оружие у нас забрали. Эдгар спешился, стоял напротив нас в своём светлом широком плаще до шпор.

– Я буду говорить с вами. По закону я могу предать всех вас казни. Но удерживает меня то, что вы действовали по повелению графини Бэртрады. Вы её рыцари... были её рыцарями. Но отныне моя жена более не нуждается в ваших услугах. Так что можете убираться. Однако мне нужны храбрые воины. Поэтому тех из вас, кто раскается и присягнёт мне на верность, я готов оставить на службе. Конечно, более вы не будете жить в тех условиях, какие имели ранее. Вас разошлют по отдельным крепостям, и там вы станете нести службу наравне со всеми. Жалованье и кров вам обеспечат. Остальные же могут убираться ко всем чертям!

И, поглядев на меня, добавил:

– К вам, сэр Гуго, предложение о службе не относится.

Я внутренне сжался. Граф – хозяин в своей земле, и он мог поступить со мной как ему вздумается. Однако граф не стал заключать меня в подземелье и судить как зачинщика беспорядков. Он попросту изгонял меня.

Бог мой – этот сакс просто ни во что меня не ставил! Для него я был ничтожеством, с которым он не хотел иметь дела!.. Хотя в его поступке был смысл. Этот парень хорошо разгадал меня, знал мои честолюбивые устремления и понимал, что после того как я буду с позором изгнан графом Норфолком, вряд ли мне светит получить службу у какого-нибудь сеньора. Позор превращает рыцаря в изгнанника. Ах чёрт! – лучше бы он заточил меня. Тогда на мне бы хоть лежал отпечаток мученичества, а христианские души падки на сострадание.

– Где миледи Бэртрада? – рискнул спросить я.

Взгляд у Эдгара словно с прищуром. И сколько в нём презрения! Мы были одного роста, я даже чуть повыше, но отчего-то у меня сложилось впечатление, что глядит он на меня сверху вниз.

– Моя жена у себя в покоях. И как поступить с ней – только моё дело.

Больше он на меня не смотрел. Обращался только к моим рыцарям, спросил, согласны ли они служить. Я поглядел на них. Всё это время я был их командиром, многие из них умоляли меня зачислить их в отряд, клялись в верности, некоторые, чтобы получить место, даже приплачивали мне. Что ж, безземельные рыцари в наше время на что только не идут, чтобы получить свой кусок хлеба с беконом. И сейчас этот кусок они могли получить от графа. Я для них более ничто, из-за меня они попали в беду. И как бы гневно я ни смотрел на них, то один, то другой из моего отряда опускались перед Эдгаром на одно колено, произносили слова раскаяния, клялись верно служить.

Проклятый сакс опять обошёл меня. Но не велика победа, если учесть, что он граф, а я простой наёмник. И всё же мне стало горько. Даже то, что не все мои люди присягнули, – человек десять не сочли нужным унижаться и сгруппировались вокруг меня, – не сильно обнадёживало. Я заметил, как и Ральф де Брийар тоже сделал шаг вперёд, но, видимо, устыдился моего взгляда и отступил.

И тут случилось неожиданное. Мрачный Теофиль, до этого стоявший подле меня, вдруг стремительно кинулся вперёд. Нас всех разоружили, и когда Теофиль выхватил из-за голенища сапога длинный узкий стилет... Кто-то из присутствующих шарахнулся в сторону, кто-то испуганно закричал. Теофиль уже был подле Эдгара, занеся для удара руку. Но прежде чем он завершил движение, в воздухе сверкнула сталь, послышался хруст и судорожный вскрик Теофиля. Он так и остался стоять в двух шагах от графа, занеся руку со стилетом. Потом словно уменьшился в размерах, склонился, скрючившись над торчавшей из его груди рукоятью. Я понял, что Эдгар сразил нападавшего, метнув в него нож.

Мы все попятились, глядя на поверженного Теофиля. Эдгар тоже не сводил с него взгляда, судорожно глотнул. Я понимал Тео. Он всегда был без памяти влюблён в Бэртраду, всегда ненавидел Эдгара. Ему бы поболее ума... Не так надо действовать с этим саксом.