Текст книги "Искупление Габриеля"
Автор книги: Сильвейн Рейнард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Сильвейн Рейнард
Искупление Габриеля
Моим читателям с благодарностью
Copyright © 2011 by Sylvain Reynard
© И. Иванов, перевод, 2014
© ООО Издательская Группа „Азбука-Аттикус“, 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru])
* * *
Данте и Беатриче восходят к сфере Марса.
Гравюра Гюстава Доре, около 1868 г.
Сильвейн Рейнард – канадский писатель, интересующийся культурой и искусством эпохи Возрождения и испытывающий необычайное тяготение к Флоренции. (В скобках отметим, что со вспыльчивыми придирчивым автором «Искупления Габриеля» была достигнутадоговоренность: он согласился на эту краткую биографическую справкуи может подтвердить, что С. Р. – реально существующий человек, собравший завидную коллекцию носков с ромбическими узорами.)
Роман, одновременно романтичный и чувственный.
News Week
Я был очарован, соблазнен и полностью удовлетворен этим романом. Чувствуется, что писатель, как и его герои, обаятелен и порочен.
Booklist
Этот профессор сексуален и утончен… Мне было не оторваться от книги!
USA Today
Незабываемое, захватывающее повествование о любви, способное полностью завладеть вниманием читателей.
Nina's Literary Escape
Эмоционально насыщенные и лиричные, слова Сильвейна Рейнарда врываются с книжных страниц прямо в сердце читателя.
Totally Booked Blog
Проза Сильвейна Рейнарда захватывает накалом страстей… Трудно остаться равнодушным, читая о демонически страстном и загадочном Габриеле. Вы обязательно будете восхищаться этим героем и сопереживать ему!
Waves of Fiction
Пролог
Флоренция, 1292 год
Поэт оторвался от стола и взглянул в окно на свой любимый город. Прекрасные здания и улицы взывали к нему, но голоса их были глухими. Казалось, великий свет угас не только над городом, но и над всем миром.
«Quomodo sedet sola civitas plena populo! Facta est quasi vidua domina gentium…» [2]2
«Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! Он стал, как вдова; великий между народами…» Плач Иеремии, глава 1, стих 1.
[Закрыть]
Его глаза медленно скользили по стихам «Плача Иеремии», начальные строки которого он только что произнес вслух. Увы, слова древнего пророка не передавали всей безмерности скорби, владевшей поэтом.
– Беатриче, – прошептал он, и у него сдавило сердце.
Даже сейчас, спустя два года после ее смерти, ему было трудно описывать свою утрату.
Она навсегда останется юной и благородной. Его вечной музой. Всей поэзии мира не поведать о его преданности Беатриче. Но во имя памяти, во имя их любви он предпримет такую попытку.
Глава первая
Июнь 2011 года. Селинсгроув, штат Пенсильвания
Профессор Габриель Эмерсон стоял в дверях кабинета, засунув руки в карманы, и с нескрываемой страстью смотрел на свою жену. Он был рослым, атлетически сложенным мужчиной с запоминающейся внешностью и ярко-синими сапфировыми глазами.
Они познакомились, когда ей было семнадцать (ему – на десять лет больше). Габриель влюбился в нее с первого взгляда. Потом время и обстоятельства разлучили их. Не последнюю роль в этом сыграл его необузданный богемный образ жизни.
Но небеса оказались к ним благосклонны. Через шесть лет они вновь встретились в Торонто, когда она пришла аспиранткой на его поток. Их отношения возобновились, получили дальнейшее развитие, и через полтора года они поженились. Завершался шестой месяц их супружеской жизни, а любовь Габриеля к жене только крепла. Он завидовал воздуху, которым она дышала.
Габриель и так достаточно долго ждал того, чем собирался заняться. Скорее всего, жену требовалось соблазнить, а Габриель был опытным соблазнителем и этим очень гордился.
Пространство дома наполняли звуки «Mango» – песни Брюса Кокберна. Мелодия навевала воспоминания о Белизе, куда они ездили еще до женитьбы. Им понравилось заниматься любовью под открытым небом, в разных местах, включая пляж.
Джулия сидела за письменным столом, не замечая ни музыки, ни пристального взгляда мужа. Она стучала по клавишам ноутбука. Вокруг громоздились книги и две коробки бумаг, которые Габриель услужливо принес ей с первого этажа. Когда-то этот дом принадлежал его родителям, а теперь являлся летней резиденцией супругов Эмерсон.
В Селинсгроув они приехали неделю назад – передохнуть от напряженной жизни в Кембридже, штат Массачусетс. Габриель занимал должность профессора в Бостонском университете. Джулия недавно закончила первый курс докторантуры. Ее руководительницей была замечательная женщина, блестящий ученый, много лет проработавшая в Оксфорде. Уехать в Селинсгроув супругов Эмерсон заставило не только желание передохнуть. В их доме на Гарвард-сквер шел грандиозный ремонт, создававший невыносимые условия для жизни.
Еще до их приезда в Селинсгроув старый дом Кларков подвергся коренной реконструкции, замысел которой был тщательно разработан Габриелем. Бо́льшая часть мебели, оставленная здесь Ричардом (его приемным отцом), перекочевала на склад. Если эстетические вкусы Габриеля тяготели к темному дереву и коже сочных коричневых тонов, Джулия предпочитала яркие цвета, как в домах на морском побережье. Ей нравились белые стены, белая мебель и насыщенно-синие тона интерьера.
В кабинете Джулия повесила репродукции картин, украшавшие их дом на Гарвард-сквер: «Встречу Данте и Беатриче на мосту Санта-Тринита» Генри Холидея, «Весну» Боттичелли и «Мадонну с младенцем и двумя ангелами» Филиппо Липпи, на которую сейчас и был устремлен пристальный взгляд Габриеля.
Можно сказать, что эти картины иллюстрировали стадии отношений супругов Эмерсон. Первая символизировала их встречу и нараставшую страсть, которая охватила Габриеля. Вторая – стрелу Купидона, поразившую Джулию прямо в сердце, когда в первый день аспирантских занятий Габриель ее не узнал, а также их последующие бурные отношения и женитьбу. Лик Мадонны на картине Филиппо Липпи выражал чаяния Габриеля.
Вот уже третий вечер подряд Джулия плотно занималась подготовкой к своей первой публичной лекции, которую через месяц ей предстояло прочесть в Оксфорде. Четыре дня назад они занимались любовью прямо на свежевыкрашенном полу спальни, поскольку мебель им еще не привезли.
Оба измазались краской, и Джулия решила, что отныне «телесная живопись» станет их любимым развлечением.
Воспоминания о том вечере и нараставший темп музыки подхлестывали Габриеля. Его терпение иссякало. Как-никак они молодожены, и он не позволит Джулии игнорировать выполнение супружеских обязанностей.
Габриель на цыпочках подкрался к жене, отвел ее длинные волосы и приложился к шее. Легкая щетина на щеке делала поцелуи более страстными.
– Идем, – прошептал он.
Кожа Джулии покрылась пупырышками. Длинные тонкие пальцы Габриеля плавно скользили по ее шее. Он ждал.
– Я еще не закончила с лекцией, – поворачивая к мужу свое прекрасное лицо, сказала Джулия. – Не хочу разочаровывать профессора Пиктон. Как-никак это она меня туда пригласила. Среди участников я самая молодая.
– Ты ее не разочаруешь. И времени на лекцию у тебя еще предостаточно.
– Время мне нужно не только на лекцию. Надо ведь и дом привести в порядок. Через два дня приедут твои родственники.
– Они не мои родственники, – сверкнул глазами Габриель. – Они – наширодственники. А для уборки я найму прислугу. Бери плед и идем.
Обернувшись, Джулия увидела очень знакомый плед. Он висел на спинке белого мягкого стула, стоявшего у окна. За окном темнели кусты, которые росли по периметру двора.
– Я буду тебя охранять.
Габриель помог ей встать, обнял за талию и прижал к себе.
Сквозь тонкое летнее платье она почувствовала тепло его тела. Приятное, будоражащее тепло.
– И что тебя так тянет в этот сад, когда темно? – задала провокационный вопрос Джулия.
Она сняла с мужа очки и положила на стол. Габриель и без очков смотрел на нее так, что его взгляд мог бы растопить снег.
– Когда я внутри тебя, мне хочется видеть, как лунный свет разливается по твоему обнаженному телу, – прошептал Габриель.
Он слегка закусил ей мочку уха, а затем стал целовать ее шею. От его поцелуев и покусываний сердце Джулии забилось еще сильнее.
– Декларация желания, – прошептала она.
Только сейчас она услышала музыку, а ноздри уловили запах Габриеля – смесь мяты и одеколона «Арамис».
Габриель отпустил ее, как кот ненадолго отпускает мышь, продолжая следить за каждым движением.
– Думаю, Гвидо да Монтефельтро немного подождет, – сказала Джулия, поглядывая на свои тезисы.
– Уже более семисот лет он обитает на том свете. Уж что-что, а ждать он научился.
Джулия ответила мужу улыбкой и взяла его протянутую руку.
Они спустились вниз и пошли через двор. Настроение Габриеля заметно улучшилось.
– Ты когда-нибудь раньше занималась любовью в саду? – игривым тоном спросил он. Джулия вытаращила глаза и покачала головой. – Тогда я рад, что я у тебя первый.
– Габриель, ты у меня последний, – возразила она, стискивая ему руку. – Ты мой единственный.
Габриель быстро пересек двор и, когда они вошли в сад, включил фонарик. Габриель шагал впереди, указывая Джулии корни и кочки.
Июнь в Пенсильвании выдался очень теплым. Листва деревьев и высоких кустов почти не пропускала свет луны и звезд. Весело щебетали вечерние птицы. Неутомимо стрекотали кузнечики.
Вскоре они оказались в центре сада, который успел зарасти и сейчас больше напоминал цветочный луг. В дальнем конце темнели силуэты старых яблонь. Позади них Габриель посадил новые. Саженцы прижились и теперь тянулись к небу.
Напряжение, владевшее Габриелем, начало спадать. Может, это место действительно было священным, ибо всякий раз, придя сюда, он успокаивался.
Джулия наблюдала за его приготовлениями. Габриель аккуратно расстелил плед, затем выключил фонарик. Их сразу же окружила бархатная темнота. Полная луна скрыла свой лик за стайкой облаков. Над головой перемигивались островки звезд.
Прежде чем снять с жены платье, Габриель коснулся ее рук и скромного выреза.
– Как мне это нравится, – прошептал он.
Он неспешно любовался красотой Джулии, заметной даже в сумерках: изгибами ее скул, линией рта и большими выразительными глазами. Потом он осторожно приподнял ей подбородок, и их губы соединились.
Это был поцелуй пылкого любовника, возвещавшего о своем желании. Габриель прижал к себе миниатюрное тело Джулии. Его пальцы заблудились в ее мягких каштановых волосах.
– А вдруг нас кто-нибудь увидит? – настороженно спросила Джулия, прежде чем засунуть свой язык в его рот.
Она ласкала мужа и ждала ответа.
– Это частная территория, – сказал Габриель. – И потом, как ты верно заметила, сейчас темно.
Он коснулся ямочек на ее щеках, словно те были его любимыми опознавательными знаками, а потом его руки скользнули к плечам Джулии. Он медленно снял с нее платье, и оно упало на плед. Одним молниеносным движением Габриель расстегнул ее лифчик.
Эти движения опытного любовника слегка рассмешили Джулию. Она прижала к себе свой черный кружевной лифчик, довольно прозрачный и оттого еще более сексуальный.
– А у тебя это здорово получается, – заметила она.
– Что именно? – спросил Габриель, ласкавший груди жены сквозь кружевную ткань.
– Снимать лифчики в темноте.
Ответом ей было подчеркнутое молчание Габриеля. Он не любил, когда ему напоминали о прошлом.
Джулия встала на цыпочки и поцеловала мужа в острый подбородок:
– Я ведь не жалуюсь. Как-никак теперь все твое умение достается мне.
Габриель слегка сжал ей груди:
– Джулианна, отдаю должное твоему белью, но сейчас я предпочитаю видеть тебя обнаженной.
– Сомневаюсь, что мы выбрали подходящее место, – сказала она, внимательно оглядывая сад. – Мне все время кажется, что сюда кто-то ворвется.
– Посмотри на меня. – (Она послушно посмотрела на него.) – Мы здесь совершенно одни. А от зрелища твоего обнаженного тела у меня захватывает дух.
Габриель оставил в покое груди жены, и его руки отправились странствовать по холмам и долинам, ведущим к ее бедрам. Прикосновения были легкими, едва ощутимыми.
– Я тебя заслоню, – пообещал он.
– Чем? Этим пледом?
– Своим телом. Даже если кто-нибудь и набредет на нас, обещаю: я не позволю никому любоваться тобой.
Уголки ее губ приподнялись в улыбке.
– Ты все продумываешь.
– Просто я думаю о тебе. А ты для меня – все.
Губы Габриеля прильнули к ждущим губам Джулии. Кружевной лифчик наконец-то полетел вниз. Габриель неторопливо и даже чуть лениво путешествовал внутри ее рта. Затем для Джулии настал черед расстаться с трусиками.
Теперь его Джулия стояла полностью обнаженной. В их саду.
«Боги садового секса, – мысленно взывала Джулия, – пожалуйста, сделайте так, чтобы никто нам не помешал».
Она сняла с Габриеля рубашку. Несколько секунд поиграла завитками волос на его груди, после чего расстегнула его пояс.
Вскоре и Габриель освободился от одежды. Он обнял Джулию, и она невольно вздохнула.
– Хорошо, что вечер теплый, – прошептал он. – А то у нас только один плед.
Улыбаясь, Джулия легла. Габриель накрыл ее своим телом, осторожно сжав ладонями ее лицо. Даже в темноте его глаза оставались пронзительно-синими.
– «Ее, зардевшуюся, как заря, повел я в кущу брачную; влиянье благоприятное дарили нам все небеса и сочетанья звезд счастливые…» [3]3
Джон Мильтон. Потерянный рай. Книга 8, стихи 510–511. Перевод Аркадия Штейнберга.
[Закрыть]
– «Потерянный рай», – прошептала Джулия, трогая щетину на его подбородке. – Но в этом месте я могу думать только про обретенный рай.
– Зря мы не поженились здесь. Вот где мы должны были впервые познать друг друга.
– Зато мы пришли сюда сейчас, – сказала Джулия, гладя его волосы.
Габриель снова поцеловал жену. Она с радостью ответила на его поцелуй. Вспыхнувшая страсть набирала силу.
За месяцы супружеской жизни их желание не притупилось, равно как и их занятия любовью не обрели черт привычности. Все слова превращались в движения и ласки благословенной телесной любви.
Габриель знал все любовные стадии своей жены: пробуждение желания, любовную взбудораженность, нетерпение и мгновения экстаза. Они занимались любовью, окруженные темнотой и зеленым покровом жизни.
Старые яблони, помнившие более целомудренную любовь этой пары, сейчас деликатно отводили взгляд.
Когда наконец шквал страстей утих и к ним вернулось спокойное дыхание, Джулия лежала на пледе, ощущая себя невесомой, и с восхищением разглядывала узоры звезд.
– А у меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Габриель.
Он нашарил фонарик, включил, чтобы отыскать брюки, а затем повесил на шею Джулии что-то прохладное. Нагнув голову, она увидела ожерелье, составленное из колечек. С него свисали три талисмана в виде сердца, яблока и книги.
– Какая красота, – выдохнула Джулия, поочередно касаясь всех предметов.
– Из Лондона. Серебро. Только сердце золотое. Оно олицетворяет нашу встречу.
– А книга?
– На ее обложке выгравировано: «Данте».
Джулия озорно взглянула на мужа:
– Неужели я забыла о какой-то дате?
– Нет. Мне просто нравится делать тебе подарки.
Джулия крепко его поцеловала. Габриель повернул ее на спину и погасил фонарик.
Когда они вновь утолили свою страсть, он коснулся плоского живота Джулии, поцеловав впадинку под своим пальцем:
– А сюда я хочу поместить своего ребенка.
Эхо вернуло из темноты его слова.
– Что? – переспросила Джулия, застыв от изумления.
– Я хочу зачать с тобой ребенка.
У нее перехватило дыхание.
– Так рано?
– Мы никогда не знаем, сколько времени нам отпущено, – сказал Габриель, задумчиво водя пальцем по ее коже.
Джулия подумала о Грейс – приемной матери Габриеля – и о своей родной матери, которую звали Шарон. Обе женщины умерли далеко не старыми, но при разных обстоятельствах.
– Данте потерял Беатриче, когда той было двадцать четыре года, – продолжал Габриель. – Для меня потерять тебя – это был бы конец всему.
– Перестань говорить страшные вещи. – Джулия погладила ему ямочку на подбородке. – Особенно здесь, на празднике нашей любви.
Габриель густо покрыл поцелуями ее живот, затем лег на бок.
– Я почти пережила возраст Беатриче, и я здорова. – Джулия дотронулась до татуировки на его груди: кровоточащего сердца, внутри которого было начертано женское имя. – Ты боишься повторения истории с Майей?
– Нет, – сухо ответил Габриель, но его напрягшееся лицо говорило другое.
– Твои опасения вполне оправданны.
– Я знаю, что она счастлива.
– Я тоже в это верю.
– Ты хотела еще что-то сказать? – спросил Габриель, уловивший в ее тоне недоговоренность.
– Я думала о Шарон.
– И что?
– Такой матери, как она, не хочется подражать.
– Ты будешь прекрасной матерью, – заверил жену Габриель, целуя ее в губы. – Ты добрая, любящая и терпеливая.
– Не уверена, что у меня все получалось бы правильно.
– Но ты же не одна. Мы бы оба искали решения. Уж если кому и беспокоиться, так это мне. Мои настоящие родители – классический пример неблагополучной семьи. Да и я сам вел отнюдь не благочестивую жизнь.
Джулия покачала головой:
– Ты замечательно ладишь с малышом Тэмми. Даже твой брат это признает. Но нам с тобой еще рано думать о ребенке. Мы женаты всего полгода. И потом, мне хочется защитить докторскую диссертацию.
– Если помнишь, я ведь не возражал, – заметил Габриель, проведя пальцем по ребрам Джулии.
– Супружеская жизнь – это замечательно. Но нам обоим нужно к ней привыкнуть.
– Согласен. – Палец Габриеля замер. – Однако мы должны думать и о будущем. Чем раньше я начну консультироваться с врачами, тем лучше. С тех пор как я сделал вазэктомию, прошло достаточно времени. Кто знает, сумею ли я вернуть детородную функцию.
– Но ведь это не единственный для нас способ иметь детей. Есть и другие варианты. Наконец, мы могли бы взять ребенка из францисканского сиротского приюта во Флоренции… Когда настанет время.
В словах Джулии звучала надежда.
Габриель отвел прядь волос с ее лица:
– Мы можем испробовать все варианты. После конференции я хочу забрать тебя в Умбрию. Побудем там до открытия флорентийской выставки. Но когда мы вернемся из Европы, я намерен встретиться со своим врачом.
– Хорошо.
Габриель притянул жену к себе. Теперь Джулия лежала на нем. Он дотронулся до ее бедер, и по ее телу пронесся странный электрический разряд.
– Когда ты будешь готова, мы начнем пробовать варианты.
– Нам понадобится обширная практика, – улыбнулась Джулия.
– Вне всякого сомнения.
Глава вторая
На следующее утро Джулия проснулась очень рано, когда еще только начало светать. В спальне было тихо, если не считать мерного дыхания спящего Габриеля и отдаленного щебетания птиц.
Джулия натянула одеяло к подбородку и закрыла глаза, заставляя свое дыхание успокоиться. Но от ее усилий кошмарные видения недавнего сна сделались лишь ярче.
Ей снилось, что она в Гарварде. Она бежала по кампусу, разыскивая здание, где должна была сдавать выпускной экзамен на степень доктора. Она то и дело останавливала и расспрашивала встречных, но никто и понятия не имел, в каком месте проводится этот экзамен.
Потом она услышала детский плач и ужаснулась: неизвестно откуда у нее на руках оказался младенец. Джулия прижала его к груди и попыталась успокоить, однако ребенок продолжал плакать.
В следующее мгновение она вдруг увидела перед собой профессора Мэтьюса – декана своего факультета. Слева от него, на стене, – бумажный лист с крупной стрелкой, указывающей аудиторию, где проходил выпускной экзамен. Аудитория была совсем рядом, но Мэтьюс загородил собой дверь, заявив, что дети на экзамен не допускаются.
Джулия стала возражать. Она обещала, что успокоит ребенка и тот будет молчать. Она умоляла Мэтьюса дать ей шанс. От этого экзамена зависело, получит ли она степень доктора и станет ли специалистом по Данте. В противном случае ей грозило отчисление из докторантуры.
Как назло, младенец у нее на руках заплакал еще громче. Профессор Мэтьюс нахмурился, кивнул в сторону лестницы и велел Джулии уйти.
Почувствовав на себе руку Габриеля, Джулия решила, что он тоже проснулся. Нет, Габриель продолжал спать. Должно быть, он поймал импульсы ее отчаяния и инстинктивно протянул руку, стараясь ее успокоить. Джулия смотрела на мужа со смешанным чувством любви и тревоги. Ее тело все еще дрожало после кошмарного сна.
Встав, она проковыляла в ванную, включила свет и пустила душ, надеясь, что горячая вода ее успокоит.
Ярко освещенная ванная отчасти разогнала тьму, скопившуюся внутри.
Стоя под душем, исторгавшим настоящий тропический ливень, Джулия изо всех сил старалась забыть и кошмарный сон, и тревоги, одолевавшие ее наяву: лекцию, скорый приезд родственников и внезапное желание Габриеля завести ребенка.
Пальцы Джулии теребили серебряное ожерелье – его вчерашний подарок. Она знала, что Габриель хочет детей от нее. Об этом они достаточно много говорили еще до помолвки и тогда же согласились обождать, пока Джулия не закончит докторантуру. То есть оба согласились на пять или даже шесть бездетных лет.
«Тогда почему вчера Габриель вдруг заговорил о детях?» – подумала Джулия.
Ей вполне хватало учебы. В сентябре начнутся занятия и постепенная подготовка к выпускным экзаменам, которые ей сдавать на следующий год.
Но сейчас ее главной заботой была оксфордская лекция, до которой оставались считаные недели. В прошлом семестре, занимаясь у профессора Маринелли, Джулия написала реферат по творчеству Гвидо да Монтефельтро. Руководительнице ее работа понравилась. О реферате узнала профессор Пиктон и стала убеждать Джулию отправить в Оксфорд тезисы своей лекции.
Тезисы одобрили, чему Джулия была несказанно рада. И в то же время она замирала при мысли, что ей придется выступать перед целой аудиторией дантоведов, читать лекцию тем, кто был гораздо опытнее и эрудированнее ее.
И вдруг Габриель заявляет, что в августе, после возвращения из Европы, он намерен вернуть себе способность к деторождению.
«А что, если его попытка окажется успешной?»
Джулия почувствовала себя виноватой. Конечно же, она хочет ребенка от Габриеля. Она знала: устранение результатов вазэктомии – это не просто физиологическая процедура. Это еще и символ его самопрощения, означавший, что трагедия Майи и Полины более не будет тяготеть над ним. Габриель считал себя достойным стать отцом и воспитывать детей.
Они оба молились о детях. После свадьбы они посетили гробницу святого Франциска, и каждый спонтанно помолился, прося Бога благословить их брачный союз и послать им детей.
«Если Бог желает ответить на наши молитвы, как я могу сказать ему: „Обожди“?»
Джулия упрекала себя за эгоизм. Наверное, рождение ребенка ей следовало поставить выше докторантуры и карьеры. Гарвард от нее не уйдет. Примеров было более чем достаточно. Обзаведясь детьми, многие женщины потом продолжали учебу и научную деятельность.
«А если Габриель не хочет ждать?»
Он был прав, когда вчера напомнил ей о краткости жизни. Смерть Грейс – наглядное тому подтверждение. Как только Габриель восстановит способность к зачатию, он, скорее всего, не станет мешкать. Посмеет ли она сказать ему «нет»?
Габриель был подобен всепоглощающему пламени. Его желания и страсти, казалось, подминали под себя желания тех, кто его окружал. Как-то он сказал Джулии, что она единственная, кто отважился сказать ему «нет». Скорее всего, он был прав.
Сможет ли она воспротивиться искреннему, выстраданному желанию мужа иметь детей? Джулией овладело стремление сделать Габриеля счастливым, даже если для этого ей придется пожертвовать своими планами и мечтами.
Перед ней пронеслись картины собственного детства. Жизнь с Шарон в Сент-Луисе, бедность, заброшенность. Все изменилось, когда она пошла в школу, где стала делать успехи. Ее интеллект и самодисциплина очень помогли ей, когда она поступила в Университет Святого Иосифа и потом, во время аспирантуры в Торонтском университете.
Ее первый год в Гарварде тоже был успешным. Неужели она должна все это бросить? Сейчас весьма неподходящее время, чтобы беременеть и рожать.
Закрыв лицо руками, Джулия просила Бога дать ей силы.
* * *
Через несколько часов проснувшийся Габриель в футболке с эмблемой Гарварда и шортах вошел на кухню. В руках он держал кроссовки и носки. Габриелю хотелось пить. Он потянулся к холодильнику за водой и только сейчас заметил Джулию. Его жена сидела на кухонном острове, обхватив руками голову.
– Вот ты где, – сказал Габриель, бросая носки и кроссовки на пол. Он крепко поцеловал Джулию. – А я проснулся, смотрю – тебя нет.
У Джулии под глазами темнели круги. Вид у нее был усталый и расстроенный.
– Что-то случилось?
– Ничего. Я навела порядок на кухне и в холодильнике. Сейчас корплю над списком продуктов.
Она показала на большой лист бумаги, исписанный ее ровным почерком. Рядом с листом стояла недопитая чашка давно остывшего кофе и лежал еще один лист – со списком текущих дел.
Габриель обвел глазами сверкающую кухню. Даже пол был отмыт до блеска.
– Сейчас только семь часов. Не рановато ли ты занялась уборкой?
– У меня полным-полно дел, – сказала Джулия.
Судя по ее голосу, делами она занималась через силу.
Габриель взял ее за руку, провел большим пальцем по ладони:
– У тебя усталый вид. Ты плохо спала?
– Я очень рано проснулась и никак не могла снова заснуть. Вот и занялась уборкой. Мне еще нужно убрать в комнатах и в ванных. Потом надо будет отправиться в магазин и решить, чем кормить гостей. И… – Она шумно и тяжело вздохнула, содрогнувшись всем телом.
– И что еще? – спросил Габриель, наклоняясь, чтобы видеть ее глаза, бегавшие по списку дел.
– Нельзя расхолаживаться. Я даже одеться не успела.
Она затянула кушак своего бледно-голубого шелкового халата и собралась встать, но Габриель усадил ее обратно:
– Тебе незачем тратить силы на уборку. Я обещал найти уборщицу, значит найду. И в магазин съезжу после пробежки.
– Ты мне очень поможешь. Спасибо. – Ее плечи слегка расслабились.
– Иди и ляг. Я давно не видел тебя такой уставшей, – сказал Габриель, гладя жену по щеке.
– У меня еще столько дел, – прошептала она.
– Ими займусь я. А тебе нужно готовиться к лекции, – напомнил Габриель, сопроводив свои слова легкой улыбкой. – Но вначале поспи. Усталый мозг – работник никудышный. – Он снова поцеловал Джулию, после чего сам отвел ее наверх, уложил в постель и укрыл одеялом. – Понимаю, мы впервые пригласили сюда гостей. Но из-за них ты не должна превращаться в горничную. Мне совсем не хочется, чтобы наша родня выбивала тебя из рабочего графика. Сегодня ты весь день будешь заниматься своей лекцией. Об остальном забудь. Остальным займусь я. – Поцеловав ее в лоб, Габриель выключил свет и ушел.
* * *
Во время пробежек Габриель обычно слушал музыку, но сегодня ему было не до его любимых композиций. Джулианна переутомилась, и это видно невооруженным глазом. Она не любила рано вставать, а сегодня, похоже, поднялась ни свет ни заря.
Можно было бы повременить с приглашением родственников. Пусть спокойно готовилась бы к лекции. Сейчас – единственное время, когда они могли остаться вдвоем. Потом – Оксфорд и Италия, где они пробудут бо́льшую часть лета.
Габриель забыл, сколько времени и сил отнимают гости. Он никогда не приглашал к себе более двух человек. Всеми бытовыми хлопотами занималась прислуга. Его доходы позволяли возить гостей на обед в рестораны.
Бедняжка Джулианна. Габриель вспомнил свои годы, проведенные к Гарварде. Летние каникулы никогда не были временем отдыха. Обязательно находились какие-нибудь дела. Нужно было учить языки и готовиться к экзаменам.
Как хорошо, что сейчас он преподаватель, а не аспирант. Он бы ни за что не согласился поменяться с Джулией местами. В годы его аспирантуры тяготы учебы усугублялись попойками, кокаином и П…
Носок кроссовки уткнулся в поребрик тротуара. Габриель споткнулся, но удержал равновесие и быстро выровнял темп бега, заставив себя смотреть под ноги.
Он не любил вспоминать о времени, проведенном в Гарварде. Теперь, когда они с Джулией поселились в Кембридже, на него нахлынули былые воспоминания о наркотиках. Порой Габриелю казалось, что он чует запах кокаина, проникающий в ноздри. Проезжая по кампусу или входя в то или иное здание, он вдруг испытывал острое, болезненное желание «вмазаться».
До сих пор, слава богу, ему удавалось противостоять этим атакам. Еженедельные встречи в обществе «Анонимные наркоманы» помогли ему справиться с зависимостью, равно как и ежемесячные встречи с психотерапевтом.
И конечно же, его главным лекарством была Джулианна.
Если в прошлом году в Ассизи Габриель ощутил, как на него снизошла высшая сила, то Джулия стала его настоящим ангелом-хранителем. Она любила его, вдохновляла. Она сделала его жилище настоящим домом. И все же Габриелю было не отделаться от страха, что благосклонность небес не более чем временная уловка, а потом Джулию у него отнимут.
С той поры как Джулианна пришла на его поток в Торонтском университете, Габриель разительно изменился. Однако ему было никак не побороть ощущение, что он недостоин постоянного счастья. Самосаботаж стал его поведенческим шаблоном. Психотерапевт предупреждал его об этом.
Почти два года назад от рака умерла его приемная мать Грейс. Ее преждевременная смерть явилась впечатляющим символом скоротечности и неопределенности человеческой жизни. Если вдруг случится так, что он потеряет Джулианну…
«Если у вас с ней будет ребенок, ты ее не потеряешь».
Тихий, спокойный голос, звучащий у него внутри.
Габриель увеличил скорость бега. Голос был прав, но желанием иметь детей от Джулианны двигал не страх ее потерять. Габриелю хотелось иметь настоящую семью, хотелось, чтобы в доме звенел детский смех, а в душе крепла уверенность, что его дети получат все, чего не получил он от своих непутевых родных отца и матери.
Габриель ничего не рассказывал Джулии о бурях, бушевавших у него внутри. Ей и так хватало забот, чтобы добавлять к ним свои. Она достаточно поволновалась из-за его зависимостей и страхов, не говоря уже о душевной боли, которую он причинил ей.
Бегая по знакомым местам, Габриель пытался понять, почему сегодня утром у Джулии был такой несчастный, измученный вид. Вчера они провели потрясающую ночь, празднуя свою любовь в старом саду, а затем продолжили дома, в постели. Может, он ненароком сказал ей что-то обидное? Может, ее задело что-то в его действиях? Но их занятия любовью, как и всегда, были страстными и нежными.
Правда, существовала еще одна причина. Как же он не вспомнил об этом раньше? Габриель мысленно отругал себя за забывчивость. Приезжая в Селинсгроув, Джулианна становилась настороженной. Ее страх имел вполне конкретное основание. Полтора года назад, когда она приехала к отцу, в его дом вломился ее бывший дружок Саймон и попытался изнасиловать ее. Джулия заявила в полицию. Затем Натали – нынешняя подруга Саймона – подстерегла Джулию в местном ресторанчике и стала шантажировать, требуя забрать заявление из полиции. В противном случае Натали угрожала распространить фотографии непристойного содержания, на которых была запечатлена Джулия.
