Текст книги "Пастор (ЛП)"

Автор книги: Сиара Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Я хочу сделать это снова, – мурлыкала Поппи, и я каким-то образом знал, что она тоже касалась себя. – Хочу лизнуть тебя от основания до кончика. Я хочу взять тебя глубоко в рот.

– Я хочу этого тоже.

– Ты используешь всю свою руку или только пальцы?

– Всю руку, – ответил я, поглаживая себя сейчас в полной мере, желая, чтобы Поппи была здесь.

– Подожди, – сказала она, затем последовало несколько секунд тишины. Мой телефон внезапно завибрировал. – Тебе пришло сообщение, – коротко добавила Поппи.

Я отвёл телефон от лица и чуть не упал в обморок. Она прислала мне фото, где её пальчики ласкали её киску.

– Ты чертовски грязная, – заверил я.

А затем пришёл другой снимок, этот был сделан под углом, поэтому я мог увидеть её чёрный высокий каблук, упирающийся в край стола.

Святое дерьмо.

– Я могу слышать тебя, – произнесла она. – Я слышу, как твоя рука ласкает член. Боже, хотелось бы мне это увидеть.

– Мне бы тоже хотелось, – сказал я, и мне удалось дотянуться до своей камеры и включить видео – всё это я делал одной рукой, потому что не мог замедлиться.

– Я такая мокрая, – заверила она. – И такая аморальная. Я сейчас в кабинете босса – ммм – у меня всё такое скользкое; хочу, чтобы это был твой член вместо моих пальчиков, хочу этого так сильно. Я надела сегодня эти шпильки, зная, что позже оберну их вокруг твоей талии.

Я держал образ её каблуков и киски в своей голове, когда позволил её словам творить чудеса. Моя кульминация прошла сквозь меня, и я толкнулся в свою руку, громко застонав, как только сперма хлынула из моего члена, а затем, выдохнув, пробормотал «блядь», пока оргазм медленно отступал.

– Я люблю тебя слушать, – донёсся её голос из динамика телефона, – твои звуки. Я думала о них прошлой ночью, когда играла с собой в номере отеля.

– Непослушная девочка, – я отослал ей видео. – Теперь твоя очередь проверить сообщения.

Последовала пауза, а потом, как только она включила видео, я услышал безошибочные звуки собственной мастурбации и уловил свой стон, эхом разнёсшийся по кабинету её босса.

– О мой Бог, – прошептала она, и было предельно ясно, что это я звучал сейчас из динамиков. – Чёрт, Тайлер. Это так… Если бы я была там, слизала бы всё до последней капельки.

– Если бы ты была здесь, то всё бы ушло в твою тугую киску, – рыкнул я.

– Иисус, – простонала она. А затем: – Да, – за которым последовали маленькие хриплые стоны, вернувшие мой член к жизни. И, наконец, тишина, перемежавшаяся с громким вздохом и скрипом стула, когда Поппи садилась.

Я услышал щелчок, выключив динамик.

– Тайлер?

– Да?

Улыбка слышалась в её голосе.

– Звони в любое время.

***

Я каким-то образом сумел пережить остальную часть дня, бегая до тех пор, пока не мог думать, и без особого энтузиазма систематизируя материалы для заявки епископа Бове в комиссию, в то же время нетерпеливо поглядывая на часы (и заглушал чувство вины, собирая заметки о сексуальном грехе).

Около семи часов вечера мой телефон завибрировал:

«Я дома. Хочешь, чтобы я пришла к тебе?»

Я ответил сразу же:

«Встречу тебя в церкви».

Вечер четверга был единственным на неделе без каких-либо мероприятий, групп или продолжающегося изучения Библии, поэтому церковь пустовала. Был ещё довольно ранний вечер, чтобы уйти спать, и я нуждался в правдоподобной причине консультации или финансовых вопросов в том случае, если кто-то увидит Поппи, которая входит в церковь. Было бы немного сложнее объяснить её ночной визит в одиночестве в пасторский дом.

Я незаметно проскользнул внутрь через заднюю дверь и практически бегом направился по коридору в нартекс (прим.: пристройка перед входом в храм; располагается с западной стороны и изнутри полностью открыт в основной объём храма), где главный вход был заперт. Я повернул затвор, открывая дверь, а за ней уже стояла Поппи в коротком красном платье, в чёрных туфлях на высоком каблуке, с красными губами и готовая для меня.

Сначала я хотел быть нежным, чтобы разделить побольше тех глубоких, сладких поцелуев, оставлявших нас ошеломлёнными и потрясёнными, но это платье и эти каблуки…

Нахер нежность.

Я схватил её за запястье и потянул внутрь, едва найдя время, чтобы запереть дверь до того, как прижать Поппи к поверхности и накрыть своим ртом её губы. Я скользнул руками под её попку и поднял её так, что она была зажата между деревом и моим пахом, которым я тёрся об неё, пока мы целовались.

И это был тот самый момент, когда я обнаружил, что она без нижнего белья.

– Поппи, – позвал я, прерывая наш поцелуй и опуская руку вниз между нами. – Что это?

– Я же говорила тебе, – ответила она, пытаясь совладать с дыханием. – Ты сделал меня сегодня грязной. И мне пришлось их снять.

– Таким образом, ты провела остальную часть дня в чём мать родила?

Она кивнула, прикусывая свою губу.

Я оттолкнулся от стены, по-прежнему удерживая её, и понёс Поппи в святилище, используя свою спину, чтобы открыть двери. Она обвила ноги вокруг моей талии, и это было так естественно, так хорошо держать её в своих руках, что мне никогда не хотелось бы отпускать её.

– У меня неприятности? – спросила она немного застенчиво.

– Да, – прорычал я, покусывая её шею. – Много неприятностей. Но сначала я собираюсь нагнуть тебя и точно определить, насколько плохой ты была.

Мой план заключался в том, чтобы взять её в своём кабинете, но я не мог ждать и пяти минут, чтобы дойти туда; мне едва удавалось держаться, чтобы не расстегнуть свои джинсы и не трахнуть её прямо здесь. Я мог бы перегнуть её через скамью, но хотел, чтобы она была в состоянии собраться и контролировать себя. Рояль стоял на другом конце церкви, но алтарь… Священный каменный стол церкви находился всего в паре шагов от нас.

«Прости меня», – подумал я, а затем бережно поднял Поппи по низким ступенькам. Я опустил её вниз и развернул лицом к алтарю, радуясь её идеальному росту в этих каблуках.

– Алтарь, – пробубнила она. – Я твоя жертва сегодняшней ночью?

– Хочешь быть ею?

В ответ на это она положила руки плашмя на алтарную ткань, изогнув спину и выставив вверх округлые формы своей попки.

– Ох, очень хорошо, ягнёнок, но недостаточно, – я положил руку на её спину и надавил, наблюдая за тем, как подол платья медленно полз вверх по её бёдрам, когда она нагибалась вперёд. Я давил до тех пор, пока её щека не прижалась к алтарю, а затем взял её запястья и вытянул их над её головой. – Не двигайся ни на дюйм, – прошептал я еле слышно ей на ухо.

Затем отправился в ризницу, где нашёл опояску (прим.: также известна как цингулум и является длинной верёвкой, как шнур с кистями или перекрученными концами, завязывается вокруг талии на внешней стороне альбы. Цвет может быть белым или может варьироваться в зависимости от цвета литургического сезона). Когда я вернулся обратно в апсиду, Поппи всё ещё была в том же положении, в котором я её и оставил, что приятно удивило меня. Я вознагражу её за это позже.

Я быстро завязал белую верёвку вокруг её запястий и рук, думая о молитве священников, которую они должны были проговаривать, завязывая свои опояски. «Препояшь меня, о Господь, вервием чистоты и погаси в сердце моём пламя вожделения, дабы добродетели воздержания и целомудрия пребывали во мне…»

Обёрнутая вокруг запястий, связавшая эту женщину моей страстью, опояска послужила противоположной цели: не погасить ничего. Всё моё тело было в огне для неё, пламя уже лизало каждый дюйм моей кожи, и единственный способ погасить его – глубоко – по самые шары – погрузиться в её сладкую киску. Я должен был чувствовать себя плохо из-за этого.

Должен.

Я сделал шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой: положением её рук, вытянутых вперёд и связанных друг с другом, будто под властью молитвы; положением чёрных каблуков, которые вонзились в ковёр; положением её попки, выставленной напоказ и бывшей полностью в моём распоряжении.

Я вернулся к Поппи, задирая подол её платья одним пальцем:

– Это демонстрирует ужасно много, ягнёнок. Знаешь насколько?

Она взглянула на меня поверх своего плеча:

– Да, – ответила она. – Я могу чувствовать лёгкий ветерок на себе…

Я преклонил колени позади неё, как тогда после её исповеди, но на этот раз только для изучения. Подол платья действительно прикрывал то, что того требовало, и малейшее движение вверх показало бы нежно-розовую бороздку её щёлки.

– Почему ты надела это платье сегодня, Поппи?

– Я хотела… Я хотела, чтобы ты меня трахнул в нём.

– Такая неприличная. Но не настолько неприличная, какой бываешь в общественных местах и на работе со своей выставленной напоказ голой киской, – я встал, затем провёл рукой вверх по её бёдрам, захватывая пальцами мягкую ткань и поднимая её выше. – Что, если бы ветер вдруг задрал твоё платьице? – я ласкал её попку, пока говорил. – Что случилось бы, если бы случайно ты скрестила ноги, а кто-то бы смотрел на это под прямым углом?

Голос Поппи вышел приглушённым из-за её руки:

– Раньше я раздевалась за деньги. Меня это не заботит.

Удар.

Она сделала глубокий вдох, а я наблюдал, как красный отпечаток моей руки проявился на её заднице, такой ясный даже при тусклом вечернем освещении.

– Это заботит меня, – сказал я. – Ты знаешь, каким чертовски ревнивым я стану, если другой мужик увидит тебя вот такой? Как я ревную тебя к Стерлингу?

– Тебя не должно волн…

Удар.

Она задрожала, а затем изменила свою позу, чтобы подтолкнуть свою задницу ближе к моей руке.

– Знаю, – ответил я ей. – Дело не в этом. Я не использую твою прошлую жизнь против тебя. Но это… – я позволил своей руке скользнуть вниз, чтобы ладонью обхватить её киску, которая стала горячей, припухшей и влажной, – нынче вечером я забираю. Делаю своей. И она же превращает тебя в плохую девчонку, бывшую из-за неё сегодня такой безумной, – я снова шлёпнул Поппи, и она простонала в свою руку. – Не знаю, что такого в тебе, – продолжил я, придвинувшись к её уху, – но ты пробудила во мне грёбаного пещерного человека. Посмотри на меня, Поппи.

И она сделала это: один прекрасный глаз цвета ореха приоткрылся над её связанной рукой. Я притронулся к её киске, и та была настолько скользкой напротив моей ладони, что потребовалась вся моя сила, чтобы не показать, насколько диким меня сделало то, что Поппи могла заводиться от порки и подчинения. Но я должен был поставить именно эту галочку, урегулировать последний вопрос, потому что не хотел попасть в феминистский ад, находящийся на первом месте среди других, на которые я уже был обречён.

Я снова сжал её киску, а Поппи изо всех сил старалась удержать свой взгляд на мне.

– Поппи, я… Я хочу быть таким с тобой. Грубым. Собственником. Но ты должна мне сказать, что это нормально, – я положил голову ей на спину, а затем заскользил своим лицом к её шее. – Скажи мне, что это нормально, Поппи. Скажи эти слова, – Боже, этот запах лаванды, и её шелковистые локоны у моей щеки, и ощущение её влажной киски, пульсирующей в моей руке. – Просто… Блядь.

– Да, – произнесла она, и её голос был настойчивым, чётким, громким. – Да, пожалуйста.

– Пожалуйста, что? – мне было необходимо убедиться. Ибо то, что я желал сотворить с этой женщиной… Левит (прим.: третья книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии; в талмудической литературе чаще именуется «Торат коханим» («священнический устав»), посвящена религиозной стороне жизни народа Израиля) даже не приблизился к охвату числа всех тех способов, которыми я хотел осквернить её.

Вместе с нуждой я мог услышать в голосе Поппи улыбку:

– Тайлер, ты именно то, что я хочу. Используй меня. Будь грубым. Оставляй отметины, – она замолчала. – Пожалуйста.

Это было всё, в чём я нуждался. Я поцеловал её в затылок, а затем выпрямился, чтобы снова шлёпнуть её по попке, сразу после чего растёр отпечаток для успокоения пылающей кожи.

– Встань и развернись, – приказал я, и она тотчас исполнила.

Одного взгляда на её лицо было достаточно, чтобы кончить, ибо она выглядела так, словно была готова сделать что угодно – что угодно – лишь бы быть оттраханной, и в моей голове было много идей того, чего бы мне хотелось сотворить с ней.

Но сначала.

Я развязал её запястья, поцеловав неглубокие бороздки, оставленные верёвкой, а затем потянулся к ней и расстегнул платье. Оно упало к её ногам, оставив Поппи абсолютно голой, за исключением её шпилек. Я минуту глазел на неё: на созревшие слезинки её грудей, достаточно больших, чтобы их сжать, и достаточно маленьких, чтобы поддерживать свою форму. На её гибкий живот, худенький и мягкий, немного округлый; на такие бёдра, в которые можно впиться своими пальцами. На обнажённый треугольник её киски – совершенно гладкой – и на неотразимый изгиб её попки.

– Я только сейчас поняла, что ты без… – она указала на своё горло.

– Выходной день, – мой голос был хриплее, чем я ожидал.

Я завёл руку за свою шею и захватил ткань футболки, через голову стаскивая ту со своего тела и наслаждаясь тем, как губы Поппи приоткрылись, а рука скользнула ко рту, пока она пялилась на меня. Я расстегнул ремень, протащил кожу через петли моих джинсов и бросил его на пол. Затем скинул туфли и снял джинсы.

Обычно я любил оставаться хотя бы частично одетым во время секса, но мне хотелось преподнести ей это – мою наготу – в качестве подарка. И хоть это и эгоистично, но я желал чувствовать каждый дюйм её кожи на своей. Это мой первый трах за три года, и я ничего не собирался упускать.

– Иди сюда, – произнёс я. – Становись на колени.

Она исполнила приказ, встав передо мной на колени, скрестила позади себя лодыжки, тем самым дразня меня этими каблуками, и теперь мне стало слышно её дыхание.

– Сними их, – сказал я, указывая подбородком вниз на свои чёрные боксёры-брифы (прим.: представляют собой обтягивающие трусы в виде шортов, гибрид трусов-боксёров (англ. boxer shorts) и трусов-брифов (англ. briefs)).

Поппи повиновалась, нетерпеливо сдёргивая их с моих бёдер, а я застонал, когда моя эрекция наконец-то оказалась на свободе. Она прижала мягкие красные губы к шелковистой коже моего члена.

– Дай мне пососать тебя, – выдохнула она. – Дай мне заставить тебя почувствовать себя лучше.

Я приложил свой большой палец к её губам, провёл им вдоль нижней из них, оттянув ту вниз, чтобы открыть шире её рот.

– Сиди спокойно, – приказал ей, а затем направил свой ствол в её ждущие уста.

Святое дерьмо.

Святое дерьмо, это чувствуется так хорошо.

Такое происходило только в субботу, но я уже забыл, что рот этой женщины похож на кусочек неба, тёплый и влажный, с этим щёлкающим, порхающим язычком, танцевавшем вдоль нижней части моего члена.

Я запустил руки в её волосы, портя любую прелестную укладку, бывшую у неё, и медленно потянул назад, смакуя каждую секунду того, как её губы и язык целовались с моей кожей. Затем я скользнул внутрь снова, но на этот раз не так мягко, мой взгляд метался от её губ к каблукам, к её руке, кружившей на клиторе, пока я медленно трахал её ротик.

Она не сводила своих глаз с моих, вглядываясь в меня через длинные, тёмные ресницы, и я вспомнил обо всех тех моментах, когда они меня чертовски отвлекали, и о тех случаях, когда хотел её трахнуть (а затем отшлёпать её сладкую попку, от которой я был без ума).

Я усилил хватку в её волосах. Я хотел жёстче, хотел заставить её плакать, хотел вколачиваться в неё, пока не достиг бы точки, когда едва смогу сдерживаться, чтобы не выстрелить ей в горло.

– Готова? – прошептал ей, по-прежнему желая соблюдать осторожность и получать согласие. Но затем она раздражённо застонала, будто была недовольна тем, что я снова спрашивал. – Плохой ягнёнок, – сказал я и грубо вонзился в её рот.

Было слышно, что она начала задыхаться, когда мой член достиг задней части её горла, но я дал ей всего минуту до того, как начал толкаться снова и снова. Я знал, что длиннее и толще большинства мужчин и что меня сложнее принять, но не собирался давать ей поблажку, только если она сама не попросит об этом, не после того выпада.

– Тебе нравится быть плохой? Тебе нравится, когда я тебя наказываю?

Ей удалось кивнуть, её слезящиеся глаза смотрели на меня в этом искреннем, отрешённом порыве, и я знал, что это правда.

Клянусь.

– Ты сводишь меня с ума.

Она улыбнулась вокруг моего члена, и, блядь, я должен быть прощён за все эти грехи, потому что Святой Петр сам бы не смог отвергнуть такую женщины. Я ещё несколько раз толкнулся в её рот до тех пор, пока не почувствовал хорошо знакомый узел в животе, но затем я вытащил свой ствол, моё дыхание было рваным от усилий, потребовавшихся мне, чтобы не кончить на её прекрасное лицо.

Вместо этого я использовал свой большой палец, чтобы вытереть глаза Поппи, испачканные теперь макияжем и слезами. Слегка размазанную помаду я оставил так, как было.

На самом деле было слишком заманчиво поцеловать, облизать и укусить её, поэтому я поднял Поппи и смог осуществить это, когда понёс её к алтарю. Её губы припухли от моего натиска, но всё же были такими уступчивыми к моему поцелую, такими восхитительно мягкими. Я застонал ей в рот, когда она, проскользнув мимо моих зубов, попробовала мой язык, и после этого прижался к ней ещё плотнее. Жёстче и сильнее, и я едва мог дышать, целуя эту женщину.

Я усадил её на алтарь, но не прервал поцелуй, поглаживая её груди и бёдра. Было, чёрт возьми, практически невозможно остановиться, но я достиг точки, где мало что имело значение, за исключением проникновения в неё, поэтому я отстранился.

– Ложись на спину, – сказал я, разрывая наш поцелуй и держа свою руку на её затылке, чтобы она случайно не ударилась.

Алтарь был длинным, а Поппи не была высокой женщиной, поэтому смогла комфортно расположиться, даже оставив свободное пространство. Я провёл рукой по её животу, обходя заднюю часть алтаря и таким образом находясь лицом к святилищу, как если бы начинал обряд причастия (прим.: заключается в освящении хлеба и вина особым образом и последующем их вкушении. Согласно апостолу Павлу, при этом христиане приобщаются Тела и Крови Иисуса Христа (1Кор. 10:16, 1Кор. 11:23-25); также «Евхаристия»). За исключением того, что вместо Тела и Крови Христа, расположенных передо мной, у меня была Поппи Дэнфорс.

Я пробежался кончиком носа вдоль её челюсти – ох, так медленно – и вниз по её телу, любя то, как ненасытно она выгибалась и льнула к моему прикосновению.

Она была для меня пиром – складочки, и впадинки, и мягкие изгибы – а такое обладание ею было словно первый – мощный и инстинктивный – глоток воздуха после всплытия на поверхность воды, и мне было плевать на все грехи, которые совершались мной в данный момент, я собирался упиваться этим каждую минуту.

Я покусывал внутреннюю сторону её бёдер. Кружил языком по каждому дюйму её киски. Мял её груди своими грубыми руками, пока она хныкала, куснул впадинку её пупка, пососал каждый её сосок, пока она извивалась на алтаре. Я брал поцелуи от неё, нежели делился ими с ней. Я скользнул пальцами в её щёлку, но не для того, чтобы заставить Поппи почувствовать себя хорошо, а для того, чтобы я смог насладиться ощущением влажности на кончиках моих пальцев.

Мне было известно, что она получала удовольствие от всего этого, и, пока Поппи со мной, я хотел заставлять её кончать часто и сильно. Когда я ласкал, и трогал, и вдыхал её запах, и питался её вздохами? Всё это было для меня.

И после, когда закончил получать то, что хотел, когда был настолько твёрд, что не мог мыслить здраво, я взобрался к ней на алтарь, встав на колени между её разведённых ног.

Я ждал ничтожные доли секунды, ждал громоподобно сошедший голос Бога, ждал такого же небесного вмешательства, как было тогда, когда Авраам связал своего единственного ребёнка и был готов к жертвоприношению. Но этого не произошло. Здесь была лишь шепчущая Поппи с трепещущей грудью:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я не знал, как кто-то мог так бесчувственно оттолкнуть Поппи: будто простую женщину, всегда желавшую такое, будто не более, чем шлюху, родившуюся в теле дебютантки. Потому что прямо сейчас, когда её глаза потемнели, а кожа пылала, она была самой священной вещью, которую я когда-либо видел. Чудо из плоти, ожидающее мою плоть, чтобы соединиться с ней.

– Ты поистине прекрасна, – произнёс я и провёл пальцем по её челюсти. Потом потянулся к её руке, переплетая наши пальцы. – Что бы ни случилось после этого, я лишь хочу, чтобы ты знала, что это того стоит. Ты этого стоишь. Ты стоишь всего.

Она открыла рот, затем закрыла его снова, словно не могла найти нужные слова. Одинокая слеза покатилась вниз из уголка её глаза, и я наклонился над ней, чтобы забрать ту поцелуем.

– Тайлер… – начала Поппи, но, поцеловав, я заставил её замолчать.

– Просто послушай, – сказал я, опускаясь между её бёдер. Она вздрогнула, как только головка моего члена прижалась к её входу. – Это, – проговорил я и частично толкнулся в неё, едва способный дышать, настолько тугой она была вокруг меня, – это твоё тело.

Я наклонил голову и заключил нежную кожу её шеи в плен своих зубов.

– Это твоя кровь, – прошептал я ей на ушко.

Я вошёл в неё полностью, и она вскрикнула, в то время как её спина выгнулась над алтарём.

– Это ты, – сказал ей и пустому святилищу я, – это ты, отдавшаяся мне.

После мы оставались в том же положении, впитывая новое ощущение друг друга, ощущение моих бёдер, прижатых к её мягкости, ощущение её тугого – тугого – канала вокруг меня. Я волновался, что кончу, просто пребывая в таком состоянии, просто находясь внутри.

Но затем я заметил, как она прерывисто дышала и кусала свою губу, и понял, что Поппи приспосабливалась к моему размеру. Я едва мог поместиться, и что ещё хуже, это чувствовалось охеренно хорошо.

Господи, я был таким мудаком. Я недостаточно её подготовил, и часть меня находила это настолько горячим, что едва ли у меня получилось обращаться с ней так, как это обязан делать хороший мужчина. Мне было необходимо наклониться и несколько раз прикусить её шею и плечи, чтобы заставить себя успокоиться, ведь я хотел лишь вколачиваться в неё, словно она была маленькой куклой для траха, изливаться в неё, словно больше ничего не существовало, за исключением её киски.

Но нет, не таким должен был быть наш первый раз. Я говорил ей, что хочу быть грубым, но того, что мне смертельно сильно хотелось дать ей, было чертовски слишком много, и я не мог спокойно подвергать моего ягнёнка такому.

Наконец слегка овладев собой, я наполовину вышел, потянулся вниз и принялся потирать её клитор, размышляя над тем, что нужно слезть с неё и всё завершить другим способом, который бы не причинил ей боль. Она поймала мою руку.

– Нет, – произнесла Поппи. – Перестань быть хорошим парнем. Я тебе сказала, чего желаю. А теперь дай мне это.

– Но я хочу, чтобы ты тоже этим наслаждалась.

– Я буду, – ответила она, её глаза были большими, распахнутыми и воодушевлёнными. – Дай мне то, чего я хочу, Тайлер. Я хочу этого. Пожалуйста.

Мой член дёрнулся, я застонал от её слов и медленно погрузился в неё. Мои бёдра и руки дрожали из-за подавленной потребности, но я не мог быть таким парнем, я не хотел быть им, парнем, использующим женщину для своих нужд и при этом не доставляющим ей удовольствия. Поппи сказала, что хочет этого, и знаю, что спросил у неё и получил разрешение, но она до сих пор не знала, каким грубым я могу быть, как далеко могу зайти.

Она обвила мою шею руками и приподнялась к моему уху.

– Как я могу подтолкнуть тебя к черте? Хмм? – она пошевелилась подо мной, и я втянул воздух, ведь внезапное движение после покоя было почти чрезмерным. – Как могу заставить тебя разорвать меня на части?

Ну, дерьмо.

– Я могу заверить, что это то, чего ты хочешь, – продолжила Поппи, мурлыкая мне в ухо. – Я могу чувствовать твою дрожь. Сделай это. Просто выйди и войди со всей дури. Разве это не будет ощущаться хорошо?

Блядь, да, ещё как. Это ощущалось настолько хорошо, что я делал это снова и снова, сомкнув глаза и выдыхая медленно и неровно. Каждый раз, когда толкался в неё, я опускался напротив её клитора и выходил постепенно, чтобы задевать точку G; некий галантный голос говорил мне убедиться, что она кончит, остальная же часть меня сражалась с ним и умоляла бездумно её трахнуть.

– Куда делся тот человек, который отшлёпал меня? – спросила она. – Куда делся тот трахавший моё горло мужчина, пока из моих глаз не потекли слёзы?

Мои глаза оставались закрытыми, но теперь я их открыл, встречаясь с ней взглядом.

– Я не хочу сделать тебе больно, – ответил я, мой голос стал грубым от усилий быть сдержанным. – Я слишком о тебе забочусь.

– Тайлер, – взмолилась она. – Ты делал это раньше со мной.

– Не так.

– Посмотри, – распорядилась Поппи, – посмотри вниз на нас.

Я исполнил приказ, выйдя из неё по самый кончик, и это стало ошибкой, потому что видеть место, где мы соединялись, было так горячо, так первобытно, что это чувство будто взобралось по моему позвоночнику, и я даже не знаю, что это было – похоть, любовь, биология или судьба – но моя попытка благородства провалилась, и зверь внутри меня взял верх.

– Прости меня, – пробормотал я, а затем врезался обратно.

Она застонала от неожиданности, а я опустил своё тело на неё, поддерживая себя лишь с помощью предплечий, наших грудин и животов, прижавшихся друг к другу, мои бёдра вдавливались во внутреннюю поверхность её. Приковав её таким образом, я вколачивался в неё снова, и снова, и снова, неоднократно хороня себя в этой бархатной киске.

– Больше, – простонала она, и я дал ей это.

Было слышно, как её туфли слетели и упали на пол, а алтарная ткань соскальзывала, пока я вбивался в Поппи со всей силы, но меня это не заботило: я потерял себя, потерялся для неё, для мира и всего остального, за исключением её бормотания, пронзительных криков в моём ухе и влажного влагалища подо мной.

Это было прекрасно, я трахал совершенство, мне было неинтересно ничего, кроме моего члена, заполняющего эту женщину моей спермой, и почему, чёрт возьми, я ощущал себя так охрененно хорошо?

Я даже не знал, что именно говорил, пока вколачивался в неё: «Иисус, пожалуйста», и «прости меня», и «ты такая тугая», и «я должен, я должен, я должен».

И она тоже произносила в ответ слова, которые сопровождались вздохами, стонами и пыхтением: «вот так», и «сильнее», и «близко, я уже близко».

Глубже, я должен был войти ещё глубже, даже осознавая, что это уже физически было невозможно, но затем я приник к её ротику, целуя Поппи с неким ожесточением, и яростью, и благоговением. Мы оба могли едва дышать, но отказывались останавливаться, и я трахал её, всё время чувствуя, как она напрягалась, изгибалась и наконец расслабилась подо мной. Она дёрнулась, вскрикивая в мой рот, её ногти прочерчивали красные линии боли вниз по моей спине – мы благополучно достигли её оргазм вместе, потому что она была дикой штучкой, одержимой женщиной, которая походила на тигрицу подо мной, но я продолжил объезжать её, а потом вот оно, вот оно, вот оно, я продолжал целовать её, когда вонзился в последний раз и кончил.

Мучительно я кончил.

Каждое подёргивание моего члена было похоже на дрожь моей души, каждый мускул напрягся и сжался, будто меня пнули в живот. Я во всех отношениях был настолько голым перед этой женщиной: с моих нервов будто содрали кожу, сердце было широко открытым, а моя вечная душа будто находилась прямо рядом с вжавшимися бёдрами, толкающими мои член и сперму, теперь бывшую повсюду, стекавшую на белую алтарную ткань, и да, именно поэтому Церковь хотела, чтобы брак и секс шли рука об руку, потому что сейчас я чувствовал себя женатым на ней, как мужчина может быть женат на женщине.

Я сделал несколько последних толчков, отдавая свою кульминацию и самого себя до последней капли, затем приподнялся на руках, чтобы посмотреть на Поппи сверху вниз.

Она пресыщенно улыбнулась и сказала:

– Аминь.

ГЛАВА 13.

Я вошёл в ризницу и вышел с небольшим прямоугольником белой ткани, пурификатором. Он обычно используется для протирания чаши причастия после каждого глотка вина.

Сегодня я использовал его, чтобы очистить Поппи.

Вы могли подумать, что занятие сексом на моём алтаре и использование священных предметов, как правило, предназначенных для ритуалов высшего порядка, означают, будто я не воспринимал свою веру всерьёз, будто проскользнул прямо мимо греха в святотатства, но это неправда. Или, по крайней мере, не вся правда. Я не мог это объяснить, но каким-то образом это всё было святым: алтарь, реликвия внутри и мы на вершине. Я знал, что за пределами этого момента должно быть чувство вины. Там будут последствия. Там будут воспоминания о Лиззи и всё то, за что я хотел бороться.

Но сейчас – с ароматом Поппи на моей коже, с её вкусом на моих губах – я чувствовал лишь связь, любовь и обещание чего-то яркого и красочного.

Закончив вытирать Поппи, я завернул её в алтарную ткань, бережно отнёс к краю лестницы и сел. Я сжал её в объятиях, касаясь своими губами её волос и век, бормоча слова, которые, думал, Поппи должна слышать: какой она была прекрасной, ошеломляющей и совершенной.

Хотел бы я сказать, что сожалею, даже если мои разум и душа по-прежнему кружились в ошеломлённом удивлении от всего произошедшего, однако не уверен, должен ли просить прощения из-за того, что потерял контроль и был так груб с ней, или из-за того, что мы вообще занимались сексом.

Но я не сожалел. Потому что этот момент заслуживал согрешения больше, нежели случившийся секс, который изменил нас. Этот момент, когда она, положа голову на мою грудь и умиротворённо дыша, свернулась в моих руках. Когда алтарная ткань покрывала её тело длинными, ниспадающими складками, но проблески её бледной кожи всё же проступали.

Поппи провела пальцами вверх по моей груди, задержавшись на ключице, и я обнял её крепче, словно мог вжать её прямо через свою кожу в самую душу.

– Ты нарушил свой обет, – сказала она в итоге.

Я посмотрел на неё; она была такой сонной и грустной. Я прижался губами к её лбу.

– Знаю, – наконец-то ответил я. – Знаю.

– Что теперь будет?

– А что ты хочешь, чтобы было?

Она подмигнула мне:

– Хочу снова тебя трахнуть.

Я засмеялся:

– Как сейчас?

– Да, как сейчас.

Она перекрутилась в моих руках, пока не оседлала мои ноги, и одного глубокого поцелуя хватило, чтобы я вновь стал твёрдым. Я приподнял её и ввёл себя в неё, тихо постанывая ей в шею, пока она опускалась обратно.

Знакомые ощущения снова накрыли меня. Теплота и влажность. Её попка против моих бёдер. Её груди были так близко к моему рту.

– Что ты хочешь, чтобы произошло дальше, Тайлер? – спросила она, и я не мог поверить, что Поппи спрашивала меня об этом сейчас, пока объезжала меня, но потом, когда попытался ответить, я понял причину. Она не хотела мою сдержанность, так как желала, чтобы я был честным и грубым; в данный момент я и не мог быть каким-то другим.