Текст книги "Пастор (ЛП)"
Автор книги: Сиара Симон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– Так он теперь в курсе, что ты с ним покончила? Он уйдёт?
Она колебалась:
– Да?
– Это вопрос? Ты говоришь, что не знаешь наверняка?
Её глаза оставались прикованными к дороге.
– Когда я уходила утром, он сказал, что полностью принял моё решение. И добавил, что не хочет, чтобы я была с ним против воли, – для него важны мои чувства. Поэтому Стерлинг отступает.
Я подумал о человеке, повстречавшемся мне вчера, о его ледяных голубых глазах и надменном голосе. Он не был похож на тот тип мужчин, которые сдаются. Впрочем, он походил на тех, кто может солгать о своей капитуляции.
– А те фото с нами… Стерлинг приложил максимум усилий, дабы выстроить потенциальную схему шантажа, и он вот так просто собирается отказаться от них?
Она закусила губу, снова бросая взгляд через плечо, чтобы перестроиться в другой ряд. Мне нравилась манера её вождения: быстрая, умелая, с привкусом агрессии, которая никогда не обернётся чем-то опасным.
– Не знаю, – сказала она беспомощно. – Он казался вполне определившимся, и да, трудно представить, будто Стерлинг так легко отступит и уйдёт, но и не думаю, что он стал бы врать насчёт этого.
– Зато я думаю, – пробубнил я себе под нос.
Она услышала:
– Слушай, Стерлинг не святой, но несправедливо демонизировать его только потому, что он мой бывший. Да, он творил плохие дела, но из-за этого не становится психопатом. Он лишь избалованный мальчишка, которому никто и никогда не говорил «нет». И я, честно говоря, не считаю, что Стерлинг что-то сделает с этими фотографиями.
Она его защищает? Ощущалось так, словно она действительно защищает его, и это слегка меня разозлило.
– Он предложил вернуть тебе файлы? Или даже удалить их?
– Что? Нет. Но…
– Тогда я не думаю, что он планирует куда-либо уходить, – резюмировал я, не сводя взгляда с окна, за которым покрытые сумраком поля медленно переходили в разрастающийся город. – Он упоминал, что знает, что именно ты хочешь услышать, но это ещё не конец, Поппи. Для Стерлинга ничего не будет кончено, пока он не получит желаемое. Тебя.
Её рука скользнула поверх моей, и на мгновение я обиженно подумал о том, чтобы проигнорировать этот жест и не сплести наши пальцы вместе, – причинит ли ей это боль или покажет моё несогласие, я не был уверен.
Боже, я был таким козлом.
Схватив её за руку, я сильно сжал ту.
– Прости, – сказал я. – Это просто… Будто трезубец, направленный прямо в моё сердце. Я могу потерять тебя или свою работу – может, и то и другое.
– Ты не потеряешь меня, – настояла она, оглядываясь. – И ты не потеряешь свою работу. Пока не захочешь этого.
Я прислонил голову к прохладному стеклу окна. И снова он… Выбор. Чёрное и белое, день и ночь, одно или другое. Поппи или Бог.
– Милли знает, – ляпнул я неожиданно.
Я ощутил, как её рука напряглась в моей, и опять появился этот странный гнев: почему Милли – удивительная, надёжная Милли – тревожила больше, нежели Стерлинг? Но я перевёл дыхание и отбросил эти мысли. Я не позволю череде последних событий вбить клин между нами.
Я не допущу этого.
– Она не собирается никому говорить о нас, – заверил я Поппи.
А затем я поведал ей о произошедшем со мной вчера, в конечном итоге решив не скрывать от неё ничего, даже мои уродливые, глупые мысли, ибо был ей обязан. Я хотел быть ей обязанным. И действительно, чего я лишался? Я в любом случае был настолько близок к потере всего. И мог быть честным до конца.
Она слушала, пока я рассказывал ей обо всём: о Милли; о шантаже Стерлинга; о том, как я догадался, что она была с ним, ещё до его смс; и обо всех противных, завистливых чувствах, прямо сейчас прожигающих мою грудь, – когда я закончил, её губы были сжаты в красную линию, скрывая те зубы, которые казались мне странно сексуальными, и придавая чертам её лица серьёзное выражение, что было почему-то столь же привлекательно.
– Я понимаю, мы не так давно знаем друг друга, – произнесла она. – Но тебе никогда не придётся беспокоиться о том, что я тебя обману. Этого не произойдёт. Точка. Я не изменяю.
– Я не имел в виду… – мне хотелось подобрать правильные слова. – Я знаю тебя, настоящую тебя, и знаю, что ты не причинишь мне каким-либо способом боли. Но ещё знаю, что Стерлинг для тебя больше, чем просто бывший парень. Я знаю, что между вами двумя есть нечто давнее и мощное, и именно это меня беспокоило, а не какая-то воображаемая слабость в твоём характере.
– Не имеет значения, какое прошлое между мной и Стерлингом. Я никогда не изменю тебе. Подобное не в моей природе.
Я надеялся, что это правда. Я очень сильно надеялся. Но мне пришло на ум, что я никак не мог быть уверен в её верности, ведь не существовало гарантии доверия любимому человеку, как и суда, куда можно было бы предъявить иск, если тот в конечном итоге тебя предаст. Решение любить её, довериться ей в отношении Стерлинга сделает меня уязвимым.
Но она уже была уязвима, любя мужчину, которому фактически не позволялось чувствовать к ней то же, поэтому, возможно, они были квиты.
Для поднятия настроения я сказал:
– Полагаю, я это понимаю. У Шона и Эйдена даже есть название-объяснение для таких людей, как ты; они дали этому имя «Ген Моногамии».
– Ген моногамии, – повторила она. – Думаю, в этом есть смысл.
Я откинулся назад. В поле зрения появился центр Канзас-Сити: стеклянные и кирпичные монолиты тянулись в сиреневое небо, ниже змеилась река серо-стального цвета.
– Ещё они шутят, будто у меня есть ген безбрачия, – продолжил я. – Хотя теперь я совсем не уверен, – отблески уличных фонарей и светофоров мелькали в автомобиле, пока Поппи ловко маневрировала в потоке машин, чтобы попасть в самое сердце города. – Возможно, это не ген безбрачия, – добавил я больше для себя, чем для неё. – Может, я ждал тебя всю свою жизнь.
Поппи втянула сквозь зубы воздух и свернула в переулок между двумя зданиями. Прежде чем я успел спросить её, что происходит, она остановила машину в парке и переползла ко мне на колени, отчего мой член с интересом оживился.
Её губы встретили мои с настойчивой, страстной, решительной жаждой, а её нетерпеливые руки были повсюду: в моих волосах, на груди, на ширинке джинсов.
– Я люблю тебя, – выдыхала она снова и снова, и напряжение нашей поездки растаяло. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. И прошу прощения за сегодня.
Я нашёл её попку под платьем и сжал, скользя своими пальцами между её бёдрами, чтобы кончиками провести вдоль полоски её стрингов, которая уже была влажной.
Но она, до того как я смог углубиться в это новое и интересное событие, с тяжёлым дыханием отшатнулась.
– У нас впереди грандиозная ночь, поэтому я не хочу разрушить её, начав слишком рано, – сказала Поппи с улыбкой. – Но ты не знаешь, что делаешь со мной, когда говоришь такие слова.
– Они правдивы, – прошептал я ей. – Я забочусь о тебе чертовски сильно и хочу… – я притянул её ближе к себе: её грудь упёрлась в моё лицо, а киска прижалась к эрекции, покрытой джинсовой тканью. – Я лишь хочу, чтобы так было всегда. Ты и я. Никаких решений. Никаких проблем. Только… мы.
Она поцеловала меня в макушку:
– Ну, если ты этого желаешь, то тебе понравится сегодняшняя ночь.
***
Сначала я подумал, будто Поппи сошла с ума, потому что вместо того, чтобы выбрать поход в ресторан, кинотеатр или нечто типичное для свидания, она заехала на офисную стоянку (я знал, что это был офис, только потому, что Бизнес-Братья трудились двумя небоскрёбами ниже, а Эйден встречался с девушкой, которая работала здесь).
Мы подошли к застеклённому вестибюлю с лифтами, и Поппи провела смарт-картой над запертой дверью. Когда замок щёлкнул, она потянула меня к дальнему лифту, снова скользнула ключом, и мы устремились к тридцатому этажу.
Наконец-то я решился спросить:
– Куда мы идём?
Она одарила меня небольшой улыбкой, одной из тех, что оставляли меня прикованным к её рту:
– На мою работу.
Едва я успел обдумать услышанное, как мы вошли внутрь, а Поппи кивнула женщине за стойкой регистрации (которая была одета в сшитый на заказ костюм, словно работала в инвестиционной компании, а не в стрип-клубе). Поппи толкнула дверь из тонированного стекла, а я последовал за ней, и затем мы оказались в самом эксклюзивном клубе города, в месте, которое соблазнило магистра экономики управления Дартмута остаться, когда Уолл-стрит это не удалось.
По периметру помещения были выстроены стены, перекрывая тем самым окна предположительно для того, чтобы мигающие огоньки не сверкали в течение ночи (и чтобы естественный свет не мешал в течение дня). Но между стенами и окнами существовал значительный зазор, означающий, что любой гость мог взять свой напиток и, глядя на городской пейзаж, бродить в получившемся пространстве, как сейчас это делали несколько мужчин; когда Поппи проводила меня мимо, некоторые из них вели телефонные разговоры, которые звучали как деловые звонки.
Тут и там стены прерывались, давая мне возможность заглянуть внутрь главной комнаты. Две или три девушки в одиночку танцевали в стеклянных боксах, но несколько танцевали на полу, и я инстинктивно отвёл взгляд от обнажённой женской плоти. Возможно, в душе я всё ещё оставался пастором.
Но теперь мои глаза вернулись к короткой тунике Поппи, через ткань которой я мог чётко увидеть очертания её задницы.
Ага, всё верно.
Мы нырнули в один из проходов, а затем Поппи завела меня в комнату.
– Что мы делаем?
– Мой босс сказал, что я могу в любой момент использовать какую-нибудь из этих комнат. И я хочу этого прямо сейчас.
– Для меня?
– Для тебя. Теперь жди здесь, – улыбнулась она, а затем вышла, закрыв за собой массивную деревянную дверь со щелчком.
Так это и есть те самые приватные комнаты, о которых она рассказывала, как и та, где они со Стерлингом трахались. Эта мысль послала уже знакомый, проникающий глубже шип ревности, но потом я вспомнил машину и отчаянные «люблю тебя» от Поппи. Она была здесь… Со мной. Не с ним.
Тогда почему гнев всё ещё сворачивался змеёй в моём животе? Я ненавидел себя за это чувство, но не мог выгнать его, выковырять оттуда. Оно пробралось в мои вены, щекоча изнутри кончики моих пальцев с желанием… чего? Отшлёпать её попку за проведённое с бывшим время без моего позволения? Трахать её до тех пор, пока на не признает мой член единственным во всём мире?
Боже, я был таким грёбаным филистимлянином (прим.: считается, что слово «филистимлянин» (филистер) стало именем нарицательным при следующих обстоятельствах. Некий проповедник в 1693 г. в городе Иена на погребении студента, убитого бюргером, процитировал библейские слова Далилы, обращённые к Самсону: «Самсон! Филистимляне идут на тебя» (Ветхий Завет, Книга судей Израилевых гл. 15, ст. 16). Слово вошло в язык немецкого студенчества как синоним человека ограниченного, самодовольного, чуждого духу просвещения обывателя-конформиста – антипод человека просвещённого, прогрессивного и т. д).
Чтобы отвлечься, я решил оглядеться. Никогда раньше мне не приходилось бывать в стриптиз-клубе, но следовало признать, что тут гораздо лучше, чем я того ожидал. Обстановка состояла из кресла, дивана – оба обтянуты кожей («Легче чистить», – подумал я горько) – и возвышения в центре комнаты, бывшего достаточно широким как для размещения на нём шеста, так и для танца без его участия.
Свет синего и фиолетового оттенков был приглушён, музыка же играла довольно громко, но недостаточно, чтобы раздражать. Такого рода звук проникал в вашу кровь вместе с биением и требовательным ритмом; он сливался с вашими собственными мыслями и учащал пульс, уменьшая действие адреналина до устойчивого влияния.
Я сел на кожаный диван и, глядя на свои руки, наклонился вперёд. Что я здесь делаю? Почему она привела меня сюда? Из всех мест…
Но затем дверь открылась, и я перестал интересоваться чем-либо, кроме той возможности, когда смогу погрузить свой член в неё, потому что ебать.
На ней был парик цвета синей сахарной ваты, а макияж глаз был таким ярким, что я только и мог представлять себе, как эти подведённые карандашом глаза смотрят на меня, пока она сосёт мой член. И я тут же осознал, что она имела в виду, говоря, что клубу нравится нанимать дорого выглядящих девушек. Хоть я ни хера не смыслил в женском белье, точно знал, что эта аккуратно расшитая ткань её прозрачных трусиков, вероятно, не была типичной для наряда стриптизёрши. Как и соответствующий им шёлковый бюстгальтер с открытой грудью (прим.: в оригинале shelf bra – бюстгальтер с низким вырезом или с открытой грудью обладает косточками, но его чашечки очень малы и не покрывают сосок) или кружевные стикини, скрывавшие её соски, – всё в нежном цвете шампанского. Полоска шёлка того же оттенка была завязана на её шее бантом, и мне хотелось развернуть её как подарок в тот же момент и прямо там. Поппи всегда выглядела потрясающе – в одежде и без неё – но сейчас она преобразилась в Поппи, которую я видел мельком лишь в наши самые интимные мгновения.
Она подошла ко мне на шестидюймовых (прим: 15,24 см) каблуках настолько грациозно, словно была в балетках, и протянула руку:
– Твой кошелёк.
Смущённый, я достал его из своих (внезапно очень тесных) джинсов и вручил ей. Она вытащила из лифчика свёрток хрустящих купюр в пятьдесят и сто долларов, аккуратно вложила их в мой бумажник и вернула тот мне.
– Я хочу сыграть в игру, – сказала Поппи.
– Хорошо, – ответил я, и у меня внезапно пересохло во рту. – Давай поиграем.
Она облизнула губы, и мне стало ясно, что сейчас я не единственный чертовски сильно возбуждён.
– Ты мой клиент, а я лишь танцовщица, идёт?
– Идёт, – повторил я.
–Ты же знаком с определёнными правилами приват-комнат, так?
Я покачал головой, будучи не в силах отвести взгляд от её фигуры, от дорогого белья на ней, от шёлковой полоски на шее, которую можно было бы так легко превратить в поводок…
– Итак, первым делом ты должен заплатить за своё нахождение здесь.
Затем Поппи положила руку на бедро, выглядя такой нетерпеливой и разгорячённой, и любые философские размышления, которые могли возникнуть у Хорошего Парня Тайлера, о столь унизительном притворстве – в первую очередь о пребывании в стрип-клубе – устремились к нулю. В тот момент, когда я вложил в её руку банкноты, воздух мгновенно изменился. Игра исчезла, и это стало нашей реальностью – не имело значения, что мы любили друг друга и что это были даже не мои деньги – я заплатил ей, а она взяла купюры и, устремив глаза на меня, теперь стояла на сцене, держась рукой за шест.
Она начала танцевать, и я откинулся назад, желая запомнить каждую деталь: как её ноги были обёрнуты вокруг шеста, пока она скользила по нему; как синие волосы задевали её плечи; как мышцы на её руках и плечах натягивались и напрягались друг напротив друга.
Приглушённый свет, громкая музыка, анонимность секса напоказ передо мной… Всё сочеталось с обжигающим пламенем в её глазах, словно Поппи желала меня: именно меня и меня прямо сейчас – теперь я понимал, почему Ирод предложил Саломее выбрать что угодно после того, как она станцует для него. Было нечто столь восхитительное в перетягивании власти между нами; в данной ситуации предположительно я сохранял весь контроль и достоинство, но в действительности всё было наоборот. Поппи завораживала меня, порабощала, пока я не захотел бы предложить ей не только деньги, которые она положила мне в бумажник, но и мой дом, мою жизнь и душу.
Поппи и её танец семи покрывал (прим.: также встречается вариант «танец семи вуалей». Согласно общепринятой легенде, первой исполнительницей этого танца была иудейская царевна Саломея, которая исполнила этот танец для царя Ирода. Во время танца она сбрасывала с себя семь накидок, пока не осталась обнажённой. Можно сказать, что это был древний стриптиз. Ирод был так восхищён Саломеей, что пообещал ей исполнение любого желания взамен на ещё один танец. По совету своей матери Саломея попросила принести ей голову Иоанна Крестителя на блюде. Как утверждает Евангелие от Матфея, Ирод исполнил своё обещание. Так в Библии был описан прообраз роковой женщины).
Потом она наклонилась, и я отвлёкся тем фактом, что теперь её задница была спереди и по центру и что сквозь ткань мне была видна тень её складочек – я бы дал любую клятву прямо тогда, лишь бы поласкать её там.
Я пошевелился, пытаясь найти для себя больше места в своих джинсах, но это было бесполезно. Вслед за тем передо мной возникла Поппи, положила ладони на мои колени и развела их в стороны достаточно широко, чтобы встать между ними. Она повернулась так, что её попка оказалась прямо напротив моего лица, и настолько близко, что было возможно различить отдельные цветы, вышитые на её нижнем белье, так что я провёл по ним пальцем.
Она перехватила мою руку:
– Ты должен заплатить больше, если хочешь прикоснуться, – промурлыкала Поппи, и я последовал за Иродом по пути духовной погибели, потому что для неё не существовало слишком высокой цены.
Без каких-либо возражений я отдал деньги, которые были засунуты ею в лифчик. Затем она направила мои руки по своим бёдрам и провела ими по бокам, а после вернулась к груди. Мгновение я поиграл с её стикини, одновременно любя и ненавидя незнакомое ощущение того, что её соски недоступны для меня.
Она села ко мне на колени, прижимаясь задницей к моей эрекции, и положила голову мне на плечо, когда я ласкал её сиськи. Я уткнулся носом в её шею:
– Держу пари, ты проделываешь подобное со всеми приходящими сюда парнями.
– Только с тобой, – ответила Поппи бархатным голосом, извиваясь на мне; трение о мой член заставляло меня тихо постанывать. Она развернулась, таким образом оседлав меня. – Ты же знаешь, – произнесла она тем же низким, мурлыкающим голосом, – я никогда не позволяла никому делать этого, но, если хочешь, дам тебе увидеть мою киску.
Да, пожалуйста.
– Мне бы этого хотелось, – очень горжусь тем, что мне удалось не пропищать, будто я подросток.
Она протянула руку, и я снова вытащил бумажник. Оно и к лучшему, что это была лишь игра, ведь я бы никогда не смог себе позволить Поппи на жалованье священника.
После получения своей платы она запрыгнула на сцену и снова широко развела ноги, оттянув с промежности полоску ткани, чтобы показать мне то, что я желал увидеть. Это был влажный и соблазнительный розовый оттенок в тускло-голубом свете комнаты – цвет, который художники эпохи Возрождения должны были использовать для изображения Небесного света.
Загипнотизированный, я наблюдал, как она медленно проводила своей рукой вдоль шеи и вниз, мимо груди к нежному подъёму лобковой кости. С того местечка Поппи вычерчивала размашистые и лёгкие круги вокруг своей киски: широкую спираль через нижнюю часть живота и внутреннюю поверхность бёдер – выводя те ближе и ближе; когда в итоге она задела клитор, я испустил дрожащий вздох, не представляя, как сдержусь.
Она тоже вздохнула от прикосновения, толкаясь бёдрами навстречу своей руке, будто бессознательно пыталась трахнуть воздух, и из-за невозможности коснуться её киски я начал терять самообладание. Разве она не знала, что я мог бы заполнить её? Разве не знала, что я мог бы доставить ей удовольствие, если бы она позволила мне?
Я встал и подошёл к возвышению. Наши лица были на одном уровне, и я не сводил с неё глаз, скользя ладонями от её коленей к внутренней поверхности бёдер, отчего мои пальцы оказались слишком близко к её киске. Я повторил движение, на этот раз осмелившись приблизиться, гадая, подпустит ли она меня, возьмёт ли её похоть верх над правилом о деньгах. Я пробежался большими пальцами по её складкам, и Поппи вздрогнула – как и я – потому что, святое дерьмо, она была влажной. Настолько влажной, что я знал: мне удастся погрузить в неё свой член без всякого сопротивления.
– Ты хочешь вставить их в меня? – спросила она.
Я кивнул, раздвигая её половые губы большими пальцами и смещая эту мягкую розовую плоть в сторону, дабы полностью раскрыть себе её вход, умоляющий о пальцах или члене.
– Это влетит тебе в копеечку, – сказала Поппи озорно, накрывая мои руки своими.
– Ты жёстко торгуешься, – выдохнул я.
«Жёстко» было подходящим словом для описания моих ощущений. Я был в трёх секундах от того, чтобы расстегнуть джинсы и взять дело в свои руки (так сказать).
Найдя банкноту, я сложил её вдоль, чтобы Поппи было легче ту спрятать, но в этот раз она схватила купюру не рукой, а своим ртом, коснувшись губами моих пальцев, и это было так унизительно, так чудесно унизительно, отчего Ирод во мне ликовал на троне, по-королевски восторгаясь тем, что видит её с деньгами между зубами, зная, что теперь её киска принадлежала мне и была доступна для моих прикосновений.
Она приподнялась на коленях, будто бы собираясь встать, но прямо сейчас я получу то, за что заплатил: обернув одной рукой талию Поппи, я дёрнул её вниз на два подготовленных для неё пальца. Она вскрикнула, а я мрачно улыбнулся, планируя воспользоваться всеми преимуществами этого уровня особых услуг. Обнимая её за талию, я прижал Поппи ещё ниже, таким образом её киска приникла к моей руке (которая в данный момент была прижата к сцене, но я не возражал), а разгорячённый комочек нервов беспрестанно тёрся об мою ладонь. Мои пальцы изогнулись в поисках выступающей мягкой точки, которая должна была подтолкнуть её к кульминации.
Я пошевелил ими, когда пропел ей на ушко:
– Если доведу тебя до оргазма, заплатишь мне?
Она захихикала, но смех моментально потонул в рваном вздохе, стоило мне сильнее прижать её к своей руке. Я укусил её ключицу и нежную кожу вокруг стикини, её влажность трепетала на моей ладони, а этот шёлковый бант просто умолял, чтобы им завязали её запястья; с резким звуком она кончила, безуспешно брыкаясь передо мной, пока я держал её ещё крепче и двигался жёстче, забирая всё до последней капли удовольствия от её оргазма.
Как только Поппи успокоилась, её тело расслабилось, чего нельзя было сказать обо мне. Я вытащил из-под неё руку и приложил пальцы к её губам, заставляя слизывать с них её собственный вкус, другой же рукой я расстёгивал свои джинсы.
Поппи посмотрела вниз, а после взглянула на моё лицо:
– Хочешь, чтобы я взяла его в рот? – спросила она, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц, что было совершенно, блядь, разрушительно для моей способности формулировать связные мысли.
Я схватил несколько купюр и сам засунул их в её лифчик. Затем дотронулся до этого блестящего банта и медленно развязал его, обнажая прекрасную шею Поппи, чтобы посасывать и покусывать её, пока я пропускал шёлк через ладони – почтительно – будто держал свой епитрахиль или опоясок.
Я отстранился и обмотал один конец ленты вокруг её шеи, завязывая ту прочным узлом: такой узел обеспечивал мне возможность дёргать за полоску ткани и не беспокоиться, что тот затянется.
Закрепив своеобразный поводок, я однократно обернул свободный конец материала вокруг ладони и для проверки потянул за него. Поппи подалась немного вперёд, издавая удивлённый звук, но её зрачки расширились, а пульс участился, поэтому я почувствовал себя достаточно непринуждённо, чтобы повторить действие, заставляя её осторожно соскользнуть с возвышения и встать на колени. Я сел в кресло и, вынудив её ползти ко мне, наблюдал за тем, как покачивалась её грудь во время движения.
Как только Поппи очутилась между моими коленями, я дёрнул ленту, возможно, немного резче, чем должен был, но в тот момент я почти потерялся в похоти и проиграл своему внутреннему пещерному человеку и своему внутреннему Ироду, который только и желал эти прелестные алые губы на его члене прямо, блядь, сейчас.
Поппи обхватила пальцами пояс моих чёрных боксёров и потянула его вниз, теперь мой член, вырвавшись на свободу, торчал между звеньев расстёгнутой молнии. Пока шёлк не натянулся, я несколько раз наматывал на руку конец поводка, а затем привлёк её голову к своему члену, однако она не открыла сразу рот, её красные губы были сомкнуты. Но появились намёк на улыбку и радостное неповиновение в глазах, тогда я вспомнил стойку на моей кухне недели назад, когда Поппи просила меня украсть её поцелуи – нет, даже не украсть. Она хотела, чтобы я взял их у неё силой.
Поэтому, натянув поводок ещё сильнее, я дёрнул его, и теперь её губы прижимались к нижней части моего пениса – ощущения её дыхания на моей коже было достаточно, чтобы сделать меня диким.
«Играй в игру, Тайлер».
– Я заплатил тебе за то, чтобы ты мне отсосала, – прошипел я. – Ты можешь сделать это по собственной воле, или я заставлю тебя. Так что, если ты не хочешь этого, тебе лучше открыть свой прелестный маленький рот и выполнить свою грёбаную работу.
Поппи покрылась мурашками, и я не упустил того, как она пыталась потереть бёдра друг о друга. Я нетерпеливо просунул палец между её губами и заставил их раскрыться.
– Пусти меня в свой ротик, – предупредил я, – или расплата будет жестокой.
Не надо быть проницательным наблюдателем, чтобы не заметить в её глазах особую вспышку интереса к этой идее; Поппи желала нарваться на неприятности, но ещё я думаю, что она хотела мне отсосать, потому что в итоге поместила свои сладкие яблочные губы на кончик моего члена и, встретившись в этот момент со мной взглядом, накрыла его ртом, прижимаясь обжигающим языком к моему стволу.
Крепко удерживая поводок рукой, я откинулся назад, наблюдая за шоу: за тем, как колыхались её груди, пока Поппи трудилась надо мной; как её ореховые глаза окидывали меня тем взглядом, что будет возбуждать меня в душе ещё много лет. И эти губы как великолепный красный ореол вокруг моего члена… Они были единственным ореолом, который я когда-либо захотел бы снова, кольцом грешных желаний и дьявольских наслаждений.
Она двигалась вниз и вверх, иногда прищёлкивая языком, а иногда проведя им горячую широкую линию вдоль моего ствола. Я толкнулся ей навстречу, ударился о заднюю стенку её горла и, потеряв всякое подобие терпения, схватил её за затылок, чтобы Поппи не удалось отстраниться. Я удерживал её голову обеими руками и вколачивался таким образом несколько долгих секунд, трахая её горло так, как имел её киску: жёстко и бесцеремонно – она заслужила это, будучи такой наглой и бесстыдной дразнилкой.
– Тебе нравится? – спросил я. Поппи осторожно дышала через нос и не могла ответить, поэтому я говорил за неё: – Уверен, что да. Тебе нравится, когда клиент грубо с тобой обращается. Ты становишься влажной, когда к тебе относятся как к шлюхе, не так ли?
Она издала звук, который мог означать как «да», так и «нет», или вовсе быть лишь стоном чистого удовольствия. Как бы то ни было, это заставило сжаться мой желудок, мои руки вцепились в кожу головы Поппи, а яйца напряглись от необходимости освобождения. Но я не хотел кончать ей в рот.
– Стоп, – приказал я, потянув за поводок.
Она подчинилась, выпуская мой член со слезящимися, размазанными глазами и с одной из самых больших улыбок, которую я когда-либо видел на её лице. Я использовал поводок, чтобы приподнять лицо Поппи, и после наклонился к ней:
– Сколько за трах?
Её улыбка постепенно превратилась в нечто более тёмное, и оно обещало мне всё, что я только пожелаю.
– Мы… Мы не должны этого делать, – произнесла она тихо.
– Мне плевать, – прорычал я. – Я хочу трахнуть тебя. Сколько?
– Всё, что у тебя осталось, – ответила она, вызывающе изогнув бровь, и я молча похвалил её за преданность нашей игре.
Я достал бумажник и оставшуюся наличность – около $700 (чёрт, у Поппи было много денег) – а затем бросил купюры в воздух. Они медленно опустились на пол.
– Собери их ртом.
– Нет.
– Нет? – я дёрнул за ленту достаточно, чтобы она вспомнила о своём положении. – Я хочу получить то, за что заплатил. Теперь. Собери. Их.
Я заметил момент капитуляции Поппи по её осанке, но стоило ей начать нагибаться, чтобы дотянуться до ближайшей купюры, как я наступил на деньги:
– Сначала сними трусики.
Она прикусила нижнюю губу, и я не знаю, как выглядело моё лицо, но его выражение, каким бы оно ни было, всё же убедило Поппи не испытывать меня. Она встала, зацепила большими пальцами свои трусики и скинула их вниз, затем выступила из них, оторвавшись от пола сначала одним золотым каблуком, а потом другим.
После Поппи наклонилась и начала собирать деньги.
Пока она занималась этим, я держал поводок ослабленным, разматывая его, чтобы у неё было достаточно пространства, и в то же время облизывался на её набухшее между ног совершенство. Когда мы вернёмся домой, я хотел бы боготворить её своим ртом, хотел бы, чтобы Поппи кончала на мой язык снова и снова. Она заслужила это, мой ягнёнок, тем, что была готова ради меня на всё, создав эту маленькую игру, в которой я мог бы брать и брать у неё. Да, после этого я собирался вознаградить её.
Но прямо сейчас…
Я опустился на пол позади неё, тоже на колени; не думаю, что она меня услышала, потому что музыка была довольно громкой. Поппи полностью нагнулась вперёд: её лицо на полу, задница высоко в воздухе – я обхватил свой член и одним грубым толчком вошёл в неё целиком, одновременно с тем сильно ударяя её по ягодице.
Она взвизгнула – счастливый звук – и этого стало достаточно, чтобы не подпускать мою совесть близко, поскольку я трахал Поппи жёстче, чем просто по-джентельменски: не слишком быстро, но резко и глубоко, настолько глубоко, что её пальцы поджимались, а мои яйца бились о её клитор.
И тут та змея снова заскользила – разгневанная, ожесточённая змея – потому как я вспомнил, что являюсь не первым мужчиной, который делал здесь подобное с Поппи, что в этом самом месте её так трахали и раньше; затем эта злость опалила мои ладони и свернулась в моём паху.
Я хотел наказать её. Хотел причинить ей боль, как она сделала больно мне, заставляя меня так сильно беспокоиться, но вместо того, чтобы ранить её, я вышел из неё и встал; мой член был влажным и таким же твёрдым, как грёбаная сталь, пульсировавшим от необходимости трахнуть киску, всё ещё выставленную передо мной в приглашении.
Я не желал быть Иродом. Не совсем.
Я сел в кресло.
– Иди сюда.
Я кивнул в сторону члена, так что Поппи знала, чего я хотел, поэтому без колебаний она забралась ко мне на колени и пронзила себя моим стволом, опускаясь вниз своей тугой, разгорячённой киской, сиськи же её оказались прямо передо мной.
И вот теперь, когда мог видеть её лицо, теперь, когда не мог быть жестоким, я признался:
– Я не могу так. Это заставляет меня желать…
Но я не мог подобрать слова. Они были слишком омерзительны. Вместо этого я зарылся лицом в её груди, вдыхая её лавандовый аромат и запах чистой ткани её лифчика.
Поппи потянула меня за волосы, запрокидывая мою голову назад.
