Текст книги "Пастор (ЛП)"

Автор книги: Сиара Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Это был конец. Собственно говоря, это произошло ещё тогда, когда я увидел поцелуй Стерлинга и Поппи, но почему-то именно сейчас я осознал, что чётки стали её окончательным сигналом о том, что между нами ничего не осталось. Хоть я и отдал их ей в качестве подарка, мне ни разу не приходила в голову мысль забрать их обратно. Поппи же видела в них своего рода связь, какой-то долг, и она отвергла эту связь, как отвергла и меня.

Да. Пришло время принять это.

Всё было кончено.

ГЛАВА 24.

Хотел бы я сказать, что, выйдя из клуба, использовал это новообретённое прозрение, чтобы взять себя в руки. Хотел бы сказать вам, что, порхая крыльями, появился белый голубь, небеса разверзлись и Бог указал мне точно, куда идти и что делать.

Больше всего хотел бы сказать вам, что чётки – и их скрытое послание – исцелили моё разбитое сердце и я не провёл ни одной ночи в мыслях о Поппи и не искал в интернете упоминания о ней.

Но это заняло намного больше времени. Следующие две недели я провёл так же, как и две предыдущие до получения чёток: слушал саундтрек из фильма «Страна садов» (прим.: Garden State – вышедший в 2004 году драматический фильм. В нём показана свежая и энергичная история любви двух людей с проблемами) и апатично заполнял заявления для всевозможных академических программ, воображая в ярких деталях, что Поппи делает в то же время (и с кем это делает). Я ходил в церковь Джордана, бормотал что-то на мессах и постоянно тренировался. Начал интенсивно упражняться, как только покончил со всей дерьмовой едой и выпивкой, которую употреблял больше, чем мои ирландские братья-холостяки.

Пришло Рождество. В семье Белл была традиция обсуждать за праздничным ужином, каким бы был наш идеальный подарок: повышение, новый автомобиль, отпуск или что-то вроде того. И когда мы заняли места за столом, я понял, чего хотел больше всего.

– Я хочу заняться чем-нибудь, – произнёс я, вспомнив, как лежал на скамье Джордана и фантазировал о далёких берегах и пыльных холмах.

– Так займись, – сказал Эйден. – Ты можешь сделать всё, что тебе захочется. У тебя же миллион учёных степеней.

Две. У меня их две.

– Значит, займусь, – решил я.

– И чем это будет? – спросила мама.

– Понятия не имею. Но это не здесь.

И через две недели я сидел на борту самолёта до Кении, направляясь в регион народности покот с целью рыть колодцы, впервые не убегая, а двигаясь навстречу чему-то.

***

Семь месяцев спустя

– Так ты теперь у нас ламберсексуал? (прим.: или дровосексуал – мужчина-горожанин, придерживающийся, в противоположность метросексуалу, нарочито грубого стиля в одежде и причёске: толстые свитера, фланелевые рубашки, рабочие ботинки, борода; хипстер, прикидывающийся дровосеком. Ламберсексуальность – проявление запроса общества на возврат к маскулинности, свидетельство усталости от навязываемых ему стандартов мужской изнеженности)

– Да пошёл ты.

Я бросил сумку в грудь Шона, чтобы порыться в карманах и найти немного мелочи для торгового автомата в аэропорту. «Доктор Пеппер» – фонтан молодости. Я чуть не заплакал после первого глотка сладкого, холодного, газированного напитка, который последний раз пил в аэропорту Найроби.

– В Африке разве нет газировки? – спросил Эйден, когда я забрал свою сумку и мы вышли из аэропорта.

– Видимо, и бритвы тоже, – добавил Шон, потянувшись к моей бороде и сильно дёрнув за неё.

Я ударил его по бицепсу, а он взвизгнул как девчонка.

Да, у меня была довольно длинная борода наряду со стойким загаром и значительно подтянутым телом.

– Больше никаких мальчишеских мышц, – заметил папа после того, как я вошёл в дом и он обнял меня. – Вот это наработанные настоящим трудом мышцы мужчины.

Мама только поджала губы:

– Ты выглядишь как Чарлтон Хестон в «Десяти заповедях».

Я чувствовал себя немного похожим на Моисея: чужаком и среди египтян, и среди мадианитян (прим.: полукочевой народ, упоминаемый в Библии и Коране. Считались потомками Авраама), чужаком везде. Позже той же ночью, после самого длинного душа в своей жизни (месяцы одноминутных прохладных душей привили мне глубокую любовь к горячей воде), я лёг на кровать и думал обо всём. Лица людей – рабочих и сельских жителей – с которыми я довольно близко общался. Я узнал, почему их дети были названы теми или иными именами, узнал, что они любят футбол и «Top Gear» (прим.: британская телепередача, посвящённая автомобилям), и узнал, кого из мальчиков хотел бы в свою команду, когда по вечерам мы играли в импровизированное регби. Работа была тяжёлой – они занимались строительством средней школы наряду с улучшением инфраструктуры водоснабжения – дни тянулись долго, и временами я чувствовал себя ненужным или чрезмерно нужным, иногда же труд был бессмысленным, словно спасение «Титаника» банкой из-под кофе, как сказал бы папа. А затем я отправлялся спать с кружащимися в голове молитвами и, проснувшись на следующий день, был свеж и полон решимости стать лучше.

Честно говоря, я бы не уехал, если бы во время ежемесячного звонка по спутниковой связи мама не рассказала мне о кипе писем о моём зачислении, ожидающей меня дома. Я действительно мог выбрать из моего списка лучших университетов; после долгих размышлений я решил вернуться домой и продолжить свой путь к получению степени доктора философии в Принстоне – не в католической семинарии, но меня это не волновало. Пресвитериане (прим.: последователи протестантского вероучения, выступающие за независимую от государства церковь, отвергающие власть епископа и признающие лишь пресвитера) были не так уж плохи.

Я вытащил из кармана чётки Лиззи и наблюдал за тем, как вращался крестик в свете приглушённых городских огней, пробивавшихся с улицы сквозь окно. Я брал их собой к покот и множество ночей засыпал, сжав бусины в руке, будто, держась за них, мог держаться за кого-то другого, вот только я не знал, к кому пытался оказаться ближе. Возможно, к Лиззи или к Богу. Или к Поппи.

Сны начали сниться на вторую ночь, сначала спокойные и предсказуемые. Грёзы о вздохах и плоти, бывшие настолько реальными, что я просыпался с её запахом в ноздрях и её вкусом на языке. Потом они превратились в странные зашифрованные видения из табернаклей и хуп, танцевальных туфель и опрокинутых стопок книг. Ореховые глаза, блестящие от слёз, и опущенные вниз в бесконечном несчастье уголки красных губ.

«Ветхозаветные сны, – сказал Джордан, когда я ему позвонил в один из месяцев, а затем процитировал: – Старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

– И кем я буду, старцем или юношей? – задал я вслух вопрос.

Ни огромное количество молитв, ни огромный объём тяжёлого, изнурительного труда на протяжении дня не заставили сны уйти. И я понятия не имел, что они значили, за исключением того, что Поппи всё ещё оставалась в моём сердце, как бы я ни отвлекался во время бодрствования.

Я хотел увидеть Поппи снова. И во мне уже не говорил уязвлённый любовник, желавший этого, больше не было гнева и похоти, требовавших сатисфакции. Я всего лишь хотел узнать, что она в порядке, и вернуть ей чётки. Это был подарок, который Поппи должна была хранить.

Даже если она была с грёбаным Стерлингом.

Однажды у меня возникла эта мысль, и я уже не смог от неё избавиться, так что идея полностью укоренилась в моих планах. Я собирался переехать в Нью-Джерси, а там и до Нью-Йорка было недалеко. Я найду Поппи и верну ей чётки.

«Вместе с твоим прощением, – пришёл голос из ниоткуда. Божья мысль. – Она должна знать, что ты простил её».

Так ли это? Простил ли я её? Я ударил по крестику, чтобы он снова завертелся. Полагаю, да. Было больно – слишком – думать о ней и Стерлинге вместе, но мой гнев пролился на африканскую пыль: пролился и окропил почву как пот, и слёзы, и кровь.

Да. Для нас обоих так будет лучше. Прозрение. И возможно, как только чётки окажутся у неё, сны прекратятся, а я смогу двигаться дальше своей дорогой.

На следующий день, который был моим последним днём дома, с почти жутким ликованием мама взяла ножницы, чтобы подстричь мою бороду.

– Она выглядела не так уж плохо, – бубнил я, пока мама работала.

Райан запрыгнул на столешницу и был впервые без своего телефона. Вместо гаджета у него в руке был пакетик с «Читос».

– Нет, чувак. Если ты не пытался выглядеть как Рик Граймс (прим.: главный герой в сериале «Ходячие мертвецы», который Тайлер так любит).

– Почему бы и нет? Он мой герой.

Мама фыркнула:

– Студенты Принстона не похожи на Пола Баньяна (прим.: вымышленный гигантский дровосек, персонаж американского фольклора), Тайлер. Не ёрзай. Нет, Райан, он не может есть «Читос», пока я его стригу.

Сунув пачку в мою протянутую руку, Райан спрыгнул вниз, чтобы найти свой телефон («Офигеть. Я должен показать это в Перископе») (прим.: Райан имеет в виду приложение Periscope, служба потокового вещания видео через специализированные приложения для Android и iOS).

Я вздохнул и опустил «Читос» вниз.

– Я буду скучать по тебе, – голос мамы прозвучал словно из ниоткуда.

– Это просто учёба. Я частенько буду приезжать.

Она закончила стричь и отложила ножницы в сторону.

– Знаю. Просто все вы, ребята, остались так близко к дому. Меня разбаловало то, что все мои мальчики живут рядом.

А потом мама разрыдалась, потому что всех нас не было дома, всех нас уже не было дома, как только умерла Лиззи.

– Мам … – я встал и крепко её обнял. – Я люблю тебя. И это не навсегда, а всего лишь на несколько лет.

Она кивнула в мою грудь, а затем шмыгнула носом и отстранилась.

– Мне грустно, потому что я буду скучать по тебе, но я плачу не из-за того, что хочу, чтобы ты остался, – мама взглянула в мои зелёные глаза, так похожие на её. – Вы, мальчики, должны жить своей жизнью, не будучи скованными обязательствами или горем. Я рада, что вы делаете что-то пугающее, что-то новое. Отправляйся получать новые воспоминания и не беспокойся о своей глупой матери здесь, в Канзас-Сити. Со мной всё будет отлично, плюс со мной до сих пор Шон, Эйден и Райан.

Как бы мне ни хотелось рассмеяться, я не мог. Шон и Эйден были по-своему внимательными, никогда не пропускали семейные обеды, всегда выкраивали время, чтобы позвонить или написать смс на протяжении всей недели, да и папа был здесь. Тем не менее. Я беспокоился.

– Ладно.

– Садись, мне нужно закончить с этой уродливой бородой.

Я сел, раздумывая о том, что оставляю дом позади. Будучи священником, я видел достаточно горя, чтобы знать, что люди никогда по-настоящему не двигаются дальше, по крайней мере не тем последовательным и размеренным темпом, которого ожидает от нас наша культура. Вместо этого у мамы бывают хорошие и плохие дни: дни, когда она возвращается к своей боли, и дни, когда она улыбается и суетится, например, с бородой и стоимостью страховки автомобиля Райана.

По большей части я понимал, что не мог пережить боль мамы за неё, даже если бы и остался здесь. Каждый из нас должен был найти собственный образ жизни с призраком Лиззи, и мы должны это сделать в своё время. Мне казалось, я уже начал, и мама, возможно, тоже.

– Теперь иди сбривай, – приказала она мне, обтирая моё лицо сухим полотенцем и оставляя лёгкий поцелуй у меня на лбу. – Если ещё не разучился этого делать.

***

Переехать было не так уж и трудно. Я нашёл недорогую квартиру не слишком далеко от кампуса и положил свои тающие сбережения на депозит. Я стал не только студентом, но и ассистентом преподавателя, поэтому стипендии хватало для покрытия расходов на проживание и питание, хотя мне и придётся взять несколько кредитов на обучение. Фактически мне особо нечего было перевозить, ибо вся моя мебель относилась к пасторскому дому, мои же гантели и штанга остались в Канзас-Сити. Были лишь одежда и книги, а диван и стол я нашёл на крейглисте (прим.: сайт электронных объявлений, пользующийся большой популярностью у американских пользователей Интернета. Крейгслист возник в городе Сан-Франциско, США в 1995 году).

Устроившись, я провёл день или два в попытках отследить в интернете новый адрес Поппи, да хотя бы место работы, но всё было тщетно. Она или очень осторожничала, или залегла на дно, или оба варианта сразу: последними упоминаниями о ней, которые мне удалось найти, стали окончание ею Дартмута и несколько танцевальных выступлений со времён её учёбы в университете Канзаса.

Я не смог обнаружить никаких её следов и дошёл даже до того, что позвонил её родителям: отцу – по номеру, обнаруженному на сайте его компании, и матери – по номеру её некоммерческой организации. Но они хорошо охранялись кучей помощников и администраторов, ни один из которых не хотел выдавать мне какую-либо информацию о Поппи или её родителях. Не то чтобы я мог винить их; вероятно, я бы тоже не стал выдавать информацию чужому человеку, но это всё равно чертовски разочаровывало.

Почему она покинула Вестон? Почему отдала чётки? Возможно, если бы она этого не сделала, я бы не был так одержим идеей вернуть ей их…

Был один человек, который – я знал почти наверняка – готов поговорить со мной о Поппи, и мысль о том, что я увижу его снова, наполняла меня беспредельным отвращением, но других вариантов не было. Семестр должен был скоро начаться, и у меня не будет времени шататься по восточному побережью в поисках моей бывшей… Девушки? Любовницы? И я не мог представить себе, что такой идеалистический, абсолютно безнадёжный квест завершится успехом раньше Рождества.

Через два часа автобусов и поездов разной степени переполненности я находился в финансовом районе Манхэттена и пялился на огромную конструкцию из стали и стекла, принадлежащую семье Хаверфорд. Я бродил внутри, окружённый мрамором, вечно занятыми людьми и всеохватывающим духом суеты, и всё это не изменилось, даже когда лифт доставил меня в главный офис на шестидесятом этаже. «Неудивительно, что Поппи выбрала Стерлинга». Я бы никогда не смог предложить ей нечто подобное. У меня не было парка чёрных автомобилей и портфелей инвестиций, не было империи с мраморными полами. У меня были лишь колоратка и дом, которые не принадлежали мне по закону, теперь же я не имел даже их.

Боже, я был таким дураком, думая, что смогу удержать Поппи Дэнфорс. Вот тот мир, из которого она пришла. Конечно, сюда она и вернулась бы.

Секретарь была красивой блондинкой, и мудак внутри меня гадал, переспал ли с ней Стерлинг тоже, была ли его жизнь лишь парадом измен и денег, парадом без каких-либо последствий и без единой заботы, за исключением того, как ему получить желаемое.

– Эм, привет, – произнёс я, когда подошёл к её столу. – Могу я увидеть мистера Хаверфорда?

Она даже не удосужилась оторвать взгляд от монитора:

– У вас назначена встреча?

– Боюсь, что нет, – ответил я.

– Никто не может попасть к нему без назначенной… – её голос затих, как только она посмотрела на меня, а потом её глаза расширились. – О мой Бог! Вы тот парень из мема «Горячий Пастор»!

Вдох.

– Ага, он самый.

Она заговорщически понизила голос:

– Я слежу за тамблером «тайлеретов». Правда, что вы уезжали в Африку? Вы скрывались? В «Entertainment Tonight» говорилось, что да.

– Это была волонтёрская поездка, – объяснил я. – Рытьё колодцев, – хотя отсутствие интернета у покот точно стало бонусом.

Издав пронзительный «оуу», она уставилась на меня своими большими карими глазами, внезапно выглядя такой юной.

– Вы ездили помогать людям? Это так мило! – она закусила губу и оглядела пустую приёмную. – Знаете, мистер Хаверфорд никогда не следит за своим расписанием. Он даже не узнает, были ли вы внесены в список его встреч или нет, – она нажала несколько клавиш. – А теперь вы официально в нём.

– Вау, спасибо, – ответил я, чувствуя благодарность до тех пор, пока она не вручила мне визитную карточку с номером, нацарапанным на обратной стороне.

– Это мой номер телефона, – произнесла секретарь немного застенчиво. – На случай, если вы когда-нибудь снова захотите нарушить свои обеты.

Вдох.

– Спасибо, – поблагодарил я настолько вежливо, насколько мог.

Не было смысла объяснять ей моё нынешнее недуховное положение или то, что существовала только одна причина, почему я нарушил свои обеты и находился сейчас в цитадели моего врага номер один.

– Мы можем сделать селфи?

Прежде чем я успел ответить, она оказалась на ногах по другую сторону своего стола и, встав рядом со мной, вытянула телефон перед нами.

– Улыбочку, – сказала она, прижавшись ко мне и положив свою светлую голову мне на плечо, а я послушно улыбнулся, в то же время понимая, насколько глубоко в моей голове засела Поппи.

У меня под рукой была стройная блондинка, тёплая и готовая, но мне хотелось лишь избавиться от неё. Я предпочёл бы оказаться в соседней комнате и драться со Стерлингом, чем выдерживать кокетливое наступление этой девушки. Шону было бы стыдно за меня.

– Если хотите, можете войти прямо сейчас. У него перерыв между встречами, – прошептала она всё так же заговорщически, быстро набирая что-то на своём телефоне, пока выкладывала селфи на своих всевозможных страницах в интернете.

Офис Стерлинга был столь же впечатляющим, как и остальное здание: головокружительный вид, массивный стол и небольшой бар, наполненный дорогим виски. Затем я заметил Стерлинга собственной персоной, восседающего как король на своём троне и подписывающего стопку покрытых мелким шрифтом документов.

Он поднял глаза, явно ожидая одного из своих сотрудников, а потом, увидев меня вместо них, раскрыл рот. Я предполагал, что на его лице будут злость или ликование – возможно, он даже попросил бы меня уйти – но я никак не ожидал, что Стерлинг поднимется, подойдёт ко мне и протянет мне руку в знак приветствия, словно мы были старыми деловыми партнёрами.

Я проигнорировал этот жест. Возможно, я и был священником, но даже у меня существовал предел.

Однако моё хамство, похоже, не побеспокоило его ни в малейшей степени.

– Тайлер Белл – прости – Отец Белл, – воскликнул он, отпрянув назад, чтобы посмотреть мне в лицо. – Как, чёрт побери, поживаешь?

Я потёр затылок, чувствуя себя не в своей тарелке. Пока ехал сюда, я подготовился к любому оттенку сволочизма Стерлинга, но ни разу не рассматривал возможность того, что он может быть, ну, дружелюбным.

– Больше уже не Отец. Я ушёл из духовенства.

Стерлинг усмехнулся:

– Надеюсь, не из-за тех фотографий. Буду честен, чувствовал я себя немного скверно после того, как опубликовал их. Хочешь чего-нибудь выпить? У меня есть изумительный виски Lagavulin 21.

Эм…

– Конечно.

Стерлинг подошёл к бару, и хоть мне и было ненавистно это признавать, но теперь, когда он больше не считал меня своим врагом, я мог понять, что Поппи однажды увидела в нём. В его манере поведения была определённая харизма, сочетающаяся с особой искушённостью, которая, когда вы просто находились рядом с ним, заставляла вас ощутить себя искушённым тоже.

– Что ж, полагаю, ты пришёл позлорадствовать, а я, должен признать, это заслужил. Я по-мужски это вытерплю, – он откупорил Lagavulin и налил нам обоим хорошую порцию. Затем подошёл и протянул один из стаканов мне. – Я удивлён, что ты не пришёл раньше.

Я буквально понятия не имел, о чём он, чёрт возьми, говорит. Сделал глоток виски, чтобы скрыть своё смущение.

Стерлинг опёрся на край стола, взбалтывая виски умелым движением руки.

– Как она?

Он говорил о Поппи? Не может быть, он ведь жил с Поппи, но если подумать, то она была единственным звеном, которое связывало нас двоих.

– Вообще-то, я пришёл сюда задать тот же вопрос.

Стерлинг удивлённо поднял брови.

– Так вы двое… – он указал на меня стаканом. – …вы не вместе?

Я прищурился:

– Я думал, вы живете вместе.

Вспышка боли – настоящей боли, не разочарования или гнева – промелькнула на его лице.

– Нет. Мы не вместе… и не были. Между нами оказалось не то, что я думал.

Я поймал себя на том – смешно – что мне жаль его. А затем смысл его слов начал проникать в моё сознание, и маленький цветок надежды расцвёл в моей груди…

– Но я видел, как вы двое целовались.

Он нахмурился:

– Ты видел? О, это, наверное, было в её доме.

– В тот день ты опубликовал те снимки.

– Мне действительно стыдно за это.

Да, да, да. Это не было делом давно минувших дней, но я был гораздо больше заинтересован в том, что же случилось между поцелуем в её спальне и тем, что они сейчас не были вместе. Теперь я должен был заглушить эту надежду, прежде чем та по-настоящему пустила бы корни, хотя мне было сложно заставить себя. Но почему, если Поппи не была со Стерлингом, она не попыталась связаться со мной?

«Один вопрос за раз», – наставлял я себя.

Стерлинг, должно быть, понял смысл выражения моего лица; сделав глоток, он поставил стакан и объяснил:

– Мне уже надоело ждать, и в тот день я приехал в этот чёртов город – без обид – и пригрозил ей опубликовать те фотографии, если она не пообещает быть со мной. Поппи стояла у окна, а потом, вдруг начав подталкивать меня в свою спальню, сняла мой пиджак. Я поцеловал её, подумав, что это то, чего она хотела. Но нет. После одного поцелуя она оттолкнула меня и прогнала прочь, – то, как он потёр челюсть, заставило меня задаться вопросом, означало ли «прогнать прочь» то, что она ударила его в челюсть. Я очень на это надеялся. – Я ушёл и опубликовал снимки, потому что был зол – по понятным причинам, думаю, учитывая все обстоятельства.

Я сел в ближайшее кресло и уставился на виски в руке, пытаясь разобраться, что всё это значит.

– Вы поцеловались только один раз? И она не покинула штат Миссури, чтобы быть с тобой?

– Очевидно, что нет, – ответил он. – Я предполагал, она сразу же побежала к тебе.

– Нет. Она этого не сделала.

– Ох, не повезло, старина, – сказал он сочувственно.

Я пытался переварить информацию. Поппи поцеловала Стерлинга один раз, а затем потребовала, чтобы он ушёл. Стерлинг либо ужасно целуется, либо она вообще не хотела быть с ним, но если она не хотела быть с ним, то почему не осталась со мной? И после того, как эти фотографии были опубликованы, после того, как я оставил духовенство, она ни разу не позвонила. Я полагал, что из-за её отношений со Стерлингом, но теперь, когда я узнал правду, это ужалило ещё сильнее. Она могла хотя бы попрощаться, или извиниться, или сказать что-нибудь ещё, да что угодно.

Моё сердце скрутило словно потрёпанную мочалку, которую всё ещё выжимали. «Чётки, – напомнил я себе. – Нужно вернуть ей чётки и дать прощение. Но ты не можешь простить её, если злишься из-за произошедшего».

К тому же она не была со Стерлингом. И от этого было уже немножко легче.

– Знаешь, где она сейчас? – спросил я. – Я хочу поговорить с ней.

Безусловно, он знал. Стерлинг вернулся к столу, нашёл свой телефон, и через несколько секунд я уже держал в руках листок бумаги с аккуратными печатными буквами. Адрес.

– Я прекратил следить за ней в прошлом году, но это та собственность, которую фонд искусств Дэнфорс приобрёл вскоре после того, как я вернулся домой. Танцевальная студия в Нью-Йорке.

Я изучал адрес, а потом взглянул на него.

– Спасибо, – и я не кривил душой.

Он пожал плечами, а потом осушил свой стакан.

– Без проблем.

Почему-то я протянул руку, чувствуя себя немного скверно из-за того, что проигнорировал его приветствие ранее. Он принял её, и мы коротко, но вежливо пожали руки. Передо мной стоял человек, который разрушил мою карьеру и, как я думал, увёз мою Поппи подальше от меня, но теперь я уходил, не ощущая к нему никакой ненависти или злости, и дело было не только в виски за полторы тысячи долларов.

Я простил его. Я собирался выйти за эту дверь, найти Поппи и вернуть ей чётки, а затем наконец-то жить дальше своей жизнью.

ГЛАВА 25.

Танцевальная студия находилась в Куинсе, красочном, но захудалом районе, казавшемся застывшим на пороге джентрификации (прим.: реконструкция и обновление строений в прежде не фешенебельных городских кварталах, либо согласно программе запланированного городского восстановления, либо в результате решений, принимаемых профессионалами и управляющими. В результате джентрификации происходит повышение среднего уровня доходов населения района за счёт замены жителей с низкими доходами на более состоятельных), когда застройщики ещё не взялись за него, однако уже появилось множество художников и хипстеров.

Студия «Маленький Цветок», как я смог узнать из интернет-поиска на своём телефоне, пока ехал в метро, была некоммерческой организацией, которая давала бесплатные уроки танцев для молодёжи, и казалась особенно нацеленной на молодых женщин. На сайте не упоминалась Поппи, хотя студия открылась спустя всего два месяца после её отъезда из Вестона, а весь проект финансировался фондом её семьи.

Это было высокое трёхэтажное здание из кирпича, и фасад, вероятно, недавно обновили. Высокие окна открывали вид на главный танцевальный зал, внутри которого было светлое дерево и сверкающие зеркала.

К сожалению, так как была середина дня, казалось, в самой студии было пусто. Свет был погашен, дверь заперта, и никто не открыл, когда я нажал на звонок. Также я попробовал дозвониться по номеру телефона студии, но снова и снова смотрел, как тот стоит на стойке регистрации и звонит. Не было никого, чтобы поднять трубку.

Я бы мог проторчать здесь, пока кто-нибудь не придёт – кто-нибудь, кем, я надеялся, окажется Поппи – или мог бы вернуться домой и попробовать приехать в другой день. Было невероятно жарко, и я волновался, что мои туфли могут растаять, если я слишком долго простою на тротуаре, а снаружи студии даже не было тени. Настолько ли была хороша идея остаться здесь и превратиться в потную жертву солнечного удара?

Но мысль об отъезде из Нью-Йорка без того, чтобы увидеть Поппи и поговорить с ней, была мыслью, которую я не мог вытерпеть дольше нескольких секунд. Последние десять месяцев я провёл в страданиях. И не был готов провести ещё один подобный день.

Бог, видимо, услышал меня.

Я повернул к станции метро – увидел винную лавку рядом, и мне захотелось бутылку воды – и заметил блик шпиля между двумя рядами домов. Церковь. Ноги сами понесли меня туда, хотя я не успел даже осознать этого. Думаю, я надеялся на кондиционер и, возможно, на место, чтобы помолиться, пока студия танцев не откроется, но ещё я желал (сильно) найти нечто другое внутри.

И нашёл.

За передними дверьми располагалось просторное фойе, в котором стояли наполненные святой водой чаши, двери же в святилище были распахнуты, принося благословенный прохладный воздух ко входу, но не это я заметил первым.

Первой я заметил женщину в передней части алтаря, она стояла на коленях с опущенной головой. Её тёмные волосы были собраны сзади в тугой пучок – как у танцовщицы – а её длинная шея и худые плечи не были скрыты чёрной майкой. Я узнал танцевальную одежду, пока, пытаясь не шуметь, тихо приближался к Поппи, но это, похоже, не имело значения. Она была настолько поглощена молитвой, что даже не шевельнулась, когда я скользнул на скамью позади неё.

Я мог бы тщательно вывести каждый дюйм её спины даже после стольких месяцев по памяти. Каждую веснушку, каждую линию мышц, каждый выступ её лопаток. И оттенок её волос – тёмный и такой же насыщенный, как кофе – я помнил совершенно точно. И теперь, когда она была настолько близко, все мои благие намерения и чистые помыслы были поглощены чем-то более, более порочным. Я хотел распустить этот пучок, а затем намотать её шелковистые волосы на свою руку. Хотел оттянуть верх майки и наслаждаться её грудью. Хотел тереть её мягкость между ног через эластичные танцевальные штаны, пока те не стали бы влажными.

Нет, даже сейчас я не был честен с самим собой, потому что в действительности хотел сделать намного хуже. Я хотел услышать звук шлепка моей ладони по её попке. Хотел вынудить её ползать, умолять, хотел тереться своей щетиной о кожу внутренней поверхности её бёдер. Хотел заставить Поппи вытерпеть каждую минуту той боли, которую я ощущал из-за неё, – уничтожить те минуты с помощью её рта, и пальцев, и её сладкой, горячей киски.

Я чувствовал соблазн сделать всё это: схватить Поппи, перебросить через плечо, найти какое-то укромное местечко – её студию, мотель, переулок, меня это не очень волновало – и показать ей именно то, что десять месяцев нашей разлуки сотворили со мной.

«То, что она не со Стерлингом, не означает, что она хочет быть с тобой, – напомнил я себе. – Ты здесь, чтобы отдать ей чётки, вот и всё.

Но возможно, одно прикосновение, только одно прикосновение, прежде чем я отдам чётки и попрощаюсь навсегда…»

Я встал на колени и подался вперёд, протянул один палец, а затем, когда был в паре дюймов от её кожи, пробормотал то прозвище, которое дал ей:

– Ягнёнок, – произнёс я. – Маленький ягнёнок.

Поппи выпрямилась, когда я задел пальцем кремовую кожу на её шее. Она повернулась, открыв в неверии рот в форме буквы «О».

– Тайлер, – прошептала она.

– Поппи, – было моим ответом.

А затем её глаза наполнились слезами.

Я должен был подождать, чтобы увидеть, что она чувствовала ко мне, должен был спросить, могу ли её коснуться, – я знал обо всём этом. Но теперь Поппи плакала, плакала так сильно, что единственным местом, которому она принадлежала, были мои объятия, поэтому я двинулся к ней и притянул к себе.

Она прильнула ко мне и, уткнувшись лицом в мою грудь, обняла за талию, содрогаясь всем телом.

– Как ты меня нашёл? – пробормотала она.

– Стерлинг.

– Ты разговаривал со Стерлингом? – отстранившись, спросила она.

Я наклонился, чтобы встретиться с её взглядом.

– Да. И он рассказал мне, что случилось в тот день. В тот день, когда вы целовались…

Моя собственная решимость дала трещину: несмотря на работу и жизнь на другом континенте, я увидел её теперь и вспомнил огромную дыру, появившуюся в моей груди в момент их со Стерлингом поцелуя. И это было слишком для меня.

Она заплакала сильнее:

– Ты, наверное, ненавидишь меня.

– Нет. На самом деле я хотел найти тебя, чтобы сказать именно это.

– Я думала, что должна была, Тайлер, – пробормотала Поппи, уставившись на пол.

– Должна была что?

– Я должна была заставить тебя бросить меня, – прошептала она.

Даже мой пульс остановился, чтобы расслышать это.

– Что?

В её глазах читались боль и вина.

– Я понимала, что вместе мы могли бы противостоять Стерлингу, но я не могла справиться с мыслью о том, что ты оставишь духовенство… Оставишь ради меня, – она посмотрела на меня с мольбой на лице. – Я бы не смогла жить с этим, зная, что ты это сделал. Зная, что отняла у тебя твоё призвание – всю твою жизнь – лишь потому, что не смогла контролировать свои чувства к тебе…

– Нет. Поппи, это не так. Я тоже был там, помнишь? Я выбирал то же, что и ты, поэтому ты не можешь нести это бремя в одиночку.